Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Методологические истоки научного творчества В.Я. Проппа 13
1.1. Исследования В.Я. Проппа и традиция европейской эмпирической философии 13
1.2. Структурный анализ В.Я. Проппа и концепция мотива А.Н. Веселовского 29
1.3. В.Я. Пропп и русская формальная школа 36
1.4. Влияние марксистко-ленинской философии и идеологии на исследования В.Я. Проппа 50
Глава 2. Философско-методологический анализ концепции архаического фольклора В.Я. Проппа 59
2.1. Феномен архаического фольклора в концепции В.Я. Проппа 59
2.2. Концепция архаического мифа В.Я. Проппа как одно из оснований его работ в области фольклористики и этнографии 70
2.3. Метод синхронного анализа структуры в исследованиях В.Я. Проппа 80
2.4. Историко-генетические исследования В.Я. Проппа в области архаического фольклора 90
2.5. Рецепция идей В.Я. Проппа в мировой гуманитарной науке 98
Заключение 114
Библиография 120
Приложение 136
- Исследования В.Я. Проппа и традиция европейской эмпирической философии
- Влияние марксистко-ленинской философии и идеологии на исследования В.Я. Проппа
- Концепция архаического мифа В.Я. Проппа как одно из оснований его работ в области фольклористики и этнографии
- Рецепция идей В.Я. Проппа в мировой гуманитарной науке
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Архаические мифы и произведения фольклора, генетически восходящие к этим мифам, а также - к связанной с ними обрядовой практике, представляют собой культурное наследие, интерес к которому не угасает на протяжении многих столетий. Проблема природы мифологических представлений, обнаруживаемых, в частности, в символическом подтексте фольклорных произведений, неоднократно рассматривалась в трудах многих исследователей в области этнографии и фольклористики. Особое место среди работ, посвященных структуре мифологических текстов и фольклорных нарративов, а также вопросу взаимосвязи произведений фольклора и мифологических представлений, занимают труды известного отечественного филолога и этнографа Владимира Яковлевича Проппа - исследователя, стоявшего у истоков современной теории структурного анализа текста.
По широте научной проблематики и уровню методологии работы В.Я. Проппа не только соответствовали современным ему тенденциям развития гуманитарной науки, но и в определенных аспектах ее опережали. Их можно поставить в один ряд с исследованиями таких русских филологов XX века, как P.O. Якобсон, М.М. Бахтин, А.Ф. Лосев, С.С. Аверинцев, Б.М. Гаспаров, Ю.М. Лотман, Е.М. Мелетинский и др., сфера интересов которых не ограничивалась исключительно областью филологии. Все они в той или иной степени, прямо или косвенно выходили в своих исследованиях на междисциплинарный, метанаучный и философский уровень и оказали значительное влияние на развитие современной мировой гуманитарной науки и философии.
Главной особенностью исследовательской позиции Проппа являлось стремление не использовать при рассмотрении того или иного феномена культуры уже готовую методологическую схему. Он всегда опирался на результаты эмпирического исследования материала, разрабатывая на их основе свой метод и создавая, таким образом, индивидуальную методологию.
С позиции философского подхода научная деятельность Проппа не осмыслена в достаточной степени. И если в трудах европейских философов можно обнаружить анализ исследований ученого, то представители отечественного философского сообщества, как правило, ограничиваются лишь упоминанием работ Проппа и в редких случаях - краткой характеристикой его исследований.
Философско-методологический анализ научной деятельности Пропга открывает новые пути в осмыслении как места исследований ученого в истории гуманитарного познания в целом, так и значении его научных построений для мировой гуманитаристики, а также философии и методологии науки. Анализ методологической системы В.Я. Проппа обнаруживает новую и актуальную перспективу в исследовании ряда философско-методологических проблем, в частности, вопроса становления и
развития метода синхронного анализа структуры, а также историко-генетического метода в сфере гуманитарного познания.
Степень разработанности проблемы. Тема исследования находится на пересечении историко-философской, философско-методологической, филологической и этнографической проблематики. В.Я. Пропп известен представителям мировой гуманитаристики, прежде всего, как фольклорист, поэтому и отечественные, и * зарубежные исследования его научной деятельности имеют преимущественно филологическую направленность. При этом работ монографического характера, целиком посвященных анализу основных идей ученого, на сегодня имеется всего две. Это книга английского слависта Э.Э. Уорнер «Владимир Яковлевич Пропп и русская фольклористика» (2005) и научно-биохрафическое исследование отечественного фольклориста А.Н. Мартыновой «Владимир Яковлевич Пропп: Жизненный путь. Научная деятельность» (2006).
В тематических сборниках статей по проблемам фольклористики и этнографии существует несколько работ, посвященных В.Я. Проппу. Это статьи И.И. Ревзина «К общесемиотическому истолкованию трех постулатов Проппа: Анализ сказки и теория связности текста» (1975); Б.Н. Путилова «Проблемы фольклора в трудах В.Я. Проппа» (1975) и «Наследие В.Я. Проппа - фольклориста» (1995); Э.Э. Уорнер «Некоторые аспекты влияния Проппа на работу англоязычных исследователей: Правильно ли его понимали?» (1995), В.К. Чистова «Заметки о В.Я. Проппе» (1995).
В периодической печати филологической и этнографической направленности следует отметить статьи В.Н. Перетца «Нова метода вивчати казки (Обзор книги Проппа «Морфология сказки» (1928)» (1930), В.М. Жирмунского «В.Я. Пропп, Исторические корни волшебной сказки» (1947), Е.М. Мелетинского «Обзор книги Проппа «Русский героический эпос» (1956), П.Н. Беркова «Метод исследования народного творчества в трудах В.Я. Проппа» (1966), СЮ. Неклюдова «В.Я. Пропп и «Морфология сказки» (1995), К. Сайто «В.Я. Пропп в Японии» (1995), А.А. Грякалова «Константы чудесного и образ мира (к эстетическому смыслу концепции В.Я. Проппа)» (1997), Н.Н, Воробьевой «Методы исследования архаической культуры в трудах О.М. Фрейденберг и В.Я. Проппа» (1999).
Имеются также статьи, сопровождающие издания трудов Проппа. Среди них работа Е.М. Мелетинского «Структурно-типологическое изучение сказки» (1969), а также статья В.И. Ереминой «Книга В.Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки» и ее значение для современного исследования сказки» (1986). Кроме того, Проппу посвящена глава «Карты Проппа» в книге Дж. Родари «Грамматика фантазии. Введение в искусство придумывания историй» (1978).
В отечественной философской литературе отдельные идеи В.Я. Пропга упоминаются в ряде работ, посвященных различным аспектам структурализма и семиотики, а также проблеме комического. В этой связи к исследованиям Проппа обращаются такие философы, как Н.С. Автономова, Т.Б. Любимова, В.К. Финн, Л. В. Карасев. Однако как предмет
самостоятельного анализа научная деятельность ученого в трудах этих мыслителей не рассматривается.
В зарубежной философии интерес к Проппу гораздо выше, причем одной из самых значимых работ, во много определивших отношение к ученому на Западе, является статья французского философа-структуралиста К. Леви-Стросса «Структура и форма. Размышления об одной работе Владимира Проппа» (1967). Краткий анализ исследований Проппа присутствует также в трудах таких мыслителей, как Р. Барт, П. Рикер, М. Фуко, У. Эко.
Кроме того, по данным каталогов диссертационного филиала РГБ, в отечественной гуманитарной науке не существует ни одной диссертации, непосредственно посвященной исследованию как научной деятельности Проппа в целом, так и ее методологической составляющей, в частности.
Таким образом, несмотря на достаточно широкий круг научной литературы, имеющей то или иное отношение к анализу идей Проппа, созданной к настоящему времени преимущественно учеными-филологами, его научное наследие остается малоизученным с философской и, в частности, философско-методологической точки зрения, что и определило выбор предмета данного исследования, его цели, задач, методов и логики диссертационной работы.
Объект диссертационного исследования - исследовательская деятельность В.Я. Проппа в области фольклористики и этнографии, рассматриваемая в широком контексте мирового общегуманитарного и философского наследия.
Предмет диссертационного исследования - философско-методологические аспекты филолого-этнографических исследований В.Я. Проппа в идейном пересечении и взаимодействии с основными тенденциями развития методологии гуманитарного познания в XX веке.
Целью диссертационного исследования является выявление специфики методологии В.Я. Проппа, ее истоков, места, роли и значения в развитии истории и философии гуманитарных наук, а также анализ его концепции архаического фольклора и мифа.
Поставленная цель предполагает решение следующих основных задач:
- определить значение идей европейской эмпирической философии, и
в частности, естественнонаучных построений И.-В. Гете, а также
философии классического позитивизма для формирования
методологии этого ученого;
рассмотреть роль трудов А.Н. Веселовского в становлении исследовательской позиции Проппа;
проанализировать разноплановые корреляции методологической установки Проппа и идей представителей русской формальной школы;
определить степень влияния марксистко-ленинской философии и идеологии на исследования Проппа;
- описать особенности феномена архаического фольклора в его
интерпретации Проппом;
- реконструировать концепцию архаического мифа Проппа;
- рассмотреть специфику использования Проппом метода
синхронного анализа структуры, а также историко-генетического
метода в области архаического фольклора;
- выявить особенности рецепции идей Проппа в мировой
гуманитарной науке.
Теоретико-методологическая база и источники диссертационного исследования. Для решения поставленных задач и реализации цели исследования требуются соответствующие методологические основания. В процессе исследования были учтены современные методологические подходы к гуманитарному исследованию. В диссертации используются системный и междисциплинарный подходы, философско-методологический анализ, а также метод историко-философской реконструкции, который включает в себя приемы первичного (при рассмотрении источников) и вторичного (при привлечении различного рода литературы по изучаемой теме) исследования при отборе необходимого материала.
Кроме того, в данном исследовании применяется метод сравнительного анализа для выявления интеллектуальных пересечений основных положений концепции В.Я. Проппа с идеями как представителей западной философии и гуманитаристики, так и отечественных исследователей.
Источниковую базу диссертационного исследования составляют работы самого Проппа, а именно «Морфология [волшебной] сказки» (1928), «Исторические корни волшебной сказки» (1946), «Русский героический эпос» (1955), «Русские аграрные праздники» (1963), «Проблемы комизма и смеха» (1976), «Русская сказка» (1984) и незавершенная работа «Поэтика [фольклора]» (1998), а также его статьи, как объединенные в тематические сборники, так и выходившие в периодических изданиях.
Особое значение для данного исследования имеет сборник архивных материалов «Неизвестный Пропп», составленный А.Н. Мартыновой и ее же работа «Владимир Яковлевич Пропп: Жизненный путь. Научная деятельность».
При рассмотрении методологических истоков концепции фольклора Проппа, особенностей и значения методологии его трудов привлекаются исследования как зарубежных, так и отечественных философов: И.-В. Гете, представителей первого позитивизма, а также основоположников марксистско-ленинской философии и идеологии. С этой же целью используются работы исследователей в области филологической науки, среди которых: Ф. де Соссюр, С. Пиркова-Якобсон, А. Дандес, Э.Э. Уорнер, В. Эрлих, а также А.Н. Веселовский, В.Б. Шкловский, В.М. Жирмунский, Б.М. Эйхенбаум, Е.М. Мелетинский, П.Н. Берков, Б,Н, Путилов и др.
Привлекаются упоминания о Проппе и его научной деятельности в работах таких философов и исследователей в области гуманитарного знания,
как: P.O. Якобсон, К. Леви-Стросс, Р. Барт, М. Фуко, К. Бремон, У. Эко, П. Рикер, Дж. Родари.
Автор диссертации обращается в заданном целью и задачами исследования контексте к идеям таких философов и ученых как: А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин, К.А. Свасьян, Л.А. Микешина, О.М. Фрейденберг, Дж. Фрэзер, Э. Тэйлор, Л. Леви-Брюль, Б. Малиновский, Ф.Х. Кессиди, В. Гейзенберг и
др.
Научная новизна диссертационного исследования.
на основе анализа методологии В.Я. Проппа установлено, что в своих исследованиях в области архаического фольклора и мифа он опирался на европейскую эмпирическую традицию, причем особое влияние на становление исследовательской позиции ученого оказали естественнонаучные труды И.-В. Гете;
обосновано, что идеи Проппа коррелировали с философскими построениями представителей первого позитивизма, их утверждениями о приоритетности эмпирического, индуктивного исследования, а также с возможностью и необходимостью использования методов естественнонаучного исследования в сфере гуманитарных наук; высказано предположение о том, что общая позитивистская направленность работ Проппа связана с влиянием на него идей А,Н. Веселовского;
в результате сопоставления исследовательских позиций Проппа и русской формальной школой выявлено, что он придерживался ключевой для формализма идеи о самоценности и внеидеологичности искусства; обосновано что, несмотря на видимую близость морфологического метода формалистов и метода структурного анализа Проппа, суть подходов к исследованию произведений искусства в их концепциях различна;
установлено, что идеи ученого, связанные с разработанной и использованной им методологией, подбором материала для интерпретации волшебной сказки, а также спецификой его отношения к искусству, в целом противоречили марксистско-ленинской идеологии, но были близки положениям концепции исторического материализма;
- исследованы основные положения концепции архаического
фольклора Проппа, касающиеся специфики данного вида творчества,
особенностей его возникновения, существования и развития, его социальной
роли; предложена реконструкция концепции архаического мифа Проппа,
включающая анализ идей ученого, связанных с онтологическим статусом
мифа, его гносеологической функцией, социальным значением;
- выявлены особенности восприятия и осмысления научного наследия
Проппа в мировой гуманитарной науке и философии на основе анализа
работ, посвященных изучению архаического фольклора и мифа, а также
проблемам структурного и семиотического анализа феноменов духовной
культуры.
Основные положения, выносимые на защиту. 1. Отечественный фольклорист и этнограф В.Я. Пропп был не только одним из первооткрывателей структурных методов в филологии, но и стоял у
истоков борьбы за научность гуманитарного познания, обращения к математике и структурной лингвистике, стремясь к точному, проверяемому знанию.
2. Опираясь на естественнонаучные груды И.-В. Гете и некоторые
идеи представителей первого позитивизма, он полагал, что эмпирическое
исследование является приоритетным, а под влиянием индуктивной поэтики
1,
А.Н. Веселовского главным источником нового знания считал индуктивное рассуждение.
-
Методология исследований Проппа, несмотря на определенную близость, отличалась от методологии русского формализма. Его исследование было направлено на выявление и изучение формы фольклорных и этнографических феноменов как их структуры,
-
Научные взгляды В.Я. Проппа были отчасти близки марксизму, к концепции материалистического понимания истории в изучении генезиса феноменов архаического фольклора. Многие идеи и методы ученого не вписывались в официальную марксистско-ленинскую идеологическую парадигму, а использование им цитат из марксизма, возможно, было конъюнктурным.
-
В области изучения архаического фольклора Пропп применял методы синхронного анализа структуры и историко-генетического анализа, причем синхроническое исследование, с его точки зрения, имело смысл только в случае, когда оно предваряло исследование диахроническое.
-
В работах Проппа обнаруживается ряд положений, которые возможно объединить в единую концепцию архаического мифа. Главной специфической особенностью мифа, демаркирующей его от сказки, ученый считал его сакральный характер; утверждал равенство мифа и ритуала, признавал за мифом познавательную функцию.
7. Методологический аппарат, разработанный В.Я. Проппом, широко
использовался в области теоретических построений связанных с выявлением
структуры различных феноменов духовной культуры; идеи ученого также
нашли применение в сфере прикладной педагогики и в области
искусственного интеллекта.
Научно-теоретическая и практическая значимость исследования состоит в обосновании актуальности анализа научного наследия Проппа, в первую очередь, с точки зрения его методологической составляющей, для современной философии науки. В предлагаемой работе осуществлен обладающий самостоятельной ценностью философско-методологический анализ, который способствует лучшему пониманию научной деятельности В.Я. Проппа и помогает более адекватно оценить ее роль в развитии отечественной и зарубежной гуманитаристики.
Диссертация способствует открытию новых исследовательских перспектив: ее содержание и выводы могут быть использованы в дальнейших работах в области философских проблем филологии, а также исследованиях, посвященных рассмотрению места и значения структурного и историко-генетического метода в системе общей методологии гуманитарных наук.
Материалы диссертационного исследования могут привлекаться при подготовке и чтении учебных курсов, для студентов и аспирантов по философии, истории философии, философской антропологии, истории и философии науки, спецкурсов по философии гуманитарных наук, в частности, философии филологии, логике, эстетике, культурологии, литературоведению и теории фольклора.
Апробация диссертационного исследования. Основные положения и выводы диссертационного исследования получили свое освещение в научных публикациях автора, в том числе в статьях, опубликованных в журналах, рецензируемых ВАК: «К вопросу о научно-методологическом контексте трудов В.Я. Проппа» и «Методология исследований В.Я. Проппа: между формализмом и структурализмом»; в следующих выступлениях с докладами на темы: «Типологические идеи И.-В. Гете и истоки методологии В.Я. Проппа», «К вопросу о научно-методологическом контексте трудов В.Я, Проппа», «В.Я. Пропп и русская формальная школа» на ежегодных научных чтениях МПГУ по итогам научно-исследовательской работы соответственно за 2008, 2009 и 2010 гг. Концепция диссертации неоднократно обсуждалась на заседаниях кафедры философии Московского педагогического государственного университета.
Структура и объем диссертации. Структура диссертации определяется замыслом и логикой исследования, подчинена последовательному решению поставленных задач. Работа состоит из введения, двух глав, девяти параграфов, заключения, библиографического списка и приложения.
Исследования В.Я. Проппа и традиция европейской эмпирической философии
Первая половина XX века в России, несмотря на специфическую общественно-политическую ситуацию, отнюдь не способствовавшую научному творчеству, характеризовалась появлением целого ряда выдающихся исследований в области гуманитарного знания. Среди них работы отечественного фольклориста и этнографа В.Я. Проппа - ученого сыгравшего огромную роль в развитии не только филологической и этнографической науки, но и мировой гуманитаристики в целом.
Научное наследие Проппа представлено семью монографиями: «Морфология [волшебной] сказки», «Исторические корни волшебной сказки», «Русский героический эпос», «Русские аграрные праздники», «Проблемы комизма и смеха», «Русская сказка» и незавершенная работа «Поэтика фольклора», а также научными статьями, как опубликованными в различных изданиях филологической и этнографической направленности, так и объединенными в тематические сборники, вышедшие уже после смерти ученого. Среди них можно назвать такие, как: «Фольклор и действительность», «Сказка. Эпос. Песня», «В свете фольклора», «Фольклор. Литература. История». Все эти труды посвящены основным проблемам теории и методологии фольклористики. В них рассматриваются вопросы, касающиеся взаимоотношений фольклора и исторической действительности, фольклора и литературы, вопросы классификации и генезиса различных фольклорных жанров, а также эстетической специфики данного вида словесного творчества. Книгам и статьям ученого при всей их глубокой научности была свойственна удивительная художественность, стилистическая простота, доступность изложения материала, отсутствие сложных терминологических конструкций. Б.Н. Путилов в этой связи называл Проппа «художником в науке»,1 который не просто писал свои труды, имея целью логически обоснованно и полно выразить свои идеи, но и придавал им строгую композиционную завершенность.
Важной особенностью научной деятельности В.Я Проппа являлась ее исключительная цельность. В различных с точки зрения содержания монографиях и статьях ученого обнаруживается определенная преемственность, они тесно связаны между собой. Причем, данная связь заключается не только в том, что большинство работ Проппа являлись этапами реализации единой цели - всестороннего анализа феномена архаического фольклора, но и в находящейся в их основе строгой методологической последовательности. Например, существует определенная методологическая связь между монографией ученого «Морфология [волшебной] сказки» и «Русские аграрные праздники». Эта связь заключается в том, что и в области изучения фольклорной волшебной сказки, и в сфере исследования этнографических феноменов, а именно, славянских празднеств земледельческого цикла и связанной с ними мифо-обрядовой практики ученым был использован метод синхронного анализа структуры.
В исследованиях любого феномена духовной культуры для Проппа первостепенное значение всегда имели вопросы методологии. Как известно, ни одно из научных направлений (даже те, в рамках которых отрицаются идеи ближайших предшественников), ни одна авторская концепция, насколько бы оригинальной она не была, не способны обойтись без определенного набора авторитетов: «...ученый - это не абстрактный индивид или «гносеологический Робинзон», но «продукт» социально-исторического развития. Его индивидуальная творческая деятельность, будучи достаточно автономной, в то же время всегда социально детерминирована».1 И, в частности, это касается методологической составляющей. В связи с этим очевидным является тот факт, что для полноты исследования научной деятельности Проппа необходимо рассмотреть, что же послужило фундаментом для формирования его методологической установки.
С точки зрения методологической составляющей исследования ученого были близки математике и зародившейся в конце XIX века структурной лингвистике. В своих работах он всегда стремится к точному, объективному, проверяемому знанию. При этом Пропп не был сторонником отвлеченного теоретизирования и весьма скептически относился к спорам вокруг понятий и абстрактных проблем, а также к попыткам исследовать различные феномены духовной культуры с помощью наложения на них общетеоретических схем. Он полагал что в качестве единственного критерия научной истины не следует принимать рассудок и разум, и что чувственное созерцание является приоритетным по сравнению с теоретическими построениями.
В.Я. Пропп позиционировал себя как эмпирик, «который, прежде всего, пристально всматривается в факты и изучает их скрупулезно и методически, проверяя свои предпосылки и оглядываясь на каждый шаг рассуждений». Более того, он считал себя не чистым эмпириком, который довольствуется характеристикой отдельно взятых фактов, а эмпириком-философом. Последний, с точки зрения ученого, имеет своей целью описание и изучение совокупности фактов и связей, которые между этими фактами существуют. Причем, продолжением и результатом данного описания Пропп мыслил раскрытие феномена и установление общего закона. По этому поводу ученый писал: «Там, где чистый эмпирик видит разрозненные факты, эмпирик-философ усматривает отражение закона».1 .
Важно отметить, что в стремлении «увидеть закон», В.Я. Пропп никогда не пренебрегал художественной самоценностью каждого анализируемого им факта. Любое произведение фольклора для него представляло собой не просто материал, подлежащий научному анализу и необходимый лишь для обнаружения некоего закона, но и уникальное произведение искусства, обладающее неповторимой поэтичностью и имеющее свое особое культурно-эстетическое значение.
В своих научных изысканиях В.Я. Пропп, таким образом, отказывался от умозрительных трактовок, предпочитая эмпирическое исследование, опирающееся на обширный фольклорный и этнографический материал. Безусловно, такая исследовательская позиция сближает его концепцию как с идеями европейской философии эмпиризма вообще, так и с философскими построениями представителей первого позитивизма, в частности.
Подобно «первым» позитивистам, утверждавшим, что источником нового знания может быть лишь индуктивное рассуждение, В.Я. Пропп полагал, что истинно научное исследование должно основываться на использовании индуктивного метода и накоплении фактического материала. Только в этом случае его результатом становится формулирование аргументированного вывода, выражающего ту реальность, которую невозможно наблюдать непосредственно.
Влияние марксистко-ленинской философии и идеологии на исследования В.Я. Проппа
Невозможно говорить о взглядах того или иного исследователя вне зависимости от особенностей той социально-политической и идеологической обстановки, которая была характерна для современной ему действительности. Важной особенность эпохи, в которую жил и работал В.Я. Пропп, была ее глубокая идеологизированность. К концу 30-х годов XX века в советской гуманитарной науке окончательно утвердилась марксистско-ленинская теория и идеология, что повлекло за собой изменения исследовательской позиции многих отечественных ученых. Эти изменения, безусловно, коснулись и научной деятельности Проппа.
В монографии «Исторические корни волшебной сказки», ученый писал: «Предпосылки, из которых исходят авторы, часто являются продуктом эпохи, в которую жил исследователь. Мы живем в эпоху социализма. Наша эпоха также выработала свои предпосылки, на основании которых надо изучать явления духовной культуры». Однако сколь решающим было влияние социально-политической системы на научную деятельность самого Проппа? В какой степени методология его трудов, результаты проведенных им исследований вписывались в социокультурную парадигму 30-х - 60-х. годов XX века? Насколько подчинялся он в своих научных построениях идеологическому диктату советского режима?
Следует заметить, что относительно своих идеологических и политических воззрений сам В.Я. Пропп предпочитал не высказываться, по крайней мере, документально зафиксированных подтверждений этого практически нет. Исключением можно считать лишь материалы допросов ученого, арестованного в 1930 г. по подозрению в том, что он являлся членом немецкой контрреволюционной организации «Новая Невания», а также теософического кружка, организованного с целью изучение сочинений австрийского философа Р. Штейнера.
Записи, сделанных в ходе этих допросов, действительно содержат некоторые данные о политических убеждениях В.Я. Проппа, однако по понятным причинам в абсолютной искренности ученого здесь вполне можно усомниться. На одном из допросов Пропп указал, что стоит на советской платформе и сочувствует компартии, на другом - что считает себя марксистом и использует в своей преподавательской и научно-исследовательской деятельности только «марксистский метод». Кроме того, в качестве документа, подтверждающего его марксистские убеждения он может привести свою статью, посвященную анализу одного из мотивов волшебной сказки. Здесь очевидно имеется в виду статья «К вопросу о происхождении волшебной сказки: Волшебное дерево на могиле», впервые напечатанная в журнале «Первичне Громодянство» («Первобытное общество»), а затем переизданная уже в 1934 году в журнале «Советская этнография».
Как известно, ни одна научная работа, написанная в то время без выдержек из трудов основоположников марксизма - ленинизма, без высказываний, явно имеющих идеологический характер, просто не могла быть издана. В статье «Специфика фольклора» есть своего рода фраза -оправдание, объясняющая дальнейшее использование Проппом в его исследованиях идей марксистско-ленинской философии: «Фольклористика [как и любая наука, вынужденная выживать в условиях идеологического давления - Е.В.] есть наука идеологическая. Методы и установки ее определяются мировоззрением эпохи и отражают его. С падением мировоззрения падают и принципы созданной им науки».2
Поэтому возможно предположить, что многие цитаты, так или иначе имеющие отношение к марксизму, вводились Проппом в тексты его монографий из соображений цензуры. Исключением можно считать лишь книгу «Морфология [волшебной] сказки», которая не содержит в себе идеологических компонентов вследствие того, что появилась она еще в тот период, когда представителям отечественной науки еще не было необходимости руководствоваться в своих исследованиях принципами марксистско-ленинской философии.
Одним из ярких примеров такого конъюнктурного введения могут служить следующие слова В.И. Ленина, которые В.Я. Пропп использует, говоря о значении исследований Н.Г. Чернышевского для разработки проблемы специфики эпических жанров фольклора: «... были и тогда уже в России революционеры, стоявшие на стороне крестьянства и понимавшие всю узость, все убожество пресловутой «крестьянской реформы», весь ее крепостнический характер. Во главе этих, крайне немногочисленных тогда, революционеров стоял Н.Г. Чернышевский». Совершенно очевидно, что никакого отношения ни к русскому героическому эпосу, ни вообще к архаическому фольклору приведенное выше высказывание не имеет. Да и в контексте данной работы В.Я. Проппа для описания роли Н.Г.Чернышевского в исследовании эпического фольклора оно несущественно, а включено в текст только лишь для того, чтобы упомянуть одного из ведущих представителей марксистско-ленинской философии.
Высказывания, явно введенные в текст искусственно, из соображений цензуры, присутствуют и в монографии «Русские аграрные праздники». Причем в работе они формально определенные как якобы главные цели исследования. Среди них: «Программа Коммунистической партии Советского Союза призывает к борьбе с религиозными верованиями, _к борьбе против обычаев и нравов, мешающих коммунистическому строительству... Лучшее средство борьбы с такими пережитками - научное объяснение их исконного смысла, несовместимого с нашим мировоззрением». Анализ данной монографии Проппа показывает, что общая ее направленность, специфика изложения материала скорее сочетается с целями неявными, например: «Изучение старых русских бытовых, преимущественно крестьянских праздников... во многих отношениях поучительно и полезно. Оно интересно не только для специалистов по этнографии и фольклору, но и для каждого, кто ближе хотел бы узнать свой народ и его жизнь в прошлом» или «Подобно тому, как в русском средневековье на основе религиозных форм мировоззрения и мышления были созданы великолепные памятники архитектуры и живописи, на основе древних крестьянских представлений о земле и о ее связи с жизнью человека была создана значительная песенная поэзия... Историко-этнографическое изучение аграрных праздников создает основу для лучшего понимания русской календарной песенной поэзии и ее красот».3
Конечно, Пропп, как настоящий ученый, понимал теоретическую силу марксизма как философской концепции и с отвращением относился к нему как к идеологической системе. Он четко видел разницу между научным марксизмом и марксистской идеологией и пытался сопротивляться тем штампам, клише, догмам, которые этой идеологией навязывались. Упоминание об этом можно найти в его дневниковых записях: «Академия наук покупает мою диссертацию... Начал писать план [монографии «Исторические корни волшебной сказки»] для Азадовского, стало противно: вписать марксизм туда, где он и так есть. Решил: никакого нового плана писать не буду: хотят - пусть берут, не хотят - не надо».4 Однако ученый прекрасно понимал: у него, равно как и у всех исследователей современней ему эпохи, не желающих, чтобы их труды, подвергались жесткой критике, а сами исследователи, в лучшем случае, лишились бы возможности работать, просто не было иного выбора.
Концепция архаического мифа В.Я. Проппа как одно из оснований его работ в области фольклористики и этнографии
Архаический фольклор, как особый тип словесной культуры, был изначально ориентирован на хранение мифопоэтической информации. В связи с чем одной из ключевых проблем не только научного творчества В.Я. Проппа, но и вообще исследований в области мифологии и фольклористики является проблема соотнесения мифа и соответствующего ему обряда с текстами различных фольклорных жанров, в частности, волшебной сказки. По этому поводу ученый писал, что с одной стороны «миф не может быть отличаем от сказки формально»,1 сказка и миф (особенно это касается мифов архаических) иногда практически полностью совпадают структурно, однако, с другой - между ними существуют качественные различия.
Под мифом Пропп понимал «рассказ о божествах или божественных существах, в действительность которых народ верит». Описываемые в мифах явления и события, по мнению ученого, признаются реальностью высшего порядка, они обладают священным характером и имеют религиозно-магическое значение.3 Для архаического человека, включенного в пространство мифа, это пространство является целостной и непосредственно данной объективной реальностью. Об этом говорил еще Ф. Шеллинг, согласно утверждениям которого миф переживается теми, для кого он существует как «истина, и при том как вся, как полная истина» , которая не может быть подвергнута сомнению.
Онтологический смысл мифа для его субъекта предполагает достоверность и очевидность его образов. За всеми фантастическими сюжетами скрывается вполне определенная социальная и культурная реальность, а именно - существовавшие некогда социальные структуры и обрядовые действия, призванные охранять и поддерживать установленный в обществе порядок. В этой связи Пропп рассматривал вопрос о запрете на рассказывание мифа лицам непосвященным. Разглашение мифа влечет за собой потерю его магической силы. Ученый писал: «Запрещали и соблюдали запрет не в силу этикета, а в силу присущих рассказу и акту рассказывания магических функций». Пропп также отмечал, что для архаического общества мифы представляли собой не только составные части общей жизни, но и жизни каждого конкретного человека. «Отнять у него рассказ - это значит отнять у него жизнь... Лишившись мифов, племя было бы не в состоянии удержать свое существование».2
Сказка же есть поэтическая фикция, она имеет развлекательное значение, в отличие от мифа, который по природе своей сакрален: «миф есть рассказ религиозного порядка, сказка - эстетического». Если же миф теряет свою социальную значимость, свой сакральный характер, он становится сказкой. Но это не значит, что сказка представляет собой нечто «сниженное» по отношению к мифу, к которому она восходит.
Пропп, не отрицал наличия в мифическом повествовании эстетической компоненты, для него мифы не просто тексты, отражающие те или иные представления, но еще и произведения искусства, обладающие своей особой художественной значимостью. В монографии «Русская сказка» при выявлении специфических особенностей народной сказки он говорил о мифе как о жанре фольклора. Однако на первый план в рассуждениях о мифе ученый все-таки выводит фактор сакральности.
Таким образом, по Проппу, миф и сказка различаются не на уровне их структуры, а с точки зрения онтологического статуса и социальной функции. Он писал о необходимости исследовать мифы, также как и произведения архаического фольклора, не только с позиции текстуальной, но и в зависимости от того, на какой «почве» они возникли и существует, какие социальные функции выполняют. При этом ученый отмечал, что социальная функция мифа находится в прямой зависимости от степени культуры общества. С этой идеей в концепции Проппа связана проблема классификации мифов. Исследователь указывал на то, что создавать ее следует, в первую очередь, по двум основаниям: национальная принадлежность и степень культуры общества. Он выделяет мифы архаические, называя их «мифами доклассовых народов», и мифы, возникшие в культуре государств Древнего мира. При этом ученый полагал, что с точки зрения возможных источников произведений фольклора первостепенную роль играют именно мифы архаических обществ, не подверженные культурным влияниям из вне, а также художественно-литературной обработке, и поэтому наиболее объективно отражающие систему верований народа. Пропп писал: «Наиболее ценными и важными оказались для нас... материалы американские, отчасти океанийские и африканские».
«Мифы культурных государств древности» с этой позиции, по мнению ученого, могут служить лишь косвенным доказательством наличия у народа тех или иных мифологических представлений, а, следовательно, и косвенным источником изучения генезиса жанров архаического фольклора. Это связано с тем, что данные мифы известны не в чистом виде, не от непосредственных создателей, которыми Пропп считает «народные низы», а в преломлении письменности, скорее как произведения художественной литературы.
Что касается вопроса соотношения мифа и ритуала (В .Я. Пропп использует термин «обряд») ученый определял их как различные проявления религиозного, его аспекты - «вербальный» и «действенный», не утверждая, в отличие, например, от Дж. Фрейзера и его последователей, что ритуал обладает приоритетом по отношению к мифу, и наоборот. Эта идея пересекается с концепцией Б. Малиновского, писавшего о внутреннем единстве мифа и обряда, их общей социально-психологической функции в архаических обществах.
Таким образом, для Проппа синкретическая связь обряда и мифа очевидна. Он утверждал, что существует тесная взаимосвязь между «словом, мифами, священными рассказами, с одной стороны, и ритуальными действиями, моральными действиями, социальной организацией и даже практическими действиями, с другой». Но при этом в его работах, можно обнаружить идею о том, что в культуре архаических обществ помимо мифов и ритуалов, эквивалентных друг другу, существует и мифы, не соотнесенных с обрядами, и, наоборот, ритуалы, не связанные с мифологическими текстами.
Относительно функционального значения обрядовых действий, ученый писал, что ритуалы имеют своей целью воздействовать на природу, на божества: «Рассказы о животных, например, должны вызывать удачу на охоте и ловле, другие - воздействовать на погоду, вылечить от болезней». В работе «Русские аграрные праздники» Пропп отмечал, что целью проведения календарных ритуалов являлась организация в определенный момент времени передачи «сил» от тех объектов, которые этими «силами» в максимальной степени наделены, к объектам, которые, по мнению организаторов обрядового действия, в возрастании силы нуждаются. Причем происходит это посредством имитации «действительности, которая должна вызвать изображаемую действительность к жизни» .
Пропп определял славянскую культуру как архаическую культуру «сил». По этому поводу он писал: «Святочный умрун, чучело масленицы, троичная березка, Кострома, Иван Купала - не божества, им не воздавали культов, нет никаких признаков, что в их честь воздвигались храмы. Русский обряд (подчеркнем, что речь идет не о реконструкции древних обрядов, а об обряде, представленном в материалах конца XIX - XX века) по своей идеологии и по своим формам архаичнее, чем восточные и античные культы. Но если уничтожаемые существа не принадлежат к числу божеств, то кто же они? Дж. Фрэзер в этих случаях применяет термин «духи растительности». Это название не соответствует представлениям народа. Дело не в «духе», а в «силе»2.
Рецепция идей В.Я. Проппа в мировой гуманитарной науке
Для создания целостного представления о научной деятельности В.Я. Проппа необходимо рассмотреть вопросы рецепции ключевых положений и методологических принципов его концепции в мировой гуманитарной науке. Методологический аппарат, разработанный этим ученым для изучения структуры волшебных сказок, был использован в работах, посвященных проблемам анализа не только структуры различных жанров архаического фольклора, но и произведений художественной литературы,, кинематографического искусства и других феноменов духовной культуры. К идеям В.Я. Проппа, связанным с проблемами выявления и последующего анализа инвариантных компонентов в системах различных видов искусства обращались многие филологи и этнографы, среди них А.Ж. Греймас, К. Бремон, А. Дандес, Ц. Тодоров, К.В. Чистов, Н.А. Бутинов, Б.Н. Путилов, В.И. Еремина, Л.М. Неклюдов, Е.С. Новик и др., о чем уже неоднократно писали исследователи научного творчества ученого. В данном параграфе будут рассмотрены те идеи, связанные с восприятием и осмыслением научного наследия ученого, которые носят междисциплинарный, общеметодологический характер и, так или иначе, выходят на философскую проблематику.
Одной из особенностей рецепции исследований В.Я. Проппа в западноевропейском научном и философском сообществе был ее односторонний характер. Среди зарубежных исследователей, осмысливших научное наследие ученого в целом, а именно, как с филологической точки зрения, так и в контексте современной ему историко-культурной обстановки, можно назвать лишь английского филолога-слависта Э.Э. Уорнер. В подавляющем большинстве случаев из всех работ В.Я. Проппа серьезный резонанс в зарубежной гуманитаристике имела только его первая монография «Морфология [волшебной] сказки». Причем, как в западноевропейской, так и в отечественной науке основные идеи, заложенные в данной работе, стали предметом широкой научной рефлексии лишь спустя четверть столетия после ее издания.
Для отечественной гуманитарной науки это было обусловлено специфической социо-культурной и политической обстановкой, характерной для России первой половины XX века. Для европейской гуманитаристики задержка в рецепции исследования, осуществленного Проппом в его первой монографии, была связана с отсутствием ее переводов, и, вероятно, с тем, что идея понимания искусства (и отдельных его видов), как некой знаковой системы, а, следовательно, возможность и необходимость применение по отношению к нему математических методов исследования получила в мировой гуманитаристике широкое распространение лишь в 50 - 60-е годы XX столетия.
Среди европейских мыслителей особое внимание анализу научной деятельности В.Я. Проппа уделял французский философ-антрополог К. Леви-Стросс. Полемика, возникшая между этими исследователями, уже рассматривалась в ряде работ, так или иначе имеющих отношение к научной деятельности Проппа, однако обойти стороной данную проблему не представляется возможным.
Как известно, в своей статье «Структура и форма. Размышления об одной работе Владимира Проппа» Леви-Стросс использовал первую монографию Проппа, которую считал в целом формалистической с целью показать те принципиальные различия методологического характера, которые обнаруживаются между формализмом и структурализмом в их подходе к исследованию феноменов духовной культуры.
С одной стороны французский философ давал исследованиям Проппа, описанным в «Морфологии [волшебно] сказки», весьма позитивную оценку, указывая на целый ряд ее достоинств, в том числе - положений значимых для структуралистских построений. Леви-Стросс отмечал, что результаты анализа, осуществленного Проппом в области исследования сказочного нарратива, представляли собой «глубокое предвосхищение» позднейших исследований, проводимых в том же направлении. Он указывал, что «глубина и пророческий характер» основных идей ученого «вызывают восхищение и безграничную признательность» у тех ученых-гуманитариев, которые неосознанно оказались продолжателем его идей: «Те, кто приступил к структурному анализу устной литературы примерно в 1950 году... не без изумления обнаружат в его работе многие формулировки и даже целые фразы, которых они вовсе у него не заимствовали»3.
В качестве примера таких «формулировок» Леви-Стросс приводил понятие «исходной ситуации», указание на необходимость синхронного восприятия текста «по горизонтали» и «по вертикали», стремление свести кажущуюся специфичность функций к парным оппозициям и указание на особую роль мифов для структурного анализа. Особенно он отмечал значимость для структуралистских построений идеи В.Я. Проппа о том, что существует лишь одна композиционная схема волшебной фольклорной сказки и что все сказки указанного жанра следует рассматривать как «цепь вариантов» по отношению к общему для них типу.
Однако в рассматриваемой статье содержится немало критических замечаний в адрес Проппа, причем порой весьма неоднозначных, некорректных и даже недопустимых с этических позиции, которые перекрывают все позитивные высказывания в адрес ученого. Например, Леви-Стросс пишет, что Пропп оказывается «жертвой субъективной иллюзии», заключающейся в том, что в своей научной деятельности «разрывается» между формалистическим исследованием и «навязчивой потребностью исторических объяснений» и впоследствии раскаивается в том, что использовал формализм и обращается к историко-генетическому исследованию. Как уже было показано выше, такое утверждение неверно. Пропп никогда не «разрывался» между синхроническим и диахроническим исследованием, а органично сочетал данные подходы в своей научной деятельности. Он также никогда не отказывался от структурного подхода: метод синхронного анализа он использовал, как уже говорилось, не только в «Морфологии [волшебной] сказки» но и спустя несколько десятилетий в книге «Русские аграрные праздники».
Кроме того, совершенно некорректны с этической позиции утверждения Леви-Стросса о том, что Пропп выбрал не тот объект анализа. Он писал: «Почему Пропп все-таки избрал именно сказку для проверки своего метода. Не лучше ли было ему обратиться к мифу, коль скоро он сам неоднократно признает его привилегированный характер?»
Здесь следует отметить, что, во-первых, Пропп, в отличие от самого Леви-Стросса, метода не проверял, он его разрабатывал на основе конкретных фактов, собранных эмпирическим путем, во-вторых, ни о каком привилегированном характере мифа В.Я. Пропп не говорил, и, наконец, совершенно некорректным видится само указание одного исследователя другому, что последний должен избирать объектом изучения.
Но Леви-Стросс в этом вопросе пошел дальше. Он писал, что Пропп, по-видимому, не владел необходимыми знаниями в области этнографии и, более того, не имел точных представлений о соотношении сказки и мифа, поэтому и выбрал в качестве объекта исследования волшебную фольклорную сказку. Но подобные утверждения, абсолютно лишенные логики, скорее доказывают ограниченность исследовательского кругозора самого Леви-Стросса, нежели Проппа, так как если бы французский философ был знаком с монографией «Исторические корни волшебной сказки», в которой используется богатейший этнографический материал, он вряд ли позволил бы себе подобного рода высказывания.
О Проппе писал и другой представитель французского структурализма - Р. Барт. В статье «Воображение знака», говоря о специфике синтагматического сознания, он указывал, что данный тип сознания был характерен не только для исследователей Иельской школы, но и для представителей русской формальной школы, к которым Барт относил и Проппа. Само синтагматическое сознание философ-структуралист определял как осознание отношений, которые объединяют между собой знаки на уровне речи, то есть ограничений, допущений и степеней свободы, требуемых их соединением. Следует отметить, что именно знакомство с работами Проппа и представителей русской формальной школы способствовало возникновению у самого Р. Барта данного типа мышления.
