Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Язык как динамическая система 11
1.1. Значение структуры слова как знака и системы языка для процесса познания 11
1.2 Язык как развивающаяся система и социокультурный феномен 29
1.3. Язык и логика 37
Глава 2. Взаимосвязь языка и мышления 50
2.1. Исторический и этноспецифический характер языка и мышления 50
2.2. Учение В. Гумбольдта и его роль в формировании философии языка А. А.Потебни 68
2.3. Язык и мышление в структуре личности 90
2.4. Поэтический характер языка и поэтическое творчество как базис мышления 114
Глава 3. Язык, поэзия и культура 134
3.1. Фольклор как отражение мифологического видения мира 134
3.2. Поэтическое творчество в системе культуры 156
3.3. Взгляды А.А. Потебни на художественное творчество в контексте русской философской мысли 173
Заключение 191
Библиографический список использованной литературы 194
- Язык как развивающаяся система и социокультурный феномен
- Учение В. Гумбольдта и его роль в формировании философии языка А. А.Потебни
- Поэтический характер языка и поэтическое творчество как базис мышления
- Поэтическое творчество в системе культуры
Введение к работе
Актуальность исследования. Анализ историко-философского наследия мыслителей прошлого - есть ни что иное как ключ к глубокому осмыслению наработанного веками творческого опыта и прогнозированию перспектив дальнейшего развития философской мысли И в этом смысле интерес в нашем исследовании к языковой проблематике с дальнейшим поиском наиболее оптимальных ее решений представляется актуальным и своевременным
До сих пор наследие А А Потебни не являлось объектом, собственно, философского исследования, как и сам языковой феномен - предметом рефлексии в структуре философского знания как, например проблематика определения в обществе места человека - носителя этого феномена А между тем, одна из величайших заслуг А А Потебни состоит именно в том, что он принес на отечественную научную ниву философию языка, разработанную признанным немецким классиком В Гумбольдтом, попытавшись применить его языковую концепцию, обращенную к естественным, незатронутым нормативизацией, формам бытования языка, к фактическому материалу русского языка
Решение проблемы философии языка требует повторного соприкосновения с традициями метафизических воззрений на мир как на нечто целое с характерным для него единым праязыком и, лишь много позже, в синтезе и размежевании мировых языковых практик это решение обретает оттенок новой языковой философии
Определение места А А Потебни именно как философа в общегуманитарном контексте требует обращения к особенностям эпохального развития и национальному своеобразию творчества исследователя, иначе говоря, - к тематическому наполнению философского дискурса второй половины XIX века с характерными для него выявлением истоков природы русской культуры и ее принципиальных отличий, прежде всего, от культуры западной, спорами славянофилов и западников о месте России и славян в общей картине мира и русской культуры среди других мировых культур Для решения столь актуальной задачи необходим компаративный подход к исследованиям существующих языковых концепций, выработанных
как в российских, так и зарубежных философских кругах второй половины XIX века, с учетом не только их содержания, но и степени влияния друг на друга
Современное общество при всем своем многообразии отличительных черт как в языковых формах, так и формах видения и концептуализации мира, между тем, страдает одной глубоко укоренившейся проблемой нравственного характера - "падением языковых форм", о которой предупреждал еще Л Витгенштейн и с тревогой писал Ф И Буслаев '
В сегодняшнем обществе в атмосфере всеобщего духовного брожения встает и другая наисущественнейшая задача - возврата и повторного соприкосновения с глубинным содержанием наших национальных традиций и духовных начал с характерной только для них яркой, уникальной, ни на что другое не похожей русской менталыюстью, задача с одной лишь единственной целью - тщательного переосмысления места и роли русского языка в общей языковой мозаике мира и, собственно, самого Российского государства, в мировом сообществе
Иными словами, через философию концептов наследия А А Потебни в данном исследовании осуществляется, в том числе, и попытка решения актуальной, далеко ненадуманной, двуединой задачи современности -сохранение для будущих поколений целостного национального языкового потенциала и российской национальной и культурной аффилиации, зримой через призму перефразированного знаменитого потебнианского принципа в языкознании - "познание нами самими в глобальном мире себя же"2
Степень разработанности темы. Стоит отметить, что в современной философской литературе исследования наследия А А Потебни как философского, на сегодняшний день практически отсутствуют
Пожалуй, единственными работами, в которых сделана попытка рассмотреть, хотя и предельно кратко, философские взгляды А А Потебни, являются монография НИ Безлепкина3, представляющая философские взгляды русских мыслителей на феномен языка, и диссертационное иссле-
1 Витгенштейн Л Философские исследования / Языки как образ мира // Сост
К Королев М, 2003 С 224-225, Буслаев Ф И Историческая грамматика русского
языка М, 1959 С 267
2 Потебня А А Из записок по русской грамматике В 4т М, 1958 Т 1 С 66
3 См Безлепкин Н И Философия языка в России 2-е изд СПб , 2002
дование А И Колодной1, посвященное мировоззренческим концептам русского ученого Однако работа Н И Безлепкина имеет обзорный характер, и многие важные детали концепции А А Потебни в ней не представлены, диссертация же А И Колодной достаточно жестко привязана к лингвистическому учению мыслителя и потому не дает полного представления о А А Потебне как о философе
Филологической концепции А А Потебни посвящен ряд научных трудов На эту тему представлено несколько диссертаций, в которых рассматриваются различные аспекты научной деятельности А А Потебни как филолога и фольклориста В частности, хочется отметить диссертацию В С Бобковой2, где основной акцент сделан на фольклористическом учении А А Потебни и изучены взгляды его на народное творчество, на присущие этому виду творчества особенности и закономерности К этой работе близка по теме и другая диссертация - исследование Н К Дмитриенко3, в которой также рассматривается фольклористическая проблематика, но здесь акцент сделан на фольклоре как форме, собственно, словесного искусства, и анализ учения А А Потебни проведен в ней с целью выявления его взглядов на художественное творчество в целом Психологические воззрения А А Потебни рассматриваются в их связи с его учением о языке в диссертации М А Мацейкива4
Довольно интересна также работа Л А Булаховского5, в которой предпринята попытка систематизировать воззрения А А Потебни на основные филологические проблемы, раскрытые мыслителем в своих исследованиях
1 См Колодная А И Мировоззрение А А Потебни и некоторые философские
вопросы его лингвистической концепции Автореф дис канд филос наук 09 00 03
М.1967
2 См Бобкова ВС А А Потебня как фольклорист Автореф дис
канд филолог наук 10 00 00 Киев 1940
3 См Дмитриенко Н К Теория народной словесности как направление отечест
венной филологической науки 60-80-х гг XJX века (фольклористические труды
А А Потебни) Автореф дис канд филолог наук 10 00 00 Киев, 1983
4 См Мацейкив М А Психологические воззрения А А Потебни Автореф дис
канд психолог наук 19 00 00 Киев, 1987
5 См Булаховский Л А Александр Афанасьевич Потебня (к шестидесятилетию
со дня смерти) Киев, 1952
Среди других достойных упоминания работ стоит отметить монографии О П Преснякова1 В первой из них автор сосредоточивается на становлении мировоззрения Потебни как филолога, его связи с русской и западной филологией второй половины XIX века, указывая на те влияния, которые испытал выдающийся русский мыслитель со стороны учений В Гумбольдта, Г Штейнталя, и других Вторая книга посвящена теории словесности и словесного творчества, разработанной А А Потебней
Исключительно интересной и содержательной представляется работа С И Сухих2, в которой рассматриваются проблемы, связанные с теорией художественного творчества, эстетическими концепциями и взглядами, развивавшимися в западной и русской филологии и эстетике
Особое место в литературе о А А Потебне занимает сборник тезисов всесоюзной научной конференции "А А Потебня - исследователь славянских взаимосвязей"3, прошедшей в Харькове в октябре 1991 года Неизбежный недостаток любых текстов такого рода - это их отрывочность, фрагментарность, бессистемность и относительная краткость, что совершенно естественно, ибо невозможно в сжатой форме достаточно подробно рассмотреть в статье даже мелкую, частную философскую или филологическую проблему Но у подобных текстов есть и несомненное достоинство - широта и разносторонность охвата, позволяющая оценить самые различные аспекты мировоззрения того мыслителя, учению которого посвящена конференция Вышеназванный сборник представляет весьма значительный интерес для уяснения себе главных особенностей взглядов А.А Потебни, в том числе и философских, так как открывается разделом о воззрениях этого мыслителя на философию языка и его позициям по ряду философских проблем языкознания
Обращают на себя внимание и общие работы по истории языкознания авторов Н А Кондрашова4 и В В Виноградова5, в которых А А Потебня рассматривается в ряду других филологов Недостатком таких трудов является неизбежный для них обзорный характер, так как сама специфика
1 См Пресняков О П А А Потебня и русское литературоведение конца XIX -
начала XX века Саратов, 1978, Поэтика познания и творчества Теория словесности
А А Потебни М , 1980
2 См Сухих С И Теоретическая поэтика А А Потебни Нижний Новгород, 2001
3 См Потебня А А - исследователь славянских взаимосвязей Тезисы Всесоюз
науч конф (октябрь 1991 г) В 2ч Харьков, 1991 Ч 2
4 См Кондратов Н А История лингвистических учений М , 2004
5 См Виноградов В В История русских лингвистических учений М,1978
этого типа работ позволяет лишь тезисно изложить основные положения исследуемых концепций Достоинство же в том, что рассматриваемые концепции показаны в их взаимосвязях и развитии языкознания в тот или иной период истории, что позволяет определить место данной концепции в ряду других Цель и задачи работы. Анализируя научное наследие А.А Потебни, автор выявляет и систематизирует философские взгляды русского мыслителя на феномен языка, проблему человека как носителя языка и культуры, природу творчества личности и общества, с целью определения места разработанных концепций А А Потебни в общем философском контексте, в полемике со славянофилами и представителями русского демократического крыла и оценки привнесенного им в философию вклада В соответствии с этой целевой установкой ставятся следующие задачи
структурировать учение А А Потебни о языке, как системе,
выявить связь языка и мышления, показать влияние культурных факторов на человеческое сознание,
исследовать понимание А А Потебней сущности и культурно-психологической роли фольклора,
проанализировать представления А А Потебни о сущности художественного творчества и выявить те категории и постулаты, которыми он пользуется при построении своей эстетической концепции,
реконструировать учение А А Потебни о культуре - ее природе, законах эволюции и формах существования.
Методология исследования. В качестве источников исследования используются научные труды А А Потебни, материалы личного архива ученого, исследования отечественных и зарубежных философов, историков, филологов, материалы дискуссий и научных статей Основополагающим методом избран компаративный, основой которого является системный подход в выявлении общего и особенного, позволяющего расширить информационное пространство, включить в исследование обширный материал и, тем самым, избежать односторонности в анализе концепций Системный подход позволил исследовать потебнианское мировоззрение в его интегральном единстве философского и филологического, где нет ничего случайного, и каждый элемент необходимо предполагает все остальные и без них теряет смысл Метод дескриптивного эксплицирования, заключающийся в исследовании базовых философских и филологических трудов А А Потебни, позволил выявить фундаментальные для его учения теоретические понятия, методологические принципы и исходные постулаты
Научная новизна исследования. В диссертационном исследовании предпринята попытка систематизации собственно философских взглядов Потебни на проблему языка, культуры и человека, выявлена связь его философского учения с аналогичными учениями отечественной и зарубежной философии второй половины XIX века и актуальность философского наследия А А Потебни для современной философии
Положения, выносимые на защиту:
Во-первых, язык - это система знаков, позволяющая не только отражать внутренний мир индивида, но сохранять и передавать информацию об экстралингвистических факторах общества
Во-вторых, в учении А А Потебни язык предстает перед нами как целостная система, состоящая из трех структурных уровней - отдельных слов, фразеологизмов и целых текстов, причем все эти уровни изоморфны, а стержнем, связывающим их воедино, является внутренняя форма, понимаемая как психологически наглядный образ, представляющий собой не строго логическое, а психологическое значение данного слова, фразеологического оборота или целого текста
Из этого следует, что в учении А А Потебни, в-третьих, язык представляет собой не только и даже не столько логический, сколько психологический феномен, ибо является доступным наблюдению отражением психологических переживаний человека Логика же, по мнению русского мыслителя, вторична относительно грамматики и лишь надстраивается над ней
В-четвертых, философско-лингвистический подход позволяет А А Потебне квалифицировать мифы, фольклор и литературу, как различные знаково-символические системы, производные по отношению к языку В мифологии А А Потебня видит первый и необходимый этап познания действительности Художественное произведение - равно авторское и фольклорное являет собой выражение человеческих переживаний его роль - не столько в передачи другому какой-то объективной информации (эту функцию, по мнению А А Потебни, выполняют научные или, в его терминологии, прозаические тексты), сколько сообщение другим о своих чувствах, эмоциях, желаниях и т п
Из этого следует, в-пятых, что художественное произведение и отдельное слово имеют одинаковую природу они оба суть средства поэтической экспрессии, причем средства исторически детерминированные, так как возникают в конкретных исторических обстоятельствах и отражают их
В-шестых, важное значение для философских взглядов А А Потебни имеют категории "народ" и "народность", заимствованные им из работ В Гумбольдта Народ по А А Потебне выступает творцом языка, который в свою очередь выполняет роль базиса культуры народа, а его дух проявляется в традициях и фольклоре, являющих собой основу профессионального искусства и творчества
И, наконец, в-седьмых, сама выстроенная А А Потебней концепция представляет собой не только результат анализа определенного лингвистического, фольклорного и литературного материала славянской культуры, но и результат влияния на русскую культуру со стороны западной, в том числе и немецкой культуры В этом смысле А А Потебня гораздо большим обязан В Гумбольдту, Г Штейнталю, а через них - И Канту, В Гегелю и романтикам, чем русской филологической школе
Теоретическая и практическая значимость исследования. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы в процессе специального и общетеоретического изучения истории философии, проблем онтологии и теории познания, при разработке методологических проблем. Данное исследование способно стимулировать работу по изучению концептов философии языка, философии культуры, истории русской философии, эстетики Материал диссертации может быть использован в курсе истории русской философии для проведения лекционных и семинарских занятий со студентами, в преподавании общего историко-философского курса, культурологии, а также для составления программ и учебно-методических пособий по истории отечественной культуры и философии
Апробация работы. Основные идеи диссертационного исследования отражены в публикациях и выступлениях на межвузовских конференциях 2006 и 2008 годов в г Санкт-Петербурге и изданиях Мурманского государственного технического университета 2007 и 2008 годов, а также Саратовского и Нижегородского государственных университетов 2006,2007 годов
Материалы диссертации легли в основу четырех публикаций автора ч подготовки и проведения лекционных занятий со студен гами Мурманского государственного технического университета по курсам "История русской философии" и "Философия"
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, десяти параграфов, заключения и библиографического списка использованной литературы
Язык как развивающаяся система и социокультурный феномен
Язык, как видно из вышеизложенного, представляет собой в концепции А.А. Потебни исторический феномен и напрямую связан с народом, который пользуется этим языком. Культурные и исторические особенности народа налагают на язык свой отпечаток, а язык, в свою очередь, оказывает воздействие на культуру и историю, за счет чего становится возможным развитие культуры, то есть ее усложнение и обогащение. Язык философ представляет себе как творческую инстанцию - более того, как среду формирования и развития творческих способностей человека, и из этого следует, что развитие языка сопровождается развитием и увеличением разнообразия этих способностей. Об этом говорит великий русский мыслитель, говоря, что «так как немыслимо оскудение творчества в языке без особых пертурбаций, зависимых от новых внешних причин, то новые языки вообще суть более совершенные органы мысли, чем древние, ибо первые заключают в себе больший капитал мысли, чем последние. Важность древних языков, каковы санскритский, греческий, латинский, для языкознания происходит не от того, что они в лексическом и формальном отношении выше новых, а совершенно, наоборот, от того, что они во всех отношениях ниже, то есть проще и доступнее анализу. В этом же заключается и педагогическое значение этих языков»1. Иными словами, А.А. Потебня прямо связывает язык не только с мыслью, но и с творческой способностью человека вообще, полагая, что развитие культуры, языка и творчества — это не просто параллельные, но взаимозависимые процессы.
С этим его утверждением связано и его учение о внутренней форме. Она в концепции А.А. Потебни является носителем смысла слова благодаря тому, что в слове фиксируются такие особенности окружающей реальности, которые оказывают на человека наиболее сильное (положительное или отрицательное) психологическое воздействие. Человек обозначает словами то, что вызвало в нем те или иные эмоции, и чем больше эмоциональное значение какого-либо предмета, тем больше внимания уделяется ему и в языке — в лексике, в богатстве синонимического ряда, связанного с этим предметом. Именно об этом говорит А.А. Потебня, когда начинает первую свою крупную работу словами: «Слово выражает не все содержание понятия, а один из признаков, именно тот, который представляется народному воззрению важнейшим»". Эту фразу можно сопоставить с базовыми положениями философии прагматизма — впрочем, помня при этом, что прагматисты и русский классик исходили из совершенно разных философских аксиом и постулатов. И, заметим еще, что аналогичную мысль независимо от А.А. Потебни высказывал также Ф.И. Буслаев.
Этот признак, который «представляется народному воззрению важнейшим», и есть внутренняя форма слова.4
Проблема, однако, состоит в том, что подавляющее большинство используемых нами слов (и это касается любого языка) образовалось в древности и имеет весьма давнюю историю, что делает затруднительным прямое понимание внутренней формы данного слова, так что необходима лингвистическая реконструкция, этимологическое исследование слова с тем, чтобы установить, какой же признак казался важнейшим народному воззрению в момент возникновения данного слова. «То, что мы называем этимологией, — замечает Г. Шухардт, — является не чем иным, как краткой, историей слова. История слова в свою очередь не составляет определенного раздела общей истории языка, но сливается с историей других слов, не образуя резких границ» .
Это можно показать, в частности, на примере эволюции зоонимической лексики, которая в русском языке в синхронном плане представлена названиями мотивированными и немотивированными. Первые несут информацию не только о названии животного, но и о признаке, по которому оно было дано: таковыми являются лексемы «камышевка», «муравейник» и тому подобное. Вторые же указывают только на название своего предмета, никак (для современного человека, не знакомого с их этимологическими реконструкциями) не объясняя, почему тот или иной зверь назван именно так; хорошим примером немотивированной лексемы является слово «дятел», которое восходит к древнерусскому глаголу со значением «долбить», в современном русском языке прочно забытому."
Иначе говоря, у слов, выражаясь языком психоанализа, есть богатое и сложное бессознательное — тот пласт значений, который был актуальным в глубокой древности, но со временем, с ходом развития общества утратил актуальность, но не исчез, а перешел в неактивное состояние и перестал осознаваться самими говорящими так, как осознается он ими в мотивированных лексемах, однако может быть восстановлен при этимологическом исследовании.
Все это позволяет А.А. Потебне предостеречь читателя, что «определение слов как звукового единства с внешней стороны и единства представления и значения с внутренней без дополнений применимо только к языкам простейшего строения»1. Под «простейшими языками» понимаются здесь, видимо, такие языки, в которых значения слов образуются непосредственно под действием внешних впечатлений на носителей языка, а сами носители выделяют в окружающей среде приблизительно одинаковые черты и особенности, что позволяет им без особых трудностей понимать друг друга; кроме того, такой язык необходимо должен быть предельно замкнутым, не принимать в себя никаких заимствований, и таким же должно быть и общество, которое выработало этот язык. Лишь при таких условиях язык не будет развиваться, и все его глубинные значения останутся вполне ясными для его носителей. Для иллюстрации этого положения можно привести, пример из топонимики. Исландия, как известно, была заселена сравнительно поздно (если не считать немногочисленных ирландских монахов, добиравшихся до острова и селившихся на нем в VII - IX веков, первые постоянные жители появились на нем около 870 года)", и постоянными ее обитателями были исландцы — изначально выходцы из Норвегии и Швеции; через этот остров никогда не прокатывались волны завоеваний, на нем никогда не жили разные по языку народы, поэтому названия географических объектов в Исландии в подавляющем большинстве своем этимологически вполне ясны и прозрачны. Этимологизация же топонимов большинства регионов мира представляет собой подчас исключительно трудную задачу, так как названия географических объектов несут на себе следы не только влияния множества разных народов, но и эволюции даже одного и того же народа, сколько-нибудь долгое время обитавшего на той или иной территории.
Нечто подобное происходит и со словом вообще: оно утрачивает свой первоначальный смысл и превращается в кажущийся совершенно условным, произвольным звуковой знак. Тем не менее, в историческом плане знак практически никогда (за редчайшими исключениями) не бывает произвольным и хранит на себе отпечаток древнего впечатления. Это, между прочим, позволяет лингвисту по особенностям древнего языка установить некоторые особенности психологии древнего человека — носителя этого языка.
Таким образом, речь у А.А. Потебни идет фактически о восстановлении не только ныне мертвых, забытых языков, но и о воссоздании многих специфических черт быта, социальной организации, мировоззрения древнего человека, о реконструкции не только праязыка, но и праобщества. Сам А.А. Потебня, конечно, не ставил эту задачу во главу угла, интересуясь более психологическими законами языковой деятельности, но проблема праязыков также вызывала у него определенный интерес - именно в связи с общей психологической направленностью его филологических исследований. Это касается проблем индоевропейского и балто-славянского праязыкового единства, и русский филолог сумел предложить достаточно эффективную схему, ориентируясь по которой, позднейшие исследователи могли восстановить хотя бы в самых общих чертах ход развития языка. Как известно, при реконструкции, например, индоевропейского праязыка большую роль играют фонетические законы,1 которые, например, в младограмматической школе считались столь же неизменными и принудительными, как законы естественных наук (с этим взглядом активно спорил уже цитированный выше Г. Шухардт)." А.А. Потебня же добавил к ним законы развития психологии народа, что позволило более точно и тонко реконструировать особенности праязыков и, в частности, заметить сущностно модельный характер самого понятия праязыка.
Учение В. Гумбольдта и его роль в формировании философии языка А. А.Потебни
Но если язык имеет определенную генеалогию, тогда вполне логично будет задать вопрос о том, каково происхождение языка вообще, ведь для филологии и философии важно не только то, что он такое, но и откуда - а главное, как — он появился.
Как было показано выше, А.А. Потебня полностью отвергает идею преднамеренного и сознательного изобретения языка в том виде, в каком ее высказывали европейские мыслители Нового времени, и справедливо отмечал, что «последователи этой теории придавали особенный вес произвольности некоторых правил литературного языка и отсюда заключали о конститутивном влиянии грамматических работ на язык вообще»1. В самом деле, если человека от животного отличает только (или хотя бы, .прежде всего) язык, то возникает вопрос, как существо, которое ничем не отличалось от зверя, смогло изобрести столь сложную знаковую систему, как язык. Можно, конечно, предположить, что дар речи был дарован людям богом, который учил первых людей навыкам речевой деятельности. В этом случае «предполагается, что Бог говорил, а люди понимали; но так как дар невозможен без согласия принимающего, так понимание божественного языка предполагает в человеке знание этого языка, возможность создать его собственными силами»". Ясно, что в этой гипотезе образ бога оказывается просто избыточным, и вопрос, таким образом, остается открытым.
Неудовлетворительность гипотез об изобретении языка и о сотворении его богом была стимулом для поисков других, более приемлемых теорий происхождения языка, и одной из таких теорий стала органическая теория языка, возникшая в лингвистике и философии под влиянием открытий Ч. Дарвина.
Вообще метафора языка как организма была достаточно распространена в филологии того времени, и даже сам А.А. Потебня не избежал использования ее в своих лингвистических исследованиях. Однако у К. Беккера она играла одну из ведущих ролей, хотя, как не единожды замечали и его критики, и современные специалисты по истории лингвистики, применял он ее не всегда адекватно и без обсуждения вопроса о соизмеримости концептов языка и биологического организма и о применимости биологических методов в языкознании;1 за что его концепцию критиковали многие, и А.А. Потебня в их числе. «Организм» есть для К. Беккера ключ к разрешению всех недоумений относительно языка; но самое это слово понимается им так, что не может объяснить ровно ничего», - пишет русский мыслитель."
Многим филологам того времени идея языка как организма представлялась интересной и продуктивной, так как она позволяла исследовать язык, используя -многие -методы- естественных- наук в, своей области, убедительно подтвердившие свою эффективность и- высокую эвристическую ценность, и, более того, показывала язык в совершенно новом ракурсе. Язык, понимаемый как организм, естественно, имел свои возрасты, свои законы развития, свою «генетику» и, как всякий живой организм, был обречен рано или поздно погибнуть, уступив место на мировой арене другим языкам. Одной из трудностей этой теории было то, что она не объясняла эффективно наблюдаемую в истории языков постепенную, незаметную для самих носителей смену одного языка другим, при которой язык, как в философии языка Л. Витгенштейна, изменяется не весь, вдруг и сразу, а шаг за шагом. Это было проблемой и для К. Беккера, который пытался понять развитие языка, дополняя понятие организма понятием механизма. Под «организмом» он понимал все те явления, которые не зависят от человеческой воли и существуют par excellence по законам природы, «механизм» же для него - это исключительно порождение человеческого гения и творческих способностей; таким образом, все в человеческом обществе и в культуре (а значит, и в языке), что идет от «природы», органично, а то, что создал человек, - механизм и существует уже не только по сугубо природным, но и по своим особенным, чисто человеческим - по крайней мере, по происхождению, - законам и нормам. У К. Беккера, однако, понятия организма и механизма не разводились принципиально и кардинально, ибо, с его точки зрения, сама человеческая деятельность, чтобы быть вообще возможной, не может не опираться на природные законы, так как все равно остается частью природы, хотя и относительно самостоятельной. В целом можно сказать, что К. Беккер искал определенного соответствия и, может быть, даже гармонии между природными и социальными закономерностями. С аналогичными трудностями столкнулся и другой лингвист, учение которого также стало объектом критики А.А. Потебни, - А. Шлейхер. Разница между К. Беккером и А. Шлейхером состояла в том, что первый пытался установить общие черты и особенности, лежащие в основе эволюции всех языков независимо от происходящих в языковой среде дивергентных процессов, второй же видел органическое развитие языка в развитии различных языковых типов."
Примечательно, что мысль о тождестве эволюции языка и развитии биологического организма приводила этих ученых к выводу о неизбежном «падении» языка, его упрощении, примитивизации и конечному распаду: «Изучая историю индоевропейских языков и пытаясь возвести характерные для них звуки и формы к исходному праязыковому состоянию, А. Шлейхер расценивал наблюдаемые изменения не как факты развития, но как проявления упадка, распада» , что А.А. Потебня считал неверным, полагая, что в действительности перед нами - не «падение форм», а создание новых форм из старых, возможное благодаря неоскудевающей творческой способности языка, имеющей, заметим, во многом игровой характер. О творческой способности языка А.А. Потебня пишет: «Создавая многое из немногих простых элементов, язык не только, подобно художнику, видоизменяет материал сообразно со своей мыслью или, подобно ученому, изменяет, мысль сообразно с изменением явлений, но распоряжается материалом, как дитя, которое одну и ту же игрушку в разное время представляет то тем, то другим, смотря по тому, что его занимает в то мгновение. Разница та, что язык лучше помнит свои создания, чем дитя прошлую игру своей мысли»1. Разумеется, что органицизм К. Беккера и A. Шлейхера, основанный на постулате об абсолютной принудительности природных законов, не допускающей никакой свободной игры творческих сил, был для А.А. Потебни категорически неприемлем.
Основной и неразрешимой трудностью, с которой столкнулись К. Беккер и А. Шлейхер, было, по мнению А.А. Потебни, то, что немецкие лингвисты пытались сравнивать формы языка и процессы, происходящие в нем, непосредственно с созданиями природы." Нельзя сказать, что такое сравнение совершенно недопустимо; однако при этом всегда следует делать поправку на существенные расхождения между закономерностями природы и принципами существования и функционирования культурных форм, так что сравнение языка и организма позволительно лишь в качестве метафоры, а это значит, что мы должны помнить, что имеем дело именно с метафорой, и не принимать ее за протокольно точное отражение ситуации в культуре и языке. И А.А. Потебня, разумеется, пытается сделать эту поправку, отталкиваясь от учений Г. Штейнталя и в особенности В. Гумбольдта.
Важно для исследуемой темы прежде всего то, что сама концепция B. Гумбольдта, весьма влиятельная в западной филологической науке, в русскую мысль проникла, преломленная через видение Германа Штейнталя (1823 — 1899), основоположником так называемого психологического направления в филологии, влияние которого очень- заметно в сочинениях А.А. Потебни, особенно в «Мысли и языке». Язык, в понимании Г. Штейнталя предстает как средство выражения человеком собственных психологических состояний. Иными словами, язык прежде всего экспрессивен и лишь во вторую очередь коммуникативен, а эта мысль опирается, на предположение, что содержание внутреннего мира человека предшествует его воплощению в звуковых знаках.
Концепция В.Гумбольдта своеобразно преломляется в. учении Г. Штейнталя, который «приписывает В-Гумбольдту особенное акцентирование языка как всеобщей человеческой способности к языку;, он выдвигает в ходе анализа идей В: Гумбольдта.на первый план языковую идею, подразумевая под ней «всеобщий дух», так что «точно так же, как соотносятся между собой особенные духи народов и всеобщий человеческий дух, так соотносятся; и особенные народные языки и языковая идея: они суть различным образом происходящее: воспламенение и раскрытие последней; эта последняя лишь в них обретает свое существование»1.
Поэтический характер языка и поэтическое творчество как базис мышления
Исключительно важным в рамках концепции А.А. Потебни представляется его учение об экспрессивном характере языка. Это означает, собственно, что язык в учении этого мыслителя ничем принципиально не отличается от всех других форм экспрессии человеческих чувств, и все его отличие от, например, невнятных криков животных состоит только в членораздельности и сравнительном постоянстве звукового облика сигналов. В какой-то мере это представление перекликается с учением о языке И.А. Бодуэна де Куртенэ, который полагал, в частности, что, во-первых, человеческая речь отличается от звуков, издаваемых животными, четкой артикулированностью, то есть оформленностью и возможностью хорошо заметного перехода от одних звуков к другим (вместо постоянного повторения одних и тех же шумов, как это имеет место у животных, новорожденных детей и людей, страдающих тяжелым слабоумием), а во-вторых, звуки человеческой речи, в отличие от звериных криков, не могут менять свое значение, которое у них остается всегда постоянным,1 ибо обусловлено не социокультурными факторами, а, как мы знаем сейчас, биологической наследственностью.
А.А. Потебня, замечая такое свойство членораздельного языка, вместе с тем указывает на роль междометий в его формировании, оговариваясь при этом, что хотя междометие и «членораздельно, но это его свойство постоянно представляется нам чем-то второстепенным.
Отнимем от междометий о, а и прочих тон, указывающий на их отношение к чувству удивления; радости, и они лишатся всякого смысла, станут пустыми отвлечениями, известными точками в гамме гласных. Только тон дает нам возможность догадываться о чувстве, вызывающем восклицание у человека, чуждого нам по языку» Таким образом, первоначальным стимулом для развития языка служит некоторое смутное «общее чувство», не имеющее еще внутри себя никаких определенных членений, лишенное внутренней структуры и представляющее собой недифференцированную реакцию на ту или иную ситуацию, которая берется здесь еще без внутренней детализации, целостно. В отношении языка это «общее чувство» выражается именно в таких неопределенных и ситуативно-ограниченных возгласах, междометиях, от которых только на достаточно высокой ступени развития человек переходит к собственно словам, то есть звуковым комплексам с постоянным и не зависящим от конкретной наблюдаемой ситуации значением. Это хорошо подтверждается, кстати, и современной наукой: «Как показало современное языкознание, исходным понятием не только языка, но и мышления является не понятие предмета и, следовательно, не имя и даже не слово вообще («в начале было слово»), а понятие события и, соответственно, выражающее такое событие высказывание (пусть даже- вначале однословное). Первейшая операция; осуществляемая мышлением, заключается в том, чтобы выделить событие или цепь событий, представляющих актуальный интерес, и с помощью ряда последовательных членений выявить входящие в состав события объекты, с тем, чтобы последовательно в ходе обобщения актуализировать эти объекты с помощью особых актуализаторов (уточнителей событийных и объектных ноэм)»1.
Но прежде чем начать исследовать наличную ситуацию, прежде чем выделить в ней различные компоненты и их отношения друг с другом, человек стремится как-то выразить другим людям свое отношение к этой ситуации — грубо говоря, как-то дать знать другим о своих чувствах. Нечто подобное наблюдаем мы в поведении, например, приматов, которые при появлении хищника поднимают крик: этим криком они, конечно, не стремятся, передать другим — тем, кто еще не видит опасность, — информацию о том, что это за хищник, куда он идет и насколько вообще он опасен; они просто реагируют на его появление самыми различными способами, в том числе, естественно, и криками, а для других эти крики служат сигналом примерно того же рода, что и, скажем, хруст веток под чьими-то лапами. Так и человек: он стремится сначала просто реагировать — только потому, что его внутренний мир в значительной степени построен из тех инстинктов, что достались ему по наследству от весьма далеких предков, отлично обходившихся вовсе без всякой речи в современном, «человеческом» ее понимании. Кажется вполне естественным, что человек не утратил этот способ реагирования на окружающую среду, и этот способ закрепился каким-то определенным образом в культуре. Возникает вопрос: какой же облик приобрел этот «инстинкт», преломившись через культурные механизмы?
На этот вопрос А.А. Потебня дает совершенно ясный ответ: нынешний культурный облик этого стремления - искусство, и прежде всего - поэзия, которая представлялась русскому мыслителю исторически первой формой искусства1. Более того, сам язык, по мнению А.А. Потебни, по своей природе глубоко поэтичен, поэтому поэзия представляет собой не какое-то специальное, преднамеренное изобретение человечества, а лишь развитие и продолжение тех же естественных тенденций, которые были изначально заложены в языке как таковом, и неправильно считать, будто сначала язык служит для простой передачи информации, и только потом в нем формируется творческий пласт, связанный с поэзией - наоборот, язык поэтичен в начале своего развития, и только потом, с усложнением общества, культуры, а значит, и языка в нем утрачивается поэтичность, и язык становится всего лишь инструментом для передачи информации. Причем здесь нельзя даже говорить именно об «утрате» в строгом смысле слова, ибо на самом деле поэтичность скорее отходит на второй план, как бы на бессознательный уровень языка, перестает осознаваться как таковая и функционирует лишь на уровне языковых (а значит, и мыслительных) автоматизмов, но никогда не утрачивается полностью, ибо утрата ее — это неизбежное, полное и безвозвратное разрушение языка вообще. Среди искусств, вообще среди всех форм культуры, по мнению А.А. Потебни, «поэзия предшествует всем остальным уже по тому одному, что первое слово есть поэзия»1. А если так, то и так называемое «прозаическое» (в терминологии А.А. Потебни, то есть, собственно, научное) мышление вторично: «Из языка, первоначально тождественного с поэзиею, следовательно, из поэзии, возникает позднейшее разделение поэзии и прозы»2.
Здесь для более полного понимания взглядов А.А. Потебни на поэзию нам снова придется обратиться к В. Гумбольдту. Для этого немецкого мыслителя одной из наиболее важных тем его философской, антропологии - может быть, даже самой важной, — была вполне гуманистическая тема воспитания и пестования человеческого характера,3 и одним из основных инструментов совершенствования человеческой души была для В. Гумбольдта поэзия (шире — искусство вообще). Об этом немецкий классик пишет: «Прекрасное предназначение поэта состоит в том, чтобы, пользуясь отдельными образами фантазии, поднимать дух на такую высоту, откуда перед ним открывается широкий обзор: производить посредством последовательного ограничения материала безграничное и бесконечное воздействие, удовлетворять идее, изображая отдельную личность и открывая с определенной точки зрения целый мир явлений»4. Иными словами, для В. Гумбольдта художник должен воплощать в- своих произведениях одну главную идею - идею человека и человечности. В этом смысле немецкий философ остается полностью в рамках кантовской проблематики.
Для И. Канта, как известно, три его знаменитых вопроса объединялись в один — «Что есть человек?». И В. Гумбольдт принимает этот вопрос за отправную точку своих философских исследований, а А.А. Потебня впоследствии примет эту эстафету от В. Гумбольдта.5 Конечно, сами гуманистические тенденции в его философии не были чем-то совершенно уникальным, ибо вопрос о человеке в немецкой философии того времени (да и не только в немецкой) был одним из центральных. Своеобразие учения В. Гумбольдта состояло в том, что он одним из первых поставил этот вопрос в культурологическом ключе, попытавшись не просто метафизически (в худшем смысле слова) проанализировать понятие человека вообще, но исследовать связь человека и общества, поставив их в отношения взаимозависимости и взаимной детерминации. Поэтому язык у немецкого мыслителя был инстанцией, связывающей человека с культурой и обществом не только фактически, но, можно сказать, и в аксиологическом смысле: язык не просто связывает их, но и должен связывать, чтобы человек мог существовать как существо, способное отличать добро от зла и прекрасное от безобразного. «Язык, — писал В. Гумбольдт, - это удобное средство для создания характера»1, и развитие человека понималось им прежде всего как создание характера, выковывание личности из того сырого материала, который предоставила нам живая, но неразумная природа. «Величайший человек - тот, кто с наивысшей силой и в широчайших пределах воплощает в себе идею человечности; оценить человека - значит лишь задать вопрос: какое содержание он смог вместить в человеческую форму? Какое представление можно было бы составить о человечестве вообще, если бы этот человек был единственным образцом, из которого можно было бы извлечь такое представление?»" - заключает классик.
Поэтическое творчество в системе культуры
Однако, очевидно, народное сознание далеко не ограничивается одним только фольклором и гораздо богаче и формами, и выразительными средствами, и содержательными компонентами, чем одно лишь простонародное творчество.
Сам А.А. Потебня, как указывалось выше, говорил о трех формах сознания - мифологическим, поэтическом и прозаическом, - и невозможно правильно и адекватно изучить строение и функционирование культуры, если не принимать во внимание тех ее форм, которые, вырастая из народного творчества, приобретают затем самостоятельность и начинают действовать как независимые компоненты культуры, влияя, в том числе, и на сам фольклор.
Поэзия, поэтическое творчество в широком смысле, понимаемое в данном случае как художественная словесность, имеющая авторский, личностный и индивидуальный характер, представляет собой более высокий и во многом более сложный уровень культуры по сравнению с фольклором. Народное творчество, как говорилось выше, безлично и жестко привязано к тем специфическим обстоятельствам, в которых рассказывается сказка или поется песня, что сообщает ему сравнительную простоту в том смысле, что народное творчество пользуется устойчивыми словесными формами - стереотипными метафорами, эпитетами и тому подобное, то есть формы художественной выразительности в нем имеются в готовом виде, так что роль рассказчика сводится, собственно, только к выбору из нескольких (причем из небольшого числа) стереотипов, а не к созданию их, как это происходит в случае индивидуального художественного творчества. Фольклорные тексты «представляют собой результат коллективного творчества и принадлежат к числу так называемых языковых клише, имеющих законченную семантическую, синтаксическую и лексическую форму. Они образуют своего рода словарь единиц, готовых - после соответствующей их адаптации - к использованию в конкретных ситуациях: во время свадьбы, похорон, колядования, игры или работы. Структура всего текста подчиняется всесильному закону типизации ситуаций, действующих лиц, предметных мотивов, языка»1. В художественной же литературе использование клише всегда, по крайней мере, должно настораживать.
И от художника слова прямо требуется быть не только содержательным, но и оригинальным, уметь сказать новое слово — не только в отношении того, о чем он говорит, но и в отношении того, как. Народная песня или сказка не таят в себе ничего исключительного или неожиданного. В противоположность этому, «всякое крупное поэтическое произведение есть новость, застающая критику и публику врасплох, приводящая ее в изумление и недоумение, нередко в заблуждение, тем большее и более продолжительное, чем крупнее само произведение»1. Так, замечает А.А. Потебня, происходит со всяким крупным и оригинальным поэтическим творением: поначалу оно принимается в штыки читающей публикой, видящей в художественной новации не столько проблески истинного таланта, сколько попытки показаться оригинальным, не наполнив произведение истинно глубоким содержанием. В этом главная беда всякого истинного поэта: когда он еще молод сравнительно неопытен не только в художественном смысле, но и в сугубо житейском, его произведения принимаются благосклонно, ибо читатели в его творениях видят отражение самих себя, собственных чувств, переживаний, размышлений и надежд; но поэт развивается и одновременно с этим отдаляется от своего читателя; который так и остается на прежнем уровне, поэтому новые, более зрелые произведения поэта читателю непонятны и чужды; последствия этого- очевидны — падение-интереса к поэту у читающей публики и все большее замыкание поэта на себе и своем творчестве. Впрочем, такая индивидуализация, вполне возможно, идет поэту на пользу, так как делает его творчество более личностным, более субъективным, что вносит новые черты и новое содержательное наполнение в общественное сознание.
Всякое творчество, естественно, субъективно, но между народным и индивидуальным поэтическим творчеством, между мифологическим, и поэтическим сознанием есть существеннейшее различие - «в отличие от мифологического мышления, субъективность которого не осознается его носителем, субъективность поэтического мышления имеет осознанный характер. Поэтический образ - не выражение сущности вещей, а условность, результат намеренной деятельности творческого воображения, и не более того. Никакого сокровенного знания о предмете поэтический образ, в отличие от мифа, в себе не несет»2. Таким образом, различие между мифологическим и чисто поэтическим образом оказывается различием не объективным, а совершенно психологическим: если, например, человек действительно отождествляет солнце с горящим колесом, полагая, что солнце — это предмет, действительно подобный колесу, которое на деревенских праздниках поджигают и пускают скатиться по склону холма, и все различие между ними состоит только в размерах, — тогда мы имеем дело с мифологическим образом; если же человек просто обращает внимание на сходство этих двух предметов, не отождествляя их при этом друг с другом, тогда перед нами поэтический троп (в данном случае - метафора).1
Кроме того, фольклор и индивидуальное поэтическое творчество отличаются еще и спецификой своего символизма, своей образности. Согласно А.А. Потебне «образ в фольклоре, где определяющим принципом является традиционность, может возникнуть из предания, то есть при помощи других образов. Художественный образ, должен быть более известен, более прост и ясен, чем объясняемое им» . Иными словами, если человек хочет выразить, например, свою печаль, он должен обратиться к тем образам, которые в массовом, народном сознании традиционно связываются с этим чувством. Несколько сложнее обстоит дело в индивидуальной поэзии, вообще в индивидуальном художественном творчестве: здесь человек сам должен выработать те образы, те средства воздействия на читателя, которые вызвали бы у этого последнего соответствующие переживания. Индивидуальный творец имеет, в общем, ту же самую задачу, что и исполнитель народной песни.
Но при этом более ограничен в средствах художественной выразительности: с одной стороны, он должен использовать те средства, те образы и тропы, которые будут понятны его читателю, ибо в противном случае он не будет понят и покажется вычурным и чуждым, а с другой, он должен сам изобретать новые тропы и обороты, чтобы не показаться банальным. Любопытно при этом, что как в народном творчестве, так и в сфере «высокого искусства» формируются традиции, к которым volens nolens должен обращаться поэт в поисках наилучшей формы для выражения своих мыслей. Таковы, например, стереотипные тропы, сложившиеся в средневековой китайской поэзии.1
Однако художественное творчество нужно не просто для того, чтобы человек мог выразить свои душевные переживания; если бы это было так, вполне достаточно было бы воплотить свои душевные движения в словах и образах, понятных только самому человеку и не было бы нужды искать такие художественные средства, которые могли бы быть восприняты другими. Человек хочет не только высказаться, но и быть понятым, и на это работают, по А.Л. Потебне, и поэзия, и язык: «Единственная цель теоретического (художественного и научного) произведения есть видоизменение внутреннего мира человека, и так как эта цель по отношению к самому создателю достигается одновременно с созданием, то можно сказать, что художественное - (и научное) произведение в одно и то же время есть столько же цель, сколько и средство, или что в нем категории цели и средства, совпадая во всех признаках, не могут быть разделены»"". В художественном произведении, иными словами, человек одновременно пытается добиться понимания от другого человека (а именно, от адресата своего произведения) и обретает более полное понимание самого себя, так что художественное произведение оказывается средством не только коммуникации, но и саморефлексии. Именно этим, по мысли Л.А. Потебни, отличается истинно художественное произведение от ремесленного: в последнем категории средства и цели разделены, а в первом - совпадают.
