Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Теоретические основы рассмотрения средств речевого манипулирования в предвыборном дискурсе 10
1.1. Предвыборный дискурс в политическом пространстве социума 11
1.2. Феномен речевого манипулирования в дискурсивной практике общества 22
1.3. Средства и способы манипулятивного воздействия в предвыборном дискурсе 29
ГЛАВА II. Результаты анализа средств речевого манипулирования в американском предвыборном дискурсе 46
2.1. Характеристика материала исследования 48
2.2. Анализ функционирования фразеологических единиц в американском предвыборном дискурсе 53
2.3. Усиление экспрессивности и оценочности предвыборного дискурса путем трансформации фразеологических единиц 73
2.4. Фактор смеха и средства его реализации 87
2.5. Голофрастические конструкции как особый способ подачи информации 107
2.6. Системные антонимы и авторские противопоставления в американском предвыборном дискурсе 126
Заключение 164
Библиография
- Феномен речевого манипулирования в дискурсивной практике общества
- Средства и способы манипулятивного воздействия в предвыборном дискурсе
- Анализ функционирования фразеологических единиц в американском предвыборном дискурсе
- Фактор смеха и средства его реализации
Феномен речевого манипулирования в дискурсивной практике общества
Определяя сущность языка, В.И. Карасик приходит к выводу, что множество языковых характеристик можно свести к признакам языкового сознания (каким образом человек воспринимает действительность посредством языка) и коммуникативного поведения (каким образом происходит взаимовлияние людей в процессе коммуникации) [Карасик, 2009, c. 269]. Полагаем, что такое осмысление языка можно назвать психологическим, поскольку оно отходит от понимания языка как формы в сторону его содержания, непосредственно связанного с ситуацией общения, поведенческим фактором, перцепцией и апперцепцией, которые означают бессознательное восприятие действительности и зависимость ее восприятия от личного опыта, наблюдений и знаний соответственно. Подобное определение языка обнаруживается еще в работах основоположника теоретического языкознания В. фон Гумбольдта, который полагал, что умственная деятельность материализуется посредством речи и становится доступной для чувственного восприятия [Гумбольдт, 1984, с. 87]. Первым из специалистов-психологов, обратившим внимание на связь языка с мышлением, был В. Вундт. Он рассматривал эволюцию мышления в неразрывной связи с развитием языка и культуры в целом [Вундт, 1865, c. 54]. Само слово «дискурс» происходит от латинского discurro, (cu)curr, cursum, -ere, что означает «бегание в разные стороны». В связи с этим, по мнению Е.С. Кубряковой, возникло его понимание как «круговорота речи». Автор отмечает, что английское слово «discourse» и французское «discours» также имеют значение речи, беседы, что определяет его как целеполагание, осуществляемое отправителем речи, предопределяет преобладание устной формы коммуникации, которая включает в себя как диалогическую, так и монологическую речь [Кубрякова, 2005, c. 25].
В связи с существованием термина «текст» возникает вопрос о его соотношении с термином «дискурс». Большинство ученых связывают текст только с речевыми произведениями, которые представлены в письменном виде [Борботько, 2011; Тураева, 1986 и др]. В данном русле описывает текст И.Р. Гальперин, который под текстом понимает «произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» [Гальперин, 1981, с. 18]. Исходя из этого определения, автор данной работы предлагает понимать текст не как фиксированную на бумаге устную речь, всегда спонтанную, неорганизованную, непоследовательную, а как особую разновидность речетворчества, имеющую свои параметры, отличные от параметров устной речи. Первоначальное понимание дискурса было близко к пониманию текста. Одним из первых, кто придал дискурсу терминологическое значение, был Э. Бенвенист. Он считает, что язык совмещает в себе и знаковое, и символическое, следовательно, дискурс – это процесс реализации языковой системы, а результат этого процесса – текст [Бенвенист, 2002, с. 24]. Подобная трактовка двух терминов предлагается В.З. Демьянковым, который говорит, что в общих чертах текст можно охарактеризовать как предмет, в противовес дискурсу – процессу [Демьянков, 2005, c. 50]. Рассматривая наиболее распространенные дихотомии в предлагаемых лингвистами подходах к разграничению дискурса и текста, Е.И. Шейгал приходит к выводу, что связь дискурса и текста можно описать по формуле: «дискурс = текст + интерактивность + ситуативный контекст + культурный контекст» [Шейгал, 2004, c.10]. Подобную схему функционирования языка предлагает X. Трэппс-Ломэкс: 1) текст как использование языка; 2) коммуникативное событие; 3) сценарий, лежащий в основе такого события; 4) культурная схема, объясняющая такой сценарий [Trappes-Lomax, 2004, p. 135]. И. Б. Руберт выделяет в структуре дискурса как когнитивного образования три компонента, соответствующие 1) обобщенной модели референтной ситуации; 2) репрезентациям знаний о социальном контексте, с учетом которого осуществляется социальное взаимодействие посредством текстов; 3) лингвистическим знаниям (нарративным схемам построения текста и семантико синтаксическим структурам) [Руберт, 2001, с. 31]. Все вышеперечисленные модели отношений дискурса и текста коррелируют с ситуационными моделями Т. А. ван Дейка. В их основе лежат не абстрактные знания о стереотипных событиях и ситуациях – как в ментальных моделях, сценариях и фреймах, – а личностные знания носителей языка, аккумулирующие их предшествовавший индивидуальный опыт, установки и намерения, чувства и эмоции [ван Дейк, 2000, с. 9]. Таким образом, главным отличием дискурса от текста является его «осложненность», в результате которой один и тот же дискурс в разных коммуникативных ситуациях не будет воспринят идентично представителями разных культур и людьми с несовпадающим интеллектуальным уровнем, степенью образованности и жизненным опытом.
В науке о языке не существует общепринятого определения термина «дискурс». Трудность в его создании в рассогласованности основных подходов к рассмотрению дискурса в языкознании, где под дискурсом понимались предложения, объединенные в единые сущности, и собственно лингвистическим употреблением данного термина. Здесь заслуживает внимания тот факт, что еще при формальном понимании дискурса, к нему применялось такое выражение как «дискурс насилия», подразумевающее коммуникативное насилие. В этом смысле данная трактовка дискурса очень близка к проводимой в данном исследовании связи между дискурсом и манипулированием, представляющим собой вид скрытого насилия.
Средства и способы манипулятивного воздействия в предвыборном дискурсе
В данном пункте изложения ФЕ будут рассмотрены с точки зрения их способности к трансформации и как одно из средств манипулирования в предвыборном дискурсе. Фиксированный порядок слов в английском предложении обусловливает тот факт, что любое грамматически не обоснованное изменение этого порядка воспринимается как нечто неординарное, выходящее за рамки принятых норм и привлекает внимание. Тем более ярко данная особенность английского языка проявляется на примере таких устойчивых языковых образований, как фразеологические единицы. В задачи данного параграфа входит: 1) выделить наиболее частотные способы трансформаций ФЕ в изучаемом типе дискурса; 2) определить дополнительные смыслы, возникающие в результате фразеологических трансформаций. В данном диссертационном исследовании ТФЕ рассматриваются как проявление лингвокреативной функции языка и относятся к приемам языковой игры. На этом этапе исследования функционирование фразеологических трансформацией в американском предвыборном дискурсе анализируется без учета функции создания ими комического эффекта высказывания, чему будет посвящен следующий параграф. Однако при осуществлении количественного анализа наиболее частотных способов трансформаций ФЕ будут учитываться все обнаруженные ТФЕ в изучаемом типе дискурса.
Для обозначения нарушения структурно-грамматической организации высказывания во фразеологии авторы используют такие термины, как «окказиональное преобразование ФЕ» [Кунин, 1996], «деформация ФЕ» [Изотова, 2013], «трансформация ФЕ» [Киссел, 1975]. Однако анализ указанных работ позволяет сделать вывод, что данные термины синонимичны. В работе в качестве рабочего используется термин «трансформация фразеологических единиц» (далее ТФЕ). М.А. Бакина, отмечает, что общеязыковая экспрессивность ФЕ, при определенным образом организованном контексте, превращается в окказиональную экспрессивность, которую отличают высокая степень проявления и дополнительная смысловая или эмоционально-стилистическая информация [Бакина, 1980, с. 9]. Так, говоря о современных англичанах, владеющих литературным английским языком, автор практически исключает употребление ими в речи собственно идиом как банальных, стереотипных клише. Напротив, преобразованные ФЕ рассматриваются как необходимое условие живой и изящной речи [Бакина, 1980, с. 8]. Б.Н. Норман также относит ТФЕ к повседневной речевой реальности обычного человека [Норман, 2006, с. 243].
В современной лингвистической литературе существует несколько видов классификации ТФЕ [Киссел, 1975; Молотков, 1977; Шаронова, 1987; Бойченко 1993; Божко, 2015; Абдуллина, 2007; Изотова, 2013 и др.]. М.А. Бакина пишет о двух видах трансформации ФЕ: – из собственно идиомы извлекается потенциальное слово, которое начинает употребляться в новом значении, обусловленном его глобальной, идиоматический семантикой (или метаметафора) (All his decisions were formed of a cream which he skimmed off the family mind / to skim the cream off); – компоненты фразеологизма вновь приобретают конкретно-лексическое значение и перестают восприниматься как единое целое (You are pulling my leg/ I m not pulling your leg; nothing would induce me to touch your beastly leg) [Бакина, 1980, c. 14].
Г.И. Алиомарова также подразделяет ФЕ на две группы. К первой группе автор причисляет семантические преобразования, к которым относит собственно семантические преобразования, двойную актуализацию и каламбурное использование фразеологизмов. Вторая группа структурно-семантических преобразований включает окказиональные изменения ФЕ, такие, как замена компонента, расширение или сокращение компонентного состава, изменение синтаксической структуры и т.д. [Алиомарова, 2003, с. 10-11]. А.А. Изотова среди способов трансформаций ФЕ выделяет добавление компонента в состав ФЕ, усечение или изъятие одного из компонентов из состава ФЕ и подстановку или замену одного из компонентов ФЕ произвольно выбранным словом [Изотова, 2013, с. 12-13]. Таким образом, автор затрагивает только структурно-семантическую сторону фразеологических трансформаций и лишь те из них, которые уточняют смысловое содержание или усиливают экспрессивность ФЕ в пределах ее тождества. Э.Д. Головина называет структурно-семантические модификации ФЕ «дефектными» и причисляет к ним: 1) изменение морфологической структуры ФЕ; 2) искажение синтаксической структуры ФЕ; 3) неправомерное расширение состава; 4) пропуска компонента; 5) замена компонента созвучным или однокоренным словом; 6) замена компонента неоднокоренными словами; 7) замена компонента семантически сходным словом [Головина, 2003, с. 62]. А.П. Сковородников выделяет 7 разных способов авторского обновления фразеологизма, в число которых включает оба типа структурно-семантических преобразований, а также чисто семантические преобразования: 1) сокращение лексического состава ФЕ при сохранении его основного значения; 2) расширение лексического состава фразеологизма; 3) замену компонента ФЕ без сокращения или расширения его лексического состава; 4) замену всего или почти всего лексического состава фразеологизма при сохранении его модели; 5) изменение значения ФЕ в определенном контексте при сохранении лексического состава; 6) контаминацию (совмещение) в одном высказывании двух устойчивых оборотов (иногда с трансформацией их структуры); 7) трансформацию прецедентных имен собственных [Эффективное речевое общение, 2012, с. 20-21].
О.Н. Гунякина относит структурно-семантические изменения к простым приемам окказиональных преобразований ФЕ. Чисто семантические изменения автор рассматривает как осложннные приемы обыгрывания ФЕ и относит к ним: а) двойную актуализацию, целью которой является представить словосочетание как собственно ФЕ и как свободное сочетание слов и б) конвергенцию, где созданию стилистического эффекта способствуют два и более окказиональных преобразований ФЕ [Гунякина, 2005, с. 64-66].
Анализ функционирования фразеологических единиц в американском предвыборном дискурсе
И.И. Ковтунова выделяет семантический, стилистический, ритмико синтаксический и композиционный контраст [Ковтунова, 1990, c. 13-14]. В данном диссертационном исследовании контраст рассматривается на семантическом уровне его реализации посредством антонимов. Д.Н. Шмелев называет антонимами слова, которые противопоставлены по самому общему и существенному для них признаку [Шмелев, 1973, c. 131]. Как замечает Дж. Лакофф, любые противопоставляемые лексические единицы обязательно семантически сопоставимы [Lakoff, 1971, p. 132]. Н.Б. Боева-Омелечко суммирует взгляды различных исследователей антонимии в лингвистике и рассматривает ее как лингвистическую универсалию, выражающую экстралингвистическую действительность, что становится возможным благодаря семантической связи между противопоставляемыми словами [Боева-Омелечко, 2012, с. 10].
Е.А. Ващенко выделяет несколько функций контраста как средства воздействия, интерпретация которых в данной работе подвергается трансформации с целью возможности их применения в рамках предвыборного дискурса: - оценочнотрансформационная функция, когда оратор меняет негативное отношение адресата к человеку или событию на позитивное или наоборот; - коррекционная функция, когда целью оратора является не полный, а частичный отказ от сложившихся взглядов; - модальнотрансформационная функция, когда адресата убеждают в возможности осуществления того, что он считал невозможным; - функция изменения угла зрения, когда оратор заставляет адресата взглянуть на ситуацию с позиций своего оппонента и принять существующие различия в их взглядах как неизбежность; - компенсаторная функция, когда негативные представления адресата о прогнозируемой ситуации в будущем замещаются на позитивные, то есть адресат в своем воображении получает то, чего он лишен в данный момент [Ващенко, 2016, с. 8].
Границы текста, в пределах которого антонимы сохраняют актуальность, Н.Б. Боева-Омелечко ограничивает пределами диктемы – элементарной тематической единицы связной речи, которая в основном ограничивается пределами абзаца. В пределах диктемы антонимы могут быть расположены контактно, то есть входить в состав одного предложения, или располагаться в разных предложениях. Кроме того, антонимы могут располагаться в разных диктемах монологического текста, объединенных в гипердиктему или располагаться дистантно в пределах разных гипердиктем [Боева-Омелечко, 2012, с. 113-115]. В данном исследовании рассмотрены случаи антонимии в пределах одной диктемы, большинство из которых представляют собой примеры контактного расположения антонимов.
В зависимости от уровня языковой системы, антонимия может быть лексической, грамматической, лексико-грамматической и текстовой. Л.А. Новиков отмечает, что лексическая антонимия – это парадигматические отношения между лексическими единицами, имеющими противоположные значения [Новиков, 1988, с. 28]. Грамматическая антонимия выражена на уровне морфем, форм слов и т.п. В случае лексико-грамматической антонимии друг другу противопоставляются разные части речи. В работе рассматривается антонимия на всех уровнях языковой системы, однако особый интерес для данного диссертационного исследования представляет текстовая антонимия, поскольку именно в ее пределах возникают антонимы, которые разные авторы обозначают как «контекстуальные антонимы» [Седых, 1977], «индивидуально авторские антонимы» [Боева-Омелечко, 2007], «окказиональные противопоставления» [Рымарева, 2003], «психологические оппозиты» [Sapir, 1958]. Все они представляют оппозиции, которые являются таковыми только в пределах конкретного контекста, в отличие от «регулярных антонимов», которые, как пишет В.А. Иванова, представляют собой регулярно воспроизводимые в определенных синтаксических конструкциях слова с противоположной семантикой [Иванова, 1982, с. 23].
Возникновение психологических оппозитов в сознании людей Э. Сепир связывает с фактором восприятия ими явлений как противоположных [Sapir,1958, p. 133]. Н.С. Рымарева пишет, что противопоставления в контексте являются частью его коммуникативно-прагматической характеристики и тесно связаны с интенцией говорящего [Рымарева, 2003, c. 164]. Схожее видение лежит в основе данного исследования, где образование новых антонимов связано с намерениями адресанта сообщения и его способностью создать такой контекст, где две семантически связанные лексемы начнут восприниматься как противопоставления. Рассматривая антонимы, которые не входят в систему языка, мы будем считать вышеприведенные термины для их обозначения синонимичными. Однако в качестве рабочего будет взят термин «авторские противопоставления». Придерживаясь мнения о том, что этот вид антонимов образуется не столько благодаря самому контексту, сколько желанию автора противопоставить лексические единицы друг другу, то есть подчеркивает роль последнего в их создании, мы будем использовать определение «авторские». Кроме того, эти слова лишь «временно» противопоставлены друг другу и в любом другом языковом окружении теряют свою антонимичность. Поэтому мы предпочтем термин «авторские противопоставления» (далее АП) термину «авторские антонимы». Последний указывает на парадигматические отношения между двумя противопоставляемыми лексемами, тогда как «противопоставление», на наш взгляд, сохраняет возможность восприятия их как нестандартного явления (создаются автором), невоспроизводимого в любом другом языковом окружении (являются не общепринятыми антонимами, а противопоставлены друг другу здесь и сейчас).
Фактор смеха и средства его реализации
Результаты проведнного исследования позволили прийти к выводам о функционировании фразеологических единиц, трансформированных фразеологических единиц, голофрастических конструкций, некоторых других приемов языковой игры и антонимических оппозиций как средств речевого манипулирования в американском предвыборном дискурсе. Возможность управлять массовым сознанием на данном этапе развития современного общества приобретает все большую актуальность. Особенно ярко это проявляется в процессе предвыборной гонки, что обусловлено ее ограниченностью по времени и скорым видимым результатом – избранием кандидата на должность. С этой целью политики эксплуатируют в своих выступлениях средства языка, при помощи которых осуществляется речевое манипулирование адресатом с целью перестроения имплицитной картины мира последнего.
Значительное место в манипулировании массами в американском предвыборном дискурсе отводится фразеологическим единицам. Наибольшей силой воздействия обладают фразеологизмы с высокой степенью идиоматичности, что обусловлено их образностью. При помощи контекста оратор может менять коннотации фразеологических единиц в своих целях. В примерах наблюдается преобладание фразеологизмов с отрицательной коннотацией, а наиболее частые тактики, в которых они применяются, – это тактика обвинения и безличного обвинения. Несмотря на это, как показывает анализ языкового материала, одна и та же фразеологическая единица может применяться как в стратегии на повышение, так и в стратегии на понижение, что указывает на их универсальность при манипулировании адресатом.
Целью использования фразеологизмов в речи является сокрытие истинного смысла высказывания. Это достигается за счет такого свойства последних, как двусмысленность. Кроме того, важной характеристикой фразеологических единиц в предвыборном дискурсе является избежание перегрузки адресата «лишней» информацией или ее компрессия. Фразеологизмы в выступлениях ораторов часто подвергаются трансформации. Сила эффективности воздействия трансформированных фразеологических единиц обусловлена их нестандартностью, затратой больших интеллектуальных усилий для их обнаружения, что обусловливает причисление их к приемам языковой игры. Языковую игру и фразеологизмы связывают такие общие функции в коммуникации как создание двусмысленности и оживление риторики оратора, или придание ей образности. Как следствие, они дольше сохраняются в памяти, а их распознание и «правильная» интерпретация адресатом служит единению последнего с оратором, определяя их как обладателей идентичных фоновых знаний и уровня интеллекта. При этом ораторы в изучаемом типе дискурса пользуются всеми существующими типами фразеологических трансформаций и сочетают несколько из них одновременно. Подобные преобразования служат целям усиления смысловой нагрузки контекста, как положительного, так и отрицательного, и привлечения внимания адресата. Как и в ситуации с нетрансформированными фразеологизмами, в предвыборном дискурсе основная масса трансформированных фразеологических единиц негативна по смыслу. Таким образом, большинство трансформированных фразеологизмов предназначены для очернения оппонента и провоцируют отрицательные эмоции у адресата.
Одной из основных функций трансформированных фразеологизмов как приемов языковой игры в американском предвыборном дискурсе является создание комического эффекта высказывания. Несмотря на то, что правильная интерпретация трансформированной фразеологической единицы требует от адресата определенных интеллектуальных усилий, смех последнего может рассматриваться как ответная реакция и доказывает, что коммуникация состоялась, и скрытые намерения говорящего были реализованы. Наряду с данными единицами, манипулирование адресатом приемами языковой игры за счет создания комического эффекта высказывания осуществлялось с помощью паронимической аттракции, окказиональных словообразований, зевгмы, а также эффекта обманутого ожидания.
В результате исследования были выделены четыре основные функции смеха как способа манипулирования: функция обезоруживания, функция объединения, функция размежевания и функция прямого высмеивания оппонента. При этом следует разделять такие виды комического, как юмор, ирония и сарказм. Все три вида находят отражение в предвыборном дискурсе, но если юмор более характерен для функции объединения и обезоруживания и не вносит в контекст дополнительных значений, то ирония и сарказм свойственны функции размежевания и прямого высмеивания и обладают рядом дополнительных коннотаций. Большинство приемов языковой игры связано именно с целью реализации двух последних функций. Таким образом, мы можем наблюдать у кандидатов тенденцию к использованию фразеологических единиц, трансформированных фразеологизмов и других приемов языковой игры, создающих комический эффект высказывания, в целях упрека, осмеяния, дискредитации оппонента, что может быть определено как «негативная» риторика. В случае с комизмом, прибегая к данной риторике, оратор снимает с себя ответственность, поскольку имеет возможность оправдать сказанное как шутку.