Содержание к диссертации
Введение
Глава I Культура и насилие: трагическая неразрывность 14
1.1. Лики насилия
1.2. Парциальность как причина насилия 24
1.3. Мышление, оправдывающее войну: уоризм 31
1.4. Экзистенциальная основа нравственной оценки 37
Глава II Нравственная оценка 51
2.1. Основные черты нравственной оценки 51
2.2. Особенности нравственного восприятия 54
2.3. Структура поступка 59
2.4. Содержание нравственной оценки 74
Глава III Нравственные парадоксы 86
3.1. Парадоксы нравственного восприятия 89
3.2. Парадоксы нравственных отношений 93
3.3. Парадоксы нравственной оценки 98
3.4. Парадокс как сущностная черта культуры 102
Глава IV Нравственная оценка: в поисках точности 106
4.1. Возможен ли союз этики и математики? 109
4.2. Точность измерений 117
4.3. Семантическая определённость 126
4.4. Шкалирование нравственной оценки 134
4.5. Нравственная оценка: эталоны и набор шкал 144
Глава V Нравственные парадоксы насилия и ненасилия ...160
5.1. Всё-таки неразрывность? 164
5.2. Сущность и типология насилия 172
5.3. Нравственно-ценностная сущность насилия 186
5.4. Факторы насилия 193
5.5. Парадоксы ненасилия 204
Глава VI Нравственные модусы долженствования и воли ..218
6.1. Нравственное долженствование в пространстве культуры 218
6.2. Воля как фактор нравственного бытия 244
Заключение 261
Основная использованная литература
- Парциальность как причина насилия
- Особенности нравственного восприятия
- Парадоксы нравственной оценки
- Шкалирование нравственной оценки
Введение к работе
Актуальность темы исследования.
Трагические события 11 сентября 2001 года с особой отчётливостью продемонстрировали всему миру, насколько опасны геополитические противостояния, помноженные на психологию терроризма. Подобные события не могут не убедить многих скептиков в реальности единого пространства общекультурных ценностей и общечеловеческих угроз; в том, что мирная жизнь одинаково уязвима в иерусалимский супермаркете и на дагестанской площади, в индийском парламенте и на вокзале в Кисловодске. В свою очередь и философское понимание термина «культура» оказывается не изолированным от новейших жизненных реалий. Даже если в своё время та или иная формулировка давалась без расчёта на привязанность к ценностям человеческой жизни или риску эти ценности разрушить, сегодня дефиниции с неизбежностью получают переосмысление, в них всё более отчётливо звучат этические нотки. Достаточно вчитаться в определения, даваемые культуре разными авторами, и держать при этом в уме понятия, ставшие особо актуальными для международных обозрений последних месяцев («насилие», «агрессия», «жестокость», «экстремизм», «международный терроризм»):
«универсальный механизм, который осуществляет всю самоорганизацию человеческой жизни» (Н.Скатов);
«накапливаемый человеком социальный опыт» (С.Артановский);
«опыт, который должен быть передан» (В.Конев);
«актуальная целостность способностей человека» (В.Авдеев);
«способ человеческой деятельности» (Э.Маркарян);
«способ и результат изменения природы человеком» (А.Тихонов);
«способ существования человека в природе» (А.Валицкая);
«деятельно-практическое единство человека с природой и обществом» (В.Межуев);
«связь всех людей» (М.Пришвин);
«диалог индивида и общества» (А.Швейцер);
«мера господства человека над миром и над собой» (П.Ничков);
«совершенствование человеком себя и природы вокруг» (А.Луначарский);
«искусственная природа» (М.Каган);
«кумулятивная система сообщений» (А.Моль);
«система тончайших принуждений» (Вяч.Иванов);
«сфера реализации ценностей» (Г.Выжлецов);
«способность и усилие человека быть» (В.Зинченко);
«внутренний смысл человеческой деятельности» (Н.Чавчавадзе).
Предметно-ценностные, феноменологические, деятельностные, философско-антропологические, этносоциологические объяснительные парадигмы с неизбежностью «упираются» в узел проблем, связанных с насилием. Причём для современной культуры характерно, что угрозу мирному течению жизни представляют далеко не только международная мафия, религиозные фанатики или футбольные британские болельщики. В то время как реальные границы становятся всё более прозрачными, продолжает нарастать отнюдь не академическое противостояние «глобалистов» и «антиглобалистов». И вообще как бы мы ни трактовали понятие «насилие»,
как нанесение кому-либо ущерба в условиях противостояния (Р.Холмс),
силовые отношения в обществе (Р.Петропавловский),
ущемление прав человека (Р.Апресян),
любая форма принуждения (Л.Толстой),
средство решения исторических задач (Л.Коновалова),
убийство, повреждение, причинение материального ущерба (И.Лазари-Павловска),
на богатейшем историческом материале нетрудно убедиться в том, что с течением времени количество насилия на Земле не убывает. Про двадцатый век можно с уверенностью сказать, что он далеко превзошёл все предыдущие времена по общему числу и последствиям чудовищных военных столкновений, по масштабам геноцида – и по отношению к соседним, и (что особенно поразительно!) к своим народам. Культура и насилие оказываются сплетены многомерным хитроумным узлом онтологически и аксиологически, психологически и экономически.
История человечества может предстать цепью кровавых преступлений, а может путём мученичества и героизма. Пространством отважных поисков и горьких утрат. Чередой страшных злодеяний или необъяснимых с точки зрения обыденного сознания примеров бескорыстия и самоотверженности. Но каким бы взором ни оценивать наше прошлое и настоящее скорбным, грустно констатирующим, ироничным или
прославляющим силу, мы неизменно убеждаемся, что повсюду в ткань культуры вплетены нити насилия: притеснения, угнетения, кровопролития. И в жизни отдельного человека, и в масштабе больших сообществ парадоксальным образом сталкиваются гуманность и жестокость. И преступление, и подвиг оказываются замешены на крови…
Лики насилия поистине неисчислимы. Оно обнаруживает себя и в индивидуальной агрессивности, и в государственном тоталитаризме, и во всех сферах человеческой жизни: религии, политике, праве, науке, искусстве, спорте. Религии, накладывая строгие запреты на насилие, в то же время его нередко не только оправдывают, но и освящают. Искусство, претендующее на обладание высшей духовной самоценностью, зачастую занимается героизацией и эстетизацией зла. Право, защищая ценности культуры, само фактически санкционирует жестокость по отношению к преступникам. Жизнь наша пронизана конфликтами, противоречиями, взаимными упрёками и непониманием. Причём в случаях разлада, насилия, войны каждая из противодействующих сторон, как правило, убеждена в собственной правоте. Всё это ставит под сомнение саму возможность объективной оценки человеческого поведения с точки зрения добра и зла. Вместе с тем мы упорно продолжаем нравственно оценивать события, происходящие в мире. Доказательствами тому и функционирование права, вменяющего злоумышленнику в вину вполне определённые поступки; и искусство, в немалой степени нацеленное на обличение одних и воспевание других черт действительности; и религиозные проповеди, укоряющие или вдохновляющие паству; и педагогика, пытающаяся спроектировать и изваять человека если не с большой буквы, то достойного, способного жить полнокровно и творчески.
Важнейшую роль в саморефлексии культуры играет этика. Безотносительно ко всем «цеховым» различиям данной науки люди ждут от неё правдивой картины мира, прежде всего мира межсубъектных отношений. И если этика способна не ограничиваться умозрительными конструкциями, проповедническим тоном или впадать в сентиментальную голословность, то проблема насилия как раз становится реальным испытанием, предоставляет прекрасную возможность для конкретного прорыва к пониманию перспектив культуры. Пока на Земле пребудут люди, пока представляют нравственную значимость жизнь человеческая, судьбы народов-меньшинств, слезинка ребёнка, проблема насилия будет важна с точки зрения теории и практики. И здесь мало перечисления аргументов «за» и «против», и тем менее весм
окажется список тех, кто в адрес насилия произносил слова оправдания или вердикт. Нужно всмотреться в сущность феномена насилия. Причём всмотреться специфически с точки зрения этической, нравственно-ценностной.
Степень научной разработанности проблемы.
В мировой истории трудно найти мыслителя, рассуждавшего о судьбах человека и человечества и не затронувшего при этом проблему насилия. Понятно, что есть имена, которые оказываются наиболее значимыми, повлиявшими на умонастроения современников и потомков. Так у двух конкурирующих ветвей политологического истолкования насилия, основателями которых справедливо считаются Н.Макиавелли и М.Ганди, по целому ряду фундаментальных идей предшественниками могут быть названы, с одной стороны, Мо цзы и Шан Ян, утверждавшие культ силы, а с другой - Будда и Конфуций, отстаивавшие принципы человеколюбия. Общеизвестен вклад К. фон Клаузевица в понимание сущности, социальных функций военного насилия, известно и то, как его идеи восприняли, претворили в жизнь классики революционного преобразования мира, социалисты-коммунисты. В отечественной философской мысли уделяли пристальное внимание проблеме насилия и выдвинули полемизирующие концепции (абсолютистскую и реалистичную) Л.Толстой и И.Ильин. В последние десятилетия всё большее распространение в мире получают взгляды Л.Толстого, А.Швейцера, М.Ганди, М.-Л.Кинга, - это происходит благодаря интеллектуальным и душевным усилиям таких деятелей, как: И.Лазари-Павловска, А.Гжегорчик, Х.Госс-Майер, Дж.Шарп, Ж.Семлен. В нашей стране это прежде всего А.А.Гусейнов, В.А.Петрицкий, Р.Г.Апресян, которые ставят и решают вопросы насилия/ненасилия с общефилософских и историко-культурных позиций.
С близких позиций исследуют тему насилия в правовом поле Ю.М.Антонян, В.В.Гульдан, Г.Ф.Хохряков и другие.
Важны для понимания сущности насилия исследования, предпринятые А.П.Скрипником, А.И.Кугаем и А.И.Бродским (соответственно - в историко-культурном, социально-философском и логико-семантическом ракурсах).
Соотношение насилия и ненасилия является предметом глубокого осмысления для представителей гуманистической психологии - К.Роджерса, В.Франкла.
На идеях, заложенных в теорию и практику воспитания такими выдающимися личностями, как Ж.Ж.Руссо, Л.Н.Толстой, В.А.Сухомлинский, плодотворно развивают педагогику ненасилия Ш.А.Амонашвили, В.А.Ситаров, В.А.Маралов и другие наши соотечественники.
Вместе с тем можно констатировать, что при чрезвычайном богатстве подходов и безусловно результативной многоплановой работе над проблемой насилия специалистами разного профиля философами, психологами, педагогами, культурологами, историками, правоведами ещё так и не осмыслена противоречивость в этических оценках насилия, не выработаны процедуры объективного нравственно-ценностного анализа этого явления.
Цели и задачи исследования.
Если насилие в культуре выступает в роли эпифеномена, неизбежного элемента общения или цены за прогресс, то почему столь контрастны его нравственные оценки? Почему вообще в нравственных оценках столь много парадоксов, необъяснимостей, субъективизма? Случайно ли, что в полном отвержении нравственных оценок нередко готовы солидаризироваться скептики, циники и гуманисты либерального толка? Главное объяснение этому видится в непроработанности нравственно-оценочного инструментария. Парадоксы в нравственных оценках неизбежно вызываются неадекватностью оценочных процедур сложным явлениям, осмысливаемым морально. Отсюда ключевая цель исследования – выработка нравственно-оценочного инструментария и апробирование его на проблеме насилия.
Исходя из этого, задачами исследования становится:
- анализ причин нравственно-оценочных парадоксов;
построение алгоритма нравственной оценки, основанного на
структуре нравственного поступка;
поиск возможностей повысить точность нравственных оценок, в частности, используя шкалирование, семантические и графические методики;
выявление нравственно-ценностной сущности насилия, его факторов, возможностей его минимизировать; это, в свою очередь, предполагает:
типологию видов насилия по результатам нравственно-оценочного анализа;
этический анализ нравственно-значимых параметров ненасилия
с точки зрения стратегии культуротворчества.
Теоретическая и методологическая основа исследования.
Сложностью и многоплановостью темы продиктована необходимость обращения к источникам философским, историческим, языковедческим, религиоведческим; психологической, педагогической литературе, а также к изданиям, посвящённым относительно недавно возникшему направлению прикладной математики квалиметрии. В работе, таким образом, реализован междисциплинарный подход на основе философских и общенаучных методов: сравнительного анализа, диалектических принципов, согласованного рассмотрения онтологического, гносеологического и аксиологического ракурсов проблемы.
Теоретической базой выстраиваемой в диссертационном исследовании концепции служат труды отечественных и зарубежных философов, психологов, педагогов. Так, пафосом культуротворческой нацеленности (и даже самй формулировкой!) работа во многом обязана основному философскому сочинению Альберта Швейцера «Культура и этика». В этическом подходе к узлу затрагиваемых проблем автору хотелось бы объективностью, критичностью, всесторонностью анализа, конструктивностью продолжать научный почерк университетских учителей: В.Г.Иванова, М.С.Кагана, В.А.Петрицкого, К.С.Пигрова, В.В.Прозерского, Р.П.Шпаковой, Э.П.Юровской и других.
Для понимания сущности культуры и ценностей наиболее животворными стали труды С.Н.Иконниковой, М.С.Кагана, Э.В.Соколова, В.П.Тугаринова, Н.З.Чавчавадзе.
Принципиально важными для исследования послужили работы ряда отечественных и зарубежных психологов: Б.Г.Ананьева, А.А.Бодалёва, Ф.Е.Василюка, К.Муздыбаева, Г.Селье, П.В.Симонова, Т.Шибутани.
Продвинуться в квалиметрическом направлении удалось в значительной степени благодаря наработкам таких специалистов, как А.И.Субетто, И.А.Ивлиева.
Автор разделяет многие педагогические идеи - мажор, уважение к личности ученика, культуротворческие искания - с видными представителями отечественной педагогики: А.С.Макаренко, В.А.Сухомлинским, Ш.А.Амонашвили, А.П.Валицкой.
Научная новизна исследования.
В диссертационном исследовании впервые предлагается целостный, этически выверенный и подкреплённый графическими и семантическими процедурами механизм нравственной оценки такого сложного явления культуры, как насилие.
В соответствии с логикой концептуального построения основные положения, выносимые на защиту, таковы:
-
Автор исходит из признания того, что насилие внутренне присуще культуре. Однако в качестве объясняющей тому причины отказывается признать так называемую парциальность контрастное ценностное отношение к своим (близким) и дальним (чужим), поскольку в её рамках остаются непонятными домашнее насилие, внутрипопуляционные войны.
-
Признавая эвристичность идеи (D.L.Cady) о моральном континууме между установками уоризма и пацифизма, автор вместе с тем полагает, что работа Д.Л.Кэди являет собой только робкую попытку передать многомерный мир межсубъектных отношений. Сфере этического присуща противоречивость, которая не сводится к различию в понятиях, но выявляется в парадоксах нравственного восприятия, парадоксах нравственных отношений, парадоксах нравственной оценки.
-
Для нравственного поступка свойственна обобщённая структура, которая может быть описана и положена в основу алгоритма целостной нравственной оценки. В исследовании выстроена и логически обоснована универсальная шкала нравственной оценки.
-
Нравственная оценка представлена как многомерное образование, которое можно выразить при помощи семантических и графических процедур, что даёт возможность осуществить реальный прорыв от субъективности, смутности и приблизительности к точности, строгости и объективности.
-
Парадоксальность нравственной оценки насилия рассмотрена при помощи алгоритма нравственной оценки. Предложена основанная на нравственно-ценностном понимании сущности насилия типология его видов. Особо подчёркивается такая характеристика насилия, как соотносительность, с точки зрения которой появляется смысл говорить об околонасильственных формах поведения.
-
Произведённый целостный нравственно-ценностный анализ ненасилия позволил в значительной степени демистифицировать данное философское понятие и стоящее за ним жизненное явление. Подобно насилию, ненасилие множественно по формам и нравственно-ценностному содержанию.
-
В качестве существенной и парадоксальной причины насилия особо рассмотрено нравственное долженствование. Оно представлено как своего рода аналог физического явления инерции, и объяснено через обусловленность внешними и внутренними факторами. Выявлены нравственно-ущербные и нравственно-конструктивные формы долженствования.
-
В связи с анализом насильственных/ненасильственных культурных стратегий рассмотрены сущность, структура, нравственные параметры воли как способа самодетерминации нравственным субъектом собственной активности. Констатируется, что социокультурная зрелость проявляется в нарастании степени автономности, которую человеку удаётся «втиснуть» между обусловленностью изнутри (мотивами) и извне (стимулами).
-
На основе рассмотрения многомерного мира межсубъектных отношений, в частности, нравственного восприятия, переживаний, действий, а также по результатам этического анализа природы насилия и ненасилия, в исследовании обозначены перспективы культурного восхождения человечества к более гуманной, справедливой, достойной жизни.
Теоретическая и практическая значимость работы.
Особую значимость исследованию придаёт то, что оно выполнено на стыке нескольких наук, прежде всего этики, психологии, математики, педагогики. Подвергая этическому анализу феномен насилия в культуре, автор не ограничивается перечислением его видов, выявлением нравственно-негативных его черт или признанием его неустранимости, но
выстраивает алгоритм нравственной оценки, и этот алгоритм последовательно применяет для рассмотрения как насилия, так и ненасилия. Графический и семантический методы, положенные в основу рассмотрения узла затронутых в исследовании проблем, способны значительно усилить этическую теорию, сделать её строже, наглядней и доказательней.
Логическое построение, методика и методология, выводы исследования могут быть полезны не только для этики (в многочисленных её приложениях - историческом, гуманитарном, экологическом), но и для смежных наук, в первую очередь аксиологии, эстетики, педагогики, психологии, квалиметрии.
Апробация работы.
Диссертация обсуждалась на кафедре эстетики и этики Российского Государственного педагогического университета имени А.И.Герцена. Материалы, основные положения и выводы диссертационного исследования были изложены автором в ряде докладов, выступлений, сообщений на конференциях различного уровня от регионального до международного: в Санкт-Петербурге, Москве, Владимире, Новгороде, Уфе, Братиславе, включая Первый и Второй Российские философские конгрессы (Санкт-Петербург, 1997; Екатеринбург, 1999) и Всемирный философский конгресс (Москва, 1993). Ряд докладов сделан и опубликован в рамках деятельности ассоциации «Педагогика ненасилия»: Москва (1992); Санкт-Петербург (1994; 1995; 1996; 1997; 1998; 1999), Москва (1999), Санкт-Петербург (2000, 2001).
Ключевые идеи исследования находят отражение в базовых учебных курсах этики, аксиологии, в спецкурсах, читаемых студентам нескольких факультетов Российского Государственного педагогического университета имени А.И.Герцена, а кроме того слушателям курсов переподготовки в Учебно-методическом центре Комитета по образованию Санкт-Петербурга. Опубликованы учебные программы, методическое пособие; по теме диссертационного исследования издана монография (10,75 п.л.). Всего соискателем опубликовано более 90 научных работ общим объёмом свыше 36 печатных листов, общий объём публикаций по теме диссертации более 25 печатных листов.
Структура и объём диссертации.
Диссертация состоит из введения, шести глав, содержащих 24 параграфа, и заключения, а также списка основной использованной литературы, насчитывающего 334 наименования.
Парциальность как причина насилия
Вычислить, сколько стоит дать человеку гражданское воспитание, то есть провести его через среднюю и высшую школу. Вероятный вывод из этого сопоставления: убить человека стоит значительно дороже, чем воспитать его гражданином» (70, С.267). Увы, всё не так просто, как хотелось бы нашему великому соотечественнику. Будь его предположение верным - разве процветали бы сегодня военно-промышленное производство и торговля оружием!
Особой опасностью оборачивается разрушительный потенциал военной техники, когда его направляет не голый коммерческий интерес, а энергия идеологии. «Как легко любая серьёзная мысль, любое движение обращается в идеологию! Может быть, это самая главная опасность в развитии культуры» - предостерегал В.В.Налимов (200, С.213). Тем временем, как творцы революции мечтают, что вот-вот «океаническое чувство миллионов создаст безграничную духовную Вселенную» (Артур Кёстлер - (150, С.182)), «в человеке просыпается обезьяна» (Иван Бунин -(43, С. 47))... Пожалуй, прав был Александр Дмитриевич Курепин: «Да, род людской неисправим: Он жаждет мира, только мира, И всё же вечно правят им Кулак, верёвка и секира», когда такою эпиграммой откликнулся на известие, что в Неаполе митинг «друзей мира» закончился дракой и восклицаниями: «Война Австрии!» (241, С.261).
История человечества может предстать цепью кровавых преступлений, а может - путём мученичества и геройства. Пространством отважных поисков и горьких утрат. Чередой страшных злодеяний - или необъяснимых с точки зрения обыденного сознания примеров бескорыстия и самоотверженности. Но каким бы взором ни оценивать наше прошлое и настоящее - скорбным, грустно констатирующим, ироничным или героизирующим силу - мы неизменно убеждаемся, что повсюду в ткань культуры вплетены нити насилия: притеснения, угнетения, кровопролития. И в жизни отдельного человека, и в масштабе больших сообществ парадоксальным образом сталкиваются гуманность и жестокость. Мы ничтоже сумняшеся то и дело готовы использовать насилие как способ построить жизнь без насилия...
Лики насилия поистине неисчислимы. Оно обнаруживает себя и в индивидуальной агрессивности, и в государственном тоталитаризме, и во всех сферах человеческой жизни: религии, политике, праве, науке, искусстве, спорте. Не может не вызывать особой тревоги конфликт человека с природой, бесцеремонное вмешательство в естественные процессы. И уж совсем поразительно в наше время (напомним, что гладиаторские бои в своё время были запрещены Марком Аврелием) выглядят зрелища наподобие корриды, петушиных, собачьих боёв или тем более так называемых «боёв без правил», женского бокса.
Долгим, не для слабонервных было бы чтение мартиролога, если бы мы задались целью только обозначить вехи совершенствования бактериологического оружия - начиная с войск Александра, которые с помощью катапульт забрасывали в осаждаемые крепости трупы людей и животных, погибших от инфекционных заболеваний до «отработки» в военных японских лабораториях различных типов оружия на русских, китайских и монгольских военнопленных и до бактериологических диверсий США против Кубы (115).
Стоит ли удивляться тому, как накапливала и продолжает накапливать наука знания о наших братьях меньших? Для того, например, рассказывают биологи, чтобы изучить рацион рептилий (варанов, ящериц, змей), их ловили, вспарывали живот и, подсчитав съеденное, заносили данные в дневник наблюдений. Только в середине 80-х годов XX века люди додумались до более гуманного способа наблюдений: пойманному варану стали лить в пасть воду до тех пор, пока не наполнится желудок и пищевод, чтобы затем, держа рептилию за хвост, вытряхнуть содержимое желудка для всестороннего анализа. Судя по всему, до изобретения слабительного и вознаграждения добровольцев из числа подопытных животных делу идти ещё не одно столетие! Встречаемые - довольно безобидные - описания опытов человеку непривычному к специальной терминологии читать нелегко: бросается в глаза суть насильственных манипуляций исследователей. Скажем, опыты с голодным кроликом, помещённым «в условия мягкой иммобилизации» возле кормушки (до которой попросту говоря ему не дотянуться) призваны продемонстрировать, что активность зверька раньше или позже приобретёт неадекватную форму -«самогрумминга» (вылизывания шерсти) (опыты описывает Д.В.Колесов -(157, С. 160)). Хотя, если вдуматься, не окажется ли вылизывание шерсти как раз поведением куда более адекватным ситуации, чем ... действия того же экспериментатора? А вот бы нас поместили «в условия мягкой иммобилизации»!..
Или - читаем методическое разъяснение, как следует «знакомиться с видовым многообразием животных (насекомых как наиболее распространенных обитателей луга)» (правдоподобней было бы предположить, что дело в другом - в том, что это самые безответные обитатели луга). Так вот, предлагается с помощью сачка отловить наиболее часто встречающихся насекомых луга, осторожно извлечь их из сачка и поместить в сухие банки. Затем - рассмотреть их , отметить особенности их строения, связанные со средой обитания, идентифицировать, занести данные наблюдений в тетрадь (269, С.53-56). Забыли указать самую мелочь: «Отпустите рассмотренных насекомых обратно»!
Особенности нравственного восприятия
И отношения эти, как мы помним, разворачиваются по поводу не просто каких бы то ни было предметов или ценностей, но именно по поводу взаимного уважения/неуважения, по поводу соотнесения самоценностей общающихся. Причём дело было бы куда проще, если б речь шла только об уважении или неуважении, поскольку уважение может быть рационализировано, объяснено как результат сложения страха и интереса. Тогда как очень многое в наших связях с окружающими зависит от установок симпатии/антипатии. А их, эти установки, состояния, современная наука объяснить затрудняется.
Как отмечают психологи, есть основания полагать, что «эмоциональная реакция может даже предшествовать распознаванию, т. е. когнитивным процессам» (236, С.262). В народе, собственно говоря, это давно подмечено: «Не по хорошу мил, а по милу хорош» - гласит пословица. Похоже, избирательность восприятия в подобных случаях переходит все пределы, полагаемые рассудком. Любовь и даже влюблённость возвышают объект нашего восприятия. Ненависть, недоверие - редуцируют. В своё время Кант писал о людях, которые склонны обвинять добродетель «в притворстве и скрытой злобе» и даже всякое стремление к добродетели «третируют как пустое жеманство и ложное самомнение» (146, С.250).
Что поделаешь - есть такой механизм: проекция. Для того, чтобы воспринять добро, надо хоть чуточку быть способным его творить самому. Потому-то «У злой Натальи все люди канальи». Красноречиво пишет об этом Л.В.Соколова: «Человек, предубеждённый, что его окружают обжоры, эгоисты и подлецы, успешно найдёт подтверждение этому своему убеждению и тогда, когда ему повстречаются сам Сократ или Спиноза» (253, С.42).
Нравственное восприятие срабатывает и в тех случаях, когда мы обнаруживаем нравственно-значимые черты, где не ждали, и в тех, когда не обнаруживаем этих черт там, где предполагали найти. Здесь, как и в восприятии, например, фигур (треугольников, окружностей, квадратов и т.п.), - успех дела не должен зависеть от цвета фигуры или фона. Часто человек в состоянии угадать, скажем, треугольник, по пунктирному контуру. На этом эффекте издавна были построены задания для тех, кто хочет получить водительские права, - дабы отсеять дальтоников. К сожалению, ещё не разработаны тесты (на отсев «нравственных дальтоников»), которые бы показывали способность/неспособность «читать» язык нравственных событий - путём распознавания и складывания «букв», «слов», «целостных текстов». А ведь распознавание нравственной стороны внешних событий и умение понять соответствующие собственные внутренние переживания - сугубо значимы и для личностного развития, и для судеб общечеловеческой культуры.
Зрительные ощущения нам даны при помощи двух глаз, слуховые -благодаря двум ушным раковинам, даже нос почему-то имеет две ноздри, тем самым как будто предполагается возможность некоей стереоскопической картины обонятельных образов мира. Представляется очевидным, что нравственное восприятие не одномерно. Уже потому хотя бы, что оно изначально призвано соотносить внутреннее - с внешним. Собственную ценность субъекта с ценностями тех, кто его окружает. Бинарности нравственного восприятия содействует и тот факт, что мы часть нравственной информации о мире получаем непреднамеренно, пассивно, а часть - преднамеренно, действуя избирательно и активно. Активность нравственного восприятия проявляется, в частности, в стремлении к целостности распознаваемых образов. И это стремление нисколько не противоречит, например, готовности тихо торжествовать, услышав про неудачу или изъян у очередного кумира. Можно думать, что как глазу трудно смотреть на источник яркого света, как уху бывает больно от громкой музыки, или как может вызывать неприятные чувства слишком сильный аромат, точно так же обстоит дело и с диапазоном нравственно-значимых явлений. Слабость, замеченная у гения, - снимает возникающее напряжение. С другой стороны, столь же естественно и злоумышленники - в особенности, раскаявшиеся - вызывают у нас снисхождение.
Своеобразие нравственного восприятия заключается не просто в том, что нравственные понятия по большей части носят соотносительный характер, имеют смысл лишь постольку, поскольку им противопоставлены соответствующие оппозиции: добру - зло, справедливости несправедливость, ответственности - безответственность, гуманности -жестокость и пр. Само собой, «где нет закона, нет и преступления»(Рим. 4: 5). «Кто не знает грязи, тот не сможет оценить чистоты» (В.Швёбель) (313, С. 133). Всё это так. Но тут важнее ещё один момент сопоставления. Находясь в толпе, мы сочтём, что кто-то давит на нас, - в том случае, если он давит на нас сильней, чем остальные. Подобным образом обстоит дело и в области душевных движений, обид, симпатий и пр. Вообще, наше нравственное мировосприятие дано нам лишь благодаря соприкосновениям и столкновениям с мировосприятиями окружающих нас людей.
Парадоксы нравственной оценки
«Парадокс (от греч. napabo oC, - неожиданный, странный), то же, что противоречие; в широком смысле - неочевидное высказывание, истинность которого устанавливается достаточно трудно; в этом смысле парадоксальными принято называть любые неожиданные высказывания, особенно если неожиданность их смысла выражена в остроумной форме» - такое объяснение приводится в «Философском энциклопедическом словаре» (291, С.477). В Словаре «Гранат» отмечается, что это «воззрение, высказанное в своеобразной форме, вследствие чего оно с первого взгляда кажется несоответствующим истине и здравому смыслу и для обнаружения своей правдоподобности требует внимательного и вдумчивого отношения» (323). «Наличие парадокса означает несостоятельность какой-либо из посылок (аксиом), используемых в данном рассуждении или теории в целом, хотя эту несостоятельность зачастую трудно обнаружить, объяснить и тем более устранить» - так заканчивается соответствующая пояснительная статья в «Советском энциклопедическом словаре» (264, С.977). Можно было бы приводить и другие определения, но в целом они подчёркивают в природе парадокса главное - неожиданность, несоответствие ожиданиям. смысловой сбой, сшибку понятий.
Парадоксы с глубокой древности волновали человека, привлекали внимание мудрецов, юмористов, пройдох. Один из известнейших парадоксов, сохранённых греческой научной традицией - ситуация, сложившаяся между Протагором и Эватлом. Суть дела вкратце такова: Эватл брал уроки у Протагора - на том условии, что расплатится с учителем, если выиграет свой первый судебный процесс. Курс обучения был закончен, но Эватл и не думал браться за дело, - а соответственно и расплачиваться за полученные знания. Возмущённый учитель пригрозил, что обратится с жалобой в суд. Но хитрый ученичок учёл и эту возможность: ведь если суд признает его виноватым, значит он не выиграет своего первого судебного процесса, и платить не должен тем паче...
Вот и попробуй тут отстоять правду, защитить добро, уличить жулика! Не удивишься после этого античному же рассказу о том, как некий учитель мудрости в ответ на настоятельные требования одного из слушателей доказать, что движение существует, просто взял палку и поколотил недоверчивого ученика.
Кстати, ещё насчёт жуликов. Есть, пожалуй, самый лаконичный парадокс - парадокс Лжеца. Формулируется он всего лишь двумя словами:
«Я лгу». Это утверждение оказывается внутренне противоречивым. Ведь признаваясь в своей лживости, лгун перестаёт быть лгуном и говорит правду. Предание сообщает, что философ Диодор Кронос умер от огорчения, что никак не может разрешить указанный парадокс. А некий Филит Косский так и вообще по этой причине покончил жизнь самоубийством (158, С.247-248). Надеюсь, мы с вами проявим большее самообладание и не станем торопиться с выводами. Тем более, что существует ещё немало любопытнейших капканов для мысли. Причём чаще всего достаточно безобидных, порою - ехидных. Типа: «То, что ты не потерял, ты имеешь. Ты не потерял рогов. Значит, у тебя есть рога». Другой, недалёкий пример: «Ты перестал бить свою старую бабушку?» (Ответишь «да» -значит, раньше бил; ответишь «нет» - значит, продолжаешь бить!). Даже нас, привычных ко всякого рода нелепицам, метаморфозам, парадоксы не могут не впечатлять. Каково же было древним, открывавшим, например, что
Ахиллес никогда не сможет догнать черепаху! Парадокс «Ахиллес и черепаха» описывается приблизительно так: Быстроногий Ахиллес и самое медленное животное, черепаха вместе начинают двигаться в одном и том же направлении. Пока Ахиллес перемещается до того места, где в момент начала движения была черепаха, она тоже чуть-чуть переместится. Допустим, на 1/10 пути, проделанного Ахиллесом. Смотрим далее. Покуда Ахиллес бежит до этой новой точки, черепаха вновь сместится - допустим, на 1/100. Потом - на 1/1000. И так -бесконечно! До этого удивительного открытия додумался Зенон Элейский, живший в 390 - 330 до н. э.
Его современник Эвбулид2, - которому, кстати говоря, принадлежит авторство парадокса «Лжец» - задался вопросом:
С какого числа зёрен начинается куча? Ведь одно зерно явно кучи не составляет. Прибавим второе - кучи ещё нет. Прибавим третье -всё нет! Так в какой же момент, прибавляя и прибавляя по одному зёрнышку, можно будет сказать: вот теперь у нас - куча зёрен? Ну и действительно. Допустим, мы, живущие на рубеже второго и третьего тысячелетий новой эры, можем ли отчётливо сказать: «вот теперь»?
Не путать с Эватлом! - Уже хотя бы потому, что вышеупомянутые учитель и ученик жили столетием раньше. Великим мастером парадоксов был Тертуллиан (около 160-220). «Credo, quia absurdum est» («верю, потому что нелепо») - такой формулой передаётся один из знаменитейших его тезисов. Ну ведь гениально! Если до Тертуллиана (да и после!) доброжелатели пытались веру обосновать, поддержать знанием, логическими выкладками - он не просто уклонился от обсуждения. Он отчаянно перевёл обсуждение в другую плоскость. Не «вопреки», а «потому что»! Впрочем, не будем уклоняться от основной линии наших рассуждений. Нас парадоксы интересуют не в связи с соотношением знания и веры, и не с точки зрения формальной логики, а постольку, поскольку они обнаруживаются в нравственных взаимоотношениях и оценках.
«Пиррова победа» (высокие замыслы, но несоразмерные цена и полученная польза), «Смертию смерть поправ» (торжествующие слова из христианской молитвы), «Будь правым на неправедном пути» (совет Омара Хайяма), «Весь мир насилья мы разрушим» (программная заявка коммунистического «Интернационала»), «Слепящая тьма» (Артур Кёстлер, об этом же коммунистическом миропреобразовании, но чуть-чуть в другой социально-исторической перспективе), «Что охраняем, то и имеем» (М.Жванецкий - теперь уже о реальных путях коммунистического строительства в нашей отдельно взятой стране) - вот уж действительно: от великого до смешного! ...Парадоксы, парадоксы. И, кстати, вовсе не исключительно капканы для мысли - ну очень разные парадоксы! Ну а раз нас особенно интересуют нравственные парадоксы - вот примеры на любой вкус. Скажем, связанные с восприятием.
Шкалирование нравственной оценки
Как можно описать словами запах сена? Солоноватый вкус пота? Дуновение лёгкого весеннего ветерка? Выразимы ли в языке боль невосполнимой утраты или радость триумфа? Чего стоят самые красноречивые признания в любви? Спорить об этом можно до хрипоты. Похоже, здесь сокрыт один из коренных парадоксов, а может и целая гроздь парадоксов человеческого бытия. «Мысль изреченная есть ложь», но: «дать слово», «поймать на слове», «держать слово». Слово - оно и неизъяснимое, и заветное, и высокое, и чёрное. Глаголание и болтовня, изречение и словеса, благословение и словоблудие. «И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым» (Быт. 2:20). «Слово слову розь: словом Господь мир создал, словом Иуда Господа предал».
Известно, что большие писатели нередко искренне сетуют на нехватку языковых средств - такие мысли можно найти, например, у Некрасова, Цветаевой, Шаламова. Известно и высказывание Витгенштейна: «Стремиться ясно выразить дух - большое искушение» (51, С.420). И надо полагать, что это вовсе не философское кокетство, не поэтическое преувеличение, но серьёзнейшая реальная проблема: как соотнести экзистенциальный опыт со словесными формами, и насколько отысканные словесные формы способны в точности выразить, передать неповторимость переживаний, состояний, стремлений.
Есть примечательный рассказ о том, как молодые физики (в том числе - Нильс Бор и Вернер Гейзенберг) однажды отправились на отдых в горы - катались на лыжах, спорили о жизни и о науке. Среди прочего разговор шёл о научных понятиях, о языке науки. «Посге еды мыли грязную посуду в тазике, потом споласкивали и вытирали. Нильс вернулся к очевидно занимавшему его вопросу: - Язык как эта вода. Вот у нас грязная вода и грязное полотенце, а всё же этого достаточно, чтобы тарелки и стаканы стали чистыми. Так и в языке у нас имеются неясные понятия и ограниченная логика их употребления, и всё-таки удаётся с их помощью внести ясность в понимание природы» (208, С. 159).
Наука, поэзия, живая человеческая речь деятельно опровергают скептицизм по поводу ограниченных возможностей языка. Само высказывание Витгенштейна свидетельствует, что он испытывал названную тягу - выразить дух, - и с успехом реализовал её. Зачитанные и «зацитированные» страницы его философских книг - тому красноречивое подтверждение. . Впрочем, любой старшина, зычно скомандовав: «Рота, смирр-на!», наглядно и действенно снимает всякие толки о бессилии слова и о проблемах понимания человеком человека.
Подобно тому, как в игре на музыкальном инструменте нетрудно просматривается движение: от умения попасть по нужной клавише - до передачи тончайших мелодических нюансов и до выражения самых различных человеческих чувств, точно так и в речи можно наблюдать неуклонное совершенствование: расширение лексики, умножение операциональных возможностей и уподробнивание языковой картины мира. Это касается как отдельного индивида, так и всего человечества.
«Греки античности называли море и небо серыми [...] Гомер нигде не называл небо синим, лес никогда не называл зелёным, а говорил, что лес тенист, роскошен, обилен цветами, травой и т.д. Окраску воды, земли, облака, корабля, железа и др. он обозначал одинаково, прилагая к ним наименование чёрного цвета. У него нет особого наименования для голубого цвета [...] В «Ведах» весьма поэтично описывается красота неба, но нет упоминания о голубом цвете» (Хасхачих Ф.И. - (48)). На эволюционный аспект цветовосприятия, и на то, что развитие ребёнка тоже являет нам постепенное расширение диапазона различаемых цветов от желтого и красного - к зелёному, голубому, фиолетовому, указывает и Д.В.Колесов (157).
Подобная - и бесспорно убедительная - эволюция просматривается в нравственно значимых словах. Достаточно обратиться к Библии, чтобы в этом удостовериться. Так, например, в ней ни разу не упомянуто слово «бескорыстие»] Ни слова «бескорыстие», ни слова «безкорыстие» нет в «Симфонии на Ветхий и Новый завет», изданном в 1900 году и репринтно воспроизведённом в 1994 году. Причём это тем удивительней, что корысть однозначно предстаёт грехом. Но этому греху нет словесно выраженной оппозиции. В издании приводится 26 ссылок на библейский текст, имеющих упоминание корысти, корыстолюбия и т.п. (256, С.535). Текст Библии содержит осуждение, обличение, предостережение, боязнь. Но бескорыстия нет и нет. В лучшем случае речь может идти про «людей [...] ненавидящих корысть» (Исх. 18:21) - таковых нужно было поставить над прочими людьми в качестве тысяченачальников, стоначальников и т.п. В другом месте сказано: «ненавидящий корысть продолжит дни» (Притч. 28:16). Но вдумаемся! Если тебе за бескорыстие причитается начальственная должность, или - более долгая жизнь, то какое ж это бескорыстие!
