Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Картина мира и способы её языковой репрезентации 12
1.1. Концепт как ментальное образование 12
1.2. Механизмы вербализации картины мира 19
1.3. Прецедентный текст как средство языковой репрезентации соответствующего концепта 27
1.3.1. Текст как результат речемыслительной и дискурсивной деятельности человека 27
1.3.2. Сущность прецедентных феноменов 31
1.3.3. Внутрикультурная адаптация прецедентных текстов как условие бытования изучаемых феноменов в культуре 43
Выводы 50
Глава 2. Механизмы вербализации концепта «Фауст» 52
2.1. Сюжет о докторе Фаусте как немецкий прецедентный текст 52
2.2. Антропонимы Faust, Mephistopheles и Gretchen как средства именования концепта «Фауст» 66
2.2.1. Антропонимы как культурно-специфический элемент национальной картины мира 66
2.2.2. Лексикографический, лексико-семантический и валентный анализ антропонимов Faust, Mephistopheles и Gretchen 70
2.3. Текстоорганизующие потенции средств оязыковления концепта «Фауст» 86
2.3.1. Текстограмматический анализ номинативной цепочки «Фауст» 86
2.3.1.1. Структура номинативной цепочки «Фауст» в народном сказании 88
2.3.1.2. Анализ номинативной цепочки «Фауст» в произведении И.В. Гёте «Фауст» 99
2.3.1.3. Структурные особенности номинативной цепочки «Фауст» в романе Т. Манна «Доктор Фаустус» 110
2.3.2. Текстограмматический анализ номинативной цепочки «Мефистофель» 128
2.3.2.1. Структура номинативной цепочки «Мефистофель» в народном сказании 129
2.3.2.2. Анализ номинативной цепочки «Мефистофель» в произведении И.В. Гёте «Фауст» 131
2.3.2.3. Структура номинативной цепочки «Мефистофель» в романе Т. Манна «Доктор Фаустус» 138
2.3.3. Текстограмматический анализ номинативной цепочки «Гретхен» в произведении И.В. Гёте «Фауст» 146
2.4. Когнитивная структура концепта «Фауст» 156
Выводы 160
Глава 3. Концепт «Фауст» как элемент немецкой картины мира 163
3.1. Средства межкультурной адаптации трагедии И.В. Гёте «Фауст» в русском художественном дискурсе 164
3.2. Особенности межкультурной адаптации романа Т. Манна «Доктор Фаустус» в русской лингвокультуре 176
Выводы 186
Заключение 187
Литература 192
Приложение 218
- Концепт как ментальное образование
- Механизмы вербализации картины мира
- Сюжет о докторе Фаусте как немецкий прецедентный текст
- Средства межкультурной адаптации трагедии И.В. Гёте «Фауст» в русском художественном дискурсе
Введение к работе
Лингвистические теории ставят в центр исследования изучение роли человеческого фактора в языке, выясняя, как человек влияет на язык, как в языке отражаются результаты освоения человеком действительности [Апресян 1995; Болдырев 2001; Колшанский 1975, 1984; Кобрина 2000; Кубрякова 1988, 2004; Пищальникова 2002; Постовалова 2002; Серебренников 1988 и мн. др.], ведь ещё В. фон Гумбольдт говорил, что человеческая «интеллектуальная деятельность и язык ... представляют собой единое целое» [Гумбольдт 1984, 75]. Поэтому в последние несколько десятилетий многие лингвистические изыскания изучают язык не просто как уникальный объект, рассматриваемый сам по себе в изоляции от прочих видов интеллектуальной деятельности, а «как средство доступа ко всем ментальным процессам, происходящим в голове человека и определяющим его собственное бытие и функционирование в обществе» [Кубрякова 2004, 9]. Подобное толкование сущности языка и его роли в познании человеком окружающей его внеязыковой действительности сформировалось во многом благодаря появлению когнитивной лингвистики, занимающейся изучением роли языка в познании мира, а также объяснением связей, которые выявляются между структурами языка и структурами знания о мире [Бабина 2003; Бабушкин 1996; Демьянков 1994; Кобрина 1998; Кубрякова 1988,2000а, 2001а, 20016,2002а, 2003,2004; Попова 2001 и мн. другие].
Решение этих проблем невозможно без изучения вопросов концептуализации и категоризации мира, являющихся ключевыми проблемами когнитивной лингвистики, поскольку они представляют собой «результат когнитивной деятельности человека, итог классификации (таксономии) окружающего его мира» [Кубрякова 2004, 307]. В итоге формируется глобальная модель действительности, под которой понимают специфический способ отражения человеком окружающей его действительности и которую иначе называют картиной мира (КМ) [Демьянков 1994; Гумбольдт, 1984; Колшанский 1984; Кубрякова 1988, 2002а, 2004; Ольшанский 2003; Попова 2002; Постовалова 2002; Серебренников 1988]. При этом язык отражает особенности концептуализации и категоризации действительности представителями разных лингвокультур, что позволяет говорить о существовании в сознании человека языковой картины мира (ЯКМ), представляющей собой совокупность сведений о мире, активизируемых различными механизмами вербализации [Борискина 2003; Гришаева 1998а, 19986, 2003в; Кубрякова, 1988, 2004; Колшанский, 1984; Попова, 2002; Постовалова, 2002; Серебренников, 1988 и многие другие]. С этих позиций для лингвистических исследований, проводимых в рамках когнитивной парадигмы, актуальным является изучение того, какие структуры знания о мире и какими языковыми средствами подвергаются фиксации или объективации [Гришаева, 1996, 19986, 2003в; Донец, 2001, 2002; Кубрякова 2004; Степанов, 1997; Gerhard, 1991 и др.].
Особый интерес для подобных концептуальных изысканий представляют способы и механизмы вербализации так называемых культурных концептов, являющихся одновременно константами определённой культуры [Карасик 2002; Степанов 1997; Слышкин 2000], ведь «содержание языка неразрывно связано с культурой» [Сепир 2001, 194], а потому язык в своей лексике более или менее отражает культуру [Вежбицкая 1997; Кобрина 2003; Кубрякова 2000а; Нестерова 2001; Wierzbicka 1992,1994 и многие другие].
Пристального внимания заслуживают при таком подходе так называемые Ю. Н. Карауловым [Караулов 1987] прецедентные тексты (ПТы), которые широко известны представителям различных поколений определённой лингвокультуры и которые особенно часто используются в переломные исторические периоды в разных типах дискурса. Об этом говорят многие лингвисты, занимающиеся проблемами прецедентных феноменов [Гудков 1997, 2003; Гришаева 19986; Красных 1998; Кудрина 2002; Слышкин 2000]. Однако механизмы вербализации культурных концептов, которыми ментально представлены ПТы, до сих пор недостаточно изучены и представляют несомненный интерес для когнитивных исследований. В результате подобных изысканий можно получить представление о том, какими приёмами обеспечивается культурная преемственность между поколениями, а также какие языковые средства задействованы в этих процессах [Гришаева 2003в; Карасик 2001, 2002; Караулов 1987, 2001; Красных 1998 и др.].
В настоящей работе речь идёт об анализе средств вербализации концепта «Фауст»1 и изучении функционирования данной константы немецкой культуры в немецком художественном дискурсе.
Для решения поставленных задач для анализа были выбраны наиболее известные в немецкой языковой культуре произведения с сюжетообразующим ядром ПТ «Фауст»: народное сказание Volksbuch (1587), произведение И.В. Гёте „Faust" (1832), философский роман Т. Манна "Doktor Faustus" (1947). Отбор осуществлялся с учётом того немаловажного факта, что исследуемые художественные произведения написаны в переломные исторические периоды развития Германии, аккумулируют в себе общекультурные и национально-специфические факторы, знакомы абсолютному большинству представителей немецкой лингвокультуры [Bergstein, 1974; Birven, 1963; Boschenstein, 2000; Busch, 1984; Hartmann, 1998; Jasper, 1998; Volker, 1997].
Цель настоящей диссертации заключается в том, чтобы, основываясь на изучении механизмов вербализации культурно-специфического концепта «Фауст», описать процесс внутрикультурнои адаптации исследуемого концепта в немецкой культуре, выявляя способы достижения культурной преемственности в синхронии и диахронии.
Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд задач:
• Обосновать прецедентность сюжета о докторе Фаусте в немецкой лингвокультуре.
• Выявить и описать языковые средства репрезентации концепта «Фауст».
• Представить модель когнитивной структуры концепта «Фауст».
• Выявить лингвистическими методами константное и вариативное в изучаемом феномене, основываясь на изучении процесса внутрикультурнои адаптации концепта «Фауст».
Доказать при помощи исследования процесса межкультурной адаптации концепта «Фауст» культурную специфичность обсуждаемого в работе явления. Объектом исследования является концепт «Фауст», основу для изучения которого представляет макротекст (текст как цельный продукт) с сюжетообразующим ядром ПТом «Фауст».
Предмет исследования составляют языковые механизмы вербализации концепта «Фауст», а также способы активизации сведений, хранимых в когнитивной структуре концепта «Фауст».
Источники эмпирической базы исследования представляют
1. Статьи из 30 словарей разных типов на немецком, русском, английском языках, посвященные толкованию антропонимов-имён собственных Faust, Mephistopheles и Gretchen. Общее количество проанализированных средств репрезентации концепта «Фауст» равно 9 685 лексических единиц на немецком языке.
2. Три макротекста общим объёмом 1347 страниц на немецком языке (народное сказание Volksbuch 1587 (168 с), произведение И.В. Гёте „Faust" 1832 (460 с.) и философский роман Т. Манна „Doktor Faustus" 1947 (719 с.)).
3. Два макротекста общим объёмом 753 страницы на русском языке (переводы произведения И.В. Гёте «Фауст» (пер. Б. Пастернака. - 247 с.) и романа Т. Манна «Доктор Фаустус» (пер. Н. Ман и С. Апта - 506 с.)).
Комплексный многоаспектный анализ языковых средств репрезентации изучаемого концепта включает в себя следующие этапы:
1. Выявление механизмов вербализации сведений, хранимых в концепте «Фауст», и их последовательный анализ с помощью лексикографического, лексико-семантического, грамматико-семантического, словообразовательного, валентного, функционального, семантико-синтаксического, логико-семантического и текстограмматического анализа.
2. Моделирование когнитивной структуры концепта «Фауст» на основе изучения процесса внутрикультурной адаптации с выделением в итоге
константной и переменной частей обсуждаемого явления с опорой на результаты, полученные на первом этапе исследования.
3. Верификация культурной специфичности изучаемого концепта «Фауст» на основе исследования процесса межкультурной адаптации изучаемого концепта.
Научная новизна настоящего диссертационного проекта обусловлена выбором объекта исследования - константные для немецкой лингвокультуры прецедентного текста «Фауст», являющегося языковой формой реализации изучаемого концепта. При этом доказывается нетождественность категорий «текст/макротекст» и «прецедентный текст».
Впервые механизмы вербализации концепта выявляются и описываются на основе исследования процесса внутрикультурной адаптации исследуемого концепта, вербализованного в макротексте. Выделяются разнообразные маркеры этого процесса, обнаруживаемые на текстемном, микро- и макротекстовом уровне.
Теоретическая значимость настоящей работы заключается в том, что в ней впервые рассматривается понятие «внутрикультурная адаптация» культурных концептов, обращение к которой в лингвистическом анализе позволяет описать семиотический способ бытования в культуре культурно-специфических констант.
Изучение немецкой культурной константы «Фауст» вносит вклад как в общую теорию языковой личности, так и в теорию немецкой языковой личности.
Кроме того, исследование на единой научной основе процессов внутри- и межкультурной адаптации культурных концептов позволяет заполнить некоторые теоретические лакуны в переводоведении.
Практическая ценность проводимого исследования заключается в том, что изучение способов оязыковления концепта на примере прецедентных феноменов, особенностей функционирования прецедентного феномена, являющегося языковой формой реализации соответствующего концепта, в разных типах дискурса позволяет вскрыть преимущества прецедентных текстов
в качестве учебного материала при подготовке специалистов по германистике. Поэтому полученные результаты исследования могут быть использованы при чтении теоретических курсов «Общее языкознание», «Теория перевода», «Введение в лингвокультурологию», «Теория межкультурной коммуникации», спецкурсов по когнитивной лингвистике и когнитивной семантике, по немецкой концептуальной картине мира, а также на занятиях по практике речи.
Основные методы исследования, используемые в данной работе, следующие: лексикографический, лексико-семантический, словообразовательный, валентный, функциональный, концептуальный, логико- семантический, структурный, текстограмматический, семантико- синтаксический и квантитативный анализ.
Теоретическую базу исследования составляет когнитивная лингвистика как наука, изучающая процессы категоризации и концептуализации сведений о мире, языковые механизмы репрезентации сведений, хранящихся в различных ментальных структурах. При этом учитываются исторические, литературоведческие, культурологические, лингвистические, дискурсивные и другие факторы, влияющие на создание, восприятие, хранение и передачу информации как в рамках одной лингвокультуры, так и при межкультурных контактах.
Положения, выносимые на защиту:
1. Концепт «Фауст», репрезентируемый ПТом «Фауст», является константой немецкой культуры, а также одной из характеристик немецкой языковой личности.
2. В когнитивной структуре концепта «Фауст» хранятся сведения об особом типе личности (Фаусте), характеризующейся неординарностью и выдающимися интеллектуальными способностями и руководствующейся в своей жизнедеятельности особыми мотивами при достижении поставленных целей. Данные сведения хранятся в ядерной части исследуемого концепта и в немецкой культуре являются константными более четырёх веков.
3. К переменным составляющим концепта «Фауст» относятся (в зависимости от ценностных доминант эпохи) постановка данной личностью (Фаустом) перед собой специфических целей и выбор им средств их достижения, что во многом обусловлено определённым набором морально-этических качеств исследуемого типа личности и сказывается на особенностях её взаимодействия с другими личностями (например, с Мефистофелем и Гретхен).
4. Условием бытования концепта «Фауст» является его внутрикультурная адаптация в немецкой культуре. Результатом данного процесса является переструктурирование сведений в концепте, особенно в его неядерной части.
5. Средства активизации сведений, хранимых в когнитивной структуре концепта «Фауст», могут быть первичными (использование антропонимов-имён собственных Faust, Mephistopheles, реже Gretcheri) и вторичными (употребление производных тша-faustisch и mephistophelisch в словосочетаниях различных структур с обозначениями характерологических свойств личности, мотивов действий, а также морально-этических качеств типа faustischer Mensch, faustisches Streben, faustisches Ringen, mephistophelische Natur, mephistophelische List и т.д.).
Апробация работы. Основные положения диссертации были представлены на различных этапах её разработки на международных конференциях «Социальная власть языка» (Воронеж, ВГУ, 2001), «Условия взаимопонимания в диалоге» (Воронеж, ВГУ, 2002), «Социокультурные проблемы перевода» (Воронеж, ВГУ, 2003), «Межкультурная коммуникация и проблема национальной идентичности» (Воронеж, ВГУ, 2002); на IV-й международной научной конференции «Филология и культура» (Тамбов, ТГУ, 2003), на научной сессии, посвященной 85-летию Воронежского государственного университета и 200-летию Юрьевского университета (Воронеж, ВГУ, 2003). По материалам исследования имеется 11 публикаций.
Логика изложения результатов исследования, его цель и задачи определили структуру диссертации. Основной текст состоит из Введения, трёх глав, Заключения и содержит список литературы, четыре таблицы, три матрицы, две схемы, одиннадцать диаграмм и Приложение.
Во введении обосновывается выбор темы исследования, её актуальность, научная новизна, теоретическая значимость и практическая ценность, определяется предмет исследования, описывается эмпирическая и теоретическая база настоящей работы, формулируется цель данной диссертации, раскрываются задачи и методы исследования.
В главе 1 «Картина мира и способы её языковой репрезентации» проводится критический обзор концепций, посвященных проблемам формирования концептуальной картины мира в сознании человека и способам её репрезентации в языке.
Глава 2 «Механизмы вербализации концепта «Фауст»» посвящена обоснованию статуса концепта «Фауст» как константы немецкой культуры на основе изучения процесса внутрикультурной адаптации соответствующего прецедентного текста, являющегося языковой формой реализации изучаемого концепта, в пределах немецкой лингвокультуры; описываются механизмы вербализации обсуждаемого явления, моделируется когнитивная структура концепта «Фауст».
В главе 3 «Концепт «Фауст» как элемент немецкой картины мира» рассматриваются приёмы межкультурной адаптации концепта «Фауст» в русском художественном дискурсе с целью верифицировать выдвинутую в работе гипотезу о культурной специфичности изучаемого явления.
Каждая глава завершается выводами.
Заключение подводит итог комплексному, многоаспектному анализу средств вербализации концепта «Фауст» и определяет изучаемый феномен как немецкую культурную константу.
Приложение содержит список произведений разных жанров, созданных по мотивам сюжета о докторе Фаусте; сравнительную таблицу интерпретаций данного прецедентного текста по выбранным для анализа произведениям: по народному сказанию, произведению И.В. Гёте и роману Т. Манна, а также образец анкеты ассоциативного эксперимента 2001 г.
Концепт как ментальное образование
В центре изысканий современной лингвистики находятся изучения того, как язык классифицирует, структурирует и хранит сведения о мире [Апресян 1995а, 19956; Болдырев 2001; Вежбицкая 1997; Гак 1998; Гришаева 1998а; Кобрина 2000, 2003; Кубрякова 1994; 2003, 2004; Супрун 1980; Тер-Минасова 2000; Jackendoff 1992; Johnson-Laird 1983; Paivio 1986 и другие]. При этом центральными для каждого когнитивно ориентированного исследования являются вопросы о сущности феномена «концепт», способах его представления, механизмах вербализации сведений, хранимых в когнитивной структуре концепта. Поскольку все эти узловые проблемы когнитивного анализа языка до сих пор остаются во многом дискуссионными, остановимся на них более подробно.
В когнитивной лингвистике язык рассматривается как инструмент познания человеком действительности, а также как воплощение когнитивной способности человека [Болдырев, 2001; Дейк, 1989; Кобрина, 1998, 2000; Кубрякова, 2000, 2001а, 20016, 2004; Лукашевич 2002; Пищальникова, 2002; Horneck, 1999; Jackendoff 1992; Johnson-Laird 1983; Paivio 1986; Schwarz, 1994 и мн. другие]. Поэтому становление в современной науке когнитивной исследовательской парадигмы способствовало обеспечению доступа ко многим непосредственно не наблюдаемым процессам мыслительной и познавательной деятельности [Болдырев 2001; Верещагин 1980; Демьянков 1994; Залевская 1998, 2001; Земская 1992; Кубрякова 1986, 2004; Попова 1987; Супрун 1980]. Именно этим можно объяснить огромный интерес лингвистов к , концептуальным исследованиям: анализ языковых средств репрезентации того или иного концепта раскрывает заложенные в речемыслительной деятельности человека бессознательно используемые когнитивные возможности и ресурсы [Демьянков 1994; Кубрякова 1986. 2004; Jackendoff 1992; Johnson-Laird 1983; Paivio 1986].
В настоящий момент существует множество определений концепта, в которых зачастую по-разному определяется сущность данного явления.
Само понятие «концепт» восходит к латинскому «conceptus», то есть мысль, представление [ЛРС 1976], что отражается в содержании английского слова «concept», который в толковом словаре Longman трактуется как «чья-либо идея, мысль, о том, чем является в действительности что-то (какая-либо вещь), и что следует с этим делать» [Longman 1995, 275]. Однако лингвистическая трактовка данного термина несколько отличается от исходных вариантов значений латинского и английского слов.
Прежде всего, как считают, к примеру, Е.С. Кубрякова и В.З. Демьянков, необходимо различать термины «понятие» и «концепт», которые в течение долгого периода воспринимались как синонимы и дифференциация которых началась тогда, когда встал вопрос, в каком виде отражён и представлен мир в сознании человека и как это отображение связано с языком [Кубрякова 20026, 6]. Необходимость разведения этих терминов возникла потому, что картину мира составляют не только значения, которые выражены средствами языка, но и те, которые извлекаются из языковых форм и затем абстрагируются на этой основе. Следовательно, такая концептуальная картина мира (далее ККМ) состоит из образов, представлений, понятий, установок и оценок (концептов) и противопоставляется языковой картине мира (далее ЯКМ) [Кубрякова 1988, 2002]. Таким образом, вслед за В.З. Демьянковым, понятие можно определить как то, о чём люди договариваются, чтобы иметь общий язык при обсуждении проблемы, а концептом - то, что люди должны реконструировать по особого типа данным, прежде всего - языковым [Демьянков 2001,2003].
При определении концепта ряд учёных считает, что под концептом можно понимать любую дискретную единицу коллективного сознания, которая отражает предмет реального или идеального мира и хранится в языке по большей части в виде слов. В сознании человека эта информация представлена по-другому: образами, ментальными картинками, схемами, сценариями, гештальтами, скриптами, фреймами и т.д. А в процессе мыслительной деятельности (в зависимости от разных коммуникативных условий) активизируются различные концептуальные сущности, либо возникают их комбинации.. При этом особое внимание уделяется активной деятельности , человека, которая и оказывает непосредственное влияние на процесс формирования того или иного типа концепта в психике человека [Бабушкин 1996, 2001; Гурочкина 2000; Жукова 2001; Попова 1999, 2001,2002].
Другие учёные считают, что анализ лексики различных языков может привести к выявлению небольшого количества «примитивов» (типа субстантивов некто, нечто, вещь, люди; ментальных предикатов думать, хотеть, знать; обозначений времени когда, долго и т.д., с помощью которых можно описать всю лексическую систему языка [Вежбицкая 2002, 21].
В психолингвистической трактовке изучаемого феномена подчёркивается, во-первых, невербальная природа концепта, а, во-вторых, сложная и многоуровневая структура данного явления. Кроме того, один из представителей названного направления А.А. Залевская чётко разграничивает индивидуальные концепты и продукты научного описания концептов (конструкты), такие как понятие и значение, которые являются, по мнению этого учёного, своего рода результатом голографического считывания информации в процессе отражения и интерпретации действительности человеком [Залевская 1998, 2001].
В настоящем исследовании термин «концепт» трактуется вслед за одним из основоположников отечественного когнитивного направления в лингвистических исследованиях Е.С. Кубряковой, поскольку при этом подходе учитываются все. составляющие данного явления, в том числе, например, и культурологические [Кубрякова 2000а, 2001а]. По определению этого учёного, концепт - «термин, служащий объяснению единиц ментальных или психических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знание и опыт человека; оперативная содержательная единица памяти, ментального лексикона, концептуальной системы и языка мозга (выделено Е.К.) (lingua mentalis), всей картины мира, отражённой в человеческой психике» [КСКТ 1996, 90]. Таким образом, концепт отвечает представлениям о тех смыслах, которыми оперирует человек в своей і речемыслительной деятельности и которые отражают содержание опыта, накопленных знаний и результаты всей его деятельности в процессе отражения действительности в виде некоторых «квантов» знания (выделено Е.К.) [КСКТ 1996, 90]. Многие другие аналогичные трактовки термина «концепт» акцентируют ментальные репрезентации концепта, а также его структурированность и познавательную значимость в процессе освоения человеком внеязыковой действительности [Бодырев, 2001; Демьянков, 2001; Грузберг, 2001; Фесенко, 2001, 2002а, 2003; Чурилина, 2001 и другие].
Механизмы вербализации картины мира
В последнее двадцатилетие в рамках современной когнитивной лингвистики не прекращаются дискуссии о том, «каково соотношение действительности и человеческого опыта, формирующегося во взаимодействии с ней, с ментальными её репрезентациями и объективирующими их формами языка» [Кубрякова 2004, 13]. Решение данной проблемы непосредственно связано с исследованием феномена концептуальной картины мира (ККМ), а также соотношения «концептуальной картины мира (ККМ) -» языковой картины мира (ЯКМ)».
Для постижения сущности ККМ необходимо, прежде всего, рассмотреть взаимосвязь объективного мира, человека, его мышления и языка, а также выявить роль языка и мышления в освоении человеком действительности.
О взаимосвязи мышления и языка говорили и говорят многие учёные [Выготский 1999; Гумбольдт 1984; Жинкин 1982; Колшанский 1984; Кубрякова 2003. 2004; Постовалова 2002; Сепир 2001; Серебренников 1983 и мн. другие]. При этом большинство учёных сходятся во мнении, что не стоит возводить в абсолют постулат о том, что мышление возможно только лишь средствами языка, принижая тем самым роль чувственного познания в процессе отображения действительности . С этой связи следует говорить об отсутствии специфики в восприятии фрагментов действительности человеческими коллективами на чувственном, доязыковом, уровне [Карасик 2002; Павилёнис 1986; Серебренников 1983].
Несовершенство человеческой памяти (даже на чувственном уровне) обусловило во многом становление абстрактного мышления, что стало качественным скачком в освоении действительности человеком. В результате люди получили возможность фиксировать наиболее значимые черты и свойства явлений и предметов и на их основе создавать обобщённо-идеальный образ-понятие в человеческом мозге как фрагмент реальности в редуцированном виде, что не означает, что сознание недостаточно адекватно отражает объективную реальность [Колшанский 1984]. Ведь понятийное мышление, закрепляя новый уровень познания окружающего мира, материализуется в звуковом языке и становится средством объективации мышления [Колшанский 1984]. (Ср. с определением языка как промежуточного, посредующего мир, по В. фон Гумбольдту2 [Гумбольдт 1984], Zwischenwelt Л. Вайсгербера [Weiflgerber 1971], особой областью речевого мышления Л.С. Выготского [Выготский 1999] и внутренней речью Н.И. Жинкина [Жинкин 1982]).
Таким образом, человек, находясь в центре объективного мира и познавая его законы с помощью мышления, отображает их в языке, который служит своего рода документом, «звуковой книгой» (образное определение Г.В. Колшанского [Колшанский, 1984, 24]), фиксирующей опыт освоения человеком мира. Поэтому Г.В. Колшанский, признавая тесную связь языка и мышления, говорит даже о «языкомышлении» [Колшанский 1984, 37], благодаря чему сознание человека приобретает характер общественного явления [КФС 2001; ЯЛЭС 1990; Clauss 1985].
Кроме того, язык служит средством фиксации познания не только природных основ бытия, которые являются определяющими для понимания сущности языка, но и социальных: будучи многомерным образованием, язык представляет собой хранилище коллективного опыта на протяжении веков и даже тысячелетий. А потому язык является также неотъемлемой частью культуры [Вежбицкая 1997, 2001; Гумбольдт 1984; Карасик 2002; Постовалова 2002; Сепир 2001; Уфимцева 2002; Wierzbicka 1992; 1994].
В результате познания человеком действительности образуется определённая модель мира, которую чаще называют «картиной мира». Картина мира (КМ) - это форма аккумуляции знаний и представлений субъекта о мире в виде целостной совокупности образов действительности в человеческом сознании [Колшанский 1984; Рылов 2001, 2003; Попова 2002; Постовалова 1988; Телия 1986]. Другими словами, КМ представляет собой «гетерогенные (т.е. разнородные, имеющие разную природу), гетерохронные (т.е. познаваемые в разный отрезок времени), гетеросубстратные (т.е. имеющие разную когнитивную основу) сведения о мире» [Кубрякова 1988, 143].
Формирование КМ в сознании человека служит важнейшим средством приспособления человека к окружающей его действительности. Это процесс длительный и сложный, который начинается с появления человека на свет и завершается его смертью. Осваивая окружающий мир, индивид конструирует свою индивидуальную картину мира, никогда не совпадающую полностью с картинами мира других людей, поскольку познание действительности всегда уникально в силу неповторимости человеческой личности (имеются в виду её психофизиологические особенности, такие как способности, темперамент, а также социальные и культурно-исторические условия освоения ею реальности и т.д.). При этом нельзя отрицать и тот факт, что характер соответствия картины миры и самого мира относителен: существует неисчерпаемое многообразие признаков вещей, которые обновляются или появляются дополнительно. Значит, КМ консервативна и инновационна одновременно, что обеспечивает непрерывность её бытования, но не отрицает прогресса в освоении человеком действительности [Серебренников 1983, 1988].
На. формирование КМ в сознании человека существенное влияние оказывает и общечеловеческий опыт, прежде всего наследие предыдущих поколений лингвокультуры, в которой происходит миропостижение [Постовалова, 2002; Уфимцева 2002]. В этой связи некоторые лингвисты предлагают говорить о формировании фрагментов КМ, общих/универсальных для всех представителей данной лингвокультуры, и называть такую общую часть прототипической, которая становится когнитивной основой для построения более или менее успешного взаимодействия между коммуникантами в тех или иных дискурсивных условиях [Гришаева 2003в, Слышкин 2000]. И всё же влияние социума на формирование картины мира отдельным индивидом остаётся, по мнению Б.А. Серебренникова, «за кадром», т.е. происходит на бессознательном уровне [Серебренников 1983,1988].
Сюжет о докторе Фаусте как немецкий прецедентный текст
Соответствующую информацию о лингвокультурном социуме (о его культурно-языковых нормах, ценностных доминантах в конкретную историческую эпоху и т.д.) чаще всего можно получить из того или иного текста (в письменной или устной форме его бытования), особенно, прецедентного текста (ПТ). Исследование процесса внутрикультурной адаптации прецедентного феномена на основе изучения механизмов вербализации сведений, хранимых в когнитивной структуре концепта «Фауст», позволяет описать ценностные доминанты определённой лингвокультуры в конкретную историческую эпоху, а также установить средства достижения культурной преемственности и культурной континуальности в пределах одной культуры.
Легенда о докторе Фаусте - один из самых популярных и распространённых среди наиболее часто используемых ПТов в европейской культуре, особенно (см. далее главу 2, приложения 1, 2), в Германии, на протяжении вот уже более 350 лет. Основная сюжетная линия сказания о маге, астрологе и алхимике хорошо знакома прежде всего представителям немецкоязычной культуры, хотя, наверное, практически любой человек во всём мире, получивший качественное гуманитарное образование, понимает в общих чертах, о чём идёт речь, если упоминаются имена Фауста, Мефистофеля, а также связанные с ними элементы легенды. Ведь этот сюжет стал известен во всём мире благодаря знаменитому «Фаусту» И.В. Гёте, являющемуся на сегодняшний день наиболее распространённой в мире интерпретацией изучаемого ПТа «Фауст» [Вильмонт 1985].
Ядро подавляющего большинства интерпретаций истории о Фаусте составляют следующие события: средневековый астроном и маг доктор Фауст заключает договор с дьяволом. В обмен на свою душу Фауст получает исполнение всех своих желаний и прихотей. Это и составляет основу договора мага с дьяволом. Фауст соглашается и начинает наслаждаться жизнью, получая все возможные земные блага: он завоёвывает любовь самых изысканных дам, купается в роскоши, приобщается к тайнам бытия и мироздания. После смерти, однако, его душа должна отправиться в ад.
Хронология появившихся литературных и сценических произведений, начиная с 1587 года, говорит о том, что история Фауста очень популярна в немецкой культуре и активно используется в искусстве вплоть до наших дней. Это предположение наглядно иллюстрирует список наиболее известных написанных на данный сюжет произведений, который приводит немецкий литературовед К. Фёлькер [Volker 1997, 46-49]. Как следует из наблюдений этого учёного, история доктора Фауста интересовала и интересует представителей разных стран и разных эпох: Англии, России, Франции, Италии, Австрии, Венгрии, Югославии: и хотя первоисточник о Фаусте зародился в немецком фольклоре, апеллирует обсуждаемый ПТ к общечеловеческим ценностям, затрагивая проблему смысла и ценностей человеческой жизни: либо человек стремится к материальным благам, либо заботится больше о своей душе и совершенствует силу духа. Эта проблема связана непосредственно с христианской традицией и с проблемой свободы выбора, с вечной темой борьбы добра и зла. Именно поэтому к данному сюжету обращаются наиболее часто в переломные моменты личной и общечеловеческой истории, когда человек стоит перед дилеммой: либо оставаться самим собой и следовать своим принципам, но подвергайся , гонениям; либо предать себя и свои убеждения и стремиться к материальному благополучию. Однако именно в Германии на сегодняшний день насчитывается наибольшее количество различных обработок данного сюжета [Volker 1997, 46-49] (см. подробнее список К. Фёлькера в Приложении 1).
Очевидно, что наиболее часто к сюжету о докторе Фаусте представители немецкой лингвокультуры обращались (и обращаются до сих пор) в переломные моменты её исторического развития. Хотя не следует отрицать и , тот факт, что сюжет о Фаусте успешно функционирует и на мегакультурном уровне. Поэтому в культурологии с 20-х годов XX века существует понятие фаустовского типа культуры, которое служит условным названием европейской культуры. Как сообщает Культурологический энциклопедический словарь, «термин «фаустовский тип культуры» как синоним понятия «европейский тип культуры» был введён Шпенглером («Закат Европы», 1918-22), так как доктор Фауст, популярный персонаж немецкой легенды, ярко отразил характерные особенности европейского человека» [Культурология 1997, 486]. При этом для принадлежащих к новоевропейскому типу культуры характерно последовательное следование намеченной цели, ради которой могут сознательно преступаться этические, религиозные, правовые и прочие нормы. Победа любой ценой — главный принцип людей этой культуры [там же].
Первичный анализ текстов, интерпретирующих легенду о Фаусте, выявил также разнообразие сфер бытования данной истории. Несмотря на преобладание литературных жанров (романы, поэмы, небольшие эссе по мотивам легенды), существует также достаточное количество театральных постановок (кукольные представления, комедии, трагедии, драмы), музыкальных произведений (оперы, балеты, оратории, музыка к отдельным сценам легенды о Фаусте), художественных фильмов на данный сюжет [Volker 1997, 46-49]. В дополнение к уже сказанному следует также упомянуть, что в Германии есть даже музей Фауста в городке Книтлинген (das Faust-Museum in Knitlingen), а в г. Штауффен, где согласно легенде якобы скончался исторический прототип героя, есть гимназия им. Фауста (das Faust-Gymnasium in Stauffen).
Литературоведческий и культурологический анализ наиболее известных интерпретаций сюжета о Фаусте позволяет сделать вывод о том, что основные элементы сюжета (см. выше), появившегося ещё в средние века, т.е. его ядерная часть, остаются в немецкой культуре константными. Однако в различные эпохи данный сюжет варьируется и переосмысливается, что зависит не столько от целей, преследуемых автором при обращении к данному сюжету, сколько от потребностей той или иной эпохи (см. таблицу 1 и приложение 2). (См. также подробнее специальные работы [Аникст 1982, 1985; Вильмонт 1985; Культурология 1997; СЛТ 1974; Якушева 1998; Busch 1984; Boschenstein 2010; Diersen 1975; Jasper 1998; Volker 1997; Wurffel 2000] и др.).
Так, сравнительный анализ интерпретаций истории о Фаусте немецкими авторами1 показывает, что каждое толкование данного сюжета имеет тесную взаимосвязь с переструктурированием ценностей в соответствующей культуре, что следует признать условием бытования сюжета о Фаусте и результатом внутрикультурной адаптации изучаемого прецедентного феномена в пределах немецкой лингвокультуры.
Средства межкультурной адаптации трагедии И.В. Гёте «Фауст» в русском художественном дискурсе
Из приведённых строк видно, что в оригинале1 души Фауста хотят расстаться друг с другом (Die eine will sich von der andren trennen). В русском варианте данное предложение переводится как обе не в ладах друг с другом, т.е. акцент сделан на конфликте этих разных начал сущности Фауста, хотя обе стороны сосуществуют друг с другом. Кроме того, в немецком варианте трагедии различия этих душ подчёркивают их характеристики: одна душа — грубое/плотское любовное желанье, которое (дословно) держится за мир цепляющимися органами (а не возвышенная пылкая страсть любви, которая льнёт к земле всецело, как в переводе). Другая душа в оригинале поднимается из пыли (настоящее время, изъявительное наклонение) к душам умерших предков, что передаёт реальное состояния героя, который считает земную жизнь прахом, чем-то низменным. В переводном тексте эта душа рванулась бы (сослагательное наклонение) из тела за облака, говоря о невозможности подобного прорыва и только лишь о нереальности желания Фауста. Ich bin der Geist. der stets verneint! So ist derm alles, was ihr Siinde, Zerstorung, kurz das Bose nennt, Mein eigentliches Element... [Goethe 1973; 104] При переводе на русский язык характеристик и автохарактеристик Мефистофеля также наблюдаются ряд особенностей в выборе средств именования персонажа. Вот как посланник ада представляется Фаусту: Я дух, всегда привыкший отрицать. Итак, я то, что ваша мысль связала С понятьем разрушенья, зла, вреда. Вот прирождённое моё начало, Моя среда...[Тёте 1991; 172]
Судя по результатам анализа приведённого отрывка, в русском варианте трагедии И.В. Гёте «Фауст» задействованы несколько иные языковые механизмы при передаче смысла. Так, в оригинале сам Мефистофель говорит о том, что люди его называют грехом, разрушением, т.е. самим злом. И всё это — его стихия. В русском варианте трагедии И.В. Гёте «Фауст» переводчик вносит некоторые коррективы в образ данного героя: он не просто всегда отрицает, а привык всегда отрицать (что как будто роднит его с людьми, у которых сила привычки очень сильна). Кроме того, в переводе уточняются отрицательные характеристики чёрта: немецкая лексема «грех» заменяется словом «вред». Данная единица, безусловно, тоже обусловливает отрицательное восприятие Мефистофеля. Однако у переводчика чёрт выступает, таким образом, лишь как исполнитель - тот, кто причиняет вред, а не как искуситель и воплощение зла вообще, вводящий людей в заблуждение и в грех. Такому пониманию этого героя в немецком варианте служит и субстантивированное прилагательное das Bose - воплощение зла/само зло (в переводе же чёрта связывают с понятьем зла). И в оригинале, и в русском варианте трагедии И.В. Гёте «Фауст» отмечается, что стихия/среда этого героя - всё отрицательное в понятии христиан, но переводчик добавляет ещё и то, что эта среда - прирожденное начало для Мефистофеля.
Из приведённой цитаты видно, что немецкие характеристики девушки добродетельная, нравственная и дерзкая передаются в русском варианте через единицы неиспорченно-чиста и насмешливо беззлобна, что, конечно, не искажает в целом смысл оригинала. Однако в трагедии Гёте Гретхен предстаёт при первой встрече с Фаустом несколько дерзким (schnippisch), но прекрасным ребёнком, в то время как в русском варианте акцент делается исключительно на беззлобность и чистоту красавицы. При этом в приведённом переводном , отрывке ничего не говорится о юном возрасте Гретхен, а потому русскоязычный адресат, очевидно, будет иначе расценивать дальнейшие деяния Фауста: просто как желание познакомиться с красивой девушкой.
В следующем примере при переводе высказывания Мефистофеля о Гретхен, переводчик сохраняет стилистическую маркировку (фамильярность выражения), но заменяет немецкую лексему «молокосос» на русскую «овца» в русском варианте. Der Grasaff! 1st er weg? [Goethe 1973.169] Ну что, ушла твоя овца? [Гёте 1991, 274]
Результаты сопоставления показывают, что в оригинале чёрт, зная, что Гретхен интуитивно недолюбливает его и пытается отвратить от него Фауста, платит девушке той же монетой. Мефистофель не хочет допустить разрыва с Фаустом и поэтому постоянно иронизирует по поводу юного возраста Маргариты, без конца наставляющей опытного и искушённого Фауста в делах веры. Поэтому чёрт особенно подчёркивает её молодость, играя на самолюбии зрелого человека и выражая тем самым свою личную неприязнь к Гретхен.
В русском же варианте произведения И.В. Гёте Мефистофель называет девушку овцой, подчёркивая при этом не столько юность Маргариты, сколько её приверженность к церкви (сравнение из Библии: Христос - пастырь; верующие - овцы), а также наивность Маргариты, которая для Мефистофеля граничит даже с глупостью (см. толкование слова «овца» у В. Даля [ДТС 1994]). Таким образом, адресат переводного варианта трагедии Й.-В. Гёте «Фауст» может воспринимать Гретхен несколько иначе: тут героиня Гёте более беззащитна, робка и, возможно, даже глуповата.
Автор трагедии описывает, как Гретхен заплетает две косы, которые она венцом завязывает вокруг головы (отсюда и знаменитое название, ставшее нарицательным в немецком языке — композит Gretchenfrisur). Таким образом, русский читатель не может не представить себе типичную русскую крестьянку, которые носили одну косу в девичестве, а о причёске из кос упоминаний нет вообще (даже в комментарии А. Аникста и Н. Вильмонта к трагедии) [Аникст 1985,639-699].
При исследовании адаптации ПТа «Фауст», специфичного для немецкоязычной культуры, средствами русского языка было также установлено, что в переводном тексте чаще, чем в немецком варианте, встречается лексемы душа, человек и грех (особенно при именовании главного героя произведения Гёте), являющиеся, по Ю.С. Степанову, константами русской культуры [Степанов 1997]. Так, например, Фауст в оригинале говорит о терзаниях Гретхен по поводу его безразличия к церкви и называет себя при этом возлюбленным {den liebsten Mann) девушки. В переводном тексте, однако, речь идёт о загубленной душе героя [НРС 1992; Grimm 1862] , что, очевидно, активизирует у адресата сведения о том, что Фауст уже сейчас раскаивается в заключённой сделке с дьяволом и считает этот договор страшной ошибкой: ...Ей страшно будущей потери. Моей загубленной души... [Гёте 1991,275].
... class sie den liebsten Mann verloren halten soil... [Goethe 1973. 169].
Таким образом, при прочтении русского варианта произведения Й.-В. Гёте «Фауст» в переводе Б. Пастернака адресат может воспринимать главных героев, да и само действие несколько иначе, нежели в оригинале. Данное обстоятельство обусловлено тем, что при адаптации культурной немецкой константы ПТа «Фауст» в русской культуре переводчик порой по-другому расставляет акценты, что и способствует активизации у адресата разных сведений при чтении оригинала и перевода. Например, анализ средств, именующих и характеризующих Фауста в тексте перевода, выявил ещё большее количество положительных номинаций и характеристик героя средствами русского языка, чем в оригинале.