Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Обряды и обычаи, связанные с рождением ребенка 35
Глава 2. Свадьба 84
Глава 3. Похоронно-поминальные обычаи и обряды 134
Заключение 323
Список сокращений географических названий 332
Список сокращений, используемый в литературе 333
Литература 334
Приложение 349
Введение к работе
Проблема соотношения политических и этнических границ, не только не теряет своей актуальности в наши дни, но и имеет тенденцию к обострению. Возникающие в разных уголках мира устремления к перекраиванию политических границ в соответствии с этническими делают любой аспект исследований, в которых ставится вопрос о взаимозависимости этих границ в исторической перспективе, актуальным. Между тем, само определение этнической принадлежности подчас является не безусловным и зависит от разных причин социального, исторического, политического характера. Отнесение жителей той или иной территории к определённому этносу может зависеть и от того, кто даёт экспертную оценку: мнение учёных, которые «выявляют и формулируют иногда малоосознаваемые культурные сходства и различия»1 и делают на их основании свои заключения, может не совпадать с этнической самоидентификацией местных жителей. К регионам с трудно определяемой этнической принадлежностью относится и русско-белорусское пограничье. Вопрос об этнической принадлежности жителей этого региона с практической (политической) точки зрения нельзя назвать актуальным в наши дни, можно надеяться, что таковым он останется и в последующем. Но остаются проблемы теоретического характера. Конкретное исследование одного из аспектов народной (то есть, имеющей этническую природу) культуры в контексте политической истории и этнической самоидентификации внесёт свой вклад в решение проблем, связанных с корреляцией политических и этнических границ и этнической самоидентификацией, а также в решение более
конкретной задачи: влияния политических границ на обрядовую сферу жизни.
Не теряет своей актуальности и сбор, осмысление и, при возможности, последующее картографирование этнографических материалов. О необходимости сбора и обобщения таких данных не раз говорили учёные смежных гуманитарных дисциплин, занимающиеся проблемами этногенеза и этнической истории славян, генетическими истоками славянской культуры3. Ареальный, то есть достаточно ограниченный территориально, характер изучения предполагает фиксирование традиции в микромасштабном варианте и дальнейшее обобщение имеющихся данных. Это необходимо для познания обрядовой традиции русских и белорусов в целом, поскольку «народная культура и фольклор существуют и функционируют исключительно в диалектной форме, в форме местных, узколокальных вариантов»4. Сделанные выводы о распространении реалий и составленные карты будут способствовать расширению наших знаний об этнической истории русских и белорусов, взаимодействии культур в зоне политических и этнических границ. Ареальные исследования необходимы и для широких исторических обобщений, поисков архетипов культурных явлений. По этому поводу можно полностью согласиться с точкой зрения Н.И. и СМ. Толстых о том, что для «восстановления славянской духовной культуры ареальный аспект имеет во многих случаях определяющее и иногда полностью, иногда частично диагностирующее значение и во всех случаях играет роль организующего материал фактора, без которого процедура реконструкции оказывается неполной, недостаточной и малоэффективной»5.
До сих пор почти не проводилось исследований, в которых бы обрядовая культура использовалась как фактор, определяющий этническую принадлежность, а также этнические границы или границы историко этнографических общностей. Разработавший теорию этноса Ю.В. Бромлей относил обряды к числу компонентов культуры «имеющих этническую окраску»6 и потому пригодных (хотя и с оговорками) для использования (привлечения) в качестве этноопределяющих факторов. П.И. Кушнер более настороженно относился к возможностям использования элементов духовной культуры для установления «этнических отличий», хотя и признавал, что явления эти «довольно долго сохраняют этнические особенности народа». Причины его скептицизма не в самой сущности этих явлений, а в том что «этнографы накопили большой описательный и аналитический материал о самих явлениях, но не уделяли особого внимания выяснению точных границ их распространения» (курсив мой - Т.Л.). Нельзя сказать, что с тех пор ситуация с определением территориального распространения обрядовых реалий радикальным образом улучшилась. Работы такого рода проводились лишь в отношении отдельных регионов. На примере исследуемого нами региона мы покажем насколько обрядовые элементы, в нашем случае -элементы семейных обрядов, могут служить этноопределяющим фактором.
И, наконец, необходимым остаётся изучение процессов трансформации народной культуры и современного её состояния. Фиксирование и анализ обрядовых реалий и соответствующих представлений наших дней позволит не только составить некий инвариант обрядовой культуры, но и даст представление о мироощущении современного человека, его религиозных и нравственных исканиях, а также суждениях по поводу этнической ситуации, этнической специфики обрядов и обычаев.
В данном исследовании мы ставим целью составление возможно более полного свода семейных обрядов жителей русско-белорусского пограничья с выделением возможно более полного свода локальных традиций, что позволит судить о типологической и предметной идентичности обрядовой традиции приграничной зоны. На основании систематизации и
картографирования обрядовых реалий мы сможем очертить ареалы распространения различных элементов культуры и выделить связанные с определённой территорией культурные комплексы. Это, в свою очередь, позволит обоснованно подойти к решению проблемы о соотношении политической границы и различных явлений духовной культуры, а также поможет в определении этнической ситуации в регионе в историческом контексте. Мы постараемся показать трансформацию культурных явлений в советское время, а также в период, последовавший за государственным разделением России и Белоруссии в 1990-е гг.
Местные работники культуры одной из основных задач своей работы считают сохранение и возрождение местных народных традиций, что, вообще характерно для Белоруссии. Залогом успешности данной работы является сбор этнографического материала, то есть опрос населения относительно существовавших у них обрядовых традиций. Этот материал широко используется в различных инсценировках (свадьба, крестины, календарные праздники), имеющих целью показать местному населению красоту и разнообразие традиционной культуры, а заодно и оживить в их памяти обычаи предков. Интересно, что местные жители, желающие провести свадьбу «по традициям», подчас за консультацией обращаются к работникам культуры. Это можно встретить и в других белорусских р-нах.).
Историография и источники
Историография. Специальных работ, посвященных исследованиям семейных обрядов, как и вообще духовной культуры, на территориях, разделённых политическими и этническими границами, крайне мало. Цели нашей работы определили круг литературы как этнографической, так и смежных гуманитарных дисциплин, в которой в, так или иначе, поднимались
вопросы, касающиеся данной проблематики. Весь свод основной литературы, использованной при написании работы, тематически можно объединить в следующие блоки.
1. Работы теоретического характера.
Поскольку наше исследование связано с использованием обрядовой традиции в качестве фактора, определяющего границы определённых этносов или этнографических ареалов в зоне политических и этнических границ, методологической основой стали работы, посвященные разработке таких понятий как: этнос, этническая территория, этнические границы, этническое самосознание, историко-этнографические общности. Были использованы труды Б.В. Андрианова, С.А. Арутюнова, Ю.В.Бромлея, Р.Ш. Джарылгасиновой, И.Ю. Заринова, В.И. Козлова, В.А. Тишкова, Н.Н.
о
Чебоксарова, СВ. Чешко . Теория этноса и сейчас не теряет своей актуальности. Однако позиции учёных в оценке объективности существования этнических общностей разделили их на два лагеря9. Не углубляясь в суть теоретических и высоконаучных споров, мы отметим только, что и то и другое направления содержат положения, помогающие понять ситуацию в изучаемом нами регионе. Тем более, что и сторонники консервативного направления, признающего реальность существования этносов, часто далеки от какой-либо абсолютизации в определении возможностей фиксации этнических границ и этнической принадлежности. Так, один из теоретиков данного направления, уделявший много внимания разработке этноопределяющих признаков, В.И. Козлов, признавал существование «значительных переходных в этническом отношении групп населения», что, наряду с другими факторами (делением этносов на этнографические и другие локальные группы, объединением народов в макроэтнические общности), делает относительно условными и динамичными «рамки народов или этнических общностей»10.
Теоретическим проблемам определения этнических границ и возможности картографирования этнического состава посвящена и не теряющая своего значения работа П.И. Кушнера. Свои соображения автор проверял на конкретных материалах. Кроме общих теоретических рассуждений автора для нас важным является и тот факт, что в качестве примера, подтверждающего сложность определения этнических границ по языковому признаку, он приводит свои комментарии по поводу карты, составленной Е. Карским, на которой указана восточная граница расселения белорусов11.
Среди исследований современных учёных нужно отметить работы Р.Н. Игнатьева, посвященные проблемам соотношения этнических и политических границ и этнического самосознания12. Давая развёрнутую характеристику историографии проблемы в отечественной и зарубежной историографии, он отметил, что, кроме Л.Н. Чижиковой (см. ниже) и Р.А. Григорьевой13 «после Кушнера исследователи не уделяли большого внимания вопросам, касающимся этнических границ»14.
В 2000 г. в Институте этнологии АН России совместно с учёными из Института искусствоведения, этнографии и фольклора имени К. Крапивы Национальной академии наук Беларуси начал действовать проект по изучению культуры русско-белорусского пограничья, участницей которого была и автор данного диссертационного исследования. Результатом работы участников проекта стала коллективная монография «Белорусско-русское пограничье. Этнологическое исследование» в которой на примере определённого региона показана специфика культуры границы, её своеобразие и переходный характер, а также сделаны теоретические выводы по проблемам «особенностей идентичности и культурной специфичности населения приграничных районов»15.
Во введении к данному исследованию отмечается, что «изучению влияния политических и территориальных факторов на этнокультурные
параметры общественной жизни не уделялось достаточного внимания в этнологической науке». Между тем, при конкретных исследованиях совершенно очевидным становится значение политических границ для формирования культурной специфики пограничных районов16. Поставленные разработчиками проекта цели - практическое изучение всех сторон жизни жителей приграничных районов в их исторической перспективе и теоретические обобщения по проблемам соотношения политических и этнических границ и этнического самосознания показывают, что изучение культуры границы в данном случае можно считать принципиально новым направлением в этнологии.
Использованы также работы, посвященные типологии обрядовых традиций, прежде всего, традиций восточных славян: А. Ван Геннепа, А.К. Байбурина, Г.А.Левинтона, А.К. Байбурина , Т.А. Бернштам, Г.А.Левинтона, А.В.Гуры, С.А.Токарева, С.М.Толстой, А.Л. Топоркова, К.В. Чистова .
2. Конкретные ареальные исследования в этнографии и смежных дисциплинах. Ареальные исследования русских и белорусов, проживающих в рамках определённой географической или административной территории, или отдельных групп этих народов были одним из основных направлений российской этнографии в дореволюционное время, проводились они и после революции. Исследования эти отличались как широтой охвата изучаемой территории, так и теоретическим осмыслением приводимого материала. Одни из них ценны прежде всего как источник уникальных этнографических данных, другие содержат неустаревающие размышления по поводу закономерностей развития тех или иных явлений культуры, их типологии, связи с этногенезом и этнической историей восточных славян. К таковым, например, можно отнести исследования Б.А. Куфтина по материальной культуре русской мещеры18.
Ареальные исследования продолжились и в послевоенное время. Их результаты картографировались и обобщались, обычно содержали широкие восточнославянские параллели. Среди наиболее значительных работ того времени - фундаментальные труды Е.Э. Бломквист, Н.И. Лебедевой и Г.С. Масловой19, посвященные изучению материальной культуры восточных славян. Составленные ими карты и научные заключения представляют огромный интерес как с точки зрения изучения материальной культуры в целом, так и для изучения этнических взаимосвязей трёх восточнославянских народов. Вопросы этнической истории и взаимовлияний восточнославянских народов на основании отдельных элементов материальной культуры рассматривались и в специальных статьях20.
На основе многолетних исследований московскими этнографами был создан уникальный труд - историко-этнографический атлас, авторы которого составили карты распространения элементов материальной культуры русских и сопроводили их подробными научными комментариями. В этих комментариях наряду с выявлением некоторых закономерностей трансформации материальной культуры, делаются выводы относительно этнической истории и этнических взаимосвязей русских, украинцев и белорусов .
Расцвет ареальных исследований, проводимых смежными гуманитарными науками в разных направлениях, приходится на 1970-1980-е гг. В это время проблемы изучения отдельных регионов и локальных территорий обсуждались на специальных конференциях , выходят многочисленные региональные исследования (разной степени охвата территории), в которых картографирование и описательный материал в конечном итоге имеют целью не только характеристику культуры определённой территории, но и решение различных вопросов этнической истории восточных славян2 .
Особый интерес для нас представляют работы, посвященные культуре в зоне этнических контактов восточнославянских народов. К таковым в первую очередь можно отнести монографию Л.Н. Чижиковой, в которой даётся сравнительный анализ материальной культуры русских и украинцев на русско-украинской границе24. На основании обширнейшего фонда этнографических материалов, сопоставленных с данными истории, лингвистики и антропологии, автор делает выводы о специфике культуры этноконтактной зоны в целом, о закономерной интерференции культурных традиций при длительном чересполосном проживании двух близкородственных народов. Сравнительный анализ различных компонентов культуры приводит Л.Н. Чижикову к очень важному и для наших исследований выводу: в качестве этнодифференциирующих факторов наибольшей значимостью обладают язык и женская одежда, (которые становятся «своего рода этническими символами, национальным престижем»), а также обряды и устное творчество . Между тем русско-украинское пограничье в принципе отлично от пограничья между Россией и Белоруссией. В первом случае административная (в то время) граница разделяла территории, исторически «закреплённые» за каждым из этносов, и иноэтничные поселения русских на Украине и украинцев в России - это результат последующих переселений. При этом каждая из этнических групп, живущих в иноэтническом окружении, сохраняла в значительной степени особенности своей традиционной культуры. Этническое своеобразие и этническое самосознание проявлялись и одновременно подпитывались спецификой взаимоотношений двух народов, а именно: крайней ограниченностью взаимных браков. Такая ситуация была характерна не
У/л
только для XIX - начала XX в. , но и до некоторой степени сохраняется, как показывают полевые исследования, вплоть до наших дней. В изучаемом же нами регионе деление населения на русских и белорусов и до революции было весьма условным, демонстрируя наличие переходной зоны с
населением, чья этническая самоидентификация была практически не выражена, язык относился к одной группе говоров и не играл роли как фактор этноопределяющий, а брачные связи не ограничивались и не ограничиваются какими-либо соображениями этнической принадлежности27.
В целом специфика материальной культуры в районах совместного проживания разных народов вызывала большой интерес у исследователей. Выходили отдельные труды и специальные сборники .
Значительно реже для ареальных исследований привлекались элементы духовной культуры. Отчасти этому мешали объективные факторы: территория расселения русских огромна, и также велика вариативность культурных явлений. Силами небольшого коллектива этнографов-славистов, сосредоточенных в основном в Москве, Ленинграде, Киеве и Минске, проводить полномасштабные исследования было затруднительно. И, тем не менее, ареальные исследования с последующим обобщением и типологией явлений культуры, всё время проводились.
Предполагалось создание этнографического атласа духовной культуры русских, аналогичного атласу материальной культуры. Одним из центральных направлений исследований было картографирование свадебного обряда. Однако учёные столкнулись с большими трудностями. Как отметил руководитель проекта К.В.Чистов, имеющееся изобилие описаний русской свадьбы, тем не менее, недостаточно для составления специальных карт; нет типологии обрядности, не разработаны основные принципы составления карт. Поэтому перед исследователями стояли задачи как практического характера - сбор материала, так и теоретического. В предисловие к сборнику статей по свадебному обряду русских он сформулировал основные направления в изучении свадебной обрядности, большинство из которых столь же актуальны сейчас, как и тридцать лет назад. Руководством к действию и при написании нашей работы были его замечания (в равной степени актуальные и по отношению к похоронной и родильно-крестильной обрядности) относительно необходимости «публикации региональных обобщений в обоснованно выбранных и строго очерченных границах», «картографирование отдельных элементов и обрядовых комплексов, образующих свадебный ритуал», сопоставление не только в «больших масштабах» этнических традиций, но и «микромасштабах контактных и двуязычных зон, в которых осуществляется живой обмен элементами традиции, их сближение, взаимовлияние и другие формы взаимодействия»29.
Атлас по духовной культуре русских не был создан, но изучение свадебного обряда привело к появлению целого ряда статей, посвященных данной тематике. Среди них нас интересуют прежде всего те работы, в которых рассматриваются пограничные районы, а также этноконтактные зоны. К таковым относится монография Т.С. Макашиной, в которой рассматриваются обряды и фольклор русских, проживающих в Латгалии, то есть на территории, смежной с изучаемым нами регионом, статьи Л.Н. Чижиковой, посвященные свадебным традициям русских и украинцев в зоне русско-украинского пограничья и Р.А. Григорьевой по свадьбе белорусов Латгалии. Авторы не только восстанавливают традиционный вариант свадебного обряда, но и связывают его специфику и изменения с этнической историей восточных славян и процессом их взаимодействия30.
К сожалению, других значительных работ, посвященных изучению семейных обрядов этноконтактных зон восточных славян, где исследование ориентировано на фиксирование особенностей, обусловленных административной или государственной границей, не выходило.
Одним из главных и наиболее плодотворных направлений, начавшихся в те годы, можно считать исследования в области языкознания и филологии. Понимание необходимости проведения ареальных исследований разного уровня стало основой работы коллектива учёных под руководством Н.И. Толстого и СМ. Толстой. Задуманный ими Полесский этнолингвистический
атлас был «целиком ориентирован на исследование духовной культуры в лингвистическом, этнографическом и фольклористическом плане»31.
Конечную цель исследований Н.И. Толстой видел в реконструкции, точнее «ретроспекции» собранных материалов в прошлое, для «воссоздания исчезнувшего древнего состояния», что, в конечном итоге позволило бы решить многие этногенетические проблемы восточнославянского, и, шире -славянского мира. Предварительные полевые исследования в Полесье и их анализ показали учёным, что для достоверных «этногенетических, типологических и иных задач» необходимы комплексные исследования, сопоставление изоглосс и изопрагм , «выявленных этнографами». В 1971 г. в докладе, который можно назвать программным, Н.И. Толстой отметил, что достижения учёных в области накопления и систематизации этнографических данных гораздо менее значительны, нежели достижения лингвистики, в том числе и ареальной. По его словам «типология материальной и духовной культуры для лингвистических целей разработана ещё очень слабо». Учитывая, что происходит быстрое исчезновение элементов традиционной культуры, нивелировка региональных особенностей, знание которых необходимо для задуманного им атласа, он призвал своих коллег лингвистов «заняться сугубо этнографическими проблемами, и, прежде всего, пока не поздно, сбором полевого этнографического материала, не дожидаясь услуг коллег-этнографов» . К сожалению, нельзя сказать, что для подобного упрёка у учёного не было оснований.
Этот призыв начал активно и плодотворно реализовываться как им самим, так и его учениками и последователями. Результатом их работы были программы, многочисленные статьи, посвященные культуре Полесья, а также статьи и монографии, предметом исследования в которых стала обширная территория расселения славян. Регулярно выходили сборники «Славянский и балканский фольклор»34. Среди монографий, в которых рассматриваются те
или иные явления духовной культуры на широком фоне восточнославянского и, шире, славянского мира для нашего исследования были особенно интересны работы Т.А. Агапкиной, А.В. Гуры, Г.И. Кабаковой, О.А. Седаковой 35. Наиболее интересной для нас была работа Г. И. Кабаковой, в которой интересная, оригинально и живо изложенная теоретическая часть основана на многочисленных этнографических материалах, главным образом материалах Полесья, то есть, территории, смежной с изучаемым нами регионом.
Многолетние изыскания в области духовной культуры славян привели этнолингвистов к созданию многотомного труда - энциклопедии «Славянские древности», в которой обширный свод этнографических и лингвистических данных скомпонован по тематическому принципу36. Каждый сюжет рассмотрен с точки зрения его специфики у каждого из славянских народов. Это позволяет выявить общее и особенное в культуре славянских этносов и более обоснованно говорить об общей основе культуры славянского мира. Единственным минусом (если смотреть на труды указанных авторов с позиций нашего исследования и его задач) можно считать недостаточное привлечение данных, относящихся к культуре русского народа, а также игнорирование истории этнической и социальной как факторов, влияющих на ареальные и локальные особенности культурных явлений.
Аналитическому рассмотрению обрядов восточнославянских народов уделено значительное место в колллективных трудах «Этнография восточных славян», а также в трудах серии «Народы и культуры» - «Русские» и «Белорусы»37.
Из последних работ по ареальным исследованиям нужно отметить коллективную монографию «Рязанская традиционная культура первой половины XX века», в которой авторы составили свод этнографических реалий и обрядовых терминов Шацкого района, определили места их
распространения и связали элементы духовной культуры с этнической историей края38.
3. Работы по этнической истории региона. Наиболее интересными и полезными для нашей работы были труды В.А. Александрова, Л.В. Алексеева, М.П. Голубовского, М.Н. Гринблата, М.В. Довнар-Запольского, В.Е. Данилевича, Е. Ф. Карского, В.Т. Пашуто; В.Т. Пашуто, Б.Н. Флоря, А.Л. Хорошкевич, М.Ф. Пилипенко, А.А. Седзіна, В.В. Седова, Б.И. Сидоренко, В.В. Старостенко, Л.В.Черепнина39.
Этнографические работы. Среди дореволюционных трудов, в которых содержится богатейший свод этнографических материалов и заключения этнографического характера нужно прежде всего назвать работы В.Н. Добровольского по этнографии Смоленщины, П.В. Шейна и Е.Р. Романова по этнографии белорусов40. Большой интерес представляет работа СВ. Максимова, написанная им для многотомного издания «Живописная Россия». В работе автор обобщает итоги своего путешествия по смоленско-белорусскому пограничью, даёт ряд ценных наблюдений относительно быта и характера поведения жителей пограничных районов41.
Семейной обрядности белорусов, в том числе и обрядам нашего региона, посвящены работы белорусских учёных: Т.И. Кухаронак и В.М. Сысова42. В первой работе дана общая характеристика родильно-крестильной обрядности с выделением региональной и локальной специфики. Одним из достоинств работы является картографирование отдельных элементов обрядности, сделанное в масштабах Белоруссии. Карты показывают ареальные особенности культуры Витебщины и Могилёвщины. В.М. Сысов выделяет традиционные обрядовые комплексы и отдельные обрядовые элементы в масштабах всей Белоруссии используя, в основном, материалы ХІХ-го века. При этом автор стремится определить как традиции общебелорусского характера, так и выделить региональные варианты. Исследование направлено на изучение распространения обрядовых реалий и
сопоставление их с аналогичными сюжетами в обрядности восточных и западных славян. Автора интересует возможность выявления архетипов и мифология похорон. Большое место уделено фольклорному оформлению ритуальных действий. Рассматривается репертуар причитаний, время их исполнения. Каких-либо соображений по поводу возможности соотнесения регионального и локального распространения обрядовых элементов с этнической историей автор не высказывает, данный аспект выходит за рамки его интересов. С точки зрения задач нашего исследования, возможность и результативность использования данной интересной работы ограничены слишком общими, в основном, характеристиками регионального распространения той или иной традиции.
Различные аспекты семейной обрядности рассмотрены в книге известного исследователя символики белорусской культуры Янки Крука 3. Семейные обряды белорусов рассматриваются также в следующих коллективных трудах белорусских учёных: «Беларусы. Сям я» и «Зтнаграфія Беларусі. Энцыклапедыя» и вышедших недавно в серии «Традиционная народная культура белорусов» сводных трудах по Витебскому Подвинью и Могилёвскому Поднепровью44.
Типологии свадебной обрядности белорусов посвящен труд Н.М. Никольского. Обрядовые традиции изучаемого региона рассмотрены в работах Т.Б. Варфоломеевой, З.Я. Мажейко, A.M. Енговатовой45. Выделение культурных ареалов в районе смоленско-белорусского пограничья на основании музыкального фольлора мы находим в статьях росийских и белорусских этномузыковедов46. На основе полевых материалов по Псковской и Смоленской областям написаны ряд статей, в которых рассматриваются семейные обряды, их трансформация в "советское" время и связанным с ними представлениям47. Интересные данные по этнографии и фольклору Смоленщины содежатся в работах Л.С. Журавлёвой и Я.Р. Кошелева48
При написании работы использованы также исследования по материальной культуре региона, в которых дано ареальное и локальное распространение отдельных элементов - жилища, одежды, поселений. Среди работ такого рода основные - работы О.А. Ганцкой, Н.И. Лебедевой, Л.Н. Чижиковой и С.А. Локотко49.
Источники. Данные, относящиеся к дореволюционному периоду, почерпнуты в основном из опубликованных работ, а также из архивных материалов. Главными из них являются ответы на специальную анкету, разосланную Этнографическим бюро князя В. Н. Тенишева в конце XIX в. Анкета имела целью изучение русского сельского населения Европейской России, поэтому регион изучения ограничен рамками государственно-административных границ дореволюционной России, то есть, отсутствуют какие-либо данные по пограничным Витебской и Могилёвской губерниям. К сожалению, интересующие нас районы освящены неравномерно. Интересный и весьма информативный материал был прислан из Смоленской губернии, особенно из ее западных и центральных уездов. В то же время Псковской области в архиве посвящены лишь несколько весьма неравноценных рукописей.
Аналогичные сведения, относящиеся к более раннему периоду (с середины XIX в.), содержатся в ответах на анкету Русского Географического общества. Сбор материала по этой анкете проводился и среди белорусов. В нашей работе активно использовались данные фундаментальных трудов дореволюционных исследователей Смоленщины и Белоруссии, главным образом Витебской губернии - Н. Анимелле, А.С. Дембовецкого, В.Н. Добровольского, Н.Я. Никифоровского, Е.Н. Романова, Ф. Серебренникова, П.В. Шейна. По обрядам Смоленщины ценный материал использован из описания губернии П. Цебриковым50.
Исследование обрядовой жизни послереволюционного периода строится в основном на полевых материалах автора, собранных в период с
1981 г. по 2005 г. Материал собирался в 13 районах Смоленской области, семи районах Псковской области, а также в приграничных районах Белоруссии: Городокском, Дубровенском, Лиознинском, Россонском районах Витебской области; Горецком, Климовическом, Кричевском, Мстиславском, Хотимском районах Могилёвской области. В основном работа велась в сельской местности, а также в районных центрах. Основной контингент информаторов - люди пожилого возраста, сохраняющие в памяти традиции своей местности. Они же, обычно, являются главными хранителями и исполнителями обрядовых действий в наши дни. Кроме того, беседы проводились и с жительницами молодого и среднего возраста, что позволило понять степень их знания традиций (своих и своих соседей через границу), стремления следовать им. Обращалось внимание и на религиозно-нравственные и мифологические представления людей разного возраста, пути формирования религиозных представлений и степень их влияния на обрядовую жизнь. Кроме того, опрашивались люди, которых можно назвать экспертами в области формирования и функционирования обрядовой жизни. К таковым относятся, в первую очередь, работники культуры, а также преподаватели общеобразовательных школ и школ художественного воспитания детей, местные священники. (В тексте указаны районы и населённые пункты)51.
При написании работы были использованы экспедиционные материалы И.А. Морозова (юго-западные районы Смоленской области. 2005 г.) и Е.Н. Разумовской (Усвятский район Псковской области. 1970-1980-е гг.).
В качестве источников использовались опубликованные в Белоруссии работы: «Вяселле», «Пахаванні. Памінкі. Галашзнні», «Радзіньї. Абрад. Песні» а также вышедшие недавно в России два фундаментальные труда -«Смоленский музыкально-этнографический сборник», второй том которого целиком посвящен комплексному исследованию похоронного обряда Смоленской области (в сносках обозначен как «Похоронный обряд»), и
«Народная традиционная культура Псковской области» . В отличие от первого труда, во втором избран не тематический принцип изложения материала, а регионально-тематический: материал по конкретным темам сгруппирован здесь в рамках выделенных по комплексу признаков регионов (причём освещённость интересующих нас тем по разным регионам не равноценна). Ценные этнографические материалы содержатся в «Словаре смоленских говоров»54, Картотеке Псковского областного словаря народных говоров.
Введение.
— У нас говорят свадьба, не вяселле.
— А у нас вяселле.
— Да, у вас говорят вяселле, потому что вы полешуки. Вы больше Белоруссия, а мы больше Россия.
— А вы турки сборные!
— Да, да, мы больше Россия.
— Мама говорила хаутуры.
— А здесь, в Милейково похороны, потому что тут Россия ближе, тут связано с Россией.
Это беседа возникла при записи традиционной обрядовой культуры в белорусском с. Милейково Мстиславского района, находящегося рядом с русско-белорусской границей. Первая собеседница — местная жительница, вторая — представительница многочисленной волны мигрантов, переселившихся в восточные района из пострадавшей в результате аварии на Чернобыльской АЭС Гомельской области. Подобные шутливые споры с аналогичными комментариями нам приходилось слышать не раз в районе пограничья при выяснении особенностей местной культуры. То, что культура любого этноса, тем более расселённого на большой территории, каковыми являются белорусы и тем более, русские, существует в реальности в массе
региональных, локальных, а подчас и сугубо местных вариантов — известный факт. Разная степень специфичности того или иного явления культуры становится сразу очевидной тогда, когда в беседе участвуют жители разных мест, И каждый из них, а это уже специфика перекрёстных опросов, стремится не только охарактеризовать свои традиции, но и дать им оценку с точки зрения «правильности» именно своего варианта традиции. В данном случае интересно то, что противопоставление идёт с позиций не только региональных различий, но и этнических. Оговорим сразу, фраза «мы больше Россия» вовсе не означает признания себя русскими или допущение некоей двуэтничности. Речь идёт о знании и ощущении общности культуры, языка, фольклора и в целом некоего единства с соседями как исторически сложившейся реальности.
Специфика сложившейся в регионе русско-белорусского пограничья ситуации делает его особенно интересным и перспективным для теоретических и практических исследований по вновь ставшими актуальными проблемам этноса и межэтнических взаимоотношений. Ведь если два десятилетия назад шли дискуссии по поводу выделения основных этноопределяющих признаков, а само существование этносов как определённой категории не ставилось под сомнение, то нынешние, далеко не всегда спокойные, дискуссии касаются уже реальности существования этносов и тем более, реальности самой возможности и необходимости их определения.
Своеобразие, скорее даже уникальность русско-белорусского пограничья состоит в том, что до сих пор между учёными возникают споры в отношении определения этнической принадлежности его жителей, прежде всего жителей Смоленщины. Пожалуй, нет такого региона в нашей стране, по поводу населения которого историки употребляют разные этнонимы в зависимости от того, о каком времени идёт речь.
Причинами необычной этнической ситуации можно считать два основных фактора - происхождение населения, проживающего на территории пограничья, то есть этническую историю, и историю политическую. В данном случае мы имеем яркий пример того, как политические границы становятся «как объединяющим фактором» в судьбе русских и белорусов, так и «разделительной линией»55 Без самого краткого экскурса в прошлое мы не сможем понять и своеобразия современной ситуации.
В раннем средневековье основную территорию изучаемого региона занимали кривичи, среди которых в летописных источниках выделяются полоцкие и смоленские кривичи. Судя по данным языка и археологии различия между этими группами либо отсутствовали, либо были минимальными. Они разговаривали на одном диалекте56. По данным В.В. Седова «какого-либо этнографического рубежа между Смоленской и Полоцкой землями в XI-XIV в. не обнаруживается». Нет отличий в погребальном обряде и украшениях . Этническая общность кривичей, вместе с другими восточнославянскими объединениями, в том числе и с проживавшими в междуречье Днепра и Десны, то есть на юге изучаемого нами региона радимичами, консолидируется в единую древнерусскую народность. Распад древнерусского государства, различные пути исторического развития привели к созданию трёх восточнославянских народов. Время этнического формирования белорусов по-разному определяется в исторической науке, в рамках XIII-XVII в., склоняясь в
со
основном к периоду XIV-XVI вв. . Зона формирования белорусского этноса включает подвинско-днепровский регион, в том числе и земли Смоленщины. Белорусы входят в историю под этнонимом белорусцы, сохраняя и прежнее название русские. Они подразделялись на отдельные группы, обозначаемые по принадлежности к тому княжеству, на территории которого проживают: полочане, витебляне, смольняне59. Однако уже в XV-XVI вв. «произошла
перегруппировка культурных ареалов восточнославянского населения», в результате которых изменилось этническое наполнение понятия Белая Русь. «Им перестали называть территорию Псковщины, Тверского края, а затем и Смоленщины. Восточнославянское население этих земель в XV - XVI вв. вошло в состав упрочившегося к этому времени Московского государства и в рамках этого крупного политического объединения было вовлечено в формирование нового восточнославянского этноса - великорусского»60. После распада древнерусского государства территория нынешней Белоруссии попадает во владение Великого Княжества Литовского (далее ВКЛ). С начала XIV в. в территорию ВКЛ включены и Смоленские и Брянские земли. В результате войн между Московским государством и ВКЛ эти территории не единожды переходили от одного государства к другому. В 1404 г. Смоленск был присоединён к ВКЛ, а в 1522 отошёл к Московскому государству, затем в XVII в. более, чем на тридцать лет опять попал под власть ВКЛ. И, наконец, в 1667 г. Смоленск и Смоленские земли, а также Черниговские были окончательно присоединены к России. Приграничные области нынешней Псковской области, и северо-запад Смоленщины (Невель, Велиж, Себеж), а также западная окраина Смоленщины временно переходили во владения Москвы, но в целом, как и земли Белоруссии, до первого раздела Польши в 1772 г. они входили в состав сначала ВКЛ, а с 1569 г. Речи Посполитой. Важным историческим фактором, повлиявшим на этнокультурные особенности, белорусов было их разное положение в составе ВКЛ и Польши. Если в составе ВКЛ православное славянское население сохраняло в значительной степени свою самостоятельность и все необходимые для формирования и сохранения этничности факторы: язык, духовную культуру, религию, то под властью Польши ситуация изменилась. По разным направлениям идёт ополячивание населения, в том числе и вытеснение белорусского языка. Учитывая это, можно предположить, что переход Смоленска в состав Московских земель до начала активного
иноэтничного влияния и недолгое пребывание под властью Польши в XVII в. могло отразиться на специфике культуры населения Смоленщины и определить некоторые отличия от культуры смежных районов, остававшихся в течение более трёх веков в границах другого государства.
В 1772 г. все северо-восточные белорусские земли были присоединены к России. Позже были образованы Смоленская, Псковская, Могилёвская и Витебская губернии. В новых условиях между жителями приграничных районов свободно развивались торговые и культурные взаимоотношения. Сходные географические, социально-политические и экономические условия, постоянные контакты населения способствовали сохранению тех общих культурных особенностей, которые существовали на приграничных территориях, и создавали условия для культурных заимствований, что не могло не оказать некоего нивелирующего влияния на все стороны жизнедеятельности населения, в том числе и на обрядовый и языковой ландшафт.
Проблемы этнической принадлежности жителей русско-белорусского пограничья приобрели практическую значимость в послереволюционное время с началом национально-государственного строительства, когда встал вопрос о выделении Белоруссии в самостоятельную республику и определении её границ. По замыслу разработчиков проекта, эти границы, в основном, должны были фиксировать разделение территории русских и белорусов, то есть, учитывать этнический принцип. Однако, скоро обнаружились сложности в определении закономерности того или иного административного размежевания, вызванные отсутствием однозначного решения в определении этнической принадлежности жителей отдельных районов. Например, спорным объектом стал Невельский р-н. Белорусские учёные провели экспедиции для «изучения говоров, обрядов и быта населения» и на основании полученных данных (80% жителей говорит на белорусском языке), настаивали на присоединении района к Витебской
области. В качестве эксперта выступил Н. Зорин, считавший, что по совокупности факторов: историческое прошлое, переселения, особенности языка, который он не счёл возможным отнести к белорусскому, район должен войти в состав России61.
Однако решение административно-территориального разделения России и Белоруссии потребовало времени, в течение которого смежные территории переходили из одной республики в другую. Так, в 1918 г. в состав Белоруссии входили не только исконные земли «белорусских губерний», но и часть территории Смоленщины, включая Смоленск, до линии Дорогобуж-Ельня. Но в 1924-1926 гг. произошло окончательное распределение территорий, в результате чего к Смоленской области были присоединены не только те земли, которые входили в неё по дореволюционному делению, но и небольшие территории на западных её рубежах, входившие до того в Витебскую и Могилёвскую области. К России перешли три уезда Витебской губернии: Себежский и Невельский к Псковской области, Велижский к Смоленской.
В настоящее время население приграничных районов России считает себя русскими, таковыми же считают их соседи - белорусы и проживающие на данной территории лица других национальностей — поляки, латыши. Такие же данные дают и материалы переписей. В то же время в дореволюционных источниках население Себежского и Невельского р-нов Псковской области, входивших тогда в Витебскую губернию, а также Велижского р-на Смоленской области, относили к белорусам. Белорусами многие исследователи считали и жителей Смоленского, Рославльского, Ельнинского и Краснинского уу. Смоленской губернии. По мнению М. Цебрикова восемь уездов Смоленской губернии по составу населения можно было назвать «белорусскими»: сюда, кроме перечисленных выше, он относил
s y
и Дорогобужский, Вельский, Поречненский, и Духовщинский уезды . Причем население данных уездов исследователи иногда выделяли в особую
этнорегиональную категорию: смоленские белорусы и отмечали ряд черт (в психологических характеристиках, поведении, элементах культуры), отличающих их от белорусов витебских .
Однако, говоря об этническом делении Смоленской губернии до революции, тем более, учитывая её дальнейшее сопоставление с этническими границами в современности, сделаем одну ремарку. Часто исследователи апеллируют к дореволюционному этническому делению Смоленщины на русские и белорусские уезды, всречающееся вописаниях краеведческого и исторического характера. Но надо учитывать, что сравнение шло по линии сопоставления белорусов и ееликоруссов. Нет оснований считать, что такое деление подразумевало утверждение того, что на территории Смоленщины живут два разных народа. В XIX, и, тем более, в XVIII вв. специально вопросами этнической самоидентификации жителей Смоленщины почти никто не занимался. Тем более для нас очень важно заключение, сделанное СВ. Максимовым после «полевого» исследования Северо-Западного края России, которое он проводил по заданию Русского Географического общества. Он относит жителей западной части Смоленщины к белорусам, но сразу делает оговорку: «название "Белорус" - искусственное, книжное и официальное. Сами себя потомки кривичей под этим именем не знают, хотя, в сущности, ни одного эпитета нельзя подобрать более типичного». И здесь же отмечает переходный характер этнической самоидентификации местных жителей, что, по его мнению, характерно для маргинальной зоны: «на этих окраинах естественным образом облик белорусского племени не мог окончательно и целиком высказаться, и соседи, так сказать, сами ещё не разобрались между собою. Скажем больше: они ещё и сами себя не спознали в смысле самостоятельной племенной группы». В качестве подтверждения приводит местное присловье, в котором очевидна территориальная самоидентификация местных смолян64.
Проведение административной границы между Белоруссией и Россией в 1926 г. существенным образом повлияло «на оформление разной (русской и белорусской) этнической идентичности жителей на белорусском и российском пограничье», «хотя и после этого этническое сознание белорусов «принимало невыразительную форму»65. Это, в свою очередь «часто приводило к смене этнической идентификации»66 в зависимости от проживания по ту или другую сторону границы.
Так, исследования 1950-х гг. показали, что у многие жителей Себежского района, считающих себя русскими, деды и прадеды были православными белорусами . Об этом же свидетельствуют и современные полевые исследования. Пожилые жители пограничных селений Смоленщины, относящихся до 1924 г. к Могилёвской губернии, считают себя русскими, хотя историческая память сохранила воспоминание о предках -белорусах. Так, жительница пос. Шумячи следующим образом определила свою этническую принадлежность: «Мы белорусы были раньше, а теперь русские стали. Акцент у нас белорусский. Мы ведь с 1927 г. в России. Отцы считали себя белорусами»68. Но часто на вопрос о национальности жители пограничья отвечают уклончиво, придавая в этом вопросе главное значение административно-территориальной принадлежности своего места жительства: «(Белорусы у Вас тут были?) Как Вам сказать...Мы раньше под белорусами были. А когда нас отделили., не помню. Помню, в 1921 г. наша деревня горела. Мне было 11 лет. Это мы ещё были под белорусами, Климовичского уезда. Знаю, что хозяйку нашу возили в Климовичскую больницу» .
Надо сказать, что население западных, приграничных с Белоруссией районов России, считая себя русскими, по ряду признаков и сейчас проводит разграничение между собой и жителями более восточных районов области: «За Демидовым — москали» (Смол., Велиж. р-н, с. Будница). Точно также население пограничных районов Белоруссии иногда делает различия в
определении этнической принадлежности жителей приграничной полосы и западных окраин района, опираясь при этом также на особенности истории. На вопрос «Все ли жители Мстиславского района белорусы?» жительница пос. Ходосы ответила: «Наша сторона - да, а те, кто к Хиславичам ( Хисловичи находятся на территории Смоленской обл. - Т.Л.), там считали себя русскими раньше. Та сторона часто переходила, то Смоленская была, то наша. А мы - Белоруссия» (Мог. обл.).
Проведение административной границы между Россией и Белоруссией ни в коей мере не ограничивало передвижение населения и не мешало постоянным хозяйственным, культурным, родственным контактам между жителями двух республик. Совместные гуляния и праздники, национально-смешанные браки - -явление, характерные для жизни пограничья до 1991 г. . Государственные границы до некоторой степени ограничили свободные и постоянные контакты между жителями сопредельных районов, однако и сейчас сохраняются связи как на личном уровне, так и на уровне районов и областей. И, главное, сохраняется, особенно у лиц среднего и старшего возраста ощущение не потерянного ещё единства. Это и живая память о едином государстве, в рамках которого русские и белорусы существовали не одно столетие, и в более узком масштабе - ощущение своей региональной общности.
Политическая история наложила отпечаток и на специфику региона ещё в одном очень важном аспекте. Мы имеем ввиду особое соотношение центра и периферии, сыгравшее немаловажную роль в сложении духовной культуры в целом, а также отдельных представлений и обрядовых комплексов, связанных с семейной обрядностью. С точки зрения этнической истории Смоленская и Псковская земли, как и смежные белорусские Витебские и Могилёвские, относятся к зонам древнейшего расселения восточных славян, вошедших в ареалы формирования белорусского и русского этносов. С политической точки зрения - это окраины, то есть земли,
являвшиеся ареной постоянных войн, перехода из рук в руки, что не могло не способствовать формированию некоторой переходной, или точнее сказать «ничьей» по культуре зоны, что не могло не отразиться на самосознании жителей.
Маргинальную зону представлял собой этот регион и в отношении влияния и значимости христианского вероисповедания. В большей мере это касается белорусских земель. В период вхождения в ВКЛ православие сохраняло свои позиции. Однако уния с Польшей в 1569 г. коренным образом изменила ситуацию. Начинает распространяться католичество, идёт интенсивный перевод православных церквей в униатство, что вызывает протесты со стороны православного населения, распространялось католичество. С 1772 г., с присоединением к России, униатство постепенно вытесняется православием, а с 1830 г. перестаёт существовать. Однако католичество ещё некоторое время и после присоединения к России западных смоленских, а затем и белорусских земель сохраняло свои позиции и влияние на верхние слои общества. Неоднократный переход из одной конфессии в другую, подчас разноконфессиональный состав семей, способствовал значительной толерантности в отношениях между последователями разных религий на уровне рядовых мирян71. Правда, эта толерантность, имела, по-видимому, и оборотную сторону: сохранялась единая обрядовая практика православия, что как бы стирало различия в исповедании. Людей интересовало выполнение положенных обрядов и треб, но вся полнота православного учения, его влияние на мироощущение, поведение людей, религиозную грамотность не могли проявляться здесь в том же объёме, что и на основной территории Европейской России. Возможно, это объясняет и различия в свадебном обряде, точнее разный статус венчания как структурообразующего элемента в свадебных обрядах белорусских и смоленско-псковских, о которых мы будем говорить ниже. Это не единственный факт, заставляющий думать о том, что православная
церковь и православная вера в меньшей степени повлияли на религиозные представления местных жителей, нежели это было на территории России. О том, что православная церковь в Великом Княжестве Литовском «имела гораздо более слабые позиции» нежели в Русском государстве, «где церковь
пользовалась постоянной поддержкой государства», пишут и историки72. По
П. данным Цебрикова набожность населения была сильнее в так называемых
великорусских уездах (по его делению), нежели в западных, которые он
считал белорусскими Это обстоятельство, безусловно, влияло на
своеобразие в народной культуре населения.
Такова, в общих чертах, характеристика региона с точки зрения его
политической и этнической истории.
Обряды и обычаи, связанные с рождением ребенка
Исторически у каждого народа складывалась традиционная культура воспроизводства населения, главной задачей которой была охрана жизни матери и ребёнка. Эта культура формировалась под влиянием как объективных факторов (особенности климата, питание и др.), так и всего свода религиозных воззрений народа. Это заставляет заведомо предполагать сходство традиционных практик двух восточнославянских народов, тем более, когда речь идёт о регионе пограничья. Среди разнообразных обрядово-магических комплексов, связанных с рождением детей, мы выделим несколько сюжетов, наиболее значимых с точки зрения целей нашего исследования.
Беременность. Существовало множество суеверных представлений относительно того, что может и чего не должна делать беременная женщина, что может привести к благополучным родам и содействовать тому, чтобы ребенок родился красивым и здоровым. Представления эти весьма многообразны и не являются чем-то, присущим только данным областям. Основаны они, в большинстве своем, на подражательной магии - подобное вызывает подобное: нельзя толкать собак - у ребенка будет «собачья старость», на гадюку нельзя смотреть - у ребенка «гажья боль» будет, то есть не сможет смотреть на свет; через кошек перешагивать - будет щетинка у ребенка; на падаль нельзя смотреть и плевать - изо рта у ребенка будет плохо пахнуть. Среди запретов, встречающихся повсеместно, можно отметить следующие: сидеть на камне - тяжело рожать будешь; через веревку не шагать - ребенок в пуповине запутается, через коромысло не шагать -ребенок горбатый будет, при пожаре себя не трогать - у ребенка в тех местах будут красные пятна; нельзя воду из ведра отливать - ребенок слюнявый будет. Запрещалось работать по церковным праздникам. На Смоленщине был широко распространён запрет на какие-либо работы на так называемые кривые недели1. В эти недели нельзя ничего чинить старого, «нельзя городить изгородь, нельзя ничего вить, поправлять в колесах, что нужно», мужу нельзя забивать гвозди - у ребенка будут пятнышки (Смол., Росл, р-н, дер. Петрово, д. Буда; Краен, р-н, с. Мерлино; Духовщ. р-н, дер. Свинково) т.д. Если же все это делать, то «какая-то волшебная сила карает, влияя дурно на нарождающееся поколение "молодятину": все молодое (скотина и человек) родится уродливым»2.
Повивальная бабка. Один из основных персонажей родильно-крестильного комплекса обычаев обоих восточнославянских народов— повивальная бабка. Реальная помощь, оказываемая ею при родах, а также социальный и сакральный статус в обществе в целом однотипны для всего изучаемого региона и не дают каких-либо локальных особенностей. Профессиональные навыки были обязательным, но не единственным условием, дававшим право выполнять роль повитухи. Народный обычай устанавливал для деревенских бабок возрастные рамки, а также определял нормы поведения. По данным дореволюционных исследователей региона, бабки должны были отличаться «безупречным поведением», что подразумевало самые различные аспекты нравственности, а также ограничения в интимной женской жизни. Как правило, повитухами становились вдовы пожилого возраста. Судя по источникам, нижняя возрастная граница могла и не оговариваться обычаем, однако общепринятым можно считать недопущение до принятия детей женщин, сохранявших ещё репродуктивные функции. Это подтверждается сообщениями из разных уездов, расположенных по обе стороны границы. Так, корреспондент из Юхновского у. Смоленской губ. писал о том, что «повивальные бабки — это пожилые крестьянки, по большей части вдовы. Бабят иногда и замужние женщины, но только такие, которые сами уже перестали рожать». То же самое мы встречаем и у белорусов - бабкою «должна быть непременно женщина пожилая, незамужняя, или не живущая с мужем и хорошего поведения: в противном случае ее считают нечистой и недостойной быть бабкой» (Вит. губ); «в бабки идут такие женщины, у которых уже не бывает детей» (Могил, губ) . Женщины преклонного возраста, рожавшие сами с повитухами или сохранившие в памяти особенности родовспоможения в их местности, в качестве одной из основных характеристик бабок называют именно это обстоятельство: «бабулька такая — каб она не родила» (Мог., Дубр. р-н, дер. Ляды); «бабой можно было быть, когда на себе нет», то есть после прекращения месячных очищений (Смол., Смол. р-н). В целом можно сказать, что в первые послереволюционные десятилетия многие дети появлялись на свет с помощью деревенских повитух, каковыми были, как правило, женщины не моложе 55-60 лет, обычно не имеющие мужей.
Для многократно рожавших деревенских женщин роды были болезненным, тяжелым событиям, но не столь опасным, сколь последующий за этим период. Поэтому зачастую бабку звали уже после рождения ребенка с тем, чтобы она с ним бабилась. В этом отношении интересны крестильные песни Смоленской губ., исполняемые по случаю того, что отец новорожденного (то есть роды уже произошли), идет за бабкой, кумом и кумою. Отец обращается к ним по очереди и просит придти каждого исполнить свои обязанности - бабку придти «прибабить ребенка».4 В д. Надворное Рославльского р-на вспоминают, что «даже если и родила уже, за бабкой скорее шли и бабка все знала как делать» в с. .Чижовка того же р-на вспоминают, что «рожали с бабками, а то и сама родишь, а все равно ее бабить звали, она ж умела». Это характерно не только для интересующих нас районов.
К роженице бабка отправлялась обычно не с пустыми руками: в с. Католин Рославльского района «бабка брала с собою пеленку чистую, тесемку, приголоник, мятлышик и мыльце», в Дубровинском районе Витебской обл. - пеленки, в Быховском у. Могилевской губ. «в дом родильнице приносит пирог или хоть кусок хлеба»5. Аналогичные сведения есть и из псковской области. Например, в с. Воронцово Островского района бабка несла хлеб и пару яиц.
Часто указывают, что повитуха убирала после родов, стирала выпачканные пеленки и рубашки роженицы, иногда выполняла и другие хозяйственные заботы. Подобное оказание помощи роженице было принято и в других русских районах, а также у белорусов соседней Витебской губернии: "Со дня рождения ребенка бабка ежедневно посещает роженицу, всячески заботясь о ее удобствах, купает ребенка и всякий раз приносит пародихе что-либо съестное"6. В Дубровенском р-не Витебской обл. по нашим сведениям - «бабулька родихе на поправку несет чагохи - блины на соде или на дрожжах - и на 2-й и на 3-й день и яичек сварит и конфет принесет». Из приведенных примеров очевидно, что послеродовое участие повитухи в жизни роженицы и ее ребенка было распространено в различных районах и сохранялось вплоть до 20-30-х гг., пока существовали повитухи.
Свадьба
Учитывая, что, свадьба, как ни какой другой обрядовый комплекс, обильна разнообразными по семантике, времени и месту исполнения отдельными обрядовыми ритуалами, в свою очередь представлявшими, обычно, соединение различных магических и игровых актов, мы не ставим невыполнимую задачу дать цельное описание свадебного ритуала на территории русско-белорусского пограничья, а выделяем несколько наиболее значимых сюжетов. При выборе сюжетов мы ориентировались на два основных принципа: важность в типологическом отношении и обеспеченность материалами, позволяющая делать русско-белорусские сопоставления, в основном, в пределах Смоленской области, приграничных р-нов Белоруссии и запада Псковской области, захватывая, при необходимости сравнения, и территорию центральной Псковщины.
Занимавшийся проблемами типологии вообще и свадебного обряда в частности К.В. Чистов1, поставил вопрос о путях и возможности типологии свадебного ритуала. В том числе он обратил внимание на то, какие особенности структурного характера могут являться основой для выделения двух типов восточнославянской свадьбы. К таковым он отнёс место венчания в организации свадебного времени, движение свадебного поезда, место совершения основных санкционирующих брак действий, в том числе и «постельного обряда». Тем не менее, при конкретном рассмотрении определённого региона, тем более региона пограничья, где могут сходиться разные традиции, где наиболее вероятна отмеченная тем же автором особенность свадебных действий, а именно — «перескакивание» отдельных элементов из одного сегмента ритуала в другой2, возникают трудности, связанные, прежде всего, и с недостаточностью материала и с возможностью параллельного существования разных типов свадеб в пределах одного уезда (района) и даже небольшой локальной территории. Последнее обстоятельство особенно характерно для послереволюционного времени, когда объективные причины приводили к изменению свадебного ритуала.
В этот период церковное венчание либо не совершалось, либо выносилось за рамки свадьбы, а государственная регистрация брака ещё и в довоенное время, (то есть до 1941 г.), а часто и после войны не играла существенной роли в организации свадебных действий, вследствие чего её нельзя отнести к структурным элементам свадьбы. Кроме того, материальные условия заставляли сводить до минимума многочисленные застолья, дары, выкупы и прочие акты, связанные с денежными тратами, а постельный обряд постепенно терял своё значение и как структурообразующий фактор, и как регулятор народной нравственности. Тем не менее, мы постараемся выделить основные варианты свадебного ритуала на указанной территории и показать специфику и границы распространения отдельных обрядовых комплексов, отмечая некоторые локальные варианты конкретного исполнения различных свадебных актов.
Добрачный период. Как и повсюду, традиционная свадьба изучаемого региона включала несколько этапов добрачных встреч сторон жениха и невесты. Выделим основные из них. Вслед за сватовством следовал приезд сватов с женихом — поглядчины, второе сватовство, иногда сговор. Родители невесты спрашивали ее согласия на брак. Получив положительный ответ, ставили молодых людей на одну половицу и связывали подпояской. Затем на стол клали хлеб-соль, образ, зажигали свечи и молились. После этого договаривались о дне окончательного сговора, дне свадьбы и о предстоящих расходах. Вслед за этим родители и родственники невесты ехали в дом к жениху знакомиться с его хозяйством — местоглядъе, двора глядетъ,сугляды, дворо-глядье, хату смотреть, подворье. На Псковщине можно встретить термин дымничатъ. Интересно, что этот же термин мы встречаем на Смоленщине, но уже в другом значении: «Про уехавших с супрядок парня и девушку говорили, что они уехали дымничатъ»3 Приехавших угощали. Если хозяйство не нравилось, родители невесты могли отказаться от свадьбы. В конце XIX — начале XX в. в тех случаях, когда жених и невеста были из одной деревни, осмотр часто имел формальный характер.
Следующий этап — окончательное закрепление сватовства в доме у невесты. Наиболее распространенные названия его — заручини (Мог., Мстисл. р-н), а также запойны, запивки (Псков., Невел. р-н), барыши (Смол., Смол, р-н, в с. Хохлово данного р-на этот термин относился и к одной из предыдущих встреч: «как сватают — подбарышники, после сугляд — барыши; Духовщ.р-н; Вит., Дубр. р-ны); запить барыши, богомоление (Смол., Вяз., Краен, уезды), обручение (Гжатский у.); лады (Юхн. у.) Как мы видим, названия эти традиционны для русской свадьбы и отражают содержание встречи. Собиралась родня с обеих сторон, готовилось угощение от жениха и невесты. Окончательный договор скреплялся совместной молитвой будущих сватов, целованием икон, рукобитьем. Вот как происходил обряд рукобитья в Вельском уезде: «После общей молитвы отец жениха вынимает перчатки. Одну из них отдает свату — отцу невесты, а другую оставляет у себя. Сваты надевают перчатки на правые руки, берут в эти руки правые полы своих поддевок и хлопают полами по рукам — это акт формальной передачи невесты из рук ее отца в руки женихова отца. Последний снимает со своей руки перчатку и дарит ее свату»4. Аналогичным образом вели себя и соседи белорусы. Так в г. Сураж Витебской губернии дня за три до брака происходило «рукобитье, то есть молятся Богу, бьют рука об руку сваты с родителями. Угощение»5 Гости требовали привести невесту, которая по распространенному обычаю находилась в другой избе и оплакивала свои заручины. Иногда вместо невесты приводили другую девушку, закрытую покрывалом, сваты обнаруживали обман и требовали привести невесту.
Как правило, на заручинах происходило взаимное одаривание. Начиналось оно с обмена подарками женихом и невестой. Например, в Вельском у. жених дарил невесте «фунт мыла — чтобы пригожее была, да фунт пряников, баранок, а она ему пояс или полотенце»6. В Сычевском у. этот этап сватовства делился на два: сначала сторона жениха приезжала к невесте на бо-гомоление, а через несколько дней — на запой невесты. По морально нравственным законам деревенского общества расстройство свадьбы после заручин считалось невозможным. Если же это все же происходило, виновная сторона возмещала все расходы. В современной свадьбе сохраняется лишь сватовство, которому предшествует договоренность молодых людей между собой и с родителями. Оно включает лишь некоторые элементы традиционных досвадебных актов (договор о количестве гостей и суммы расходов на угощение, примерное меню, иногда и количество даров со стороны невесты) и сохраняет функцию знакомства и сближения будущих родственников. Полевые материалы показывают часто бытование нескольких терминов в отношении предсвадебной встречи сторон, что является естественным следствием сокращения предсвадебного периода и сведения функций различных предсвадебных этапов в один.
Похоронно-поминальные обычаи и обряды
Имеющийся материал позволяет говорить если не о единстве, то о единообразии всего комплекса представлений, определяющих обрядовую практику русских и белорусов. Однако существовали и отличия, причём как в области представлений, так и в практике. Совокупность этих отличий в сопоставлении, при возможности с традициями соседних регионов и наиболее распространёнными традициями обоих этносов и позволит выделить этнорегиональную или локальную специфику. Данная задача определяет и тематические рамки исследования: в основном рассматриваются отдельные обрядовые элементы или обрядовые комплексы, которые могут служить основой для выявления специфики данного региона.
Полевые исследования по проблемам духовной культуры в разных регионах приводят к единому выводу: наибольшей степенью сохранности и консервативностью содержания отличается похоронно-поминальная обрядность. Вне зависимости от степени религиозности и даже при отсутствии таковой население из уважения к предкам и боязни загробного мира считает своим долгом исполнить по отношению к умершим все то, что те при жизни совершали по отношению к предыдущим поколениям.
Возможно, еще одной причиной указанных характеристик является то обстоятельство, что трансмиссия культурных традиций в данном виде обрядов жизненного цикла происходит каждый раз через представителей старшего поколения, то есть возрастной категории, склонной к сохранению стабильности быта во всех его проявлениях и не расположенной, в отличие от молодежи к принятию новаций. Большое значение в сохранении и функционировании всего комплекса похоронно-поминальной обрядности играли духовные стихи. Их влияние сказывается и до сих пор. Духовные стихи сложились как результат определённых религиозных представлений о самых разных аспектах бытия. Но главной и любимой их темой всегда были различные сюжеты, относящиеся к окончанию земной жизни человека, в них ставились таких масштабные вопросы как расплата за грехи, ответственность перед Богом, соотношение души и тела и т.д. Таким образом, они выполняли не только духовную, но и дидактическую роль, постоянно напоминая о бренности жизни и обязанностях человека. Эти стихи, или как их ещё называют псальмы включали и прямые указания на выполнение тех или иных обрядовых действий при подготовке умершего к погребению, к организации поминания. Эти стихи бережно переписывались, передавались не только тексты, но знание напевов. Особо важную роль в сохранении и обрядовой практики и традиционного мифологизированного и в то же время благоговейного отношения ко всему, что связано со смертью, они сыграли в те годы, когда церковное напутствие было почти недоступным. Исполнение их знающими женщинами на разных этапах похоронного ритуала было обязательным элементом проведения похорон ещё в 1980-е гг., что особенно характерно для Смоленщины.
И, наконец, похоронно-поминальная обрядность сохраняется в силу естественных причин. Мы имеем ввиду, что наличие обрядово-сакральной сферы всегда зависело и зависит от актуальности того акта, вокруг которого она формируется. Изменившиеся социальные условия плюс активная борьба с религиозным восприятием мира изменили статус свадьбы как соединения молодой пары «навечно» перед Богом и людьми. Из многопланового, сложного в семантическом и символическом отношении действа, свадьба сохранила в основном значение семейно-общественного праздника с элементами обрядов, организуемого по поводу официального заключения брака. Концепция деторождения лишилась религиозной подосновы, определяющей самоценность и божественность зарождения и появления на свет нового человека. В результате стало нормой регулирование рождаемости. Сам акт родов и соответственно его обрядово-сакральное сопровождение ушли из обычного уклада домашней жизни. До минимума приходилось, подчас, сводить обрядово-праздничное оформление христианского акта введения в церковь. Кроме того, организация любого празднично-ритуального действия требует материальных затрат, а длительные годы оскудения просто исключали такую возможность. Вместе с налаживанием жизни приблизительно с 1960-х гг оживилась и обрядово-праздничная культура. Вернулись некоторые элементы местной обрядовой традиции, появились новые, что соответствовало желанию разнообразить праздничное мероприятие. Как правило, эти нововведения не имели глубокого семантического смысла, придавали происходящему дополнительный шутливый оттенок, и подчас лишали всё мероприятие той цельности сакрализованных представлений и соответствующих действий, которые были присущи любому обрядово-праздничного комплексу в традиционной культуре1.
По иному выглядит ситуация в похоронно-поминальном коплексе мероприятий. Никакие социальные или идеологические катаклизмы не могут изменить непреложного закона бытия: в положенный срок человек покидает земной мир. Момент кончины по-прежнему остаётся всё также загадочен, наполнен мистикой, страхом перед смертью и желанием помочь уходящему в иной мир. Отсутствие положенного христианского чинопоследования, сопровождавшего все моменты «перехода» и до известной степени регламентировавшего поведение участников обрядовых действий, только усугубило то выходящее за рамки христианского обряда и христианского толкования посмертного существования разнообразие представлений и действий, которое церковь рассматривала и рассматривает как народные суеверия. Материальные трудности сузили собственно материальную сторону ритуала похорон и поминания, но не затронули мировоззренческой основы, определявшей поступки близких в отношении умершего. Годы атеистического воспитания, активной борьбы не только с религией, но и со всей обрядовой жизнью, имеющей всегда сакральный подтекст, в разной степени нанесли ущерб традиционной культуре. Совокупность этих обстоятельств обусловили сохранность основных реалий и представлений (последние в меньшей степени, поскольку они часто бывают утеряны и действие совершается без мотивации или же обретает вторичную интерпретацию), что даёт возможность использовать их при выделении этнических и региональных культурных комплексов. По мере изложения материала в качестве сравнения будет привлекаться также аналогичные сюжеты, характерные для русской и белорусской традиции.
