Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Возникновение конфликтов: генезис и причины
1. Причины возникновения конфликтных ситуаций в мифологии и нарт-ском эпосе
2 Причины возникновения конфликтных ситуаций в ранних преданиях
Глава 2. Разрешение конфликтных ситуаций
1.Вызов противника и организация поединков
2. Разрешение конфликтов в соответствии с морально-этическим кодексом и мирное разрешение
3. Разрешение конфликта с помощью хитрости и обмана и поиск уязвимого места героя
Глава 3. Фольклорный конфликт в адыгской литературе
1. Принцип эпической оппозиции и безальтернативный конфликт ранней адыгской литературы
2. Фольклорный конфликт в гражданской поэзии
3. Социально-этический и этнокультурный конфликт
Заключение
Библиография
- Причины возникновения конфликтных ситуаций в ранних преданиях
- Разрешение конфликтов в соответствии с морально-этическим кодексом и мирное разрешение
- Разрешение конфликта с помощью хитрости и обмана и поиск уязвимого места героя
- Фольклорный конфликт в гражданской поэзии
Введение к работе
Конфликт - один из важнейших компонентов словесного художественного произведения, особенно нарративного плана. В архаическом фольклоре он сохраняет признаки синкретизма, свойственного древним жанрам. Это выражается в том, что фольклорный феномен способен как сохранять самые ранние модели реальных взаимоотношений, так и нести в себе компоненты, являющиеся следствием подлинно художественного творчества нескольких поколений. Органическое слияние этих двух компонентов в фольклорном произведении имеет следствием не обычные житейские столкновения, а художественный конфликт, могущий иметь реальную опору в исторической действительности, но преломленный через призму творческой фантазии народа. Известное положение о том, что в основе всякой художественной системы лежит объективная реальность, относится и к природе художественного конфликта: при всей фантастичности сюжета, истоки противоречий между героями фольклорных произведений отражаются в истории того общества, в котором конкретный сюжет имеет распространение. Рассмотрение природы и видов наиболее популярных конфликтных ситуаций, а также форм их возникновения и разрешения позволит дополнить известные в науке представления об истоках и эволюции взаимоотношений в данной этнической среде и особенности художественной народной фантазии. Несмотря на очевидную важность разработки данной проблемы, на материале адыгского фольклора и мифологии она до настоящего времени не становилась предметом специального исследования. Отмеченные обстоятельства и обусловили актуальность избранной темы.
Степень изученности темы. В мировой и отечественной науке данный вопрос получил более обстоятельное освещение относительно литературного творчества в трудах Гегеля, М.М. Бахтина, А.Г. Коваленко, С.И. Кормилова. На адыгском материале особо выделяется монографическое исследование К. Шаззо.
Предмет исследования: эпический и фольклорный конфликт, интерпретируемый как самостоятельная формально-семантическая и структурно-функциональная компонента текста, его стадиальные формы в эволюционном контексте адыгского устного народного творчества, способы и принципы трансляции конфликтных моделей фольклора в авторскую литературу.
Объект исследования - модели конфликтных оппозиций в адыгских мифологических нарративах, в эпосе «Нарты», историко-героических, величальных и поминальных песнях-плачах, а также
их адаптированные модификации в произведениях адыгских авторов ХГХ-ХХ веков.
Область исследования соответствует Паспорту научных специальностей ВАК Минобрнауки РФ. Диссертационная работа выполнена в рамках специальности 10.01.09. -фольклористика.
Целями исследования являются выявление, систематизация и классификация основных видов конфликта и их модификаций с точки зрения формальных и структурных особенностей с установлением функций различных разновидностей оппозиции в формировании сюжета, идеи и проблематики произведения; кроме того, видится необходимым уточнение частотности использования тех или иных конфликтных схем в зависимости от жанровой принадлежности произведения.
В диссертационной работе ставятся и предлагаются пути решения следующих задач:
установление генезиса и эволюции основных видов конфликта, отраженных в адыгской мифологии и фольклоре, их типология;
классификация типов конфликтов, актуализированных в мифах, эпосе «Нарты» и младшем эпосе;
выяснение возможностей и механизмов аксиологической атрибуции героев в конфликтных противостояниях различной формации и происхождения;
определение конкретных форм объективации и жанровой специфики художественного конфликта в различных произведениях фольклора;
- установление путей эволюции конкретных конфликтных мо
делей от древнейших мифологических сказаний до авторских про
изведений.
Теоретико-методологической основой диссертационного исследования послужили фундаментальные исследования отечественных и зарубежных ученых: М. Арнаудова, В. Проппа, Д.Дж. Фрезера, К. Леви-Строса, Е. Мелетинского, А. Лосева, Р. Веймана, Б. Путилова, А. Веселовского, В.М. Гацака, Н.И. Кравцова, А. Потебни, В.П. Аникина и других.
При анализе эволюционных процессов в фольклорном и литературном пространстве мы опирались на идеи соответствия и обусловленности художественных представлений в сфере устного народного творчества основным дефинициям общественного бытия - от норм этико-эстетического порядка, зафиксированных в обычном праве, до характера функционирования систем жизнеобеспечения народа. На разных уровнях детализации и охвата анализируемого материала они представлены в трудах таких ис-
следователей, как Р. Барт, Ю. Лотман, М. Храпченко, Ю. Борев, П. Пустовойт, М. Поляков, Ю. Манн, В. Жирмунский, М. Бахтин, Д. Лихачев, М. Гаспаров, В. Руднев и многие другие.
Научная преемственность в области кавказоведения обеспечена обращением к работам таких ученых, как В.И. Абаев, А.И. Алиева,Ч.Э.Ахриев,Б.Х.Бгажноков,Г.Г. Гамзатов,В.К. Гарданов, Б.К. Далгат, У.Б. Далгат, М.О. Косвен, Л.Т. Лопатинский, Ш.Б. Ногмов, С. Хан-Гирей, З.М. Налоев, А.Т. Шортанов и др.
Анализ контекста фольклора и национальных литератур народов Северного Кавказа базируется на трудах ученых, детально разработавших вопросы взаимодействия фольклора и творчества авторов дореволюционного и советского периодов, глубоко осветивших проблемы эволюционного развития эстетического мышления этносов на эпическом, фольклорном и литературном уровнях, утвердивших в научном и гуманитарном сознании Северного Кавказа и Российской Федерации положение о полноценном, своеобычном характере культуры региона: А. Алиевой, В. Ардзинбы, Л. Бекизовой, А. Гадагатля, Г. Гамзатова, А. Гутова, У. Далгат, А. Казиевой, М. Кумахова, С. Мафедзева, М. Мижаева, А. Мусукаевой, 3. Налоева, К. Султанова, Ю. Тхагазитова, Р. Унароковой, Ш. Хута, А. Ципинова, К. Шаззо, А. Шортанова.
В работе использованы общенаучные методы - истори-ко-сравнительный, описательно-систематизационный, функционально-коммуникативный и др.
Информационно-эмпирической базой исследования послужили материалы, имеющиеся в архивах, собранные зарубежными и отечественными исследователями; прежде всего это рукописный архив и фонотека ФГБНУ «Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований», сформированные по материалам целевых и комплексных экспедиций по Северному Кавказу и странам, где адыги проживают диаспорой с XIX века. Использованы полевые записи, выполненные самим диссертантом. В работе также учтены данные научно-практических конференций и семинаров, касающиеся исследуемой темы, а также программные разработки Российской академии наук, аналитические обзоры монографических и периодических публикаций по теме исследования.
Гипотеза исследования состоит в теоретическом обосновании эпического и фольклорного конфликта в его эволюции, установление его этнической специфики как одного из главных признаков национального содержания традиционной устной и современной адыгской литературы.
Научная новизна диссертационной работы состоит в системном исследовании характера возникновения, эволюции и конкрет-
ных модификаций конфликта как базового компонента устно-поэтического произведения, его роли в становлении и развитии художественного словесного искусства, в систематизации основных форм объективизации изучаемого явления в континууме - от древнейших образцов фольклора до феноменов современной литературы.
акцентируя внимание на некоторых не до конца решенных общих теоретико-методологических аспектах проблемы художественного конфликта, предлагается их освещение с опорой на конкретные материалы адыгского фольклора;
дается аналитическое описание основных типов конфликтных оппозиций адыгского фольклора в их взаимосвязи и с учетом локализации в определенных стадиально-эволюционных и жанрово-типологических нишах;
подробно рассматриваются и систематизируются причины и механизмы формирования конфликтных противостояний антагонистического и неантагонистического плана в адыгском фольклоре различных стадиальных состояний;
предлагаются новые термины: фольклорный конфликт, конфликт по умолчанию, фольклорный этнокультурный конфликт, безальтернативный конфликт и др.;
- рассматривается процесс экстраполяции структуры и при
чинности конфликта мифа и архаического эпоса адыгов на сюжеты
историко-героических жанров;
выявлена организующая роль конфликта архаичной мотивации в сюжете эпического сказания и историко-героическои песни и его возможное латентное присутствие в тексгах социальной значимости;
определены основные структурно-формальные компоненты в схемах реализации конфликта в адыгском фольклоре и последовательность их детерминирующего расположения в сюжетах произведений различной жанровой принадлежности;
выявлена формальная дуальность моделей конфликтного развития в адыгских фольклорных произведениях, актуализированная в контекстах «нормативно-церемониального» и «целесообразного» построения конфликтного действия героев;
прослежены механизмы и пути проникновения фольклорных конфликтных моделей в авторскую адыгскую литературу.
Положения, выносимые на защиту:
-
Фольклорный конфликт представляет собой самостоятельный формально-семантический и структурно-функциональный компонент текста.
-
В раннем адыгском фольклоре конфликт является основным и, быть может, единственным сюжетообразующим ядром, посколь-
ку важнейшим средством выражения является динамично развивающееся действие.
-
Основные типы конфликтных моделей адыгского фольклора этиологически связаны с реформационными этапами этнического развития, наиболее продуктивными из которых оказались стадии перехода от матриархата к патриархату, распад родо-племенных отношений, формирование потестарных и раннефеодальных сообществ.
-
Стадиальные формы конфликта в эволюционном контексте адыгского устного народного творчества, будучи жестко увязаны с важнейшими этапами истории самого народа, сохраняют свою структуру в текстах, принадлежащих всем последующим ступеням общественного развития.
-
Способы и принципы трансляции конфликтных моделей фольклора в авторскую кабардинскую литературу определяются актуальными потребностями общества.
-
Принципы эпического безальтернативного и немотивированного противостояния, свойственные адыгской фольклорной архаике, были ассимилированы и использованы советской национальной литературой в первые десятилетия ее существования, что значительно облегчило процесс ее вхождения в русло национальных литературы эпохи «социалистического реализма».
Теоретическая значимость. Диссертационное исследование представляет собой первую попытку системного изучения художественного конфликта в адыгском фольклоре, основные выводы, вытекающие из проведенного анализа, будут иметь важное значение в плане выработки общих закономерностей генезиса, стадиальных трансформаций и функций художественного конфликта в фольклоре.
Вытекающее из сделанных наблюдений положение об адаптивности конфликтных моделей к конкретным витальным нормам общества на разных стадиях его развития позволяет выявить закономерности проникновения и использования оппозиционных схем фольклора в национальной литературе.
Практическая значимость работы заключается в том, что в ней нашел научное освещение один из важнейших компонентов словесного художественного творчества, на который ранее не обращалось достойного внимания. Конкретные результаты проведенного анализа станут составляющей частью воссоздания историко-культурной картины адыгского фольклора в целом. В плане практическом они могут быть использованы при создании обобщающих трудов по адыгской мифологии и фольклору, мифологии и фольклору народов Кавказа, фольклорно-литературным взаимоотношениям. Они
могут иметь практическое применение при изучении фольклора адыгов и всех народов Кавказа, при создании обобщающих академических трудов по фольклору. Основные положения диссертации и вводимый в обиход фактический материал могут быть использованы при составлении учебных программ филологических отделений вузов Кабардино-Балкарии и Северо-Кавказского региона.
Научная апробация. Результаты диссертационного исследования на различных этапах представлялись в отдельных статьях и докладах на международных, всероссийских и региональных научных конференциях, проводившихся в городах: Москва (2011, 2014), Ставрополь (2011), Ростов-на-Дону (2011), Майкоп (2011, 2014), Черкесск (2014), Нальчик (2011-2014), где они имели положительный резонанс и получили высокую оценку специалистов.
Публикации. Основные положения диссертационной работы изложены в 18 научных работах, в т.ч. 4 статьи опубликованы в журналах, рекомендованных ВАК Минобрнауки РФ. Объем публикаций по теме диссертационного исследования составил 6,4 печатных листов.
Структура диссертации задана целями и задачами, а также методологией исследования. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии и списков использованных архивных, исторических и фольклорных источников.
Причины возникновения конфликтных ситуаций в ранних преданиях
Концепт «конфликт» (от латинского «confliktus») первичное философское осмысление получил в глубокой древности. В середине I-го тысячелетия до н.э. его социальное и гносеологическое содержание явилось институциональным ядром учения Гераклита Эфесского, своей известной формулой «война это отец всего и царь всего» (Гуторов В. Античная социальная утопия), связавшего эволюцию и изменчивость всего сущего с понятиями столкновения и борьбы.
В той или иной форме социальное и философское наполнение конфликта привлекали к себе внимание практически всех античных учёных, а уже у Аристотеля, возможно, наблюдать альтернативные интерпретации данного термина. Однако мыслители были отнюдь не первыми в деле анализа конфликта как явления. За сотни лет до появления греческой философии общественная значимость конфликта, равно как структурно-эволюционный характер его проявлений в реальной жизни, чётко осознавался учёными и государственными деятелями Месопотамии и Ближнего Востока (Козырев Г. Введение в конфликтологию).
Интерес к конфликту как явлению и философскому концептуальному обо-щению понятен. Феномен конфликта, уходящего корнями в природу и представляющего собой одну из ее стихийных сил, не является антропоцентрическим. Так как возникновение новых форм жизни в процессе биологической эволюции происходило, как правило, в конкурентном соперничестве за выживание, конфликты являются неотъемлемым компонентом бытия человека, начиная с той поры, как произошло его становление в качестве самостоятельного биологического вида. Данный процесс протекал и в борьбе зарождающихся социальных начал с зоологическими инстинктами, что способствовало возникновению такой структуры родоплеменных организаций: дуальная экзогамия. Данная форма алгоритма общества в дальнейшем стала социальной и культурно-исторической основой дуализма мифологического конфликта. Так, в ранних дупликационных мифах показано, как практически с момента появления на свет братья-близнецы организовывают бинарные оппозиции - тьма – свет, добро – зло и т.д. Компоненты подобных дихотомий, как видно, не только конкурируют друг с другом, но и взаимодетерминированы. Сказанное позволяет констатировать, что феномен конфликта априори явление биологическое, социальное, позже художественное.
Исторический и художественный опыт человечества показал, что общая семантика конфликта характеризуется этапностью и возобновляемостью – появлением противостояния, противоречий, возможностью их устранения, и далее, возникновением новых. Таким образом, конфликт, является постоянной составляющей бытия, одной из основ окружающей природы, общественной жизни, фольклора и литературы. В контексте сказанного конфликт как социальное и художественное явление, заслуживающее тщательного исследования, и рассматривается в данной работе как фундаментальное понятие.
Термин конфликт берет свое начало от латинского conflictus (cтолкнове-ние). В рамках обыденных представлений конфликт - это столкновение противоположно направленных, несовместимых друг с другом точек зрения в сознании отдельных индивидов. Традиционно различают следующие виды конфликта: - внутриличностный конфликт – противоборство противоположных моти вов, интересов в сознании отдельного человека. - межличностный конфликт – взаимодействие людей, при котором они пре следуют несовместимые цели, или придерживаются несовместимых ценностей и норм. - межгрупповой конфликт - конфликтующие группы людей преследуют несовместимые цели, своими действиями препятствуют друг другу.
С точки зрения современной науки термин «конфликт» интерпретируется следующим образом: - выбор индивида, при котором ему надо склониться к одной из двух одинаково приемлемых позиций; - при выборе индивида, цель является одинаково допустимой и не допустимой. Это амбивалентный конфликт; - индивиду требуется сделать выбор из двух одинаково нежелательных позиций. Конфликт в его классической, гегелевской, интерпретации трактуется как "противоположность, содержащаяся в ситуации", как "нарушение, которое не может сохраняться в качестве нарушения, а должно быть устранено" в процессе действия, в "акциях и реакциях" противоборствующих сил. В представленной работе конфликт исследуется как литературное явление, т.е., в упрощенном виде – система взаимоотношений образов в произведении. Хрестоматийное определение конфликта, принятое советской филологией и не отвергнутое современной российской, гласит, что художественный конфликт представляет собой не любые взаимоотношения субъектов действия, но – конкретно оппозиционные, актуализирующиеся в противоположности, противоречии. (Литературный энциклопедический словарь). Являясь сутью и генерирующей основой действия, конфликт предопределяет стадии развития сюжета: завязку, кульминацию, развязку. Художественное произведение на всех уровнях организуется конфликтом. Все разногласия и столкновения, лежащие в основе борьбы образов, в художественном произведении трактуются как составляющие конфликта. Следует отметить, что художественные конфликты и конфликты, существующие в исторической действительности, не идентичны. Как мы видим, содержание литературного конфликта во многом зависит от индивидуальных ценностных представлений автора, или, в случаях, когда речь идёт о фольклорных произведениях, от ценностных стандартов социальных групп. Поэтому лишь в тех случаях, когда в художественных произведениях отражены реальные конфликты, они имеют возможность получения устойчивой оценки в общественном сознании. Конфликт это универсальный инструмент в развитии действия художественного текста.
Разрешение конфликтов в соответствии с морально-этическим кодексом и мирное разрешение
Следует акцентироваться и на другой причине конфликтной ситуации внутри взаимоотношений Сосруко и Тотреша. На первый взгляд это в текстах незаметно, однако обнаруживается путем разбора органической закономерности произведения. Проиллюстрируем картину прихода Сосруко к Сатаней спустя время от первого общения с Тотрешем. Отдельные сказаниях демонстрируют интерес-нуютонкость:в соответствии с чем, Тотреш является сыном Барамбух, родной сестры Сатаней, при чем Барамбух и Сатаней враждуют давно. Кроме этого, Сатаней, не отказалась помочь сыну в убийстве девяти своих племянников. Следовательно конфликтная ситуация между персонажами является следствием противоборства сестер. Как было отмечено раньше, объективным фактором недружелюбного отношения общества нартов к Сосруко, был статус его матери Сатаней в обществе. И как уже было сказано, относительно нее в сказаниях наличествует негативная характеристика, которая рисует картину коренных изменений в жизненном представлении людей относительно места женщины в общественной жизни. Также было отмечено, что при переходе матриархата к патриархату такие конфликтные ситуации представляются большей частью структурообразующим элементом общества. Совокупность данных фактов объясняет происхождение враждебных отношений сестер: с первой стороны – Сатаней, ведущая образ жизни женщины свободного типа, недопустимого с морально-этических позиций складывающихся норм патриархата, со второй - Барамбух, которая была с Альбе-ком в моногамном браке, и от которого родила девять мальчиков.
Из этого вытекает, что анализируемый конфликт Сосруко и Тотреша – яв-ляяется не чем иным как вражда сынаСатаней, который не знает кто его отец («Къезыгъэлъхуар зымыщIэжым ди нарт напэр къытырихыу…» [136, 2: с. 277] – «Не помнящий своего отца позорит нартскую честь») [136, 2: с. 277] (перевод), и сына мужчины, который знает свою историю по ветви отца.
Блок конфликтов нартов и Сосруко характеризуются как имеющие соци-альнуюнаправленность. Например, практически бессменным является характеристика Сосруко «жэмыхъуэрылъху» (рожденный от пастуха) и «лъапэкIэрыхъ» (лапотник). «ДылIэми зыдгъэлIэнщ, ауэ жэмыхъуэрылъхум дипхъу еттынкъым» [134, с. 104] – «никогда, будучи живы не выдадим дочь рожденному от пастуха» [134, с. 104] (перевод), - говорит предводитель нартов. По этой же причине Лашин отказывается выйти замуж за Сосруко. «Члены нартского общества давно уже далеко не все равноправны и имущественно одинаковы» [60, с. 27], – пишет Е.И. Крупнов. Действительно, социальная структура нартского общества разнородна: наряду с работниками без прав и рабами (унэIут) в текстах фигурируют обладатели больших табунов (Уазырмедж, Насрен-Борода) и владельцы обширных пастбищ-междуречий (Тлебица). Таким образом, признаки социального и имущественного расслоения членов общества очевидны. Система общества, представляющая структуру неравноправных социальных образований, изначально предполагает конфликтные ситуации. Нами здесь не применяется классовая терминология, чтобы охарактеризовать сущность той или иной социальной группы, представленной в нартском эпосе. Это неизбежно приведет к трактованию ряда конфликтов, являющихся отраженим противодействия между классами. Разделение общества на классы у населения Северного и Западного Кавказа возникли спустя гораздо больше времени: Колхидское царство в Грузии и Синдское государство на Кавказе (С V в. до н.э.).
Тем не менее, необходимо отметить реально имеющуюся в нартском эпосе место стратификацию отраслей производительной деятельности, неизбежно ведущую к возникновению классового общества – занятие землей, скотом и металлом. Следовательно – проявляется казуальные отношения относительно социального разделение в среде нартов и их противодействиями. Таким образом, мы говорим о выявлении вследствие экономического неравенства зависимых отношений в пределах племени. «Вероятным значением часто упоминаемого в эпосе эпитета «пщы» А.М. Гутов считает «предводитель», «вождь»» [37, с. 49]. Ученый правомерно считает, что данный термин не отягощен в конкретной ситуации полномочиями позиционирования групповой особенности. Приведенная выше схема «нартыпщ – жэмыхъуэрылъху» представляет из себя, не антагонистическое противоречие эксплуататора и эксплуатируемого, а конфликт представителя социальной верхушки военной демократии с рядовым членом общества.
Следуя выстроенному выше типологическому ряду, рассмотрим конфликтные явления, имеющие место в циклах Батараза и Ашамеза. Доминантный сюжетообра-зующий мотив в обоих циклах – кровная месть. Естественно, что конфликтные ситуации в текстах, скорее всего, пересекаются с данной мотивацией. «Специалисты предполагают, что обычай кровной мести возник еще в догосударственном обществе, скорее – в пору раскола рода, племени. Так как данное явление распространено повсеместно по миру, то считается глобальным способом защиты жизни, достоинства и имущества сородичей» [114, с. 34].
В это время усугубляются противодействия в рамках рода, а также относительно отдельных родов, в общем, в эпосе нартов (дележ земли, материальных богатств соседей и др.). «Пока еще не существует достаточно авторитетной власти, стоящей над родами, - поэтому самооборона является для рода единственной и на данной стадии естественной формой реакции на любое посягательство. Самооборона эта принимает форму кровной мести» [55, с. 192].
Понятно, что в нартском эпосе, где охарактеризованы реальные этапы истории первобытного общества, рассматривался и важный структурообразующий момент жизни общества того периода - кровная месть. Рассмотрим проявление данного элемента в нартском эпосе. В соответствии с основополагающими установками патриархата, в котором и представлены и анализируемые нами действия, мужчина, не будет позиционирован в обществе как равноправный член, если он не может декларировать породившего его отца, и не будет защищать статус рода.
Обратимся, к примеру, приведенному выше: человек, не ведающий родителя - отца является бесчестьем сообщества нартов. Людской молвой осуждаются не только люди, не мстящие противнику («Уэ лIыгъэ уиIэм сэ сымыукIыу уи адэр зукIар уэ укIыжыф» [132, 2: с. 107] – «Если ты храбрый, твоего отца кто убил, того убить сумей» [132, 2: с. 107] (перевод), а также не сведущие о местности и факторах погибели родителя («Уэ адэр дэнэ щыкIуэдами пщIэкъым, дэ дощIэ» [140, № 663-ф 29, 30] – «Ты не знаешь, где погиб твой отец, а мы знаем, где погибли наши отцы») [140, № 663-ф 29, 30] (перевод). Исходя из этого, Батразу и Ашамазу до появления на свет предназначено было противодействовать как с реальными лицами, погубившими их отцов (Маруко, Тлебица), так и с родовыми племенами, олецетворяющие противников. Интересная тонкость: в сказаниях по этому поводу герои нередко применяют такой термин: «лъэпкъ» – «род». «Сэ а зи лъэпкъыр схуэмыгъэгъущу
Разрешение конфликта с помощью хитрости и обмана и поиск уязвимого места героя
Финализация эволюции данной мотивации цикла сказаний о Сосруко состоит в реализации функций культурного героя. Впоследствии данному герою приписано ведение такой игры, как «пшызэ зыкъэ». Условия этой игры были построены в соответствии с принципом считалки для детей, где принимали участие противоборствующие стороны. Главное умение представляло собой то, что ведущий обязан считать таким образом, что цифра «20» выпадало постоянно на лиц из числа противоборствующей стороны. Как видно из одного предания, «Сосруко подобным образом истребил целую группу наездников» [132, 2: с. 193, 198, 202].
Таким же путем нарты предполагают действовать относительно Бадыноко. Частая характеристика героя «хьэгъуэ-фыгъуэ бэщI» [134, с. 92] – «завистников много наживающий» [134, с. 92] (перевод), чётко определяет негативное отношение нартов к герою: «… мыр лIыгъэкIэ тхуэгъэкIуэдынкъым, ауэ Iэмалрэ хьилэрэ къэдгупсысу абыкIэ дыпэмылъэщм» [136, 3: с. 171]. – «Мы не сможем превзойти его в мужестве, но одолеем, если пойдем на хитрость и обман» [136, 3: с. 171] (перевод). «… щIэхыу мэрамэжьейр къивгъахъуи блэщхъуэжьейр хэвутIыпщхьэ, ар нобэ тIэщIэмыкIуадэм нартхэ дыкIуэдагъэххэщ» [132, 2: с. 152]. – «Быстро налейте бузу и пустите (в чашу) змею, если он сегодня не погибнет, нарты погибнут от него» [132, 2: с. 152] (перевод).
Хочется четче охарактеризовать один из наиболее показательных моментов. Мы имеем ввиду об эпизоде, где Сатаней попыталась лишить Бадыноко его силы: - «Iэмал имыIу къыдэтзьэхынщи И лIыхъупкъи хэтхынщ абы»…[132, 2: с. 155]. «Во что бы то ни стало завлечем его и Богатырской силы (семени) лишим его»…[ 132, 2: с. 155] (перевод). Впоследствии разворот ситуации с постепенным сбрасыванием героиней элементов своей одежды свидетельствует о ее способе реализации плана – через половое отношение:
На свой пах взглянуть дает» [перевод 132, 2: с. 155]! Такого рода мотивация широко имеет место в фольклоре ряда северокавказских народностей: «в карачаево-балкарской версии нартиады Ерюзмек умирает из-за того, что нарушил запрет избегать женщин» [41, с. 313], «во избежание потери телесной силы Колой-Канш в вайнахском эпосе избегает женщин» [135, 2: с. 76], в осетинском эпосе булатные ноги «Созырыко превращаются в черное железо только из-за разговора с дочерью Солнца, пытающейся соблазнить его» [123, с. 138-139].
«В мировоззрении язычества культ фаллоса занимал, чуть ли не первостепенную роль. Само сотворение Вселенной у многих народов мыслилось как фаллическое действие: божество фаллосом разрывает Хаос и творит Космос. Фаллическими божествами производительных сил природы являлись: Приап – в античной мифологии, Осирис и Дионис – в египетской и греческой мифологиях соответственно» [113, с. 78].
В адыгской среде культ фаллоса также имел значительное место. «Прежде всего, он явственно прослеживался в традиционном персонаже календарной (земледельческой) обрядности-ажагафе» [122, с. 84-85]. «Ритуальному поведению этого персонажа свойственны разного рода элементы: выступление на разного рода празднествах с фаллосом, публичные игры в мужчину и женщину» [122, с. 84-85]. Данный круг можно расширить и примерами из традиционной этнографии адыгов: «для прокладывания первой борозды выбирались непременно многодетные мужчины, плодовитость которых передавалась на всходы хлебов» [122, с. 88], «признание благочестивым делом иметь сношение с женой в поле в период созревания хлебов» [122, с. 31]. «В ту пору традиционные благопожелания – Хохи - призывают невесток чаще предаваться ночным делам – Ди нысащIэхэм жэщ Iуэхур ягъэхуабжьу» [125, 2: с. 77-78]. В адыгском фольклоре имеется предание, где «наличествуют мотивы обнажения и ритуального отношения» [3, с. 52].
По воспоминаниям Л. Мерова «Будучи мальчиком, в одной кунацкой он наблюдал взрослые игры с использованием мужских и женских половых органов, сделанных из дерева и тряпья. После манипуляции с ним обладатель фаллоса, конвульсивно содрогался и умирал. Присутствовавшие при этом парни и девушки весело смеялись» [2, с. 141-147]. Вышеприведенные моменты являют собой рудименты доисторического представления о том, первооснова силы мужчины это гениталии. Действиями, наносящими ущерб им, возможно, лишить мужчину силы, а можно и убить. Так, при сравнительно-этимологическом исследовании индоевропейских языков в процессе анализа основных понятий языческих культов и связанных с ними символических элементов выявляется, «что у многих народов понятие сила ассоциируется и восходит к понятию мужской половой орган» [2, с. 213], «любовь – к смерти» [2, с. 86], «душа» – к пенису» [2, с. 146-147].
Вместе с имеющими широкое распространение в язычестве представлением о женских существах и «женских» свойствах природы, являющихся источником-жизнедеятельности, «многие мифо-эпические традиции отождествляют женщину с нижним миром, бездной, тьмой, злом, смертью» [2, с. 376].
Исходя из чего, логичным смотрится понятие язычников, что «соитие считалось для мужчины равносильным смерти, женщина же при этом считалась источником этой смерти: мужчина отдает женщине свои жизненные силы, свою сперму, утрачивает способность эрекции после коитуса» [132, 2: с. 99].
Также справедлива картина, что анализируемый элемент образостроения характеризует Сатаней, которая владеет тайной магических способов. В данных условиях, скорее всего, встречаемся с одной из первых стадий формирования половой магии. Поскольку обнажение Сатаней только немного разнятсяс инстинктивными приемами обращениявзглядов индивидов другой половой принадлежности, имеющихся в природе. Во вторых, персонаж предполагает, что неприкрытое телодолжно возбуждать, и что итогом таких отношений возможно не только половое бессилие героя, а также бессилия в целом. Следовательно, тело персонажа уже в эпосе нартов осмысливается дальше анатомических пределов.
Согласно аналогичной архетипической схеме происходят процессы и в конфликтах между Батаразом и нартами: «убедившись в том, что в открытом поединке им не одолеть героя, нарты прибегают к хитрости и обману: ЗэрэдгъэкIодытыми шъегупшыса!
«Нартыжьхэм занщIу зырадзу Хъымыщыр яукIынкIэ шынэрт… амалрэ хьлэкIэ щаукIыну гъуэтыгъуэм зырагъэхуэну я мурадт» [136, 2: с. 41]. – «Нарты боялись открыто напасть на Хымыша …решили дождаться того момента, когда хитростью и обманом можно будет убить его» [136, 2: с. 41]. - «ДымыгъалIэмэ нэгуъэщI амал иIэкъым, IэщэкэI тхуэукIынкъым, - жаIэри, щхъухькIэ Бадын ягъэлIэну а анрт гупыр зэгурыIуащ» [136, 5: с. 119]. «Если не отравим, нет иного способа, оружием не сможем убить его», - сказав, группа нартов договорилась отравить Бадына» [136, 5: с. 119] (перевод). - «ХьилэкIэ мыхъумэ, лIыгъэкIэ зырикI тхуещIэну къыщIэкIынкъым мыбы» [127, 2: с. 231] – «Разве что хитростью, мужеством мы с ним ничего не сделаем (о Шауей, сыне Кянжа)» [127, 2: с. 231] (перевод).
Эти мотивы намного более распространены, нежели это показано нами, однако и приведенный иллюстрационный материал свидетельствует о том, что в нартском эпосе уже отшлифовалась архетипическая модель развития конфликта в ситуациях, когда та или иная противоборствующая половина в курсе преимуществ второй. Вполне логичным видится, что непорядочные методы ведения войн без особых проблем соседствует с декларируемыми понятиями о достоинствах, честности нартских племен.
Вследствие того, что доминирующая доля составных частей сюжето - и об-разостроения поздних жанровых образований мифо-эпической традиции восходит к более архаичным, закономерно «ожидать, что сложившиеся стереотипы поведения персонажей нартского эпоса будут продуцировать и в образостроении героев преданий. Зачастую ситуацию, и эта традиция прослеживается из нартского эпоса, герои не только не отвечают указанным выше качествам, но и совершают деяния, прямо противоречащие им. При разрешении конфликта предпочтение отдается не традиционному способу – открытому поединку, а выстрелу из засады» [114, с. 123].
Фольклорный конфликт в гражданской поэзии
О, это иныж спит»… [134, с. 201] – пусть великаны эпических адыгских сказаний иногда и проявляют понятные и близкие людям чувства – любопытство, сожаление и т.п. – это, скорей исключения из общего правила. К тому же в подобных случаях мы имеем дело с позднейшими переосмыслениями мотива богатырского противостояния героя и «злой» сущности, в котором прямое столкновение переносится в область заочного соревнования, а окончательная победа одерживается более «человеческим» способом – с помощью хитрости.
В целом же, хтонические персонажи нартского эпоса никогда не анализируются – их не детализируют, они не имеют внутреннего мира, не имеют морали и этики. Они полностью однозначны в аксиологическом плане и эстетическому членению не подлежат, в отличие от героев-людей, даже отрицательных, таких как Тлебыца-Коротыш, или Тотреш. Для полной обрисовки иныжа достаточно упомянуть его био-родовую принадлежность, т.е. иныж плох априори. В отношении социальных оппонентов адыгского дореволюционного фольклора, а затем – и устного народного творчества первых лет Советской Власти такой генетической предопределенности не существует – врагам, всё-таки, дают характеристики.
Однако и здесь невозможна констатация аналитического, сравнительного подхода, враг плох в силу своей социальной принадлежности, а приписываемые ему параметры чаще всего исчерпываются однозначными негативными определениями «злой», «проклятый», «подлый», в то время как «позитивная» сторона представлена в модальности сожаления и обречённости:
В тех случаях, когда текст включает в себя распространенные описания представителей двух сторон конфликта, негативных героев характеризуют при помощи упомянутых уже однозначных определений, черт внешней уродливости, либо с помощью их сочетаний, а иногда в текст включаются идиомы, адресующие слушателей к образам негуманоидных эпических врагов: «Пшиунов Кази длинношеий На дорогу длинную нас выводит. На дорогу длинную нас выводит, В Бабугово привозит и под плач пляски устраивает… …В ассамбикских конюшнях коней кормят, (а) нас съел Машуко Гузер.
Хаюовых хаджи старый, толстобрюхий, В брюхе Андзорова мы пропадаем»… [132, с. 441] – образ «под плач пляски устраивает» несколько нетипичен для системы безальтернативного противопоставления. Формулы подобного рода, апеллирующие к этическим нормам этнического общежития, чаще используются для описания «позитивной» стороны конфликта, в данном случае – для страдающих от разлуки с родиной махаджиров. Причём, в сфере положительной модальности чаще всего мы наблюдаем обращение к традиционной символике, в отличие от негативных описаний, в которых превалирует прямая номинация событий и их моральных значений: «Наши шапки красивые у нас на лбу сидят, Коней, что под нами, о горе, мы навсегда оставляем. Наши отцы-матери нас живых оплакивают»…[132, с. 441] – каждый отдельно взятый образ данного отрывка семантически представляет собой выход на определенную область конкретной этнической нормативности. «Наши шапки на лбу» – идиома мужчины воина, мужчины-адыга, для которого наличие папахи на голове было обязательным признаком и свидетельством статуса значимой личности, «коней мы навсегда оставляем» – идентичный по смыслу эвфемизм, формула «наши отцы-матери нас живыми оплакивают» соотносится с акцентированным, гипертрофированным ощущением горя, так как отец и мать не должны оплакивать детей – во первых, а во вторых – тем более, не могут оплакивать живых.
Понятно, что поэтические представления подобного вида представляют собой более развитый, эволюционировавший тип фольклорных архетипов. В дореволюционном фольклоре они, будучи одним из основных смыслонесущих образных типов, были, однако, менее заметными, нежели прямая номинация и другие архаичные элементы. Как мы помним, в социальных текстах дореволюционного периода акцент делался на описании негативных героев, негативных действий. В песнях, созданных в первые годы Советской Власти, внимание сочинителей и слушателей концентрировалось, в основном, на представителях «позитивной» стороны конфликта – крестьянах, простонародье. Поэтому образные ряды и выразительные архетипы фольклора советского этапа и первых образцов авторской литературы этих же лет в массе своей тяготеют к аналитическим воплощениям традиционных поэтических выражений, в упрощенном виде – к последовательным описаниям героев и их действий:
Стадиальные колебания в выборе объекта преимущественного художественного интереса – от «чужих» к «своим» – были, по сути дела, единственным проявлением эволюционного движения адыгского эстетического мышления в период с середины XIX века до начала 30-х годов XX-го. Например, рассматриваемый текст – песня «Возле Царицына» – имеет все формальные, когнитивные и образно-семантические признаки традиционных адыгских хвалебных или плачевых песен, даже в роли зачина используется устойчивое представление лидеров описываемого действия, с той лишь разницей, что вместо князей или уорков здесь появляются
Однако поэтапное изменение модальности и социо-эмотивной направленности нельзя расценивать как изменения, обусловленные исключительно давлением внешней среды и обстоятельств. С эволюционной точки зрения это явление, основанием которому служат тенденции и сугубо эстетического качества, в некотором смысле – инициированные автономно, в поле поэтических практик кабардинского народа. Дело в том, что классические адыгские воинские песни и воинские же песни-плачи типологически напрямую восходят к эпическим сказаниям. Неоспоримым доказательством этому служат хотя бы «промежуточные поэтические произведения с привлечением эпических персонажей и с детальным дублированием большинства формальных компонентов – такие, как тексты из цикла Андемиркана» [7, с. 139-151].
Главным конституирующим содержательным признаком этих текстов всегда была позиция открытого военного конфликта, или иногда – постконфликтного констатирующего состояния. Соответственно, перцептивный ресурс этих произведений мигрировал по ходу развития действия – от «вживания» во внутренний мир героев двух оппозиционных сторон до отождествления со сторонним наблюдателем-автором. Жанровая доминанта этих песен, таким образом, диктовала и их когнитивную структуру, вплоть до наличия необходимого минимума действующих субъектов. Участники «противоборствующего» лагеря могли быть названы прямо, могли быть подразумеваемы, однако их наличие было обязательным. Художественная и мировоззренческая необходимость в видимом враге была настолько велика, что некоторые тексты сохранились лишь в виде достаточно изолированных презентаций подразумеваемого героя и его соперника – не всегда постоянного по ходу текста
