Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические основы стратегического макропрограммирования воспроизводственных процессов в рамках кейнсианского и неоклассического канонов экономической мысли 17
1.1. Неокейнсианские модели экономического роста 17
1.2. Неоклассические модели экономического роста с экзогенным научно-техническим прогрессом и фундаментальные проблемы теории макроэкономической динамики 40
1.3. «Новые» модели экономического роста (с эндогенным научно техническим прогрессом) 84
Глава 2. Анализ тенденций эволюции и проблем регулирования инвестиционной сферы российской экономики на этапе рыночных трансформаций 115
2.1. Факторы инвестиционного кризиса в начальной фазе экономических преобразований 115
2.2. Макроэкономические итоги и накопленные проблемы инвестиционной деятельности на стадии восстановительного роста .129
2.3. Современное состояние национального накопления: перспективы и вызовы...140
2.4. Критика неолиберальной доктрины государственной инвестиционной политики .166
Глава 3. Исследование региональных аспектов реализации инвестиционной и научно-технической политики в национальном хозяйстве (на примере Республики Татарстан) 183
3.1. Характерные особенности и итоги развития инвестиционных процессов в экономике Татарстана .183
3.2. Республиканский сектор исследований и разработок: результаты функционирования и приоритетные направления оптимизации государственного регулирования 203
Глава 4. Предлагаемая методология разработки концептуальных основ, принципов и механизмов государственного управления экономической динамикой в хозяйственных системах переходного типа .225
4.1. Возможные подходы к моделированию фактических темпов экономического роста в реалиях формирующихся рынков: постановка проблемы и пути её решения .225
4.2. Спецификация структурных и циклических факторов роста и методологический базис государственного регулирования его динамики 241
Глава 5 Обоснование политики управления экономическим ростом в отечественном народном хозяйстве .265
5.1. Эмпирические приложения «+AD+MC+ES» модели в российской экономике: анализ, сценарное прогнозирование и общие рекомендации по повышению эффективности государственного управления 265
5.2. Лучшие зарубежные и региональные практики государственного регулирования экономического роста в условиях формирующихся рынков 301
5.3. Цели, задачи и система мер экономической политики России в контексте парадигмы догоняющего развития 328
Заключение .372
Список литературы .381
Приложения .401
- Неокейнсианские модели экономического роста
- Макроэкономические итоги и накопленные проблемы инвестиционной деятельности на стадии восстановительного роста
- Возможные подходы к моделированию фактических темпов экономического роста в реалиях формирующихся рынков: постановка проблемы и пути её решения
- Лучшие зарубежные и региональные практики государственного регулирования экономического роста в условиях формирующихся рынков
Неокейнсианские модели экономического роста
Следует отметить, что теоретический и методологический базис стратегического программирования макроэкономической динамики заложен в трудах представителей кейнсианской и неоклассической школы, занимавшихся разработкой моделей экономического роста. Поэтому первая глава настоящего исследования будет посвящена систематизации, обобщению и всестороннему анализу подобных концепций, их исходных условий и предпосылок, важнейших свойств, ключевых особенностей и результатов, а также обсуждению перспектив прикладного применения для научного обоснования системы мер государственного регулирования воспроизводственных процессов. На заключительной стадии данного обзора нам надлежит выявить и охарактеризовать сравнительные преимущества и недостатки различных типов и разновидностей моделей в аспекте их возможного использования в процедурах прогнозирования, планирования и управления экономическим ростом, а также сформулировать требования и критерии, которым должны отвечать конструкции, оптимальным образом подходящие для данных целей.
Заранее оговоримся, что мы не ставим перед собой задачу осуществить максимально полный охват всех известных разработок такого рода и на то есть две основные причины. Во-первых, внимание к данной проблематике не ослабевает на протяжении нескольких последних десятилетий, вследствие чего в исследованиях зарубежных и отечественных ученых постоянно появляются все новые, оригинальные концепции макроэкономической динамики. Таким образом, любой проект, призванный обеспечить их всеобъемлющую диагностику, по всей видимости, обречен стать неудачной попыткой «объять необъятное». Во-вторых, и это, пожалуй, самое главное – для нас не так важны тонкости и детали подходов всех без исключения авторов – каждый из них, бесспорно, пытался привнести свой вклад в теорию экономического роста и это, наверняка, им удавалось. Тот ориентир, который мы ставим перед собой, носит гораздо более прагматичный, конкретный и утилитарный характер, а именно – оценить потенциал существующих моделей в качестве методологического инструментария формирования концептуальных основ, принципов, направлений и механизмов проведения государственной политики стимулирования воспроизводственных процессов. Учитывая данное обстоятельство, мы абсолютно осознанно ограничиваем свои изыскания лишь наиболее продуктивными в рассматриваемом контексте теоретическими конструкциями, играющими, к тому же, системообразующую роль в соответствующих классах
В истории создания моделей экономического роста можно выделить три этапа, первый из которых приходится на 1930-1940-ые годы и связан с именами Р. Харрода1 и Е. Домара2, развивавших идеи выдающегося британского экономиста Дж. М. Кейнса применительно к долгосрочному периоду и непрерывно эволюционирующим хозяйственным системам. Второй период ознаменовался появлением пионерных трудов Р. Солоу3, придавших мощный импульс и послуживших родоначальниками целой плеяды неоклассических концепций макроэкономической динамики. Наконец, в 1980-1990-ые годы ряд американских, по преимуществу, исследователей, в частности – Р. Лукас4, П. Ромер5, Г. Гроссман, Е. Хэлпмен6, Ф. Агион, П. Хьюитт7 – предложили, так называемые, «новые» модели, главный признак которых заключается в стремлении инкорпорировать в неоклассическую парадигму разумную эндогенную интерпретацию научно-технического прогресса.
Безусловно, вклад вышеназванных авторов в теорию экономического роста далеко неравнозначен. По нашему глубокому убеждению, наиболее значительных, «многомерных» и плодотворных результатов в данном отношении удалось добиться Р. Солоу, который, в конечном итоге, был удостоен за них Нобелевской премии по экономике. Нужно сказать, что его интеллектуальное наследие и по сей день «подпитывает» работы ученых, занимающихся изучением самых разнообразных, в том числе и весьма специфических аспектов долгосрочного социально-экономического развития, например, естественных ограничений, накладываемых на него состоянием окружающей среды, истощением природно-ресурсного потенциала, а также меняющейся, причем, зачастую не в лучшую сторону, экологической обстановкой. Собственно, именно основные итоги сравнительного анализа возможных последствий глобального потепления климата и радикальных мер, направленных на сокращение эмиссии парниковых газов, для экономики США, проведенного У. Нордхаусом8 на основе модифицированных методологических заделов Р. Солоу, и послужили причиной отказа политического руководства этой страны от ратификации Киотского протокола. Вероятно, не будет большим преувеличением утверждать, что «новые» модели выглядят лишь «бледной тенью» на фоне этих достижений!
Тем не менее, даже концептуальные подходы выдающегося американского исследователя, по всей видимости, наиболее полно отражающие обширное многообразие актуальных вопросов теории экономического роста, по существу, игнорируют фундаментальную проблему полной занятости, отдавая её решение «на откуп» «автоматическим стабилизаторам» – гибким ценам на факторы производства, совершенной конкуренции, выравнивающей их вознаграждение с предельными продуктами, а также практически полной взаимозаменяемости производственных ресурсов9. Между тем, как будет показано впоследствии, подобный идейный посыл абсолютно неуместен в случае с хозяйственным системам переходного типа, поскольку он не только качественно искажает реальность, но и до предела затрудняет, а быть может и вовсе – делает нереальным адекватное стратегическое программирование фактической динамики агрегированного выпуска. Глубинная причина такого отличия кроется в том, что перечисленные эндогенные механизмы, удерживающие высокоразвитые экономики на пределе производственных возможностей в долгосрочном периоде, либо попросту отсутствуют, либо оказываются недостаточно эффективными и дееспособными в реалиях формирующихся рынков из-за незрелости и несовершенства институциональной среды.
В тоже время, проблема всеобщей загрузки производительных сил традиционно занимает одно из центральных мест в кейнсианских или, точнее, неокейнсианских моделях, поэтому будет вполне логичным, если мы начнем свой обзор именно с этих теоретических конструкций. Заметим с данной целью, что в экономической литературе разработки Р. Харрода и Е. Домара зачастую рассматриваются вместе, как единое целое, что, строго говоря, не совсем верно. С тем, чтобы проиллюстрировать данный вывод, подчеркнем, что хотя с формально-математической точки зрения, подходы этих авторов во многом идентичны, их содержательные аспекты, смысловая нагрузка, ключевые результаты и, что наиболее важно – значение для экономической науки – кардинальным образом отличаются. Поэтому видится более корректным исследовать данные концепции по отдельности – одну за другой, что мы сейчас и предпримем.
Насколько известно, Е. Домар никогда не ставил перед собой задачу систематически разработать самостоятельную, полноценную теорию роста рыночной экономики, а лишь подчеркивал ограниченность исходного тезиса Д. Кейнса о том, что для поддержания её в состоянии полной занятости необходим определенный уровень совокупного спроса, который бы целиком поглощал все предложение10. Дело в том, что реальные хозяйственные системы постоянно пребывают в процессе развития, то есть они динамичны, а не статичны, их производственные возможности непрерывно расширяются, а значит – тот объем потребления, что достаточен для абсорбции всей массы произведенных экономических благ в текущем периоде, может не обладать этим свойством уже в следующем. Иначе говоря, необходимым условием функционирования экономики в режиме перманентной всеобщей загрузки является синхронное увеличение её производительных сил и размеров предложения, с одной стороны, и уровня совокупного спроса – с другой. В формализованном виде данное требование может быть записано следующим образом
Макроэкономические итоги и накопленные проблемы инвестиционной деятельности на стадии восстановительного роста
В настоящем разделе мы обсудим ключевые драйверы частичного восстановления инвестиционной активности в российской экономике на этапе 1999-2008 годов, вполне предсказуемо выделяя главенствующую роль двух факторов – весьма благоприятных внешних условий функционирования отечественного народного хозяйства и экстремального падения курса национальной валюты в 1998 году, придавшего, вкупе с низким уровнем загрузки производственного потенциала, мощный импульс процессам импортозамещения105. Между тем, как будет показано впоследствии, несмотря на то обстоятельство, что в данный период времени отечественное народное хозяйство, в целом, и его инвестиционная сфера, в частности, демонстрировали ускоренную динамику развития, качественные параметры роста – в широком понимании смысла данного термина – оставляли желать много лучшего, в результате чего Россия оказалась особенно уязвимой перед «лицом» надвигающегося эпицентра мирового экономического кризиса.
Как известно, четырехкратная девальвация рубля в 1998 году привела к резкому росту цен на экономические блага, ввозимые из-за рубежа, что развернуло массового потребителя в сторону отечественных товаропроизводителей. Первоначально предприятия отреагировали на увеличение платежеспособного спроса расширением выпуска товаров и услуг за счет повышения уровня загрузки ранее неиспользовавшихся производственных мощностей (который вырос с 51% в 1998 году до 65% в первом полугодии 2000 года). Однако, по мере того, как был достигнут естественный предел этих процессов, а финансово-экономическое положение компаний улучшилось, они были вынуждены осуществлять капиталовложения, призванные компенсировать физический и моральный износ основных фондов, а также обеспечить дальнейшее развитие производственной базы. Принято считать, то эффект импортозамещения практически исчерпал себя к 2005-2006 годам по мере сближения цен на продукцию отечественных товаропроизводителей и её зарубежные аналоги.
С тем чтобы проиллюстрировать, насколько изменилась ситуация на внешних для России рынках сбыта её товаров за период 1999-2008 годов, достаточно заметить, что цены на нефть на данном временном интервале выросли примерно в 10 раз – с 10-12 долларов за баррель в 1998 году до 110-120 долларов за баррель во втором квартале 2008 года106. Если учесть, что в структуре российского экспорта 70% приходится на минеральное сырье107, а доходы федерального бюджета примерно на 50% формируются за счет налогообложения продаж углеводородного сырья, становится понятным, насколько за эти годы увеличилась выручка нефтегазодобывающих компаний и ресурсы государственной казны. Так, «нефтяной» ВВП России за период с 1998 по 2007 годы возрос в 6 раз108. Благодаря этому обстоятельству в экономике страны был инициирован ряд амбициозных имиджевых проектов, таких как, например, организация и подготовка к проведению Всемирной летней Универсиады 2013 года в городе Казани, Зимней Олимпиады 2014 года в городе Сочи, Чемпионата Мира по футболу 2018 года и т.д.
Почему же, возвращаясь к обсуждаемому временному интервалу, мы характеризуем его, прибегая к достаточно осторожному эпитету – «некоторое» оживление инвестиционной активности? Дело в том, что, во-первых, за период 1999-2008 годов не были достигнуты дореформенные показатели объемов инвестиций в основной капитал, во-вторых, есть основания полагать, что отечественное народное хозяйство недостаточно эффективно воспользовалось этим «окном возможностей». Несмотря на то, что в рассматриваемый период времени российская экономика демонстрировала уверенный рост, значительных прогрессивных изменений в ней не наблюдалось. Даже в далеко не самом благополучном 1997 году удельный вес топливно-энергетического комплекса в отраслевой конфигурации экспорта составлял 47%, а в 2000-ые годы он превысил сначала 50%, затем 60% и, наконец, вплотную приблизился к ранее упоминавшейся отметке в 70%, а вот доля машин, оборудования и транспортных средств напротив сокращалась с 10,2% в 2001 году до 5,3% в 2005 году109. Эти цифры говорят о снижении международной конкурентоспособности России и её последовательном откате вспять к экономической модели (в рамках учения нобелевского лауреата М. Портера о стадиях110), движимой факторами производства (точнее, природными ресурсами), а не эффективностью или, тем паче, инновациями. Иными словами, ключевая задача, стоящая перед хозяйственной системой страны – формирование диверсифицированной воспроизводственной структуры, так и не была решена, наоборот, наблюдавшаяся траектория развития все более органично вписывалась в логику сырьевого сценария. По расчетам специалистов Всемирного экономического форума, из 6,5% ежегодного роста отечественной экономики в 1999-2005 годах около 4,5% было обеспечено за счет экстенсивных факторов111.
Говоря о причинах получения таких результатов, отметим, что в это время в России продолжала проводиться денежно-кредитная политика, выдержанная в русле монетаристских концепций макрорегулирования. Её разработчики опасались, что резко увеличившийся приток в народное хозяйство конъюнктурных доходов, номинированных в иностранной валюте, способен спровоцировать заметное укрепление курса рубля, а также придать мощный импульс инфляционным процессам. При более пристальном рассмотрении этих доводов легко убедиться в том, что они носят во многом механистический и упрощенческий характер. Эмпирические расчеты демонстрируют отсутствие значимой положительной корреляционной зависимости между темпами прироста денежной массы и государственных расходов, с одной стороны, и динамикой индекса потребительских цен, с другой, причем, как в отношении России, так и применительно к другим странам мира112. Из этого следует, что в отечественной экономике вклад сугубо монетарных источников в генезис инфляции несущественен, а в роли её катализаторов выступают, с институциональной точки зрения, неэффективность рынков, обусловленная низкой конкурентностью деловой среды, а со статистической – опережающее повышение тарифов на услуги естественных монополий и непрерывное удорожание стоимости энергоресурсов.
Логическим завершением этих рассуждений является констатация априорной бесперспективности применения в народном хозяйстве России антиинфляционных мер, опирающихся на искусственное сдерживание денежного предложения и ограничения роста государственных расходов. По оценкам В.А. Мау113, наша страна, несмотря на прилагаемые в течение длительного периода времени усилия в данном направлении, по сей день остается наиболее высокоинфляционной среди государств «большой двадцатки». Более того, легко показать, что сжатие денежной массы посредством поддержания расходов бюджета на заниженном уровне в условиях отчетливо выраженной инфляции издержек оказывает угнетающее воздействие на совокупный спрос, экономический рост и внутренние инвестиции, а также усиливает свойство «бимодальности» экономики114.
Несмотря на эти общеизвестные выводы, экономические власти России осуществляли на протяжении всех 2000-ых годов стерилизацию избыточной, по их мнению, ликвидности при помощи фискальных инструментов – налога на добычу полезных ископаемых и экспортных пошлин. Другими словами, значительная часть конъюнктурных доходов замораживалась в Стабилизационном фонде (впоследствии – Резервном фонде и Фонде национального благосостояния и) и не использовалась для целей развития. Даже несмотря на быстрое наращивание государственных расходов в 2007-2008 годах, федеральный бюджет все равно «откладывал» примерно 70% нефтеэкспортных доходов115. В результате складывалась ситуация, которую академик РАН С.Ю. Глазьев охарактеризовал как парадокс денежной политики: «чем больше валютной выручки приходит … от экспорта нефти и газа, тем меньше денег остается для внутреннего производства»116.
Возможные подходы к моделированию фактических темпов экономического роста в реалиях формирующихся рынков: постановка проблемы и пути её решения
В настоящей главе мы построим теоретическую модель, предназначенную для использования в процедурах стратегического программирования макроэкономической динамики хозяйственных систем с переходным институциональным режимом, в том числе, генерации концептуальных основ, принципов и направлений проведения государственной политики стимулирования воспроизводственных процессов. Кроме того, в этой части исследования будут предложены практически реализуемые алгоритмы спецификации объясняющих переменных разработанной конструкции, что придаст ей окончательный вид и сделает полностью пригодной для применения в рамках авторского методологического подхода к обоснованию пакета мер государственного регулирования экономического роста.
Между тем, прежде чем перейти непосредственно к решению сформулированных таким образом задач, еще раз осмыслим и уточним ту постановку проблемы, от которой, по всей видимости, надлежит отталкиваться при создании искомой модели. Как уже отмечалось в первой главе диссертации, употребляя выражение «стратегическое макропрограммирование воспроизводственных процессов», мы подразумеваем завершенную последовательность научно практических изысканий, предполагающих: осуществление всестороннего анализа характерных особенностей и тенденций экономического роста на рассматриваемом временном интервале, разработку, посредством экстраполяции сложившихся трендов, сценарных прогнозов дальнейшего развития ситуации, формирование индикативных планов применительно к ключевым количественным и структурным параметрам макроэкономической динамики и, наконец, подготовку предложений по поводу выбора тех или иных инициатив, инструментов и механизмов государственной экономической политики, направленных на достижение намеченных целевых ориентиров.
В этой связи резонно задаться вопросом о том, в какой мере изученные ранее неокейнсианские и неоклассические концепции вписываются в логику исследовательских проектов такого рода? Ответ на него выглядит вполне очевидным – в «чистом» виде они, скорее всего, достаточно слабо соотносятся с подобной парадигмой и на то есть несколько причин. Пожалуй, главная среди них заключается в том, что при построении данных моделей их авторы исходили из принципиально иных задач. Скажем, разработчики неокейнсианских конструкций просто стремились придать динамическое «измерение» проблеме полной занятости и удостовериться в наличии у рыночных экономик таких траекторий роста, которые обеспечивают всеобщую загрузку производительных сил в долгосрочном периоде. Абсолютно ясно, что вопросы экономической политики, как таковые, оставались на глубокой периферии их внимания, хотя, справедливости ради нужно сказать, что попутно они доказали необходимость государственного вмешательства, нацеленного на оптимальное использование хозяйственными системами собственных производственных возможностей.
Неоклассические концепции с экзогенным научно-техническим прогрессом, в самом деле, обладают довольно обширными эмпирическими приложениями, образующими исследовательский базис разнообразных калькуляций динамики агрегированного выпуска285. Тем не менее, важно иметь в виду, что данный методологический инструментарий носит во многом узкоспециализированный характер и приспособлен преимущественно для декомпозиции воспроизводственных процессов, то есть операций по вычленению вкладов в совокупные объемы производства отдельно взятых факторов роста. Понятно, что этого явно недостаточно в контексте актуальных задач государственного регулирования макроэкономической динамики. Что же касается новых моделей, то «однобокая» ориентация их авторов на придание эндогенного статуса научно-технологическому развитию, на наш взгляд, сыграла с разработчиками «злую шутку», вследствие чего полученные ими результаты вызывают определенные сомнения, причем не только с точки зрения практической значимости, но и с позиций научной новизны.
Резюмируя вышесказанное, можно утверждать, что и неокейнсианские и неоклассические конструкции в большей степени пригодны для описания, объяснения и интерпретации источников и свойств, особенностей и закономерностей экономического роста, нежели для прогнозирования, планирования или, тем более – управления воспроизводственными процессами – строго говоря, даже их аналитический потенциал нельзя переоценивать. Заинтересованы ли мы в аналогичных итогах, пусть даже, применительно к реалиям формирующихся рынков – конечно же, нет (хотя, параллельно, заметим, что это – принципиально новая исследовательская задача)! Однако, следует ли из сказанного, что можно полностью отказаться от обобщения и осмысления накопленного опыта моделирования хозяйственной динамики – разумеется, также нет, просто искомая концепция не должна слепо копировать известные подходы, а напротив – обязана гибко комбинировать их, обретая за счет этого подлинно гибридную природу, сочетающую только сильные стороны существующих теоретических заделов. С тем чтобы придать данному выводу более «фактурный» вид, напомним, что на практике экономический рост сталкивается с ограничениями и структурного и циклического типа286, так что создаваемая конструкция должна «вобрать» факторы, лежащие, как в области предложения, так и в сфере спроса, что уже, само по себе, означает синтез кейнсианской и неоклассической традиций.
Во-вторых, над нами не довлеют фундаментальные проблемы теории макроэкономической динамики, поэтому мы вправе отказаться от попыток построения таких моделей, которые бы были в равной мере уместны в отношении и зрелых рыночных и переходных хозяйственных систем. Для того чтобы прояснить логику данной причинно-следственной связи, заметим, что экономическая наука нацеливает исследователей, в числе прочего, на поиск источников возникновения глубокой межстрановой дифференциации по результирующим показателям социально экономического развития – размерам подушевого валового внутреннего продукта, производительности труда, реальных доходов населения и т.д. и т.п. Наиболее простой и добавим – широко распространенный рецепт решения этой задачи заключается в разработке той самой универсальной концепции роста, пригодной «для всех стран и на все времена». В дальнейшем, как правило, посредством применения статистических методов, восстанавливаются её количественные параметры применительно к интересующим национальным хозяйствам, а затем на основе сравнительного анализа их величин и высказываются различные предположения касательно возможных катализаторов образования неослабевающей поляризации, избыточной неоднородности мировой экономики.
Поскольку «во главу угла» нашего исследовательского проекта поставлены не теоретические проблемы макроэкономической динамики, а вполне прикладные аспекты её государственного регулирования, мы можем избежать выполнения столь сложных вычислительных процедур, опирающихся, к тому же, на небесспорный методологический посыл. Принимая во внимание, насколько разительно отличаются институциональные, финансовые, правовые, организационные, административные, равно как и любые другие, условия хозяйственной деятельности в реалиях зрелых, развивающихся и формирующихся рынков, идеология создания некоей унифицированной модели, по нашему мнению, не выдерживает серьезной критики. Скажем, не секрет, что центральным элементом любой концепции роста является схема «затраты-выпуск» (кстати, если вдуматься, это справедливо даже в случае с неокейнсианскими конструкциями – см., например, уравнение 1.1.4., косвенно подтверждающее данный вывод), связывающая воедино динамику производственных ресурсов, с одной стороны, и объемы конечного продукта – с другой. При этом, не вызывает особых сомнений тот факт, что набор факторов, детерминирующих в значительной степени воспроизводственные процессы, если не уникален 228 применительно к каждой конкретной экономике, то, по меньшей мере, несет ощутимый «отпечаток» индивидуальности.
Лучшие зарубежные и региональные практики государственного регулирования экономического роста в условиях формирующихся рынков
В настоящем разделе данной главы, оперируя эмпирическими приложениями разработанной «+AD+MC+ES» модели, мы ознакомимся с лучшими зарубежными и региональными практиками государственного регулирования экономического роста в условиях формирующихся рынков на примерах экономик Казахстана, Татарстана, Башкортостана и Самарской области.
К слову говоря, выбор данных экономических систем далеко не случаен – известно, что национальное хозяйство среднеазиатской страны в течении всего этапа трансформаций демонстрировало наиболее интенсивную и устойчивую динамику агрегированного выпуска, пожалуй, на пространстве всего бывшего СССР392, благодаря чему размеры её валового внутреннего продукта к текущему моменту почти удвоились по сравнению с дореформенным уровнем. В противовес этому отечественная экономика, по существу, смогла лишь воспроизвести свой результат по объемам ВВП 1990 года (рис. 5.2.1.). Что же касается Татарстана и Башкортостана, то они традиционно занимает лидирующие позиции среди субъектов Федерации по большинству индикаторов социально-экономического развития, а следовательно – изучение и осмысление накопленного опыта проведения самостоятельной, эффективной республиканской экономической политики представляет особый интерес и актуальность с точки зрения перспектив апробации и тиражирования передовых региональных подходов в масштабах всей России.
В свою очередь, Самарская область обладает достаточно мощным машиностроительным, в частности, авиакосмическим комплексом, что позволяет усматривать в её народном хозяйстве определенный потенциал, условия и предпосылки для практического воплощения стратегии высокотехнологичной неоиндустриализации. Как и прежде, в ходе диагностики временных рядов объясняющих переменных и количественных параметров построенных статистических конструкций будут выявлены важнейшие позитивные особенности анализируемых экономических систем в обсуждаемом контексте, а также указаны некоторые угрозы, риски и вызовы, с которыми они могут столкнуться уже в ближайшей перспективе.
Переходя к исследованию статистического базиса новых эмпирических приложений «+AD+MC+ES» модели, отметим, что ситуация с потребительскими расходами населения в экономиках Татарстана, Башкортостана и Самарской области была во многом аналогична той, что складывалась в отечественном народном хозяйстве в целом (рис. 5.2.2.). Темпы их прироста в 2010-2013 годах сократились в 2,2, 3,9 и 3,6 раза, соответственно, по сравнению с периодом 1999-2008 годов, а затем они синхронно приобрели отрицательное значение. Таким образом, мы вынуждены констатировать, что произошедшие изменения не могли не оказывать понижательное давление на воспроизводственные процессы в экономических системах данных субъектов Приволжского федерального округа, вероятно, способствуя возникновению и последующему расширению отрицательного «разрыва» выпуска.
Создается впечатление, что предприятия рассматриваемых регионов склонны направлять на материальное обеспечение капиталовложений ощутимо большую долю чистой прибыли и амортизационных отчислений (рис. 5.2.3.), чем российские компании в среднем (73,1% в Татарстане, 70,2% в Башкортостане и 84,1% в Самарской области против 49,9% в общем по стране).
Думается, что применительно к национальным республикам подобное отличие является итогом материализации, овеществления в инвестиционной сфере одного из их ключевых конкурентных преимуществ - мощного административного потенциала высшего политического руководства - используя который оно более эффективно «принуждает» бизнес к размещению деловых сбережений в экономиках этих субъектов Федерации. Принимая во внимание российскую специфику использования экономическими агентами собственных инвестиционных ресурсов, описанную выше, можно утверждать, что властным институтам Татарстана и Башкортостана также удается более успешно противодействовать стремлению частного сектора к вывозу капитала за рубеж, хотя, конечно, как будет показано впоследствии, эта проблема в той или иной мере присуща и хозяйственным системам данных регионов.
Ранее подчеркивалось, что условия привлечения заемных средств в народном хозяйстве страны из-за чрезмерно жесткой монетарной политики следует расценивать, как крайне неудовлетворительные. К сожалению, в экономиках обсуждаемых субъектов Федерации ситуация в этом контексте складывается еще более тревожным образом - собственно, значение индекса доступности кредита в них на анализируемом временном интервале никогда не достигало 100%-ой отметки (рис. 5.2.4.). Но даже на этом, весьма неблагоприятном фоне выделяется Самарская область, где ставки по долгосрочным займам не просто носили запретительный характер - они в среднем почти в два раза превосходили уровень рентабельности продаж в реальном секторе. Видимо, именно ярко выраженная дороговизна привлеченных ресурсов и стимулировала предприятия данного региона демонстрировать необычайно высокую, по российским меркам, склонность к накоплению за счет собственных средств394.
Таким образом, большое значение нормы самофинансирования инвестиционной деятельности в ряде случаев можно трактовать как очевидное преимущество той или иной хозяйственной системы, благотворно влияющее на фундаментальный тренд её роста, но при некоторых обстоятельствах оно, напротив, служит признаком во многом вынужденной реакции бизнеса на острый дефицит дешевых «длинных денег»395. Важно отметить, что субнациональные экономические власти не обладают никакими рычагами и механизмами для кардинального улучшения существующего положения вещей, поскольку денежно-кредитная политика является исключительной прерогативой федерального центра, точнее, монетарного регулятора, располагающего операционной независимостью даже от Правительства России.
Как и в случае со всем национальным хозяйством России, прямые иностранные инвестиции не играют определяющей роли в процессах капиталообразования в экономиках рассматриваемых субъектов Приволжского федерального округа (рис. 5.2.6.). Так, наиболее различимым было присутствие нерезидентов в инвестиционной сфере Самарской области, однако, и здесь удельный вес ПИИ пребывал, скорее, в области статистической погрешности – 4,9% в целом за 1999-2014 годы. Более того, доли и этого региона и Татарстана и Башкортостана в притоке прямых зарубежных капиталовложений в хозяйственную систему страны оказывались стабильно ниже их вкладов в валовый внутренний продукт России (рис. 5.2.7.-5.2.9.). Иначе говоря, несмотря на наличие многих элементов инфраструктуры привлечения иностранных инвесторов (в частности, особых экономических зон промышленно производственного и технико-внедренческого типа), в нашу республику традиционно поступают меньшие объемы ПИИ, чем это даже позволяют относительные размеры её экономики.
Вместе с тем, вряд ли можно утверждать, что в плане инвестиционной привлекательности, позиции Татарстана, Башкортостана и Самарской области выглядят особо уязвимыми на фоне многих других регионов. Общепризнанно, что для компаний-нерезидентов главным мотивом инвестирования в экономическую систему России служит не минимизация производственных издержек или доступ к уникальным компетенциям, а проникновение на емкие, перспективные рынки сбыта и стремление к участию в освоении обширной минерально-сырьевой базы397. Как следствие, около 90% притока ПИИ в отечественную экономику в 2014 году локализовалось в Москве и двух откровенно ресурсно-избыточных субъектах – Тюменской и Сахалинской областях (рис. 5.2.10.).