Научная объективность в исторической перспективе Шиповалова Лада Владимировна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Объективность: от термина к проблеме 28

1. 1. Объективность как термин: проблема определения 29

1. 2. Аналитика проблемной ситуации 40

1. 3. Смысл историчности 54

Глава 2. Современная проблематичность научной объективности 68

2. 1. Научная объективность как повод философского сомнения 70

2. 2. Многообразие смыслов объективности 94

2. 3. Объективность: предмет научной войны 128

Глава 3. Историческое основание проблемы 167

3. 1. Методология исторического исследования объективности 172

3. 2. Двусмысленность объективности: случай Суареса 191

3. 3. Двусмысленность объективности: случай Декарта 216

3. 4. Двусмысленность объективности: случай Канта 232

Глава 4. Научные объекты в исторической перспективе258

4. 1. Объективность contra историчность 265

4. 2. Историчность pro объективность 282

Заключение 307

Список литературы 313

Приложение 356

• Аналитика проблемной ситуации
• Многообразие смыслов объективности
• Двусмысленность объективности: случай Суареса
• Историчность pro объективность

Введение к работе

Актуальность исследования

Понятие объективности относится к базовым философским понятиям, и как таковое оказывается необходимым предметом многих философских дисциплин. В качестве научного понятия оно входит в предметное пространство различных направлений научного исследования.

Данная работа принадлежит полю философии науки, той его части, в рамках которой объективность традиционно исследуется в качестве одного из оснований научной деятельности, в контексте определения критериев научности. Говорим ли мы о результате научной деятельности или о ней самой, объективность всегда присутствует в качестве того, чем определяется стремление ученых, что придает значение их исследованиям.

Несмотря на то, что объективность как научная ценность есть нечто всеми признаваемое и необходимо включенное в стандартную концепцию философии науки, она оказывается предметом актуальных дискуссий и разногласий, что позволяет говорить о проблеме объективности в современной философии науки.

Контекстом проблематизации «научной объективности» выступает историчность — причем, в двух принципиальных аспектах. Во-первых, в вопросе о совместимости историчности и объективности как сущностных определений научной деятельности; во-вторых — в рамках утверждения исторического характера самой объективности.

В первом случае возникает противоречие между объективностью как характеристикой, отсылающей к единству природы научных объектов, и историчностью как тем, что связано с многообразием культуры научных субъектов. Сохранение историчности, не редуцируемой полностью к эволюции и внутренней логике научного развития, в качестве сущностной характеристики науки порождает опасный релятивизм в философии науки.

Острота проблемы становится очевидной при обращении ко второму аспекту, к историчности понятия объективности. Актуальные исследования последних двадцати — тридцати лет демонстрируют, что объективность в качестве научной ценности возникает на определенном этапе развития науки, а не сопровождает ее с момента возникновения, кроме того, изменяет свои значения. Как следствие, в современности она оказывается уже принципиально многообразно понимаемой в зависимости от сферы научной деятельности и от контекста, в котором на нее обращают внимание. Однако если объективность трактуется принципиально многообразно и даже противоречиво, то не становится ли неизбежным релятивизм в понимании базовой научной ценности и, тем самым, самой науки? Если историчность объективности в каком-то смысле факт, необходимо задать вопрос, почему этот факт имеет место?

Главный тезис данного исследования состоит в том, что в самом существе понятия объективности как научной ценности всегда уже присутствует историчность, причем именно в том проблематичном для науки смысле, который отсылает к многообразию и к деятельности людей. Историчность не приводит к релятивизму в отношении объективности, поскольку она понимается не только в связи с фактом изменения смысла данного понятия, его современного многообразия и его конкретного возникновения — иными словами, не только как условие создания проблемы. Историчность утверждается еще и как перспектива исследования научной объективности, создающая условия для разрешения современной проблемной ситуации, связанной с ней.

Итак, исследование понятия научной объективности в современности актуально в следующих контекстах:

во-первых, в контексте рефлексии феномена науки в связи с введением историчности в разряд сущностных характеристик научной деятельности. Это порождает дискуссии между так называемыми релятивистами и конструктивистами с одной стороны, а также реалистами (рационалистами) с

другой. Проблема несовместимости историчности и объективности может быть проинтерпретирована как их важнейший мотив. Данное дискуссионное и, скажем сильнее, конфликтное противостояние препятствует конструктивному взаимодействию так называемых логико-эпистемологических и социально-исторических исследований научной деятельности. В таком контексте возникает вопрос о том, может ли историчность научной деятельности быть истолкована как не противоречащая объективности, понимаемой в качестве научной ценности, но как сосуществующая с ней;

во-вторых, в контексте исторических исследований понятия объективности, критики неизменного и универсального статуса объективности как научной ценности. В подобной ситуации важен ответ на вопрос об условиях возможности и оправданности указанной историчности, а также о том, как исторический характер объективности позволяет избежать релятивизма в отношении базовой научной ценности;

в-третьих, в контексте нормативного понимания науки. В современности имеет место различное понимание объективности в зависимости от области (естествознание, математические, социально-гуманитарные науки), уровня (фундаментальные и прикладные исследования) и этапа научной деятельности (первоначальная постановка проблемы, обоснование знания, экспертиза и легитимация научных идей). Часто эти истолкования оказываются противоречащими друг другу и требующими отличающихся друг от друга процедур. Этот момент многообразия создает проблему не в конкретной научной деятельности, а когда речь идет о возможных общих определениях науки как таковой, а также о едином смысле научной объективности. Единое понимание науки и ее базовых характеристик, служащее основанием научной политики, должно вырабатываться именно эпистемологией и философией науки;

в-четвертых, в контексте собственно философских исследований. Противоречивость понятия «научная объективность» определяет

необходимость его философского анализа. Принципиальная противоречивость связана с двусмысленностью негативного и позитивного отношения к субъекту в определении объективности: с одной стороны объективность научного знания определятся как отношение к независимой от субъекта реальности, с другой стороны — она находит свое основание в субъекте как основании всеобщего и необходимого суждения. Эта же необходимая связь с субъектом подчеркивается постольку, поскольку мы понимаем объективность как научную ценность. Противоречивость становится явной, когда на понятие объективности как эпистемической ценности обращается специальное внимание.

Степень разработанности проблемы

Тема диссертационного исследования включает в себя понятия, которые необходимо присутствуют в любом философском дискурсе, относящемся к проблемам познания вообще и научного познания в частности. Потому основания формирования философского статуса данных понятий можно обнаруживать еще в Античности в той мере, в которой этой традицией ставится вопрос о всеобщности знания, об отношении знания к реальности, а также об истории научной деятельности. Понятие объективности можно обнаружить в схоластических текстах; оно играет одну из важнейших ролей в трансцендентализме Канта; аналитике значений объективности уделяет внимание Гегель. В двух своих основных смыслах — отношения к независимой реальности, а также всеобщности и необходимости суждений — понятие объективности формируется к XIX веку и в таком виде с этого времени входит в описание научной деятельности в философских текстах как зарубежной, так и отечественной традиции. Однако проблематичное соединение понятий историчности и объективности, которое определяет по существу тему данного исследования, становится актуальным только с конца XX века, когда историчность как характеристика сущности научной деятельности начинает распространяться на объективность как ценность науки. Тогда же исследования в области истории и социологии науки начинают активно противостоять

интерналистским эпистемологическим исследованиям по вопросу о понимании научной объективности.

Объективность как ценность науки в исторической перспективе является предметом данного исследования и определяет его проблему. Предмет принадлежит исследовательскому пространству той части философии науки, которую часто называют эпистемологией науки. Эта область знания имеет дело с научной деятельностью и ее результатами в целом, а также с теми требованиями, которые предъявляются к научному знанию, но не с философскими проблемами различных научных дисциплин и их предметов.

Большое количество современных исследований посвящено дескрипции самого понятия объективности в качестве ценности научной деятельности. Из зарубежных источников в первую очередь стоит отметить многочисленные работы Л. Дэстон, часть из них написана в соавторстве с П. Галисоном, и исследования Т. Портера. В этих трудах в фокусе внимания оказывается именно объективность как добродетель ученых или научная ценность, а также историческая трансформация ее понимания. Само понятие эпистемической добродетели, которое должно быть соотнесено, но не отождествлено с понятием когнитивной ценности (Э. Агацци, Х. Лэйси), можно связать с исследованиями в области так называемой регулятивной эпистемологии. В данном направлении работают Л. Загребски, Дж. Греко, Дж. Тури, Р. Робертс и другие.

В современной отечественной традиции необходимое внимание к объективности как ценности науки может быть понято в контексте постнеклассической научной рациональности. В этом смысле оно присутствует в определении В.С. Степиным типов научной рациональности. «Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к

¹ Так это различие проясняет современный философ науки Д. Папино: «Эпистемология

науки спрашивает, являются ли научные теории истинными, тогда как метафизика науки рассматривает, что они смогут сказать нам о мире, если они таковыми будут» (Papineau D. The Epistemology of Science. Introduction // The Philosophy of Science / ed. D. Pappineau, Oxford: Oxford University Press, 1996. P. 1).

субъекту, средствам и операциям его деятельности… Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии… Постнеклассический тип научной рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями».

При исследовании объективности возникает ряд проблем. В первую очередь они связаны с некоторой парадоксальностью, возникающей в связи с пониманием объективности как ценности научной деятельности, в то время как последняя должна быть свободной от ценностей и именно в силу этого является объективной. Вопрос об этой парадоксальности, который можно обнаружить еще в работах М. Вебера и К. Поппера, оказывается в фокусе внимания Р. Проктора, М. Дженек, М. Уилсона, Х. Лонгино, Э. фон Келлер, С. Хардинг, Х. Лейси, Х. Дугласа, К. Элиота и других. Отвечая на этот вопрос, эпистемологи, во-первых, проблематизируют сам тезис о ценностной нейтральности науки, который возник в определенный исторический период и был связан с проблемой гетерономии науки, подчинения ее политическим и экономическим интересам, и, во-вторых, различают вненаучные (контекстуальные) и внутринаучные (конститутивные) ценности, относя объективность к последним (Х. Лонгино). Вопросу о ценностных ориентирах науки и об объективности в этом контексте в отечественной традиции посвящены исследования Е.А. Мамчур, А.П. Огурцова, В.Н. Поруса, Л.П. Киященко, Е.З Мирской, Б.И. Пружинина, В.И. Моисеева, Е.Л. Чертковой, Г.П. Выжлецова, В.Ю. Яковлева и

² Степин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 633-634.

других. К обсуждению идеи ценностной нейтральности науки примыкают исследования, посвященные критике объективизма научного знания, а также обоснованию необходимой связи научного знания с субъектом. В этом контексте следует отметить работы А.В. Волкова, Т.Б. Романовской, Л.А. Марковой, Г.Л. Тульчинского. Идеи, концептуальные основания которых можно обнаружить в частности в марксизме и феноменологии, наиболее отчетливо в современности звучат в так называемой феминистской эпистемологии, в работах социальных конструктивистов, а также у тех исследователей, которые развивают деятельностный подход к анализу научного знания.

Основной вопрос, возникающий в связи с описанием объективности как научной ценности, состоит в том, насколько возможно и необходимо дать единое определение данному понятию? Многие авторы обращают внимание на принципиальное многообразие смыслов научной объективности, проблематичную редуцируемость их к одному, а также называют объективность «неопределенной», «ускользающей», «многоликой». Причем в фокус внимания попадает как историческая трансформация смысла объективности, так и многообразие, обнаруживающееся в современных научных практиках. Среди работ на эту тему в первую очередь следует отметить труды А. Мегилла, Х. Дугласа, Р. Нозика, Т. Нагеля, Р. Невелла, А. Файна, С. Гаукрогера, а также уже упомянутых Л. Дэстон и П. Галисона, Т. Портера, М. Дженек, М. Уилсона, в отечественной традиции Л.В. Баженова, О.В. Летова. При этом даже в тех случаях, когда предполагается некоторое формальное общее определение, отсутствует обоснованное решение вопроса о возможности единого смысла и обращение к анализу причин многообразия.

Вопрос о едином смысле объективности представляется актуальным, поскольку именно он оказывается поводом теоретического противостояния социально-исторических и логико-эпистемологических исследований науки, которое часто обозначается термином «научные войны». Как правило, работы, посвященные обсуждению указанных двух контекстов исследований науки,

более или менее явным образом сохраняют одну из двух позиций: либо эпистемологического реализма, либо социального конструктивизма или так называемого релятивизма, даже пытаясь выйти за рамки радикального противостояния. В этих работах в той или иной степени затрагивается вопрос об объективности как ценности науки. Вопросу определения позиции в контексте такого рода разногласий в исследованиях науки, а также критике и оценке конструктивных возможностей двух указанных подходов посвящены работы Дж. Брауна, А. Сокала, П. Богосьяна, П. Гросса, Н. Левита, Л. Лаудана, Н. Картрайт, Я Хакинга, Д. Папино, Дж. Кувалиса, Дж. Уоралла, А. Файна, Х. Патнема, Р. Рорти, Д. Блура, Б. Латура, Э. Пикеринга, Б. Барнса, С. Вулгара, Э. Росса, С. Фуллера, В. Салмона, К. Кнорр-Цетины, М. Линча, Х. Лонгино, Г. Коллинза, С. Шейпина и С. Шеффера, Т. Пинча и других. В отечественной традиции философии науки, а также в области исследований, посвященных социологии науки, социальной и исторической эпистемологии, в этой связи следует отметить работы В.С. Лекторского, Е.А. Мамчур, С.В. Илларионова, А.Л. Никифорова, Л.А. Микешиной, В.С. Швырева, Б.И. Пружинина, Р. Нугаева, В.И. Пржиленского, О. Е. Столяровой, Ю.С. Моркиной, О.Е. Труфановой, В. Вахштайна, О. Хархордина, М.С. Юлиной, И.Д. Джохадзе, В.Е. Григорьева, Л.Ю. Соколовой, О.В. Летова, Л.Г. Ионина и других. Однако в этих исследованиях, во-первых, проблема объективности не всегда осознается в качестве основного пункта разногласий и, во-вторых, в них крайне редко ставится задача (по крайней мере, эксплицитно) преодоления указанного противостояния. Если конечно не считать преодолением закрепление позиций эпистемологического реализма, с одной стороны, и социального конструктивизма и так называемого релятивизма — с другой, за интерналистскими исследованиями контекста обоснования и экстерналистскими исследованиями контекста открытия, соответственно.

Наиболее отчетливым образом ставят проблему научной объективности, а также собственно разрабатывают проблемный подход, который может быть

реализован в контексте исследования проблем неклассической научной рациональности в современной отечественной эпистемологии В.Н. Порус, И.Т. Касавин, Е.А. Мамчур, Л.А. Маркова, Б.И. Липский, С.С. Гусев, О.Е. Столярова, И.Б. Ардашкин, в англоязычной традиции С. Гаукрогер, Ф. Китчер. Особо следует отметить работы М.К. Мамардашвили и В.С. Степина. Однако нигде явным образом не осуществляется историко-философский анализ понятия объективности как способ такого разрешения проблемной ситуации, которое предлагается в данном исследовании.

Вопросам исторической трансформации понятия объективности в философской традиции также часто уделяется внимание. Однако это внимание ограничено либо конкретной персоналией, либо определенной эпохой, либо подчинено исследовательским целям, непосредственно не связанным с исследуемым нами концептом, и потому не раскрывает его с должной степенью полноты. В той или иной мере к этой теме обращаются В.А. Лекторский, М.В. Розин, А.Г. Черняков, Ю. Фримен, Г. Сколимовский, П. Диар, П. Загорин, С. Гаукрогер, Дж. Дили и другие. Когда же имеет место погружение в проблематику исторической трансформации концепта объективности, речь, как правило, идет исключительно об историко-философских штудиях. Поскольку особое внимание в данной диссертации уделено философствованию Ф. Суареса, Р. Декарта и И. Канта, следует отметить именно те современные исследования, в которых в фокусе внимания оказывается понятие объективности и его неоднозначный статус у данных авторов. Среди наиболее значимых следует отметить работы Т. Кронина, Дж. Грасия, Ж. Перейры, Н. Уэллса, Д.В. Шмонина, Г.В. Вдовиной об объективном понятии у Суареса; Д. Кауфмана, Дж. Секады, М. Айерса, С. Надлера, Н. Уэллса, Т. Кронина, М. Уилсон, Л. Шапиро, А. Дардис, М. Роземонд о понятии объективной реальности у Декарта; Г. Эллисона, А. Бунча, Т. Уилкерсона, Р. Меербота, А. Дикерсона, С.А. Чернова, В.А. Жучкова, С.Л. Катречко, Д.Н. Разеева, В.В. Васильева, Н.А. Артеменко о понятии объективности в трансцендентализме Канта. Однако

практически нигде вопрос об объективности или о возможности ее неоднозначной интерпретации не находится в прямой связи с многообразием смыслов объективности, с тем как это многообразие проблематизируется в современной философии науки. Исключение составляют исследования П. Диара, П. Загорина, Д.Н. Разеева, В.А. Лекторского, но и там этот вопрос присутствует скорее имплицитно. Кроме того часто подчеркивается, что различные контексты изучения объективности, например, историко-научный и историко-философский, должны быть отделены друг от друга (Л. Дэстон).

Проблема совместимости объективности знания и историчности как характеристики научных объектов также оказывается в центре внимания многих философов, историков и социологов науки. Часто проблема рассматривается в широком контексте, предполагая обращение к предметности вообще (Г. Фигаль), смысловой взаимосвязи понятий «вещь» и «объект» (Дж. Дили), истории концепта «вещь» (С.С. Неретина, А.П. Огурцов). Исторические исследования имеют отношения как к научным объектам в целом (В.А. Лекторский, Л. Дэстон, А. Нельсон), так и к объектам конкретных наук: биологии (Х.Й Райнбергер, Б. Латур), физики (Т. Арабацис, А. Фок, Э. Пикеринг, П. Галисон), медицины (Л. Флек), гуманитарных и социальных наук (Е. Монтучи, Т. Портер, К. Дэнцигер, П. Вагнер, А.А. Зотов и др.). Однако здесь можно локализовать ученых, для которых характеристика объективности связана с преодолением историчности объектов, и тех, для кого историчность имеет принципиальное значение и, более того, свидетельствует об объективности, но не противостоит ей. При этом не подвергаются критической рефлексии те необходимые контексты, где отношение объективности и историчности получает такую свою определенность и не ставится вопрос о совмещении этих контекстов.

Наиболее разработанным является аспект исследуемой темы, связанный с методологией исторических исследований науки, истории понятий, а также с концептуализацией понятия историчности, которая имела место в

философствовании Ф. Ницше, В. Беньямина, М. Хайдеггера, и которая выступает в качестве основания формирования такой методологии. Из современных исследований особое значение для данной работы имеют идеи синергетического историзма, развиваемого В.П. Бранским. Обсуждению методологических проблем посвящены отечественные исследования Н.И. Кузнецовой, М.А. Розова, С.Р. Микулинского, М.Г. Ярошевского, В.С. Черняка, Л.М. Косаревой, В.П. Гайденко, П.П. Гайденко, В.П. Зубова, Вл.П. Визгина, В.Н. Поруса, И.С. Дмитриева, В.Л. Рабиновича, А.В. Ахутина, С.С. Демидова, Э.Ф. Караваева, Э.И. Колчинского; анализу понятия историчности и близких ему — исследования Ю.Д. Артамоновой, А.С. Панарина, Ю.В. Перова, В.П. Филатова, М.А. Кукарцевой, В.С. Малахова, О.В. Вышегородцевой. Из англоязычных исследований, в которых подвергается критической рефлексии использование понятия «презентизма» и близких ему по смыслу в отношении исторических исследований науки, стоит отметить работы Г. Баттерфилда, Т. Эшпланта, Т. Уилсона, А. Холла, Г. Иггерса, М. Абадиа, Дж. Пикстоуна, Н. Тоша, А. Мегилла. Среди авторов, разрабатывающих методы истории понятий — Х. Бедекера, Р. Козеллека, У. Риккена, Ж. Гийому, М. Бивар.

Таким образом следует признать, что несмотря на очевидный интерес к концепту научной объективности, о котором свидетельствует обилие работ по этой теме, в современной научной литературе проблема нашего исследования не только не получила систематической экспликации, но и не была поставлена со всей должной ясностью. Опыт ее решения носит по преимуществу дескриптивный характер. Предлагаемая диссертационная работа объединяет анализ современной проблемной ситуации, связанной с понятием научной объективности, с обращением к философской традиции, в которой имеет место генезис этого понятия, а также закладываются основания его будущего проблемного статуса.

Источниковедческую базу диссертационной работы составляют следующие группы материалов: 1) словари и энциклопедии по преимуществу по

философии, философии науки и смежным гуманитарным дисциплинам; 2) классические произведения Платона, Аристотеля, Ф Суареса, Р. Декарта, И. Канта, Э. Гуссерля, Ф. Ницше, М. Хайдеггера; 3) научные издания (в том числе монографии) философов, историков и социологов науки постольку, поскольку в их исследованиях имеет место обращение к тому или иному аспекту проблемы научной объективности или методологии исторического исследования научных концептов: работы Л. Дэстон, П. Галисона, Т. Портера, А. Мегилла, Б. Латура, Х.-Й. Райнбергера, Т. Арбациса, Е.А. Мамчур, М.К. Мамардашвили, В.С. Лекторского, В.П. Бранского, С.С. Гусева, И.Т. Касавина, Б.И. Липского, С.С. Неретиной, А.П. Огурцова, В.Н. Поруса, М.В. Розина, Л.В. Баженова, Н.И. Кузнецовой, М.А. Розова, Вл.П. Визгина, И.С. Дмитриева, Р. Нугаева, О. Е. Столяровой, И.Б. Ардашкина, Х. Дугласа, Р. Нозика, Т. Нагеля, А. Файна, М. Дженек, Е. Монтучи, М. Уилсона, Дж. Брауна, А. Сокала, П. Богосьяна, Н. Картрайт, Я. Хакинга, Д. Папино, Х. Патнема, Р. Рорти, Д. Блура, Б. Латура, Э. Пикеринга, Б. Барнса, С. Фуллера, Х. Лонгино. С.В. Илларионова, Ю. Фримена, П. Диара, П. Загорина, Г. Фигаля; 3) исследования в области истории философии: Т. Кронина, Дж. Грасия, Ж. Перейры, Н. Уэллса, Д.В. Шмонина, Г.В. Вдовиной об объективном понятии у Ф. Суареса; Д. Кауфмана, Дж. Секады, Н. Уэллса, Т. Кронина, М. Уилсон, Л. Шапиро о понятии объективной реальности у Р. Декарта; Г. Эллисона, А. Бунча, Т. Уилкерсона, Р. Меербота, А. Дикерсона, С.А. Чернова, Д.Н. Разеева, В.В. Васильева по проблеме объективности у И. Канта.

Цель и задачи исследования

Целью работы является систематический анализ историчности понятия объективности как базовой научной ценности и разрешение на этой основе связанной с ним проблемной ситуации в современной философии науки.

Цель исследования предполагает решение следующих конкретных задач: 1. Раскрыть исторические предпосылки и эвристический смысл проблематизации объективности в современной философии науки.

1. Проанализировать эпистемологические контексты многообразия современных истолкований объективности.

2. Выявить конститутивное противоречие основных характеристик объективности научного знания в его отношении к независимой реальности и к научному субъекту как основанию всеобщности и необходимости суждений.

3. Раскрыть конфликт двух основных интерпретаций научной объективности как основание современного противостояния эпистемологического рационализма (реализма) и социально-исторических исследований феномена науки.

4. Проанализировать основные этапы концептуализации объективности в новоевропейской философии и обосновать принципиальную конструктивную двусмысленность данного понятия.

5. Выявить имманентную взаимосвязь и трансцендентальное основание характеристик объективности научного знания в его отношении к независимой реальности и к научному субъекту как основанию всеобщности и необходимости суждений.

6. Раскрыть онтологический смысл негативного определения объективности как независимости от субъекта.

7. Выявить эпистемологические контексты совместимости объективности и историчности как характеристик научной предметности.

Результаты исследования и их научная новизна

Научная новизна результатов диссертационной работы состоит в следующем:

1. Осуществлен систематический анализ научной объективности как конститутивной проблемы современной философии науки.

2. Раскрыто эпистемологическое единство в многообразии смыслов научной объективности и основное противоречие в понятии научной объективности, служащее основанием конфликта между

эпистемологическим рационализмом (реализмом) и релятивизмом (конструктивизмом).

3. Проанализированы основные этапы концептуализации научной объективности в новоевропейской философской традиции с целью обоснования конструктивной двусмысленности этого понятия.

4. Обоснована в своем позитивном значении историчность феномена научной объективности. Историчность как определенность сущего предполагает в нем три смыслообразующих момента: во-первых, начало, в котором соприсутствуют и взаимодействуют противоречивые смыслы (в случае объективности: отношение к независимой реальности и к научному субъекту); во-вторых, развитие, в котором различные смыслы становятся актуальными и доводятся до противостояния в качестве оснований практических действий; в-третьих, возобновляющееся обращение к истоку как ответ на современную проблемную ситуацию.

5. Раскрыты эпистемологические контексты взаимной определенности историчности и объективности как характеристик научной предметности.

Полученные результаты позволяют сформулировать следующие

основные положения, выносимые на защиту:

В современной философии науки существует проблемная ситуация, связанная с понятием объективности как эпистемической ценности, которая манифестируется присутствием объективности в качестве предмета конфликтного противостояния различных исследований феномена науки, базирующихся, с одной стороны, на эпистемологическом рационализме (реализме), а с другой — на социальном конструктивизме и релятивизме.

Данная проблемная ситуация в философии науки получает перспективу своего разрешения при обращении к истории философской концептуализации научной объективности.

Анализ генезиса объективности как научной ценности выявляет принципиальную историчность данного понятия, его необходимую конструктивную двусмысленность, порождающую противоречивые интерпретации. Эта историчность является как причиной возникновения современной проблемной ситуации в философии науки, где объективность оказывается базовой характеристикой научной деятельности, так и основанием разрешения данной проблемы.

Историческая реконструкция становления понятия объективности позволяет преодолеть как недостаточность одностороннего негативного определения объективности как независимости от субъекта, так и догматизм ее метафизического понимания, связанный с определением объективности в отношении либо к реальности, независимой от субъекта, либо к субъекту как основанию всеобщего и необходимого суждения.

- Полное понятие объективности как научной ценности включает в себя
как необходимый мотив научного исследования, связанный с вопросом о
познании независимой реальности, так и ответ на этот вопрос, связанный с
организацией правильной познавательной активности научного субъекта.

Современное многообразие смыслов объективности как научной ценности закономерно, поскольку связано с различными способами преодоления субъективности, зависящими от уровня, направления и этапа научного исследования.

Эпистемологический потенциал обращения к историчности не ограничивается ее применением в отношении объективности как базового научного понятия, но имеет конструктивное значение и для анализа научных объектов. Историчность является характеристикой объекта научной деятельности, не противоречащей объективности знания о нем. При этом историчность объекта понимается как многообразие способов его обнаружения научным исследованием.

Теоретическая и практическая значимость полученных результатов.

Теоретическая значимость результатов диссертационного исследования заключается в следующем.

Во-первых, в формировании адекватного понятия научной объективности, позволяющего по-новому представить взаимную дополнительность ее основных смыслов: независимость от субъекта, отношение к реальности, а также отношение к субъекту как основанию всеобщих и необходимых суждений. Тем самым обосновывается необходимое взаимодействие так называемых логико-эпистемологического и социально-исторического подходов к анализу научной деятельности, связанных с различными смыслами объективности в качестве собственного основания.

Во-вторых, в расширении концептуального аппарата и методологического инструментария современной философии науки анализом объективности как научной ценности в исторической перспективе, анализом, приобретающим особую значимость в условиях происходящей смены типов научной рациональности.

В-третьих, в расширении исследовательского пространства философии науки введением в качестве необходимого обращения к генезису базовых научных понятий в философской традиции, исходя из анализа современной проблемной ситуации.

В-четвертых, в обосновании совместимости историчности и объективности как основных характеристик научной деятельности.

Практически результаты диссертационной работы могут быть использованы в исследованиях по различным философским дисциплинам, таким как история философии, онтология и теория познания, философия науки и техники, этика и эстетика; в культурологических и междисциплинарных исследованиях; для составления справочных изданий по философии; в научно-педагогической практике при разработке историко-философских проблем (в частности, для разработки новых и модернизации уже существующих учебных

курсов по философии для студентов не только гуманитарного, но и естественнонаучного профиля), а также для дальнейшей разработки философско-методологических проблем, в частности, как для обновления базового курса по истории и методологии науки и создания специальных курсов для студентов философских факультетов, специализирующихся на углубленном изучении философии и методологии науки, так и для модификации базового курса по истории и философии науки для аспирантов отечественных высших научно-педагогических учреждений.

Методологическая база исследования

В диссертационном исследовании используются следующие методы и подходы:

Аналитический и проблемный метод рассмотрения понятий актуальны, поскольку многообразие смыслов объективности оказывается под вопросом, а обращение к причине многообразия вводит в существо проблемы объективности.

В исследовании используются и проясняются метафизический и позитивистский подходы к обоснованию базовых научных понятий (см. Приложение).

Актуальны методы исторического исследования понятий, среди которых особое значение приобретают так называемые антикваризм и презентизм. Используется также герменевтический подход, поскольку анализ философской традиции в работе осуществляется таким образом, что учитывает значение герменевтического принципа «действенного исторического сознания». Некоторые значимые элементы определения историчности в данном исследовании созвучны тем, которые даются в рамках принципа синергетического историзма.

Деятельностный подход, понятый в широком смысле слова, используется постольку, поскольку в работе осуществляется критика достаточного

понимания науки как объективированного знания. В рамках указанного подхода приобретает актуальность и историзм как методологическая установка философии науки. В контексте задачи критики объективизма также используется и определяется в своей ограниченности конструктивистский подход.

В рефлексии объективно сти используются элементы трансцендентального и феноменологического подхода, позволяющие избежать радикального эмпиризма и, в то же время, не допустить забвения исторического характера научной деятельности.

В работе используется также междисциплинарный подход к рассмотрению проблемы, поскольку осуществляется обращение к анализу понятия объективности в контексте истории и социологии науки, эпистемологии и истории философии, причем задача состоит в том, чтобы обосновать конструктивность такой междисциплинарности в данном вопросе.

Степень достоверности и апробация исследования

Начиная с 2004 года, исследования и публикации диссертанта были посвящены по преимуществу проблемам современной научной рациональности, а также философским основаниям научной и технической деятельности. Эти две темы можно рассматривать в качестве непосредственного контекста проблематики данного исследования. Презентация непосредственных результатов исследования, посвященных проблеме научной объективности, была начата в 2010 году публикацией статьи «Объективность» в сборнике «Научные универсалии. Общие понятия». Там же во введении были сформулированы основные проблемы и задачи философского анализа универсальных научных понятий. Данную публикацию предваряла рабочая конференция авторского коллектива, на которой были представлены тезисы, определяющие основные смыслы проблемы объективности как базового научного понятия. В 2011 году был осуществлен проект, поддержанный философским факультетом СПбГУ, по подготовке научного

аналитического обзора по теме «Объективность в науке: основные контексты философской проблемы». В обзоре были проанализированы основные работы, посвященные данной проблеме в отечественной и зарубежной литературе, а также представлены списки литературы по основным разделам, связанным с исследованием проблемы объективности в науке. В 2012 году работы были продолжены в рамках осуществлении проекта «Историчность и объективность в науке: проблема совместимости», поддержанного РГНФ (проект № 12-03-00560). Было подготовлено и издано учебно-методическое пособие «Проблема объективности в науке», а также в 2012-2013 и в 2013-2014 учебных годах был прочитан спецкурс для бакалавров образовательной программы «философия» (дисциплина по выбору) с тем же названием. Результаты исследований были представлены на следующих всероссийских и международных конференциях: Международный российско-французский семинар «Перспективы современной французской философии» — СПбГУ, июнь 2013; Международная конференция «Дни науки философского факультета в Киеве» — Киевский национальный университет, апрель 2013; Международная конференция VII Таврические чтения — Симферополь, сентябрь 2012.; Научная конференция. Тождество личности как философская проблема — СПбГУ, июнь 2012; Международная конференция «Дни науки философского факультета в Киеве» — Киевский национальный университет, апрель 2012.

Всего по теме исследования было опубликовано 32 работы общим объемом 41 п.л., среди них монографии, статьи, сборник статей, учебное пособие и тезисы конференций.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, разделенных на параграфы, заключения и приложения, а также списка литературы (465 наименований, из них 176 на английском и 2 на латинском языке).

Аналитика проблемной ситуации

Определенная известность не делает объективность познанной. А в значениях слов, как мы видим, содержится больше вопросов, чем очевидностей. За многими дефинициями стоят более или менее серьезные актуальные дискуссии. Дальнейшие уточнения могут увести в бесконечность. Однако почему стоит думать про объективность? Некоторая неоднозначность в определении термина, безусловно, пробуждает любопытство, но рождает ли она тот вопрос, на который нельзя не отвечать? Откуда возникает такой вопрос? Оставим на некоторое время непосредственно термин объективность, обратившись к существу того, что представляет собой проблема, понимая под проблемой событие, определяющее начало мысли. Задача данного параграфа — уточнить тот смысл проблемы или проблемной ситуации, с которым мы будем иметь дело, говоря о проблеме научной объективности.

Платон, рассуждая о том, какого рода деятельность способствует актуализации способности мышления, говорит: «Кое-что в наших восприятиях не побуждает наше мышление к дальнейшему исследованию, потому что достаточно определяется самим ощущением: но кое-что решительно требует такого исследования, поскольку ощущение не дает ничего надежного. ... Не побуждает к исследованию то, что не вызывает одновременно противоположного ощущения, а то, что вызывает такое ощущение, а считаю побуждающим к исследованию, поскольку ощущение обнаруживает одно нисколько не больше, чем другое, ему противоположное» (Платон. Государство. 523 Ь-с).22 Таким оказывается искусство счета, поскольку оно имеет дело с числом, которое и единое и многое одновременно. Именно это противоречие, неоднозначность, заставляет оставить счет как texne и, удивившись, перейти к размышлению, к теоретическому вопросу о Едином.

Первый элемент, который определяет событие возникновения мышления — сомнение, удивление, эпохэ (остановка)23 по отношению к применению термина в качестве однозначного, остановка непосредственного использования, выделение термина в качестве особой темы24 Этот элемент непосредственно связан со вторым — столкновение с противоречием, с двусмысленностью, тем, что делает предмет удивительным, с преградой, которая собственно и дает основание остановить непосредственное использование, а точнее не дает достаточных оснований его продолжить (ведь нельзя употреблять то, функциональность чего вдруг оказывается неоднозначной, подручность чего ускользает в своей очевидности). В нашем случае второй элемент — обнаружение принципиальной неоднозначности, противоречивости термина, входящего в необходимый научный или философский словарь. Конечно, эту остановку, философское удивление или сомнение можно практиковать, пытаться активным образом конструировать и воспроизводить некоторые методологические правила проблематизации, но только в том смысле, в котором мы уже знаем (если знаем) от чего эта остановка зависит, и в том, в котором мы полагаем (с большей или меньшей степенью убежденности), что ее воспроизведение полностью зависит от нас.25

Обнаруженная двусмысленность, ставшая очевидной преграда, может быть определена как «знание о незнании» (или точнее, подозрение о незнании того, что кажется известным). Именно в этом смысле она выступает в качестве начала процесса познания и может быть одним из определений проблемной ситуации. Например, Э. Мах связывает проблему, лежащую в основании любого научного поиска, с рассогласованностью мыслей между собой и с положением дел: «Устойчивый, обычный круг опыта, к которому мысли быстро приспособились практически достаточным образом, редко дает повод к образованию проблем; по крайней мере, нужна особая энергия мышления и большая психическая чувствительность к различиям, чтобы и здесь могла возникнуть проблема. Но когда круг опыта, вследствие тех или иных обстоятельств расширяется, когда мысли приходят в соприкосновение с фактами, до тех пор неизвестными, к которым они достаточно не приспособлены еще, или когда мысли, измененные новым приспособлением, реагируют на результаты прежних приспособлений, тогда возникает, как то показывает общая история культуры и история развития наук в частности, множество новых проблем. Несовпадение мыслей с фактами и мыслей друг с другом есть источник проблем».26 Э. Мах полагает, что именно расширение пространства опыта приводит к рассогласованию мыслей друг с другом и с действительностью. Однако опыт расширяется непрерывно, и вопрос состоит в том, как, за счет чего он может вызвать такое собственное переустройство, которое будет связано с остановкой опыта? Нужна специфическая определенность опыта, нарушающая уже существующую связность интерпретаций любой возможной фактичности. Нужен не просто расширяющийся, но иной опыт, или опыт встречи с иным, со-бытие различных и даже «исключающих друг друга онтологических допущений»,27 что актуализирует требование необходимого разрешения проблемы и может быть понято как третий элемент проблемной ситуации. Однако такого рода специфический опыт «встречи с иным» провоцирует сотворение нового способа видения.28 Этот опыт трудно назвать причиной сотворения нового, потому что невозможно вообразить временной зазор между ситуацией встречи «различных онтологических допущений» и творением нового способа видения. В этом различии оснований мира, в каких бы терминах они не определялись, невозможно «зависнуть». Само понимание онтологических допущений в качестве «допущений» уже предполагает их трансцендирование в качестве оснований опыта и, тем самым, творение нового основания.

Таким образом, обнаруживаются еще два элемента проблемной ситуации. Противоречивые значения, составляющие проблему, должны выступать в качестве онтологических допущений, принципов, без определенности которых деятельность невозможна. В таком своем состоянии они ставят под вопрос и самого субъекта действия (всегда уже включенного в мир), ставя его перед выбором: бездействия, амнезии противоречия или работы над собой, творения себя в со-бытии противоречащих смыслов мира.29

Многообразие смыслов объективности

Как обстоит дело в современной традиции исследований феномена науки с однозначностью понимания объективности? Действительно ли многообразие оказывается тем, что обнаруживают эпистемологи и историки науки, делая объективность своей темой и, возможно, проблемой? Не является ли «собирание» значений объективности предметом простого любопытства, подобного интересу коллекционера? О чем оно свидетельствует, как оно раскрывается, и может ли быть поставлен вопрос о его преодолении?

Многообразие значений термина вплетено в ткань проблемной ситуации, связанной с объективностью. Прежде всего, оно успокаивает напряжение проблемы, показывая, что объективность, подвергаемая сомнению в одном контексте, может сохраняться и утверждаться в другом. В то же время, оно настораживает, поскольку принципиальное различие смыслов (если связь между ними остается под вопросом) релятивизирует объективность в качестве ценности и подкрепляет сомнение в ее нормативном характере.

Казалось бы, почему ученому не признать, что специалист в иной области знаний, следует иным образом истолкованной ценности объективности. Почему нельзя допустить, что возможны различные понимания того, что для предметов исследования значит иметь отношение к тому, что есть на самом деле? При этом возникает вопрос, будет ли это действительным признанием объективности исследований Другого? Не обернется ли это сразу же последующим уточняющим разделением областей исследований, например, на естественные науки и гуманитарное знание, где лишь первые следуют принципу объективности, а вторые, нарушая чистоту принципа, исповедуют интерсубъективность, согласие и т.п.? И даже если это различие между моей ценностью объективности и ценностью объективности другого будет признано де-факто, означает ли оно утверждение этого взаимного признания де-юре? Избавит ли это фактическое признание от догматизма в отношении моей объективности и скептицизма в отношении объективности другого! Возможна ли вообще различная объективность? Не противоречит ли идея многообразия ее нормативному характеру? Задача этого параграфа — систематическое описание феномена многообразия научной объективности, присутствующего в современной традиции, исследующей этот концепт; а также выявление основного противоречия, сведение всего многообразия к принципиальной дву-смысленности. То есть многообразие должно быть объяснено не просто различием контекстов употребления данного понятия, но его собственной проблематичностью, определяющей невозможность редукции всех смыслов к одному. Кроме этого, мы утверждаем, что настаивание на сохранении много-образности представляет собой уловку, которая позволяет избежать предельной постановки вопроса, напоминающей о том, что объективность — это принцип, определяющий идентичность ученого, который не может не стремиться к всеобщему признанию собственной идентичности. Такой прием имеет позитивистское происхождение и разделяется в той или иной степени всеми разбираемыми в этом параграфе авторами.

При описании любого многообразия принципиально определить общий, пусть формальный контекст, в котором оно будет выстраиваться. Таким контекстом для нас будет смысл объективности как того, что противопоставлено познающему субъекту.48 В противном случае феномен многообразия не может быть представлен в систематическом единстве. Этот контекст может быть двояким. Во-первых, следует говорить о преодолении различных сторон, определений субъекта, которые должны быть преодолены в силу того, что они представляют собой угрозу познанию. Во-вторых, о том, что субъект может и должен быть преодолен в большей или меньшей степени. Первый контекст мы рассмотрим, апеллируя к работам Л. Дэстон, известного историка науки, большая часть исследований которой была посвящена понятию научной объективности, часть из них написаны в соавторстве с П. Галисоном. Второй — к аналитике, проведенной А. Металлом, современным американским эпистемологом, а также исследованиям историка науки Т. Портера. Кроме того, важным содержательным определением объективности будет для нас то, что она оказывается научной ценностью или научной добродетелью.49

В первом случае принципиальным для нашего исследования является то, что многообразие форм объективности (преодолений субъективности) разворачивается в истории. Сама трансформация объективности и практик, связанных со стремлением к ней, позволяет следовать тому смыслу историчности, который мы определили для нашей работы (с акцентом на возвратном движении): преодоление субъективности оказывается всякий раз недостижимым и актуализирует переход к иному пониманию этой добродетели или возобновление стремления к ней в другой форме. Кроме того, исторический характер объективности утверждается тем, что в исторических исследованиях она обретает конкретный момент своего вхождения в научные практики, определяясь в отношении существующей традиции.

Отметим, что для Л. Дэстон не только понятие объективности, но и сама его историчность является неоднозначной. Можно говорить, во-первых, о том, что объективность трансформируется в истории научных ценностей, именно в ней обретая своих предшественников и наследников (именно этот случай мы рассмотрим ниже). Во-вторых, о том, что различные значения объективности (онтологическая, механическая, а-перспективная) имеют свою более или менее автономную историю, свои источники и контексты необходимой актуализации. В-третьих, о том, что история объективности может быть написана в различных контекстах: моральном, философском (метафизическом), методологическом и т.п.

Нельзя не отметить, что такое положение дел оставляет в недоумении. В каждой новой работе Л. Дэстон мы обнаруживаем еще один элемент, изящный завиток, значимый узел бесконечного, «слоистого» полотна истории объективности. Вместе с тем, с каждым новым открытием возрастает потребность в телеологическом наброске единства или желание распустить плетение до основания, что потом, по изгибам нитей, даст возможность проследить необходимые пути объективности. Впрочем, об этом, о необходимости объяснить как, когда и почему становится возможным произрастание такого несопоставимого многообразия значений из одного лингвистического корня, мимоходом, но неоднократно пишет и сама Л. Дэстон.51

Двусмысленность объективности: случай Суареса

Мы, следуя определенной правоте презентизма в отношении анализа понятия, начинаем с современности. Однако в этой современности мы обнаруживаем проблему, связанную с неустранимым и спорным многообразием смыслов объективности в исследованиях науки. Среди этого многообразия мы выделяем основные два, противоречащие друг другу, которые, собственно, и определяют проблему. В философской традиции в качестве общеизвестных их впервые отчетливо закрепляет Гегель в своей «Науке логике». Первый смысл связан с отношением к независимой реальности и представляет понятие объективности в контексте репрезентации. Оно «употребляется в смысле существующего во внешнем мире в отличие от только субъективного — мнения, мечтания и т.д.».35 Второй кантовский смысл объективности как всеобщности и необходимости определяется в позитивном смысле субъектом трансцендентальным, а в негативном преодолением «принадлежащего нашему ощущению случайного, партикулярного, субъективного». «Упомянутое здесь и выдвинутое Кантом определение различия между объективным и субъективным мы встречаем также и в наше время в словоупотреблении образованных людей; так, например, мы предъявляем требование к оценке произведения искусства, чтобы она была объективной, а не субъективной, полагая, что должно исходить не из случайного личного ощущения и настроения данного момента, а из всеобщей и имеющей свое основание в сущности самого искусства точке зрения. В том же самом смысле мы можем по отношению к научной деятельности проводить различие между объективным и субъективным интересом».36 Кантовский смысл может быть соотнесен и с идеей беспристрастности (незаинтересованности, отсутствием всякой личной перспективы в отношении исследуемого предмета, темы), а также с идеей интерсубъективного взаимодействия, которая может быть рассмотрена как путь к достижению всеобщего согласия, если это согласие не понимается нормативно и допускает вопрос о своем происхождении; однако об этом будет сказано ниже.

Указанная двойственность, отмеченная Гегелем и, нельзя не отметить, оказывающаяся также предметом его заботы и преодоления, была обнаружена нами в качестве проблемы, значимым симптомом которой служит разделение позиций в научных войнах современности. Напомним, реализм настаивает на очевидности объективности в смысле репрезентации, конструктивизм и так называемый релятивизм предполагают возможность понимания объективности как достижения интерсубъективного согласия. Указание на возможное взаимодействие могло бы если не примирить враждующие стороны, то, по крайней мере, послужить основанием конструктивному диалогу. Именно в контексте такой задачи наш вопрос к истории философии состоит не в том, подтвердит ли она один из смыслов, а в том, обнаружит ли основания для того, чтобы понять эту двусмысленность объективности как не случайную. Обладает ли объективность принципиальной двусмысленностью? И если вопрос, возникающий в современности, состоит именно в этом, то ответ следует искать, имея в виду в первую очередь слово. Оно в качестве единого будет и собирать различные смыслы, и разрываться между ними, порождая, тем самым, вопрос об истории понятия.

При определении условий возможного синтеза мы обратимся к тем узловым событиям в философской традиции, в которых происходит трансформация рассматриваемого понятия, позволяющая обнаружить оба смысла объективности, присутствующие более или менее явным образом. Эти события оказывается важными вехами на пути генезиса «из философского контекста» того понятия объективности, которое приобретет устойчивое употребление в качестве научной ценности или добродетели, начиная с середины XIX века. Кроме того, выбор связан с тем значением, которое имеют рассматриваемые традиции и авторитеты в формировании новоевропейской и современной научности.

Первым пунктом является схоластическая традиция. Мы, однако, не будем рассматривать всю эту традицию хоть сколько-нибудь подробно. Внимание к теме объективности и объектности, где оно выражено соответствующими терминами, можно обнаруживать в XIII –начале XIV века, а в начале XVII века объективное понятие фиксируется уже как общеизвестное. Несмотря на эту «краткость истории», обилие текстов, нюансы смысла, вплетенность этих нюансов в тонкости теологических споров и контексты основных схоластических тем, сделали бы избыточным для нашей работы даже простой обзор этой проблемы в схоластике. Поэтому акцент будет сделан на идеях Ф. Суареса. Как этот акцент, так и обращение к эпохе схоластики как к началу генезиса концепта научной объективности в нашем исследовании представляется не случайным. Во-первых, философская концептуализация объективности в схоластике не может не быть связана с философствованием Ф. Суареса. Он обращается к этому понятию (conceptus objectivus) уже как к общеупотребимому. Именно на фоне этого статуса общеизвестности, неоднозначность объективного оказывается яркой и отчетливой. Кроме того, объективное понятие со своей предположительной двусмысленностью может быть рассмотрено в качестве отражающего переходный характер метафизики Суареса и переходный характер эпохи Второй схоластики в целом. Объективное понятие используется для определения предмета метафизики и как таковое естественно попадает в фокус внимания исследователей творчества Суареса. То, что оно одновременно свидетельствует о ситуации переходности, делает проблематичной задачу его однозначной интерпретации.

Во-вторых, последующее развитие концепта объективности в том или ином смысле имеет в виду этот источник. Часто отмечается, что декартовское употребление данного понятия может быть возведено к схоластическому.37 Трансформация объективности в контексте вопроса о достоверности в XVII веке также проясняется на основании схоластического различия между формальным и объективным понятием.38 Кантовское активное использование данного термина интерпретируется как его извлечение «из схоластического забвения».39

Историчность pro объективность

Можно ли сказать, что в этом событии взаимного становления объекты одновременно оказываются историчными и «указывают на» реальность, «мир вне нас»? В описании события речь не идет о том, чтобы утвердить историчность против объективности знания и реальности объектов. Утверждать это было бы несправедливо. Речь идет о том, чтобы описать это событие как то, где историчность оборачивается объективностью, выступает за нее, в защиту и от ее имени, где звучит голос самих вещей, которые, если и бессловесны, то возможно «потому, что их голос заглушается тем, что говорится о них».197 Эта проблема, поставленная в более широком смысле, касающаяся не только научных объектов, движет авторами сборника «Вещи, которые говорят». Герои эссе — вещи, которые «сделали авторов желающими говорить о том, как эти вещи говорят с нами».198 «Речи вещей» — символ их самостоятельности, слышать их значит иметь о них объективное знание.199 При этом «говорение вещей» не есть эхо, повторение и послушное удостоверение речей людей. Можно привести один проясняющий пример, который касается стремления понять вещи в их самостоятельности, то есть в способности говорить от своего имени. Этот пример связан с идеями Б. Латура, интерес которого к объектам и проблема их историчности послужили основаниями создания так называемой объект-центрированной социологии.200 В предисловии к переводу работы

«Нового времени не было» О. В. Хархордин, комментируя идею Латура о контроле за правильностью репрезентации вещей, пишет: «Возможно, проблемы научной репрезентации можно решать не путем переустройства ее по модели парламентской репрезентации, а путем отказа от механизма репрезентации как такового? Тогда не сможет ли общий мир людей и вещей жить как в классических республиках, где нет представительских механизмов … В этом, возможно, заключается более перспективный подход: не Парламент вещей, как это предлагается Латуром, а вече, где вещают и люди, и вещи».201

Почему такая замена представляется перспективной? (Здесь мы, безусловно, соглашаемся с О.В. Хархординым, позволяя себе интерпретацию его идеи.) Представительство ставит вопрос о представителе и, в случае науки, предполагает ученого с тем голосом, который он имеет или который он предпочтет, на роль адекватного выразителя голоса вещей. Представительство часто скрывает вопрос о том, почему тот или иной голос ученого будет считаться адекватным голосу вещей. Тем большая скрытность предположена в ответе на этот вопрос, чем больше ученый утверждает, что своего голоса он не имеет вовсе и что все, что говорит — сама вещь. Однако это замечание, безусловно, не отвечает на вопрос о том, что значит для вещей выступать от своего имени и, что самое важное, что значит для научных субъектов задача предоставлять голос «самим вещам»? Предельная сложность оценки ответа заключается в том, что в любом случае, его дает сам исследователь и этот ответ касается той организации научной работы, которую он должен предположить, чтобы дать вещи голос и обнаружить объект в качестве следа объективной реальности. В предыдущем параграфе были определены контексты, которые выводят за границы понимания того объективного знания об объектах, которое несовместимо с историчностью как их характеристикой. Это контекст гуманитарных исследований, неклассической рациональности, проблематизирующего подхода в научных исследованиях (последнее могло бы быть привычно названо контекстом открытия). Кроме того, оказалось, что строгое различие между онтологическим и эпистемологическим контекстом также имеет свои пределы. Посмотрим сначала, как может быть понята объективность знания «за этими пределами» а потом, допускает ли она историчность объектов. В самом общем виде конструктивной метафорой такого положения дел с «иной объективностью» может быть фраза Латура, в которой он, впрочем, старается следовать за этимологией, о способности объектов «возражать» или «давать сдачи». «"Объективность” означает не особое качество сознания, не его внутреннюю правильность и чистоту, но присутствие объектов. Когда они "способны” возражать (to object) тому, что о них сказано».202 Это предположение создает серьезную задачу для исследователей: поставить вещи в ту ситуацию, в которой они смогут говорить неоднозначно, сопротивляться, перечить.203 Нельзя не отметить такую характерную деталь. Латур предлагает в поисках методологии «объективного» научного исследования гуманитариям следовать за современными естественными науками. На наш взгляд, будет правильно назвать эту общую тенденцию критики монологического знания все же гуманитарной, поскольку, во-первых, она формально возникает в контексте критики однозначности идеала классического математического естествознания и, во-вторых, содержательно предполагает введение в предметное пространство исследования человека, исследователя, что бы под этим введением ни предполагалось в каждом конкретном случае. Именно в гуманитарных и общественных науках (тогда, когда они утверждаются в автономии) становится заметной проблематичность эксперимента, то, что люди легко подчиняются требованиям экспериментальной ситуации, отвечают то, что от них хотят услышать, раскрываются так, как это предусмотрено исследовательскими условиями. В этом контексте Латур пишет, что знаменитый «эксперимент» С. Милгрэма, имеющий целью доказать «сущностную» склонность людей к подчинению приказам, ничего не доказал, кроме того, «что психолог действительно умеет мучить студентов».204 «Сущность» человека настолько конкретно была предположена условиями этого эксперимента, что не оставляла никакой возможности людям высказать себя по-другому, хотя статистика результатов позволяла делать вывод об их объективности (в конвергентном смысле). Сомнение в результате не значит, что он не верный, оно лишь свидетельствует о том, что «сущность» человека в этом эксперимента, возможно, была понята слишком узко и однозначно.

Итак, именно в гуманитарных науках наиболее ясно и отчетливо видится недостаточность однозначного понимания объекта в поисках объективного знания о нем.205 Может ли быть эта неоднозначность связана с объективностью знания? Любопытный пример приводит Е. Монтучи в своей статье «Переосмысление объективности в социальных науках». Исследуя специфическую социальную группу «счастливые люди» можно обратиться к объективным результатам нейрофизиологов, обнаруживших, что в состояниях мучения или радости происходят соответствующие изменения в разных полушариях. Состояние счастья связывается с изменениями в левом. Однако давно известен классический «случай Фрейда»: в конце жизни, страдая от боли, он отказывался принимать наркотики, говоря: «я предпочитаю мыслить в мучениях, чем не быть способным мыслить ясно». Естественный вопрос, возникающий в этой ситуации, касается счастья, которое либо ускользнуло от Фрейда в результате его «неверного выбора», поскольку очевидно, что на его физическую боль реагировало правое полушарие, либо это «счастье нейрофизиологов» было слишком узко понято. Приводя данный пример, Е. Монтучи рассуждает о многоликости предмета социальных и гуманитарных наук, который слишком сложен, чтобы, интерпретировав его одним образом, утверждать, что тем самым он уже понят.206 Если счастье может показаться слишком «не научной» категорией, хотя интерес нейрофизиологов свидетельствует об обратном, можно обратиться к предметам экономики (медленный рост (slow growth) — еще один пример различных интерпретаций одного объекта без возможной отсылки в единству самотождественного референта, того, что «имеет место на самом деле»).207 Идея сложности предмета заставляет переосмыслить понятие объективности, которое должно сопровождать необходимо любое научное исследование. Оно должно быть совместимо с обнаруженной сложностью, неоднозначностью объектов. Е. Монтучи предлагает интерпретировать объективность в духе «внутреннего реализма» X. Патнема. «С одной стороны "рабочие объекты” выбраны и конструированы из "каждодневных объектов” и, с другой, этот выбор и конструирование может быть произведено различным образом (курсив мой. — Л.Ш.) и зависит от различных фокусов исследования.