Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Социальный капитал, его воспроизводство и роль в экономике 11
1.1. Содержание и роль социального капитала в экономике 11
1.2. Воспроизводство социального капитала и его особенности 27
Глава 2. Институциональная среда воспроизводства социального капитала в России 55
2.1. Влияние институтов на воспроизводство социального капитала 55
2.2. Институциональная среда воспроизводства социального капитала 62
2.3. Оценка институциональной среды воспроизводства социального капитала в России 73
Глава 3. Основные направления совершенствования институциональной среды воспроизводства социального капитала в экономике России 95
3.1. Необходимость совершенствования институциональной среды воспроизводства социального капитала в современной российской экономике 95
3.2. Укрепление формальной составляющей институциональной среды воспроизводства социального капитала 115
3.3. Направления развития неформальной составляющей институциональной среды воспроизводства социального капитала 127
Заключение 136
Список использованной литературы 142
Приложения 161
- Содержание и роль социального капитала в экономике
- Влияние институтов на воспроизводство социального капитала
- Оценка институциональной среды воспроизводства социального капитала в России
- Направления развития неформальной составляющей институциональной среды воспроизводства социального капитала
Содержание и роль социального капитала в экономике
Категория социального капитала появилась в научном обиходе сравнительно недавно. Тем не менее, сегодня ее используют представители различных областей знания: экономисты, социологи, политологи и др., что предопределяет многообразие подходов к ее изучению и множественность трактовок данной категории даже в рамках одной научной дисциплины. Поэтому к настоящему времени создание целостной теории социального капитала далеко от своего завершения.
Исследуя происхождение данной научной категории, некоторые ученые находят ее элементы еще в работах А. Смита и К. Маркса [106]. И если А. Смит считал контакты между людьми, в большей степени, преградой на пути совершенной конкуренции (по замечанию М. Грановеттера, продавцы для классиков – лишь формирующие цену агенты, а «детали их социальных отношений остаются иррелевантными» [30, c. 80]), то капитал в марксовом понимании уже приобрл свойства общественного отношения.
Социальный капитал как самостоятельное понятие впервые появляется в трудах Л. Ханифан, который исследовал вопросы организации свободного времени учеников сельских школ. Л. Ханифан, согласно цитирующему его О. Демкиву, обнаружил, что поведение в коллективе цементируют «солидарность и социальные связи между людьми» [цит. по 35, c. 100], в основе которых лежат чувства взаимной симпатии и товарищества. Их-то он и характеризовал как социальный капитал.
По мнению С. А. Сысоева, также ссылающегося на работы Л. Ханифан, источником накопления социального капитала является семейное и общинное взаимодействие, которое используется, в конечном счте, «для улучшения жизни всей общины» [цит. по 141, c. 19].
Говоря иначе, изначально социальный капитал воспринимался как особый характер отношений между людьми, способствующий решению совместных задач.
Более глубокое изучение данной сущности осуществил французский социолог П. Бурдье. И если Л. Ханифан, как уже было сказано, оказался первым исследователем, в принципе затронувшим феномен социального капитала (некоторые авторы также упоминают Дж. Джейкобс), то именно П. Бурдье сделал термин популярным и фактически ввл его в научный оборот.
П. Бурдье относит к социальному капиталу реальные и потенциальные ресурсы человеческих отношений (порождаемые взаимным признанием), которые прошли стадию институционализации, то есть, приобрели нормативный характер. Социальный капитал фактически отождествляется им с ресурсами, заложенными в отношениях (накопленных связях) между людьми. Доверие, связи и нормы – вот те составляющие феномена социального капитала, которые выделяет П. Бурдье. Они описаны в его центральной работе «Формы капитала» [10, c. 61].
Другой ученый Дж. Коулман трактует социальный капитал как «определн-ный ресурс, доступный актору» [70, c. 124]. Будучи исследователем, внсшим существенный вклад в разработку теории рационального выбора, он критикует одностороннее социологическое понимание сущности социального капитала. Логику коллективных действий он дополняет методологическим индивидуализмом современной экономической теории, делая акцент на максимизации полезности каждым участником взаимодействия. Из-за этого, по существу, расходятся потенциальные и реальные ресурсы участников взаимодействия. Отношения (или связи) между ними (в англоязычной литературе часто используется компактное определение – F-связи, то есть совокупность связей внутри семьи, в фирме, в кругу друзей – friends, family, firms) непосредственно не используются для достижения экономических целей, хотя и допускают такую возможность.1 В связи с этим Дж. Коулман отстаивает роль «экономических принципов рационального поведения в анализе социальных систем» [Там же, с. 123].
Социальный капитал, согласно его точке зрения, содержит следующие элементы: «обязательства и ожидания, которые зависят от надежности социальной среды, способность социальной структуры к передаче информационных потоков и норм, сопровождаемых санкциями» [Там же, с. 138].
Другой известный зарубежный исследователь, Р. Патнэм, в статье «Процветающая комьюнити, социальный капитал и общественная жизнь» рассматривает объединения итальянских крестьян, которые отличаются друг от друга сплоченностью и взаимным доверием, то есть, в конечном счте, разными запасами социального капитала, что неизбежно сказывается на результатах их экономической деятельности. По его словам, «социальный капитал имеет отношение к таким элементам общественной организации, как социальные сети, социальные нормы и доверие (networks, norms and trust), создающим условия для координации и кооперации ради взаимной выгоды» [101, с. 78].
Роберт Патнэм выделяет двоякую роль социального капитала по отношению к формальному регулированию отношений (государственной политике): он проявляется как в форме е [политики] предпосылки, или причины, так и в форме следствия, но не подменяет е собой, то есть, не существует вне е рамок [Там же, с. 85].
По мнению Н. Лин (цит. по А. Н. Татарко) [145, c. 15], ядром социального капитала является выгода или отдача от усилий по поддержанию межличностных отношений.
Всякое сообщество обладает ресурсами либо доступными исключительно в их рамках, либо трудоемкими в плане их добычи альтернативными путями. Выгодой становится доступ к таким ресурсам. Действия по присвоению ресурсов подразделяются на экспрессивные и инструментальные. Экспрессивные действия -это укрепление уже имеющихся связей, соблюдение ритуалов, явно обозначаемое разделение ценностей, оказание посильной помощи и т. д. Инструментальные действия, напротив, предполагают использование людей, вовлеченных в процесс взаимодействия, в источники ресурсов или инструменты для достижения целей.
Согласно взглядам исследователей И. Мачеринскене, Р. Мннкуте-Генриксон и Ж. С. Иманавичене, сущность социального капитала описывается комплексно, через понятия сетей, норм, ценностей, доверия и убеждений [84, c.30]. Авторов интересует система формальных и неформальных отношений, складывающаяся вокруг организаций (макросреда) и внутри е подразделений (микросреда).
Федор Борисович Власов и Елена Викторовна Крахмалва, исследуя доверие как важнейшую составляющую социального капитала, обращают особое внимание на процессы разделения и кооперации труда [17, c. 6]. С их точки зрения, данные процессы со временем, по мере развития общественных отношений, углубляются вс сильнее. И эти процессы невозможно себе представить без доверия так же, как невозможно себе представить любую сделку на рынке без ожидания того, что товар будет обмениваться на другой, универсальный, товар в заранее заявленной пропорции и в определнные договорнностями сроки. Экономика знаний и экономический рост на их базисе выдвигает на передний край информационный обмен, в котором доверие трансформируется в репутацию производителей и потребителей интеллектуального продукта. Интеллектуальная собственность и связанные с ней отношения до сих пор недостаточно регламентированы. Правовой вакуум множит риски оппортунистического поведения, этот вакуум заполняется (взаимным) доверием. Или недоверием, если речь идт о дефиците социального капитала.
Большой вклад в исследование роли доверия в экономике внес Ф. Фукуяма, который также вскользь упоминает и феномен социального капитала [154]. В его понимании социальный капитал представляет собой потенциала сообщества, возникающий вследствие взаимного доверия сторон. Эта достаточно абстрактная характеристика дополняется гораздо более глубокой проработкой проблематики доверия. Ф. Фукуяма описывает это явление следующим образом: доверие есть «возникающее у членов сообщества ожидания того, что другие его члены будут вести себя более или менее предсказуемо, честно и с вниманием к нуждам окружающих, в согласии с некоторыми общими нормами» [154, с. 22].
Заслугой Ф. Фукуямы является то, что он сумел проследить зависимость отраслевой структуры экономики, размеров предприятий, особенностей внутрифирменного планирования и организации от состояния доверия в обществе и накопленного социального капитала, что очень важно для понимания роли данных категорий в экономической жизни.
Разумеется, Ф. Фукуяма не единственный исследователь и классификатор доверия (и всей совокупности связанных с ним явлений). Существует множество теоретических построений в этой области, во многих аспектах обнаруживающих сходство, что говорит о наличии консенсуса в отношении категории доверия. Изучая проблематику доверия, Ф. Б. Власов аккумулировал теоретические построения Э. Гидденса, А. Селигмена, П. Штомпки, К. Эрроу и др. Среди отечественных исследователей в его трудах отмечены Б. Мильнер, А. Ляско, В. Дементьев и другие экономисты [20, c. 76-77]. Ф. Б. Власов не отклоняется от общепризнанного деления доверия на персонифицированное и деперсонифицированное. Первый тип описывает отношения между людьми, второй нацелен на абстрактные системы - это может быть и научное знание, и национальная валюта, и правительство страны. Проще говоря, к деперсонифицированному доверию Ф. Б. Власов относит доверие к институтам как таковым.
Влияние институтов на воспроизводство социального капитала
Говоря о значении институтов в воспроизводстве социального капитала, необходимо определиться для начала с самим понятием «институт». Данную категорию ввл в научный оборот основоположник институциональной теории Т. Веблен. Согласно его точке зрения, под институтами следует понимать «распространенный образ мысли в том, что касается отдельных отношений между обществом и личностью и отдельных выполняемых ими функций; и система жизни общества, которая слагается из совокупности институтов, действующих в определенное время или в любой момент развития какого угодно общества, может с психологической стороны быть охарактеризована в общих чертах как превалирующая духовная позиция или распространенное представление об образе жизни в обществе» [13, c. 201-202; 170]. Исследователь сразу же обозначил понятие весьма широко, чем, возможно, осложнил осмысление данной категории. На это обращал внимания еще Дж. Коммонс, замечая, что при определении сферы применения институциональной экономики сложность заключается в неопределенности значения «институт». [34, c. 53]. Об этом говорят и отечественные исследователи. По мнению В. Н. Тарасевича, «сила и слабость классического и нового институционализма проистекает из отсутствия у него точно очерченного контекста, достаточно строгой и завершенной методологии» [144, c. 7].
Современные институционалисты трактуют понятие института несколько иначе. Так, Дж. Ходжсон называет институтами долговременные системы сложившихся и укореннных правил, которые придают структуру социальным взаимодействиям [157, c. 11]. Факторами, которые направляют и подчиняют деятельность людей, а равным образом структурируют социальные взаимодействия, являются следующие. Во-первых, формальный механизм принуждения (дисциплинарный механизм), включающий придуманные и предшествующие поведению формальные правила и механизмы санкций, применяемых в случае их нарушения.
Во-вторых, неформальный механизм, включающий неформальные нормы поведения и соответствующие механизмы принуждения к их выполнению.
В-третьих, спонтанный механизм, включающий реальное массовое поведение в качестве нормы или правила, а также коллективные действия участников в процессе экономического взаимодействия в качестве источника принуждения [34, c. 55-56].
Правила, по замыслу Дж. Ходжсона, должны трактоваться, как некие предписания совершить какие-либо действия в определнной ситуации. Причиной опоры на привычки и правила является ограниченность человеческого знания и ориентация на принятие эффективных решений. В свою очередь, их повторяющееся использование способствует возникновению институтов. Таким образом, институциональная экономическая теория акцентирует внимание на правилах и ограничениях, в рамках которых осуществляют взаимодействия экономические агенты [23, c. 167]. Вс это подчеркивает значение институтов в экономике, которые втягивают в экономический оборот социальные отношения.
Приведм некоторые другие определения термина «институт». Эрик Г. Фуруботн и Рудольф Рихтер говорят об институтах как о наборе формальных и неформальных правил, включая устройства, которые обеспечивают их соблюдение [156, c. 8]. Согласно О. И. Уильямсону, институты следует структурировать с позиции способов управления контрактными отношениями, в результате чего в роли наиболее значимых институтов выступают предприятия, рынки и социальные связи между контрагентами [149, c. 48]. По мнению Вячеслава Валентиновича Дементьева, институт – это определенный общественный механизм, представляющий собой определенную совокупность действий одних людей, направленный на поведение других, которые [действия] принуждают последних к определенному типу поведению и имеющие своим результатом определенную устойчивую социальную структуру или организацию [34, c. 59]. Андрей Николаевич Нестеренко предложил, в частности, следующее определение: «Институты – это правила человеческого поведения в экономической, социальной и любой другой сфере» [92, с. 253].
Таким образом, суммированные взгляды отечественных и зарубежных исследователей позволяют приблизиться к пониманию и выделению категориального ядра рассматриваемого нами понятия. По нашему мнению, многие из перечисленных выше определений опираются на известную формулировку Д. Норта, который обозначил институты как «"правила игры" в обществе, или, выражаясь более формально, созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми», а также «задают структуру побудительных мотивов человеческого взаимодействия» в политической, экономической, социальной и духовной сферах [95, с. 17]. Эти рамки могут быть как формальными, так и неформальными [92, c. 403]. На это определение мы и будем опираться в дальнейшем.
Согласно Д. Норту [цит. по 83, c. 84-85], совокупность документально утвержднных инструкций и неписаных договорнностей формирует институциональные правила в широком смысле слова. Формальные (документированные) правила распространяются на всю хозяйственную систему, начиная с регулирования взаимоотношений экономических агентов на основе контракта и заканчивая Конституцией страны. Кодексы поведения (передающиеся в устной форме), ритуалы, традиции, обычаи, моральные предписания и прочие некодифицированные соглашения – это примеры неформальных институтов.
Важно отметить, что неформальные институты обычно носят дополняющий (а в исключительных случаях – замещающий, если речь идт о «провалах» формальных институтов) характер. Однако именно неформальные институты труднее всего поддаются изменениям, что придает устойчивость всей системе институтов [83, c. 85].
Развитость и прочность отдельных институтов во многом определила темпы осуществления рыночных реформ в России. Например, в России практически не существовало частнособственнической традиции. Сельская община и коллективизм советской эпохи наложили отпечаток на восприятие частной собственности, которая стала чужеродным элементом и даже в некоторой степени мерилом непорядочности людей. Вс это способствовало нарастанию конфликтных ситуаций между различными социальными группами и отрицательно влияло на качество социального капитала.
В противоположность российским традициям, традиции Западной Европы отождествляют институт частной собственности с естественным порядком вещей [96, с. 965]. Это связано с растянутым на века периодом его становления и синхронными последовательными изменениями не только в экономике стран, но и в политике, юриспруденции, психологии и моральных ориентирах населения. Прочность целого пласта взаимосвязанных социальных структур, их отражения в мышлении каждого носителя западноевропейской культуры сделали институт частной собственности необычайно устойчивым.
Понимая институты как правила игры, одним из свойств которых является мера уменьшения неопределенности в различных жизненных ситуациях, мы можем констатировать наличие влияния этих правил, или рамок, на процесс воспроизводства социального капитала. В общем виде влияние институтов на воспроизводство социального капитала можно представить следующей схемой (рисунке 3).
Характер социальных отношений всегда, в той или иной степени, будет зависеть от сложившихся привычек, традиций, инерции предшествующего развития, особенностей общественного договора и организации формальных структур, регулирующих различные сферы общественной жизни.
Влияние институтов на воспроизводство социального капитала может быть проиллюстрировано рядом конкретных примеров.
Так, согласно распространенному мнению, в России чрезвычайно высок уровень коррупции. Поэтому важнейшей чертой российского социального капитала является терпимое отношение людей к этому явлению, готовность помочь друзьям и родственникам в обход существующего законодательства, как правило, за определенное вознаграждение или обязательство оказать подобную услугу в будущем. Соответственно, из этой готовности вытекает пренебрежительное отношение основной массы людей к закону, более весомое значение личных связей и обязательств, в сравнении со своим долгом перед государством и обществом. Можно предполагать, что в странах, где население более законопослушно, социальный капитал характеризуется меньшей терпимостью сограждан к нарушениям закона вообще и коррупционным проявлениям в частности, вплоть до информирования правоохранительных органов о возможных противоправных действиях. Специфические черты российского социального капитала, отражающие отношение россиян к коррупции, формировались на протяжении длительного времени на базе определенных формальных и неформальных институтов. Среди неформальных институтов - многовековые традиции взяточничества и казнокрадства (что хорошо описано в произведениях классиков русской литературы Гоголя, Тургенева, Толстого и др.). Среди формальных институтов это излишне либеральное законодательство по борьбе с коррупцией. Как известно, даже Международная конвенция по борьбе с коррупцией действует на территории России не в полном объеме. Такое состояние институтов фактически поощряет государственных чиновников к поиску административной ренты. Со своей стороны, многие предприниматели, понимая эту заинтересованность чиновников, стремятся к установлению с ними неформальных отношений на коррупционной основе, ради достижения конкурентных преимуществ. Для этих целей они широко используют накопленные социальные связи и возникшие в их рамках взаимные обязательства.
Отношение к коррупции как неизбежному злу настолько распространилось в современной России, что пронизывает не только деловые отношения, но и буквально все стороны нашего быта. Причины же столь широких масштабов этого явления во многом связаны с состоянием формальных и неформальных институтов, определяющих особенности воспроизводимого в стране социального капитала.
Оценка институциональной среды воспроизводства социального капитала в России
Существует точка зрения, что слабость личности и индивидуальных интересов относятся к числу особенностей институциональной среды российского общества. По мнению О. В. Щупленкова, русский национальный менталитет, составляющий основу российской цивилизации, складывался под влиянием четырех основных сил: природных условий, особенностей социальной жизни, православной религии и специфических особенностей национального воспитания [166, с. 123]. Отмеченные особенности отражают три направления традиционной «русской идеи» – приоритет духовной сферы (в том числе, в рамках религиозности), территориальную экспансию и коллективную организацию хозяйственной жизни (первенство общественной собственности на средства производства).
Чтобы устранить терминологическую путаницу, проведем границу между понятиями коллективизма и солидарности. К первому отнесм все явления добровольно-обязательного подчинения общественным задачам. Солидарность же будем считать функцией совместных интересов, не подразумевающей насильственного характера обобществления. Российский коллективизм формировался под длительным воздействием экономического и внеэкономического принуждения (отчего в некоторых источниках фигурирует термин «навязанный коллективизм»). Вспомогательная и обслуживающая роль личных интересов закреплена традиционно.
В ситуации, когда социальный капитал основывается на принудительном коллективизме, доверие между управляющими и управляемыми обычно находится на низком уровне. Недостаток доверия на всех ступенях социальной организации выдвигает на первый план задачу совершенствования механизмов контроля. Однако, негативные последствия от недостатка доверия нельзя устранить путем усиления контроля. Доверие может формироваться путем трансформации социального капитала, но этот процесс является эволюционным и очень долгим.
Качественный социальный капитал отождествляется с социальной солидарностью и сопутствующими ожиданиями. По мнению В. В. Вольчик, в России «наблюдается довольно парадоксальный факт: при наличии коллективистских настроений, согласно социологическим исследованиям, не существуют традиции солидарного поведения и построения общественных отношений на основе взаимности» [24, c. 15].
Итак, российская институциональная среда формировалась в обществе, подчиняющим себе индивида, его экономические интересы и мотивы. С некоторыми оговорками можно сказать, что российский социальный капитал основывается на коллективизме несвободных людей, в отличие от стран с развитым гражданским обществом, где социальный капитал основывается на солидарности свободных людей.
Качественный анализ институциональной среды воспроизводства социального капитала в России мы можем провести с позиции рассмотрения проблематики социального контракта. Так, А. А. Сурцева [138, с. 95] среди основных затруднений в данной сфере выделяет сильную территориальную неоднородность и раздробленность страны, а также несбалансированность межбюджетных отношений (соотношение ответственности центра и регионов). Недостаток финансирования местных бюджетов приводит к невыполнению социальных программ. Региональная власть в поисках выхода из сложившейся ситуации начинает осуществлять практику, называемую А. А. Сурцевой «квазифискальной». Она выражается в периодическом давлении на бизнес с целью изъятия дополнительных денежных средств. Тем самым не столько сглаживаются, сколько обостряются противоречия между центром и регионами, что не способствует повышению уровня доверия и накоплению качественного социального капитала в масштабе всего общества.
Регионы РФ отличаются серьзными различиями с точки зрения исторических, политических, социально-экономических и природных условий. Это объясняет и определнные особенности функционирования институциональной среды воспроизводства социального капитала. По данным на 2003 год, субъекты РФ более чем в 300 раз отличались друг от друга по размеру территорий, по численности жителей – в 376 раз, доля горожан среди населения варьировала от 0 до 100% , а доходы на душу населения отличались в 109 раз [82,с. 22]. В настоящее время, в связи с укрупнением некоторых субъектов (и присоединением новых), некоторые частные индикаторы изменились в сторону увеличения или уменьшения, но общая картина изменилась не столь существенно. В таких условиях о единой модели социального контракта говорить затруднительно. Без учта региональных различий, выраженных во взаимоотношениях местной власти и бизнеса, неформальном давлении государственного аппарата, каждый раз принимающем конкретные формы, сложно построить универсальную теоретическую концепцию, которая бы удовлетворительно описывала состояние институциональной среды воспроизводства социального капитала в России.
Формирование социального контракта нового типа как способ качественного совершенствования социального капитала в России упоминается в работах таких исследователей, как С. Н. Левин, В. В. Радаев, М. В. Курбатова и т. д. [98;37;97;112;142;161;73]. Данные авторы рассматривают методологические принципы формирования общественного договора с точки зрения развития формальных и неформальных норм, параметров институтов, формирования прочных социальных связей в экономике и обществе.
Соотношение декларируемых задач фискальной политики России и реальной «квазифискальной» практики исследуются такими учеными, как С. А. Анисимов, Ю. Г. Трубинова и др. [4, с. 30-32]. Исследователи выделили и проанализировали наиболее важные институциональные проблемы межбюджетных отношений, от которых во многом зависит качество социального капитала: противоречие между объмами делегированной в регионы социальной ответственности и соответствующих источников ресурсов, жсткость планов, спускаемых сверху без учета возможностей отдельных участников межбюджетных отношений, тактика неформального давления на бизнес со стороны госструктур местного значения, принуждение крупных организаций к финансированию общественных благ.
Среди возможных альтернатив существующему порядку вещей выделяют два типа горизонтального контракта: классический и неклассический. Первый возможен только лишь в рыночной системе, почти не требующей вмешательства государства («контракт невидимой руки»). Развитые страны с устойчивой экономикой и институциональной средой оставляют рыночной системе огромный простор для саморегуляции. Вмешательство происходит при необходимости выправить очевидные провалы и во время угрозы финансового кризиса.
Второй тип горизонтальной контрактации – «контракт помогающей руки». Он характерен для стран с догоняющим развитием, вставших на рыночные рельсы. Для ускорения модернизации происходит активное вмешательство государства, действующего, тем не менее, в интересах большей части общества, однако обладающего формально авторитарными признаками.
Российское государство, как отмечает А. А. Сурцева, продолжает в большей степени «склоняться к авторитарности» [138, с.513]. Социально-экономические отношения в стране, по е мнению, складываются в условиях преобладания неформальных директив, носящих территориально-ограниченный и персонифицированный характер. Таким образом, субъектами возникшего смешанного по форме и содержанию бюрократизированного рынка выступают: правящая элита государства, крупный бизнес, федеральная и региональная бюрократия, что определяет доминирующую роль в России на макроуровне вертикального социального контракта.
Тем самым, российский социальный капитал по-прежнему, во многом, основывается на принудительном коллективизме, а солидарность свободных людей ещ недостаточно развита. Отсюда и невысокий уровень доверия к большинству государственных и общественных институтов, который фиксируют социологические опросы [50].
Институциональная среда оказывает влияние на воспроизводство социального капитала в нашей стране не только через систему традиций и колею предшествующего развития, но и через такие социально-экономические параметры, как чрезмерная дифференциация доходов различных социальных групп. Это способствует отчуждению, разобщению, затрудняет формирование горизонтальных связей. Показательная уравнительность в советском обществе укрепляла сплочн-ность и в некотором смысле позволяла примириться с издержками плановой экономики, которая часто не обеспечивала необходимой полноты и разнообразия в потребительском секторе. Стремление выделиться из коллектива «закупоривалось» осознанием одинаковости, сходности положения друзей, соседей, коллег по работе и. т. д. Таким образом, формировалась идентичность, проявляющая себя подчас неожиданным образом: помощь незнакомому человеку, эффективная самоорганизация в чрезвычайных ситуациях, солидарность и коллективное отстаивание интересов начиная с низового уровня управления. В постперестроечную эпоху и современной России многое изменилось.
Росстат использует несколько методик определения разрыва в доходах, в частности, проводит селективные опросы домохозяйств и сличает суммы денежных поступлений между 10% самых богатых и самых бедных слов населения. Однако, наиболее популярным и обобщенным показателем дифференциации является индекс Джини. Он вычисляется на основе статистических данных, распределяемых по кривой Лоренца. Данная кривая вырождается в прямую линию при условии полного равенства, то есть, когда 1% жителей страны получает 1% совокупного дохода, 10% – соответственно 10% ВВП и т. д. В таком идеальном обществе коэффициент Джини равен нулю. Чем ближе его значение к единице, тем вс менее равномерно распределяются доходы в государстве.
Направления развития неформальной составляющей институциональной среды воспроизводства социального капитала
Здесь еще раз следует отметить, что подразделение институтов на формальные и неформальные (в рамках избранной классификации) является приблизительным и, в известном смысле, весьма дискуссионным допущением. Строго говоря, каждое из сформулированных предложений по совершенствованию институциональной среды воспроизводства социального капитала в России, содержит в себе элементы воздействия как на формальную, так и на неформальную среду. Тем не менее, рассмотрим те направления преобразований, к которым в большей степени применимо определение «неформальный».
Как правило, к неформальным институтам относят привычки населения и утвердившиеся в обществе обычаи и традиции. Но преобразование указанных неформальных институтов в соответствующие социальному капиталу объединяющего типа и поощряющие экономическую активность и инновации – процесс исторически длительный. Он сопряжен с изменением реалий экономической жизни и связанного с этим изменения формальной составляющей институциональной среды. Поэтому мы считаем целесообразным, акцентировать внимание на тех неформальных институтах, которые поддаются воздействию в краткосрочной перспективе. К ним, по нашему мнению, можно отнести усвоение государственными служащими привычки к невмешательству в экономику, формирование у экономических агентов чувства своей защищенности и порядка, а также сохранение традиций нуклеарной семьи.
Нулевые трансакционные издержки в рамках теоремы Коуза являются скорее идеальной моделью, чем возможной ситуацией на рынке. Тем не менее, Френсис Фукуяма приводит примеры сообществ, существующих изолированно и успешно противостоящих экстерналиям [153, с. 80].
Отдавая должное спонтанному неформальному нормотворчеству, Фукуяма рассказывает о некоей негласной договоренности водителей автомобилей в сельском поселении подвозить местных жителей до предприятий в городе, лежащих на пути их следования. Такая ситуация сложилась в целом из-за кризиса общественного транспорта, не удовлетворяющего сполна потребности населения. Социальный капитал в данном примере выполняет склеивающую функцию между рационально осмысленной проблемой и спонтанным объединением интересов экономических агентов. Трудно было бы представить себе выполнение подобной общественно полезной нагрузки, принудительно спускаемой сверху. Государство может за счт пропагандистского арсенала подстгивать альтруизм и энтузиазм, но его излишнее вмешательство в дела локальных сообществ (как и в личную жизнь индивидов) приводит не только к росту трансакционных издержек, но и к такому сплочению общества, которое восстат против тоталитарного диктата. К уже сложившимся местным институтам и взаимоотношениям стоит относиться весьма осторожно, не разрушая их потенциала.
Отметим, что стратегия разумного невмешательства ограничивается размерами сообществ. Более слабые межгрупповые связи уже не дают экономии в издержках, а объединяющий социальный капитал не противодействует экстернали-ям. Кроме того, неформальные нормы непрозрачны, что по мере ослабления связей приводит к непониманию механизма их функционирования и к отторжению этих норм. Поэтому, когда трансакционные издержки положительны, то распределение власти внутри страны и институциональная структура е нормотворче-ских учреждений являются важнейшими факторами ее развития.
Говоря о чувстве защищенности и порядка, стоит упомянуть рассуждения Ф. Фукуямы, который сравнивал рост уличной преступности и вандализма с упадком социального капитала в крупных городах США. Этот рост был спровоцирован смягчением полицейских предписаний в 70-х годов XX века к правонарушениям, не относящимся к категории тяжких. Дальнейшее ужесточение правил и меры по ликвидации следов беспорядка дали положительный результат и частично выправили нарушенный прежде баланс. Чистота и порядок, по-видимому, имеют укорененную психологическую подоплку. Эти воззрения были изложены в «теории разбитых окон», ставшей популярной в 80-х гг. XX века (авторы – Д. Уилсон, Дж. Келлинг [103, с. 49]). Несовпадение существующих норм и реальности, в которой они не соблюдаются, вызывает у людей желание отказаться от соблюдения заведомо неработающих норм. В результате возникающей «цепной реакции» ухоженные и чистые места со временем превращаются в свалку. Точкой отсчта для этих изменений может стать даже мелкое хулиганство: например, разбитый фонарь или окно.
Отметим, что теория, получив признание и широкое освещение в ряде стран мира за свою простоту и доступность, подверглась впоследствии серьзной и небезосновательной критике. Корреляция между чистотой улиц и уровнем преступности в городах сама по себе не подтверждает наличие причинно-следственной связи между этими показателями, поскольку могут оставаться неучтенными дополнительные факторы [89;6].
Тем не менее, исследования в рамках проверки упомянутой теории показали, что уровень социального капитала объединяющего типа, как это ни парадоксально, находится в зависимости, в том числе, от состояния улиц и дворов.
Первичным общественным институтом, в котором закладываются основы социального капитала, является семья. Тенденции деградации ставшей уже традиционной в массовом сознании двухпоколенческой семьи и необходимость е укрепления рождают большое количество дискуссий и спекулятивных предположений. Действительно, целостность ячейки общества, создающей для индивида первоначальный базис, исходную точку для формирования сети взаимоотношений, напрямую влияет на возможности социализации и умение налаживать контакты в будущем. Обитатели детских домов и так называемых «неблагополучных» семей (в число которых часто входят неполные) отличаются высокой степенью враждебной обособленности, межличностного недоверия, фигурируют в криминальных сводках. Однако, в таких же сводках присутствуют и дети из богатых и процветающих домашних хозяйств, и из тех, что считаются окружающими условно нормальными.
Стоит отметить, что двухпоколенческая, или нуклеарная, семья пришла на смену семье патриархальной с е половозрастной дискриминацией, жсткой иерархической структурой и приверженностью вековым традициям навязанного коллективизма в ответ на запросы индустриализации. Кроме того, росло духовно-нравственное и общественно-политическое самосознание женщин, вс активнее осуществлялась гуманизация труда, успехи медицины обусловили решение вопроса планирования семьи. При движении к постиндустриальному обществу нук-леарная семья продолжала демократизироваться, что стало уже угрозой для существования и прочности е самой. Стандартная нуклеарная семья в период «развитого социализма» во многом избавилась от непосредственного диктата е старших членов, зависимость женщины от мужчины значительно снизилась, но государство по-прежнему занималось идеологической опекой населения, поощряя систему общественного контроля. То есть, семейная жизнь была не только личным делом каждого, но и демонстрацией некоей социальной состоятельности, статуса. Распад семьи был явлением глубоко порицаемым, инициаторов разрыва стремились вернуть назад, осложнялось продвижение по служебной лестнице. Коллективный пресс в известной мере удерживал внутренне выгоревшие объединения от формального распада. Какое влияние оказывали на формирование социального капитала семьи осуждение извне, сказать трудно, но вряд ли его стоит считать исключительно положительным.
Статистика соотношения браков и разводов показывает стремительный рост числа разводов и, с консервативной точки зрения, эрозию семейных ценностей в нашей стране в течение второй половины XX века (таблица 12).