Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Мещанское сословие и община 16
1. Происхождение сословия и общинной организации мешан 16
2. Мещанская община в российском законодательстве второй половины XIX - начала XX в. 26
Глава II. Мещанские сходы 36
1. Статус и организационная структура сходов 36
2. Сход в жизни обшины 56
Глава III. Общинные исполнительные органы 77
1. Старосты и управы 77
2. Комиссии и попечительные советы 101
Глава IV. Функции мещанских общин 108
1. Контрольные функции 108
2. Хозяйственно-экономические функции 121
3. Функции социальной помощи 133
4. Организация религиозного и праздничного быта 148
Глава V. Взаимоотношения этнических групп в мещанских общинах 160
Заключение 170
Рисунки и таблицы 174
Приложения 186
Источники и литература 208
Сокращения
- Происхождение сословия и общинной организации мешан
- Статус и организационная структура сходов
- Старосты и управы
- Контрольные функции
Введение к работе
Т^ азвитие этнографии русских в последние десятилетия показыва-Л. ет необходимость изучения не только сельского, но и городского вариантов бытовой культуры русского. Ведущая роль города в жизни общества вполне очевидна, бесспорно то огромное влияние, которое он оказывает на все стороны жизни народов. Город, помимо того, является важнейшим механизмом проникновения в культуру общества и введения в традицию новаций.
В Среднем Поволжье, районе сравнительно поздней русской колонизации, где сеть русских поселений существует с середины XVI в., роль городов была особой.
Урбанистическая культура края складывалась, начиная с указанного времени, на основе городских и частично сельских традиций, принесенных русскими переселенцами. Возникая как русские поселения, города сыграли необычайно важную роль в формировании культурной среды всего поволжского региона. Они существенно повлияли и на культуру русского села, и на культуру нерусских народов. Последними, как показывают исследования в первую очередь заимствовалась не просто «русская культура», а культура городская, связанная с русскими этническими традициями, подвергшимися существенной переработке в специфических условиях города.1 Русская городская культура, как более высокая, была одинаково привлекательна и для татар, и для чувашей, и для марийцев, проживающих в городе и его ближайшей округе. Без учета этнокультурных особенностей городских групп русских Среднего Поволжья невозможно решать задачи по изучению динамики русской культуры региона в целом, невозможно всерьез говорить о взаимовлияниях русских и нерусских народов.
Воробьев Н.И., Казанские татары. Этнографическое исследование материальной культуры дооктябрьского периода, Казань, 1953; Зорин А.Н., Уездные города Казанского Поволжья. Опыт историко-этнографического изучения планировки, Казань, 1989; его же, Застройка и экология малых городов. Опыт историко-этнографического исследования, Казань, 1990; его же, Горожане Среднего Поволжья во второй половине XVI - начале XX в., Казань, 1992.
Русское население Среднего Поволжья стало объектом истори-ко-этнографического изучения в очень позднее время. В дореволюционный период этнографы были сосредоточены на изучении финских и тюркских народов, а традиционная культура русских воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Считалось, что русские достаточно изучены в областях своего исконного проживания. В довоенное советское время «русские» были почти запретной темой. В середине 1940-х гг. стало наконец возможным перевести вопрос об этнографии русских Поволжья в практическую плоскость. Первым идею изучения русского сельского населения Среднего Поволжья выдвинул известнейший этнограф Н.И. Воробьев. Наиболее крупные труды были написаны в 1960-1986 гг. Е.П. Бусыгиным и Н.В. Зориным.2 С начала 1980-х гг. стала очевидной необходимость исследования городской культуры региона по сопоставимым программам.3
Между 1989 и 1992 г. были изданы три монографии А.Н. Зорина,4 характеризующие русский город Среднего Поволжья как поселение: формирование и структура населения, экономика и занятия, процессы планообразо-вания, функциональное зонирование селитьбы, характер застройки, нормы благоустройства и экологии.
Подход к городу, выработанный в 1981-1992 гг. в рамках этнографической школы Казанского университета несколько отличался от подходов представителей московско-ленинградской академической науки, стоявших у истоков отечественного этно-исторического городоведения.5 Впервые была
2Авторами исследований о поволжских русских являются также Л.И. Зорина, Н.Н. Кучерявенко, Е.В. Михайличенко, Л.С. Токсубаева, Л.П. Шабалина, Л.Ф. Банцирева, Н.В. Лештаева и некоторые другие.
3Стоит сказать, что еще в 1844 г., когда никто не помышлял о «городской этнографии» как таковой, профессор Казанского университета, профессиональный врач и этнограф-любитель К. Фукс написал работу о татарах, используя преимущественно городские материалы. Более чем через сто лет, в 1953 г., Н.И. Воробьев в фундаментальном исследовании о татарской материальной культуре, особо выделил городские материалы, без учета которых было невозможно получить представление о происходивших в ней процессах. 4См. работы, указанные в сноске № 1.
5Рабинович М.Г., О древней Москве, М., 1964; его же, Некоторые проблемы этнографического изучения русского феодального города, М., 1964; его же, Очерки этнографии русского феодального города, М., 1978; его же, Очерки материальной культуры русского феодального города, М., 1988; его же, К структуре большой семьи у русских горожан в начале
XVIII в. (по материалам центральных областей РСФСР) //Русские: семейный и общест
венный быт, М., 1989, с.84-90; Жирнова Г.В., Русский городской свадебный обряд конца
XIX - начала XX в. //СЭ. — 1969. — № 1. — С. 48-58; ее же, Брак и свадьба русских горо
жан в прошлом и настоящем, М., 1980; Анохина ЛА., Шмелева М.Н., Быт городского на
селения средней полосы РСФСР, М., 1977; Рабинович М.Г., Шмелева М.Н., К этногра-
изучена вся совокупность одноранговых (уездных) городов компактного ис-торико-этнографического региона — до этого изучался или один отдельный город — Москва, Петербург, или выводы, полученные в ходе изучения нескольких городов распространялись на довольно обширные регионы.6 Впервые формирование городских традиций большого региона Казанское Поволжье было прослежено от момента основания здесь русских городских поселений вплоть до начала XX в. Это стало возможным не в последнюю очередь благодаря тому, что казанские этнографы опирались на богатый опыт, накопленный московскими и ленинградскими специалистами.7
Московские авторы работали практически «по целине», им приходилось доказывать саму правомерность этнографического изучения города, поэтому стремление охватить как можно больший материал, скорее выйти на крупные обобщения было понятным и принесло положительные результаты. В изменившейся ситуации 1990-х гг., когда становление этнографического городоведения вступило в завершающую фазу, появились все основания для постепенного перехода к сплошным обследованиям городов отдельных регионов.8
Таким образом, в Казани примерно к 1992 г. сформировался еще один подход к исторической этнографии города, в рамках которого при сплошном обследовании сети городских поселений региона изучались важнейшие разделы городской материальной культуры, система коллективной адаптации части этноса к среде обитания. Логика исследования подводила к следующему этапу — изучению общественного быта городов.9
фическому изучению города //СЭ. — 1981. — № 3; Юхнева Н.В., Этнический состав и эт-но-социальная структура населения Петербурга, Л., 1984; Будина О.Р., Шмелева М.Н., Город и народные традиции русских, М., 1989; Шмелева М.Н., Традиционные бытовые связи современной городской семьи у русских (По материалам центральных областей РСФСР) //Русские: семейный и общественный быт, М., 1989, с.63-84. исследовательский интерес представителей названных направлений сосредотачивается вокруг проблем этнографической демографии, этнических процессов в городе, бытовой культуры различных групп горожан и сохранности в современных городах бытовых традиций конца XIX — начала XX в.
7См.: Зорин А.Н. Русский город в Казанском Поволжье. Реферат диссертации на соиск. ученой степени доктора ист. наук, М., 1992, с.2-3. 8См.: там же, с.З.
9См.: Зорин А.Н. Этнография города: проблемы и перспективы /Вопросы истории народов Поволжья и Приуралья. — Чебоксары, 1997. — С.169-182.
Община, как одна из наиболее ярких и сложных традиционных форм общественного и экономического быта русских, как один из важнейших институтов формирования и воспроизводства народных традиций, с давних пор привлекает внимание этнографов. Исторически сложилось, что исследовательский интерес в данной области концентрировался почти исключительно вокруг сельской общины.
Сразу после «открытия» крестьянской общины эта тема пользовалась особой популярностью у славянофилов. Спустя некоторое время, к последней трети XIX в., интерес к ней из сферы общественно-политической, салонной, переместился в профессиональную, практическую.10
Сельская, или как еще тогда ее называли «поземельная» община русской деревни, сосредоточив на себе в середине XIX в. внимание законодателей, общественных деятелей и ученых в связи с крестьянской и судебной реформами, а также с возникшими параллельно им спорами о пути развития России, служила на протяжении нескольких десятилетий предметом живейших дискуссий, ей посвящались многочисленные труды.
Историки, а за ними и этнографы стали обращаться к различным проблемам, связанным с происхождением, структурами и функциями крестьянской общины.11 По некоторым подсчетам, между 1874 и 1904 гг. было опубликовано свыше двух тысяч работ, посвященных сельской общине.12 Тот богатейший фактический материал и многие выводы, которые содержат эти труды, и теперь сохраняют свое значение. Все же, как отмечает ТА. Бернштам, заметна некоторая односторонность в дореволюционной историографии сельской общины, а именно узость региональных рамок (в основном Север) и тематики (предпочтение социально-экономических и правовых аспектов).13
10В немалой степени начало квалифицированному, профессиональному изучению крестьянской общины было положено трудами видных ученых-историков из числа сторонников славянофильского и народнического течений — И.Д. Беляева и В.И. Семевского — см.: Беляев И.Д., Крестьяне на Руси. Исследование о постепенном изменении значения крестьян в русском обществе, М., 1903; Семевский В.И., Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II, в 2-х тт., т.1, СПб., 1903, т.2. СПб., 1901.
пОб этом см. подробнее: Александров В А., Сельская община в России, М., 1976, с.З и след.; его же, Обычное право крепостной деревни России. XVIII - начало XIX в., М., 1984, с.16; Токарев С.А., История русской этнографии, М., 1966, с.287-292. 12См.: Токарев СА, указ. соч., с.291. 13Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX - начала XX в., М., 1988, с.13-14.
После долгой паузы этнографическое изучение русской сельской общины продолжились у нас в стране в 60-е — 80-е гг. XX столетия. Главной целью при этом было восполнение пробела предыдущих исследований крестьянского мира, например — история общины XVII — начала XIX вв.: структура и деятельность мирского управления, функции общины в экономическом и семейном быту русских крестьян, община и рекрутчина; или роль общины в духовной и обрядовой жизни русского крестьянства в XIX — начале XX в. (община как регулятор поведения и фактор формирования, сохранения и соблюдения этических норм и т. д.). Среди вышедших в указанное время публикаций специалистам хорошо знакомы труды В.А. Александрова, М.М. Громыко, И.В. Власовой, ТА. Бернштам и некоторые другие.14 Т.А. Бернштам пришла, в частности, к интересному выводу о существовании административных и обрядовых границ русской сельской общины, не совпадающих друг с другом и, следовательно, включающих один коллектив (семью) или поселение (деревню) в несколько разных общностей.15
Возможно, из-за такой популярности русской сельской общины среди этнографов и историков, городские общины оставались все это время в тени. В целом, общинность, как явление социальной культуры и быта русских, как механизм воспроизводства народных традиций, изучалась до сих пор за редким исключением на примере крестьянского мира.16 Считалось даже, что к последней трети XIX в. общинная традиция, характерная для предшествующего периода и известная, пожалуй, по единственному специ-
14Александров ВА, указ. соч.; Громыко М.М., Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в., М., 1986; ее же, Семья и община в традиционной духовной культуре русских крестьян XVIII - XIX вв. //Русские: семейный и общественный быт, М., 1989, с.7-24; Бернштам ТА., Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX - начала XX в.; Власова И.В., Традиции крестьянского землепользования в Поморье и Западной Сибири в XVII-XVIII вв., М., 1984; ее же, Община и обычное право у русских крестьян Северного Приуралья (XVII - XIX вв.) //Русские: семейный и общественный быт, М., 1989, с.24-44; ее же, Программа для собирания сведений по вопросам: "Крестьянская община и семья, структура и состав общинных и семейных коллективов, поземельные и имущественные отношения" (На примере областей Европейского Севера) //там же, с.326-331; Тульцева Л.А., Община и аграрная обрядность рязанских крестьян на рубеже XIX -XX вв. //там же, с.45-62. 15Указ. соч., с.15-16.
1бМожно сослаться, в частности, на монографию ТА. Бернштам, которая носит название «Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX - начала XX в.», хотя исследуемая в ней проблема раскрывается исключительно на материале сельской общины. — М., 1988.
альному труду А.А. Кизеветтера «Посадская община в России XVIII столетия», теряет свое значение вместе с сословным строем и постепенно исчезает из общественного быта и культуры русских городов.17
Действительно, в произведениях дореволюционных авторов едва ли найдется более десятка упоминаний о роли и деятельности городских общин в указанное время. Писали много и охотнее о сельской общине, о земстве, о городском муниципальном управлении, наконец, о клубной жизни и благотворительности. Но, данное обстоятельство не свидетельствует об отмирании сословий и сословных общин в городах, и объясняется скорее их обыденностью для современников или отсутствием интереса к ним. Подтверждение этому можно найти на страницах местной периодической печати последней трети XIX — начала XX в., в архивных фондах, сохранивших массу материалов об общинной жизни русских горожан, в частности, о мещанских общинах.
Несмотря на большую продуктивность этнографического изучения общественного быта русских городов Центральной России и Среднего Поволжья, городские общины, — имеются в виду общины «городских» сословий (купцов, ремесленников и мещан), — исследованы недостаточно. Большого внимания городским общинам этнографами-городоведами в своих работах не уделяется, хотя даются достаточно точные описания и характеристики отдельных ее сторон в конце XVIII и XIX — начале XX вв.18
В исторической литературе тема «мещанство в России» стала специально разрабатываться только в середине 80-х гг. нашего столетия. Американские и немецкие историки первыми обратили внимание на сословие мещан в связи с общим интересом к социальному развитию дореволюционной России. Одно из исследований принадлежит X. Хадсону (Н. Hudson).19 Автор ограничивается в нем, по сути дела, двумя аспектами: этимологией термина «мещанин» и его значением в указанный период (попытка дать
17Анохина Л.А., Шмелева М.Н., Быт городского населения средней полосы РСФСР в прошлом и настоящем, М., 1977, с.257.
18Анохина Л.А., Шмелева М.Н., указ. соч., с.23-25, 32, 256, 261; Жирнова Г.В., Брак и свадьба..., с.18; Зорин А.Н., Горожане..., с.88-89, 94, 95, 131-133, 154; Рабинович М.Г., Очерки этнографии.., с.111.
19Hudson Н., Urban Estate Engineering in Eighteenth-Century in Russia: Catherine the Great and the Elusive Meshchanstvo //CASS. — 1984. — 4.
четкую дефиницию термина в виду имеющихся трудностей при работе с различными законодательными источниками второй половины XVIII в.).20
Второе исследование было опубликовано годом позже в Германии и посвящено истории мещанства в первой половине XIX в. Его автором является М. Хильдермайер (М. Hildermeier).21 Немецкий историк дал характеристику правового статуса, состава мещанства и подробно описал экономические занятия мещан городов Центрального региона России и Санкт-Петербурга в первой половине XIX в. на основе законодательных, архивных источников и русской мемуарной литературы.
Тем не менее, проблема мещанской общины, особенно в период второй половины XIX — начала XX в., не получила полного и законченного освещения ни в одной из названных работ. Данное замечание относится также к монографиям Л.Н. Гончаренко и К. Шмидта (Ch. Schmidt), содержащим специальные разделы о мещанстве. Исследование первого автора посвящено социально-экономической истории городов Среднего и Нижнего Поволжья во второй половине XIX в., а второго — сословному законодательству и сословной мобильности в этот же период.22 Мещанские общины и их функции, описаны в указанных работах неполно, с большими неточностями и искажениями. Причиной тому видится зависимость авторов от законодательных источников, прежде всего от Свода законов Российской империи, при ограниченном или фрагментарном обращении к массиву местных архивных материалов.23
20Из-за новизны термина, даже в таком законодательном акте, как Жалованная грамота городам 1785 г. (Городовое положение), под мещанством подразумеваются или все горожане («третье сословие»), или их часть - мещане в узком смысле слова, что требует каждый раз особых пояснений. - ГП 1785, ст.6, 10-14, 20, 23, 29-45, 47-51, 62, 77, 78, 80-145; ср. со ст.46, 55, 79, 83, 150. Ср. также с «мещанами» екатерининского наказа Уложенной комиссии и проектом последней: Дитятин И.И., Устройство и управление городов России, СПб., 1875, с.402; Латкин В.К., Проект Нового Уложения, составленный законодательной комиссией 1754-1766 гг., СПб., 1893, с.194, 200, 201.
21Hildermeier М., Was war das Mescanstvo? //FzOG. — 1985. — Bd.36. См. также: он же, Biirgertum und Stadt in Rufiland 1760-1870, Kdln-Wien, 1986, S. 124-157.
22Гончаренко Л.Н., Города Среднего и нижнего Поволжья во второй половине XIX века, Чебоксары, 1994, с.128-138; Schmidt Ch., Standerecht und Standwechsel in Rufiland 1851-1897, Wiesbaden, 1994, S.55-59, 61-69, 81-87, 119-139.
23B случае К. Шмидта кажется уже само по себе странным использование Свода законов 1899 г. (ср. с временными рамками исследования), без сопоставления его со Сводом законов 1857 и 1876 гг. — Schmidt Ch., указ. соч., S.83-84. В свою очередь, Л.Н. Гончаренко, привлекая, казалось бы, отдельные материалы местных архивов, содержащими на мой взгляд исчерпывающие сведения о спектре и динамике функций мещанских общин, огра-
Отдельные упоминания о мещанских общинах и их функциях, а также краткая характеристика самого мещанского сословия содержатся в работах П.Г. Рындзюнского, Д. Брауэра (DBrower.), М. Хайттл (М НШІе).24
Предлагаемый труд представляет, таким образом, первую попытку специального комплексного этно-исторического исследования в области общинного быта русского пореформенного города. Основная его цель — показать на примере мещанской общины, что развитое мирское управление, коллективная форма организации быта, сохранялись во второй половине XIX — начале XX в. не только у русских крестьян, но и у горожан, играя важную роль в их повседневной жизни. Исходя из поставленной цели, автором формулируются следующие исследовательские задачи: 1) обзор культурного, экономического, правового уровней жизни представителей мещанского сословия и российского дореволюционного законодательства в его разделах о мещанской общине; 2) характеристика организационных структур мещанских общин; 3) их функций в указанный период; и 4) анализ взаимоотношений этнических групп в этносмешанных мещанских общинах Казанской губернии.
Объектом исследования стали мещанские общины пятнадцати городских поселений, находившихся ранее в составе Казанской губернии и являющихся на сегодняшний день административными центрами трех средне-волжских национальных республик Татарстан, Чувашия и Мари-Эл: губернский город Казань, уездные города Чебоксары, Цивильск, Ядрин, Царево-кокшайск, Козмодемьянск, Чистополь, Мамадыш, Лаишев, Тетюши, Сви-яжск, Спасск, заштатный город Арск, посады Мариинский и Троицкий.25 Данный регион определяется этнологами как историко-этнографический район «Казанское Поволжье».26 На его территории проживают с давнего
ничивается самыми общими данными о них из законодательных сборников. — Гончаренко Л.Н., указ. соч., с.131-132.
24Рындзюнский П.Г., Городское гражданство дореформенной России, М., 1954, с.54 и след., 147; Brower D., The Russian city between tradition and modernity, 1860-1900, University of California Press, London, 1990, p.18, 25-29,37-38, 60,108-111, 117,122; Hittle M., The service city. State and Townsmen in Russia 1600-1800, Harvard University Press, Cambridge, Massachusetts, London, 1979, p. 53, 123-148, 201-202. 25См. рис. 1.
26Обоснование границ региона см.: Бусыгин Е.П., Зорин Н.В., Токсубаева Л.С, Декоративное оформление сельского жилища в Казанском Поволжье, Казань, 1986; Зорин А.Н., Уездные города Казанского Поволжья, Казань, 1989.
времени татары, русские, мари, чуваши и некоторые другие этнические группы. Это позволяет проследить развитие русской городской мещанской общины в этнически смешанном регионе.
Кроме того, включение всех городских поселений Казанской губернии в объект исследования позволит, по мнению автора, выявить некоторые особенности мещанских общин. Разность типов городских поселений: губернский, уездные и заштатные города, посады, определяемая не только их официальными административными функциями, но также численностью, социальным и этническим составом населения, его экономическими занятиями, уровнем культуры и т. д. — могла проявляться в тех или иных особенностях мещанских общин региона.
Выбор мещанских общин обусловлен, во-первых, их повсеместным распространением, в отличие от общин ремесленников и купцов, действовавших, как правило, в крупных торгово-промышленных городских центрах; а во-вторых, численностью мещанства, составлявшего одну из самых крупных групп городского населения.
Временные рамки исследования охватывают период от городской реформы 1870 г., когда мещанская община была организационно выделена из состава городского общества, получила самостоятельный статус, и до отмены сословного строя и роспуска сословных организаций большевистским правительством в конце 1917 - начале 1918 г.
Специфика этнологического исследования, обращенного в прошлое, определила соответствующие методы работы.
Большинство привлекаемых автором источников — архивные материалы, периодика, законодательные акты — используются представителями классической исторической науки, чаще, чем этнографами. Но, их интерпретация осуществляется по этнографическим канонам, поскольку исследуется проблемы городских традиций, повседневности, общественного быта и культуры русских горожан. Можно обратить внимание в данной связи на опыт объединения усилий этнологов и историков в изучении проблем индивидуальности и повседневности, распространенный пока, правда, больше за рубежом. Имеются в виду французская историческая школа «Анналы», итало-англо-германская школа социальной «микроистории» и антропологии, а
также тартусско-московская семантическая школа, тематика, методы и задачи которых сравнимы с этнографическими, более того, заимствованы в большинстве своем у этнографов и синтезированы с имеющимися социально-историческими.27 Тем не менее, отличительной чертой этнографического исследования остается его привязка к определенной этнической группе, как носителю той или иной культуры, традиций и т. д.
К используемым в работе методам относятся также принципы регио-нальности и целостного охвата сети городских поселений в административных границах одной губернии.
Впервые в отечественном этно-историческом городоведении предпринимается попытка раскрыть на примере городских поселений Казанской губернии феномен русской мещанской общины, какой она предстает в России конца XIX — начала XX в., в чем заключается научная новизна настоящей работы.
Практическая значимость исследования заключается в его результатах и выводах, которые способствуют новому пониманию феномена общины и открывают возможность дальнейшего изучения этнографами этого явления культуры и быта русских. Не менее важным является факт введения в научный оборот целого ряда новых источников, освещающих жизнь городских мещанских общин пореформенного периода и особенно в 1917 г. В определенной степени результаты проведенной работы помогают разработке исто-рико-социологических проблем социальной многоукладности и формирования гражданского общества в пореформенной России.
27См. напр.: Гуревич А.Я., Исторический синтез и Школа «Анналов», М., 1993; Оболенская СВ., «История повседневности» в историографии ФРГ //Одиссей. Человек в истории. — М., 1990; ее же, Некто Йозеф Шефер, солдат гитлеровского Вермахта. Индивидуальная биография, как опыт исследования «истории повседневности» //Одиссей. Человек в истории. — М., 1996. — С.128-147; Лотман Ю.М., Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века), СПб., 1994; Ю.М. Лотман и тартусско-московская семантическая школа /Сб. статей. — М., 1994; Ревель Ж., Микроисторический анализ и конструирование социального //Одиссей. Человек в истории. — М., 1996. — С.110-127; Dulmen R. van, Historische Anthropologic in der deutschen Sozialgeschichtsschreibung //GWU. 1994. №11; EliasN., Uber den Prozess der Zivilisation. Soziogenetische und psychogenetische Untersuchungen, Frankfurt/M., 1989; его же, Dichte Beschreibung. Beitrage zum Verstehen kultureller Systeme, Frankfurt/M., 1983; Ginzburg C, Mikro-Historie. Zwei oder drei Dinge, die ich von ihr weiss //Historische Anthropologic. Kultur. Gesellschaft. Alltag. — 1993. — H.3; Greetz CI., The thick description, New-York, 1966; Thompson E.P., The making of the english working class, London, 1966.
Источниковую основу исследования составили архивные документы из фондов мещанских общин, городских дум и управ НА РТ, ЦГА РЧ, ЦГА РМЭ, ЦИАМ, а также из фонда хозяйственного департамента МВД (VII городское отделение) РГИА. В их числе можно назвать книги общинных приговоров, семейные списки и реестры судимости мещан, паспортные реестры, различные финансовые книги, материалы мещанских союзов и съездов 1917 г., статистические данные, а также собрания указов и распоряжений правительственных органов. Большой пласт архивных материалов, относящихся к статусу и деятельности исследуемых мещанских общин, сохранился в делах Казанского губернского правления и Канцелярии Казанского губернатора НА РТ — прошения и жалобы мещан, рапорты старост, материалы расследований и т. д. В пяти архивах обработано всего около 1300 дел из 15 фондов.
Важным источником при выполнении работы являлась местная периодика последней трети XIX — начала XX в., содержащая немалое количество сведений о функционировании мещанских общин. При этом, особенно ценными являются газетные заметки о проведении мещанских сходов, дающие описание их работы, взаимоотношений участников, их поведенческих стереотипов и т. д. В основном автором используются материалы газеты «Волжский вестник» за двадцать лет с 1884 по 1905 г.
Отдельную группу образуют опубликованные источники: 1) тома Свода законов Российской империи изданий 1832, 1842, 1857, 1876, 1885, 1890, 1892, 1899 и 1903 гг.; сборники законодательных актов о мещанском общинном управлении, составленные в конце XIX — начале XX в. М.И. Мышем и Я.М. Вилейшисом; сборники циркуляров и инструкций МВД; 2) отчеты Казанской мещанской управы и попечительного совета Ма-риинской богадельни казанской русской мещанской общины за 1886-1915 гг.; устав и юбилейный очерк упомянутой богадельни; 3) публицистические статьи и брошюры о мещанстве общественных деятелей XIX — начала XX в. Я. Абрамова, Н.П. Дружинина и Л.В. Красовского; а также 4) литературные произведения и мемуары русских писателей XIX — начала XX вв.: АН. Островского, Н.Г. Помяловского, М. Горького и некоторых других.
Автором собран, кроме того, в поволжских и центральных российских архивах материал, отражающий деятельность мещанских общин между революциями 1917 г. К сожалению, исследуемые общины представлены в нем фрагментарно. Выявленные документы, имеют, однако, большую научную ценность, т. к. об этой проблеме до сих пор ничего не писалось. Данное обстоятельство позволило включить в Приложения оригинальные тексты журнала съезда мещанских общин в г. Воронеже, устава союза трудовых граждан г. Богородска Московской губернии и нескольких общинных воззваний.
Ведущаяся автором с 1993 г. работа по изучению мещанских общин Казанской губернии в период между реформами 1860-70 гг. и революциями 1917 г. апробирована в научных докладах на региональных поволжских и всероссийских конференциях (конгрессах), и в опубликованных статьях (1995-1996 гг.).28
* * *
Настоящее диссертационное исследование состоит из пяти глав, введения и заключения, приложений и списка источников и литературы. В первой главе рассматриваются этимология терминов «мещанин», «мещанский», дается краткая характеристика истории возникновения мещанского сословия, экономического и культурного уровня жизни его представителей, а также анализируется российское законодательство по мещанской общине. Вторая и третья главы посвящены управленческим структурам мещанских общин: сходу, старостам и управам, комиссиям, попечительным советам. В четвертой главе представлены общинные функции: контрольные, хозяйственно-экономические, социальные и религиозно-праздничные. В по-
280 промежуточных итогах ведущейся работы были сделаны доклады на региональной научной конференции «Проблемы истории народов Поволжья и Приуралья» (Чебоксары, 1994 г.), на первом конгрессе этнологов и антропологов России (Рязань, 1995 г.) и на первом конгрессе по юридической антропологии (Москва, 1996 г.); а также опубликованы статьи и сообщения: Каплуновский А.П., Казанская мещанская община в пореформенное время //BE. — М., 1996. — № 2(3). — С.32-50; его же, Община мещан г. Казани в последней трети XIX в. //Гуманитарная наука в России: соросовские лауреаты. История, археология, культурная антропология и этнография. — М., 1996. — С.70-74; Kaplunovski A., Studies of the Meshchanstvo's town communes in Russia ХГХ-ХХ centuries //Newsletter 7 of the IUAES. Commission on urban anthropology. — Leiden. — November 1995.
следней пятой главе рассматриваются проблемы взаимодействия этнических групп в некоторых мещанских общинах Казанского Поволжья: взаимоотношения русских и татар-мусульман на мирских сходах, в органах общинного управления и т. д. Особый раздел составили рисунки и таблицы. В «Приложения» вошли отдельные оригинальные тексты, относящиеся к деятельности мещанских общин в 1917 г.
Происхождение сословия и общинной организации мешан
Польское mieszczanin — переводится как горожанин, житель города {miasta). Отсюда и mieszczanski — городской в первоначальном значении.1 Мещан, как выходцев из польско-литовских земель знали еще в Московской Руси. Киевские и смоленские мещане фигурируют в императорских и сенатских указах середины XVIII в.2 В проектах законодательной комиссии 1754-1766 гг. мещанами именуются жители российских городов в целом.3 С 1775 г. вследствие правительственных преобразований посадская община была разделена на купцов и мещан.4 К мещанам была отнесена большая часть посадских людей5, которые не объявили установленных купеческих капиталов и не записались в ремесленные цехи.6 По замыслу законодателей, сословие должно было объединить мелких торговцев и производителей городов. Желая закрепить за горожанами торговлю и производство в качестве их основных занятий, а также обеспечить правовую ос- нову для формирования отечественного третьего сословия, правительство Екатерины II издало в 1785 г. «Жалованную грамоту городам» («Городовое положение»).7 В этой связи необходимо отметить, что подобная организация сословий в Западной Европе по принципу: крестьяне сеют и пашут, горожане торгуют и занимаются ремеслами, а дворяне служат «пером и шпагой», практически изжила себя к тому времени. Заимствованная система была не только изрядно устаревшей, но и мало приспособленной к особенностям социальной и экономической жизни России — например высокой доле сельскохозяйственных занятий в экономике городов, ограничению мобильности горожан через систему «свидетельств на отлучку» (паспортов) и некоторым другим. Составители грамоты именовали мещан, а вместе с ними ремесленников и купцов на западный манер «среднего рода людьми», «городскими гражданами» или «городскими торговыми людьми». Однако уже в самом Положении вводилось неравенство внутри этого слоя. Доходные экономические статьи, равно как и освобождение от податей и рекрутской повинности предназначались купцам, тогда как мещанам оставался мелкий торг и ремесло и на них же возлагалось тягло, которое ранее распределялось между всеми посадскими.8 Ни о какой сословной корпоративности в Жалованной грамоте речи не шло. Пример мещан как нельзя ярче характеризует всю эфемерность и неорганичность сословного строя в России.9
Традиционными мещанскими занятиями являлись мелкая торговля, ремесло, приказчичья служба, прислуга в домах, рукоделие (у женщин), различные виды поденной работы на пристанях, на строительстве и т. д., а также в подавляющем большинстве уездных городов в силу малоразвитости в них торговли и производства — хлебопашество, садоводство и огородничество.10 Некоторые исследователи, что нельзя не считать бесспорным, называют среди основных мещанских доходных статей сдачу внаем жилой площади.11 «Между мещанами, — писал большой знаток жизни этого сословия В.В. Берви-Флеровский, — вы встретите целые толпы работников, которые не имеют никакого определенного занятия и которые, по собственному их выражению, перебиваются кое-как. Сегодня он ловит рыбу, завтра он копает огород, через неделю он шьет сапоги, сегодня он грузил судно, завтра он отправляется на сенокос».12
Редкая мещанская семья, особенно в небольших уездных городах, которые не отличались по своему быту от окружавших их сел и деревень, не содержала в своем хозяйстве домашний скот. Наряду с хлебопашеством это требовало определенного количества земли — посевной, выгонной и сенокосной. А ее как раз и не хватало или же условия аренды этой земли у городов были совершенно неприемлемыми для мещан. Сама необходимость аренды земли у городов возникла только в пореформенное время. По Городовому положению 1870 г. было объявлено о разделении сословного и общегородского управлений.13 И мещане, которые ранее в качестве полноправных членов «городового общества» практически единолично пользовались городскими землями, лишились этой возможности и были переведены на положение сторонних лиц. Наравне со всеми остальными арендаторами они должны были с этого времени участвовать в торгах, не имея никаких преимуществ или льгот. Оправданное возмущение мещан вызывали действия городских властей, которые без учета интересов этой группы горожан использовали земельные угодья, разоряя их и заключая сомнительные сделки.
В свою очередь, те из мещан, кто был занят ремеслом и кормился поденными работами, никогда не имели достаточных средств ни для самих себя, ни тем более для содержания своих семейств. Они испытывали, к тому же, жесткую конкуренцию на местных рынках со стороны ничем не ограниченного в «стенах» города крестьянского кустарного промысла и крестьян-отходников.15 Для таких людей нередко был недоступен элементарный прожиточный минимум и они постоянно искали материальной помощи у своих общин, у городских властей или частных благотворителей и т. д. В общинах крупных городов (столичных, губернских, портовых), социальная защищенность этой группы мещан была на более высоком уровне, начиная с ежемесячных денежных пособий на еду и одежду и кончая общинными богадельнями, сиротскими домами, больницами и школами. Однако, таких общин насчитывалось немного.16
Быт мещанства в конце XIX — начале XX в. наглядно иллюстрируют структура и людность семей представителей этого сословия. Последние обследования мещанских семей г. Казани в указанный период показали, что абсолютное большинство (63 %) мещан-общинников проживало в сложных (неразделенных) семьях, доля которых составляла около 30 % от общего числа. При этом, четко прослеживается тенденция укрупнения простых семей и их перерастание в сложные, включавших порой до 44 человек.17
Статус и организационная структура сходов
Устройство мещанских сходов в пореформенный период претерпело рад изменений. После выхода Городового Положения 1870 г. мещанские сходы созывались уже не Городским головой, а мещанской управой или мещанским старостой. На мирских старост возлагалась отныне ответственность за порядок на сходе. Кроме того, старостам или управам полагалось свидетельствовать подписание приговоров мещанских сходов именно теми лицами, которые в них участвовали. В приложении к Городовому положению указывалось также, что жалобы на неправильное проведение выборов мещанских старост и других должностных лиц общинного управления на сходах должны разрешаться вновь образованным Губернским по городским делам Присутствием.1
Шесть лет спустя после введения в действие Городового положения 1870 г. был издан очередной Свод законов, содержавший отдельные дополнения к уже действовавшим статьям об общинных сходах. «Городским обществам, — говорилось в нем, — предоставляется, для совещания по общественным их делам, составлять собрания», которые «...бывают или общие для целого общества, или частные по сословиям: купеческому, мещанскому, ремесленному, и по частям города».2 Ничего более конкретного о статусе схода и содержании «общественных дел» статьи сводов 1876 и 1899 гг. не сообщали. Статья 569 Свода законов 1876 г. в связи с устройством общинных сходов ссылалась на ст.656-684, но речь в упомянутых статьях шла не собственно о сходах, а лишь о старостах и управах.3
Участвовать в собраниях официально разрешалось всем мещанам мужского пола, которые являлись действительными членами мещанской общины данного города, т.е. были причислены к ней с согласия ее членов. Следуя правилам, было принято различать: 1) причисление к общине и 2) приписку к ней по распоряжениям Казенных палат только «для счета» (частичную интеграцию). Приписанные мещане, — в массе своей отставные и запасные солдаты, служившие по дореформенному рекрутскому уставу и их дети, — не имели права голоса на собраниях, а также права быть избранными на должности по общинному управлению.4
Избирательный голос имели лица не моложе 25 лет, имевшие в городе капитал, приносящий минимум 15 р. ежегодного дохода. Право выбора в должности по общинному управлению предоставлялось также и тем, кто получал доход менее установленного или вообще не имел такового, что предусматривалось прежде всего для мещан уездных городов, материальная обеспеченность которых была всегда очень низкой.5 При этом, размер или границы такого пониженного ценза в законе опять таки не конкретизировались. Для учета всех мещан-выборщиков города предусматривалось составление старостами и управами общин специальных списков.6
Не разрешалось участие в сходах и выборах мещанам, которые были лишены своих сословных прав и преимуществ за совершенные преступления, состояли под следствием, были отрешены от должности по суду (в течение трех лет),7 признаны несостоятельными должниками (банкротами), были лишены духовного звания или исключены из общин за порочное поведение.8 В связи с этими ограничениями полагалось вести в общинах особые реестры судимости мещан.9
Количество участников сходов законом четко не ограничивалось. Лишь в трех отдельных случаях приговоры должны были подписывать 24 домохозяина: при приеме в общину бывших арестантов, при определении исправительных мер к нарушителям общинного порядка, а также при исключении таких лиц из общины в случаях рецидива и передаче их в распоряжение правительства (за «несоответствующий званию мещанина образ жизни»). Если в городе не набиралось такого количества владеющих недвижимостью мещан, то в составлении приговора должно было участвовать минимум две трети от их общего числа.10
Многочисленные документы из фондов Казанского губернского правления и мещанских общин показывают, что практически в каждом городе с ведома местной администрации или без него мещане пытались установить свой ценз для участников сходов в соответствии с их информированностью о существующих законах или сообразно традициям и обычаям. Инициаторами введения ограничений для участников сходов являлись как рядовые общинники, так и лица, осуществлявшие управление общиной — старосты, члены управ и др. Цензовые ограничения постоянно менялись. Въывляются три основных вида самовольных цензов: имущественный, возрастной и количественный.
Общины ограничивали состав участников сходов по имущественному цензу. Право присутствия и голоса признавалось за владельцами недвижимости в городе, главами семейств, плательщиками общинных сборов или «работниками» — самостоятельно обеспечивающими себя и свою семью и отвечающими за свои поступки мещанами.11 Как главное условие для участия в сходах принималось практически повсеместно не владение капиталом вообще, а наличие у мещанина недвижимости, прежде всего дома. Нормы обычного права брали верх в данном случае над законом. Единственным условием участия на сходах домовладение служило в общинах гг. Ядрин, Ца-ревококшайск, Тетюши, Цивильск, Спасск, Арск, Лаишев, Чебоксары, Лаишев, Мариинский и Троицкий посады, преимущественной — в гг. Казань, Козмодемьянск, Свияжск и Чистополь.12 Приговор козмодемьянских мещан 1895 г. содержит типичное обоснование для введения подобных условий: «...принимая во внимание, что на общественных собраниях имеются суждения и разрешаются вопросы, как например относительно приписки к нашему обществу разных лиц и другие требующие более самостоятельных лиц как по своему собственному состоянию, так нравственности и понятия их, что они участвуя в собраниях утверждая или отменяя вопрос вносимый на оный, — должны отвечать своим имущественным и личным состоянием по положению в обществе».13 Условие владения домом или хозяйством в городе для участия в сходах было характерно не только для Казанской губернии, но имело давнюю традицию во многих городах Европейской России. Сообщения об этом содержатся в этнографических описаниях городов первой половины XIX в.14
К ограничению права участия на сходах по имущественному положению побуждали, кроме того, долги общин за лечение бедных мещан и за возвращение в места приписки лиц, задержанных полицией за бродяжничество (без паспортов). Часть состоятельных мещан, регулярно выплачивавших все денежные сборы, в том числе и за малоимущих, и принимавших участие в сходах, старалась устранить от общинных дел всех неплательщиков, как негативно влиявших на решение финансовых вопросов.15 Однако, Казанское губернское правление последовательно отказывалось утверждать подобные решения, ссылаясь на их неправомерность: «...Существующими узаконениями, — говорилось в одном из его заключений, — не установлено никаких ограничений в праве участия мещанам в разрешении дел по мещанскому управлению...» и, поясняя далее, указывало, что на сходах имеют право участвовать все совершеннолетние члены мещанской общины, платящие денежные сборы «хотя бы за ними состояла недоимка».16
Архивные материалы показывают, что в некоторых случаях — в Казани, Козмодемьянске, Чистополе и Чебоксарах — от общинньк дел пытались отстранить запасных и отставных солдат вне зависимости от того, приняты ли они в общину на полных правах или причислены к ней только для счета по распоряжению Казенной палаты. Подобные претензии «коренных» мещан к бывшим солдатам основывались на дореформенной рекрутской системе и законодательстве о рекрутских наборах. Начиная с 1867 г. запасных и отставных солдат обязывали избирать «род жизни», что означало вступать в городские и сельские общины. Для того чтобы избежать отказов со стороны общин в приеме таких лиц было установлено следующее правило: Казенная палата приписывает их к общине предварительно на четыре года. По истечении указанного срока солдат мог ходатайствовать перед общиной о его окончательном приеме, а следовательно о наделении равными со всеми остальными общинниками правами. Если община отказывала в приеме, то такой человек продолжал числиться в ней, но не имел права голоса и присутствия на общинных сходах. С принятием в 1874 г. Устава о всеобщей воинской повинности особый статус вышедших из службы солдат упразднялся.
Старосты и управы
Главным должностным лицом в мещанских общинах являлся староста по управлению (общинный или мирской староста). Он ведал всеми делами в общине, отвечал за все происходящее в ней, председательствовал на мирских сходах, а также представлял свою общину перед административными органами, различными учреждениями и частными лицами. Возникновение мещанских мирских старост связано с реорганизацией сословного строя горожан в последней трети XVIII в., когда вместе с тяглым статусом мещане унаследовали фактически всю существовавшую до сих пор управленческую структуру посадской общины.3
Управы являлись коллегиальными органами управления, в составе которых были староста, «председатель управы», и минимум два его помощника, «члены управы». Коллегиальность означала совместное принятие решений и исполнение обязанностей в отличие от варианта с единоличным управлением старосты. Первые мещанские управы появились в первой половине — середине XIX в. в Москве, Санкт-Петербурге и некоторых других крупных городских центрах.4 В пореформенный период последовало их массовое учреждение.
По традиции, шедшей еще от посадской общины и закрепленной в Своде законов, мещанские старосты, их помощники («десятские») и члены управ были выборными. Закон требовал, чтобы все они избирались только из мещан данной общины — преимущественно состоятельных и постоянно проживающих в городе.5 До 1883 г. в стране существовал запрет на избрание старообрядцев и сектантов в должности по общинному управлению.6 Но даже и после его отмены учреждения, от которых зависело в конечном счете утверждение избранных в старосты мещан, обращали особое внимание на кандидатов из старообрядцев, в связи с чем производились даже негласные расследования.7 Вообще, Губернское правление требовало каждый раз предоставления полных анкетных сведений о вновь избранных старостах.8 Выборы должны были проводиться закрытой баллотировкой. Вступавший в должность старосты давал клятвенное обещание, текст которого прилагался к приговору.9
Абстрагируясь при прочтении этого документа от сопутствующих всему акту клятвы элементов традиции, налагающих, несомненно, свой отпечаток на его внешнюю форму, можно достаточно определенно сказать, что дававший ее человек с этого момента «принадлежал» государству. Вновь избранный староста обещал служить «не щадя живота своего» императору, единственным «свидетелем» приносимой им клятвы был Бог, в то время как избиратели и община не упоминаются в присяге вообще.
До издания Городового положения 1870 г. старосты состояли в непосредственном подчинении Городских Дум, утверждавших избрание и контролировавших их деятельность. В последующее время эти полномочия были переданы губернаторам.11 Для введения в должности членов управ, в отличие от ведения в должность старост и их помощников, обычно не требовалось дополнительного одобрения начальников губерний, а было достаточно одного решения общинного схода.
Увольнение старост от службы прежде положенного срока, если только речь не шла о должностных преступлениях, могло последовать исключительно с согласия губернатора и только в случаях болезни, смерти или смены сословной принадлежности.13
Согласно закону ответственность и меры наказания мирских старост (членов управ) за неисполнение своих обязанностей были идентичны ответственности и мерам наказания государственных служащих, каковыми, однако, они на самом деле не являлись и привилегии которых на них распространялись в крайне ограниченном размере — явление вполне обычное для российской истории:
«Члены, определяемые в присутственные места по выборам, за противные законам поступки, медленность и неисполнение законных предписаний подвергаются ответственности наравне с членами, определяемыми от правительства. Порядок предания суду, временного удаления и отрешения от должности служащих по выборам дворянства, изложенные в статье 252 (т. IX СЗ 1876 г. — А.К.), применяется и к лицам, служащим по выборам городских обществ...».14
В упомянутой ст. 252 говорилось, что служащие по выборам дворянства за упущения по должности подвергаются замечаниям, выговорам и взысканиям, например денежным, на основании общих законов.15 В 1877 г. МВД дополнительно напомнило, что с введением нового Городового Положения сословные учреждения горожан изъяты из ведомства Городских Дум и находятся полностью в непосредственном подчинении губернской администрации, которой и «...принадлежит рассмотрение на сии учреждения жалоб и предание виновных должностных лиц сословного управления, по правилам уголовного судопроизводства... суду...».
Контрольные функции
Одними из наиболее значимых функций мещанских общин были контрольные, связанные с сословным строем, паспортным режимом, охраной общественного порядка в городах и регулированием некоторых сторон внутрисемейных отношений у мещан, таких как заключение браков, раздельное проживание членов семей, усыновление (удочерение) и некоторыми другими.
Паспортный режим и прописка на местах имеют в России давнюю традицию. Вопросы, связанные со свободой передвижения, неоднократно становились предметом изучения и имеют свою историографию.1 Все же, некоторые их аспекты остаются до сих пор неосвещенными. Так, не было ничего сказано исследователями о том, что мещанские общины, управы и мирские старосты принадлежали к органам, которые ведали сословной «пропиской» горожан и их «паспортизацией».
Существовало несколько способов стать мещанином — членом конкретной мещанской общины. Одним из них было рождение в мещанской семье. Вторым — переход в мещанское сословие, что в сущности означало быть принятым в одну из мещанских общин. И третьим — вступление в брак с мещанином.2 Во всех названных случаях новый член заносился в общинные списки, которые считались официальным документом, подтверждающим его принадлежность к мещанскому сословию.3
Для того, чтобы перейти в сословие мещан нужно было получить предварительное согласие на прием в какой-либо мещанской общине. Аналогичный порядок действовал при перечислении мещан из одной общины в другую и при смене сословной принадлежности — община выдавала во всех перечисленных случаях увольнительный приговор. Мещанин мог перевестись в другой город или прейти в крестьянскую общину, в ремесленную корпорацию, купеческое сословие и на государственную службу. Особенно часто мещане переходили в крестьяне и на службу в Почтово-Телеграфное ведомство. Временно исключались из общин студенты российских высших учебных заведений до успешного завершения образования и приобретения прав «благородного» состояния.
Вопросы о приеме и увольнении решал общинный сход. Подписанные всеми участниками схода приемные и увольнительные приговоры отсылались впоследствии в Казенные палаты, которые окончательно оформляли новую общинную или сословную принадлежность мещанина. После отмены подушной подати с мещан участие Казенных палат в приеме-увольнении носило чисто формальный характер.4
Процедура увольнения одиноких женщин была значительно проще — от них не требовалось ходатайствовать перед общиной о приеме и увольнении и они получали все документы непосредственно у старосты.5 От получения согласия общин на прием освобождались отставные солдаты, поступившие на службу по рекрутскому уставу (до 1874 г.); воспитанники сиротских домов, достигшие 21 года; незаконнорожденные по достижению совершеннолетия; дети церковнослужителей, не имеющих право на вступление в высшие сословия; а также дети канцелярских служителей. Перечисленные лица приписывались к общинам без их согласия по распоряжениям Казенных палат. Такие лица лишались, однако, права голоса на мирских сходах и значились в общинных списках «лишь для одного народного счета». Через пять лет после приписки они могли ходатайствовать перед общиной о полноценном приеме.6
На местах к законодательным установкам добавлялись еще свои обычаи. Распространенным было взимание «вступительных взносов» при приеме в мещанские общины. Данная традиция уходит корнями во времена подушной подати, когда по законодательным правилам необходимо было представить в залог исправного платежа налогов определенную денежную сумму.7 После отмены государственных податей с мещан, традиция «приемных» денег поддерживалась общинами из соображений дополнительных доходов в мирские кассы. Пожертвование денег при приеме призвано было также показать, насколько новый член внимателен к делам общины.
В Казани вновь принимаемые жертвовали деньги: русские на счет богадельни8, а татары на счет капитала на благотворительные нужды мещан-магометан. Со временем пожертвование денег из дела добровольного превратилось в почти обязательное. Нередко передача денег заканчивалась выпрашиванием членами сходов или председателем «прибавочки», торгами и спорами, а порой и прямым назначением суммы «добровольного» взноса. Просителю могли при этом угрожать, что если назначенная сумма денег не будет внесена, его не примут:
«...Читается прошение некоего Мохова и сам проситель, очень приличный молодой человек, призывается в зал заседаний. — Вы желаете причислиться в наше общество? -Да, желаю. — Сколько вы можете пожертвовать в пользу Мариинской богадельни? — 5 руб. — 5 руб. мало, общество может вас не принять (курсив здесь и далее мой — А.К.). А сколько вы получаете жалованья? — 15 руб. К.П. Херувимов (член управы — А.К.) — Не правда, он получает 45 руб. — Так сколько вы прибавите? —
Ничего не могу прибавить, я только что вышел из военной службы. — Выйдите... В.Ф. Плотников и И.М. Соколов (староста — А.К.) говорят, что посетителю следует отказать, он упорно не хочет прибавлять, не уважает общество. И.В. Рябчиков и М.А. Пауткин высказали: в заявлении просителя, что он не может пожертвовать больше, нельзя усматривать неуважение к обществу, такие хорошие люди нам нужны, неудобно отказывать из-за какого-то мелкого самолюбия, нам не поклоны нужны. — И.М. Соколов. Не надо нам таких, он не хочет покориться обществу, супротивничает. — Вопрос баллотируют и большинством голосов просителю отказывают».9
В описываемый период группа казанских мещан несколько раз поднимала на сходах вопрос об отмене всяческих взносов при приеме новых членов. Основанием тому послужили реальные отказы в приеме только из-за невнесения денег в общинную кассу. Но, большинство собиравшихся решало каждый раз в пользу продолжения этих поборов.10
Аналогичная практика была заведена в Чистопольской общине в начале XX в.11 В 1903 г., например, одному из просителей было отказано в приеме из-за «невнесения добровольного пожертвования».12 Обязательные взносы при приеме в общину существовали, кроме того, в Цивильске, Коз-модемьянске, Спасске (в 80-90-х гг. XIX в.) и Чебоксарах (с 1900 г.). Общины перечисленных городов взимали с вновь принятых от 1 до 25 р.
Как правило, в мещанских общинах отказывались давать приемные приговоры пожилым лицам и семьям, имевшим тяжелобольных членов, что было связано с опасениями в их несостоятельности к платежу мирских сборов или необходимостью их призрения в дальнейшем по болезни или немощности.14 Причиной для отказа в приеме могли быть личная неявка просителей на сход, отсутствие «оседлости» и недвижимой собственности в городе или «безвестность» общинникам. В общинах старались не принимать одиноких женщин и вдов с детьми. Известны, кроме того, отказы в приеме цыганам.15 В остальных случаях общины удовлетворяли просьбы о приеме, большинство из которых поступало от крестьян.
