Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. «Непереводимое» в свете теории лакунарности и семантических долей 12
1.1. Теория лакун в российских и зарубежных исследованиях 12
1.2. Теория семантических долей 26
1.3. Английские переводы «евгения онегина» А.С. Пушкина 47
Глава 2. Типология лакун в английских переводах «евгения онегина» А.С. Пушкина 56
2.1. Вербальные лакуны 57
2.2. Когнитивные лакуны 83
2.3. Этнографические лакуны 115
2.4. Стилистические лакуны 146
Глава 3. Элиминирование лакун в английских версиях «евгения онегина» А.С. Пушкина 164
Заключение 188
Список использованной литературы 195
- Теория семантических долей
- Английские переводы «евгения онегина» А.С. Пушкина
- Когнитивные лакуны
- Стилистические лакуны
Введение к работе
Актуальность. Одним из полюсов научных интересов в современной лингвистике является выяснение того, как соотносятся в языке общие и специфические единицы. В нашей работе мы рассматриваем аспекты этнокультурных особенностей английского и русского языков, которые проявляют себя, прежде всего, на лексико-семантическом уровне в условиях принудительного соответствия, заданного сопоставляемыми поэтическими формами оригинального и переводного текстов. Репрезентативность результатов сопоставления повышается в условиях существования текстов, которые намеренно создаются авторами как соответствующие факты двух языков (оригинальный текст и текст перевода). По сути, речь идет об изучении процесса установления такого соответствия, которое осуществляется в ходе исполнения индивидуальной языковой задачи – дать иноязычный вариант данного текста. Таким образом, мы имеем дело с определенным вариантом текста одного языка и столь же определенным фактом другого языка, о которых заранее известно, что они поставлены переводчиками в прямую связь. Актуальные отношения между единицами становятся исключительно иллюстративным свидетельством межязыковых корреляций.
Лакунарная лексика представляет собой одну из наиболее заметных сфер межязыковых исследований, в которых проявляется специфика каждого из языков. Вводимые в последние десятилетия методологические новации обнаруживают попытки исследователей ответить на целый комплекс вопросов, связанных с языковым мышлением билингвов, лингвокультурологическими характеристиками языкового материала, (в частности, функционированием лексики, имеющей в своем поле выраженный культурный компонент, в целом же – лингвистического выражения этничности), лексической дистрибуцией при необходимости выразить одинаковый содержательный план, существованием специфической лексики и универсально-концептуальных классов. Проблема лакунарности напрямую связана с перечисленными сферами актуального научного интереса.
Кроме того, характерные проявления, связанные с функционированием конкретного идиома проявляют себя особенно рельефно в сопоставлении с системой другого идиома. В результате наложения фактов одного языка на факты другого языка, выяснения функциональной нагруженности конкретных элементов этих языков вычленяются пробелы, или «пустые клетки» структуры, точки несовпадения, которые всегда представляют наибольший интерес для тех, кто изучает чужой язык с позиций носителя родного языка.
Следовательно, актуальность настоящей работы обусловлена как необходимостью дальнейшей разработки проблем, связанных с феноменом лакунарности как таковым, так и высокой репрезентативностью этой сферы для общей теории данного языка с позиций иного языка.
В соответствии с этим, объектом данного лингвистического исследования послужило явление лакунарности, наблюдаемое в англоязычных переводных текстах. В качестве предмета работы, в свою очередь, выступают формы выражения данного явления в языке-реципиенте, в данном случае — английском.
Материалом исследования стали тексты переводов на английский язык романа в стихах «Евгений Онегин», из которых в работе рассмотрены шесть (авторы H. Spalding, O. Elton, E. Kayden, Ch. Johnston, J. Falen, D. Hofstadter, T. Beck, E. Bonver, S. Mitchell, V. Nabokov). Перевод В. Набокова представляет для исследования особый интерес, поскольку обозначает собой специфическую ситуацию, в которой автор перевода, с одной стороны, является двуязычным писателем, представляющим в полной мере как англоязычную, так и русскоязычную культуру, а, с другой – именно Набоков, в отличие от остальных, намеренно отказывается от сковывающих рамок поэтической формы текста и дает пословный перевод ради точности передачи пушкинского текста.
Цель настоящей работы — характеристика и анализ лексем, относимых к разряду лакунарных в англоязычных контекстах в аспекте переводческой проблематики, когда исходным языком является русский, и выяснение путей элиминирования подобных лексем в англоязычных переводах пушкинского текста.
Перечислим те задачи, которые решались в работе для реализации указанной цели:
1) рассмотреть существующие методы и принципы изучения явления лакунарности;
2) зафиксировать и представить лакунарные элементы в тексте англоязычных переводов «Евгения Онегина», выявить типологию, описать ситуации их появления и приемы организации в английском идиоме в сопоставлении с семантическим полем русского исходного текста;
3) обозначить критерии систематизации лакун, возникающих при сопоставлении исходного и целевых текстов (оригинала и переводов);
4) дать характеристику английской лакунарной лексики с учетом различных аспектов ее анализа и описания (семантический и функциональный аспекты);
5) выделить критерии, по которым осуществляется выбор средств для перевода лакунарных лексем или словосочетаний, дать характеристику и шкалу приоритетности этих средств, исходя из процента их обнаружения в текстах;
6) установить и охарактеризовать наиболее продуктивные инструменты соответствия между исходным и целевым языками с учетом приемов элиминирования или частичной компенсации лакунарных единиц.
Методы, которые использовались в исследовании, обусловлены спецификой задач. В работе мы прибегали к компонентному анализу, сравнительно-аналитическому, этнокультурологическому, а также дискурсивно-когнитивному методам.
Научная новизна настоящего диссертационной работы связана с тем, что слова русского языка, не имеющие эквивалентов в иных идиомах наряду с сопутствующими им фоново-коннотативными сведениями, не изучались на материале англоязычных текстов пушкинского романа. Некоторые исследования, где рассматривается отдельные проблемы лакунарности, не затрагивают аспектов ее типологии, инструментов элиминирования, в связи с тем, что сам феномен лакунарности достаточно недавно оказался в фокусе научных интересов исследователей.
Разработанность темы. Учитывая тот факт, что проблема лакунарности может быть отнесена к различным аспектам лингвистических и лингвокультурологичеких дисциплин (синхронная и диахронная лексикология, общее языкознание, семантика, сравнительное языкознание, стилистика, переводоведение, межкультурная коммуникация), отдельные наблюдения и выкладки по данному явлению находятся в работах исследователей, посвященным этим дисциплинам (В.Г. Костомаров, В.В. Виноградов, С.В. Лурье, Ю.А. Сорокин, В.Г. Гак, Е.Б. Никифорова, А.А. Реформатский, Е.М. Верещагин и др.).
Труды Ю. Найды, А.В. Федорова, В.С. Виноградова, Н.К. Гарбовского, Р.А. Юсупова, Н.В. Габдеревой, И.С. Алексеевой посвящены базовым категориям и основам переводоведения.
Основные тезисы такой актуальной в настоящее время области лингвистики, как изучение лакун, содержатся в трудах В.Л. Муравьева, Ю.А. Сорокина, Г.В. Чернова, И.Ю. Марковиной. Теоретические проблемы, имеющие отношение к данному феномену, рассмотрены в работах таких лингвистов, как Ю.Б. Денисов, Л.К. Байрамова, Е.А. Плеухова, В.А. Буряковская, Ю.Ю. Липатова. Труды Е.Ф. Тарасова, А.А. Леонтьева, Л.А. Этманова посвящены проблемам языкового сознания у носителей не совпадающих этнокультур, а кроме того билингвов. Языки, служащие этим исследователям в качестве материала, могут иметь разную структуру или быть структурно близкими, а фокус исследований является сопоставительным.
Источниками данного диссертационного исследования являются словари, как толковые, так и двуязычные, а также этимологические – английского и русского языков, работы комментаторов пушкинского текста (Ю.М. Лотман, Д. Благой, В.С. Непомнящий, В.В. Набоков), исторические исследования в области русских и английских этикета и культуры.
Теоретической базой работы стала реализуемая в двух аспектах – сравнительно-сопоставительном и диахронном — концепция детерминированности лакунарных единиц.
Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в анализе семантической типологии через призму теории номинации, исследовании этнокультурного своеобразия двух сопоставляемых языков, обосновании принципов выражения в тексте перевода лакунарных лексем, классификации таких лексем и магистральных приемов их передачи.
Практическая значимость работы напрямую связана с отмечавшимся выше фактом отнесенности данной проблемы к самым разным лингвистическим дисциплинам, что позволяет использовать результаты исследования и сам материл диссертационного исследования для разработок учебно-методических комплексов указанных дисциплин, а именно – сравнительного языкознания, переводоведения, когнитивной лингвистики, этнолигвистики, лингвострановедения, художественного и поэтического перевода, наконец – собственно английского языка; кроме того в лексикографической и переводческой практике студентов.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Явление лакунарности появляется в ситуации сопоставления фактов разноязычной лексики при обнаружении несовпадающих объемов понятий в данном тексте у данного автора, поскольку только в случае конкретного употребления можно говорить о зафиксированном и определенном значении лексической единицы.
2. Наличие в языке лексических лакун обусловлено как в лингвистическом, так и в экстралингвистическом планах. Различия в культурной, религиозной, исторической и даже социально-экономической палитре представителей народов рассматриваемых языков представляют собой экстралингвистические факторы.
3. По преимуществу факты лакунарности возникают в случаях номинаций специфических предметов и явлений местной культуры. Единицы лексики являются носителями семантических лакун, однако в каждом случае речь идет о конкретной мере лакунарности, содержащейся в лексической единице.
4. В зависимости от меры сходства/различия сравниваемых единиц лексики лакунарность представляет собой шкалирование единиц исходного и целевого текстов, при котором обнаруживаются как различная мера сходства/различия (полная и частичная эквивалентность), так и семантические пробелы (нулевая эквивалентность, или лакунарность). Признание конкретного случая фактом частичной эквивалентности или фактом лакунарности (лакуной) зависит от предпочтения исследователя и, по сути, вводит синонимические термины.
5. На основании концепции семантических долей можно утверждать, что шкала лакунарности присутствует в большинстве сопоставляемых лингвистических объектов, взятых из исходного и целевого текстов.
6. Ассоциативные данности выражаются в конкретных «элементах», которыми являются компоненты значения, коннотативно-экспрессивная нагруженность, внутренняя форма слова, и обнаруживают несовпадение на перечисленных уровнях между концептуально близкими словами в сопоставляемых языках.
7. Передача лакунарной лексики и шире – явлений лакунарности (то есть того, что сопутствует конкретной безэквивалентной единице), отражается в соответствиях между двумя языками, которые устанавливаются в соответствии с избранной стратегией передачи коммуникативного действия.
Работа состоит из введения, трех глав и заключения. Список литературы и источников насчитывает более 180 пунктов, из них около 40 — на английском языке.
Теория семантических долей
Адекватная парадигма научного исследования лингвистических феноменов, функционирования идиомов или отдельных внутриязыковых явлений не может быть выстроена в наше время без учета того факта, что речевая деятельность носителей языка, отраженная в том числе в письменных документах, складывается под воздействием многофакторной картины, в которую вплетены не только собственно языковые механизмы, но и культурологические, социальные, экономические и т. п. феномены. «К середине двадцатого века лингвистика достигла зрелости. Она освоила все возможные подходы к своему предмету, а в середине двадцатого века свежий взгляд был привнесен со стороны ... наук о человеке и его мире...» (Арутюнова 1995: 32).
К 50-м гг. прошлого столетия соссюровская перспектива лингвистического знания начала обнаруживать свою недостаточность, так как в центре языковой ситуации, порождающей содержание, находится не отвлеченная система, a homo loquens, «человек говорящий».
По словам Нарумова Б. П., «во второй половине 20 в. взгляд на язык как на гомогенную структуру, независимую от воли и сознания говорящего, был в языкознании значительно, хотя и не до конца дискредитирован [...] идея языка как жесткой, уравновешенной системы, независимой от воли и сознания говорящего, уходит в прошлое, но лингвистика должна была пройти через методологический искус структурализма, чтобы стать подлинной наукой. [...] Современная лингвистика стала рассматривать языки не как объект (предмет, вещь), а как деятельность человека» (Нарумов 1999: 215).
Одними из ярких представителей поворота к новой концепции языка, давшей импульс последующим лингвофилософским исследованиям, были, в частности, Хайдеггер с его идеей языка как «дома бытия» и Л. Витгенштейн, поставивший в центр внимания проблему языка как действия, имеющего своего деятеля.
Новые перспективы задали импульс не только развитию философии языка, но и специальным лингвистическим отраслям, исследующим язык в неразрывной связи с его носителем, действующим в условиях экстралингвистической ситуации, всегда характеризующейся, как мы указывали выше, многофакторными параметрами; такими специальными лингвистическими отраслями являются социолингвистика с этнолингвистикой как ее подразделом, а также психолингвистика. По наблюдению исследователей, как культуру сложно постигать вне языка, так и язык не может быть комплексно и полноценно понят вне культурного измерения (Листрова-Правда, Ломов 1994). «Текст культуры представляет собой наиболее абстрактную модель действительности с позиций данной культуры», (Лотман 1973: 549) поэтому этнокультурология стала неотъемлемой составляющей лингвистических исследований. Подобный подход, предполагающий неразрывность этих двух важнейших сфер человеческой самореализации - языка и культуры - лежит в основе доктрины лингвистической относительности (Сепир-Уорф) и доктрины языковой личности (Караулов 1987, Халеева 1989, Каменская 1998, Богин 1984).
С одной стороны, концепт культуры может быть понят очень широко: «В мире нет ничего более неуловимого, чем культура. Ее невозможно разложить на составные части, потому что их было бы бесконечно много. Ее невозможно описать как целое, так как ее образ изменяется, подобно Протею. Любая попытка ухватить ее суть — все равно, что попытка схватить воздух: он всегда оказывается не в твоих пальцах, а в другом месте» (Познер 2004: 21). Вместе с тем в современном подходе выделяются определенные области человеческой деятельности, включаемые в понятие культуры, которое является категорией изучения таких наук, как философия, социология и антропология. Все эти науки пересекаются с проблематикой современной лингвистики, утверждающей теснейшую взаимосвязь языка и культуры.
Наиболее непосредственным образом проблемы влияния различных культурных стереотипов, цивилизационных клише и штампов, особенностей повседневной организации жизни на межнациональное языковое общение рассматривается в рамках лингвистических аспектов межкультурной коммуникации. В свою очередь, когнитивные аспекты взаимосвязи языка и культуры рассматриваются в рамках когнитивной лингвистики. «В отличие от остальных дисциплин когнитивного цикла, в когнитивной лингвистике рассматриваются те и только те когнитивные структуры и процессы, которые свойственны человеку как homo loquens» (Демьянков 1994: 21).
Одна из актуальных проблем в исследовании межъязыкового общения разного уровня, в том числе и в продуцировании переводов разножанровых текстов, включая художественную литературу, — выяснение причин так называемых коммуникативных неудач, когда важнейшая, по Р. Якобсону, функция языка— коммуникативная— оказывается нереализованной. Очевидно, что, в ряде случае собственно лингвистические причины подобных неудач (в частности, присутствие в языке безэквивалентной лексики) теснейшим образом связны с экстралингвистическими, культурными факторами (отсутствие в повседневной жизни носителей языка соответствующих денотатов).
Английские переводы «евгения онегина» А.С. Пушкина
Таким образом, согласно данным внутренней формы, для данной лексемы в русском языке в качестве мотивирующих выступают две основы: сам- и вар-, которые, якобы, являются ключевыми для понимания данного слова. Однако так ли это?
Английские варианты перевода данного эпизода заставляют полагать, что внутренняя форма русского слова самовар безнадежно утрачивается для английского читателя. Так, рассмотренные переводчики дают различные варианты данной текстовой ситуации: tea-urn {Elton), samovar (Johnston), to take some tea (Falen), kettle (Hofstadter), cup (of tea) (Beck), at teas (Kayden), tea (Bonver), samovar (Mitchell, Набоков). Как видно, авторы выбирают обобщенное значение «к чаю», «чаепитие», или, как Набоков и Джонстон, — используют заимствованное слово, заведомо и полностью деэтимологизированное в английском языковом сознании. Таким образом, если подходить к данной ситуации с позиции внутренней формы, то данный случай является невосполненной вербальной лакуной, поскольку ни в одном из английских вариантов не просматривается «сам» и «варить», свойственные внутренней форме русского слова. Отметим, что Spalding предпочел вообще не переводить эту лексему как самому простому способу решения задачи.
Однако здесь следует признать, что в реальном коммуникативном контексте уже для самого автора оригинального текста данное слово было деэтимологизировано, как, впрочем, и громадное большинство других используемых слов, которые не обнаруживают никаких этимологических или деривационных связей в актуальных ситуациях естественной коммуникации. Так, автор «Евгения Онегина», употребляя слово самовар («Зовут соседа к самовару»), был, безусловно, далек от намерения предицировать процесс «самоварения». Более того, автору, как и любому субъекту русской культуры, было доподлинно ясно, что данное устройство «само не варит». Скорее, автор счел необходимым предъявить читателю элемент русского патриархального быта, или употребить исконно русское название реалии, традиционной для национальной культуры. При этом внутренняя форма не играла в авторском коммуникативном контексте никакой самостоятельной роли, не проявлялась в лексеме самовар как «самоварение» — так же, как и в других, заведомо деэтимологизированых иноязычных словах, которые использованы у Пушкина для описания того же патриархального быта русских помещиков: «чай», «шлафор», «халат», «картуз», «мазурка», «котильон», «вист», «бостон», «ломбер», «роберты», «фагот», «флейта» и др.
Характерно, что ни один из переводчиков не обращает внимания на внутреннюю форму лексемы самовар, хотя она вполне очевидна при минимальном владении русской лексикой. К внутренней форме этого слова не проявляет внимания даже Набоков, хотя в другом эпизоде (едва ли не единственном, где присутствует попытка отослать читателя к внутренней форме) он реализует иную переводческую тактику.
Так, переводя эпизод (Евгений Онегин 3, 20) с лексемой телогрейка («И капли слез, и на скамейке Пред героиней молодой, С платком на голове седой, Старушку в длинной телогрейке» (Пушкин 1960: 62)), Набоков использует слово body warmer, ставя его в кавычки: «And drop of tears, and on a benchlet, before the youthful heroine, a kerchief on her hoary head, the little crone in a long «body warmer» (Nabokov 1981: 159). Употребление кавычек подчеркивает, что переводчик полностью или частично снимает с себя ответственность за данный языковой эпизод, оправдываясь за использование лексической единицы, которая не вполне уместна в английском коммуникативном контексте, но зато должна стать понятной читателю благодаря передаваемой внутренней форме body — тело, warmer — грелка, нагреватель. По-видимому, Набоков ощущает, что попытка актуализации в английском переводе внутренней формы не вполне достигает своей цели, поскольку body warmer в современном ему английском языке употребляется по отношению к одежде из искусственных материалов, и, соответственно, не может с точностью передавать пушкинскую реалию (отсюда, вероятно, кавычки у Набокова). Таким образом, даже в том случае, когда переводчик пытается навязать внутреннюю форму переводимой лексеме, ее восприятие обусловлено актуальным коммуникативным процессом, в котором данная лексема полностью (или в значительной мере) деэтимологизирована. Она воспринимается как обычный (лишенный деривативных связей) элемент коммуникации, за пределами и без внимания к внутренней форме.
Насколько это навязывание удалось Набокову в последнем эпизоде, судить могут только носители языка. Сам автор перевода и комментария к «Евгению Онегину», поставив body warmer в кавычки, расписался в том, что испытал некоторое затруднение и неловкость от данного употребления. Зато в случае с самоваром он воспользовался лексемой samovar, которую, вероятно, следует считать русским заимствованием в английском языке и, по мере того, следует определенно говорить об отсутствии внутренней формы в сознании английского читателя.
Характерно, что, кроме Набокова, несмотря на прозрачные деривационные связи («тело» и «греть»), только Mitchell использует body warmer в качестве эквивалента: her body covered, warm and muffled (Beck), and on her woman s jacket neat (Elton) in ample gown (Spalding), old, warm, too long jacket (Bonver), in her quilted cassock (Falen), wrapped in a jacket twice her size (Hofstadter), Wrapped in her robe (Kayden); into a bodywarmer fitting (Mitchell). Джонстон вовсе игнорирует данный эпизод текста, указывая только на платок на голове няни. По всей видимости, предицирование «согревания тела» (что, по мнению сторонника внутренней формы, присутствует в лексеме телогрейка) или «самоварения» (что, по мнению сторонника внутренней формы, присутствует в самоваре) не входило в творческую задачу переводчиков и не соответствовало коммуникативному опыту носителей целевого языка. Не последнюю роль в этом пренебрежении внутренней формой играет то обстоятельство, что в языке оригинала при актуальном коммуникативном контексте внутренняя форма также не усматривается.
Когнитивные лакуны
С XIX века вырабатывались переводчиками общие и частные принципы, в том числе и касающиеся передачи географических названий. Трудность для воспроизведения в процессе представляют не сами топонимы, а сопровождающая их фоновая информация (хронотоп, место и время, по Бахтину). Художественное пространство — один из основных формообразующих элементов художественного текста, и роман Пушкина, конечно же, не является исключением. В каждой главе обязательно указано место действия, и оно имеет принципиальное значение: Петербург или Москва, деревня или дорога. Пространство не только определяет развитие событий, имеет сюжетообразующую функцию, но и служит важнейшим средством характеристики героя (Онегин - Петербург, Татьяна - деревня, гуляли представители «хорошего общества». (Лотман 1995: 562) «...Чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они наконец вытесняются нежными их родителями, идущими под руку с своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами» (И. В. Гоголь, «Невский проспект»).
«Вот, окружен своей дубравой, Петровский замок. Мрачно он Недавнею гордится славой» (7, 37) (Пушкин 1960: 146): compassed by grove of oaks, Petrovski Palace {Spalding); There, by its oaken grove surrounded, Stands Peter s gloomy fort, in state (Elton); Here stands, with shady park surrounded, Petrovsky Castle {Johnston); And here s Petrovsky Castle, hoary amid its park {Faleri); by its oakwood grounds surrounded, Petrovsky Castle, in the gloom {Hofstadter); Here, circled by its woods, is Petrovsky, Tsar Peter s castle, though a thing of gloom {Beck); There, midst his oak grove own, Stands Peter s castle. Looking hard {Bonver); There Peter s Palace rises grim In pride among the ancient trees {Kayden); by leafy grove surrounded, Petrovsky Castle stands {Mitchell); «Here is surrounded by its park, Petrovskiy Castle. Gloomily it prides itself on recent glory» (Nabokov). Петровский дворец - признак приближающейся Москвы, так как он находится на расстоянии примерно четырех километров от бывшей Тверской заставы на Петербургской дороге - в нем останавливался, чтобы отдохнуть от путешествия император, когда приезжал из Петербурга в Москву. «Дубрава», которой «окружен» замок, — деревья, оставшиеся со времени Петровского монастыря, на землях которого был заложен дворец (Лотман 1995: 695-696).
«Уже столпы заставы Белеют; вот уж по Тверской Возок несется чрез ухабы» (7, 38) (Пушкин 1960: 147): the city barriers hoary Appear; along the road of Tver (Spalding); The barrier-pillars; now, unresting, Along Tverskaya let us go. The coach along the ruts is dashing (Elton); the pillars of the turnpike-gate; along Tverskaya Street already the potholes make the coach unsteady (Johnston); There gleam the city gates already! And now along Tverskaya Street (Falen); The rampant towers just now have started To catch the light. Down Tversky Street {Hofstadter); Before the poles of the white barrier drop: Down the Tverskaya go we at a gallop (Beck); Now are whitening: the way Is leading o er Tverskaya s holes All s fleshing by (Bonver); The capital! The city gates Gleam white. And here s Tverskaya Street (Kayden); Away now to the turnpike pillars Whitening on Tverskaya Street (Mitchell); «The turnpike posts already show white. Already on Tverskaya Street the sleigh-coach sweeps over the dips» (Nabokov). Когда путешественники приезжали в Москву, то они должны были остановиться до въезда в город возле заставы, которая представляла собой шлагбаум с будкой часового — там записывали имена въезжавших и зачем они приехали. Семейство Лариных въезжало через Тверскую заставу, расположенную примерно там, где сейчас находится Белорусский вокзал. В те годы в Москве на этом месте возводилась Триумфальная арка, которая еще не была завершена. Упоминающиеся «столпы заставы» — это, во всей вероятности, как раз колонны арки (Онегинская Энциклопедия 1999: Т.2: 579-580).
Для Москвы, которая, в отличие от Петербурга, была не линейным городом, где доминирующую структурную роль играла улица, а особым миром, состоящим из отдельных маленьких мирков, складывавшихся постепенно, в течение истории, было характерно указывать в адресах после района — церковный приход. Пушкин, обозначая московские пространства, точно следовал этому: в обоих случаях, когда он указывает адрес, главным ориентиром называется церковь, к приходу которой принадлежит указанный дом(Лотман 1995: 698).
«Проходит час-другой, и вот У Харитонья в переулке Возок пред домом у ворот Остановился» (7, 39-40) (Пушкин 1960: 147): Near Khariton s in a side street The coach before a house stood still (Spalding); Halts by a gateway, takes its station By Kharitonye, in the lane (Elton); after Saint Chariton s gone past a mansion stands just round a turning (Johnston); Neaby St Chariton s it ended Before a mansion s double gate (Falen); At last the coach stopped in a siding, Chariton s Lane, before a door (Hofstadter); the travellers arrive At Kharriton, which is a lesser street (Beck); At last, the tired carriage stopped in The quiet lane
Стилистические лакуны
Пора меж волка и собаки (4, 47) (Пушкин 1960: 92) — time between wolf and dog {Nabokov). Пушкин употребляет буквальный перевод французского идиоматического выражения, обозначающего время вечерних сумерек. Англоязычным и русскоязычным читателям, не знакомым со значением данного оборота, сложно понять истинное значение фразеологизма. Ср.: time between wolf and dog {Spalding, Elton, Johnston, Mitchell); entre chien et loup {Falen, Hofstadter) hours of wolf and dog {Beck); twix wolf-and-dog {Kayden).
Таким образом, компенсирование лакун осуществляется в целевом языке несколькими способами. С точки зрения формы выделяются следующие: однослов; группа слов, перифрастический оборот; детальный дескриптивный оборот.
Анализ заполнения лакун в английских переводах осуществлен в работе по классификации В. С. Виноградова, созданной на основании содержательного критерия. Согласно этой классификации, выделяются пять способов заполнения лакун в языке-рецепторе: 1. корреляция; 2. гипо-гиперонимический перевод; 3. уподобление; 4. дескриптивный перевод; 5. калькирование.
Культурная коннотация фразеологической единицы, определяющаяся культурными ценностями, свойственными данному этносу, является существенным элементом фразеологизма. Ее появление вызвано толкованием ассоциативных и метафорических корней фразеологизма путем сопоставления их с национальными стереотипами, что ведет к раскрытию национальной специфики фразеологической единицы. В переводном тексте переводчики стремятся не нарушить смысловое, экспрессивное, а также функционально-стилистическое наполнение, для которого подбирается устойчивое словосочетание, соответствующее оригинальному тексту. Однако нам хотелось бы отметить еще один способ, который можно назвать функционально-ситуативным. Так, наблюдения над практикой различных переводов пушкинского «Евгения Онегина» (как и других художественных переводов, особенно стихотворных) приводят к необходимости признать правомерность функционального подхода, принципы которого были сформулированы Ю. Найдой (в последствие совместно с Ч. Тэйбером) (Nida 1964). Речь идет о так называемой динамической эквивалентности, в основу которой указанные авторы полагают понятие трансформации (transformation) или переноса (transfer), предполагающие перестраивания текста на различных уровнях организации в соответствии с требованиями целевого языка. В совместном труде с Тэйбером Найда устанавливает основные принципы динамической эквивалентности в переводе, среди которых указание на специфичность «гениев различных языков» (с вытекающим отсюда требованием при осуществлении перевода изменять форму текста для сохранения содержания), а также требование воспроизводить на целевом языке текст так, «как его понимал автор» (Nida, Taber 1969: 3-8). Наилучшим, с точки зрения авторов книги, будет перевод, который на целевом языке вообще не звучит как перевод (Nida, Taber 1969: 12-13).
При всей обоснованности динамического подхода позволим себе высказать одно методологическое замечание по результатам наших наблюдений.
В основу поиска эквивалентов Найда и Тэйбер полагают данные языков и возможность установить корреляции между единицами этих языков: с их точки зрения, после определения глубинной структуры высказывания (термин из арсенала генеративной лингвистики Н. Хомского) каждый язык предлагает свой способ реализации данной структуры (Nida, Taber 1969: 173). Соответственно, формальная связь между вербальными единицами различных языков может быть установлена достаточно точно, через соответствие языковых данных единой глубинной структуре.
При этом сами авторы «Теории и практики перевода» несколько противоречили заданному в их же исследовании вектору точности в нахождении языковых соответствий. Так, в частности, ими было заявлено,
что форма языкового соответствия не имеет значения сама по себе, но только как адекватное выражение смысла, и зависит только от него. Сам процесс перевода интерпретируется Найдой как адекватная передача значения (meaning) средствами целевого языка (Nida, Taber 1969: 38), а перевод считается хорошим, если «форма переструктурирована (изменены синтаксис и лексика), чтобы передать точное значение» (Nida, Taber 1969: 96). При переводе текста с одного языка на другой необходимо сохранять только значение, в то время как форма, кроме особых случаев (напр., поэзия), глубоко вторична (largely secondary)» (Nida, Taber 1969: 105).
Наряду с некоторым пренебрежением к форме, Найда и Тэйбер демонстрируют и другие отступления от точного языкового метода в поисках эквивалентов. Так, лексемы, подлежащие переводу, обладают не только референциальным значением (т.е. указывают на предметы и явления), но также коннотативным (т.е. воздействуют на эмоциональную и ассоциативную сферу адресата), и соответственно, должны сохранять оба эти компонента значения при переводе.
Именно коннотативный (эстетический) компонент интерпретируется Найдой как главное условие невозможности машинного перевода: несмотря на поставленную задачу отыскать стандартизированный алгоритм перевода, Найда отчетливо видит неспособность машины справиться с эстетической стороной текста (Nida 1964).
Попытки формализовать поиск динамических эквивалентов приводят Найду и Тэйбера, скорее, к обратному результату, который лишь подчеркивает неспособность языковых данных отвечать требованиям строгой системности. Так, при неизбежных рассуждениях о многообразных разновидностях и уровнях языка (levels, varieties) авторы вынуждены констатировать, что нельзя говорить о каком-то едином языке (русском, английском и пр.) ввиду различных вариантов этих языков (современный-архаичный, устный-письменный, высокий-низкий, официальный-неформальный и пр.) (Nida, Taber 1969: 120-124). Эти варианты и оппозиции могут пересекаться и составлять неожиданные комбинации, как, например, официальный регистр может быть устным, а письменный - просторечным, и пр. Переводчик должен учитывать эту живую реальность коммуникации и отражать ее в своем переводе, применяя различные регистры и уровни иногда даже в рамках единых отрывков.
С нашей точки зрения, эти сомнения, указывающие на семантическую неопределенность формальной стороны вербального материала, полагаются в русле коммуникативных тенденций осмысления естественного вербального процесса, в т.ч. и перевода как коммуникативной практики. Одна из таких тенденций, с нашей точки зрения, состоит в снятии языка как системы отношений смысло-формальных элементов, которую заменяет собой коммуникативная типология (напр., Вдовиченко 2006: 29). С этой точки зрения переводчик, представляя коммуникативное действие на другом языке, изыскивает эквиваленты в области не языковых, а ситуативно-коммуникативных корреляций. Знание коммуникативной типологии позволяет говорящему производить и интерпретировать вербальные действия, достигая успеха в их порождении и понимании, а также сравнивать между собой вербальные действия на различных языках, переводить их, систематизировать и пр. Именно поэтому точных языковых эквивалентов, верных для всех случаев перевода, указать невозможно. Но сама ситуация коммуникативного действия, мыслимая невербально и тождественно, независимо от данных языков, будет всякий раз предлагать вполне приемлемые вербальные корреляты из арсенала различных коммуникативных сообществ (русских, английских и пр.): «Так, немец, говорящий в актуальной ситуации по-немецки, совершает то же самое, что англичанин, говорящий в той же ситуации по-английски. И в том, и в другом случае адресатом понимаются не слова, а сам личный акт, который благодаря тождеству действия можно переводить с «английского» на «немецкий» (так же невербально понимается, например, и несловесный знак).
