Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Феномен странничества в русской культуре 14
1.1. Понятие странничества: историко-лингвистический анализ 14
1.2. Философская идеализация странничества в русской общественной мысли 28
1.3. Религиозные истоки русского странничества 42
ГЛАВА II. Духовно-нравственные черты феномена русского странничества 54
2.1. Нравственный опыт странничества русских религиозных подвижников 54
2.2. Нравственный опыт странничества русских паломников 65
2.3. Нравственный опыт странничества русских юродивых 76
ГЛАВА III. Нравственные характеристики феномена русского странничества 87
3.1 Аскетическое начало в русском странничестве 87
3.2 Общественное начало в русском странничестве 97
3.3 Религиозное начало в русском странничестве 108
Заключение 117
Библиографический список
- Понятие странничества: историко-лингвистический анализ
- Философская идеализация странничества в русской общественной мысли
- Нравственный опыт странничества русских религиозных подвижников
- Аскетическое начало в русском странничестве
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Проблема человека есть основная проблема философии, ибо начинать философствовать можно только с познания самого себя, с познания своего места в мире и бытии. В силу своей имманентно-трансцендентной природы человек представляется существом, принадлежащим одновременно двум разным мирам. С полным правом можно сказать, что человек - существо природное и социальное, однако не способное полностью реализоваться ни в природе, ни в социуме. Находясь в какой-либо точке социального пространства, чувствуя в себе биологическое начало, человек всегда ощущает в себе «бесконечную жажду» духовного движения. «Человек ногами прикован к Земле, а руки простирает к Небу. Ему и Земли не хватает, и до Неба далеко»1. Никакое отдельное содержание жизни не может до конца удовлетворить его, не может наполнить всю его жизнь, не может у голить его неизбывную тоску к странничеству.
В русской культуре странничество присутств) ет во многих жизненных событиях, в непосредственных философских интуициях, в облике великих людей. С позиций психологии феномен странничества можно представить как особого рода переживание физических актов, процесс поиска адекватных форм для эксцентричного самовыражения личности; социолога он будет интересовать как аспект структуры общественных связей и отношений; культурологом будет рассматриваться как архетипическая модель национальной идентичности. В то же самое время, исследование феномена русского странничества невозможно без этического анализа, ведь нравственные характеристики этого феномена высвечивают сущностный смысл данного явления в русской культуре, в частности, как один из актов нравственного самоопределения, составляющих, по словам Г. П. Федотова, «саму сердцевину нравственной жизни человека»".
Фетисов В. П. Земля и І Іебо. [Приглашение к разговору]. - Воронеж, 2004. - С. 4. 2 Федотов Г. П. В защиту этики. - М., 1998. - С. 330.
Сегодня за суетным мельканием стихийной жизни очень важно не забыть высокие идеи, которые волновали людей прошлых поколений, необходимо стремиться к «социализации» высоких ценностей во всех сферах деятельности человека. Феномен русского странничества представляет собой одно из наиболее значительных явлений, вскрывающих своеобразие духовности русского человека, анализ которого в настоящее время имеет важное воспитательное значение. В русском странничестве современник вполне может найти положительное откровение своих собственных духовных вопрошаний и нравственных поступков. Таким образом, пристальное изучение русского странничества в его духовной и нравственной феноменологии представляется сегодня весьма актуальной задачей для этики и культуры.
Степень научной разработанности темы. В современном мире наблюдаются разночтения понятия странничества: например, странничество часто приравнивается к бродяжничеству (а странники - ч>ть ли не к бомжам). В клерикальной среде под странниками понимаются люди, отошедшие от мирских соблазнов и безропотно переносящие все, что случится трудного на жизненном пути. В гуманитарных науках тоже не существует четкого представления о русском странничестве. До сих пор не написано ни одной работы, посвященной изучению данного феномена, хотя отечественные ученые обращались к этой теме не один раз.
В дореволюционной науке русское странничество было изучено мало, и недостаточно оценено научным сообществом. В основном тема «бродячей Руси» волновала писателей-путешественников, историков-бытописателей, беллетристов с этнографическим уклоном и фольклористов. Среди них стоит особенно выделить А. С. Гиляревского, А. В. Елисеева, С. В. Максимова, И. Г. Прыжова, М. И. Пыляева1, которые, сочетая
Гпляревский А. С. Древне-русское паломничество // Древняя и Новая Россия. -1878. - №2; Елисеев А. В. С русскими паломниками на святой земле весною 1884 года. - СПб., 1885; Максимой С. В. Бродячая Русь Христа-ради. - СПб., 1877;
5 строгий документализм с разнообразием форм повествования, описывали общинную организацию коллективов «странников божьих», их быт. нравы, психологию и своеобразное мировоззрение.
Наиболее интересные философские размышления об зі ом явлении встречаются в трудах религиозных мыслителей Н. Л. Бердяева, Б. II. Вышеславцева, И. А. Ильина, Н. О. Лосского, В. В. Розанова, Е. II. Тру-бсцкою, 1-І. С. Трубецкого. Л. И. Шестова, В. Ф. Эрна . В дискурсе русской философии странничество представлено в контексте национальной идеи России как духовный феномен, обнаруживаемый в различных слоях народа и выражающий сокровенные черты характера русского человека.
В классических работах видных богословов (И. Мейендорфа, Г. Флоровсконг) и историков церкви (И. М. Концевича, Г. П. Федотова ) анализируется философско-религиозная составляющая феномена русского странничества на всем протяжении его исторического развития.
В своем роде единственной попыткой дать целостный образ русского странничества является труд о. Сергия Сидорова «О странниках русской земли» 4. С. Сидоров собирал факты, известия, упоминания о событиях, связанных с жизнью странников, лично встречался и общался со многими интересными людьми. Однако его работа оказалась неоконченной, вследствие гибели автора в 1930-х годах. Это детальное описание
Прыжов И. Г. История нищенства, кабачества и кликушества на Руси. — М. 1997; Пыляев М. И. Старое житье. Замечательные чудаки и оригиналы. — СПб.. 2003. 1 Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века. - М., 2005; Вышеславцев Б. П. Этика преображенного Эроса. - М., 1994; Ильин И. А. Путь духовного обновления. - М., 2006; Лосский Ы. О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа - М., 1991; Розанов В. В. Метафизика христианства. - М., 2001; Гр>бецкой Е. Н. "Иное царство"' и его иска-іе.ііі в русской народной сказке. - М., 2003; Трубецкой Ы. С. Лекции по древнерусской литературе. - М., 1995; Шестов Л. И. Добро в учении і р. Толстого и Нищие (Философия и проповедь). - М., 2001; Эрн В. Ф. Борьба за Логос; Г. Сковорода. Жизнь и учение. - М., 2000.
~ Мейендорф И. Исюрия Церкви и восточно-христианская мистика. - М., 2000; Флоровский Г. Пути русского богословия. -Киев, 1991.
3 Концевич П. М. Стяжание Духа Святого в пуіях Древней Руси. - М., 2002; Федо
тов Г. II. Русская релшнозность. Средние века XIII- XV в.в. - М., 2004.
4 Сидоров С. О странниках русской земли. - М., 1999.
6 жизни русских странников так и осталось внешним, литературно-историческим, без достаточного внимания к нравственным основаниям феномена.
В советской научной литературе специально вопрос о русском странпичесіве по идеологическим причинам совершенно не поднимался. Однако такие ученые, как А. М. Панченко, Б. А. Романов, И. Я. Фроянов, Ю. И. Юдин1, путем анализа древнерусских текстов и былин истолковывали важнейшие источники знании о странничестве (в широком смысле этого слова). В трудах зарубежных историков этого же времени (М. Гард-запити. Ж. Ле Гоффа, и др.") идея странничества выступает как неотъемлемая категория в ментальносте человека средневекового типа.
В начале 90-х годов XX века интерес к феномену русского странничества снова возрос как в исторических, так и в религиозно-философских кругах. Вместе с тем, исследования по данной теме, в основном, посвящались «странническому согласию» — наиболее радикальному направлению в русском расколе. В работе А. И. Мальцева , продолжающей исследовательскую традицию А. И. Розова и И. Н. Харламова , в достаточном объеме приводятся подтверждаемые теми или иными соображениями описания характернейших черт русских «бегунов». Однако при всем достоинстве работы, следует отметить, что староверы-странники явление значительно более позднее, стихийное и обладающее сомнительной нравственной репутацией.
Сегодня одной из популярных проблем в изучении русской духовности является странничество к так называемым «почитаемым местам». В
1 Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. - СПб., 1999; Ро
манов Б. А. Люди и нравы древней Руси: Историко-бы ювые очерки. - М, 2002;
Фроянов И. Я.. Юдин 10. И. Былинная история (Работы разных лет). - СПб., 1997.
2 Гардзанити М. ''Хоженис" игумена Даниила в Святую Землю. Литература и бого
словие на Р>си XII века // Славяноведение. - 1995. - №2; Ле Гофф Ж. Цивилизация
средневекового Запада. — М., 1992.
1 Мальцев А. И. Староверы-странники в XVIII - первой половине XIX в. - Новосибирск, 1996.
4 Розов А. И. Странники, или бегуны в русском расколе // Вестник Европы. — 1872. -№11.
7 исследованиях специалистов по этнографии (Т. А. Бернштам, А. В. Буга-нова, М. М. Громыко, X. В. Поплавской, Т. Б. Щепапской1) рельефно представлены взгляды на традицию странничества в прошлом и ее связь с настоящим. В работах известных медиевистов (Ы. С. Горелова, В. П. Дар-ксвича, С. А. Иванова, М. В. Корогодиной, Л. ГГ. Найденовой, А. Л. Юрга-
нова ), опираясь на скрупулезный анализ небольшого числа дошедших до нас письменных источников, воссоздается коллективный портрет нравов эпохи средневековья, одним из главных героев которой был странствующий человек.
В современной философской мысли, представленной именами В. И. Авдеева, В. В. Варавы. Г. Д. Гачева, А. С. Папарина, В. Ш. Сабирова, С. Г. Семеновой. И. П. Смирнова. В. П. Фетисова, С. С. Хоружсго. Т. Вихавай-иена. А. Сэндоу, подчеркивается значимость для русского сознания идеи вечного движения «вверх». Русское странничество здесь рассматривается в качестве реальной альтернативы цивилизационной экспансии, в качестве манифестации морального протеста против смертности человека3.
1 Бернштам Т. Б. Приходская жизнь русской деревни: Очерки по церковной этно
графии. - СПб., 2005; Громыко М. М., Буганов А. В. О воззрениях русского народа.
— М., 2007: Поплавская X. В. Особенности православного паломничества в XX веке
// Исторический вестник. - 1999. -№1; Щепанская Т. Б. Культура дороги в русской
мифорит>алыюй традиции XIX - XX в.в. - М., 2003.
2 Иванов С. А. Византийское юродство. - М., 1994: Горелов Н. Царство Небесное:
Легенды крестоносцев Х1П - XIV веков. - СПб., 2006; Даркевич В. П. Аргонавты
Средневековья. - М., 2005; Юрганов А. Л. Категории русской средневековой куль
туры. - М., 1998; Найденова Л. П. Мир русского человека XVI - XVII в.в. (по Домо
строю и памятникам права). - М., 2003: Корогодина М. В. Исповедь в России в XIV
-XIX в.в.: Исследования и тексты. -СПб.. 2006.
1 Авдеев В. И. Становление философской культуры через систему этнически-влекущих образов. - Воронеж, 2003; Варава В. В. Этика исчезающей Благодати (опыт адогматического истолкования "'злого" в человеке). - Воронеж, 2003; Гачев Г. Д. Национальные образы мира. - М., 1998; Панарин А Православная цивилизация в глобальном мире. - М., 2003: Сабиров В. Ш. Русская идея спасения (Жизнь и смерть в р>еской философии). - СПб., 1995; Семенова С. Г. Гайны Царствия Небесного. -М.. 1994; Смирнов И. П. Генезис. Философские очерки по социокультурной начина-телыюсти. - СПб.. 2006; Фетисов В. П. Оправдание жизни. Утешение для пессимистов. - Воронеж, 2005; Хоружий С. С. Опыты из русской духовной традиции. - М.. 2005: Вихавайнен Т. Внутренний враг: борьба с мещанством как моральная миссия русской интеллигенции. - СПб., 2004: Сэндоу А. Самоопределение как проблема всеобщей истории // Человек. - 1993. -№6.
Интерес представляет работа И. Т. Касавина «Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассичсской теории познания»1, в которой человеческое бытие рассматривается как бытие-перемещение. Такие понятия как «миграция», «предельный опыт», «онтология пуги и местности» н др. интерпре гируются в качестве базового инструментария неклассичсской теории познания.
Несмотря на присутствие в историческом и философском дискурсах гемы «русского с гранничества», приходится признать, что целостное изучение данного явления специальным заданием научного сообщества не становилось. Идея систематизировать выводы предыдущих научных работ, расширить научное поле по данной проблематике, путем привлечения новых, до настоящего времени малоизвестных и архивных источников, выявигь универсальный смысл явления, обусловливает выбор темы исследования, его объекта и предмета.
Объект исследования. Феномен странничества в русской культуре.
Предмет исследования. Нравственное измерение русского странничества.
Цель диссертационного исследования состоит в том, чтобы выявить духовную природу и истоки русского странничества, определить его нравственное значение для человека в контексте целостного развития русской культуры.
В соответствии с целью диссертационного исследования нами были сформулированы следующие задачи:
рассмотреть специфические черты русского странничества, как духовной установки, мировидения и образа жизни русского человека:
выявить нравственное ядро русского странничества и его основные характеристики;
1 Касавин И. Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. - СПб.: РХГИ, 1998. - 408 с.
-определить смысл ценностей добродетели и ценностей состояния, характеризующих феномен русского странничества;
-определить место и роль русского странничества в современном мире.
Методология исследования. Постановка проблемы и связанные с се реализацией цели и задачи исследования определили методологическую базу работы. Методологической основой диссертации послужило положение о том, что этика имеет двойственную описательно-нормативную природу. В области нравственности никакой факт не существует отдельно от нормы; норма же. в свою очередь, осуществляется фактически, выступая, главным образом, как ценность. По словам современного этика А. А. Скворцова. нравственность следует понимать не как совокупность іребованиП а как осознанную границу человечности, заданную фундаментальными ценностями1.
В диссертационном исследовании мы руководствовались положениями аксиологической этики, задача которой состоит в поиске ценностных оснований для жизни. Во-первых, это позволило одновременно описывать факты (как человек ведет себя); во-вторых, позволило теоретически обосновывать идеал (как человек должен вести себя). В своей работе мы необходимо обращались к этимологическим, этнографическим, историческим наблюдениям, коюрые помогали открыть условия, влияющие на поведение и нравы человека. Системный подход позволил рассматривать интерес}ющее нас явление в диалектическом единстве, дал возможность представить предмет исследования во всей полноте.
Главным исследовательским приемом выступал историко-философский метод, соединяющий в себе дедукцию, когда из основания выводятся следствия и индукцию, когда от частных фактов делается переход к общему основанию. Такая профессиональная техника позволила со-
1 Скворцов А. А. Нравственная философия в России: современное состояние // Нравственная философия в России: состояние и перспективы. - Воронеж. 2005. - С. 11.
10 вокупио применять налчпып синтез и анализ; при этом особая роль отводилась дескриптивному методу анализа, суть которого заключается в установлении факта путем извлечения его из эмпирически фиксируемой целостности. Конкретно — мы обращались к свидетельствам, которые дошли до нашего времени и содержат в себе какие-либо сведения, прямо или косвенно относящиеся к русскому странничеству. За основ\ полагались источники XIX века и начала XX века - периода, обеспеченного массовым материалом. В своем исследовании мы опирались на разнообразные по жанровым признакам тексты: богословские, агиографические, церков-но-дидактические. народно-апокрифические, фольклорные, художественные, публицистические и философские. При этом основным критерием отбора материала была не художественная ценность источника, а его философская и культурная значимость.
Научная новизна диссертационного исследования заключается в целостном этико-философском анализе и реконструкции феномена русского странничества, в основе которого - духовно-нравственный идеал добра и самосовершенствования, осуществляемый через подвижнический опыт и аскетический образ жизни.
Положения, выносимые на защиту:
В диссертационном исследовании на основе этико-философского анализа определены духовно-нравственные и социальные характеристики феномена сіранничества. Показано, что феномен странничества является не просі о свойством какой-то отдельной группы людей (например, паломников), но выступает как общенациональная нравственная черта.
В исследовании обосновано, что духовная практика странничества есть несомненный факт религиозной и нравственной жизни русского народа. В глубочайшем понимании, странничество это явление, открытое к глубинным этическим проблемам. Если убрать из него философское во-прошание, духовную тревогу, жажду свободного выбора, искание истины и нравственной правды на земле, то в нем ничего не останется.
В диссертационном исследовании выявлено, что феномен странничества выступает как пограничное явление, связанное с выбором «доминантных» установок поведения на пути практического постижения добра. Главный субъект действия - странник: человек, который не желает жить в мире } становленных социальных отношений, в состоянии «усредненное і и», а стремится максимально полно практически реализовать свои духовно-нравственные поіенцпи.
В исследовании определено, что феномен русского странничества предстает как нравственно-возвышенное явление, возникшее на почве русской культуры. Образ жизни и духовно-нравственный опыт русского странничества мотивирован духовным миропониманием, нравственными ценностями: справедливостью и милосердием. Странники — это люди религиозно-восторженного склада, которые определяют свой образ жизни и систему ценное і ей через странствия к святым местам в поисках нравственного идеала. Их целеустремленное і ь, аскетизм и подвижничество во имя абсолютной правды коренным образом отличается от «странствий» мигрантов и эмигрантов, туристов и простых бродяг, бомжей, чей маршрут проложен из одной точки в другую исключительно по «горизонтальной оси».
В диссертационной работе раскрыто, что феномен русского страп-нпчесіва представлен как органический синтез внешнего и внутреннего сіранничества. В своих высших проявлениях русское странничество - это не просто «хождение» в пространстве, но духовно-нравственное «восхождение», путь которого в русской культуре связан с лестницей христианского подвига. В своем подвиге русский странник демонстрирует мужество в преодолении угроз материального плана и умеет обходиться без жизненного «успеха» ради ценностей высшего порядка.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Основные теоретические выводы, полученные в результате проведенного исследования, могут использоваться для расширения предметного поля
12 этики, для дальнейшей разработки в рамках исследований по этике, религиоведению, философии религии, нравственному богословию, культурологии. Э'ШОЛОГИИ.
Результаты диссертационного исследования могут быть полезны для работы по нравственному воепшанию, а собранные сведения — в иа-учно-педагогическоп деятельности. Отдельные положения работы могут использования в учебном процессе при чтении курсов социальной философии, философии, этики, миологии, культурологии, а также при подготовке вариативных и факультативных курсов по проблемам традиционной к} лыуры России.
Апробация работы. Диссертационная работа обсуждена па кафедре философии Воронежской государственной лесотехнической академии и рекомендована к защите в диссертационном совете по специальности 09.00.05-этика.
Основные идеи исследования представлены в докладах на областной научно-практической краеведческой конференции «Воронежское краеведение: традиции и современность» (г. Воронеж, 2005 г.); па межвузовской научной конференции «Нраве і венная философия в России: состояние и перспективы» (г. Воронеж, 2005 г.); на межв\зовской научной конференции «Современная Россия: забвение Абсолютов» (г. Воронеж,
г.); на научно-практических XVII Болховитиновских чтениях (г. Воронеж, 2006 і.); на региональной научной конференции «Человек и общество XXI века в условиях новой техногенной цивилизации» (i. Воронеж.
г.); на региональной научной конференции «Международные отношения в глобализирующемся мире» (г. Воронеж, 2008 г.)*; на городской научно-методической конференции «Культурология: пересечение научных сфер» (г. Воронеж, 2008 г.); на этико-философском семинаре им. Андрея Платонова «Русская философия сегодня (идеи и направления)» (г. Воронеж. 2008 г.).
Отдельные положения и обобщения диссертации изложены в ряде сіаіей, опубликованных в научной печати, общим обьемом 3,6 п.л.
Объем и структура работы. Диссертация состоит нз введения, трех глав, содержащих девять параграфов, заключения и библиографического списка использованной литературы, состоящего из 202 наименований. Общий объем диссертации 143 сіраницьі машинописного іекста.
Понятие странничества: историко-лингвистический анализ
В мифопоэтическом представлении пространства у любого народа центр и путь оказываются его основными элементами. Гем самым, спонтанный жизненный опыт, обретая свое кумулятивное и концентрированное выражение в мифологии, особенно подчеркивает стимулирующее воздействие на человека новых земель, независимо от качественных особенностей территории. В своей книге «Постижение истории» А. Тойнби приводит массу свидетельсів философии и религии, указывающих на то, что усилие, направленное па освоепие «новых земель», само по себе есть стимул. Эти прозрения, данные, к примеру, библейским мифом «Исход из Египта», на практике подіверждаютея историческими документами, согласно которым выход на новые основания порождает сильный эффект.
С достаточной уверенностью можно сказать, что человеку от природы присущ «инстинкт поиска»; а неземная тяга вдаль отвечает его общим потребностям и интересам. Это становится особенно очевидным, когда вспоминается тот факт, что писать о путешествиях — очень давняя іради-ция. Целью самого путешествия и его описания являлось о і крыше «нового/чужого» и глубинное познание своей сущности. В многочисленных сагах «аргонавты» делали одно общее дело - бросали вызов сепаратизму и могущественному «духу местности», смело нармиая обычный ход жизни, несмотря на предостережения «мудрецов» и обывательского здравого смысла. Они стремились победить косность повседневного уклада жизни и «встряхнуться». Как отмечает ученый Н. Р. Суродина, путешествие является одним из основных культурных сюжетов, возникших в древности и сохранивших свою актуальность в нашу эпоху [157].
Одним из первых культурных проявлений человека стало движение от места к месту (позже еще и с возвращением - «туда и обратно»). Путешествие способно удовлетворять «исконные человеческие желания»; его триединая функция: открытие, объединение, испытание. В обстоятельствах, когда коллектив впадал в кризис, именно путники возвышались до уровня вождей, указывающих другим место, где они могут устроиться иначе, чем прежде. Они вынуждали принимающую их общину отречься от своей истории и заново начать ее, как бы обращая бег событий вспять. Не случайно каждая деталь в словах визитеров поначалу казалась их собеседникам беспрерывной антитезой того, к чему они привыкли у себя на родине [152: С. 117].
В каждой культуре, как и у отдельно взятой личности, имеется «свой» масштаб и) гешествий, значение которого ограничено ее пределами. В коллективном сознании русского народа неизменно и ощутимо присутствует единый концептуальный комплекс, связанный с идеей «странствия» и не встречающийся в таком виде больше нигде. В этой совокупности понятий, образов, символов и моделей поведения очень наглядно проявляется определенная духовность русского человека, и достаточно полно осуществляются его бессознательные возможности. На протяжении всей русской истории странствия притягивали людей самых разных по внешности, роду занятий, чертам характера; с разными внутренними дарованиями, духовными наклонностями и нравственными идеалами.
В термине «сіранствие» содержится огромный запас понятий, продуманных и прожитых не одним поколением людей. Первоначально странствие указывало па проникновение в сопредельные миры, включая и мир вертикальный, о чем свидетельствует этимология слова. В основании слова лежит индоевропейский корень ster. соответствующий таким значениям, как «расширять», «распространять». Общеславянское слово «сторона» оказывается родственным словам «простор», «простереть»: др. ипд. - strnati, slronti («сыплет», «усыпает»), греч. - оторуирд («расстилаю», «осыпаю»), лат. -sterno, slravi, stratum («сыпать», «стелить»), др.-в.-нем. -sterna («лоб», может быть первоначально «вверх», как нечто противоположное низу) [164; С. 234]. Значения образованных от праславянского элемента слов, при всем их разнообразии, не выходят из круга следующих смежных представлений: изменения движения в направлении от середины; противоположности одного состояния поверхности другому.
В наречиях общего славянского языка закрепляется форма «сторъ» со значениями: «бок», «каждый из двух противников», «земля», «край» [189; С. 206]. Кроме слова «страница» все производные от «сторона» распадаются на две семантические группы: 1) когда речь идет о дальнем пути, о чужбине; 2) когда речь идет о чужом, чудном, необычайном.
В глаголе «сгоронничать» эти оба значения сливаются в одно: жить или работать вне дома, держаться в стороне, не вмешиваясь в общие дела. В ходе времени сама форма подвергается определенной трансформации, и получается слово весьма знакомое даже современникам — «странствовать» («не жить на одном месте»). Как действие по глаголу странствовать образуется слово «странствие» и однокоренное ему - «странствование», обозначающие дальнее путешествие из одной местности в другую, жизнь в постоянных переездах [42]. В древних текстах, где слово выступает эквивалентом греческого - ,є\;і оц.ш и латинского - peregrination em («гостить па чужой стороне»), семантическая емкость лексемы особенно отчетлива [117; С. 670].
В древнем литературном языке словом «странный» обозначались «чужая сторона», «чужой народ». Позже в народной среде происходит переосмысление слова «странный» до нынешнего значения - чудный, удивительный, невероятный, чрезвычайный, особенный, изумительный. По замечанию современного ученого Т. В. Цивьян, русский человек понятие «другого», в первую очередь, распространяет на тех, кто не принадлежит к данному пространственному л оку су - к иностранцам [187; С. 65]. Чуже 7 земец эго тог, который, странствуя, пришел из другой страны, поэтому он и сам странный, то есть необычный, непохожий на других, что может быть чревато неожиданностями.
В дальнейшем разворачивание внутренней формы лексемы предполагает не только объяснение, но и оценку этой «другости», которая детально разрабатывается по разным критериям. В противопоставлении «свой/чужой» основным является «оценочный» критерий: «хороший/плохой», «верный/неверный», «добрый/злой» - оппозиции, которые, в зависимости от обстоятельств, могут быть переориентированы в каждом конкретном случае. Например, странником может называться отчужденный или отлученный от чего-либо человек, внезапно сделавшийся изгоем на своей родине [153; С. 628]. В другом случае, к странникам может относиться человек, обладающий определенной харизмой, необычайным свойством, редким качеством - «страннонравием». В народных легендах такими чудесными странниками часто выступают неузнанный Бог и Его святые спутники, которые обходят землю и испытывают людей на добрые дела. В образе нищенствующего странника низовым народным сознанием выводится один из самых почитаемых святых - Николай Угодник, покровитель «плавающих и путешествующих».
Философская идеализация странничества в русской общественной мысли
В дискурсе русской общественной мысли странничество предстает: во-первых, как героическое поведение; во-вторых, как массовое поветрие, объединяющее в себе религиозные порывы с профанной деятельностью. Одним словом, сіранничеспю в России описывалось в исчерпывающей полноте со всеми теми потенциями, которые были присущи этому явлению в Новое время. Самый очевидный пример философской идеализации странничества представлен в работе Н. Бердяева «Душа России». Автор определяет странника как свободолюбца, который никогда не оседает па чем-то зыбком, не прикрепляется ни к чему мирскому, но всегда ищет абсолютной правды. «Странник самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная, он не врос в землю, в нем нет приземистости» [9; С. 12].
В своей другой знаменитой работе «Судьба России» Н. Бердяев странничество выводит из противоборства духовной сытости и духовного голода. По словам философа, русский народ в своих низах погружен в земляную стихию, но на вершинах жаждет абсолютного и не мирится, ни с чем относительным. Натуралистическая насыщенность дается пассивной отдачей себя женственной стихии, а жажда божественной правды на земле, как на небе — освобождением мужественного начала личности. «В самых высших своих проявлениях русская душа — странническая, живущая в чаяниях сошествия с неба сверхземного добра» [12; С. 142].
В сочинениях, посвященных национальному характеру русского народа, часто религиозное странничество связывается с поискам абсолютного добра. Совершенное добро это добро без всякой примеси зла, которое осуществимо лишь в Царстве Грядущем, где его члены творят абсолютные ценности - блага неделимые и неисгребимые. Как отмечает другой оіечсствепньш мыслитель Н. О. Лосскин. русский народ обладает особенно чу і ким голосом совести, зорко подмечая несовершенство всех своих поступков, нравов, учреждений и не находя удовлетворения в них. В качестве примера искания абсолютного добра, философ приводит русских странников, идущих на богомолье в святые места, к прославленным очагам святости [81; С. 360J.
Эта особенность указывает на отличие реального феномена русского странничества от той философской идеализации, которая впервые была предпринята Д. С. Мережковским, связавшим воедино странников («здешнего града не имеющих, Вышняго Града взыскующих») с «чувством конца». По замечанию же другого философа Г. Шпета, русская мысль «утопична насквозь», поэтому вес, что попадает в поле ее зрения, непременно проверяется с точки зрения «всемирных задач» [196; С. 37]. В действительности, русские странники были абсолютно уверены в реальном существовании Обетованной земли - преображенного (или приближающеюся к этом)) пространства Царства Небесного на земле. Поэтому смысл обретения Святой Ру си заключался не в ее земном строительстве, а в се поисках - странствованиях по земле. Святое царство уже реально существует па земле в готовом, завершенном виде, и для его достижения достаточно совершить богомолье в эту Святую землю.
Русская одержимость в поисках «иного царства» могла облекаться в разные формы. Исследуя «фольклорную геологию» русской души, мыслитель Е. П.Трубецкой устанавливает иерархическую типологию искателей и искомых ими ценностей. Он замечает, что все сказочные герои стремятся найти «лучшее место» в мире земном или в мире надземном, но при этом каждый предъявляет к нему свои требования. Нравственность как раз и проявляется в конкретном понимании той бедности, от которой ищут спасения. В зависимости от степени и подобия образу Божию или, напротив, от степени его искажения в человеке строится иерархия целей поисков «иного царства».
В числе искателей низшего духовного порядка есть герои, которые не поднимаются над житейским материализмом. Они живу г вековечноіі мечтой о «сытом рае», о даровом богатстве, которое само собою свалится им в рот без всяких \силий с их стороны. В соответствии с сугубо материальными ценностями «иное царство» должно быть явлено в одночасье, без всяких промежуточных этапов, прямо здесь и сейчас. Крайним выражением апофеоза «вульгарного» идеала служит сказка об одном старике, который внезапно получил возможность слазить на небо, но использовал ее лишь для того, чтобы там наесться, напиться и спать завалиться. В итоге единственным уделом старика стало болтание между небом и землей на фантастической веревке из тонкой паутины; а неизбежным концом его странсі вий -топкое и грязное болото [162].
На высшем духовном уровне сказочные искания связаны с иным вдохновением, которое поднимается над житейскими вожделениями. Внешние нестроения здесь только предисловие к тому, чтобы начать движение. Главное — момент, когда герой вдруг теряет свое душевное равновесие и загорается тоской по раз увиденной красоте. Пробуждение этой неодолимой силы вызывает непосредственно поиски объекта недостачи, который невольно посылает о себе некоторую весть, являясь мгновенно и оставляя яркий след. По меткому выражению И. Ильина, такие искатели по весям и долам устремляются в своеобразное странничество к волшебным и мудрым краям, чюбы обрести там некие дары [57; С. 45].
Русская сказка хорошо знает эти высшие формы духовного поиска иного царства, составляющие непреходящую ценность русского искания последней правды, постижение которой связано с преодолением собственной самости, где сам процесс творческого поиска становится даже важнее искомого состояния. Всегда этот мифологический взлет над действительностью приобретается великими жертвами: совершением неимо верных подвигов и преодолением несчетных препятствий. Например, для преодоления бесконечного расстояния герой запасается различными волшебными предметами, в частности, тремя парами «железных башмаков», тремя «железными посохами», тремя «железными просвирками». Как отмечает русский философ Л. П. Карсавин, у русской лени обязательно есть границы: «косность не может быть постоянным состоянием духа, и стремление к Богу выражается в бессознательном стремлении к дея-іельности[62;С. 298].
В р)сской общественной мысли странничество связывается не только со стремлением к определенным знаниям, но также с поиском истины о том, как жить в этом мире. Всякая бесприютность рассматривается как вариант экстремальной ситуации, когда вопросы о смысле жизни, о добре и зле приобретают особую остроту и актуальность. Отечественный философ В. И. Авдеев «дорогу» рассматривает как опорный образ для развития программы путничества. Суть этого этнически-влекущего образа сосредо-ючена в формуле: «Я не знаю, но дорога знает» [1; С. 19].
В произведениях А. П. Чехова дана художественная философия дорожной жизни, понимаемой как отстаивание своего права на широкий простор для приложения своих сил [190; С. 79]. Часто дорожное испытание напрям)ю связывается с нравственной дилеммой, которая в фольклоре формулируется в вопросе: как прожить свой век — «по Правде или по Кривде»? Эта мысль была высказана также в «Хождении за три моря Афанасия Никитина». Странствия на чужбине убедили автора в том, что «верный путь» можно не только найти, но и потерять; а если его теряют, то человек погибает. «Горе мне окаянному, - вопиет путешественник, - с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути пойду.... Наставь меня, господи, на путь правый, ибо в нужде не был я добродетелен перед тобой...» [181; С. 105].
Нравственный опыт странничества русских религиозных подвижников
Переходя от исторического описания к анализу, мы, прежде всего, должны убедиться в правоте следующего взгляда: русское странничество, в самом деле, — явление иного рода, нежели общеизвестные религиозные подвиги. Для того чтобы иметь возможность отличать странничество от родственных ему явлений, необходимо обратиться к более детальному изучению свойств странничества, по уже внутри самих этих практик.
В чистом своем виде странничество присутствует в религиозном подвижничестве, паломничестве и юродстве, в качестве «примыкающей стратегии». В некоторых случаях странничество входит в другие подвиги, как обязательный: многие чтимые на Руси «рабы Божий» проходили странствия по весям и градам раньше, чем «просиять» как преподобные и юродивые. Составленные в их честь духовные стихи и гимны воспевают их скитания, которые противополагаются обыкновенным путешествиям. Здесь странничество характеризуется большой степенью напряженности воли и устремленности к истине, что особенно благоприятно для его описания.
Самой большой наглядности духовная красота странничества достигает в религиозном подвижничестве и лежащей в его основе тайне иночества. В обыденном понимании иночество представляется как непохожесть, оригинальность, избранничество, «иночеловеческое» - в смысле неизъяснимого, потустороннего. В философском понимании, по замечанию отечественного философа С.С. Хоружего, «иночество» означает поиск человеком способов, как провести свою жизнь иначе, чем остальные. «Независимо от того, связывается ли путь подвига только с монашеством или нет, он всегда мыслится как исключение и исключителыюсть, как нечто, радикально отличное от пути всех - недаром именно этот аспект стал главным в мирском значении слова» [183; С. 76].
В русском языке синонимом слова «инок» чаще всего выступает слово «подвижник», указывающее на человека, который добровольно проходит краткую жизнь страданий и лишений, всеми силами стремясь выйти к иному порядку, свободному о г привычной подчиненноеги миру. Поэюму подвижничество, в буквальном смысле, может воплощаться не только в монашестве, как чисто внешнем укладе жизни, но шире по своему объему и глубже по смысл}. Подвиг означает вообще поступок, специально и строго направленный к достижению совершенства и непосредственно связанный с жертвованием всем, что касается личной жизни и личного благополучия. По замечанию современного эгика В. П. Фетисова, «по-движничество» - это образ жизни и действий силы духа, которые возвышают «идущего» над объективной реальностью. «Оно выводит его за пределы этого мира и прежде всего за пределы пространственно-временных ограничений» [172; С. 13].
Главной чертой религиозного подвижничества можно назвать наличие в нем таинственной устремленности вдаль. Метафизическая жажда необыкновенного - это именно то «нравственное зерно» в иночестве, которое «ошеломляет» окружающих людей своей новизной и странностью. В своих работах русский мыслитель В. В. Розанов неоднократно называет иноков «людьми лунного света», подчеркивая тем самым амбивален і ную природ) их подвига. Инок до самой своей кончины поставлен в пограничные условия, как сопричастник и поборник бессмертного добра на земле.
История восточного православного монашества свидетельствует о том. что первоначально религиозные подвижники представляли собой самостоятельных ревнителей и иска і елей Царствия Божия. Эти люди были готовы во всякий час своего земного «странствия» встретить Хрисіа, своего Жениха, чю естественно предполагало наличие у них необыкновен ной нравственной чистоты. Забота христиан о строгости нравов и чистоте нравственных чувств доходила порой до того, что они избегали любых увеселений языческого характера. Поскольку христиане оказались не нужны мир\. они начали с хода от него, на каждом своем тагу подвергаясь страданиям и гонениям ради правды. На дорогу людей «выталкивали» воспоминания о евангельских событиях, когда Господь Иисус Христос во время Своего пребывания на земле совершал изумительные чудеса под видом убогого сіранника, не имеющего «где главу подклонить».
Со временем христиане так приспособились к разрыву с миром, что уже не захотели «мира», когда последний стал с ними примиряться. Полюбив уединение и молигву. они стали без печали покидать внешний мир и удаляться от многолюдства, которое препятствовало нерассеянному и чистому провождению земной жизни. Граждан, «презревших» свое отечество, свой род и «оставивших» мир не ради «стоической» простоты, а ради богомольных странствий по «пещерам и расщелинам», стали называть «аскетами». Само понятие «аскеза» - греческого происхождения; первоначально данный спортивно-технический термин употреблялся для обозначения физической закалки, которую накануне ответственных соревнований в обязательном порядке проходили все атлеты. В александрийском богословии данное понятие обрело нравственный смысл и стало употребляться для обозначения разработанных в христианских общинах упражнений духовной тренировки. Приемы воздержания и целомудрия, устранения от себя «вещественных смущений» и «общественной молвы» считались необходимыми для последовательного очищения души.
Новая эпоха спокойного и мирного жития, сменившая героический период вынужденного скитания, потребовала и нового образа странничества. Мученический порыв сменился добровольным самоотречением от мира: великим исходом из городов. Сохранившие ревность первых времен христиане разрывали общение с теми, кто вел распущенный образ жизни, чтобы па свободе упражняться «самим по себе» в подвигах, некогда уста новленных апостолами вообще для всей церкви. В скором времени они окончательно отделились от общей массы верующих, уклонившись от супружества и от участия в жизни общества. Как отмечает историк церкви И. Мейендорф, это был своего рода мирный протест против обывательской дремоты, в которую погрузилась церковь, когда стала активно пользоваться щедротами «сильных мира сего». «Перед лицом теократических притязаний христианской Империи монахи утверждали, что Царсіво Божії е есть Царство будущего века в Истории; оно не есть социальная или политическая реальность, но само присутствие Бога» [87: С. 281].
Аскетическое начало в русском странничестве
С нашей точки зрения, раскрыть многомерность этического содержания феномена странничества в контексте различных сфер нравственного опыта человека позволяет обращение к учению о добродетели, предпринятому В. С. Соловьевым. В своем фундаментальном труде «Оправдание добра: Нравственная философия» известный мыслитель термин добродетель употребляет в широком смысле — как совокупность трех общих моментов нравственности: хорошего естественного качества, нормы или осуществляемого в жизни идеала и нравственного блага, как их следствия. Вся область возможных нравственных отношений человека (к том . что ниже его, что равно ему и что выше его) исчерпывается триадой нравственных способностей (стыд, жалость и благоговение). Каждое из этих трех чувств можно рассматривать как добродетель: по отношению к стыду она выражена в стыдливости, по отношению к жалости — в сострадательности и по отношению к благоговению - в благочестии. Следовательно, нормальные отношения определяются как господство над материальной чувственностью, как солидарность с живыми существами и как внутреннее подчинение сверхчеловеческому началу [147; С. 83J.
Нравственная оценка определяется не психологическим качеством волевых и чувствительных состояний человека, а каждой из трех норм отношения к предмет}". В первом случае, добро должно достигаться «делом писаного закона в сердцах людей» - через избавление от противоестественных пожеланий и страстей. Во втором случае, добро должно достигаться «делом естественного закона» - через равноправие по равночестию для всех людей. В третьем случае, добро должно достигаться «делом духовного закона» - через стремление уподобиться Абсолюту. Таким образом, нравственность должна представлять собой реакцию скрытой целости человеческого существа против индивидуального разделения по полам, раздробления человечества на множество противоборствующих друг другу эгоистических особей и отделения человека от абсолютного средоточия жизни.
В сфере первого начала нравственности поступки человека должны соответствовать чувству стыда, указывающему на сверх-животное значение человека. Главное задание человека состоит в том, чтобы животную жизнь сделать потенцией духа и осуществить во всем человеческом бытии разумную идею добра. С точки зрения соловьевской этики добродетели, дух и инстинкт не противоположны друг другу, так как дух есть высшее естество инстинкта, а инстинкт есть элементарная, но органически целесообразная сила самого духа. Дух человека должен побуждать и вести инстинкт, а инстинкт не должен предаваться своим разнузданным влечениям. Человек, который жаждет «духовности инстинкта», должен заботиться об обогащении своего опыта, то есть о разыскании в жизни того, что придает ей высший смысл. Следовательно, первая добродетель состоит в том, чтобы человеку быть странником в этом мире, то есть относиться к земным благам, как к чуждым себе.
Согласно распространенному еще в архаических обществах представлению, тот, кто стоит, всегда ограничен какими-нибудь горизонтами. По замечанию философа И. Ильина, все люди делятся на две большие категории: одни довольствуются в своей жизни наслаждениями или пользой; другие чувствуют себя предстоящими чему-то высшему, призванными и ответствепными. Противоестественное для человека стремление к избыточному покою, однообразная и довольно ленивая жизнь приводят к психо-физиологической и моральной его деградации. Наоборот, когда телесное начало выполняет свое истинное назначение — служит орудием высших д ховных энергий, нравственное самочувствие человека только усиливается.
В своей основе такое про гивопоставлепие имеет оппозицию устроенного быта и бытия; повседневных забот, накоплений и нравственной мотивации, связанной со стремлением к свободе. По замечанию современною ученого И. Т. Касавина, миграционное сознание, в целом, формирует идею «пути» как руководимого собсгвенной волей движения за пределы, задаваемые непосредственно окружением [65; С. 290]. Природа р сского странничества такова, что ставит человеческому довольству высокие преграды, исключая почти всякую возможность наслаждаться хотя бы минимумом земных радостей за пределами «своего» круга. Трудность такого пути есіь его постоянное и неотъемлемое свойство. По большому счету, двигаться по пути, преодолевать его - уже есть подвиг, подвижничество со стороны идущего.
Русский странник представляет собой тип человека «открытого пространства», «незамкнутого морального локуса», миграция которого определяется движением к самосовершенствованию. Как замечает известный философ М. Н. Громов, именно тяжкие испытания души и плоти дают духу «глубоко выстраданный экзистенциальный опыт, недостижимый в комфортной обстановке» [38, С. 56]. В условиях «выключепности». из привычного жизненного уклада человек остается один на один с крайне жесткими обстоятельствами, но именно они выковывают его характер. Наоборот, обыватель, как правило, предпочитает ценность дома, так как тот, будучи замкнутым пространством, ассоциируется исключительно с местом личной безопасности. Здесь удовлетворение собственных потребностей в «повой земле» ограничивается естественными житейскими потребностями.
С точки зрения этики добродетели, искание лучшей жизни, в кото-рои уже не будет лишений, есть искание жизни, в которой не будет и свободы, а будет порабощение и жизненный провал. Человек, который постоянно трепещет за свои удобства и вечно думает о своих убытках и о вожделениях текущей минуты, всегда будет завистлив и заражен ненавистью. Как замечает Н. Бердяев, в состоянии переживания сильного страха перед отнятием благ жизни, человек обыкновенно забывает о всякой высоте и соглашается на безнравственные поступки, гнусность и пошлость. В мире пошлости происходит освобождение от страха не через движение вверх, а через падение вниз [10]. Наоборот, содержание русского странничества составляют неземные, неотмирные ценности.
Русский странник, презирая имущество и земную славу, ежедневно перенося множество опасностей, тем самым, показывает, что занят поиском абсолютно другого. Его тоска есть устремленность вверх, представление о высоте бытия, от которой человек оторван. Поэтому он может сказать о себе, что ничего не имеет, и все имеет: все имеет, и ничего у него нет. В русском странничестве «житейский аппетит» всегда бывает обманут; но в этом житейском разочаровании скрывается тайна высшего очарования, достигаемого подъемом над действительным, которым нельзя пресытиться. Если страх превращает человека в тварь, которая вымаливает себе возможность передышки и относительного покоя, то притяжение божественной высоты освобождает от страха и порождает «священный трепет».