Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Оценка как предмет научных исследований 15
1.1. Обзор исследований в области изучения оценки 15
1.2. Теоретические основы исследования оценки
1.2.1. Определение понятия «оценка» 22
1.2.2. Классификация, структура и свойства оценки 26
1.2.3. Оценка и коннотация 31
1.3.Подходы к исследованию оценки
1.3.1. Логико-философский подход 39
1.3.2. Функционально-семантический подход 42
1.3.3. Когнитивный подход 44
1.3.4. Дискурсивный подход
1.4. Оценка и речевое воздействие 66
1.5. Вербальные и невербальные средства выражения оценки 67
Выводы по Главе 1 70
ГЛАВА 2. Формирование и функционирование оценочных средств выражения в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 73
2.1. Специфика проявления оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 73
2.2. Эксплицитные средства выражения оценки в научно публицистическом дискурсе холодной войны 82
2.3. Имплицитные средства выражения оценки в научно публицистическом дискурсе холодной войны 87
2.3.1. Цитаты как средство выражения имплицитной оценки в научно публицистическом дискурсе холодной войны 88
2.3.1.1. Эпиграф как средство выражения имплицитной оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 91
2.3.2. Аналогия как средство выражения имплицитной оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 95
2.3.3. Ирония как средство выражения имплицитной оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 99
2.3.4. Идиомы как средство выражения имплицитной оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 103
2.3.5. Аллюзия как средство выражения имплицитной оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 105
2.3.6. Метафора как средство выражения имплицитной оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 109
2.3.7. Синтаксические средства воздействия, связанные с имплицитной оценкой в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 114
2.4. Средства выражения некатегоричности высказывания в научно публицистическом дискурсе холодной войны 118
2.4.1. Аксиологические предикаты как средство снижения категоричности оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 121
2.4.2. Модальность как средство снижения категоричности оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны... 123
2.4.3. Аппроксиматоры как средство снижения категоричности оценки в научно-публицистическом дискурсе холодной войны 125
Выводы по Главе 2 127
Заключение 129
Список литературы
- Определение понятия «оценка»
- Вербальные и невербальные средства выражения оценки
- Цитаты как средство выражения имплицитной оценки в научно публицистическом дискурсе холодной войны
- Синтаксические средства воздействия, связанные с имплицитной оценкой в научно-публицистическом дискурсе холодной войны
Определение понятия «оценка»
Понятие «оценка» в специальной литературе трактуется многопланово. Несмотря на универсальность оценки как лингвистической категории и тот факт, что оценка является неотъемлемой составляющей речемыслительной деятельности человека, а также на обилие научной литературы по этой проблеме, вопрос об определении понятия «оценка» на настоящий момент является нерешенным. Хотя оценка подробно рассматривается в большом количестве работ, в трудах лишь некоторых авторов дано четкое определение этого понятия, причем различные дефиниции отражают его разные аспекты.
Как известно, проблема оценки перешла в лингвистику из логики, где оценка определяется как суждение о ценностях [Ивин 1970: 12]. Под ценностями в этой связи понимаются предметы интереса, желания, стремления и т.д. Ценности, при этом, могут быть подразделены на положительные и отрицательные, то есть оценивание объекта производится с точки зрения его положительного или отрицательного значения для субъекта [Ивин 1970: 62]. В философии под ценностями понимаются «специфически социальные определения объектов окружающего мира, выявляющие их положительные или отрицательные значения для человека и общества (благо, добро и зло, прекрасное и безобразное, заключенные в явлениях общественной жизни и природы)» [ФС 1987: 534]. Именно через философское понятие ценности считают целесообразным определять оценку как лингвистическую категорию многие современные ученые. С опорой на понятие ценности выводит свои определения ряд авторов. Р.М. Якушина понимает оценку как «отношение носителей языка к объекту, обусловленное признанием или непризнанием его ценности с точки зрения соответствия или несоответствия его качеств определенным ценностным критериям» [Якушина 2003: 11]. Л.М. Васильев полагает, что «оценка – это мнение о важности, весомости, ценности, нужности, полезности, целесообразности, эстетичности, этичности и т.д. (одним словом, о значимости) для человека того, что обозначается оценочными предикатами, обусловленное признанием или непризнанием его ценности с точки зрения соответствия или несоответствия его качеств каким-либо ценностным критериям» [Васильев 2006: 249]. В этом же ключе рассматривают оценку и другие ученые [Иванова 2007; Караулов 1987, 1999; Касьянова 1994; Ожегов 1984; Сергеева 2003].
Модель взаимоотношений между логико-философской категорией ценности и лингвистической категорией оценки предлагает И.В. Чекулай [Чекулай 2006]. В рамках философской концепции С.Ф. Анисимова И.В. Чекулай понимает ценность как «положительное значение объекта для человека с точки зрения того, насколько он способен удовлетворить какую-либо потребность, возникшую в его жизнедеятельности» [Чекулай 2006: 156]. При этом ценности как ментальные репрезентации принадлежат не только отдельному субъекту, но части языкового социума или же социуму в целом, тогда как оценка всегда существует в отдельно взятом сознании. Между субъектом и объектом, который представляет определенную ценность для данного субъекта, возникает особое отношение, которое ученый предлагает называть «ценностным». Ценностное отношение, в свою очередь, имеет свое средство выражения, т.е. оценку. Та, однако, не возникает из ценностного отношения непосредственно. Ценностное отношение подвергается определенным преобразованиям в сознании индивида, в процессе которых субъект определяет те языковые средства и речевые стратегии, которые он применит для реализации своей оценки. Этап таких трансформаций есть уровень оценочного отношения. Таким образом, в рамках логико-философского подхода И.В. Чекулаем разработан алгоритм формирования оценочного смысла «ценность – ценностное отношение – оценочное отношение – оценка».
Ряд определений подчеркивает значимость оценки для прагматической функции языка. Так, Н.Д. Арутюнова считает оценку «наиболее ярким представителем прагматического значения. Прагматическим принято называть то значение, которое слово (или высказывание) приобретает в ситуации речи» [Арутюнова 1988: 5]. Н.Е. Кузнецова и Е.В. Шевченко определяют оценку как «процесс и результат определения субъектом степени значимости объекта с учетом способности последнего удовлетворять те или иные потребности и интересы субъекта, то есть определения прагматической значимости объекта» [Кузнецова, Шевченко 2004: 71]. Давая ту или иную оценку, ее субъект пытается оказать воздействие на других участников коммуникации.
Оценка в значительной степени связана с процессом познания. Ее когнитивная сущность подчеркивается многими учеными. По мнению В.М. Богуславского, языковая оценка – это «специфическая разновидность познавательной деятельности, которая строится как на основе научных знаний, так и на фактах обыденного сознания и является осмыслением познавательного опыта той или иной национально-исторической общности людей» [Богуславский 1994]. По мнению Н.Н. Болдырева, оценка – это «единый континуум, в котором субъект взаимодействует с миром объектов» [Болдырев 2002а: 262]. Таким образом, в рамках когнитивного подхода оценка рассматривается в качестве одного из системообразующих факторов деятельности человека по категоризации и концептуализации мира.
Языковое понятие оценки получило определение и в качестве семантической категории. По утверждению Е.М. Вольф, «оценка как семантическое понятие подразумевает ценностный аспект значения языковых выражений, который может интерпретироваться как А (субъект оценки) считает, что Б (объект оценки) хороший/плохой» [Вольф 2006: 5]. По мнению Н.Д. Арутюновой, оценка является отношением, которое приписывает оцениваемому объекту определенные качества [Аспекты... 1980: 230]. Еще ряд определений подчеркивают семантический аспект понимания оценки в лингвистике. Оценка – это «отношение человека к отдельным объектам (прежде всего, к другим индивидам), их качествам, свойствам, действиям моделируемого в языке мира» [Ретунская 1996: 14]. «Лингвистическая оценка – это выражение отношения говорящего к предмету речи средствами лексико-фразеологического, словообразовательного и синтаксического уровня. Языковое содержание категории оценки представляет собой, на наш взгляд, оценочный признак, специфика которого – приписывать предмету речи признак ценностного отношения к нему субъекта» [Маркелова 1993: 16-17]. О.С. Ахманова предлагает следующее определение этого понятия: «Оценка – суждение говорящего, его отношение – одобрение или неодобрение, желание, поощрение и т.п. – как одна из основных частей стилистической коннотации» [Ахманова 2005: 305]. С.С. Хидекель и Г.Г. Кошель полагают, что оценка – это отношение носителей языка к объектам внеязыковой и языковой действительности, закрепленное в общественном сознании [Хидекель, Кошель 1981: 7]. В интерпретации Л.Б. Никитиной оценка – это положительная или отрицательная квалификация предмета мысли [Никитина 1992]. При этом, для того, чтобы выразить положительное или отрицательное отношение, необходимо иметь представление о норме или стандарте [Арутюнова 1988; Вольф 2006]. Понимать оценку «как суждение познающего субъекта о предмете, опирающееся на сравнение данного предмета с избранным эталоном», предлагается Г.Г. Кругликовой [Кругликова 1991: 81].
Вербальные и невербальные средства выражения оценки
Предмет исторического исследования коренным образом отличается от того, что изучают другие науки. В большой степени этот предмет составляют исторические персоны и их деяния, определенные формы человеческой деятельности, анализ которых должен провести исследователь. Характерным признаком этой деятельности, по замечанию британского историка Р. Коллингвуда, является их «целенаправленность», или «рефлексивность»: «Есть определенные виды актов, которые ... могут осуществиться только рефлексивно, человеком, который знает, что он намерен сделать, и потому способен, произведя намеченное действие, оценить его, сопоставив результат и намерение... Основою данного акта, на которой базируется вся его структура, оказывается определенная цель, а сам акт должен соответствовать этой цели. Рефлексивные акты – единственное, что может стать предметом истории» [Коллингвуд 1980: 296]. Таким образом, оценка изначально присуща историческому явлению, именно она и делает это явление историческим.
Следует отметить, что историк, независимо от поставленных задач и сделанных выводов, обязан начать с фактов, с того исторического наследства, которое он имеет в своем распоряжении и на основе которого строит свою работу. Однако уже на данном этапе исследования возникает вопрос, сформулированный Р. Декартом следующим образом: «История же, как бы она ни была интересна, поучительна и ценна для формирования практического отношения к жизни, не могла притязать на истину, ибо события, описываемые ею, никогда не происходили так, как она их описывала... Ведь даже самые правдивые повествования, если они не извращают и не преувеличивают значение событий, чтобы сделать чтение более занимательным, по меньшей мере, почти всегда опускают самые низменные и менее значительные подробности, в силу чего все остальное представляется не таким, каково оно в действительности» [Декарт 1950: 263]. С одной стороны, на это можно возразить, что применение специфических методов критического исследования, а также более глубокое понимание сути исторических методик решает заявленную проблему (о таком подходе как, например, у Оукшота, речь пойдет ниже). Однако следует отметить, что для человека, не владеющего навыками исторического мышления, исторические труды, в которых систематически опускаются «менее значительные подробности» какого-то одного сорта, будут иметь определенную идеологическую (в самом широком смысле этого слова) окраску, причем разную. В приведенной выше цитате следует обратить внимание еще на один момент, который касается ценности исторического знания, точнее говоря о цели, ради которой следует изучать историю. Для Декарта, например, это «формирование практического отношения к жизни». Подобные взгляды на собственный труд разделяли многие историки. Однако Г.В. Гегель во введении к «Философии истории» [Гегель 1993] писал о том, что единственным практическим уроком истории является то, что она никого и никогда ничему не научила. Это высказывание уже само может служить примером оценки. Подобные морализаторские высказывания имеют особое значение, поскольку, как справедливо отмечал Б. Кроче, «воздействие, которое идет от морали, а не от истории, казалось таким важным, что и поныне еще не изжит предрассудок, предписывающий истории нравственное, педагогическое предназначение» [Кроче 1998: 28]. Кроче выделяет такие исторические работы, а также работы, имеющие определенный тенденциозный уклон любого характера, называя их псевдоисториями. Казалось бы, такие работы, уже в силу данной им характеристики не являющиеся научным историческими исследованием, не следует и рассматривать. Однако, их количество огромно. Если отбросить все такие работы, то у нас практически не останется материала для исследования. Поэтому рассмотрим основные виды псевдоисторий, не указывая при этом специально на очевидные вещи, свидетельствующие о неизбежном наличии оценок в такого рода исторических работах. Помимо прочего, учитывать псевдоистории важно еще и потому, что многие исторические труды лишь частично подвержены таким недостаткам и исследователю нужно уметь разделять оценочные суждения различного характера.
Первый вид псевдоисторий – филологическая история, частым стремлением которой является попытка обосновать истинность письменных источников как основы исторических исследований.
Другой вид – история поэтическая, которая исходя из желания избавить филологическую критику от холодной отстраненности и привнести в нее заинтересованность, впадает в противоположную крайность, подменяя заинтересованность мысли заинтересованностью чувства, принося порой факты в жертву художественности изложения. По поводу распространенности такого подхода Кроче пишет: «Но и в наши дни было бы очень занимательно и поучительно классифицировать все виды маскировки, которой пользуются историки, имеющие репутацию самых добросовестных, чтобы дать ход собственным измышлениям: «наверное», «судя по всему», «можно сказать», «хотелось бы думать», «надо полагать», «по всей вероятности», «очевидно» и тому подобное» [Кроче 1998: 22].
Еще один вид – риторическая, или практическая, история, то есть история, ставящая перед собой определенную практическую цель: пробудить те или иные эмоции (воодушевление, раскаяние, сочувствие и т.п.), послужить развлечением или назиданием. Чтобы представить уровень распространения, а также пути преодоления описанных псевдоисторий, необходимо процитировать Кроче: «Всем примерам пример – то, что происходит в каждом из нас, когда мы рассматриваем историческую материю и время от времени замечаем, как пробуждаются в этом процессе наши симпатии или антипатии (наша поэтическая история), наши практические интересы (наша риторическая история), наши личные воспоминания (наша филологическая история); по мере того, как мысленно мы все эти формы преодолеваем, мы мало-помалу овладеваем новой, более глубокой исторической истиной. Так утверждается история, отмежевываясь от псевдоисторий и усваивая порожденные ими диалектические моменты» [Кроче 1998: 31].
История как наука начинается с метода критического отбора источников, который был образно обозначен Р. Дж. Коллингвудом как метод «ножниц и клея».
Идея этого метода заключается в следующем. Сначала историк отбирает материал (источники), который может иметь отношение к изучаемому им вопросу. Затем извлекает из собранного материала все, непосредственно относящееся к рассматриваемой им проблеме, и включает в свою собственную историю. Сообщения одних источников часто дополняют и уточняют другие и в результате описанной работы должна получаться все более точная историческая картина. Тем не менее, существует опасность развития и иной ситуации, когда сообщения источников начнут противоречить друг другу. В таком случае их необходимо примирить, объяснив возникновение противоречий. Или принимать решение об отбрасывании части материала как ложного. Возможно также, что источники не будут противоречить друг другу, но все вместе дадут совершенно неправдоподобную картину. Однако в этом последнем случае исследование нельзя считать неудачным. Оно прольет свет на качество использованных источников, даст им оценку с точки зрения проводимого исследования.
Цитаты как средство выражения имплицитной оценки в научно публицистическом дискурсе холодной войны
В ряде случаев словосочетание может состоять не из двух, а из трех составляющих, причем различные компоненты могут нести оценку противоположного знака. В такой ситуации определяющим оказывается отрицательный компонент, который передает свой отрицательный заряд всему словосочетанию. Так, например, в выражении a total triumph of dictators лексическая единица dictator относится к ингерентно отрицательным, поскольку коннотирует с жестокостью, злом, насилием, беззаконием. Это существительное доминирует в словосочетании, сообщая целому тот знак оценки, который заложен в нем самом.
Согласно словарю Merriam-Webster, лексема dictator означает: a person who rules a country with total authority and often in a cruel or brutal way, a person granted absolute emergency power; especially: one holding complete autocratic control, one ruling absolutely and often oppressively [Merriam-Webster / dictator]. Из этого следует, что она ослабит и подавит все положительные характеристики человека, данные ему ранее. Это отчетливо прослеживается в следующем предложении, в котором дается характеристика Сталина в начале холодной войны: Crafty, formidable, and to all appearances calmly purposeful, the Kremlin dictator knew what he wanted in the postwar era [Gaddis 2005b: 10]. После такой характеристики, дополнительно усиленной прилагательными сrafty и formidable, также имеющими отрицательную коннотацию, читатель уже вряд ли представит себе личность Сталина в положительном свете.
Для усиления воздействия оценочная лексика в предложении может группироваться так, что сопоставленные однородные члены усиливают и обогащают друг друга. Подбор однородных определений в предложении These were tired, overworked, aging men: in 1945, Churchill was 71 years old, Stalin had governed his country for 17 exacting years, Roosevelt his for 12 years nearly as exacting [Schlesinger 2001: 26] создает образ политиков, подошедших к пределу своих возможностей, тяготящихся, может быть, лежащей на них ответственностью и исключительной важностью вопросов, стоящих перед ними.
Эксплицитная оценка может быть дополнительно усилена средствами выражения экспрессии. Так, характеризуя противоположный лагерь, Дж. Кеннеди усиливает его резко отрицательную оценку подбором однородных определений с отрицательными аффиксами. The enemy is the communist system itself – implacable, insatiable, unceasing in its drive for world domination ... This is not a struggle for supremacy of arms alone. It is also a struggle for supremacy between two conflicting ideologies: freedom under God versus ruthless, godless tyranny [Hobsbawm 2004: 231].
Еще одним средством усиления эмоционального воздействия на реципиента, средством экспрессивного выражения эксплицитной оценки является аллитерация, понимаемая как «разновидность звукового повтора, состоящая в нагнетании одинаковых согласных звуков» [Москвин 2004: 27]. He [Дж. Кеннан] was merely an able Russian expert of the old school of diplomatic power-politics ... who saw Russia, Tsarist or Bolshevik, as a backward and barbarous society ruled by men moved by a traditional and instinctive Russian sense of insecurity , always ... responding only to the logic of force , never to reason [Hobsbawm 2004: 233].
Красивая аллитерация использована в названии одного из подзаголовков книги Р. Никсона The Real War, которая посвящена анализу советской угрозы (считавшейся автором не надуманной и очень высокой) и необходимости ее отражения. Название, о котором идет речь, недвусмысленно, кратко и емко выражает основную мысль книги и звучит следующим образом: The Danger: Defeat by Default [Nixon 1980: 43]. Аллитерация всех трех существительных дополняется аллитерацией ударных слогов в двух последних, благодаря чему, а также благодаря своей ритмичности вся фраза звучит как стихотворная строка и запоминается без каких-либо усилий. Даже если аргументы автора не окажутся достаточно убедительными, такая фраза будет периодически всплывать в памяти читателя и продолжать оказывать воздействие на его отношение к предмету книги. Глаголы также являются носителями оценочного значения. Так, критически осмысляя деятельность своих предшественников, американский историк Дж. Г. Вильсон использует глаголы, семантика которых отрицательна: These documents speak clearly and consistently: observers misunderstood the end of the Cold War, and historians have mischaracterized it [Wilson 2014: 2].
В нижеследующем примере оценка пагубного влияния войны во Вьетнаме на США передана глаголами с отрицательной коннотацией. The Vietnam war demoralized and divided the nation, amid televised scenes of riot and anti-war demonstrations; destroyed an American president; led to a universally predicted defeat and retreat after ten years... [Hobsbawm 2004: 244]. Помимо явной оценки здесь используются звуковая анафора, а также ассонанс (defeat and retreat) для экспрессивного выражения этой оценки. Интересно также отметить, как нейтральный сам по себе глагол divide приобретает яркий отрицательный оттенок при соединении с нейтральным существительным nation, поскольку результат действия, обозначенного данной глагольной лексемой, наносит ущерб ценности, которая является универсальной для любого государства, считающего себя могущественным и процветающим, а именно, его единству. В результате все выражение divided the nation получает сильную отрицательную коннотацию.
Синтаксические средства воздействия, связанные с имплицитной оценкой в научно-публицистическом дискурсе холодной войны
Оценка рассматривается как один из видов модальности [Вольф 2006: 11], а модальные дескрипторы являются одним из средств снижения категоричности оценки. К модальным дескрипторам относят словосочетания и отдельные слова, которые используются для выражения отношения сообщаемого к действительности, а также для выражения отношения сообщающего к предмету сообщения [Лапшина 1973: 164]. Установлено, что существует ограниченное количество модальных дескрипторов, которые употребляются достаточно часто в научном дискурсе. Их характерной особенностью является интердисциплинарность. Одни и те же модальные дескрипторы могут встречаться в дискурсе различных наук [Ахманова, Никитина 1965]. Использование модальных глаголов является наиболее очевидным средством снижения категоричность высказывания в англоязычном научно-публицистическом дискурсе холодной войны.
Как известно, модальный глагол can указывает на меньшую степень вероятности действия по сравнению с модальным глаголом may. Таким образом, использование глагола can имплицитно отражает менее категоричную оценку. Интересно отметить, что эти глаголы выявляют различный характер гипотетической возможности. Оценка теоретической возможности передается глаголом can, в то время как глагол may выражает оценку возможности практической.
В высказывании The Second World War had barely ended when humanity plunged into what can reasonably be regarded as a Third World War, though a very peculiar one [Hobsbawm 2004: 226] автор не навешивает ярлыки, а лишь говорит о теоретической возможности трактовки послевоенной ситуации как новой мировой войны, чем в большой степени снижает категоричность своего утверждения на формальном уровне. Он не отрицает возможность иной интерпретации событий, о чем свидетельствует выбор глагола can. Однако авторская позиция и вытекающая из нее оценка не могут ускользнуть от проницательного читателя.
Употребление модального глагола may в суждении Even then, we may detect in the Gulf War of 1991 against Iraq a belated compensation for the awful moments in 1973 and 1979 when the greatest power on the earth could find no response to a consortium of feeble Third World states which threatened to strangle its oil supplies [Hobsbawm 2004: 244] также демонстрирует стремление исследователя представить предложенную им трактовку войны в Персидском заливе 1991 года лишь как возможную, тем самым снижая категоричность своей негативной имплицитной оценки политики ведущей мировой державы в отношении стран третьего мира. Но по сравнению с предыдущим примером утверждение выглядит более категоричным благодаря выбору глагола may, а не can, указывающему на большую, нежели чисто теоретическую возможность.
Важным средством снижения категоричности служит употребление модальных глаголов в значении предположения. В предложении Theoretically, it might have been possible to consolidate a united front among the democracies while conducting negotiations with the Soviet Union about an overall settlement [Kissinger 1994: 445] автор не утверждает категорически, что оценивает некое иное развитие событий как возможное. Введя модальный глагол с гипотетическим значением, он подчеркивает, что не претендует на истинность своего мнения, снижая тем самым категоричность всего высказывания.
Анализируя взаимоотношения союзников непосредственно после победы над Германией, которые привели к началу холодной войны, исследователь не обвиняет русскую сторону в нежелании сотрудничать (такое обвинение характерно для многих западных аналитиков), но выражается более мягко: …The Russians might conceivably have misread our signals [Schlesinger 2001: 25]. Тем самым он не только избегает категорического обвинения, но перекладывает часть ответственности на вторую сторону. Запад не смог так сформулировать свои «сигналы», чтобы они были понятны и доступны для Советского Союза. Помимо прочего, здесь можно усмотреть также негативную оценку действий западных союзников, но высказанную, опять же, в весьма мягкой и некатегоричной манере.
Аппроксиматоры также являются средством достижения некатегоричности высказывания и оценки в изучаемом нами дискурсе. Под аппроксиматорами Е. М. Вольф понимает выражения, служащие для указания на приблизительность, которые подчеркивают не количественную характеристику, а выражают степень достоверности высказывания [Вольф 2006: 112].
«Говорящий как бы не решается признать свои слова адекватным отражением действительности или единственно возможной формой выражения передаваемой мысли. Поэтому он снабжает свои высказывания оговорками, стилистическими оценками и заметками. Сюда относятся такие модальные слова и словосочетания, как: буквально, так сказать, собственно говоря, коротко (откровенно) говоря, вообще говоря и т. п.» – писал В.В. Виноградов о способах выразиться лишь приблизительно [Виноградов 1972: 577]. Это утверждение справедливо и для английского языка. Как указывает Дж. Сейдок, употребление аппроксиматоров повышает достоверность высказывания [Sadock 1977]. Их употребление, безусловно, создает впечатление о продуценте информации (и оценки, в частности) как о добросовестном исследователе.
В изученном материале на английском языке основным средством аппроксимации является использования модальных наречий perhaps, possibly, probably и подобных. Выбор конкретного наречия, как правило, отражает уровень убежденности автора в истинности сделанных выводов и вынесенных оценок.
В следующих двух примерах наречия hardly и perhaps показывают существенно разный уровень истинности следующей за ними информации с точки зрения автора. Hardly any of them [речь идет о странах третьего мира] even tolerated the legal existence of local communist parties [Hobsbawm 2004: 249]. Perhaps with Reagan in mind, he promised that he would not "climb the Berlin Wall and make high-sounding pronouncements [Gaddis 2005b: 248]. В первом примере hardly свидетельствует о крайне низкой степени вероятности, почти невозможности значительной популярности коммунистических партий в странах третьего мира. Во втором примере наречие perhaps показывает большую степень уверенности автора в том, что он сообщает о своем герое. It is likely that we will be better able to understand the current international order if we understand the situation from which it arose [Lemke 1997: 25] – заявляет исследователь в начале одной из своих статей. Это утверждение, в некотором смысле, отражает общую истину о том, что познание фактов не полно без познания их причин. Тем не менее, автор считает необходимым смягчить его, употребляя модальное наречие likely. Этим он снимает печать абсолютности, оставляет возможность не соглашаться с таким методологическим принципом, чтобы не вступать в полемику по отвлеченным вопросам, а быстрее перейти непосредственно к предмету статьи.
Для аппроксимации также весьма частотно употребление наречия rather (в значении «довольно», «отчасти», «пожалуй»), употребление которого позволяет смягчить категоричность предлагаемых суждений: Their real views were either deliberately suppressed in order to maintain their positions, or the alternative (rather uncharitable) view was that they had no original or interesting views of their own [Sandle 2002а: 139].
Некатегоричность высказывания, следовательно, и вынесения оценки, является неотъемлемой особенностью научно-публицистического дискурса холодной войны. Некатегоричность выносимых оценок в будущем может позволить по новому подойти к осмыслению и переоценке некогда описанного события.