«ГОСУДАРСТВА-ИЗГОИ»: КОНЦЕПТ, ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА, СТРАТЕГИИ РЕИНТЕГРАЦИИ В МИРОВОЕ СООБЩЕСТВО Орехова Валерия Дмитриевна

Содержание к диссертации

Введение

ГЛАВА 1. Теоретические основы исследования процессов изгоизации в международных отношениях 20

1.1. Генезис концепции «государств-изгоев» и ее роль во внешней политике США 20

1.2. «Государства-изгои» с позиций отдельных теоретических школ и направлений 36

1.3. Разработка стратегий в отношении «государств-изгоев» 51

ГЛАВА 2. Выстраивание отношений с «государствами-изгоями»: практический и прогностический аспекты 69

2.1. Реализация стратегий принуждения 69

2.2. Реализация стратегий вовлечения 91

2.3. Изгоизация-деизгоизация-ресоциализация: ливийский сценарий 113

2.4. Реинтеграция «государств-изгоев» в мировую политическую систему: прогностическая модель 137

Заключение 159

Список использованных источников и литературы 164

• «Государства-изгои» с позиций отдельных теоретических школ и направлений
• Разработка стратегий в отношении «государств-изгоев»
• Реализация стратегий вовлечения
• Реинтеграция «государств-изгоев» в мировую политическую систему: прогностическая модель

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Возникновение концепции «государств-изгоев»¹ обусловлено комплексом проблем глобального и регионального развития, что позволяет рассматривать ее одновременно как теоретический продукт американской внешнеполитической мысли, служащий инструментом реализации геополитических интересов США; реакцию на поведение отдельных стран, выступающих источником угроз для мирового сообщества; и, наконец, проявление несовершенств современной системы международных отношений, базирующейся скорее не на «силе права», а на «праве силы».

Изучение столь сложного и неоднозначного процесса как изгоизация имеет важное научно-теоретическое и практическое значение, поскольку дает возможность оценить разработанный в Соединенных Штатах метод стигматизации, вследствие чего крайне спорный тезис о необходимости изоляции ряда государств превратился в своего рода факт, отражающий особенности сложившегося после окончания холодной войны мирового порядка. При этом использование различных смысловых аналогов понятия «государства-изгои» («спонсоры терроризма», «реакционные режимы» и т.п.) позволяет сформировать соответствующее общественное мнение, «легитимизируя» тем самым применение жесткой силы (в трактовке Дж. Ная).

В то же время нельзя отрицать, что отдельные государства действительно нарушают нормы международного права, создавая тем самым угрозу глобальной и региональной безопасности. Необходимость реагирования на девиантное поведение обусловливает значимость стратегий выстраивания отношений с ними. Эти стратегии должны разрабатываться с учетом возможных преимуществ и недостатков их создания на национальном уровне и на площадках международных организаций; принимать во внимание последствия изгоизации и вызванных ею трансформационных процессов; предлагать модели последующей реинтеграции государств обозначенной группы в мировое сообщество. От этого во многом зависят перспективы предотвращения потенциальных и урегулирования текущих вооруженных конфликтов, как межгосударственных, так и внутренних. Данные обстоятельства актуализируют тематику диссертационного исследования.

¹ Формально концепция была сформулирована Э. Лейком, советником президента США по национальной безопасности, в 1994 г. Именно в этот период американскому правительству потребовалось системно изложить претензии к определенной группе стран (состав неоднократно менялся, но основу составили Куба, Ирак, Иран, Ливия, Сирия, КНДР). Что касается их обозначения, то в политическом дискурсе использовалось несколько некорректных с юридической точки зрения вариантов. В диссертационном исследовании взято наиболее часто встречающееся – rogue. В русском языке допустимы следующие его толкования: «жулик», «мошенник», «негодяй», но в научной и публицистической литературе прижился перевод с наибольшей экспрессивной окраской – «изгой», обладающий дополнительной коннотацией. Если не акцентировать внимание на лингвистических тонкостях, можно заключить, что общим для всех перечисленных вариантов является сильный эмоциональный компонент, превращающий их в социальную стигму и расширяющий в сознании воспринимающего субъекта границу между «цивилизованным» мировым сообществом и «заклейменным» меньшинством.

Для Российской Федерации, являющейся наряду с остальными постоянными членами Совета Безопасности ООН гарантом международной безопасности, дипломатическое урегулирование кризисов, возникающих вокруг причисляемых к «изгоям» стран, – одно из важных направлений внешней политики. Россия выступает против использования уничижительных определений в выстраивании отношений с указанными акторами, выражая уважение к их суверенитету и территориальной целостности. Региональная сопряженность с Ближним Востоком и Восточной Азией, где находятся наиболее «проблемные» государства, обеспечивает заинтересованность Москвы в их стабильности.

Разница в подходах к нейтрализации угроз глобальной и региональной безопасности зачастую становится причиной конфликтов России с Соединенными Штатами и членами ЕС, что придает дополнительную актуальность диссертационному исследованию в свете продолжающегося развертывания элементов американской системы противоракетной обороны в Восточной Европе и Азиатско-Тихоокеанском регионе, развития ракетно-ядерной программы КНДР, проведения антитеррористических операций в Сирии, Ираке и Ливии.

Степень научной разработанности темы. Научную литературу по теме диссертационного исследования можно разделить на несколько групп.

В ряде работ поведение «государств-изгоев» анализируется в контексте национальных интересов США. Такие авторы, как Р. Арт, П. Кронин, Д. Байман, М. Ваксман, М. Дойл, А. Джордж, В. Симонс, Р. Смоук, Т. Хенрик-сен, Дж. Лебович, А. Леннон, К. Айсс, Р. Литвак, А. Майлс, М. Нинчик, П. Пиллар, Р. Ротберг, Б. Рубин, М. Рубин, Д. Смит, А. Вилнер¹ и др. не ставят перед собой задачу оценить целесообразность стигматизации, то есть воспринимают ее как некую данность, отражающую геополитические реалии. Большинство перечисленных исследователей ориентированы на стратегии принуждения, рассматривая практические вопросы выстраивания отношений со стра-

¹Art R.J., Cronin P.M. The United States and Coercive Diplomacy. – Washington, 2003; Byman D., Waxman M. The Dynamics of Coercion: American Foreign Policy and the Limits of Military Might. – Cambridge University Press, 2002; Doyle M.W. Striking First: Preemption and Prevention in International Conflict. – Princeton University Press, 2011; George A.L., Simons W.E. Limits of Coercive Diplomacy. – Boulder, 1994; George A.L., Smoke R. Deterrence in American Foreign Policy: Theory and Practice. – N.Y., 1974; George A.L. Forceful Persuasion: Coercive Diplomacy as an Alternative to War. – Washington, 1991; Henriksen T.H. America and the Rogue States. – N.Y., 2012; Lebovic J.H. Deterring International Terrorism and Rogues States: US National Security Policy After 9/11. – Abingdon, 2007; Reshaping Rogue States: Preemption, Regime Change and U.S. Policy toward Iran, Iraq, and North Korea / edited by Len-non A.J., Eiss C. – Massachusets, 2004; Litwak R. Regime Change: U.S. Strategy through the Prism of 9/11. – Washington, 2007; Litwak R.S. Rogues States and U.S. Foreign Policy: Containment after the Cold War. – Baltimore, 2000; Miles A. US Foreign Policy and the Rogue State Doctrine. – Abingdon-on-Thames, 2013; Nincic M. Renegade Regimes. Confronting Deviant Behavior in World Politics. – Columbia University Press, 2007; Pillar P.R. Why America Misunderstands the World: National Experience and Roots of Misperception. – Columbia University Press, 2016; Pillar P.R. The Costs and Consequences of Managing Rogue States [Электронный ресурс] // The National Interest. – Jule 28, 2016. – Режим доступа: ; Rotberg R.I. Worst of the Worst: Dealing with Repressive and Rogue Nations. – Washington, 2008; Rubin B. The Truth about Syria. – Palgrave-MacMillan, 2007; Rubin M. Dancing With the Devil: the Perils of Engaging Rogue Regimes. – N.Y., 2014; Smith D.D. Deterring America: Rogue States and the Proliferation of Weapons of Mass Destruction. – Cambridge University Press, 2006; Wilner A.S. Deterring Rational Fanatics. – University of Pennsylvania Press, 2015.

нами, представляющими угрозу национальным интересам США и международной безопасности в целом.

Другие исследователи, среди которых В. Блум, Дж. Буэлл, Т. Де Лука, Ж. Деррида, Б. Камингс, Э. Абрахамиан, М. Ма’оз, М. Клэр, К. Престовитц, С. Чан, Н. Хомский¹, критикуют демонизацию отдельных государств и подчеркивают унилатерализм американской внешней политики.

В отдельную группу следует выделить работы, посвященные вопросу о
критериях девиантности в политике. Д. Гельденхаус, А. Гомолар² и многие обо
значенные выше исследователи отвечают на него с практической точки зрения,
выявляя логическое следствие: нарушение странами правовых норм влечет за
собой их изгоизацию. Авторы-теоретики, пытающиеся определить, кто, зачем и
каким образом устанавливает границы дозволенного поведения на междуна
родной арене, не ограничиваются тезисом о столкновении национальных инте
ресов. М. Росс, Р. Лебоу, Х. Мёльдер, А. Заракол³ полагают, что стигматизация
и последующая изгоизация являются результатом конфликта политических
идеологий, режимов и культурно-цивилизационных идентичностей, что позво
ляет изучать данные процессы не только в ракурсе реализма или либерализма,
но и с позиций конструктивизма (А. Вендт, М. Финнемор, К. Сиккник,
Дж. Чеккел⁴). Интегрировать ряд идей, предложенных различными школами и
направлениями в изучении международных отношений, наиболее успешно по
лучилось у преподавателя Йельского университета Э.Н. Саундерс⁵ и ученых
Амстердамского свободного университета – В. Вагнера, В. Вернера,

Й. Кустерманса и М. Ондерко⁶.

¹ Blum W. Rogue State: A Guide to the World’s Only Superpower. - L., 2006; De Luca Т., Buell J. Liars! Cheaters!
Evildoers! Demonization and the End of Civil Debate in American Politics. - N.Y., 2005; Derrida J. Rogues: Two Es
says on Reason. - Stanford, 2005; Cumings B., Abrahamian K, Ma'oz M. Inventing the Axis of Evil: The Truth about
North Korea, Iran, and Syria. - N.Y., 2004; Шаге M. Rogue States and Nuclear Outlaws: America’s Search for a New
Foreign Policy. - N.Y., 1995; Prestowitz СУ. Rogue Nation: American Unilateralism and the Failure of Good Inten
tions. - N.Y., 2004; Chan S. Out of Evil: New International Politics and Old Doctrines of War. - N.Y., 2005; Chomsky
N. Rogue States: The Rule of Force in World Affairs. - L., 2000; Хомский H. Создавая будущее: Оккупации, втор
жения, имперское мышление и стабильность. - М, 2015.

² Geldenhuys D. Deviant Conduct in World Politics. - N.Y., 2004; Homolar A. Rebels without a Conscience: The Evo
lution of the Rogue States Narrative in US Security Policy // European Journal of International Relations, 2011. - Vol.
17, № 4. - P. 705-727.

³ Ross M.H. Culture in Comparative Analysis // Comparative Politics: Rationality, Culture and Structure / edited by
M.I. Lichbach and Al.S. Zuckerman. - N.Y., 2009; Lebow R.N. Identity and International Relations // International Re
lations. - 2008. - Vol. 22, № 4. - P. 473-492; Mlder H. The Culture of Fear In International Politics - a Western-
Dominated International System and Its Extremist Challenges // ENDC Proceedings. - 2011. - Vol. 14. - P. 241-263;
Zarakol A. What Made the Modern World Hang Together: Socialization or Stigmatization? // International Theory. -
2014 - Vol. 6, № 2. - P. 311-332.

⁴ Wendt A. Social Theory of International Politics. - Cambridge University Press, 1999; Wendt A. Anarchy is what
States Make of it: The Social Construction of Power Politics // International Organization. - 1992. - Vol. 46, № 2. - P.
391-425; Finnemore M., Sikkink K. International Norm Dynamics and Political Change // International Organization. -
1998. - Vol. 52, № 4. - P. 887-917; Finnemore M. National Interests in International Society. - N.Y., 1996;
Checkel J. T. Why Comply? Social Learning and European Identity Change // International Organization. - 2001. - Vol.
55, № 3. - P. 553-588.

⁵ Saunders E.N. Setting Boundaries: Can International Society Exclude «Rogue States»? // International Studies Re
view. - 2006. - Vol. 8, № 1. - P. 23-53.

⁶ Deviance in International Relations ‘Rogue States’ and International Security / edited by Wagner W., Werner W.,
Onderco M. - L., 2014; Kustermans J. The Category Rogue. Paper prepared for presentation at ECPR General Confer
ence 2011 in Reykjavik, Iceland [Электронный ресурс] // European Consortium for Political research. - Режим

Не менее важны работы, ставящие своей целью анализ текущей ситуации в странах, которые переживают трансформации, запущенные процессами из-гоизации. Прежде всего, это касается Северной Кореи и Ирана¹. Отдельную подгруппу составляют работы по Ливии: в трудах Д. Вандевэлле и Ю. Ронена² отражены различные аспекты внутренней и внешней политики Ливии при М. Каддафи; работы Дж. Станика, Р. Сент-Джона, М. эль Варфалли, Т. Ниблока и Б. Дэвиса³ раскрывают зарождение и развитие американо-ливийского конфликта; в статье М. Моргана⁴ рассматривается влияние мирового финансового кризиса на характер военных интервенций НАТО и политику альянса в отношении Ливии; некоторые авторы анализируют процессы, происходящие в стране в настоящее время⁵.

Отечественные исследователи не акцентируют внимание на самой концепции⁶ и если ссылаются на нее, то используют понятие «изгой», скорее, для обозначения места государства в американской классификации (П.А. Цыганков⁷, А.Д. Богатуров⁸, E.П. Бажанов, H.E. Бажанова⁹), выступая с критикой политики Вашингтона и сложившегося мирового порядка. Исключением являются работы В.И. Бартенева¹⁰ и М.В. Харкевича¹.

доступа: ; Onderco M. Constructing Deviance in International Politics [Электронный ресурс] // European University Institute. – 2015. – Режим доступа:

¹ Barzegar K., Divsallar A. Political Rationality in Iranian Foreign Policy // The Washington Quarterly. – 2017. – Vol.
40, № 1. – P. 39-53; Fitzpatrick M. An Order of Priorities in Confronting Iran // Survival: Global Politics and Strategy.
– 2017. – Vol. 59, № 2. – P. 25-29; Hicks K.H., Dalton M.G. Deterring Iran after the Nuclear Deal: CSIS Report [Элек
тронный ресурс] // Center for Strategic and International Studies. – March 29, 2017. – Режим доступа:
; Jang S. Development and Security in International Aid
to North Korea: Commonalties and Differences among the European Union, the United States and South Korea // The
Pacific Review. – 2017. – Vol. 30, № 3 – P. 1-21; North Korea and Nuclear Weapons: Entering the New Era of Deter
rence / edited by Kim S.Ch., Cohen M.D. – Washington DC, 2017.

² Vandevalle D. A History of Modern Libya. – N.Y., 2012; Ronen Y. Qaddafi’s Libya in World Politics. – Boulder, 2008.

³ Stanik J. El Dorado Canyon: Reagan’s Undeclared War with Qaddafi. – Annapolis, 2002; St. John R.Br. Libya and the
United States, Two Centuries of Strife. – Philadelphia, 2002; El Warfally M G. Imagery and Ideology in U.S. Policy
toward Libya, 1969-1982. – Pittsburgh, 2009; Niblock T. «Pariah States» & Sanctions in the Middle East: Iraq, Libya,
Sudan. – Boulder, 2001; Davis B.L. Qaddafi, Terrorism, and the Origins of the U.S. Attack on Libya. – N.Y., 1990.

⁴ Morgan M.C. Producing New Spaces of Violence: Libya and the Changing Style of NATO Interventions after the
Global Financial Crisis // Geopolitics. – 2017. – Vol. 22, № 2. – P. 1-23.

⁵ Lacher W. Was Libya’s Collapse Predictable? // Survival: Global Politics and Strategy. – 2017. – Vol. 59, №. 2. – P.
139-152; Willcoxon G.F. Contention, Violence and Stalemate in Post-War Libya // Mediterranean Politics. – 2017. –
Vol. 22, № 1: Islamism and Social movements in North Africa, the Sahel and Beyond: Transregional and Local Per-
spectives. – P. 91-114.

⁶ См., например: Булаев О.О., Труевцев К.М. Ливия: распавшееся государство и очаг региональной напряженно
сти // Оценки и идеи. Бюллетень Института востоковедения РАН. – 2016. – Т. 1, № 9. – С. 1-12; Долгов Б.В. Фе
номен «Арабской весны» 2011-2016 гг.: причины, развитие, перспективы. Тунис, Ливия, Египет, Сирия, Алжир.
– М., 2017; Егорин А.З. Арабский Восток в борьбе за обновление (Ливия, Египет, Сирия). Хроника событий
2012-2013 гг. – М., 2014; Иран во втором десятилетии ХХI века: вызовы и перспективы / под ред. Н.М. Маме-
довой, М.М. Каменевой, И.Е. Федоровой. – М., 2016; Краснов К.Г., Юртаев В.И. Внешняя политика Ирана на
Ближнем Востоке и американская стратегия «системного сдерживания» // Вестник Российского университета
дружбы народов. Серия: Международные отношения. – 2016. – № 4. – С. 616-627.

⁷ Цыганков А.П., Цыганков П.А. Социология международных отношений: Анализ российских и западных
теорий. – М., 2006. – С. 214.

⁸ Богатуров А.Д. Лидерство и децентрализация в международной системе // Международные процессы. – 2006.
– Т. 4, № 12. – С. 10.

⁹ Бажанов Е.П., Бажанова Н.Е. Куда идет человечество? // Международные процессы. – 2009. – № 7. – С. 9.

¹⁰ Бартенев В.И. Концепция «государств-изгоев» во внешней политике США // Международные процессы. –
2009. – Т. 7, № 19. – С. 84-92; Бартенев В.И. Диалог с «государствами-изгоями» как компонент стратегии «об-

В.И. Бартенев придерживается реалистического подхода в изучении концепции «государств-изгоев». В его трактовке она является следствием «вакуума угрозы», образовавшегося после распада СССР: США посчитали себя вправе выполнять мессианскую функцию, навязывая другим странам собственные ценности в сфере общественного и государственного устройства, разграничивая тем самым цивилизованный мир и тех, кто угрожает его развитию. При этом не закрепленная в международном праве концепция не только не способствует укреплению глобальной безопасности, но и, напротив, вызывает рост конфликтного потенциала, формирует негативный имидж Соединенных Штатов, подрывая легитимность их действий. Следует отметить, что В.И. Бартенев первым из отечественных исследователей применил для обозначения данного процесса понятие «стигматизация», предложенное американским социологом Г. Беккером в работе «Аутсайдеры»². Помимо этого, российский исследователь, проанализировав планы, озвученные в ходе предвыборной кампании Б. Обамы, и реализованный впоследствии двухвекторный подход к выстраиванию отношений с «государствами-изгоями» (комбинацию вовлечения и сдерживания), определил причины, по которым достигнутые результаты не носили революционного характера на фоне политики Дж. Буша-младшего.

М.В. Харкевич делает акцент на теоретическом осмыслении особенностей «государств-изгоев». Применяя институциональный метод, исследователь доказывает отсутствие оснований для их исключения из Вестфальской политической системы и утверждает, что данные страны выполняют важную функцию – конструируют идентичность остальных, укрепляя представление о приемлемом и недопустимом поведении на международной арене.

В коллективной монографии «Асимметрия мировой системы суверенитета: зоны проблемной государственности», подготовленной учеными МГИМО, институциональный подход наряду с М.В. Харкевичем³ использует М.В. Ильин⁴, но для него «государства-изгои» – пример стран, у которых есть сложности при реализации суверенных полномочий, что не позволяет им должным образом вписаться в глобальную систему распределения общественных благ, то есть фактически они представляют собой дисфункциональные элементы.

новления американского лидерства»: риторика и практика администрации Б. Обамы // Вестник Московского университета. Серия 25: Международные отношения и мировая политика. – 2010. – № 3. – С. 117-144; Бартенев В.И. Диалог с «государствами-изгоями» как компонент стратегии «обновления американского лидерства»: риторика и практика администрации Б. Обамы (окончание) // Вестник Московского университета. Серия 25: Международные отношения и мировая политика. – 2010. – № 4. – С. 70-104.

¹ Харкевич М.В. Государства-изгои как образ «другого» в мировой политике // Полис. Политические исследо
вания. – 2009. – № 4. – С. 99-110; Харкевич М.В. Внесистемность «государств-изгоев»: реальность или ритори
ка? // Вестник РГГУ. – 2009. – № 1. – С. 183-193.

² Becker H.S. Outsiders: Studies in the Sociology of Deviance. – N.Y., 1963.

³ Харкевич М.В. Государства-изгои и международное общество // Асимметрия мировой системы суверенитета:
зоны проблемной государственности / под ред. М.В. Ильина, И.В. Кудряшовой. – М., 2011. – С. 48-64

⁴ Ильин М.В. Структурные параметры неблагополучия государств // Асимметрия мировой системы суверените
та: зоны проблемной государственности / под ред. М.В. Ильина, И.В. Кудряшовой. – М., 2011. – С. 20-47. См.
также: Ильин М.В. Пределы государственной состоятельности стран мира // Сравнительная политика. – 2011. –
№ 3. – С. 37-45.

Однако, если говорить в целом, анализ научной литературы по теме диссертационного исследования позволяет констатировать недостаточное внимание к данной проблематике в отечественном политологическом дискурсе, а также, что более важно, практически полное отсутствие работ, в которых разрабатываются модели реинтеграции «государств-изгоев» в мировую политическую систему.

Объект исследования – государства, определяемые частью мирового сообщества как «изгои».

Предмет исследования – теоретические и практические аспекты стратегий, направленных на изменение поведения так называемых «государств-изгоев» и их последующую реинтеграцию в мировое сообщество.

Цель исследования – определение на основе разработанных концептуальных подходов и политической практики оптимальной схемы реинтеграции «государств-изгоев» в мировое сообщество при минимизации негативного воздействия на их внутриполитическую стабильность и систему международной безопасности.

Достижение поставленной цели требует решения следующих исследовательских задач:

– проследить генезис концепции «государств-изгоев» и ее роль во внешней политике США;

– оценить данную концепцию с позиций отдельных теоретических школ и направлений;

– выявить возможные стратегии выстраивания отношений с «государствами-изгоями» с учетом опыта США;

– обозначить достоинства и недостатки стратегий принуждения, наиболее часто используемых Соединенными Штатами для изменения внешнеполитического курса стран, причисляемых к «изгоям»;

– рассмотреть примеры практической реализации стратегий вовлечения в отношении «государств-изгоев»;

– проанализировать сложности и противоречия процесса реинтеграции «государств-изгоев» в мировое сообщество на примере Ливии как единственной на сегодняшний день страны, сумевшей преодолеть этап изгоизации;

– спрогнозировать вероятность реинтеграции относимых к «изгоям» государств в мировую политическую систему и сделать вывод о перспективах подобной стигматизации в будущем.

Теоретико-методологическая основа исследования представлена работами ведущих зарубежных и отечественных авторов, объясняющих с позиций неореализма, институционализма, политэкономии и неомарксизма логику противостояния неравных по силе акторов, имеющих разные культурно-идеологические платформы, наборы национальных интересов, целей и средств их реализации.

Особое внимание уделено конструктивизму, позволившему рассмотреть понятие «изгой» как теоретический конструкт, имеющий субъективное наполнение, но формирующий в некоторой степени объективную реальность. Стигма, закрепленная на концептуальном уровне, с одной стороны, определяет подход Соединенных Штатов и их союзников к выстраиванию отношений с рядом государств, с другой – провоцирует тех, к кому применяется, на ответную реакцию, оказывая влияние на выбор линии поведения на международной арене.

Тезис о структурном угнетении Дж. Галтунга, грамшианская теория гегемонии и мир-системный подход оказались полезными для установления причин, по которым страны вступают в конфронтацию. В какой именно момент между ними возникают противоречия, позволила определить концепция ролей К. Холсти. На рассмотрение стратегий коррекции девиантного поведения отдельных государств повлияла теория А. Вендта о необходимости интеграции коллективных идентичностей для предотвращения конфликтов. Исследования Т. Шеллинга, А. Джорджа и Р. Смоука, ставшие классикой теории сдерживания, помогли оценить эффективность существующих способов нейтрализации угроз, исходящих от «изгоев». Концепция политических коалиций Э. Солинген была использована для анализа механизма принятия решений, определяющих поведение страны на международной арене. Теория секьюритизации, разработанная Копенгагенской школой исследований в области безопасности, оказалась полезной в понимании того, как политический истеблишмент для решения стоящих перед ним задач возводит проблему «государств-изгоев» в ранг угрозы национальной безопасности, конструирует ее в дискурсе и тем самым формирует соответствующее общественное мнение.

При написании работы для систематизации эмпирического материала использовались общелогические и общенаучные методы сравнения, описания, изучения документов. С целью раскрытия теоретического аспекта концепции «государств-изгоев» применялись методы формализации и восхождения от абстрактного к конкретному. Для выявления условий, при которых стратегии вовлечения и принуждения наиболее результативны, использовались обобщение, гипотетико-дедуктивный метод и индукция, анализ и синтез.

Рассмотрение детерминант внешней политики «изгоев» и стран, поддерживающих подобную стигматизацию, – внутренних и внешних переменных, включающих структурно-функциональные, культурно-идеологические, личностные факторы, – позволило в рамках системного подхода интерпретировать международные отношения как иерархичную структуру. Ее сетевая устойчивость достигается за счет нахождения на глобальном и региональном уровнях «центра масс», гармоничного состояния, зависящего от каждого элемента, индивидуально интерпретирующего воздействие среды и соотносящегося с остальными посредством формальных и неформальных каналов связей и режимов. Это позволило доказать, что изоляция отдельных государств не может способствовать обеспечению стабильности системы международных отноше-

ний. Прогностическая модель реинтеграции «государств-изгоев» в мировое сообщество была составлена на основе метода исторической аналогии.

Научная достоверность исследования обеспечивается использованием обширного круга источников. В первую очередь, это материалы, дающие представление о формировании внешнеполитического курса США: тексты стратегий национальной безопасности; ежегодные обращения президента к нации; стенограммы слушаний Конгресса; опубликованные документы политического комитета Стратегического командования Вооруженных сил; директивы Совета национальной безопасности; доклады Разведывательного управления Министерства обороны; выступления высших должностных лиц; информация, размещенная на сайтах Белого дома, Госдепартамента, министерств внутренней безопасности, юстиции, финансов, торговли. Особо стоит отметить работы советника президента США по национальной безопасности Э. Лейка, сформулировавшего критерии причисления государств к «изгоям».

Важными источниками являются документы и публикации международных организаций и интеграционных объединений – институтов ЕС, ООН, Африканского союза, Лиги арабских государств, Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива: резолюции, итоговые заявления, доклады экспертов, статистическая информация; соглашения об урегулирования кризисных ситуаций (в том числе Меморандум о взаимопонимании ООН и Ирака от 1998 г.; Рамочное соглашение между США и КНДР от 1994 г.; Совместный всеобъемлющий план действий Ирана и Группы 5+1 от 2015 г.); национальные нормативно-правовые акты; интервью и речи официальных лиц.

В ходе исследования поведения Ливии на международной арене и выявления причин отнесения ее к «изгоям» был проведен анализ речей М. Каддафи, а также «Зеленой книги», в которой изложены положения третьей мировой теории, ставшей идеологической основой Джамахирии.

Мемуарная литература – «Мир стал другим» Дж. Буша-старшего и Б. Скоукрофта; «Дерзость надежды» Б. Обамы; «Век обмана» М. аль-Барадеи; «Годы в большой политике» и «Встречи на перекрестках» Е.М. Примакова – использовалась для получения представления о том, как воспринимались события, связанные с реализацией концепции «государств-изгоев», политическим истеблишментом мировых держав.

Хронологические рамки исследования охватывают период с 1969 г. по настоящее время, что позволяет учесть весь комплекс причин возникновения концепции «государств-изгоев», теоретическое оформление которой пришлось на 1994 г. Выбор точки отсчета связан с революцией в Ливии и изменением ее поведения на международной арене, что вызвало осуждение ряда акторов мировой политики и заложило основы для стигматизации других стран (Ирана, Ирака, Северной Кореи, Сирии).

Научная новизна исследования заключается в разработке комплексного (трехуровневого) подхода к рассмотрению процессов изгоизации: общетеоре-

тический уровень – данный феномен рассматривается с точки зрения особенностей современной системы международных отношений; концептуально-прикладной – дает представление об американском видении мирового порядка; практический – отражает взаимодействие акторов, использующих стигму «изгой», со странами, к которым она применяется. Диссертантом сформулированы причины возникновения концепции «государств-изгоев» и впервые проведена периодизация ее становления. Предложена авторская схема поэтапной реинтеграции государств указанной группы в мировую политическую систему; определены условия эффективности стратегий, соответствующих каждому этапу.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Разработанная правительством США концепция «государств-изгоев» прошла в своем становлении и развитии несколько этапов, связанных с президентскими электоральными циклами и трансформацией подходов к обеспечению национальной безопасности. Несмотря на то, что от использования обозначенной стигмы в конечном итоге отказались, остались страны, в отношении которых продолжают действовать санкционные режимы и практикуется вмешательство с применением военной силы или угрозы ее применения.

2. Причины появления концепции «государств-изгоев» можно разделить на три группы. Политические причины: подобного рода стигматизация является способом сплочения населения перед лицом внешнего «врага», обеспечивает лояльность к проводимому правительством внутриполитическому и внешнеполитическому курсу. Идеологические причины: особенности американской идентичности, строящейся на вере в собственную исключительность и особую миссию своей страны на мировой арене, заключающуюся, прежде всего, в распространении либерально-демократических ценностей. Структурные причины: наличие в системе международных отношений государств, демонстрирующих девиантное поведение, что проявляется в нарушении режима нераспространения оружия массового уничтожения, спонсировании терроризма, вмешательстве во внутренние дела других стран вплоть до вооруженного вторжения и т.д.

3. В отношении государств, причисляемых в разное время к «изгоям», применялись пять типов стратегий: условное и безусловное вовлечение, «возвращение к исходному состоянию» (смена режима), всеобъемлющее и условное сдерживание. Перспективы урегулирования конфликта зависят от того, насколько четко обозначены требования, предъявляемые к объекту сдерживания. Однако бессмысленно делать предметом обсуждения вопросы, потенциально способные привести к смене правящей элиты. В ходе последовательного согласования позиций и признания взаимных интересов важно использовать действенные стимулы, способные укрепить авторитет власти и стать весомыми аргументами в пользу принятия непопулярных решений на внутригосударственном уровне; не отказываться от данных ранее обещаний и не искажать факты.

4. Стратегии вовлечения «государств-изгоев» в мировое сообщество устраняют структурные причины противостояния в мировой политике, что пред-

полагает формирование общих ценностей, обеспечивающих большую устойчивость конечного результата в сравнении с принуждением. В то же время изменения в культурно-идеологической сфере вызывают эрозию авторитарных режимов, поэтому не могут быть условиями сближения стран, для их реализации должны использоваться инструменты мягкой силы. Рассматриваемые стратегии целесообразно использовать на новом этапе выстраивания отношений после успешного принуждения.

5. Пример Ливии как единственной на сегодняшний день страны, сумевшей преодолеть этап изгоизации, демонстрирует сложности и противоречия процесса реинтеграции «изгоев» в мировое сообщество. С точки зрения поставленной цели (отказ от поддержки террористических организаций и программ разработки ОМУ) стратегию принуждения в отношении Джамахирии можно назвать успешной, но оценка результатов должна учитывать дальнейшее развитие страны. В 2011 г. мировое сообщество перешло к условному сдерживанию, а затем и к стратегии смены режима, не реализовав полностью потенциал вовлечения, способного привести к постепенной либерализации страны. В итоге Ливия превратилась в источник угроз региональной и глобальной безопасности.

6. Реинтеграция «государств-изгоев» в мировую политическую систему – крайне сложный и противоречивый процесс, осуществляющийся в два этапа. На первом этапе (деизгоизация) наиболее результативным оказывается принуждение (стратегия условного сдерживания) – после согласия страны соблюдать нормы международного права наступает «условное освобождение»: утрачивается стигма, прекращается осуждение ее действий на международной арене. На втором этапе (ресоциализация) государство начинает разделять доминирующие в мировом сообществе политико-правовые и экономические ценности, вследствие чего исчезает мотивация к конфронтации с другими акторами, появляется потребность расширять с ними сотрудничество. Любое отступление в этот период от стратегии вовлечения в пользу принуждения тормозит процесс реинтеграции и повышает риск негативных последствий.

7. «Изгои» – это не только результат стигматизации Соединенными Штатами государств, действующих в ущерб американским национальным интересам, но и феномен, порожденный особенностями современной системы международных отношений. Политические режимы, выступившие с критикой Вашингтона, обладают силой, несоизмеримо меньшей, чем их противник, но, тем не менее, бросают ему вызов. С этих позиций изгоизацию можно рассматривать как конкурентную борьбу общественно-политических моделей развития и представлений о должном мировом порядке. Данный контекст восприятия предполагает, что, хотя мир и становится многополярным, в структурном плане неравновесный: стигматизация означает не столько реагирование на вызовы и угрозы, сколько закрепление глобального лидерства США и их союзников. Следовательно, критика отдельных режимов, не соответствующих представлениям Соединенных Штатов о мировом порядке, будет продолжаться до тех пор,

пока не появится новый глобальный лидер, способный перестроить мировую политическую систему, придать ей импульс для развития в ином направлении

Теоретическая и практическая значимость проведенного исследования. Положения диссертационного исследования дополняют и развивают исследовательские подходы к изучению внешней политики Соединенных Штатов Америки, что имеет большое значение для выработки российской внешнеполитической стратегии и концептуальной основы российско-американских отношений. Выводы, касающиеся условий эффективности и минимизации негативных последствий применения стратегий, направленных на корректирование де-виантного поведения отдельных стран, могут быть полезны для формирования позиции Российской Федерации на площадках международных организаций. Предположения о перспективах развития этих стран и высокой вероятности аналогичной стигматизации других акторов, способных изменить установившийся глобальный баланс сил и угроз, дают представление о потенциальных сложностях в отношениях России с США и членами ЕС.

Материалы диссертации могут быть использованы в учебном процессе при разработке лекционных курсов по теории и истории международных отношений, мировой политике, внешней политике США, конфликтологии, национальной безопасности и контролю над вооружениями.

Апробация результатов исследования. Диссертация прошла

обсуждение на кафедре международных отношений и внешней политики
России федерального государственного бюджетного образовательного

учреждения высшего образования «Саратовский национальный

исследовательский государственный университет имени Н.Г. Чернышевского» и рекомендована к защите.

Основные положения и выводы исследования были представлены на следующих международных научных мероприятиях: Студенческий научный форум 2015; II и III конференции «Young Scholars’ Research in the Humanities» (г. Саратов, 2015 и 2016 гг.); XXII научная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (г. Москва, 2015 г.); LVIII, LIX, и LX конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Новый век: человек, общество, история глазами молодых» (г. Саратов, 2015, 2016 и 2017 гг.); II Съезд Российского общества политологов (г. Казань, 2016 г.).

Ряд положений диссертации апробирован при выполнении в 2015-2017 гг. исследований в рамках научного проекта «Политика Китая в отношении “государств-изгоев”», поддержанного Российским фондом фундаментальных исследований (№ 15-37-01208).

По теме диссертационного исследования опубликовано 17 статей общим объемом 7,5 п.л., в том числе 3 статьи в научных журналах, входящих в Перечень ВАК Министерства образования и науки Российской Федерации, а также монография объемом 11,2 п.л. в соавторстве с И.И. Арсентьевой (авторское участие – 50 %).

«Государства-изгои» с позиций отдельных теоретических школ и направлений

Человечество знает множество примеров, когда отдельные страны, отстаивая национальные интересы, вставали в оппозицию мировому сообществу. В частности, этот этап прошли большевистская Россия, а затем и СССР в предвоенный период, Веймарская Республика и нацистская Германия, по отношению к которой в 1942 г. в статье The Los Angeles Times впервые было использовано понятие «государство-изгой» (rogue state)1. Примечательно, что в других публикациях времен Второй мировой войны встречалось в основном более корректное «государство вне закона» (an outlaw state), подразумевающее нарушение сложившейся после создания Лиги Наций международной правовой системы. Однако подобные обозначения применялись для усиления эмоционального воздействия на целевую аудиторию исключительно в публицистике. Концептуальное же оформление происходило поэтапно в последней четверти ХХ столетия.

В 1970-е гг. «изгоями»/«париями» считались диктаторские репрессивные режимы Пол Пота и Иди Амина. В 1979 г. в редакторской колонке The Washington Post в связи с интервенцией Вьетнама в Камбоджу был поднят провокационный вопрос о соотношении принципа национального суверенитета и обязанности государства защищать своих граждан, а также сделан вывод, что в отдельных случаях целесообразно международное вмешательство2.

В тот период стигма «изгой» обладала также и вторым смыслом, позволяющим применить ее к ряду прозападных участников международных отношений – Израилю, ЮАР, Тайваню и Южной Корее, которые образовы вали, по выражению The New York Times, «ядерный клуб маргиналов»1. Каждое из них, будучи дипломатически изолированным в соответствующем регионе, доказывало соседям право на существование, работая над созданием оружия массового уничтожения (ОМУ)2. Однако подобного рода обозначение никогда официально не использовалось администрацией Дж. Картера. Перенос акцента с внутренней политики государства на проявления внешнеполитической активности произошел в 1980-е гг.

В июле 1985 г., перечисляя членов «корпорации убийц», Р. Рейган назвал Иран, Ливию, Северную Корею, Кубу и Никарагуа3, мотивируя это тем, что осуществляемая ими на правительственном уровне поддержка террористических организаций и желание иметь собственное ядерное оружие представляют угрозу для американской нации. В то же время в список «спонсоров терроризма», впервые составленный Госдепартаментом США 29 декабря 1979 г., входили за исключением Ливии совсем другие страны: Южный Йемен, Ирак и Сирия4.

Дж. Буш-старший, комментируя в августе 1990 г. вторжение Ирака в Кувейт, обозначил как угрозу глобального масштаба «предательские режимы» (renegade regimes), в отношении которых допустимо использование военной силы5. Администрация У. Клинтона не отказалась от риторики республикан цев. Презентуя в Аспене в декабре 1993 г. инициативу по борьбе с распро странением ОМУ, президент отметил, что новым типом угроз станет попада ние ядерных устройств в руки террористов или «государств-изгоев»1, к которым он в своей речи на международном собрании европейских лидеров в Брюсселе в январе 1994 г. причислил Иран и Ливию2. В октябре того же года госсекретарь У. Кристофер, выступая в Джорджтаунском университете на тему проблемы мира на Ближнем Востоке, неоднократно называл «изгоями» Иран и Ирак.

Таким образом, перечень стран в заявлениях американских политических лидеров постоянно менялся до тех пор, пока не получил свое концептуальное оформление в разработках Э. Лейка, советника президента США по национальной безопасности. В сентябре 1993 г. он заявил, что в случае, если Северная Корея и подобные самоизолировавшиеся от мирового сообщества «реакционные страны» (backlash states), спонсирующие терроризм и участвующие в трафике ОМУ, будут продолжать проявлять агрессию, Соединенные Штаты должны решительно отразить ее в одностороннем порядке3.

В статье, опубликованной в журнале Foreign Affairs в марте 1994 г., Э. Лейк развил тему, добавив к указанным ранее обвинениям новые пункты. По его мнению, все «реакционные режимы» (Куба, Северная Корея, Иран, Ирак, Ливия) управляются небольшими группами приверженцев радикальной идеологии, отрицающими участие широких слоев населения в политической жизни общества и подавляющими права и свободы собственных граждан с целью предотвращения попыток свержения созданных ими режимов

Разработка стратегий в отношении «государств-изгоев»

Основные тезисы реалистического вовлечения были изложены в 2001 г. профессором Стэнфордского университета М. Макфолом1, впоследствии ставшим послом США в РФ (2012-2014). Он обосновал бессмысленность возвращения к военному сдерживанию и одновременно стремление к стратегическому партнерству с Россией. Его план рассчитан на отдаленную перспективу с целью устранения напряженности в двусторонних отношениях с тем, кто уже не враг Соединенным Штатам, но и не союзник (исторические примеры – Германия и Япония после Второй мировой войны), и в этом перекликается с экономическим вовлечением.

Американские исследователи М. Кахлер и С. Кастнер дают следующее определение экономического вовлечения: «политика сознательного расширения экономических связей с противником ради изменения его поведения и улучшения двусторонних политических отношений»2. Цена открытого противостояния автоматически возрастает за счет необходимости снизить достигнутый уровень сотрудничества и становится дополнительным аргументом против начала межгосударственного конфликта. Взаимная выгода может запустить процессы трансформации сначала национальной экономики, а затем и политической системы страны-объекта вовлечения.

М. Кахлер и С. Кастнер выделяют вовлечение условное, по принципу «уступка за уступку», и безусловное, эксплуатирующее возникающую взаимозависимость в целях сдерживания или эрозии режима страны-объекта. В первом случае легче достичь желаемого, если инициатор вовлечения не демократия, так как компании (в широком смысле – избиратели) будут всегда настроены против правительства, ограничивающего их коммерческую активность. Во втором случае результата удастся добиться быстрее, если страна-объект в большей степени экономически зависит от вовлечения инициатора, чем он сам, и является демократией, для которой по определению приоритетом всегда остается обеспечение населения общественными благами. В третьем случае от инициатора требуется большое терпение, и проводимая им политика сможет принести свои плоды только при неизменности курса, то есть должна стать предметом консенсуса элит. Для объектов с авторитарными режимами этот процесс может затянуться, потому что ради выживания они способны разорвать экономическое сотрудничество.

Р. Хаас и М. О Салливан считают, что разделение на условное и безусловное вовлечение проявляется не только в экономической, но и в других сферах межгосударственных отношений. В частности, они подчеркивают влияние культурных связей, способствующих постепенному изменению поведения страны-объекта1.

Итак, в большинстве работ, посвященных выработке стратегий в отношении «нарушителей мирового порядка», делается акцент на принуждение или вовлечение. Однако, как справедливо отмечает А. Джордж, они представляют собой лишь теоретические концепты, не существующие на практике в чистом виде2. В случае выстраивания отношений с «государствами-изгоями» конечной целью должна стать их ресоциализация, выражающаяся в соблюдении норм международного права. Для этого, по мнению Р. Литвака, необходимы проработанные комбинированные стратегии, приобретающие индивидуальное наполнение в зависимости от ряда факторов: истории государства, характера режима, официально декларируемых целей и идеологии, возможностей, особенностей внутренней и внешней политики, международного окружения.

При этом Р. Литвак полагает, что за основу следует брать принуждение. Дж. Лебович считает, оно эффективно, когда исходящая от актора угро-1 Haass R.N., O Sullivan M.L. Engaging Problem Countries [Электронный ресурс] // Brookings. – 2000. – Режим доступа: https://www.brookings.edu/research/engaging-problem-countries/ за очевидна, стороны конфликта знают, где проходит граница дозволенного в двусторонних отношениях, противники осведомлены о целях друг друга, компромисс возможен, а мотивация перейти к открытому столкновению минимальна1. В противном случае на передний план выходят психологические аспекты: к примеру, оборонительные действия могут быть восприняты другой стороной как проявление агрессии; способствовать росту недопонимания, появлению ложной видимости связи между несколькими событиями.

Включая элементы вовлечения, Р. Литвак комбинирует три типовых стратегии дифференцированного принуждения: возвращение к исходному состоянию (rollback), всеобъемлющее сдерживание, условное сдерживание2.

Термин «rollback» впервые был использован во время предвыборной кампании 1952 г. администрацией Г. Трумэна, обвиняемой в пассивном внешнеполитическом курсе, невозможности «оттеснить» сферу влияния СССР и тем самым «освободить» Восточную Европу. На волне июньского кризиса в ГДР Совет национальной безопасности США предложил план действий в Директиве NSC-158 от 29 июня 1953 г.3 Подчеркивалась необходимость вести подрывную работу в странах-сателлитах Советского Союза, способствовать нестабильности, организовывать антиправительственные выступления. Впоследствии тема ненасильственной смены режима активно эксплуатировалась в отношении «изгоев» («доктрина Рейгана»4).

Реализация стратегий вовлечения

Л. Джонс, проанализировав современную научную полемику вокруг условий эффективности экономических санкций, выделил несколько основных подходов к рассмотрению данного вопроса: либеральный, институциональный, неовеберовский и теорию общественного выбора. Все они, так или иначе, сводятся к противопоставлению общества и государства, различных групп интересов и политических элит, используют скрытый конфликтный потенциал для создания рецепта наиболее действенного принуждения1.

С целью повышения социального недовольства, способного повлиять на изменение курса правительства, оптимально применять торговые санкции. Однако подобная логика не всегда справедлива; в этом можно убедиться на примере Ирака – страны, чей бюджет напрямую зависит от экспорта энергоносителей. Эмбарго на нефтяные поставки вызвало стремительное обнищание населения: оно, хотя и спровоцировало массовое восстание шиитов в 1991 г., было жестоко подавлено С. Хуссейном, не отказавшимся от программ создания ОМУ2. Продолжительный гуманитарный кризис привел к возникновению тупиковой ситуации, когда ослабление санкций стало бы для Багдада неверным сигналом – вынужденной уступкой.

Еще один яркий пример – КНДР. Оценивая причины низкой результативности санкций в отношении Северной Кореи, одни эксперты считают их недостаточно суровыми. Другие, наоборот, утверждают, что главная проблема заключается в непоследовательной реализации стратегии вовлечения – невыполнении обязательств, выступающих позитивными стимулами конструктивного взаимодействия. Здесь возникает вопрос об общей восприимчивости Пхеньяна к внешнеэкономическому влиянию, отражающемуся на уровне жизни населения. Исследователи С. Хаггард и М. Нуланд пришли к выводу, что, предпринимая в период кризисов тактические шаги, свидетель ствующие лишь о готовности к частичной либерализации торговли и предпринимательства, Северная Корея демонстрирует благодаря авторитарному режиму свою устойчивость и способность пережить масштабные социальные потрясения (даже голод, сокративший население, по разным оценкам, на миллион человек).

Если воздействовать непосредственно на политическую элиту, то понадобятся целевые санкции, подчеркивающие несогласие мирового сообщества с легитимностью власти в той или иной стране (замораживание частных активов за рубежом, запрет на поездки). Они призваны произвести психологический эффект – ухудшение личного благосостояния должно вызвать трансформацию восприятия проблемы отдельными личностями, занимающими ключевые государственные посты, склонить их к сотрудничеству. Но на практике в большинстве случаев этого не происходит. Данный подход является упрощенным, поскольку не уделяет должного внимания другим социально-политическим факторам, связанным с процессом принятия решений. По мнению Х. Портелли, «нет социальной системы, в которой консенсус служил бы единственной основой гегемонии, как нет и государства, в котором одна и та же социальная группа могла бы долгое время поддерживать свое лидерство исключительно путем принуждения»1. Соответственно, нужно учитывать неоднородную структуру правящих кругов.

Э. Солинген предложила концепцию политических коалиций, объединяющих представителей различных институтов (армии, бизнеса, бюрократии и т.д.) и ориентирующихся на противоположные модели функционирования национальной экономики: протекционизм и импортозамещение, с одной стороны, активное участие в системе мирового хозяйства, с другой. Только секторальные санкции способны изменить баланс сил между отстаивающими их «интроспективной» и «экстроспективной» элитами. Однако не во всех стра нах подобное разделение есть1. Например, в КНДР интеграция в мировой рынок пошатнет положение северокорейского истеблишмента, поскольку лишит его монопольного контроля над информационными, финансовыми и товарными потоками, соответственно, самому Пхеньяну, как это ни парадоксально, санкции более выгодны, чем их отмена в рамках стратегии вовлечения.

Безусловно, отказ от экономических мер принуждения представляет собой примирительный жест и на какой-то период может снизить напряженность в отношениях между странами, однако, если «государству-изгою» не выдвигаются встречные условия, односторонние уступки могут быть восприняты как доказательство правильности его внешнеполитического курса.

И, наконец, согласно шестому тезису Б. Джентлсона, превентивная дипломатия должна предусматривать широкое участие мирового сообщества.

Примером здесь являются несколько этапов вовлечения, реализованных Европейским Союзом в отношении Ирана. Первый, «критический диалог», длился с 1992 г. по 1997 г., второй, «всесторонний диалог», – с 1998 г. по 2002 г., третьим был период, когда действовал переговорный механизм «евротройка», четвертым – формат переговоров «5+1». ЕС постепенно сужал радиус обсуждаемых проблем, сконцентрировавшись в итоге на нераспространении ядерного оружия. Контакты с террористами, нарушения прав и свобод человека, организация политических убийств исчезли из приоритетных пунктов повестки дня в диалоге с ИРИ

Реинтеграция «государств-изгоев» в мировую политическую систему: прогностическая модель

Согласно исследованию К. Меса-Лаго и Й. Перез-Лопез, с 1959 г. на Кубе завершилось семь циклов экономической политики, представляющих собой маятниковое движение между коммунистическим «идеализмом» и ры-ночно ориентированным «прагматизмом»3. Восьмой этап начался в 2007 г. с проведения серьезных структурных реформ, направленных на развитие частного предпринимательства и сектора услуг. Этот процесс, по мнению экспертов, уже невозможно повернуть вспять, следовательно, высока вероятность, что еще до 2030 г. на Острове Свободы начнется перестройка.

Таким образом, процесс встраивания «государств-изгоев» в мировую политическую систему проходит в две стадии. На первом после выполнения норм международного права, обеспечивающих региональную и глобальную безопасность, следует деизгоизация, понимаемая не в буквальном смысле как утрата стигмы (не используемой в дискурсе американских высших должностных лиц после окончания президентского срока Дж. Буша-младшего), а как «условное освобождение». Этот механизм с позиций теории секьюрити-1 Новая Куба: партийная революция и неспешные реформы [Электронный ресурс] // Независимая газета. – 21.06.2016. – Режим доступа: зации проанализировал М. Ондерко, описавший, как политический истеблишмент для решения стоящих перед ним задач возводит проблему в ранг угрозы национальной безопасности, конструирует ее в дискурсе и тем самым формирует общественное мнение (изгоизация). Обратный процесс происходит по той же схеме. Сначала в отношении страны перестают применять указанную стигму, продолжая при этом осуждать совершенные ею действия, затем создают новый статус.

Так, в 2002 г. британский министр по делам Ближнего Востока М. О Брайен во время первого после двадцатилетнего перерыва официального визита в Джамахирию утверждал: «Ливия перестает быть парией и движется в сторону вовлечения в мировое сообщество»1. В 2003 г. Дж. Буш выразил поддержку инициативе М. Каддафи прекратить разработку ОМУ, оценив ее как «мудрый и ответственный выбор», укрепляющий международную безопасность2 и открывающий для СНЛАД возможность занять свое место в мировом сообществе и со временем улучшить отношения с США3. Последней цитатой в этом ряду стоит заявление, сделанное в 2004 г. главой внешнеполитического ведомства Великобритании Дж. Стро: «Ливию всегда считали хорошей страной. Сожалеем, что были трудности в отношениях… и ждем, когда они останутся в прошлом»4. Потепление общего тона высказываний должностных лиц строилось по схеме: отказ от обвинений, поощрение, при знание, одобрение (на фоне муссирования темы взаимозависимости двух глобальных угроз – терроризма и распространения ОМУ).

На втором этапе в результате вовлечения и развития экономического сотрудничества с другими заинтересованными акторами происходит ресоци-ализация, логика которой по мере углубления интеграции в мировой рынок диктует постепенный отказ от политики самоизоляции, естественной для авторитарных режимов, опирающихся на идеологии, отличные от доминирующего евро-атлантического либерализма. Поэтому участок CD становится испытанием на прочность всего общественного устройства страны – для адаптации требуется определенная гибкость.

Важную роль играет структура правящей элиты, которая не должна замыкаться на одной семье, фактически, передающей власть по наследству, и ее ближайшем окружении, как, например, в Северной Корее1. Второй тезис напрямую связан с теорией Э. Солинген, занимавшейся проведением сравнительных региональных исследований. Она пришла к вы воду о том, что в каждом регионе устанавливается определенное соотноше ние двух типов внутриполитических коалиций. «Экстраспективные» круги объединяют тех, кто получает выгоду от увеличения объемов внешней тор говли за счет экспорта готовой продукции, поэтому стремятся к экономиче ской открытости, заинтересованы в привлечении иностранных инвестиций, высококвалифицированных специалистах, прозрачности бюрократических процедур, связанных с организацией и ведением бизнеса. «Интраспективная» элита, наоборот, считает для себя угрозой интернационализацию, так как ориентирована преимущественно на внутреннее потребление, опасается кон куренции, поддерживает протекционизм, выступает за импортозамещение, объединяет чиновников, генералитет, представителей военно промышленного комплекса. Регионы, в которых преобладают «экстраспе кивные коалиции», более устойчивы и, по мнению Э. Солинген, образуют зоны мира, как, например, в Восточной Азии (за исключением КНДР).

Иран удовлетворяет двум приведенным выше требованиям, соответственно, у него больше всего шансов на успешную ресоциализацию – сохранение теократического режима и преодоление отрезка CD без серьезных социальных потрясений. Тем не менее, прохождение через точку D (исключение антиамериканизма и полная нормализация отношений с США) маловероятно до тех пор, пока рахбаром остается Али Хаменеи. С этой точки зрения, перспектив больше у Кубы, но уязвимость ее социалистического строя возрастет после 2018 г.

Гавана начнет активно проводить внутренние реформы, но, не имея развитого промышленного производства и богатых природных ресурсов, скорее всего, сделает ставку на туристический сектор, возрождение мелкого и среднего предпринимательства, привлечение зарубежных инвестиций. Снятие Соединенными Штатами блокады может привести к неконтролируемым изменениям, так как национальная экономика, не имеющая адекватной институциональной и инфраструктурной основы, не способна выдержать поток иностранных товаров и капиталов, поэтому кубинцы хотят постепенных реформ – без разрушения всей государственной системы. Им важно сохранить достигнутые результаты в сфере образования, здравоохранения, социальной поддержки населения; историческое наследие и культурную идентичность, созданную во многом благодаря влиянию идей революции 1959 г.