Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Философские и научные интерпретации феномена риска в исторической ретроспективе 26
1.1. Истоки формирования представлений о феномене риска 26
1.2. Риск в ареале неклассической науки 40
1.3. Рефлексия риска в контексте постнеклассической парадигмы 48
1.4. Междисциплинарные интерпретации риска как феномена социальной реальности 68
Выводы по Главе 1 82
Глава 2. Философско-методологические основания анализа риска 89
2.1. Онтологические и логико-гносеологические аспекты категории риск 89
2.2. Риск в системе философских категорий 100
2.3. Взаимосвязь объективного и субъективного в понимании риска 107
2.4. Классификации рисков в проблемном поле интерпретации понятия 121
2.5. Рискогенные факторы и функции рисков 136
Выводы по Главе 2 143
Глава 3. Экологический риск в философском измерении 147
3.1. Общество и окружающая среда в ракурсе системного мышления 147
3.2. Концептуализация понятий «экологическая опасность» и «экологическая безопасность» в опыте философской рефлексии 158
3.3. Экологический риск как мера экологической опасности 171
Выводы по Главе 3 186
Глава 4. Экологическая безопасность в сценариях глобального развития социоэкосистемы 191
4.1. Стратегии социоприродного развития в экологическом знании 191
4.2. Новая экологическая парадигма: смена мировоззренческих ориентаций 207
4.3. Современные научные подходы к обеспечению экологической безопасности 217
4.4. Экологические риски в социальном эволюционировании 225
Выводы по Главе 4 233
Глава 5. Теоретико-методологический потенциал концепции управления экологическими рисками 236
5.1. Рискогенные тенденции динамики социоэкосистемы в условиях глобализации 236
5.2. Социальные вариации приемлемых рисков в условиях экологической модернизации 258
5.3. Логико-онтологический ракурс современных процедур управления экологическими рисками 264
5.4. Управление экологическими рисками как доминирующая идеология стратегии устойчивого развития 270
5.5. Концептуальные обоснования оптимизации методологии управления экологическими рисками 277
Выводы по Главе 5 281
Заключение 285
Список литературы 291
- Истоки формирования представлений о феномене риска
- Риск в системе философских категорий
- Стратегии социоприродного развития в экологическом знании
- Концептуальные обоснования оптимизации методологии управления экологическими рисками
Истоки формирования представлений о феномене риска
Активное использование термина «риск» начинается в двадцатых годах ХIХ века при оценке результатов проведения страховых операций, а в ХХ столетии он прочно укрепился в политической, финансово-экономической, экологической и других сферах.
В научной литературе отсутствует единое мнение об этимологии термина «риск». Его содержательные трактовки обнаруживаются в лингвистическом пространстве разных европейских языков:
– риск (лат. rescum) – непредсказуемость, опасность или то, что разрушает;
– риск (греч. ; ) – скала, утес; подножие горы (в буквальном понимании объезжать скалу, утес);
– риск (итал. risico, risicare) – посметь, отважиться;
– риск (франц. risqu) – рискованный, сомнительный.
Приведенные этимологические вариации термина «риск» свидетельствуют о сложности его содержания, смысловая нагрузка которого связана, с одной стороны, с обозначением наличия некоего действия (деятельности) и, с другой стороны, с указанием на сомнение в успешном результате этого действия, обусловленное воздействием случайных факторов.
Рассматривая специфику теоретической интерпретации феномена риска в разные исторические периоды, следует отметить, что уже в античности встречаются попытки его понятийного оформления, то есть схватывания, отражения его сущности. Древние греки не подвергали сомнению постулат об абсолютной предопределенности всего существующего волей богов. Тем не менее, древнегреческая философская традиция связана с развитием идей о первоначале, о неопределенном, с понятиями «изменение», «движение к неизвестному», «случай». Аристотель, размышляя о природе случайного, отмечает: «Причины, по которым возникает случайное, по необходимости неопределенны. Отсюда и случай кажется чем-то неопределенным и неясным для человека, и может казаться, что ничто не происходит случайно…С одной стороны, случайное возникновение возможно именно по совпадению и случай есть причина побочным образом, но прямо он не причиняет ничего…С другой стороны, правильно сказать, что случай есть нечто противное разуму, так как разумное основание относится к тому, что существует всегда или по большей части, а случай – к тому, что происходит вопреки этому» [292, С. 3425].
Ситуация неопределенности в то время трактовалась как кризис (от греч. krisis – решение, исход), катастрофой (от греч. katastrophe – поворот, уничтожение) называли перемену, поворот к худшему. Анализу подвергалась природа существующей, либо надуманной опасности, беспокойства, страха.
Размышления о природе вероятности прослеживаются в трудах Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена, Гераклита, Эпикура, Гесиода, Демокрита, Платона, Аристотеля, Сенеки [119; 173].
Греки, отмечает П. Бернстайн, допускали, «что в будущем может произойти больше вещей, чем произойдет на самом деле» [28, С.18]. Древнегреческое понятие zixoq (eihos), означающее «правдоподобный», «вероятный», по смыслу совпадает с современным понятием вероятности, как ожидаемого события с некоторой долей определенности. Сократ, раскрывая сущность понятия «правдоподобие», выявляет существенную тонкость: «правдоподобие – не то же самое, что истина». То, что доказуемо посредством логики и аксиом, для греков и есть истина. «Их настойчивое требование доказательств противопоставляет истину эмпирике эксперимента» [там же]. У Платона встречается упоминание, что естественные науки – это «науки о возможном». Сократ опережает Аристотеля, утверждая, что «математик, который исходит из вероятности в геометрии, не заслуживает внимания» [там же]. В греческой философии проявляется общая интенция культуры мифологического мышления. В синтезе идей случайности и закономерности, объединившем представления о неопределённости и закономерности развития космоса, общества и культуры, риск отождествляется как с непредсказуемой опасностью, так и с предопределенностью, судьбой.
Некоторые авторы предполагают арабские истоки понятия «риск». В переводе с арабского al zahr – это плотная кость кубической формы, взятая из лодыжки овцы или оленя (таранная кость), которую использовали в качестве игральной кости. Вероятно, отсюда английское «hazard», означающее опасность, и русское «азарт». Эти кости обнаружены в археологических находках разных стран. Изображения игры в кости, которые специалисты относят к 3500 г. до н.э., найдены в гробницах Египта, несмотря на существовавший там запрет азартных игр. На античных греческих вазах также встречаются изображения молодых людей, бросающих кости в круг.
Следует заметить, что в дохристианском мире такие игры были очень популярны. Таранные кости использовались повсеместно греками и позднее римлянами в играх, требующих терпения и энтузиазма – литературные источники того времени не оставляют в этом сомнения. Одна из самых распространенных и в то же время самая простая игра заключалась в том, что одновременно бросали четыре таранные кости и определяли, какая из сторон выпала больше всего раз. У таранных костей было только четыре стороны, на которых они могли покоиться. В отличие от кубических костей, таранные имеют продолговатую форму с двумя узкими и двумя широкими поверхностями. Таранные кости в основном нумеровались следующим образом: верхняя сторона, широкая и немного выпуклая, считалась как 4, нижняя сторона, широкая и вогнутая – как 3, узкая и ровная боковая сторона – как 2, а еще одна немного вогнутая боковая сторона – как 6 [28]. Казалось бы, шансов выпадения широкой стороны кости выше, чем узкой стороны. Естественные ожидания связывались с узкой стороной, приносящей больше очков, нежели широкая. Однако, в сумме очки, которые приносили менее вероятные узкие стороны двух костей (1 на первой и 6 на второй) приравнивались к тем, что приносили более вероятные широкие стороны, – 3 и 4. Бросок, считавшийся самым плохим, греки называли собакой или иногда грифом. Максимальным считался бросок Венеры четырех игральных костей, когда выпадали все возможные игровые грани костей – 1, 3, 4, 6.
С позиций сегодняшних знаний о шансах на успех в азартных играх представления древних игроков выглядят весьма примитивно, поскольку очевидно, что столь же вероятными будут комбинации 6, 6, 6, 6 или 1, 1, 1, 1, приносившие по правилам меньше очков. Длинные серии выигрышей или проигрышей менее вероятны, чем короткие. У Аристотеля в «De Caelo» по этому поводу упоминается, что добиться успеха во многих делах, или в каком-то деле многократно, сложно. Как пример, он приводил невозможность в игре в кости выбрасывания определенной комбинации подряд десять тысяч раз. А вот выбросить такую же комбинацию один или два раза подряд не сложно [11]. Однако, на этом этапе исторического развития задача подсчитывать шансы не ставилась.
Принципы игры в рулетку, на слот-машинах (игровых автоматах), лотерею либо кости, идентичны. Все они – разновидности, так называемых, случайных игр, в которых результат зависит только от случая, и где не имеет значения класс игрока. Распространение азартных игр, массовое увлечение ими во многом поспособствовало постановке задачи оценки шансов будущих состояний, исходов игры, и предопределило появление теории вероятностей, прежде всего, как механизма прогнозирования вероятности выигрыша.
Другим примером нивелирования негативных последствий рисков является древнекитайская Книга перемен. В Китае в течение тысячелетий лет она использовалась для гадания. На основании ее содержания принимались решения, в том числе важные. Не все принятые с использованием Книги решения были неверными. В определенном смысле, гадание – первая развёрнутая технология управления рисками.
Риск в системе философских категорий
С позиций философского детерминизма несомненный интерес представляет вопрос о статусе категорий необходимости и возможности, случайности и закономерности, неопределенности и определенности, возможности и действительности, достоверного и вероятного в риске. Явление или событие, которое при наличии определенных условий обязательно наступает, называется необходимостью. Г.В. Гегель в «Феноменологии духа» отмечал: «…необходимость скрыта в том, что совершается, и обнаруживается только в конце, но так, что именно этот конец и обнаруживает, что она была и началом» [292, С. 30080]. Необходимость исходит из внутренней природы, сущности развивающегося явления, для которого необходимости присущи устойчивость, постоянство. В отличие от необходимости случайность не исходит из природы данного явления, для нее характерны неустойчивость и временность. Случайность имеет причину, но ее причина кроется вне самого явления, она обусловлена внешними условиями и обстоятельствами. Одно и то же событие можно трактовать как необходимое и случайное одновременно - необходимое в одном отношении и случайное в другом. Изолированно друг от друга, в чистом виде, необходимость и случайность не существуют. Необходимость выступает в том или ином процессе как главное направление, тенденция развития, но эта тенденция пробивает себе дорогу через массу случайностей. Случайность дополняет необходимость, представляет форму ее проявления. За массой случайностей всегда скрывается объективная необходимость, закономерность.
Неумение выявлять связи между событиями возвело случайность в ранг одного из важнейших свойств человеческого бытия. Непредсказуемость и случайность любой деятельности придают рисковый характер.
Как было рассмотрено в Главе I настоящей работы, если не считать отдельных прозрений, только в XVI–XVII вв. обнаруживаются более или менее систематические попытки осмысления случайных процессов и их вероятностной оценки, разрабатываются измерительные методы, позволяющие определять степень упорядоченности, скрытую в неопределенном будущем. Дж. Кардано, П. Ферма, Б. Паскаль, позднее на основании эмпирических наблюдений Я. Бернулли, А. де Муавр и Т. Байес открыли методы вычисления вероятностей. Идеи, сформулированные в XVIII-XIX вв. С. Пуассоном, А. Карно, П. Лапласом, К. Гауссом, Ф. Гальтоном, П. Л. Чебышевым и др., в основном, завершили формирование классической теории вероятностей. ХХ в. показал, что вероятностные представления углублялись, а аппарат исчисления вероятностей развивался благодаря теоретико-множественной интерпретации вероятностей Н. Бурбаки и теории случайных процессов А.Н. Колмогорова и А.А. Маркова. Таким образом, в контексте вероятностного дискурса понимание случайности как фундаментального свойства бытия приобрело современный законченный вид.
Функционирование сложноорганизованных систем наиболее ярко иллюстрирует диалектическую взаимосвязь необходимого и случайного. Опыт исследования математических моделей подобных систем в области сейсмологии, метеорологии, экономики, статистики показывает, что для сложных объектов, имеющих многоуровневую организационную структуру, характерны как случайность, так и предопределенность, крайнее проявление которой и есть необходимость. В одних состояниях случайные проявления не влекут неблагоприятные явления, в других они способны спровоцировать череду событий, подобно цепной реакции. Для одних систем можно иметь высокую степень предсказуемости и большой горизонт прогноза, для других возможности прогнозировать незначительны.
Случайное в риске отождествляется с такими категориями как «вероятность» и «возможность». «Вероятность, - пишет Дж. Локк в «Опыте о человеческом разумении», - есть видимость соответствия на основании не вполне достоверных доводов» [292, С. 11590]. Вероятность показывает частоту наступления в будущем конкретного события, рассчитанную математически на основании информации о некоторой ситуации. Если вероятность некоего события отлична от 100%, то будущее однозначно не определено и существует не менее двух вариантов развития событий. Однако, неопределенность будущей действительности, допускает наличие достоверной информации о рассматриваемой ситуации. Иными словами, вероятность дает основания предположить будущие успехи или неудачи и оценить целесообразность различных стратегий.
Очевидно, вероятность как сущностную характеристику риска некорректно рассматривать исключительно в контексте статистической величины, поскольку статистические приемы используют синтез наблюдений для обобщений результатов и их анализа. В управлении рисками, где вероятность используется как инструментарий, процесс развертывается в противоположном направлении. Основываясь на результатах обобщения имеющихся данных и итогах анализа определенной рисковой ситуации, формулируются выводы о возможных действиях в этой ситуации, результатах таких действий и возможностях получения каждого из таких результатов.
В ХХ в. вероятностная интерпретация реально наблюдаемых событий и процессов привела многих исследователей к индетерминизму – отрицанию закономерностей, непризнанию закономерной природы бытия. Измерение риска стало возможным только с позиций теории вероятностей. Нередко при этом риск исследуется в контексте случайности и необходимости, хотя категориальный анализ не предполагает такой пары понятий. Известны: случайность– закономерность и свобода–необходимость. Последняя подмена позволяет, в частности, утверждать, что, поскольку бытие вообще носит случайный характер, принципиально не существует иного измерения риска, кроме вероятностного.
Предлагаемые сегодня концепции и модели описания и объяснения риска, а также методы его измерения, в конечном счёте, апеллируют к случайностной картине мира и вероятностным исчислениям. Однако для целостного миропонимания случайностная интерпретация является только одним из аспектов, это всегда только следствие субъективной позиции наблюдателя. Событие, явление или процесс могут быть квалифицированы как случайные, пока мы не видим событий, причинно его обусловливающих, то есть в контексте представления об отсутствии связей, объясняющих их принадлежность целостной системе. Абстрагируя и вычленяя реальный феномен из непрерывного континуума бытия, наблюдатель расценивает его как случайный.
Например, падение метеорита на поверхность Земли с точки зрения земного наблюдателя во все исторические эпохи было явлением мистическим, стихийным. Случайный характер данного процесса обусловлен отнюдь не случайностью как фундаментальным свойством нашего мира, а размерностью системы наблюдателя. Сегодня с появлением космических средств наблюдения подобные задачи решаются легко. Таким образом, процесс, интерпретируемый в системе размерности n как случайный, в системе размерности n+1 выступает как вполне детерминированный.
В качестве производной случайности, непредсказуемости процессов рассматривается такая философская категория как неопределённость. Риск рассматривается то, как следствие неопределённости, то как её причина. В традиции западной культуры неопределённость пока не осознана как общефилософская категория, дающая описание одного из всеобщих и наиболее важных свойств бытия. Неопределенность служит предпосылкой существования мира, которым правят не детерминистические законы и где может проявиться свобода выбора при принятии решения. Неопределённость можно трактовать как состояние системы, либо её параметров, по поводу которого отсутствует достаточное основание для истинного высказывания. Возможность, будучи бесконечномерной, а значит и бесконечновекторной, проявляя свою сущность, реализуется как деятельность, ограниченная обстоятельствами определенной ситуации. Основание для формулировки истинного высказывания возникает только в итоге деятельности, поскольку возможность рассуждать о том, что было в действительности, появляется если возможность стала действительностью.
Стратегии социоприродного развития в экологическом знании
В развитии общественного экологического сознания в процессе социогенеза из множества аспектов, которые затрагиваются при изучении взаимодействия человека и природы, исключительную актуальность представляют два: место и миссия человека в природной среде и объективные пределы воздействия человека на природу. Как показывает практика общественного развития, искомые выводы следуют из всего двух взаимоисключающих парадигм: антропоцентризма, обосновывающего первичность и непреодолимость отчуждения человека от природы, и биоцентризма (либо экоцентризма, как менее радикального его направления), признающего человека неотъемлемой частью природы. Доминирование одной из этих стратегий в разные исторические периоды определяло вектор общественного развития.
Гносеологические основания антропоцентризма встречаются еще в размышлениях философов Древней Греции, рассматривающих антропоцентризм как учение о человеке – органической и ценнейшей части единого Космоса. Сократ, выделив человека с его разумом в качестве центрального компонента Вселенной, считал его наиболее интересным объектом познания. Демокрит назвал человека микрокосмом. Но наиболее точно свое антропоцентристское отношение к месту и роли человека в мире выражал Протагор в своей знаменитой формуле «человек есть мера всех вещей». В рамках античной философии антропоцентризм становится своеобразным метафизическим способом познания человека во всех его ипостасях.
В дальнейшем философия Ренессанса с ее интересом к субъекту, его природе и красоте, самостоятельности и творчеству, признает непреодолимость отчуждения человека и природы. Христианство полностью выделяет человека из окружающего мира, господствует религиозное представление о его богоизбранности. Субъект олицетворяется с целью и смыслом бытия универсума, наделяется качествами исключительности и богоподобия. Утверждается абсолютная ценность человеческого разума и свобода в познании и деятельности, господство человека над силами природы и абсолютный прагматизм во взаимодействии с ней, - что в полной мере было сформулировано в философии Рене Декарта. В западноевропейской философской мысли формируется культ разума и деятельности, природа предстает средством практической пользы человеку, стремящемуся к прогрессу. В частности, идеи, выдвинутые Ф. Бэконом о власти человека над природой, и науке, призванной увеличить его могущество и улучшить его жизнь [42].
Надо отметить, что среди приверженцев антропоцентризма не все разделяли столь радикальные взгляды. Например, классики марксизма с их максимальным вовлечением человека в контекст общественных отношений, постулируя неограниченность общественного прогресса, вместе с тем, отмечали диалектическое единство общества и природы: «…физическая и духовная жизнь человека неразрывно связана с природой... ибо человек есть часть природы» [168, С.92].
Начиная с последней четверти девятнадцатого века, на фоне бурной индустриализации в Западной Европе, а позднее – в США, традиционный антропоцентризм становится объектом критики. Звучат рассуждения о враждебном противостоянии человека и природы, разрушительном стремлении субъекта обладать ею.
Следует отметить, что, как и с антропоцентрическими воззрениями, биоцентрическая идеология формировалась тысячелетия. В частности, абсолютное единение субъекта с природой – суть культур индуизма и буддизма. В формировании экологического сознания существенный шаг был сделан во второй половине XIX в. в философско-религиозном течении, названном русским космизмом, наиболее яркие представители которого – Н.А. Бердяев, И.В. Киреевский, В.С. Соловьев, Н.Ф. Федоров, П.А. Флоренский, фокусировали внимание на представлении о Человеке и всем его окружении как части единой Вселенной. Противоречие между Разумом и Природой неизбежно, но Разум ответственен за отыскание путей его разрешения.
Н. Бердяев в «Философии свободного духа» высказывал опасения по поводу новой технической эпохи: «… главная космическая сила, которая сейчас действует и перерождает лицо земли и человека, дегуманизирует и обезличивает, есть …техника…Человек попал во власть и рабство собственного изумительного изобретения – машины… Техника имеет не только социальное, но и космическое значение. Она создает совсем новую действительность, действительность иную, чем действительность природного, неорганического мира…Человек перестает жить прислоненным к земле, окруженным растениями и животными. Он живет в новой металлической действительности, дышит иным, отравленным воздухом» [292, С. 63382].
Н.Ф. Федоров писал, что природа – общий враг людей. «Она сила пока мы бессильны, пока мы не стали ее волей. Сила эта слепа, пока мы неразумны, пока мы не составляем ее разума» и вместе с тем, утверждает русский философ, «природа нам враг временный, а друг вечный, потому что нет вражды вечной, а устранение временной есть наша задача» [288].
Осмысление характера природопреобразующей деятельности человека встречаем у В. Соловьева, который в конце XIX в. отмечал: «Естественные производительные силы не безграничны, народ рано или поздно съедает землю, если не перейдет от первобытного, хищнического хозяйства к искусственному или рациональному». Эта «уже наступившая беда не есть частное и случайное явление, а роковое следствие общего стихийного процесса, который, несомненно, будет ускорен беспечно-хищническим отношением населения к природе... Медленно накоплявшиеся изменения климата и почвы, заметные и прежде отдельным более внимательным наблюдателям, достигли в настоящее время результата такой величины, которая бросается в глаза всем, переступает, так сказать, порог общественного сознания» [257, С.433-438].
Несомненно, русский космизм обосновал необходимость новой идеологической основы взаимоотношений человека с природой, смены концептов развития цивилизации.
На рубеже ХIХ-ХХ веков произошел качественный скачок в общественном экологическом сознании. Именно в этот исторический период формируется американский инвайронментализм (энвайронментализм от англ. environment – окружающая среда) – мировоззренческая и общетеоретическая ориентация, в центре внимания которой качество среды обитания как следствие и условие существования социума. Инвайронментализм объединил широкий круг взглядов, от консервационизма с его ориентацией на рациональное природопользование, обоснованное распределение ресурсов биосферы, однако, пока еще доминирующим прагматизмом человека по отношению к природе, до биоцентризма с его абсолютизацией Природы как сбалансированного и упорядоченного совершенства.
Представители исторически первого консервационистского направления инвайронментального движения У. Пауэлл, Дж. Пиншо, Б. Фернау и др. призывают к рациональному природопользованию, обоснованному распределению природных ресурсов, для чего потребуется реорганизация ряда социальных структур. При этом человек по-прежнему противопоставлен природе, во взаимодействии с ней продолжает доминировать прагматизм, однако, это уже прагматизм с перспективой - провозглашается необходимость сохранения природных ресурсов для будущих поколений («максимум природных благ для большего числа людей на более длительный период»).
Биоцентристы (Р. Кэтлин, В. Лоу, Дж.Ч. Олмстед, М. Фоке, Р. Эмерсон и др.) рассматривают Природу как наиболее совершенную и наделенную духовными качествами субстанцию, воплощающую основополагающие принципы жизнедеятельности всего живого и разумного. В Природе все движется в соответствии с естественным порядком, поддерживается совершенный баланс, который нарушается при вмешательстве человека.
Концептуальные обоснования оптимизации методологии управления экологическими рисками
В отечественной практике управления рисками используются международные стандарты (например, ISO 31000:2009) или их российские аналоги (ГОСТ Р ИСО 31000-2010) не всегда в полной мере, в частности, из-за отсутствия необходимых массивов статистических данных или несогласованности с российским законодательством. В этих условиях особую важность приобретает проблематика, адаптированных к современным российским условиям стандартов. Разработка стандарта управления рисками, учитывающего особенности хозяйственной деятельности отечественных предприятий, который включил бы в себя общепринятые термины и понятия, лучшие мировые образцы управления рисками и одновременно служил бы инструментом накопления, передачи знаний и опыта – задача ближайшего будущего.
На наш взгляд, целесообразно первый этап процедуры управления рисками назвать выявлением рисков, поскольку заключается он в получении качественной информация о возможных рисках и их последствиях путем установления потенциальных источников причинения ущерба и проведения полного анализа всех вероятных ситуаций, характерных для рассматриваемого вида деятельности. На этом этапе детально характеризуются все факторы риска, которыми могут являться любые явления, процессы, предметы, объекты и т.д., порождающие неопределенность. Факторы риска, как правило, соотносят с видами рисков. Например, факторы риска могут быть внутренними, возникающими в ходе функционирования исследуемой системы, и внешними, существующими за ее пределами; объективными, на которые субъект риска не способен воздействовать, и субъективные, поддающиеся регулированию, которое способно изменить уровень риска; нейтивные, воздействующие только на конкретный вид риска, и интегральные, оказывающие воздействие, причем иногда взаимоисключающее, на динамику сразу нескольких видов рисков.
В настоящее время представление о рискообразующих факторах как условиях прямого воздействия на конкретные виды рисков расширено допущением о возможности диалектического перехода самого риска в категорию рискообразующего фактора. В дополнительной проработке нуждается идея о рискообразующих факторах как о факторах прямого, так и опосредованного воздействия. Отдельным видам рисков присуще быть производными десятков, а то и сотен факторов [206, С. 114-115].
На этапе идентификации выявленные опасности, необходимо систематизировать, то есть для достижения поставленных целей выявленные риски причисляют к конкретным группам по определенным типологическим признакам. Такими признаками могут быть, скажем, местоположение источника опасности относительно рассматриваемого объекта (внешние, внутренние риски); цель (мотивированный и немотивированный); результат (оправданный и неоправданный), субъекты риска (индивидуальный и коллективный); степень значимости (пренебрежимый, приемлемый, критический, недопустимый) и т.д. Следует отметить, что к настоящему времени разработаны и утверждены самые разнообразные классификации рисков. Однако, многочисленность имеющихся классификаций, несогласованность употребляемого в них понятийного аппарата, когда одним и тем же термином в разных классификациях обозначаются совершенно разные виды рисков, снижает эффективность риск-менеджмента. Некоторые нормативно закрепленные отраслевые классификации никак не сопряжены с нормативно же закрепленными методиками управления рисками, не учитывают возможные комбинации рисков с учетом синергетических и других эффектов, степени вероятности самого риска или его последствий. Созданные в процессе идентификации реестры отличаются специфичностью и субъективизмом. В этих условиях актуализируется задача научно обоснованной проработки и систематизации имеющейся базы с ее последующим дополнением.
Пожалуй, одним из наиболее проблемных следует считать этап оценки риска. Оценить - значит измерить, представить риск в изменяемых показателях и сравнить с установленными допустимыми критериями. Большинство утвержденных методик основаны на общих подходах, косвенных методах, шаблонных оценках, повышающих погрешность расчетов. Применяемые сегодня методы (value-at-risk, stressesting, HAZOR, имитационное моделирование по методу Монте Карло, экспертные оценки по методу Делфи, построение логических диаграмм - деревьев событий и др.) не всегда могут дать удовлетворяющие по своему уровню достоверности результаты. В некотором смысле это компромиссные результаты. Субъективное восприятие неопределенности, различное понимание степени риска у экспертов и лиц, принимающих решения, может повлечь нерациональные решения по распределению затрат на обеспечение безопасности. Целостную картину общественного риска в аспекте воздействия на социум событий самого разного характера может дать только философский подход, который важен еще и потому, что успешное управление риском на отдельных уровнях возможно, когда в обществе сформулирована общая мировоззренческая позиция по проблеме обеспечения безопасности, общее понимание основополагающих ценностей [205, С. 40-49]. В целом, методология оценки риска, изначально разрабатывалась для сложных технических систем, в частности, ядерной энергетики. Позднее, приобретя междисциплинарный характер, она нашла применение в других областях деятельности. Однако, ее практическое использование и построение на ее основе методик, затруднено, поскольку нуждается в усилении научно исследовательской и опытно-конструкторской деятельности по накоплению массива данных о вероятности тех или иных событий, методах алгоритмизации описания сложных технических систем, природных событий, социальных процессов и т. д.
Наконец, этап обработки рисков, цель которого не столько устранить риски, сколько уменьшить до адекватных, допустимых значений, логично обозначить как минимизация рисков. Вопрос об адекватности, допустимости, приемлемости – отдельная тема. В содержании понятия «приемлемый риск» находим в наиболее полной мере соотношение объективного и субъективного. Восприятие опасностей в значительной степени субъективно: редкие события с большим числом единовременных жертв воспринимаются обществом острее, нежели частые одиночные трагедии. Следует отметить, что на этапе минимизации рисков имеются разнообразные и эффективные механизмы по предупреждению, диверсификации, снижению его величины. Выбор наиболее приемлемого метода или совокупности методов – это стремление достичь поставленной цели в условиях бюджетного дефицита, повышение уровня безопасности всегда сопровождается ростом материальных и финансовых затрат. Сочетание активной стратегии в отношении наиболее значимых рисков и пассивной – для менее значимых, – особенность процедур данного этапа. Именно на этой стадии управления рисками реализуются частные управленческие и технические решения, оцениваются критерии эффективности их выполнения.
На наш взгляд процедура управления рисками не должна ограничиваться вышеизложенными этапами. Целесообразно ввести в методику этап прогнозирования рисков, предшествующий этапу выявления. Это бы расширило горизонт наших знаний о перспективных опасностях и позволило бы превентивно исключить появление некоторых из них. Поскольку современное общество – и источник и потребитель новых рисков, рискогенность среды обитания динамична, необходимы механизмы адаптации социума к новым условиям существования. Этап адаптации возможен после минимизации рисков. Идея некомфортности жизненного пространства, катастрофичности, не должна становиться доминирующей в общественном сознании. Недопустима и противоположная крайность – привыкание, апатия и игнорирование, и как следствие, – неадекватные уровни приемлемости обществом угроз. Не смотря на многочисленные модели управления рисками, проблема степени достоверности результата оценки рисков, а соответственно, и эффективности принимаемых решений, остается. Интегративный характер философского знания позволяет обобщить теоретико-методологические междисциплинарные подходы и выработать новые методологические установки и инновационные стратегические направления оптимизации методологии управления рисками с приложением естественных, общественных, гуманитарных и технических наук.