Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Понятие и сущность международной подсудности 13
1. Основные подходы в регулировании международной подсудности по законодательству зарубежных стран 13
2. История правового регулирования международной подсудности в отечественном законодательстве 31
3. Международная подсудность в современном арбитражном процессуальном праве России 41
Глава 2. Правовое регулирование международной подсудности в арбитражном процессе 79
1. Общая и альтернативная международная подсудность 79
2. Пророгационное соглашение в арбитражном процессе 112
3. Определение международной подсудности на основе принципа «тесной связи» 129
4. Исключительная международная подсудность 145
5. Регулирование компетенции российских арбитражных судов по рассмотрению дел с участием иностранных лиц в международных договорах 161
Заключение 174
Список использованных источников 177
- Основные подходы в регулировании международной подсудности по законодательству зарубежных стран
- Общая и альтернативная международная подсудность
- Определение международной подсудности на основе принципа «тесной связи»
- Регулирование компетенции российских арбитражных судов по рассмотрению дел с участием иностранных лиц в международных договорах
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Инвестиционный климат в России и степень привлекательности ее экономики для иностранного капитала напрямую зависят от способности российского государства обеспечить эффективность судебной защиты прав и законных интересов хозяйствующих субъектов. Как показывает анализ судебно-арбитражной практики, в большинстве случаев участники внешнеэкономической деятельности всеми силами стремятся вывести потенциальный или уже возникший правовой спор за пределы юрисдикции российских судов. Выбор в пользу находящегося за рубежом международного коммерческого арбитража во многом определяется удобством альтернативной формы защиты права, а также собственным авторитетом того или иного иностранного третейского суда. Тем не менее, было бы неверным отрицать весьма распространенное и в принципе обоснованное недоверие иностранных инвесторов к российскому правосудию.
Исправить данную ситуацию можно лишь с помощью комплекса мер, направленных на улучшение качества работы отечественных судов. Вряд ли стоить спорить с тем, что подобные меры в большей степени должны носить политический характер, отражать проведение крупномасштабной демократизации и либерализации существующей в стране политической системы. Вместе с тем это не означает, что до того момента, пока подобные меры не будут приняты, следует отказаться от дальнейшего совершенствования законодательства, посвященного вопросам участия иностранных лиц в арбитражном процессе.
Важнейшим из них является вопрос о наличии или отсутствии у арбитражных судов Российской Федерации компетенции по рассмотрению того или иного трансграничного спора (международная подсудность).
В доктрине отмечается, что вопросы международной подсудности лучше всего регулировать посредством заключения международных договоров. Это позволяет избежать ситуации, когда суды нескольких государств признают себя компетентными рассматривать трансграничное дело, или наоборот, когда ни один из них такой компетенции не признает.
В настоящий момент заметных успехов в унификации процессуального законодательства Российская Федерация добилась лишь со странами СНГ. С другими же государствами действуют двусторонние соглашения о правовой помощи, которые либо вообще не регулируют вопросы международной подсудности, либо делают этой крайне незначительно. При этом за последнее время в силу глобализации экономики, развития новых технологий, а также снижения затрат на международное транспортное сообщение, существенно расширились внешнеэкономические связи российских предпринимателей с хозяйствующими субъектами из промышленно развитых стран. В этой связи на первый план выступают правила международной подсудности, закрепленные во внутригосударственных актах. Применительно к деятельности арбитражных судов Российской Федерации такие правила сформулированы в гл. 32 АПК РФ.
Их отличительная особенность по сравнению с нормами, закрепленными в международных договорах, заключается в следующем. В гл. 32 АПК РФ компетенция арбитражных судов в сфере трансграничных споров определяется достаточно широко. Так, за счет юрисдикционной привязки по принципу тесной связи, перечень оснований международной подсудности, предусмотренный в ст. 247 АПК РФ, фактически носит открытый характер. Данное обстоятельство в свое время послужило поводом для обсуждения вопроса о степени целесообразности установления чрезвычайно широкой юрисдикции российских судов по рассмотрению трансграничных споров.
С момента принятия АПК РФ 2002 г. прошло больше десяти лет. Поэтому теперь к изучению проблем международной подсудности можно обратиться, опираясь на сформировавшуюся практику применения гл. 32 АПК РФ.
Степень разработанности темы исследования. Считается, что проблемы так называемого «международного гражданского процесса» тесно связаны с коллизионным регулированием частноправовых отношений. Именно поэтому традиционно вопросы международной подсудности были предметом изучения специалистов в области международного частного права (Л.П. Ануфриевой, М.М. Богусловского, М.И. Бруна, И.В. Гетьман-Павловой, Г.К. Дмитриевой, Н.Г. Елисеева, В.П. Звекова, В.А. Канашевского, С.Б. Крылова, Л.А. Лунца, Н.И. Марышевой, Ф.Ф. Мартенса, Т.Н. Нешатаевой, И.С. Перетерского, Б.Э Нольдэ, Т.М. Яблочкова и др.).
Отдельные проблемы международной подсудности освящались в диссертационных исследованиях И.В. Дробязкиной, Н.А. Васильчиковой, М.Ю. Порохова, М.П. Сухомлиновой, И.М. Шевченко.
Наибольший научный вклад в отечественную теорию международной подсудности внес А.А. Мамаев. В его монографии «Международная судебная юрисдикция по трансграничным гражданским делам» (2008) подробно исследован опыт зарубежного законодательства в области регулирования международной подсудности, эволюция отечественного права по данному вопросу, а также дан сравнительный анализ ГПК РФ и АПК РФ по вопросам компетенции судов в сфере трансграничных споров.
Тем не менее, в силу недостаточного внимания ученых – процессуалистов к проблеме международной подсудности, за пределами изучения оставались многие процессуальные аспекты изучаемого явления. В частности, не был исследован вопрос о соотношении международной подсудности с более традиционными для процессуальной доктрины способами разграничения компетенции российских судов – подведомственностью и подсудностью. Практически не рассматривалась проблема влияния международной подсудности на процесс реализации заинтересованными лицами своего права на судебную защиту.
Задачи диссертационного исследования. Настоящее исследование направлено на: выявление основных проблем, возникающих при определении международной подсудности дел арбитражным судам Российской Федерации; разработку теоретических положений, позволяющих разрешить данные проблемы; сформулировать предложения по совершенствованию законодательства.
В проведенном исследовании диссертант пытался разрешить следующие задачи:
1) выявить правовую природу и сущность международной подсудности;
2) определить соотношение категории «международная подсудность» с категориями «подведомственность» и «подсудность»;
3) исследовать основные подходы определения международной подсудности в законодательстве зарубежных стран;
4) проанализировать развитие отечественного законодательства, посвященного вопросам компетенции российских судов в сфере трансграничных споров;
5) найти критерии установления общих, специальных (альтернативных) и исключительных условий, при которых арбитражные суды Российской Федерации признаются компетентными рассматривать то или иное трансграничное дело;
6) выявить специфику унифицированных норм о международной подсудности.
Предметом диссертационного исследования являются нормы отечественного и зарубежного законодательства, регулирующие вопросы международной подсудности; постановления Конституционного Суда РФ, постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ; практика арбитражных судов Российской Федерации; положения доктринальных исследований по изучаемой теме.
Методологическая основа исследования. Диссертационное исследование осуществлено на базе научных методов познания. Автором использовались общенаучные методы исследования (в т. ч. диалектический и системно-структурный).
Наряду с ними использовались специальные методы познания правовой действительности: историко-правовой, сравнительно-правовой, формально-юридический и др.
Теоретическую основу исследования составили труды дореволюционных, советских и современных российских, а также некоторых иностранных авторов: Т.Е. Абовой, Д.Д. Аверина, С.А. Алехиной, Л.П. Ануфриевой, М.М. Богусловского, А.Т. Боннера, О.С. Иоффе, В.А. Канашевского, М. Кейн, С.Б. Крылова, М.А. Гурвича, Л.А. Грось, Н.А. Громошиной, Г.К. Дмитриевой, Н.Г. Елисеева, В.М. Жуйкова, Н.И. Клейна, Л.Ф. Лесницкой, Л.А. Лунца, А.А, Мамаева, Н.И. Марышевой, А. Миллера, А.И. Муранова, Т.Н. Нешатаевой, М.Д. Олегова, Л. Оппенгейма, Ю.К Осипова, Г.Л. Осокиной, В.К. Пучинского, М.К. Треушникова, Д.А. Туманова, Е.Е. Уксусовой, Р. Фрира, Д.А. Фурсова, Дж. Фриденталя, Дж. Чешира, М.С. Шакарян, Х. Шака, Т.М. Яблочкова, В.Ф. Яковлева, В.В. Яркова и других).
Информационной базой исследования также послужили материалы, содержащиеся в справочных правовых системах «Гарант» и «КонсультантПлюс».
Научная новизна диссертационного исследования. Настоящая работа представляет собой опыт первого комплексного исследования, направленного на изучение проблем международной подсудности в арбитражном процессе.
В результате проведенного исследования на защиту выносятся следующие положения:
1. Возникновение института международной подсудности обусловлено процессом внутренней дифференциации судопроизводства, необходимостью закрепления в процессуальном законодательстве особенностей рассмотрения специфической категории дел – споров, осложненных иностранным элементом. В связи с этим правила международной подсудности подлежат применению в качестве норм – изъятий и норм – дополнений к институтам подведомственности и подсудности.
2. Институт международной подсудности не распределяет гражданские дела между различными юрисдикционными органами. Международная подсудность не имеет объективных пределов: расширение полномочий одних субъектов компетенции не влечет за собой соответствующее сужение полномочий других. При установлении компетенции арбитражных судов в сфере трансграничных споров законодатель ориентируется на юрисдикции иностранных органов правосудия. Последние не входят в систему судебных органов Российской Федерации и не подчиняются российскому праву. Тем не менее, ограничение такой компетенции необходимо – ни одно государство не заинтересовано в вынесении решений, которые нигде, включая Россию, не смогут быть исполнены.
3. Международная подсудность является специальной предпосылкой права на судебную защиту. В ст. 247 – 279 АПК РФ речь идет о компетенции всей системы арбитражных судов. В случае нарушения названных норм правоприменитель не может воспользоваться институтом возвращения искового заявления. Последний применяется в ситуации, когда иск предъявлен с нарушением правил компетенции конкретного арбитражного суда. В этой связи в распоряжении суда остается другое полномочие, которым он наделен для предупреждения вынесения решения по делу, не отнесенному к его компетенции, – прекращение производства по делу. При этом формулировку п. 1 ч. 1 ст. 150 АПК РФ – «не подлежит рассмотрению в арбитражном суде» – необходимо толковать расширительно. Необходимо иметь в виду, что в ней косвенным путем закреплена не только такая предпосылка права на обращение в суд как подведомственность гражданского дела арбитражным судам, но и международная подсудность.
Специальный же характер данной предпосылки объясняется тем, что ее наличие проверяется арбитражным судом не во всех случаях, а лишь при рассмотрении отдельной категории дел – споров с иностранным элементом.
4. Диссертант критически относится к распространенному в литературе алгоритму установления суда, полномочного рассматривать трансграничное дело (международная подсудность – подведомственность – подсудность). Указанный алгоритм вызван ошибочным пониманием сущности международной подсудности, когда специфика рассматриваемого явления выводится из принципа государственного суверенитета, а компетенция судов по рассмотрению трансграничных гражданских дел отождествляется с юрисдикцией государства в целом.
На самом деле установление подведомственности гражданского дела во всех случаях предшествует разрешению вопроса о его международной подсудности. Данное обстоятельство вызвано особенностями нашей судебной системы, при которой арбитражные суды образуют самостоятельную ветвь судебной власти. Их деятельность регулируется самостоятельным процессуальным кодексом и, как следствие, – «собственными» правилами определения международной подсудности (гл. 32 АПК РФ, а не гл. 44 ГПК РФ).
Таким образом, международная подсудность, так же как и внутригосударственная подсудность, носит производный по отношению к подведомственности характер.
5. При рассмотрении трансграничных споров встречаются ситуации, когда в деле имеется основание для применения международной подсудности, но отсутствует необходимое основание внутренней территориальной подсудности. В этом случае неясно, в какой именно суд необходимо обратиться лицу, обладающему правом на предъявление иска согласно нормам о международной подсудности. На практике такая проблема возникает, когда ответчиком по делу является иностранное лицо, не имеющее имущества на территории Российской Федерации.
В этой связи диссертант предлагает изменить редакцию ст. 36 АПК РФ, дополнив ее положением, в соответствии с которым иск может быть предъявлен в Арбитражный суд Московской области в случае, когда в деле не может быть применено ни одно из оснований территориальной подсудности.
6. В большинстве случаев обращение к основаниям международной подсудности, закрепленным в гл. 32 АПК РФ, сопряжено с субсидиарным применением норм смежной (родственной) отрасли права. Необходимость в указанном способе преодоления пробелов в праве вызвана следующим. Процессуальное законодательство не раскрывает значение терминов, используемых в конкретных юрисдикционных привязках. Поэтому, например, представительство иностранного юридического лица должно отвечать требованию российского законодательства о его обязательной аккредитации на территории Российской Федерации.
Диссертант не соглашается с точкой зрения, согласно которой при решении вопроса о международной подсудности толкование юридических понятий должно осуществляться в соответствии с требованиями п. 1 ст. 1187 ГК РФ (А.А. Мамаев). В случае с международной подсудностью речь идет не о простой квалификации понятий, необходимой для правильного использования коллизионной привязки, а о полноценном применении норм отечественного законодательства.
7. Исключительная компетенция иностранных судов при решении вопроса о правовых последствиях пророгационного соглашения (ч. 1 ст. 249 АПК РФ), должна учитываться лишь во время производства по делам о признании и исполнении иностранных решений. Это позволяет российским судам при решении вопроса о наличии своей компетенции по рассмотрению трансграничного спора не заниматься анализом иностранного законодательства. Тот факт, что стороны заключили соглашение о передаче дела на рассмотрение российских судов, должен оцениваться как безусловное основание для рассмотрения дела в арбитражном суде Российской Федерации.
Иной является ситуация, когда решение по делу уже вынесено иностранным судом. Тогда перед российским судом встает вопрос, признавать это решение или нет. В таком случае пророгационное соглашение, которым в качестве компетентных органов стороны избрали российские арбитражные суды, играет иную роль. Оно не должно быть препятствием для признания и исполнения имеющегося решения, когда последнее вынесено в соответствии с исключительной компетенцией иностранного суда.
8. Установление основания международной подсудности на основе принципа тесной связи (п. 10 ч. 1 ст. 247 АПК РФ) явилось результатом необоснованного восприятия процессуальным законом одного из самых специфичных принципов международного частного права. То, что изначально предназначалось для коллизионного регулирования лишь отдельных видов общественных отношений с иностранным элементом, приобрело значение отраслевого принципа и практически в неизменном виде было перенесено из сферы международного частного права в область процессуальных отношений.
Поспешное введение принципа Proper Law в институт международной подсудности вошло в противоречие с важнейшими отраслевыми чертами арбитражного процесса, а именно – необходимостью четкого установления границ компетенции российских арбитражных судов. Вопрос о международной подсудности – это вопрос о наличии одной из предпосылок права на предъявление иска. Исходя из этого, неоправданно ставить его в зависимость от такой неопределенной категории, как тесная связь правоотношения с территорией Российской Федерации.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Сделанные в ходе исследования выводы и сформулированные на их основе предложения могут быть использованы для совершенствования арбитражного процессуального законодательства и арбитражно-судебной практики. Отдельные положения настоящей работы могут быть учтены при заключении Российской Федерации международных договоров по вопросам компетенции судов в сфере трансграничных споров.
Кроме того, некоторые выводы, содержащиеся в диссертационном исследовании, могут быть использованы органами официального толкования для разъяснения неясных положений законодательства.
Отдельные сформулированные в диссертации теоретические положения могут быть положены в основу дальнейших исследований проблем международной подсудности.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, объединяющих восемь параграфов, заключения и списка использованных источников.
Основные подходы в регулировании международной подсудности по законодательству зарубежных стран
Существенное отличие трансграничных гражданских споров заключается в том, что материальные правоотношения, из которых они возникают, связаны с правопорядком нескольких государств. Отсюда неизбежен вопрос, в суд какого из этих государств можно обратиться для разрешения указанных споров. Традиционно проблема выбора компетентной юрисдикции в отечественной доктрине раскрывается с помощью термина «международная подсудность». Не останавливаясь пока на анализе правовой природы и сущности указанной категории, обратимся к основным подходам в регулировании данного явления за рубежом.
При этом необходимо отметить, что проблема выбора того или иного суда посредством применения правил международной подсудности не может быть отождествляема с разрешением коллизий материально-правовых законов. Применение иностранного материально-правового закона не влечет за собой обязательного применения процессуального закона другой страны. Тем более это не означает, что за судебной защитой необходимо обращаться только в суд того государства, право которого подлежит применению в данном деле. Точно так же, если бы каждый суд применял только законы собственной страны, в коллизионном регулировании не было бы никакого смысла1.
В литературе принято выделять три подхода при определении международной подсудности:
1) «латинская» система, начало которой было положено Кодексом Наполеона 1804 года. Данная система была принята странами, законодательство которых развивалось непосредственно под его влиянием (Франция, Бельгия, Италия, Алжир);
2) система, выраженная в Гражданском процессуальном кодексе Германии 1877 г. и оказавшая существенное влияние на ряд других стран континентальной Европы, а также за ее пределами (ФРГ, Австрия, Япония);
3) система англо-американского общего права (common law).2
Французское право в качестве основного принципа определения международной подсудности устанавливает признак гражданства сторон. Так, согласно ст. 14 Французского Гражданского кодекса «иностранец, даже не проживающий во Франции, может быть вызван во французские суды для исполнения обязательств, заключенных им с французом во Франции; он также может быть вызван в суды Франции по обязательству, заключенным им в иностранных государствах с французом». А ст. 15 гласит: «Француз может быть вызван в суд Франции по обязательству, заключенному им в иностранном государстве с французским гражданином».
Как видно, приведенные нормы формально предоставляют французским гражданам весьма широкие возможности для судебной защиты своих прав. Из их содержания следует, что во французские суды могут быть заявлены даже такие споры, в которых единственная связь правоотношения с французским правопорядком отражена только в гражданстве одной из сторон. На самом же деле подобное правило юрисдикции, называемое чрезмерным и нелогичным даже французскими правоведами3, обычно не способно обеспечить защиту нарушенного права. Ведь решение суда, принятое без учета реальной связи спорного правоотношения с правопорядком той или иной страны, имеет не слишком большие шансы на признание и исполнение за рубежом. При этом нельзя забывать, что в большинстве случаев именно за реальной связью правоотношения следует имущество ответчика, из которого в дальнейшем можно эффективно обеспечить исполнение судебного решения.
По этой причине основание международной подсудности по принципу гражданства сторон встретило определенную долю «противодействия» в правоприменительной практике самих судов Франции. В частности, французские суды толкуют ст. 14 Французского Гражданского кодекса таким образом, что из-под ее действия выводятся споры в отношении недвижимого имущества, находящегося за рубежом4. Нельзя также забывать, что в настоящее время действие указанной нормы ограничено множеством международных договоров с участием Франции, включая действующую в рамках Евросоюза Брюссельскую Конвенцию о подсудности и исполнении судебных постановлений по гражданским и торговым делам от 27 сентября 1968 г.
Наибольший интерес для настоящего исследования представляет германская система определения международной подсудности, поскольку в свое время именно она легла в основу отечественного законодательства. Основная ее черта заключается в том, что международная компетенция судов определяется на основе норм, посвященных внутригосударственной территориальной подсудности. Так, в соответствии с 12 Гражданского процессуального кодекса ФРГ «суд, в пределах юрисдикции которого находится местонахождение лица, компетентен рассматривать любой иск, предъявленный к данному лицу, кроме случаев установления исключительной подсудности». На основании 13 местонахождение физического лица определяется местом его постоянного проживания. В отношении же юридических лиц подсудность определяется на основе местонахождения административного органа юридического лица ( 17). Таким образом, немецкое законодательство специально не регламентирует компетенцию своих судов в области трансграничных споров. Считается, что судебный орган в пределах своей территориальной юрисдикции (gerichtsstand) правомочен рассматривать любое дело, независимо от наличия или отсутствия в нем иностранного элемента5. Таким образом, исходя из содержания 12 ГПК ФРГ, даже если обе стороны являются немецкими гражданами, дело не может быть рассмотрено немецким судом, если ответчик не домицилирован на территории ФРГ. И наоборот, проживающий в ФРГ иностранец может быть привлечен немецким судом в процесс даже в том случае, когда спор возник из правоотношения, которое никакой иной связи с немецким правопорядком не имеет.
Считается, что норма общей территориальной подсудности, из которой выводится основание международной компетенции суда обладает признаком «двойной функциональности»6. Именно эта черта характеризует германскую систему определения международной подсудности, а не сама по себе юрисдикционная привязка по месту домициля ответчика. Важно отметить, что подобным признаком обладают также и основания альтернативной территориальной подсудности. Так, 21 ГПК ФРГ предусматривает право истца обратиться за защитой в суд по месту осуществления предпринимательской деятельности ответчика. Последнее определяется расположением фабрики, торгового или иного коммерческого предприятия. Указанная юрисдикционная привязка в силу своей двойной функциональности действует не только в отношении внутренних споров, но и споров, осложненных иностранным элементом. Это означает, что, если ответчик -иностранец, хоть и не домицилирован на территории ФРГ, но фактически осуществляет там свою хозяйственную деятельность, иск к нему может быть предъявлен по месту нахождения принадлежащих ему фабрики, торгового или иного коммерческого предприятия.
Особенности установления правил международной подсудности в странах общего права весьма ярко изложены английским правоведом Дж. Чеширом. В одной из своих работ он писал: «Наиболее примечательной чертой норм английского права в этой области является то, что эти нормы имеют чисто процессуальный характер. За исключением области брачных отношений, для судов никогда не возникало необходимости по искам in personam формулировать общие принципы, на которых основано осуществление юрисдикции. Не возникало, в частности, повода рассмотреть вопрос о том, основывается ли юрисдикция на гражданстве, домицилии или месте жительства сторон либо на характере основания иска. Обладает ли суд компетенцией или нет, зависит исключительно от того, соблюдена ли самая обычная процессуальная норма. Согласно нормам общего права любое лицо на земном шаре может воспользоваться юрисдикцией английского суда или подпасть под его юрисдикцию при одном лишь условии, что ответчик надлежащим образом вызван в суд (курсив мой - А.О.)7». При этом пребывание ответчика на территории Соединенного Королевства не обязательно должно носить длительный характер - распространить юрисдикцию английского суда на трансграничный спор можно даже в случаях, когда ответчик находится на территории Соединенного Королевства всего лишь проездом.
Таким образом, особенность международной юрисдикции английских судов заключается в том, что ее границы не зависят от какого-либо признака самого спорного материального правоотношения. Главным фактором наличия у английского суда компетенции по рассмотрению дела является надлежащее извещение ответчика.
Общая и альтернативная международная подсудность
В соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 247 АПК РФ арбитражные суды в Российской Федерации рассматривают дела по экономическим спорам и другие дела, связанные с осуществлением предпринимательской и иной экономической деятельности, с участием иностранных организаций, международных организаций, иностранных граждан, лиц без гражданства, осуществляющих предпринимательскую и иную экономическую деятельность. Далее в статье перечислены конкретные условия, при которых суд признается компетентным рассматривать то или иное трансграничное гражданское дело. В доктрине указанные условия принято называть «юрисдикционными привязками».
Рассматриваемая норма не содержит каких-либо специальных предписаний относительно предметной компетенции арбитражных судов. Иными словами, в ней не поясняется, что следует понимать под «экономическими спорами и другими делами, связанными с осуществлением предпринимательской и иной экономической деятельности». Именно поэтому нормы 1 гл. 4 АПК РФ, регулирующие вопросы «внутригосударственной» подведомственности, применяются без каких-либо изъятий и дополнений. Указанное обстоятельство еще раз подтверждает сделанный нами вывод о том, что, прежде чем приступать к выяснению наличия конкретных оснований международной подсудности, суд должен окончательно решить вопрос о подведомственности ему гражданского дела.
Некоторые исследователи отмечают, что АПК РФ, в отличие от своего «старшего собрата» ГПК РФ, отказался от традиционного российского принципа определения международной подсудности84. Как отмечалось выше, данный принцип предполагал выведение оснований международной подсудности по аналогии из соответствующих норм о внутренней территориальной подсудности. Авторы отмечают, что в п. 1 ст. 402 ГПК РФ содержится отсылка к нормам статей 22-33 кодекса, которые, в свою очередь, применяются в субсидиарном порядке в тех случаях, когда компетентный суд не может быть установлен на основе специально закрепленных правил международной подсудности. Статья же 247 АПК РФ такой отсылки не содержит. В этой связи, как считают исследователи, традиционный принцип определения международной подсудности в отечественном законодательстве сохранен лишь в отношении судов общей юрисдикции.
С данной позицией трудно согласиться. Пункт 1 ст. 402 ГПК РФ гласит, что в случае, если подсудность дел с участием иностранных лиц не урегулирована специальными нормами главы 44 ГПК РФ, то компетенция отечественных судов по рассмотрению такой категории дел определяется согласно правилам главы 3 ГПК РФ. Думается, что в данном случае правила территориальной подсудности не играют роли субсидиарных норм. Понятие «подсудность» в п. 1 ст. 402 ГПК РФ используется в традиционном значении, т.е. в смысле разграничения компетенции между конкретными судами Российской Федерации. Отсылка же к главе 3 ГПК РФ отражает необходимость перехода к следующему этапу установления правоприменительного органа, при котором вопрос о полномочиях суда в сфере трансграничных споров уже решен. К тому же традиционный для отечественного законодательства способ определения международной подсудности предполагал полное отсутствие каких-либо специальных правил, посвященных указанному явлению. С учетом того, что такие правила закреплены в обоих процессуальных кодексах, приходится констатировать, что в настоящий момент законодатель окончательно отказался от, так называемого, принципа «двойной функциональности» правил внутренней подсудности.
В соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 247 АПК РФ арбитражный суд компетентен рассматривать трансграничный спор в случае, когда ответчик имеет место жительства или место нахождения на территории Российской Федерации. Аналогичная привязка, установленная в отношении судов общей юрисдикции, поясняет, что содержащееся в ней понятие «место нахождения» относится к юридическим лицам, а «место жительства» - физическим. Стоит согласиться с утверждением А.А. Мамаева о том, что таким же образом основание международной подсудности должно рассматриваться и в арбитражном процессе85.
В АПК РФ не раскрывается, что следует понимать под местом жительства и местом нахождения ответчика. В этой связи применение рассматриваемой юрисдикционной привязки не может ограничиться нормами одной лишь процессуальной отрасли. Однако с учетом того, что спорное материальное правоотношение всегда связано с правопорядком другого государства, возникает закономерный вопрос - право какой страны необходимо применять для установления полного содержания указанной нормы? Как правило, в области коллизионного регулирования понятия «место жительства» и «место нахождение» используются при реализации коллизионных привязок по месту личного статута лица или закона суда. При этом нельзя забывать, что по иностранному законодательству, в противоположность отечественному, ответчик может быть признан не имеющим места жительства или места нахождения на территории Российской Федерации.
По мнению А.А. Мамаева, применительно к судам общей юрисдикции указанная проблема решается достаточно просто. Автор полагает, что с учетом п. 4 ст. 1 ГПК РФ, предусматривающей возможность применения аналогии права, федеральные суды общей юрисдикции и мировые судьи в указанных случаях должны применять нормы, регулирующих сходные отношения. Таким образом, при решении вопроса о международной подсудности юридические термины должны квалифицироваться в соответствии с требованиями п. 1 ст. 1187 ГК РФ, т.е. ровно таким же образом, как если бы речь шла о применении материальных норм. В этой связи автор отмечает, что, хотя АПК РФ и не предусматривает аналогию права, вместе с тем, учитывая единство судебной системы, вопрос аналогичным образом должен решаться и в арбитражном процессе86.
По нашему мнению, применение аналогии закона в данном случае вообще не требуется. Общепризнанным является тот факт, что при рассмотрении спора с иностранным элементом суд во всех случаях применяет процессуальное право только своей страны. Поэтому у суда изначально отсутствует какая-либо потребность в обращении к нормам коллизионного регулирования. Ведь арбитражное процессуальное право является составной частью публичного права, а потому совершенно неуместно при решении процессуальных вопросов обращаться к нормам международного частного права. Применительно к арбитражному процессу, так называемый, принцип lex fori (закон суда) закреплен в ч. 2 ст. 3 АПК РФ. В соответствии с ней порядок судопроизводства в арбитражных судах определяется Конституцией Российской Федерации, Федеральным конституционным законом «О судебной системе Российской Федерации» и Федеральным конституционным законом «Об арбитражных судах Российской Федерации», Арбитражным процессуальным кодексом Российской Федерации и принимаемыми в соответствии с ним другими федеральными законами.
Таким образом, при решении вопроса о наличии на территории Российской Федерации места жительства или места нахождения ответчика суд, минуя коллизионное регулирование, напрямую обращается к нормам тех отраслей права, в которых указанные понятия раскрываются. При этом речь идет не о простой квалификации понятий, как одного из условий коллизионного регулирования (п. 1 ст. 1187), а о полноценном применении норм права. Особенностью здесь является то, что такое применение носит субсидиарный характер. Под субсидиарным применением в юридической литературе понимается один из способов преодоления пробелов в праве, при котором данные пробелы восполняются путем применения норм смежной отрасли права87. В силу того, что понятия «место жительства» и «местонахождение» в российском законодательстве раскрываются только в ст. 20 и 54 ГК РФ, то именно к ним и должен обратиться арбитражный суд для решения вопроса о своей компетенции по рассматриваемому основанию.
При этом нельзя полностью отрицать влияние международного частного права на анализируемые процессуальные нормы. Многие из оснований международной подсудности, содержащихся в главе 33 АПК РФ, в той или иной степени сформулированы под влиянием различных коллизионных привязок. Наиболее ярким примером такого влияния служит закрепление основания международной подсудности по признаку «тесной связи» спорного правоотношения с территорией Российской Федерации (п. 10, ч. 1 ст. 247 АПК РФ)88. В этой связи не вызывает удивления обилие «коллизионной» терминологии, употребляемой исследователями при анализе проблем, касающихся международной компетенции арбитражных судов. Так, Т.Н. Нешатаева писала: «формулировка статьи 247 АПК РФ является достаточно широкой: место нахождения ответчика включает и домщгшъ ответчика (место его проживания) в России и российское гражданство, а также инкорпорацию юридического лица в России (место регистрации) (курсив мой - А.О.)»89. При этом, если с мнением автора по поводу домициля и инкорпорации ответчика нельзя не согласиться, то в отношении российского гражданства следует высказать некоторые замечания. На самом деле никаких оснований для признания компетенции российских судов по признаку гражданства стороны статья 247 АПК РФ не содержит.
Определение международной подсудности на основе принципа «тесной связи»
Согласно п. 10 ч 1. ст. 247 АПК РФ российские арбитражные суды полномочны рассматривать дела с участием иностранных лиц при наличии тесной связи спорного правоотношения с территорией Российской Федерации.
Формулировка указанной нормы явилась результатом восприятия процессуальным законодательством одного из новейших принципов международного частного права - принципа тесной связи (Proper Law). Подобное заимствование для института международной подсудности не является исключением. Как уже отмечалось, многие юрисдикционные привязки в той или иной степени были сформулированы законодателем под влиянием различных коллизионных правил (принципов домицилия, инкорпорации, места причинения вреда и т.д.).
При этом специфическая особенность применения данного принципа в процессуальной сфере заключается в том, что российский арбитражный суд всегда устанавливает наличие только своей юрисдикции, не обращая внимания на правовые системы других государств. Судья же, решающий коллизионный вопрос на основе принципа тесной связи, всегда стоит перед выбором права одного из нескольких государств (не обязательно Российской Федерации). Другими словами, если в первом случае суд устанавливает тесную связь правоотношения с территорий только Российской Федерации, то во втором — с правопорядком той страны, с которым правоотношение наиболее тесно связано. Несмотря на указанное различие, очевидно, что в обоих случаях толкование категории «тесной связи» должно иметь одинаковый вектор направленности.
Закрепление критерия «тесной связи» в нормах о компетенции российских арбитражных судов было воспринято в качестве кардинальной новеллы российского законодательства. Особо подчеркивалось, что подобный признак международной подсудности не встречался ни в отечественном, ни в зарубежном законодательстве130.
Указанному нововведению в юридической литературе была дана различная оценка. С одной стороны, отмечалось, что принцип «тесной связи» позволяет уйти от исчерпывающего перечня оснований международной подсудности. Такой перечень, каким бы подробным и детальным он ни был, всегда будет несовершенным. С учетом динамики гражданского оборота, широкого применения в нем принципа диспозитивности, заранее очертить круг споров, могущих возникнуть из цивилистических отношений, практически невозможно. Процессуальное законодательство не в силах адекватно и своевременно реагировать на соответствующие изменения в указанной сфере. В этой связи отмечалось, что закрепление принципа «тесной связи» спорного материального правоотношения со страной суда позволит устранить потенциальные пробелы в правовом регулировании международной подсудности131.
В литературе также подчеркивалось, что указанная новелла российского процессуального законодательства значительно расширяет компетенцию российских арбитражных судов, предоставляя им самим определять наличие связи правоотношения с территорией Российской Федерации и не связывая их при этом никакими ограничениями132.
По словам Т.Н. Нешатаевой, «столь широкое определение компетенции арбитражных судов в отношении споров с участием иностранных лиц представляется достоинством российского закона»133.
Напротив, по мнению Н.И. Марышевой, отнесение к компетенции судов своей страны столь широкого круга споров едва ли можно считать достоинством закона. При законодательном регулировании вопроса о международной подсудности необходимо учитывать ряд факторов. Это -дальнейшее движение процесса (возможность исполнения в последующем решения российского суда за границей), перспективы развития международного сотрудничества и, в конечном счете, интересы сторон по делу134.
Некоторые ученые данное нововведение критикуют. Так, Н.Ю. Ерпылева полагает, что связь спорного правоотношения с территорией Российской Федерации сама нуждается в установлении, а ее критерии носят многовариантный характер. Это в свою очередь препятствует однозначному выбору российского арбитражного суда в качестве юрисдикционного органа по разрешению спора135.
Иными словами, по мнению названного автора, определение юрисдикции арбитражного суда носит первичный характер по отношению к установлению характера правоотношения и как следствие - решению вопроса о наличии тесной связи правоотношения с той или иной правовой системой. Определение же компетенции российского арбитражного суда должно опираться на четко сформулированные критерии - основания международной подсудности.
Соглашаясь с указанным автором, А.А. Мамаев, вместе с тем, признавал допустимость применения принципа тесной связи при решении вопроса о компетенции российского арбитражного суда. Свою точку зрения он обосновывал отсутствием в арбитражном процессе института отказа в принятии искового заявления. Указанное обстоятельство позволяет суду в любом случае принимать исковое заявление по спору, осложненному иностранным элементом. В случае же обнаружения отсутствия достаточной связи спорного правоотношения с территорией Российской Федерации производство по делу прекращается136. То есть сама по себе проблема первичности процессуального вопроса о компетенции российского суда, по мнению А.А. Мамаева, отпадает. У суда имеется инструмент, позволяющий ему маневрировать при решении процессуальных и материально-правовых вопросов. Это означает, что суд может разрешить вопрос о наличии или отсутствии предпосылок права на предъявление иска после установления всей совокупности обстоятельств дела.
Действительно, арбитражный суд вправе установить тесную связь спорного правоотношения с территорией Российской Федерации на любом этапе судопроизводства. Однако это право само по себе не должно служить аргументом в пользу обоснованности включения принципа Proper Law в институт международной подсудности. Невозможность отказать в принятии искового заявления в арбитражном процессе не является инструментом, позволяющим суду при необходимости отодвинуть вопрос о праве на предъявление иска на второй план. Исключение из законодательства нормы об обязанности суда устанавливать предпосылки права на обращение за судебной защитой на этапе возбуждения дела, по мнению большинства процессуалистов, направлено на повышение доступности правосудия и предотвращение необоснованного отказа в рассмотрении дела137. При этом заинтересованные лица получают возможность принимать участие в обсуждении вопроса о наличии у истца права на предъявление иска, а также представлять соответствующие доказательства. Данные права реализуются ими, как правило, на этапе подготовки дела к судебному разбирательству и не требуют от суда установления всей совокупности материально-правовых обстоятельств дела, чего нельзя сказать об установлении тесной связи спорного правоотношения с территорией Российской Федерации. Кроме того, отсутствие обстоятельств, являющихся основаниями применения иных юрисдикционных привязок (наличие филиала иностранной организации на территории Российской Федерации, пророгационное соглашение, место исполнения договора на территории Российской Федерации др.), также может быть установлено после принятия искового заявлении. По указанной причине критерий «тесной связи» не является каким-то особенным основанием международной подсудности.
Для определения сущности принципа «тесной связи», а также степени обоснованности его включения в российское процессуальное законодательство, следует обратиться к истории возникновения данной категории.
Истоки принципа Proper Law лежат в английском праве. Для решения вопроса о том, право какой страны следует применить в случае, если стороны договора не согласовали между собой выбор применимого права, английской судебной практикой была сформулирована особая коллизионная привязка. Согласно этой привязке суд должен был установить, правовую систему какой страны избрали бы в данном случае «разумные люди». Исходя из критериев справедливости и разумности, английский судья, изучив все обстоятельства дела, определял право, под которое договор подпадал бы с наибольшей степенью обоснованности. При этом суд не был связан никакими твердыми коллизионными привязками138.
Регулирование компетенции российских арбитражных судов по рассмотрению дел с участием иностранных лиц в международных договорах
Как уже отмечалось, наиболее эффективный способ предотвратить конфликт юрисдикции - унифицировать процессуальное законодательство в области компетенции судов по рассмотрению трансграничных споров. В результате такой унификации суды договаривающихся государств получают одинаковые критерии определения своей компетенции. Это, безусловно, положительно может влиять не только на эффективность защиты нарушенного или оспариваемого права, но и на характер взаимоотношений между странами, суды которых претендуют на рассмотрение трансграничного спора.
Кроме того, наличие международного договора по вопросам компетенции в сфере гражданского судопроизводства позволяет отечественному суду учитывать иностранную юрисдикцию без обращения к внутреннему процессуальному законодательству другой страны. Последнее, как известно, может существенным образом отличаться от обычно применяемых им процессуальных норм. Если же компетенция иностранного суда будет признана исключительной на основе международного договора, при отказе от рассмотрения дела в пользу иностранной юрисдикции суд может быть уверен в том, что заявитель сохранит возможность обращения за судебной защитой в другой стране.
Следует подчеркнуть, что большое значение международных договоров в регулировании вопросов компетенции судов в области трансграничных споров не означает, что для международной подсудности характерна двойственность источников регулирования. В этой связи можно воспользоваться доводами, приводимыми многими исследователями для обоснования позиции, согласно которой международный договор не является источником международного частного права. Так, Г.К. Дмитриева отмечала: «международный договор не имеет прямого применения во внутригосударственной сфере и, следовательно, не является источником внутреннего права, в том числе международного частного права как одной из отраслей внутреннего права. В трансграничных частноправовых отношениях действие международного договора опосредовано национально-правовыми актами (п. 4 ст. 15 Конституции, законом о ратификации, постановлением Правительства и пр.). В результате международный договор действует как национально-правовой акт, что снимает проблему «двойственности» источников международного частного права»161.
С учетом того, что принадлежность процессуальных норм к внутреннему, а не международному праву в литературе вызывает гораздо меньше споров, нежели такая же принадлежность коллизионных норм162, думается, что вывод Г.К. Дмитриевой полностью справедлив и в отношении правил о международной подсудности.
В соответствии с ч. 3 ст. 3 АПК РФ, если международным договором Российской Федерации установлены иные правила судопроизводства, чем те, которые предусмотрены законодательством Российской Федерации о судопроизводстве в арбитражных судах, применяются правила международного договора. Указанная норма конкретизирует положение ч. 4 ст. 15 Конституции РФ применительно к арбитражному процессу.
Таким образом, при определении международной подсудности необходимо помнить о приоритете норм международного договора по отношению к гл. 32 АПК РФ.
До принятия Арбитражного процессуального кодекса 1995 г. международные договоры были основным источником правового регулирования вопросов компетенции судов по рассмотрению споров, осложненных иностранным элементом. Затем ситуация изменилась - в распоряжении судов оказались основания международной подсудности, специально выделенные в кодифицированном процессуальном акте. Если раньше для решения вопроса о наличии или отсутствии своей компетенции суды главным образом обращались к нормам международных договоров, то теперь на первый план вышли юрисдикционные привязки, закрепленные в АПК РФ. Анализ судебной практики показал, что арбитражные суды при обосновании наличия или отсутствия своих полномочий по рассмотрению дела предпочитают ссылаться как на норму международного договора, так и на аналогичное ей правило гл. 32 АПК РФ163. Это связано с тем, что сформулированные в статьях 247 - 249 АПК РФ юрисдикционные привязки используют сходные критерии определения компетенции (по месту жительства или нахождения ответчика; по месту нахождения его филиала, представительства или органа управления; по месту исполнения договора и т.д.). Тем не менее, нельзя забывать, что основания международной подсудности, содержащиеся в процессуальном кодексе, подлежат применению только в том случае, когда между Российской Федерацией и страной, с которой связан рассматриваемый спор, отсутствует соответствующий международный договор.
Так, Пленум ВАС РФ в одном из своих постановлений призывал обращать особое внимание на тот факт, что международные договоры с участием Российской Федерации «могут содержать иные правила, определяющие компетенцию арбитражных судов по делам с участием иностранных лиц, чем правила, предусмотренные в АПК РФ»164. Ґ \ В данном отношении следует занять позицию Н.И. Марышевой, которая критически относилась к мнению Н.Г. Елисеева. Последний доказывал возможность принятия судом общей юрисдикции иска по месту нахождения имущества или по последнему известному месту его жительства (ч. 1 ст. 29 ГПК РФ), несмотря на то, что в ст. 20 Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам (заключена в г. Минске 22 января 1993 г.) подобные привязки не предусмотрены. Автор отмечал, что положение международного договора является общей нормой, которая уступает специальному правилу национального права, если, конечно, в самом договоре не установлена неприменимость последнего165. В то же время, по мнению Н.И. Марышевой, принцип «lex specialis derogat legi general» не может быть использован в отношении правил международного договора. Ведь последние исключают действие не только специальных, но и общих норм внутригосударственного права. Кроме того, было бы нецелесообразно каждый раз в международном договоре указывать на неприменимость соответствующих специальных норм национального права166.
Как правило, нормы о компетенции российских судов по рассмотрению споров с иностранным элементом содержатся в международных договорах о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам.
В настоящее время Российская Федерация имеет соглашения о правовой помощи с Австрией, Азербайджаном, Албанией, Алжиром, Анголой, Аргентиной, Арменией, Белоруссией, Болгарией, Венгрией, Вьетнамом, Германией, Грецией, Египтом, Индией, Ираком, Ираном, Испанией, Италией, Йеменом, Канадой, Кипром, Киргизией, Китаем, КНДР, Колумбией, Кореей, Кубой, Латвией, Литвой, Мали, Мексикой, Молдовой, Монголией, Панамой, Польшей, Румынией, Сирией, США, Таджикистан, Тунисом, Туркменистаном, Турцией, Финляндией, Францией, Чехословакией, Эстонией, Югославией (Словенией, Македонией), Японией. С частью из них Российская Федерация стала участницей как правопреемница СССР.167.
Важно отметить, что не все из указанных соглашений регулируют вопросы оказания правовой помощи в сфере гражданских дел. Например, с такими странами как Ангола, Канада, Колумбия, Мексика, Панама, США, Республикой Корея и Япония Российская Федерация заключила только договоры об оказании правовой помощи в рамках осуществления уголовного судопроизводства.
Но даже соглашения, принятые с целью международного сотрудничества по вопросам рассмотрения гражданских дел, не всегда содержат нормы, позволяющие разграничить компетенцию судов договаривающихся стран в этой области.
Так, действие Договора между Российской Федерацией и Аргентинской Республикой о сотрудничестве и правовой помощи по гражданским, торговым, трудовым и административным делам (подписан в г. Москве 20 ноября 2000 г.) ограничено вопросами следующего характера:
а) вручение процессуальных документов (вызовы в суд, запросы, судебные повестки, извещения и другая информация);
б) получение показаний и доказательств.
в) признание и исполнение судебных и арбитражных решений.
Напротив, согласно ч. 1 ст. 21 Договора между Российской Федерацией и Литовской Республикой о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам (подписан в г. Вильнюс 21 июля 1992 г.) суды каждой из договаривающихся стран компетентны рассматривать гражданские и семейные дела, если ответчик имеет на ее территории местожительство. По искам к юридическим лицам они компетентны, если на территории данной страны находится орган управления, представительство либо филиал юридического лица.
Нужно сказать, что принцип определения международной подсудности по месту жительства или инкорпорации ответчика является наиболее распространенным среди двусторонних соглашений о правовой помощи. Тем не менее, в некоторых из них используются и более широкий перечень привязок.
