Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Эволюция взглядов на немецкие модальные частицы в зарубежном и отечественном языкознании 10
1.1 Модальные частицы как объект исследования 10
1.2 Основные достижения современной лингвистики в области изучения немецких модальных частиц 14
1.3 Проблемы содержательной специфики модальных частиц и 19 пути их решения в языкознании
1.4 О «модальности» модальных частиц 26
1.5 Специфика модальных частиц в русле прагматически ориентированных теорий 32
1.6 Теория пресуппозиций и модальные частицы 39
Глава II. Дейктический характер модальных частиц как первооснова их функциональной специфики 48
2.1 Проблемы определения категориальной специфики модальных частиц как класса слов 48
2.2 Модальные частицы как маркеры совокупного дейксиса 54
2.3 Специфика модальных частиц в сфере совокупного дейксиса 60
2.4 Пресуппозициональный дейксис как основа формирования интенции высказывания 70
Глава III Семантико-прагматические особенности peaлизации модальных частиц 83
3.1 Материал исследования и основные принципы его анализа 83
3.2 Модальные частицы, указывающие на совпадение прагматических аспектов речевого общения 90
3.2.1 Модальная частица./^ 91
3.2.2 Модальная частица auch 103
3.2.3 Модальная частица eben / halt 115
3.2.4 Модальная частица schon 123
3.2.5 Модальная частица таї 135
3.2.5 Модальная частица wohl 140
3.3 Модальные частицы, указывающие на несовпадение прагматических аспектов речевого общения 146
3.3.7 Модальная частица dock 146
3.3.2 Модальная частица denn 159
3.3.5 Модальная частица etwa 169
3.3.4 Модальная частица blofi / пиг 176
3.3.5 Модальная частица aber 181
3.3.6 Модальная частица eigentlich 187
3.3.7 Модальная частица vlelleicht 191
3.3.8 Модальная частица einfach 205
Приложения 213
Заключение 218
- Модальные частицы как объект исследования
- Основные достижения современной лингвистики в области изучения немецких модальных частиц
- Проблемы определения категориальной специфики модальных частиц как класса слов
- Материал исследования и основные принципы его анализа
Введение к работе
Настоящая работа посвящена дискуссионным проблемам семантики и функционирования немецких модальных частиц. Выбор темы исследования объясняется неразработанностью фундаментальных вопросов партикологии, касающихся особенностей языковой и коммуникативной предназначенности данного класса частиц.
Повышенный интерес лингвистов к частицам в настоящее время объясняется не только недостаточной изученностью этих лексических единиц из-за «неуловимости» их семантики, но и интенсивной разработкой проблем реального использования языка в социально-практической деятельности людей. Однако глобальное увлечение чисто прагматической стороной описания данного класса слов, при всей ее безусловной полезности и своевременности, оставило без должного внимания языковую сторону изучаемых явлений, обусловливающую функционирование частиц в речи. Таким образом, приоритетное рассмотрение условий реализации и характера выполняемых модальными частицами функций без учета их языковой специфики также не способствовало проникновению в суть изучаемого феномена.
В связи с этим актуальность предпринятого нами исследования диктуется назревшей необходимостью преодоления распространенной в настоящее время тенденции к переносу фокуса научного интереса в отношении модальных частиц с языковой сферы на прагматическую. Сказанное определяет своевременность комплексного функционально-семантического исследования модальных частиц как реальной возможности проникновения в их сложную специфику.
Цель данной работы заключается в выявлении языковой сущности и функциональных характеристик модальных частиц как особого класса в системе служебных слов и определении их роли в устной коммуникации.
В соответствии с поставленной целью в работе решаются следующие задачи:
проанализировать и обобщить существующие теоретические концепции по проблематике модальных частиц и установить их релевантность для экспликации содержательной специфики данного класса слов;
исследовать механизм реализации модальными частицами их семанти-ко-прагматического потенциала;
выявить особенности семантики и прагматики модальных частиц в структуре двух видов диалогической коммуникации - художественном и естественном диалогах и обосновать их роль в организации интеракционального процесса.
Научная новизна исследования состоит в том, что впервые выявлен категориальный статус и прагматическая специфика модальных частиц как мо-дусных деиктических элементов в инвентарном составе совокупного деиксиса и объяснена их первостепенная значимость для устной коммуникации. Новым в данной работе явилось также то, что в качестве материала исследования, кроме традиционных письменных текстов, были привлечены транскрипты -зафиксированные графически устные диалоги коммуникантов (носителей языка).
Теоретической базой работы послужили труды Ю.Д Апресяна, Н.Д. Арутюновой, Е.М. Вольф, К. Бюлера, В.Г. Гака, С.Д. Кацнельсона, А.Т. Кри-воносова, Т.Н. Николаевой, Ф. Соссюра, А. Буркхарда, И. Даля, X. Вейдта и др. по проблемам языковой семантики, теории речевых актов и пресуппозиций, а также теории деиксиса.
Материал исследования составила авторская картотека, насчитывающая 2,5 тысячи письменных и 2 тысячи устных примеров реализаций модальных частиц в речевых актах в составе монотематических диалогических блоков, извлеченных методом сплошной выборки из диалогических текстов драматических произведений немецких писателей последней трети XX века, а также из текстов естественных диалогов.
Объектом данной работы служит корпус немецких модальных частиц (ja, aber, dock, etwa, vielleicht и др.), реализующихся в различных прагматических типах высказываний.
Предметом исследования являются параметры пресуппозиционального деиксиса, выступающие как отправная точка экспликации модальными частицами их лексического значения и как фактор, предопределяющий функционирование частиц в составе высказывания.
Теоретическая значимость настоящей диссертации определяется избранным подходом к изучению специфики немецких модальных частиц с позиций теории деиксиса, позволившим установить их лексическую сущность как первооснову прагматического функционирования данного класса слов.
Практическая ценность работы заключается в открытии новых перспектив использования полученных данных в преподавании немецкого разговорного языка, при чтении лекций по теоретической грамматике и соответствующих спецкурсов, при написании курсовых и дипломных работ, а также в качестве базы для создания научно-методических пособий, позволяющих развивать и совершенствовать навыки правильного употребления модальных частиц в устной речи.
Методы исследования. Для решения поставленных задач в работе использовались приемы описательного метода: наблюдение, сопоставление, обобщение. Наряду с ними применялись методы функционального и контекстуального анализа, а также трансформационные тесты элиминирования и субституции.
Апробация работы. Теоретические положения и практические результаты исследования обсуждались на итоговых научно-практических конференциях Волгоградского государственного университета и Волгоградского государственного педагогического университета в 2003-2005 годах; на региональной конференции молодых исследователей Волгоградской области (Волгоград, ноябрь 2004); на межрегиональных научных чтениях, посвященных памяти профессора В.Г. Гака (Волгоград, январь 2005) и профессора Р.К. Миньяр-
7 Белоручева (Волгоград, январь 2006). Основное содержание работы отражено в 4 публикациях.
Положения, выносимые на защиту:
Модальные частицы принадлежат к системе маркеров совокупного дейктического поля языка.
Инвариантным языковым значением модальных частиц является их способность указывать на результат сопоставления субъектом речи прагматических пресуппозиций коммуникантов как между собой, так и по отношению к речевой ситуации.
В зависимости от характера своего указания модальные частицы распределяются на две группы, образующие оппозицию по интегральному признаку: совпадение I несовпадение пресуппозиций коммуникантов по отношению друг к другу или относительно конкретной ситуации общения. Дифференциальные признаки, отличающие частицы каждой из групп друг от друга, диктуются изменяющимися условиями общения.
Независимо от характера диалогической коммуникации - устной или письменной, содержательная специфика модальных частиц как маркеров пре-суппозиционального дейксиса обусловливает дальнейшую реализацию их функционального потенциала в иллокутивно-модифицирующем, модально-оценочном и функционально-стилистическом планах.
Коммуникативная предназначенность немецких модальных частиц состоит в их способности к программированию интерактивного процесса в соответствии с иллокутивной целью говорящего и поддержанию его динамики в заданном русле.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, 4 приложений, заключения, библиографии (200 наименований), списка принятых сокращений и источников, послуживших материалом для анализа.
Во Введении обосновывается выбор темы, ее актуальность, устанавливается цель и задачи, раскрываются научная новизна, теоретическая значимость
8 и практическая ценность работы, формулируются основные положения, выносимые на защиту, определяются методы исследования, излагается структура диссертации.
В первой главе «Эволюция взглядов на немецкие модальные частицы в забежном и отечественном языкознании» проводится краткий обзор релевантных для настоящего исследования точек зрения на модальные частицы, раскрываются причины как длительного лингвистического «забвения» проблематики данных языковых единиц, так и причины их «реабилитации» в качестве полноправного объекта исследования, а также осмысливаются основные достижения современной лингвистики в области изучения модальных частиц в свете новых прагматически ориентированных теорий.
Во второй главе «Дейктический характер немецких модальных частиц как первооснова их функциональной специфики» рассматриваются глобальные проблемы категориальной специфики модальных частиц и устанавливается дейктический характер их семантики, который, в отличие от других дейктических единиц, осуществляющих связь высказывания с речевой ситуацией, сигнализирует о наличии в сообщении имплицитных пластов передаваемой информации в виде прагматических пресуппозиций коммуникантов. Здесь же уточняется специфика модальных частиц как дейктических элементов, заключающаяся в маркировании ими не самих пресуппозиций, а результата сверки пресуппозиций коммуникативных партнеров по отношению к речевой ситуации, представленного ими в виде имплицитного суждения и необходимого для развертывания стратегии коммуникации. Кроме того, в данной главе анализируется связь между семантикой модальных частиц и спектром выполняемых ими функций, где последние рассматриваются как производные от языкового значения частиц при реализации их в конкретном контексте как совокупности условий понимания высказывания.
В третьей главе «Семантико-прагматические особенности реализации модальных частиц» проводится комплексное описание рассматриваемых языковых явлений, где на основе изложенной концепции дается подробная
9 характеристика каждой из 16 частиц, традиционно причисляемых к модальным, выявляются сходства и различия отдельных частиц, а также предлагается типология коммуникативно-прагматических функций данных единиц языка. В приложениях обобщаются семантические и функционально-прагматические особенности всех проанализирорванных модальных частиц.
В Заключении отражены основные результаты исследования и намечаются перспективы дальнейшей разработки проблематики.
Модальные частицы как объект исследования
На протяжении последних десятилетий немецкие модальные частицы остаются сколь интересным, столь и «загадочным» объектом исследований в германистике. Интерес к данному, довольно малочисленному в языке, но очень характерному для устного общения классу слов объясняется, прежде всего, общепризнанным фактом «скрытности», «размытости» и «неуловимости» их семантики, что находит свое выражение в многочисленных попытках языковедов проникнуть в «тайну» значения и функционирования этих единиц языка [Николаева 1985].
Тот факт, что модальные частицы (в дальнейшем МЧ) составляют особый класс слов - признавалось практически всеми лингвистами, исследующими их проблематику. Но то, что эта «особость» не поддавалась объективизации и объяснению и постоянно ускользала от всех попыток научного обоснования, привело в недалеком прошлом к периоду неоправданного забвения и даже полной дискредитации данного языкового феномена в силу как субъективных, так и объективных причин [Burkhard 1994:130]. Это выразилось практически в отказе от интенсивного характера их исследования и в выработке компромиссного варианта, когда языковеды ограничивались, как правило, поверхностным «знакомством» с их проблематикой и вынесением вердикта о гиперсложности данных языковых явлений. Неудовлетворенность результатами научных изысканий по поводу невозможности адекватного описания «феномена» немецких МЧ, связанная с отсутствием несколько десятилетий тому назад соответствующих концепций и методик лингвистического анализа, приводила к факту научного скептицизма, что откладывало разработку и решение многих насущных проблем МЧ на неопределенное время.
Парадоксально, но немецкая лингвистика и лексикография на протяжении многих десятилетий, преодолевая упорное сопротивление частиц подвести их под то или иное определение, характеризующее их назначение, не столько называла, сколько, ссылаясь на образное выражение К. Бюлера - «обзывала» их «бесцветной начинкой» - «farblose Redefullsel» [Lindqvist 1961:24], «словами- наполнителями» - «Fullworter» [Adler 1964], «словами-заплатками» - «Flickworter» [Riesel 1963:463], «словами-приправами» - «Wurzworter» [Schneider 1993; Thiel 1962] и даже «насекомыми в меху нашего языка» -«Lause im Pelz unserer Sprache» [Reiners 1959: 183].
Очевидно, что даже неполный перечень приведенной выше выборки свидетельствует о господствовавшей некогда тенденции минимизировать значение спорных языковых единиц, сводя их проблематику до минимума уже при первом предъявлении. В данном случае уничижительное название «частицы» [Бюлер 2000: 110] дало право многим ученым, не только немецким, но и русским «выносить частицы за скобки», относить их к «речевому остатку», то есть либо к «наречиям, либо к частицам, являющимся своего рода складочными местами, куда сваливают вперемешку все лишнее, что никуда не подходит...» [Щерба 1958: 24]. Не будучи в состоянии в данный период аргументированно объяснить и адекватно описать само наличие частиц в языке и их предназначение, многие исследователи были вынуждены отказаться от их дальнейшего рассмотрения, списав все на их несущественность, на их «неконтролируемое употребление», которое не столько «приправляет» текст, сколько его «раздувает и перегружает» [Genzler 1995: 311].
Отмеченные выше обстоятельства объясняют тот факт, что вплоть до второй половины ХХ-го столетия немецкие частицы вообще, и модальные в частности, занимали одно из последних мест в сфере лингвистических интересов. Проводимые все же исследования ограничивались, как правило, лишь описанием вариантов их употребления в рамках предложения, интерпретировавшихся порой как индивидуальное словотворчество или даже как употребление наобум для оживления речи и ее большей выразительности. В связи с инкриминировавшейся частицам по известным уже причинам полной асемантичности, данная «выразительность», ассоциировавшаяся впоследствии с модальностью, явилась единственно возможной на тот период альтернативой в попытке объяснения как самого факта существования МЧ, так и их назначения в языке. Однако в виду того, что научные поиски в данном направлении не увенчались должным успехом, дальнейшие серьезные исследования сущности МЧ были отложены до лучших времен.
Между тем, несмотря на свою «недоступность», а, может быть, и вследствие этого, МЧ, такие как, например: ja, dock, auch, denn, etwa, aber, halt и другие, как уже было указано выше, признавались и признаются большинством исследователей одним из феноменов немецкого языка. В настоящее время считается, что они придают языку не только «подвижность и доверительность», но и создают «особый разговорный климат», позволяющий ощутить все нюансы человеческой коммуникации [Helbig 1994: 13]. По наблюдениям языковедов, без знания и понимания специфики МЧ, а также всех закономерностей их употребления «коммуникативная компетенция ... человека будет трагически неполной», так как информация, передаваемая частицами, влияет на успешность коммуникации [Вежбицкая 1976: 327]. Недаром употребление МЧ не носителями языка является показателем высокого уровня владения им, в отличие от сухого, невежливого, совершенно нетипичного «Holzdeutsch» («деревянного немецкого»), исключающего полное взаимопонимание партнеров по коммуникации, считает Т.М. Николаева [Николаева 1985: 13]. Отмеченные авторами особенности частиц проявляются, прежде всего, в устной речи, в ситуации непосредственного общения коммуникантов, поэтому именно прагматика, как следует из приведенных выше определений, обозначила вектор исследовательских интересов и наметила приоритетную область изучений феноменальной природы МЧ.
Основные достижения современной лингвистики в области изучения немецких модальных частиц
Первое, и, несомненно, самое главное достижение и общепризнанное положение - это утверждение, что частицы представляют собой не периферическое явление языковой системы, а принадлежат к «основным и совершенно необходимым средствам языкового общения» [Мирович 1962: 104], или, в современной терминологии - «речевого общения». Их важность и необходимость в языке обусловливается той информацией, которую они способны привносить в высказывание. Поэтому Т.М. Николаева называет модальные частицы словами, «максимально ответственными за удачу общения», так как считается, что они несут на себе максимум коммуникативного пласта высказывания, регулируют отношения между партнерами по коммуникации в конкретных коммуникативных ситуациях [Николаева 1985: 14].
В этой связи хрестоматийным считается сейчас тезис о том, что сферой действия МЧ является живая разговорная (преимущественно диалогическая речь), и, следовательно, не в предложении как таковом, а в конкретном акте речи (то есть в высказывании) должны описываться их значения как «операция над смыслом ... целого речевого акта» [Баранов, Кобозева 1988: 7]. Следовательно, на сегодняшний день именно прагматический аспект, охватывающий не только вербальный план речевой деятельности человека, а всю систему взаимоотношений людей в процессе коммуникации, в отличие от абсолютизировавшихся ранее в силу известных уже причин синтакрического или семантического аспектов, является основополагающим для исследования МЧ. Более того, учитывая возможности прагматики интерпретировать языковые явления не только на уровне высказывания, но и «в обогащенном контексте», включающем в себя предшествующий текст, убеждения и ожидания партнеров по коммуникации, их отношения и т.д., считается, что модальные частицы могут и должны рассматриваться как составляющие целых текстовых отрезков как микро, - так и макротекстов [Безменова, Герасимов 1984: 15].
Однако, с учетом сказанного, представляется важным напомнить, что бесспорным положением любого научного знания (и гуманитарного не в меньшей степени), является нежелательность аксиоматизации какого-либо отдельного подхода к рассмотрению конкретных фактов, хотя узкое понимание специфики объекта исследования, несомненно, является составной частью комплексного, панорамного взгляда на исследуемые явления. Поэтому есть все основания полагать, что приоритетность рассмотрения МЧ именно в прагматическом ракурсе не должна умалять и ущемлять важности достижений семантического и синтаксического анализа, в области которых имеются значительные успехи.
Например, общепринятый тезис о модальных частицах как о самом «трудно познаваемом» классе в составе служебных слов [Стародумова 2002: 5] не только в плане неуязвимости их значений, а также, ввиду полного отсутствия структурной оформленности, то есть отсутствия позитивных категориальных признаков в виде привязки к определенной морфологической форме и / или синтаксической конструкции [Helbig 1990: 11], хотя и создает определенные трудности для исследователя, тем не менее позволяет характеризовать модальные частицы хотя бы негативно. Большая или меньшая конкретность такого подхода предоставляет, тем не менее, возможность, во-первых, провести демаркационную линию, прежде всего, внутри самого класса частиц, например: между модальными, логическими, семантическими и другими их видами, а также между модальными частицами и другими классами слов, подпадающими под определение «служебных», например: предлогами, .союзами, модальными словами и др. Во-вторых, способствует определенной параметризации самого класса модальных частиц, в основу которой положены их негативные структурно-синтаксические признаки.
Согласно общей и актуальной на сегодняшний день концепции, модальные частицы НЕ: могут соединять части предложения (как, например, союзы); образуют ответ на вопрос, как общего, так и специального типа (как модальные слова, наречия или логические частицы); могут занимать первое место в предложении (как наречия или модальные слова);
Проблемы определения категориальной специфики модальных частиц как класса слов
Как уже было отмечено выше, «ренессанс» в области исследования час тиц (термин И. Дитмана), настолько оживил интерес лингвистов к данным словарным единицам языка, что они стали наиболее популярным объектом научных изысканий за последние 50 лет [см.: Дитман 1980: 52]. Бесспорно, легитимизации МЧ как словарных единиц языковой системы способствовало, в большей мере, создание в конце XIX — начала XX века уровневой модели языка, позволившей вычленить в виде «промежуточных ступеней (уровней)» [Степанова, Хельбиг 1978: 8] различные структурно-семантические и функ ционально-семантические единицы и слово как «классическую».-языковую единицу, «приспособленную к знаковой репрезентации «кусочков действи тельности»» [Телия 1980: 251]. ; Тезис о том, является ли МЧ словом, не является на сегодняшний день дискуссионным, так как ей присущи все основные признаки слова, а именно: 1) выделимость его вследствие фонетической и смысловой оформленно-сти; 2) цельнооформленность (по сравнению с другими единицами, например, словосочетанием и предложением); 3) семантическая и формальная целостность; 4) идиоматичность (неповторимость своего значения) [Уфимцева 1980: 8]. Проблема возникает тогда, когда мы пытаемся представить, что же «репрезентирует» МЧ в этом статусе и каковы ее взаимоотношения с другими элементами языковой системы? Для этого необходимо рассмотреть данные слова в ономасиологическом (отношение к реальному миру) и семасиологическом (внутриструктурная семантическая значимость) аспектах. Традиционно считается, что по отношению к реальному миру слово представляет собой языковой знак, служащий для наименования внеязыковой действительности. Известно также, что, поскольку разные слова различно ее вычленяют и называют, то и характер номинации может быть разным, например: наименование предметов и живых существ, то есть чувственно воспринимаемых субстанций, наименование свойств субстанций, то есть признаков, качеств, состояний, процессов, наименование временных, условных отношений и др. [БЭС: Языкознание 2000:261]. Совершенно очевидно, что МЧ, такие как denn, таї, ja, wohl, halt, auch, dock и др. ничего не называют в объективном мире, но данный факт никоим образом не умаляет их значимости в системе языка, а свидетельствует лишь о том, что у частиц, по-видимому, другое предназначение. Как заметил еще Ф. де Соссюр: «Если бы язык использовался только для наименования предметов, различные его члены не были бы связаны между собой, они существовали бы по отдельности, как и сами предметы» [Соссюр 2000: 186]. С мнением Ф. де Соссюра согласуется точка зрения К. Бюлера, согласно которой информация, которую несет языковой знак - это не только информация о назывании, так как не все слова способны к номинации, то есть к репрезентации реалий действительности. Это может быть также и информация об указании на эти номинации или реалии [Бюлер 2000: 270-274)]. На этом основании К. Бюлер делает вывод о существовании двух полей в языке: репрезентативного (символического, номинативного) и дейктического (указательного) [там же, с. 2, 8, 48, 64 и др.]. Данная трактовка, значительно расширив возможности формального описания многих спорных языковых единиц, например, местоимений, не предоставила, однако, непротиворечивую базу для исследования «сомнительных» классов слов, к которым причисляют, кроме частиц, еще и модальные слова, междометия и др. В данной классификации модальным частицам опять не нашлось места, т.к., по мнению данного ученого, модальные частицы не способны ни «осуществлять указательное называние», ни осуществлять «назывательное указание» [Бюлер 2000: 76]. Строя модель языка как «органона», К. Бюлер выявляет наряду с функцией репрезентации и апелляции языковых единиц еще и третью семантическую функцию - функцию экспрессии [Бюлер 1993: 30]. Это означает, что слово не только обобщает, дает наименование, то есть обозначает, но и «...выражает отношение, чувства говорящего и слушающего» [Уфимцева 1980: 64]. Действительно, человек, в процессе своего исторического развития, для того, чтобы познать предмет, должен был «перерезать пуповину, соединяющую его с монолитом природы» [Арутюнова 1998: 173], то есть сначала должен был его вычленить, затем назвать или указать на него, а также выразить по этому поводу свои чувства. Без сомнения, в данной системе свое прочное место и свою «семантическую нишу» находят такие языковые единицы, как, например, междометия, которые, как известно, ничего не называют, ни на что не указывают, ничего не замещают, но выражают нерасчлененные чувства и восприятия человека по поводу предметов, явлений, свойств, отношений действительности [Кураков 1995: 358]. Популярная же в современном языкознании традиция отнесения модальных частиц к средствам реализации экспрессивного поля языка не проясняет их онтологической индивидуальности, так как идея экспрессивности в различных ее разновидностях (субъективная, аффективная, эмотивная модальность) и в различном объеме (расчлененном, нерасчлененном), как уже указывалось в данной работе, характеризуется плюрализмом средств ее выражения.
Материал исследования и основные принципы его анализа
Приступая к практическому анализу немецких модальных частиц с выдвинутых нами позиций, отметим, что в данной работе объективация параметров пресуппозиционалыюго дейксиса посредством частиц рассматривается как на материале современной немецкой художественной прозы, а, точнее, художественной драмы как диалогической разновидности словесного творчества, так и на основе естественных диалогов (транскриптов), т.е. графически зафиксированных реальных диалогов коммуникантов (носителей языка) в определенных прагматических условиях.
Необходимо заметить, что, если еще несколько десятилетий тому назад письменный диалог или диалог в художественной литературе был практиче-. ски единственным источником для такого рода лингвистического анализа, то сейчас, в связи с развитием коммуникативно-прагматического подхода к ис-"; следованию языковых фактов, предполагающего наблюдение и описание всех особенностей реальной разговорной речи как процесса межличностного использования языка, именно устный диалог с его специфическими характеристиками постепенно занимает прочные позиции как альтернативная возможность исследования диалогической речи. Данное разделение нами вслед за ведущими лингвистами, такими как Т.Г. Винокур, В.И. Лагутин, О.Б. Сироти-нина разговорной речи на реальный диалог в жизни (естественный диалог) и диалог в художественном произведении (художественный диалог), продиктовано новейшими достижениями ряда наук - лингвистики текста, теории диалога, теории речевых актов и др., позволившими обосновать для каждого вида диалога целый ряд характерных признаков, образующих оппозицию: устный -письменный характер коммуникации; спонтанность - подготовленность; малая забота о форме выражения - тщательное продумывание и возможные корректуры; значительная доля паралингвистических средств - небольшой удельный вес невербальной коммуникации и др. [Лагутин 1991: 19].
Учитывая все вышеперечисленные принципиальные различия между естественным и художественным диалогом, мы, тем не менее, считаем целесообразным использовать единый метод их описания, руководствуясь следующими соображениями.
Во-первых, несмотря на выработанные общие критерии разграничения естественного и художественного диалогов, они обладают, на наш взгляд, и некоторым общим набором интегральных признаков. Прежде всего тот факт, что немецкая художественная драма конца XX века, служащая одним из ис-точникос! примеров в данной работе, в отличие от классической немецкой драматургии XVI-XIX веков, характеризуется ситуативной направленностью с ощутимой «экспансией разговорной стилистики» [Винокур 1977: 139], то есть с преобладанием обычного разговорного языка, экспрессивно окрашенной лексики, синтаксической неполноты предложений как следствие «языкового сознания нашего времени» (там же), и составляет общее с естественной разговорной речью, которая изначально детерминируется ситуацией.
В этой связи необходимо заметить, что, любой диалог, устный или письменный строится на контекстуальной основе, что означает, что каждая последующая реплика обусловлена предыдущими высказываниями (реальный диалог) или спланирована автором с учетом предыдущих реплик (письменный диалог). В обоих случаях, несмотря на ретроспективный характер реплициро-вания, прослеживается определенная стратегическая программа, когда партнер по коммуникации (персонаж художественного произведения) использует каждую речевую реакцию собеседника как стимул к дальнейшему продолжению диалогической коммуникации. Это свидетельствует об определенной структурной общности двух типов диалогов, и, что, по мнению Т.Г. Винокур, позволяет проводить сравнения прямой речи персонажа с естественной разговорной речью [Винокур 1977: 168].
Во-вторых, несмотря на разные принципы организации устной и письменной речи как речи неподготовленной и речи обработанной и скорректированной автором произведения сообразно с его целями и задачами, их точкой пересечения является единая языковая система, обусловливающая выбор мастером слова или реальным пользователем определенных, адекватных коммуникативной ситуации языковых средств. С одной стороны, диалогическая
речь как тип коммуникации и как наиболее естественная, генетически первозданная и широко распространенная форма человеческого общения отражается в художественном тексте (диалоге) через призму авторского отношения и потому характеризуется дистанцированностыо фиксации как вторичной системы. В то же время, художественный диалог в концентрированном виде аккумулирует результат наблюдений писателя как носителя языковых привычек своей эпохи и является «проекцией его коммуникативного опыта» [Лагутин 1991: 21], тем более что базисные правила интерактивного процесса и основные каноны коммуникативного поведения человека в обоих видах диалогов, как известно, одинаковы. І
Существенным прагмалингвистическим различием данных видов диалогов мы считаем разный удельный вес паралингвистических средств (мимики,-жестики, интонации), представленных в чистом виде именно в реальном диалоге вследствие непосредственной адресации партнерами своих высказываний. Это нельзя сказать о художественном диалоге, где невербальные опорные пункты должны вводиться авторскими ремарками для того, чтобы согласовать внутреннюю систему коммуникации - (действующие лица), с внешней - (автор - читатель).