Электронная библиотека диссертаций и авторефератов России
dslib.net
Библиотека диссертаций
Навигация
Каталог диссертаций России
Англоязычные диссертации
Диссертации бесплатно
Предстоящие защиты
Рецензии на автореферат
Отчисления авторам
Мой кабинет
Заказы: забрать, оплатить
Мой личный счет
Мой профиль
Мой авторский профиль
Подписки на рассылки



расширенный поиск

Методика оценки уровня террористической опасности Бешлык Вячеслав Эдуардович

Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Автореферат - бесплатно, доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Бешлык Вячеслав Эдуардович. Методика оценки уровня террористической опасности: диссертация ... кандидата Экономических наук: 08.00.05 / Бешлык Вячеслав Эдуардович;[Место защиты: ФГКОУ ВО «Московский университет Министерства внутренних дел Российской Федерации имени В.Я. Кикотя»], 2020

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Теоретические положения развития социально экономической безопасности России с учетом проявления очагов террористической агрессии 15

1.1. Архитектоника терроризма, ее сущность, признаки и причины возникновения 15

1.2. Генезис потенциальных угроз религиозного терроризма в условиях исламизации российского общества 47

1.3. Зарубежный опыт выявления и локализации очагов территориальной агрессии 61

Глава 2. Оценка эффективности современной системы социально-экономической безопасности по противодействию возникновения террористических угроз Российской Федерации 80

2.1. Современное состояние антитеррористической безопасности государства 80

2.2. Методический инструментарий оценки уровня террористической опасности 101

2.3. Современные проблемы обеспечения антитеррористической деятельности 128

Глава 3. Инновационная система управления организационно-экономическим механизмом антитеррористической безопасности государства 163

3.1. Стратегические положения обеспечения национальной безопасности и социально-экономического развития в условиях расширения угроз террористической опасности 163

3.2. Организационно-экономический механизм реализации стратегических мероприятий снижения террористической опасности 180

3.3. Прогнозный сценарий развития экономической безопасности государства в условиях непредсказуемости вызовов внутренней и внешней среды 190

Заключение 208

Список литературы 217

Приложения 248

Архитектоника терроризма, ее сущность, признаки и причины возникновения

Терроризм, на наш взгляд, явление такое же древнее и не познанное, до сих пор, как например, дихотомия добра и зла, с диалектической точки зрения это способ разрешения противоречий через борьбу противоположностей, сама суть, которой является источником цивилизационного развития. Исходя из этого, трудно оценить степень его положительного либо отрицательного влияния на эволюционные процессы и избежать крайних суждений. На наш взгляд, это явление находится на грани взаимосвязи общественного прогресса и человеческой деградации, являясь непреодолимой исторической необходимостью, как разрушение является неотъемлемым условием созидания.

По мнению исследователей, начиная с 3600 года до н.э., по наши дни, человечество пережило около 15 тысяч войн, унесших более трех миллиардов человеческих жизней, при этом мир на этом промежутке времени сохранялся всего 292 года, что составляет всего лишь пять процентов от общей продолжительности истории человечества [202]. Терроризм - вид насилия, извечный спутник войны в любых её проявлениях. Мы не опровергаем устоявшейся парадигмы, что терроризм - «зло», но лишь с позиции морали и гуманизма, которые, во-первых, являются только надстроечными, а не формирующими элементами общественных отношений, а во-вторых, как видно пока неизменно проигрывают в споре между миром и войной.

Авторы полагают, подобно тому, как термоядерный синтез был «укрощен» и стал управляемым, так и феномен терроризма должен быть глубоко исследован, «взвешен», «измерен», прежде чем получит объективную оценку и займет своё место в стройной системе научных знаний, этот посыл и является лейтмотивом нашего исследования.

Понятие террора впервые появилось во времена Великой французской революции (1789-1799 гг.). А терроризм как «любое употребление официальной власти с открытым криминальным подтекстом» стал общеизвестным благодаря «размышлениям о революции во Франции» (1790 г.) идеолога и отца консерватизма Эдмунда Бёрка [216].

Однако, еще задолго до того, как была сделана попытка описать феномен терроризма, его проявление существовали «от сотворения мира» до «апокалипсиса» 11 сентября 2001 года.

«.. .Бог создал доброго Ангела, который, однако, воспротивился Богу и отпал от него, превратившись в Диавола». Григорий Богослов называет отпавшего Ангела «первейшим святоносцем», который увел за собой других ангелов и превратил их в демонов [10].

Конечно, библейская демонология не может стать научной основой для изучения и аргументации феномена терроризма. Но как явственно прослеживается ее воплощение в идеях Карла Гейнцена, Иоганна Моста, Луи Огюста Бланки -основоположников учения о возможности захвата власти хорошо законспирированной организацией революционеров, которые используют заговор и восстание с целью уничтожения монарха и его ближайшего окружения [33].

Проявление терроризма, его современных течений упоминается и в писаниях «Ветхого Завета», свидетельствующих о том, что на территории древнего Египта более 2500 лет назад держался в рабстве и подвергался уничтожениям еврейский этнос: «...решив изнурить израильтян тяжелым рабским трудом, египтяне поставили над ними надсмотрщиков..., они, принуждая израильтян к тяжелому труду, жестоко обращались с ними...», «...тогда Фараон приказал всему народу своему бросать в Нил каждого новорожденного сына евреев...» (исх. глава 1) [11].

Рассуждая в этом контексте, логично говорить о том, что в рабовладельческом обществе главным субъектом репрессивной деятельности являлось государство, которое использовало насилие как легитимный инструмент подавления. Экономика древнего мира, основанная на эксплуатации рабского труда, была построена на прямой тирании и беззаконии, принимавшим зачастую форму террора, что обуславливалось необходимостью психологически сломить, подавить недавно еще свободного человека [33].

Особая роль в системе государственного управления путем устрашения, отводилась в древних метрополиях публичным наказаниям. В этом аспекте римское право является неиссякаемым источником смертных казней для рабов. Так, в случае убийства господина, все рабы, жившие с ним, подвергались смертной казни, некогда за убийство префекта Рима было казнено 400 его рабов. Юрист Кассий во времена Нерона, указывая на общую опасность, исходящую от рабов, подчеркивал: «только ужасом можно подавить это опасное сборище». Например, после поражения восстания Спартака было распято на крестах около 6000 восставших [33].

В период диктатуры Суллы (82-79 гг. до н.э.), в обстановке террора проводились массовые уничтожения представителей оппозиционных партий, в этот период были введены проскрипции - списки лиц, которых всяких римлянин имел право убить.

Используя физическое насилие как способ устранения политических оппонентов, римские диктаторы рано или поздно сами становились жертвами: Цезарь, Калигула, Домициан, Максимин, пали от рук наемных убийц, дворцовых интриганов и политических заговорщиков.

Яд и кинжал как средство смены неугодного правителя известны и в истории Древнего Востока. Так в XII веке до н.э. высокопоставленные придворные организовали заговор с целью убийства Рамсеса III и возведения на престол сына одной из его супруг. Еще Геродот писал, что египтяне сведущи в отравлении, а в песне 4 «Одиссеи» утверждается, что они научились этому искусству у греков. Царь Понта Митридат VI Евпатор обожал яды, и слыл сторонником их применения в политических целях [47]. Было бы ошибочно полагать, что насилие в древнем мире было внутренней политикой государства только в отношении рабов, или ограничивалось актами индивидуального характера в отношении конкретных политических или государственных деятелей.

Политическое насилие применялось древними государствами по отношению как к внутренним, так и к внешним противникам как способ устранения и решения противоречий с помощью оружия. Надо отметить, что примерно в это же время были приняты первичные весьма примитивные правила ведения войны, которые затрагивали аспекты защиты гражданского населения в зоне боевых действий, обмен пленными и телами погибших, запрещение особо опасных способов и средств ведения войны (отравленное оружие), система перемирий, и целый ряд других позиций [47]. Однако на практике эти правила выполнялись весьма условно, свидетельством тому может служить одна из первых классических работ, посвященная конфликту между государствами. Это описание Фукидидом Пелопонесской войны (431-404 гг. до н.э.) между Делосским и Пелопонесским союзами, древнегреческими городами - полисами: Афинами и Спартой. Причиной войны послужил неизменный спутник насилия - страх перед могуществом другой стороны.

Описание Фукидида насыщено примерами жестокости обеих сторон: уничтожение должностных лиц покоренных городов по жребию, массовая бессмысленная гибель людей, рассуждение о праве сильного решать судьбу побежденного [47].

Чрезмерная неоправданная и изощренная жестокость была характерна тому времени и свойственна ментальности древних народов.

В 330 г. до н.э. войско Александра Македонского захватило столицу Персидского царства Персиполь. Через несколько месяцев город был сожжен завоевателями [47].

С точки зрения военного искусства, сожжение не имело практической необходимости - город был покорен и присоединен к Македонской державе. Сожжение, очевидно, должно было демонстрировать мощь армии Александра, стать символом участи побежденного, создать ауру всевластия победителей и беспомощности, унижения покоренных [47].

Та же участь постигла и Карфаген с его полумиллионным населением - один из богатейших городов Ойкумены был разрушен до основания, а его жители проданы в рабство во II веке до н.э. в период Третьей Пунической войны [47].

Можно предположить, что массовые примеры жестокости и насилия свойственны для эволюции ранней цивилизации, вполне естественны всем древним этносам и логично укладываются в языческом сознании и мировосприятии с его поклонениями культу грубой силы и кровавым жертвоприношениям.

Наглядно видно, что насилие того периода как элемент политической борьбы не имело самостоятельного статуса и применялось бессистемно, без явно сформулированных целей и задач, оно скорее было концентрированным выражением идейных противоречий, чем теорией и практикой политической борьбы.

Впервые к системному оппозиционному террору обратились представители радикального крыла религиозно-политической секты зелотов (в переводе с древнегреческого - ревнители) или сикарии, которые действовали в римской провинции Иудея в I веке н.э. Они выступали непримиримыми борцами с римским господством. Сикарии не только вели борьбу с римлянами, но и уничтожали представителей иудейской знати, сотрудничавших с завоевателями [47].

«Ведь нет никакой разницы - говорили сикарии - между ними и чужими, так как они постыдно продали свободу, за которую так много было войн, и сами облюбовали римское рабство» [47].

Зарубежный опыт выявления и локализации очагов территориальной агрессии

К настоящему времени таким опытом обладают, прежде всего, страны, столкнувшиеся с проблемой активизации террористических организаций леворадикального и религиозно-сепаратистского толка на рубеже 60-х-70-х годов: «ЭТА» в Испании, «Красные бригады» в Италии, «ИРА» в Великобритании, «Фракция Красной Армии» в Германии. Значительный опыт борьбы с терроризмом имеют Франция, Израиль, США. Последние несколько лет эти государства, по мнению Ю.М. Григорова, «...вынуждены прилагать огромные усилия по предотвращению и минимизации последствий террористических акций, совершаемых активно действующими на их территории экстремистскими организациями...» [89], и они добились в этом, как считает автор, «определенных успехов» [89]. В том числе благодаря совместным действиям в рамках международного антитеррористического законодательства, которое в настоящий момент представлено тринадцатью основополагающими документами:

1. Конвенция о преступлениях и других определенных законом противоправных актах на борту воздушных судов.

2. Конвенция о борьбе с незаконным захватом воздушных судов.

3. Конвенция о борьбе с незаконными актами, угрожающими безопасности гражданской авиации.

4. Протокол о борьбе с незаконными актами насилия в аэропортах, обслуживающих международную гражданскую авиацию.

5. Конвенция о борьбе с незаконными актами, угрожающими безопасности морского судоходства.

6. Протокол о борьбе с незаконными актами, угрожающими безопасности платформ, расположенных в континентальном шельфе.

7. Конвенция о физической защите ядерного материала.

8. Международная конвенция о борьбе с захватом заложников.

9. Конвенция о предотвращении преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов.

10. Международная конвенция о борьбе с террористическими взрывами.

11. Международная конвенция о борьбе с финансированием терроризма.

12. Международная конвенция о маркировке пластических взрывчатых веществ в целях их обнаружения.

13. Международная конвенция о борьбе с актами ядерного терроризма [15]. Кроме этого, за прошедшие 40 лет в ходе совместной борьбы с терроризмом было подписано 3 европейских антитеррористических конвенции, 2 американские, 2 азиатские и 3 арабские, а в 1992-1993 гг., было принято 3 Резолюции Совета Безопасности ООН, которые закрепили право на обмен разведывательными данными между государствами-участниками и постановили создание Контртеррористического комитета на базе Совбеза ООН [15].

Однако, как полагают А.А. Бартасюк и К.В. Концевик, несмотря на это, в международной практике борьбы с терроризмом, между странами все же существуют различия в осуществлении практических мероприятий по противодействию преступлениям террористического характера [27]. Их суть можно свести к трем точкам зрения, сложившимся за рубежом, которые предусматривают:

1. Не вступать ни в какие переговоры с террористами и немедленно проводить полицейскую или войсковую операцию - предельно жестокая позиция. Вину за возможные жертвы полностью возлагать на террористов. Отказ от выплаты террористам выкупа за освобождение заложников, равно как и выполнение любых иных требований преступников. Такой линии придерживаются Израиль, Аргентина, Колумбия, Иордания, Турция, Уругвай, ряд других стран Европы и Латинской Америки [27].

2. Принцип «никаких уступок террористам», хотя является основополагающим, однако он не исключает более гибкой тактики в отношениях с террористами, и ведение переговоров считается наиболее эффективным способом разрешения конфликтных ситуаций. Этой позиции придерживаются Англия, Франция, Голландия, США и другие страны [27]. По утверждению авторов, «Как показывает практика, подобный подход в большей степени обеспечивает успешное разрешение террористических инцидентов. Его применение спасло многие жизни» [27].

3. При выборе способа действий в условиях акта терроризма исходить из национальной принадлежности его участников. Это означает, что если заложники являются гражданами страны, на территории которой совершен захват, то к операции по их освобождению приступают немедленно. Если же это иностранцы, то действия местных властей должны согласовываться с правительствами стран, гражданами, которых они являются. Таким образом, действия по проведению специальной операции должны строиться в зависимости от позиций этих стран. Такой точки зрения, в частности, придерживается Бельгия [27]. Автор считает, что такой подход применим в странах с низким уровнем терроризма и не приемлем для России [27].

Приведенные здесь принципы являются базовыми в политике большинства западных стран и, несомненно, влияют на формы и методы борьбы с терроризмом. В этом контексте наибольший интерес, на наш взгляд, представляет обобщенный анализ по противодействию и локализации очагов террористической активности на примере США, Великобритании, Испании и Израиля, в комментариях Ю.М. Григорова. В частности, автор сообщает: «...современная практика и осуществление силового и специального воздействия на носителей террористических угроз в США..., в значимой степени основываются на положениях разработанной ещё в 50-х-60-х годах минувшего века так называемой доктрины контрпартизанской борьбы», на основании опыта ликвидации партизанских формирований, накопленного немецко-фашистскими спецслужбами и руководством Вермахта на захваченных территориях СССР, Югославии, Польши, Франции и иных европейских стран [89]. В организационном плане это достигалось с помощью проведения следующих мероприятий:

- раздел территории на зоны ответственности и закрепление их за головными подразделениями спецслужб, (абвергруппами и абверкомандами, айнзацгруппами и айнзацкомандами СС);

- проведение в каждой зоне комплекса режимных, контрразведовательных, информационно-пропагандистских, административно-экономических и войсковых мероприятий;

- сосредоточение усилий на агентурной работе по проникновению в партизанские формирования, подпольные структуры сопротивления с их дальнейшей оперативной разработкой;

- массовые репрессии и запугивание местного населения;

- карательные экспедиции, проводимые силами 12 охранных дивизий войск СС, специальных полицейских батальонов СС, полевых войск и другими частями и соединениями [89].

Приблительно к середине 60-х годов неполиткорректный термин «контрпартизанская борьба» в официальных документах стал заменяться понятиями «борьба с иррегулярными силами», «борьба с незаконными вооруженными формированиями», к которым Устав армии США № 90-8 (1964 г), относил также повстанцев, участников «социальных беспорядков», отряды вооруженных оппозиционных сил, диверсионно-разведывательные формирования противника [89].

На основании результатов анализа опыта подавления повстанческого движения в различных регионах и странах, специалисты в этой области С. Белиджак, П. Парет, Дж. Шай, пришли к выводу, что это новый тип войны, где «концентрация усилий на боевых действиях против иррегулярных сил не может гарантировать абсолютной победы, пока повстанцы опираются на помощь и поддержку местного населения» [89]. По их воззрению, нанести поражение повстанческим формированиям возможно лишь при умелом сочетании «...всевозможных форм борьбы, прежде всего специальных (конспиративных), военных, политических, экономических, информационных, правовых» [89]. Данные теоретические положения были нормативно зафиксированы в Уставе Армии США М-100-20 «Боевые действия в конфликтах низкой интенсивности» и легли в основу тактики военно-полицейских операций, которая представляет собой комплексную систему мер по борьбе с иррегулярными формированиями.

Современные проблемы обеспечения антитеррористической деятельности

По оценкам Milken Institute, в результате терактов США потеряли 1,8 млн. рабочих мест [117]. Серьезно пострадала индустрия туризма и развлечений. По данным исследовательской фирмы Smith Travel Research, уровень наполняемости отелей и мотелей не превысил 60% - это на 6% меньше, чем в 2000 году.

Ущерб накопительному капиталу заключается в нарушении функционирования в производственной, транспортной, торговой и др. системах, снижении эффективности бюджетных расходов и сокращении доходов, развитии кризиса в кредитной, валютно-фондовой и страховой сферах. Значительно выросли издержки на оборону и безопасность [87]. Будет ошибочно считать, что теракт 11 сентября затронул только американскую экономику, расходы на национальную оборону и безопасность после этих событий увеличились по всему миру: в Америке в 2 раза - с 294,3 млрд. долларов в 2000 г до 605 млрд. в 2016 г.

Израиль увеличил свои расходы за аналогичный период в 1,4 раза - с 14,7 млрд. до 16,8 млрд. долларов, в России за период 2000-2016 гг. расходы поднялись в 2,3 раза и составляют сегодня порядка 66,4 млрд. долларов.

Бюджетное финансирование на правоохранительные органы и безопасность в нашей стране за 16 лет выросло в 371 раз [131]. На данный момент затраты на обеспечения силового блока и безопасность превышают 2 трлн. рублей [131]. Это колоссальные деньги, которые могли быть инвестированы в социальную сферу, медицину, образование, что, безусловно, способствовало бы снижению уровня общественного протестного потенциала. Весьма наглядно представлены экономические последствия от терроризма в исследованиях компании AIG (рисунок 14) [20].

С учетом современных вызовов и угроз как внутреннего, так и внешнего характера, важность выявления проблем обеспечения антитеррористической деятельности для России представляется актуальной задачей в рамках системы противодействия терроризму Вероятный прогноз возникновения на территории Российской Федерации новых очагов вооруженных конфликтов (в том числе с применением террористических методов ведения боевых действий) в настоящее время будет обуславливаться динамикой и вектором смещения «глобального центра силы» от США к Китаю.

Развитие этого военно-политического тренда влечет за собой расширение локальных и региональных конфликтов как формы разрешения экономических и геополитических противоречий в зонах интересов стран-участниц Трансатлантического и Транстихоокеанского партнерства, а также пространства Великого шелкового пути. Причем, появление грядущей волны конфликтов будет характеризоваться изменением самой концепции новых войн, выдвинутой британской исследовательницей Мери Колдер в книге «Новые и старые войны. Организованное насилие в эпоху глобализации» [29].

Однако, по мнению российского эксперта Вахтанга Сергуладзе, все, о чем говорится в книге, «...по большому счету уже имело место в практике прошлых войн, а в настоящее время просто вышло на новый технологический уровень...» [29]. Очевидно, что в современных конфликтах, все чаще применяются методы, основанные на комплексном использовании политических, идеологических, информационных, экономических и других невоенных мер с опорой на регулярные либо иррегулярные (террористические) вооруженные формирования.

Иначе говоря, речь идет о реализации стратегии гибридной войны, цели которой достигаются путем организации цветных революций венной и экономической экспансии. Использование такой технологии является частью рассмотренной ранее концепции управляемого хаоса.

Россия, в силу своего геополитического положения и природно-ресурсного потенциала (35% от мирового запаса) [115], в современных конфликтах будет находиться в эпицентре локального цивилизационного конфликта характеризующегося транснационализацией мировой экономики, обострением интереса к локальным отличиям, возрождением древних традиций (радикальный ислам), ростом сепаратизма и экстремизма.

Очевидным кажется, что гибридная война - это инструмент неоколониального передела мира за источники сырья, территории, и рынки сбыта. По всей видимости, угроза «цветных революций», как сценария развития событий в России в условиях экономического спада, сегодня - объективная реальность. Наиболее уязвимыми регионами, с позиции тиражирования идей сепаратизма и экстремизма, могут быть: Дальний Восток, Северный Кавказ, Поволжье и Крым.

Развитие Дальнего Востока, как и прежде, весьма сложная задача для нынешнего правительства. «Плохо развитая инфраструктура, суровые климатические условия и другие причины были помехой развития 36% территории Российской Федерации» [50]. Дальневосточный федеральный округ занимает последнее место среди округов по большинству основных экономических показателей: стоимости основных фондов, объемам товаров обрабатывающего производства, объемам производства и распределения электроэнергии, газа и воды, вводу жилья на 1000 чел., налоговым поступлениям в федеральный бюджет и другим [50].

Но главной из существующих проблем является многолетний и масштабный отток населения, связанный, прежде всего, с низкими заработными платами, высокими ценами на жилье, некомфортными условиями жизни, общей неустойчивостью социально-экономической ситуации. Так, сравнивая начало 2016 года и начало 2015 года, становится очевидным, что численность населения сократилась в Хабаровском крае на 0,35%, в Амурской области - на 0,51%, в Еврейской АО - на 1,32%, в Приморском крае - на 0,22%, в Сахалинской области - на 0,2%, в Магаданской области - на 1,21%, в Камчатском крае - на 0,3%, в Чукотском АО - на 0,77% [50].

Такая негативная динамика делает Дальневосточный регион наиболее незащищенным в геополитическом аспекте. Огромные территории с низкой плотностью населения, при наличии богатых минерально-сырьевых ресурсов, создают в этой зоне «системное напряжение, с точки зрения конкуренции за неосвоенные пространства» [50]. В этом контексте Пекин, «идя на контакт с Россией, в первую очередь стремится разыграть в своих целях «российскую карту». «Китай рассматривает Россию как своего противника, временный союз с которым позволит усыпить ее бдительность и в результате её победить» [78].

А. Девятов полагает, что «союзник в китайском сознании - это не тот, кого надо спасти..., а тот, кем можно пожертвовать в войне с врагом» [78]. Принимая во внимание эту восточную логику, «медовый месяц», который демонстрируют Россия и Китай на официальном уровне, не будет длиться вечно. Сегодня Китай проводит стратегию «мягкой силы», которую можно отнести к технологии гибридной войны, она находит выражение в последовательной экономической и демографической экспансии России.

За последние 10 лет китайским предпринимателям и компаниям по низкой цене сданы в аренду сельскохозяйственные угодия площадью 800 тыс. квадратных километров, что в два раза больше территории Японии [76]. В период 2011-2013 гг. в аренду под вырубку сдано 3 млн. га леса [174]. Кроме этого, Россия готова отдать в совместную разработку: угольные месторождения, железной руды, драгоценных металлов, апатитов и молибдена [174]. Китай активно инвестирует в российские компании, либо участвует в строительстве инфраструктуры в обмен на право эксплуатировать природные ресурсы страны.

Необходимо отметить, что экономическая экспансия Дальнего Востока происходит, в том числе, с помощью широкомасштабного привлечения китайской рабочей силы. Часто китайские чиновники попросту спекулируют этим фактором, шантажируя российский бизнес срывом контрактов. Так, советник КИМСИ Ван Хай Юнь недавно заявил: «Если не решить вопрос ... привлечения китайской рабочей силы, ни о каком долгосрочном сотрудничестве не может быть и речи» [174]. Китайская экономика наступает на регионы, а вместе с ней орды легальных и нелегальных мигрантов. В крупных городах формируются целые анклавы, «закрытые» для наших властей и правоохранительных органов» [124].

Они ассимилируются, создают семьи, получают российское гражданство, но, по сути, остаются верноподданными империи Поднебесной. Экспертное сообщество допускает, что в обозримом будущем (20-30 лет), когда большую часть населения дальневосточных территорий составят китайцы, они могут пойти во власть, а принимая во внимание, что многие из них считают Дальний Восток своей территорией, несправедливо отторгнутой Российской империей у Китая по условиям Айгуньского и Пекинского договоров, формируются объективные возможности возникновения сепаратистского движения и угрозы территориальной целостности России.

Сегодня в районах Дальнего Востока и Сибири существенно растет количество китайских организаций, которые с определенной долей вероятности способны прибегнуть к реализации сценария «цветной революции» в отдельно взятом регионе, используя опыт Крыма или Донбасса. По мнению экспертов, «большинство этих компаний работают под прикрытием 17-го управления МТБ КНР» [41].

Прогнозный сценарий развития экономической безопасности государства в условиях непредсказуемости вызовов внутренней и внешней среды

Предложенные автором стратегические положения (мероприятия) обеспечения национальной безопасности и социально-экономического развития в условиях расширения террористической угрозы и механизм их реализации, нуждаются в обосновании положительных экономических, социальных и иных эффектов от их внедрения.

Автор предполагает, что предложенный комплекс мер может способствовать улучшению ряда показателей, характеризующих уровень террористической опасности в государстве (таблица 21).

Установлено, что уровень террористической опасности зависит от множества факторов, каждый из которых вносит свой индивидуальный вклад. Поэтому, в качестве ожидаемого положительного результирующего воздействия от реализации комплекса мероприятий, представленных в таблице 21, будем считать среднее предполагаемое значение суммы положительных эффектов от каждого отдельного мероприятия, рассчитанное и сгруппированное по целевому воздействию на конкретные показатели (критерии), а именно на индекс промышленного производства (хпп), уровень безработицы (хув), долю населения с доходами ниже прожиточного минимума (ХБ), дифференциацию доходов среди населения (ХББ) В итоге на основании данных таблицы 21 было получено среднее предполагаемое значение положительного экономического эффекта для каждого из показателей (критериев) (таблица 22):

1. Индекс промышленного производства - рост на 7,75% от текущего уровня. Данное значение получается путем сложения значений предполагаемого эффекта (вычисляется среднее значение на основании таблицы 21) из строк: 2, 5, 4, 9 (вычисляется среднее значение) таблицы 8 и делится на 4 - количество значений, что дает: (8,5+6+4+12,5)/4 = 7,75%;

2. Уровень безработицы - снижение на 12,5% от текущего уровня. Данное значение получается путем сложения предполагаемого эффекта (вычисляется среднее значение на основании таблицы 21) из строк 10, 12, 13 и 15 (единое значение, используется совместно), 14 (вычисляется среднее значение), и делится на количество значений - 4, что дает: (10+20+6,5+12,5)/4 = 12,5%;

3. Доля населения с доходами ниже прожиточного минимума и дифференциации доходов среди населения - значение эффекта носит качественный и оценочный характер предполагается, что общее сокращение дифференциации доходов среди населения и доли населения с доходами ниже прожиточного минимума составит примерно 10% от текущего уровня. Полученное среднее предполагаемое значение положительного экономического эффекта (таблица 22) для каждого из показателей в сравнении с текущими значениями 2018 года демонстрирует положительную динамику.

Основываясь на расчетах предполагаемого эффекта (таблица 22), автор с помощью программы ЭВМ [193] внес изменения в текущие значения показателей за 2018 год по принципу: «а что было бы, если...». Индекс промышленного производства был равен - 110,65%; уровень безработицы - 4,81%; коэффициент фондов - 4,68%; доля населения с доходами ниже величины прожиточного минимума - 12,24%.

В результате, значение уровня террористической опасности при условии реализации стратегических мероприятий (рисунок 20), только по четырем критериям (из 23), снизилось со значения 0,69 до 0,59, что объективно свидетельствует о целесообразности внедрения предложенных автором стратегических мероприятий обеспечения национальной безопасности и социально-экономического развития в условиях расширяющейся террористической угрозы.

Если придерживаться обоснованной логики, что социально-экономический рост ведет к снижению уровня терроризма, что уже с точки зрения морали является победой гуманизма над жестокостью и насилием, то вероятным следствием будет и достижение некоего экономического результата. Для этого автором проведен дополнительный расчет нереализованных экономических возможностей экономически активного населения в силу преждевременной смертности от террористических актов и иной активности, связанной с терроризмом (например, человеческие жертвы в ходе проведения контртеррористических операций), то есть автор рассуждает от обратного итога, рассчитав ущерб от преждевременной смертности, мы увидим безвозвратно потерянную экономическую выгоду. Следовательно, снижение уровня терроризма имеет ярко выраженный экономический эффект.

Расчет экономического ущерба от преждевременной смертности по внешним причинам основывается на методологическом подходе, который был предложен в работе [122] и адаптирован для страны в целом.

В качестве примера проиллюстрируем (таблица 23) расчет экономического ущерба от смертности экономически активного населения в результате террористических актов на 2001 и 2018 годы. Для этого средний возраст смерти от внешних причин примем за 40 лет [116], соответственно число недожитых лет будет равно 32. В итоге получаются следующие значения (в ценах 2018 года): потенциально недополученный ВВП в результате жертв среди населения от терактов 2001 году будет составлять 1,6 млрд. руб., а от терактов в 2018 году - 0,85 млрд. руб.

По итогам периода с 2001 по 2018 годы потенциально недополученный ВВП от жертв среди населения в результате терактов будет составлять уже 48 млрд. руб. Иными словами, ущерб от террористических актов, случайными жертвами которых стали мирные жители, составил 48 млрд. руб.

Также необходимо учитывать, так называемый мультипликационный, или каскадный эффект. Данный эффект заключается в том, что ущерб от террористических актов не ограничивается прямыми потерями, а распространяется по всем подсистемам и уровням общественной жизни, результат его сложно оценить, но очевидно, он существенно превышает убытки от прямых потерь.

Другим весьма показательным примером является расчет экономического ущерба от преждевременной смерти среди экономически активного населения, нанесенный государству в результате проведения антитеррористических операций на территории Чеченской республики в период первой и второй чеченских кампаний (таблица 24).

Для этого средний возраст смерти от внешних причин [116] примем за 40 лет, соответственно недожитых лет будет 32. В итоге получаем в цифрах 2018 года, что потенциально недополученный ВВП в результате жертв при проведении контртеррористических операций в период проведения первой и второй чеченских кампаний составляет 262 млрд. руб., и это без учета каскадного эффекта.