Содержание к диссертации
Введение
Глава I Социокультурные ментальные репрезентации 18
1.1 Подходы к изучению социокультурных ментальных репрезентаций 18
1.1.1 Человеческие знания и понятие «ментальная репрезентация» 18
1.1.2 Ментальные репрезентации в лингвистике: проблема соотношения значения и знания 26
1.1.3 Ментальные репрезентации событий: континуальность-дискретность 39
1.1.4 Социокультурный аспект событийных ментальных репрезентаций. Психолингвистический эксперимент «Событие с оценкой» 50
1.2 Особенности социокультурного знания 59
1.2.1 Социокультурные феномены: знание о них и роль языка в их формировании в качестве разделяемого знания 59
1.2.1.1 Социокультурное знание как знание о культуре и общественных отношениях 59
1.2.1.2 Социокультурное знание как распределенно существующее в лингвокультурном сообществе и частично разделяемое его членами 64
1.2.1.3 Роль символического элемента в формировании социокультурных феноменов
1.2.2 Метарепрезентационный аспект социокультурного знания: проблема координации ментальных репрезентаций членов лингвокультурного сообщества 77
1.2.3 Общественно-политический дискурс как пространство координации социокультурного знания. Коммуникативные стратегии воздействия: аргументация и манипуляция 93
1.3 Методика изучения социокультурных ментальных репрезентаций 121
Выводы по главе I 136
Глава II Ценности как вид социокультурного знания 142
2.1 Ценности как концептуализированные аффордансы и социокультурные феномены 142
2.2 Амбивалентность ценностей: социальный и индивидуальный аспект 150
2.3 Знак оценки: градуальность ценностей по степени положительности/ отрицательности 158
2.4 Градуальность ценностей по степени важности 169
2.5. Градуальность ценностей по степени абстрактности: комплексные ценности 180
2.5.1 Понятие «комплексная ценность» 180
2.5.2. Ассоциативный эксперимент «Компоненты комплексных ценностей» 189
2.5.3. Комплексные ценности в стратегиях воздействия
2.5.3.1 Солидаризация и дистанцирование в отдельных комментариях: локальные коммуникативные стратегии на примере ценностей DEMOCRACY и TOLERANCE 199
2.5.3.2 Солидаризация и дистанцирование в дискуссии: глобальные коммуникативные стратегии на примере оппозиции ценностей FREEDOM и SECURITY 212
2.6 Ценностный конфликт в стратегиях воздействия 224
Выводы по главе II 241
Глава III Стереотипные ролевые ожидания как вид социокультурного знания 246
3.1 Понятия «идентичность» и «социальная роль» 246
3.2 Стереотип и стереотипные ожидания относительно социальных ролей 257
3.3 Взаимодействие ценностей и стереотипных ролевых ожиданий 269
3.3.1 Дизайн эксперимента по выявлению стереотипных ролевых ожиданий 269
3.3.2 Ценностная составляющая стереотипных ролевых ожиданий на примере роли POLITICIAN 273
3.3.3 Локальные коммуникативные стратегии, построенные на ценностном компоненте ролевых ожиданий 282
3.4Автостереотипы и коммуникативные стратегии 289
3.4.1 Данные эксперимента относительно роли US CITIZEN 289
3.4.2 Ингрупповые и аутгрупповые коммуникативные стратегии 295
3.5 Партийные стереотипы о республиканцах и демократах как фундаментальное противопоставление в американском общественно-политическом дискурсе 305
3.5.1 Данные эксперимента относительно ролей REPUBLICAN, DEMOCRAT 305
3.5.2 Ярлыки в коммуникативных стратегиях 313
3.5.3 Локальные стратегии нападения и защиты 318
3.5.4 Игровой вариант ложной идентичности (MI) и роль метарепрезентации в локальных стратегиях воздействия 326
3.5.5 Спин в глобальных партийных стратегиях 337
3.6 Конфессиональные стереотипы и стереотипы об иммигрантах в коммуникативных стратегиях 355
3.6.1 Данные эксперимента относительно ролей MUSLIMS, CHRISTIANS/CATHOLICS 355
3.6.2 Данные эксперимента относительно роли MIGRANT 362
3.6.3 Взаимодействие партийных стереотипов с конфессиональными и стереотипами об иммигрантах в стратегиях воздействия 374
Выводы по главе III 391
Заключение 397
Литература 405
Источники материала 431
- Социокультурный аспект событийных ментальных репрезентаций. Психолингвистический эксперимент «Событие с оценкой»
- Градуальность ценностей по степени важности
- Взаимодействие ценностей и стереотипных ролевых ожиданий
- Конфессиональные стереотипы и стереотипы об иммигрантах в коммуникативных стратегиях
Социокультурный аспект событийных ментальных репрезентаций. Психолингвистический эксперимент «Событие с оценкой»
«Ментальная репрезентация» – одно из базовых понятий когнитивной науки. Более того, в сущности, оно отсылает нас к важному принципу исследования, положенному в основу когнитивистики, предметом которой стало знание: «его природа, компоненты, источники, развитие и использование» [Gardner 1985: 6]. Как отмечает Е.С. Кубрякова, «сам вопрос о представлении знаний в голове человека, об их репрезентации, а также положение о том, что совокупность подобных представлений формирует разум и интеллект человека, – это центральные вопросы для всей когнитивной науки» [Кубрякова 2012: 17]. По словам Г. Гарднера, когнитивные исследования появились из осознания того, что познавательную деятельность человека необходимо изучать и описывать с учетом уровня ментальных репрезентаций как отличного от биологического или нейрофизиологического уровня, с одной стороны, и от социологического или культурного, с другой [Gardner 1985: 6].
Ментальная репрезентация, как любой ключевой термин, получала множество определений. Подробный обзор теорий можно найти, например, в [Величковский 2006], см. также [Краткий словарь когнитивных терминов 1997; Клепикова 2008 (а): 36-38; Маркова 2002]. Определение, достаточно широкое, чтобы претендовать на относительную универсальность и быть применимым в рамках различных теорий, помещено в Энциклопедии когнитивной науки MIT и принадлежит Б. фон Экарт: objects – concrete objects, sets, properties, events, and states of affairs in this world, in possible worlds, and in fictional worlds as well as abstract objects such as universals and numbers; that can represent both an object (in and of itself) and an aspect of that object (or both extension and intension); and that can represent both correctly and incorrectly» [Eckardt 1999: 527].
Возьмем также в качестве отправной точки формулировку И.А. Протопоповой, которая пишет, что ментальная репрезентация – понятие, относящееся как к процессу представления (репрезентации) мира в голове человека, так и к единице подобного представления, стоящей вместо чего-то в реальном или вымышленном мире и потому замещающей это что-то в мыслительных процессах. Это, пишет И.А. Протопопова, указывает на знаковый или символический характер репрезентации и связывает ее исследование с семиотикой. Иногда различают аналоговые репрезентации, в большей или меньшей степени редуцированно изображающие фрагменты мира, и символические, условные, поскольку считается, что репрезентации – это особые когнитивные модели объектов и событий, воспроизводящие лишь часть сведений о них, иногда сведенную до конвенционального минимума [Протопопова: электронный ресурс]. Представленная формулировка определения «ментальной репрезентации», впрочем, требует дальнейшего пояснения в рамках этого и следующего параграфов. В первую очередь необходимо отметить, что идея «замещения чего-то в мыслительных процессах» слишком тесно связана с представлениями о пассивном отражении действительности, в то время как ментальные репрезентации представляются нам результатом активного взаимодействия субъекта со средой и другими субъектами. Как способ обеспечения успешности этого взаимодействия и, в конечном итоге, выживания субъекта как организма вырабатывается новое знание. Такое новое знание в значительной степени результат целенаправленных усилий со стороны субъекта, а не простого отражения действительности. Вероятно, это особенно отчетливо ощущается всеми, кто проводит научные исследования. Однако и в повседневной жизни любой возникающий концепт – скорее результат конструирования мира в соответствии с потребностями конкретного субъекта, нежели слепок с объективной реальности. Более того, ряд ментальных репрезентаций, по всей видимости, – результат дальнейшей обработки и реорганизации уже полученных знаний, т.е. выводное знание. Оно также требует активности в создании собственных ментальных репрезентаций. Наглядно это демонстрирует опыт преподавательской деятельности: хорошо известна невозможность адекватно научить кого-либо чему-либо без соответствующих мыслительных усилий со стороны обучаемого. Ментальные репрезентации, таким образом, скорее способ адаптивного моделирования окружения, нежели его пассивного отражения.
Исследование схемных ментальных репрезентаций имеет достаточно долгую историю в когнитивной лингвистике: можно упомянуть и фреймы М. Минского [Minsky, 1974], и схемы Дж. Мандлер [Mandler, 1984] и сценарии Р. Шенка и Р. Абельсона [Schank, Abelson, 1977; Schank, 1982] – модели, которые создавались во многом с ориентацией на решение задач создания искусственного интеллекта. Литература, посвященная исследованию вопроса о том, каким образом в сознании человека отражаются, фиксируются, развиваются представления о рутинных событиях и как эти знания в дальнейшем используются в деятельности, крайне обширна. Исследования фреймов – с различным пониманием данного термина – получили развитие как в социологии, во многом в связи с работами И. Гофмана [Goffman, 1986], так и в лингвистике благодаря трудам Ч. Филлмора [Fillmore, 1976]. Под названием «событие» сходные структуры знания о стандартных моделях поведения в определенной ситуации исследовались в психологии [Nelson, 1986], лингвистике [Шабес, 1989]. Достаточно общий термин «схема», особенно специфицированный до «культурной схемы» активно используется в антропологии [D Andrade, 1995], определенное сходство в подходе можно найти также у А. Вежбицкой в рассуждениях о культурных сценариях и культурных концептах [Вежбицкая, 2001]. Крайне интересный и важный для настоящего исследования обзор и представление о схемах как типе культурных концептуализаций можно найти в работе Ф. Шарифиана [Sharifian, 2011].
Разумеется, невозможно обойти вниманием и широко используемый термин «концепт», в отечественной лингвистике зачастую по-разному соотносимый с термином «понятие». Этот термин, по-видимому, чаще все же употребляется в отношении не событийных, а объектных (в широком смысле) ментальных репрезентаций. Хороший обзор направлений концептуального анализа в [Кубрякова 2012: 43-52; см. также Болдырев 2014: 39-57; Демьянков 2001: 35-46; Карасик 2010: 121; Прохоров 2009: 13-29; Хомякова, Петухова 2014: 89-93].
В нашей работе термин «понятие» используется исключительно как обобщение класса объектов или явлений, используемое в определенной дисциплине или теории (к примеру, понятие «концепт» в когнитивной лингвистике). Термином «концепт» мы предпочитаем пользоваться в духе англоязычной традиции, понимая под этим любой результат концептуализации как процесса обобщения индивидуальных элементов опыта. Например, как это показано в п. 1.1.3, когда речь идет об обобщении отдельных образов предмета, характеризуемых точечными признаками, до представления о классе таких предметов, характеризуемом объемными признаками.
Градуальность ценностей по степени важности
Один из терминов, которые следует рассмотреть в качестве возможных кандидатов на такой зонтичный охват всей совокупности наших представлений о Другом – это «сознание высшего порядка» (higher-order consciousness, HOC). Дж. Эдельман, противопоставляя его первичному сознанию (primary consciousness) (которое возникает из взаимосвязи отделов мозга, отвечающих за перцептивную категоризацию и опосредующих ценностно-категориальную память, и приводит к созданию сцены как помнимого настоящего [Edelman 2005: 172]), определяет HOC следующим образом:
«Higher-order consciousness – «the capability to be conscious of being conscious. This capacity is present in animals with semantic abilities (chimpanzees) or linguistic abilities (humans), and those with linguistic abilities are also able to have a social concept of the self and concepts of the past and future» [Edelman 2005: 161-162].
Как мы видим, данное понятие в первую очередь связано с идеей человеческого Я, преодолевающего рамки здесь-и-сейчас, осознающего себя как целостность и строящего концепции прошлого и будущего. Очевидно, что оно шире, чем искомое нами, однако идеи HOC тесно связаны с представлениями о Другом. Основатель данной теории Д. Розенталь утверждает, что осознанные ментальные состояния наиболее важны для нас именно в повседневной жизни в социальной интеракции с другими людьми [Rosenthal 2005: 239-240]. В настоящее время в философии существует довольно значительное количество теорий HOC. Любопытный обзор и критику двух основных направлений мысли в этой области – higer-order sense theory (HOS) и higher order thought theory (HOT) можно найти в [Dainton 2004 (a)]. Общим для указанных теорий оказывается двуаспектность осознанных ментальных состояний, дуализм содержания осознаваемого и представления высшего порядка (восприятия этого ментального состояния согласно HOS, либо мысли о нем в HOT). Б. Дейнтон в своей книге «Поток сознания» формулирует данную позицию, в отношении HOS, как awareness-content dualism:
«consciousness is inherently bipolar: any [conscious] experiencing has two components, on the one hand there is an awareness, an act of pure sensing, and on the other the phenomenal contents or objects that are presented to this awareness» [Dainton 2000: 41], отвергая ее в пользу идей сознания как одноуровневого, состоящего из самообъединяющегося опыта, все элементы которого соединены друг с другом непосредственными и неопосредованными отношениями со-сознания (co-consciousness) [Dainton 2004 (b)]. Однако нам представляется, что само понятие «conscious» в данном случае трактуется иначе (conscious14 как нечто противопоставленное отсутствию сознания вообще, как при обмороке, а не conscious как нечто осознаваемое, нечто, на что направлено внимание) и согласуется скорее с «primary consciousness» как она определена у Дж. Эдельмана.
Возможность осознания ментальных состояний на уровне саморефлексии, так что субъект определенным образом относится к содержанию своего ментального состояния, представляется важной и для процессов самоидентификации с выстраиванием отношений Я – Другой и для существования языка как социокультурного феномена. Если субъект обладает способностью относиться к собственным ментальным состояниям, он также может занимать позицию и в отношении ментальных состояний Другого, оценивая их с точки зрения сходства/различия со своими собственными. Если отвлечься от источников и конкретных психофизиологических механизмов формирования представлений о Другом (мы склонны согласиться с Й. Златевым, что они могут принимать разные – более или менее опосредованные мышлением – формы), равно как и о собственных ментальных состояниях, наиболее удачным термином для обозначения этого явления нам кажется «метарепрезентация» (metarepresentation). Есть несколько причин, которые заставляют нас отдать предпочтение именно термину «метарепрезентация» и пользоваться им в настоящем исследовании. Первая заключается в том, что в нашем исследовании уже используется термин «ментальная репрезентация», с которым термин «метарепрезентация» хорошо согласуется. В широкий научный оборот он был введен Д. Спербером [Sperber 1995; 2000]. Ему же принадлежит и статья в Энциклопедии когнитивной науки MIT, посвященная метарепрезентации, где он исходит из того, что ментальные репрезентации и публичные репрезентации, такие как языковые высказывания, сами по себе объекты в нашем мире, а потому потенциально могут стать объектами для репрезентаций второго порядка (second-order representations или higher order representations) [Sperber 1999: 541]. Самым лаконичным определением метарепрезентации в этом отношении оказывается формулировка, что метарепрезентация представляет собой репрезентацию репрезентации, например в [Whiten, Byrne 1991: 269; Wilson 2000:411; Scott 2001: электронный ресурс; Bremer 2012: 2]. Еще одна причина состоит в том, что Д. Спербер непосредственно связывает свои представления с различными, упомянутыми выше подходами ToM в психологии. При этом метарепрезентирование предлагается как термин общего характера, не затрагивающий дискуссии о том, какие конкретно механизмы лежат в основе метарепрезентирования своих и чужих мыслей – имитация или логический вывод (simulation/ inference from principles and evidence) [Sperber 1999: 541]. Одновременно данный термин увязывается и с рассмотренными нами теориями HOC (Д. Спербер при этом ссылается на Д. Розенталя): отмечается, что способность метарепрезентировать собственные ментальные состояния имеет огромное значение для сознания и, возможно, даже является для него определяющим фактором [Sperber 1999: 542].
Таким образом, речь идет о когнитивных способностях человека так или иначе в собственном сознании репрезентировать свои ментальные репрезентации и ментальные репрезентации других участников взаимодействия. Д. Спербер отмечает важность таких ментальных репрезентаций как для механизма человеческого взаимодействия в целом, так и для собственно языковой коммуникации. По мнению данного автора, большинство животных вообще не обладает способностью к метарепрезентации, шимпанзе и другие высокоорганизованные животные имеют рудиментарные способности к метарепрезентации, в полной мере же ими обладает лишь человек. При этом человеческая коммуникация в первую очередь и по большей части – это вопрос осмыслений (inference), основанных на метарепрезентативной способности, язык же в данном процессе представляет лишь добавочный, вспомогательный компонент [Sperber 1995].
Теория метарепрезентирования в таком виде позволяет подчеркнуть роль конструирования человеческого Я сквозь призму отношений с Другим и значение наших представлений о Другом – его потребностях, намерениях, мотивациях и т.д. – в выстраивании собственных действий. Д. Спербер довольно остроумно рисует картину общения двух индивидов, основанную на метарепрезентировании, без использования вербального компонента [Sperber 1995]:
Взаимодействие ценностей и стереотипных ролевых ожиданий
Вопрос о соотношении понятий «оценки» и «ценности» уже поднимался в п. 1.1.4. Здесь, в связи в предложенной в 2.1-2.2 концепцией двойственной природы ценности как индивидуально оцениваемых, маркируемых аффордансов и одновременно как разделяемого социокультурного знания, становится возможным развить эту проблему. Для начала следует более подробно обсудить наличие двух направлений видения того, как понятия «оценка» и «ценность» соотносятся между собой, и показать необходимость интеграции этих представлений в единую систему.
С одной стороны, оценка может рассматриваться как основание для формирования ценности. Так, например, М. Хайдеггер полагает, что оцениваемое и оцененное мыслятся в ценности [Хайдеггер 1993: 164]. С другой стороны, ценности в свою очередь часто рассматриваются как основание оценки: отмечается, что ценность проявляется в оценке, реализуется в оценочных высказываниях [Пороховская 1988: 78; Коваленко 2006:13]. Оба эти подхода отчасти справедливы, поскольку на современном этапе развития культуры мы имеем дело с результатом длительной ко-эволюции процессов осознания сообществом относительного единства в оценивании ряда аффордансов и процессов дальнейшего оценивания объектов и явлений действительности, которое основывается на уже сложившемся социокультурном знании.
Таким образом, ценности оказываются в центре как объективированной субъективной реальности коллективного оценивания, так и индивидуальных субъективных актов оценки, производимых отдельным субъектом, который, тем не менее, будучи носителем культуры, продолжает ориентироваться на коллективно порожденную лингвокультурным сообществом ценностную перспективу. В этом отношении следует обратить более пристальное внимание на структуру оценочной ситуации, учитывая что, по сути, рассматриваемые нами далее случаи использования ценностей в стратегиях воздействия представляют собой реализации оценочных ситуаций.
Фон Вригт [Wright 1963] предложил различать несколько разновидностей оценок, отмечая при этом, что такая классификация не является исчерпывающей: инструментальные оценки (хороший нож), технические оценки, или оценки мастерства (хороший специалист), оценки благоприятствования (good for something/ someone: напр. вредный для здоровья) и утилитарные оценки, связанные в пригодностью для какой-то цели (хороший план), медицинские оценки, характеризующие физические органы и психические способности (хорошая память), гедонистические оценки (хороший запах), а также производные этические оценки (хорошее намерение, плохой поступок).
В итоге в аксиологии в структуре оценочной ситуации стандартно начали выделять следующие компоненты: субъект, предмет, характер и основание [Ивин 1970: 21]. В отечественной лингвистике эта схема была более подробно разработана Е.М. Вольф, которая предложила рассматривать элементы оценки с точки зрения их эксплицитности/ имплицитности. В составе оценочной модальной рамки высказывания ею было выделено три типа элементов: 1) эксплицитные (объект оценки); 2) имплицитные (шкала оценок, оценочный стереотип, аспект оценки), и 3) элементы, которые могут реализовываться как имплицитно, так и 160 имплицитно (субъект оценки, аксиологические предикаты, мотивировки оценок) [Вольф 2002: 47]. Рассуждения о континууме шкалы оценок, дискретизируемом языковыми единицами, у Е.М. Вольф, в сущности, сходны с нашими представлениями о градуальном эталоне, с некоторыми уточнениями. Так, Е.М. Вольф утверждает, что аффективные общеоценочные слова можно соотнести лишь с положительной или отрицательной зонами, но они внутренне недифференцированны по степени положительности/ отрицательности [Вольф 2002: 52]. Однако психолингвитический эксперимент на построенние градуального эталона общеоценочных прилагательных в русском и английском языках, проведенный В.Я. Шабесом [Шабес 1989: 32], показывает, что можно получить достаточно тонкую их дифференциацию. Важно, тем не менее, для наших дальнейших рассуждений в настоящем разделе о возможности говорить как о положительных, так и отрицательных ценностях, что нарастание степени признака, а следовательно и вероятность маркированности соответсвующего аффорданса, идет в обоих направлениях от центра шкалы.
Е.М. Вольф также вводит для положительно/ отрицательной оценочной шкалы понятие «нормы», существенное для наших рассуждений о стереотипах в разделе 3.2. Норма не обязательно находится в средней зоне, а соотнесена с той частью шкалы, где «помещается стереотипное представление о данном объекте», «норма отражает признаковые характеристики стереотипа оцениваемого объекта» [Вольф 2002: 54]. Впрочем, как и в случае с понятием лингвистической нормы, следует, по всей видимости, различать прекриптивное и дескриптивное ее понимание. Пример А.А. Ивина о том, что хорошая сигарета не значит, что она лучше средней, а лишь что она соответствует определенным стандартам [Ивин 1970: 31] неоднозначен, поскольку в качестве стандарта, стереотипа объекта как отправной точки оценки может выступать как его идеал, так и типичное его состояние. При этом между идеалом и типичным состоянием может быть существенный разрыв. Так, сигарета может рассматриваться как хорошая, потому что она соответствует, наряду с другими сигаретами, установленным в данном социуме реальным стандартам качества, принятым за идеальные. Однако она может рассматриваться как хорошая и в том случае, если установленные стандарты рассматриваются и как несоответствующие идеалу, а оцениваемый объект своими качествами их превосходит. В п. 3.3.2 эта проблема затрагивается в связи с представлениями об идеале/анти-идеале и status quo исполнения социальной роли.
Конфессиональные стереотипы и стереотипы об иммигрантах в коммуникативных стратегиях
Если сравнивать ожидания, предъявляемые к качествам исполнителя роли Политика, то помимо честности и бескорыстия (18,3%), важных и для американских респондентов, русские также делают акцент на патриотизме (у американцев в данных наших экспериментов ассоциированный только в Республиканцами): быть верным своей стране; искренне любить свою страну; уважать(любить) общество, которым он управляет (5%).
При этом русские респонденты больше продолжений предложения ориентируют на описание качеств, помогающих Политику эффективно выполнять соответствующую роль: - Компетентность и образованность быть компетентным; быть компетентным в своей сфере; знать все нюансы политической жизни; хорошо знать поле своей деятельности -политическую сферу и грамотно применять свои знания на практике; быть хорошо образованным; знать историю (10%) - Инициативность и активность предлагать нечто новое; быть инициативным; быть деятельным (5%) - Внешний вид выглядеть опрятно; одеваться стильно; носить очки (5%) Также в единичных ассоциациях называются некоторые другие качества, в итоге в общей сложности эта группа реакций составляет 25% от общего числа (Ср. у американцев 5,4%) Сходство представлений о политиках в двух культурах отчетливо проявляется в том, что в части анти-идеала русские называют примерно те же негативные черты, что и американцы: ложь, обман избирателей, невыполнение обещаний, коррумпированность и воровство. При этом представления о status quo также как и у американцев ближе к анти-идеалу: количество реакций с негативной оценкой в этом типе предложений составляет 72% у русских (Ср. 83,6% у американцев). Однако если сопоставить результаты в рамках нескольких исследуемых ролей, то видно, что из 13 ролей в эксперименте с американцами Politician в status quo оценивался наиболее негативно, в то время как у русских более отрицательное представление, например, о Полиции – 76% негативных реакций (тогда как у американцев только 24,5%).
В целом, данные эксперимента как относительно проанализированной роли Politician, так и других включенных в эксперимент ролей, позволяют предположить, что коммуникативные стратегии воздействия, выстраиваемые с опорой на стереотипные ролевые ожидания в значительной степени одновременно должны актуализировать и ценностную составляющую социокультурных знаний аудитории. Для того чтобы проверить данную гипотезу обратимся к анализу нескольких статей и комментариев к ним с точки зрения того, как отдельные комментирующие используют стереотипные ожидания относительно роли Politician в коммуникативном взаимодействии с другими участниками дискуссии.
При рассмотрении проблемы коммуникативных стратегий в ситуации ценностного конфликта (2.6) мы приводили примеры того, как ценностная позиция говорящего влияет на выбор, в какой роли он предпочитает видеть и описывать другого человека. Однако анализ результатов нашего эксперимента, а также читательских комментариев к статьям в американских СМИ позволяет сделать вывод о том, что справедливо и обратное. Выбранная роль – как собственная, так и приписываемая оппоненту либо человеку, становящемуся предметом обсуждения – в существенной степени определяют то, на какие «фоновые» ценности будут опираться участники дискуссии.
Анализ критики действий политиков в подобных комментариях показывает, что по большей части аргументация читателей опирается именно на те аспекты анти-идеала исполнения роли, которые были выделены в нашем эксперименте. Так, одной из частотных стратегий оказывается обвинение во лжи. Например, в комментариях к статье NYT6 (141 комментарий) уже только прямые отсылки к анти-идеалу посредством слова «lie» встречаются в 12,1% случаев.
Garyhere, sequim,wa another incompetent baboon justifying a disastrous decision with more lies to protect his own ego. this guy was conned by bush, knew the information he spouted was a lie, and still allowed his soldiers to die for no good reason. he should be tried as a traitor as should bush and chaney. our democracies are a joke when our leaders can get away with this kind of malfeasance without any consequences.
При этом необходимо также учесть технические особенности написания комментариев к статье, которые позволяют другим читателям, нажав на кнопку Recommend, солидаризироваться с выраженной точкой зрения. Популярность некоторых комментариев, получающих большое количество подобных рекомендаций, дополнительно свидетельствует об успешности выбранной комментирующим аргументативной стратегии: Пр.40 NYT6:
Howie Lisnoff, Western Massachusetts The leaders of England and the U.S. will lie profusely to distort the sham that is the Iraq War. Imperialism and the greed that goes along with empire drove Bush and Blair into Iraq, not human rights or those elusive weapons of mass destruction. With huge oil reserves, Iraq was a prime target for these men who allowed war crimes to be carried out in their nations names. Hundreds of thousands have died in the two wars there. Most of the dead have been innocent civilians! Recommended 58
Одним из важных аспектов нарушения ценностных ожиданий truthfulness и honesty – это манипуляция сознанием аудитории. Утверждение, что такая манипуляция применялась, позволяет комментирующим резко критиковать как действия политиков, так и прессы, эти действия подающей под определенным углом. Зачастую сами использованные механизмы манипуляции никак не вскрываются комментирующим; он ограничивается постулированием лишь того факта, что манипуляция, ложь, искажение фактов имели место: Пр.41 NYT6: Walwyn Trezise, Dubois, Wyoming There is nothing righteous nor noble about wars of aggression. That is particularly true when the citizenry is led to support such war by intentional falsehoods and international atrocities are hidden behind a veil of rhetoric. We did not hesitate to bring to trial and to execute Nazis who performed so. We did not hesitate to punish Jefferson Davis. We owe the world the duty to treat Bush, Cheney and the rest in the as war criminals in same manner. The same holds true for Blair and Brown. Our might does not give us license to prey upon other peoples, yet we feel we can do so with impunity. Recommended 2