Содержание к диссертации
Введение
Раздел 1. Логика как методологическая проблема в университетской философии России первой половины ХХ века .29-140
Глава 1. Логика в философско-методологических разворотах: университетские курсы .29-95
1.1.1. Философские предпосылки логики А. И. Введенского .30-54
1.1.2. Философский спор о логике: А. И. Введенский vs Н. О. Лосский 55-81
1.1.3. Философские основания курса «Логика» Г. Шпета 82-95
Глава 2. Логико-методологические идеи университетских философов и их значение для современных эпистемологических дискуссий .96-140
1.2.1. Проблема рациональности в идеал-реалистической концепции Н. О. Лосского .96-106
1.2.2. Роль логических построений И. Канта в логико методологическом опыте Н. О. Лосского 107-124
1.2.3. Логические исследования Густава Шпета в контексте современных философско-методологических дискуссий 125-140
Раздел 2. Дилемма «психологизм – антипсихологизм» в университетской философии России первой половины ХХ века и современные проблемы методологии гуманитарного знания 141-262
Глава 1. Психологизм как логико-методологическая проблема: исторические истоки и современные тенденции 141-201
2.1.1. Исторические корни «психологизма» в русской философии начала XX века и его современное методологическое значение 141-156
2.1.2. Логико-методологические идеи Дж. Ст. Милля в контексте отечественных философских дискуссий о психологизме .157-176
2.1.3. Проблема «другого Я»: психологистские и антипсихологистские трактовки 177-201
Глава 2. Понятие «стиль философского мышления» в контексте дилеммы «психологизм-антипсихологизм» 202-262
2.2.1. Стиль философского мышления: в поисках преемственности философской культуры .202-220
2.2.2. Стиль философствования в контексте различных культурных оснований (Лосский vs Кант) 221-242
2.2.3. Сопоставление стилей философствования как поиск общности (Введенский vs Лосский) 243-262
Заключение 263-269
Список литературы 270-300
- Философские предпосылки логики А. И. Введенского
- Проблема рациональности в идеал-реалистической концепции Н. О. Лосского
- Логико-методологические идеи Дж. Ст. Милля в контексте отечественных философских дискуссий о психологизме
- Сопоставление стилей философствования как поиск общности (Введенский vs Лосский)
Философские предпосылки логики А. И. Введенского
Становление логики в России во многом связано с именем Александра Ивановича Введенского (1856–1925), который в 1890–1913 гг. был заведующим кафедрой философии историко-филологического факультета, являлся ее ведущим профессором и воспитал целое поколение талантливых учеников. Он читал многообразные общие курсы: введение в философию, историю древней и новой философии, логику, психологию. Н. О. Лосский вспоминал о педагогической роли своего учителя; он писал, что через лекции Введенского прошло множество молодых людей, обучавшихся и в университете, и на Высших женских курсах, в Военно-юридической академии, и ему удавалось мастерски их увлекать своими идеями30. Действительно, активная педагогическая деятельность Введенского оказала большое влияние на философские и логические дискуссии в университетских кругах. Тем самым А. И. Введенский внес значительный вклад в дело формирования и распространения логической культуры и создания научно-философской профессиональной среды в России. Важным фактором было то, что с 1897 по 1921 год Введенский возглавлял Философское общество при Петербургском – Петроградском университете, находясь в центре научных событий, дискуссий и новейших идей. При этом Александр Иванович выстраивал самостоятельное видение логики, гносеологии, психологии и методологии обоснования этих дисциплин исходя из общефилософских задач своего учения.
Ученик и критик Введенского, Н. О. Лосский полагал, что в философских построениях учителя роль логики имеет служебный, методологический характер, что она является инструментом борьбы против метафизики. Ведь положение о неосуществимости метафизики как науки Введенский доказывал не просто прибегая к логическим рассуждениям, но основываясь на разборе логических принципов (рассуждая о природе логических законов). «Гносеологию, как науку о границах человеческого знания он основывает на логике посредством учения об умозаключении и о методах доказательства общих синтетических суждений», – выводит вердикт Лосский в «Истории русской философии»31. Собственно именно поэтому сам Введенский называет свою доктрину логицизмом, имея в виду своеобразный способ рационального обоснования возможности философских построений на основе анализа логических структур. Как отмечает профессор В. И. Кобзарь, «это его собственное логическое обоснование невозможности метафизики в виде знания, т. е. чисто русское явление в логике, отличное от иностранных: от позитивизма, эмпиризма и собственно критицизма И. Канта. Таким образом, можно констатировать своеобразие отношения А. Введенского к предмету и задачам логики»32. Причем логика помогает ученому на всем его научном пути: в годы обучения логика помогает самостоятельно и критично относится к приобретаемым знаниям, в последующем это стремление к самостоятельности, однако логически подкрепленное, позволяет выстроить свое оригинальное мировоззрение. Такое оригинальное доказательство философского критицизма, предложенное Введенским, исходит из одних только правил логики без привлечения методологических средств других наук.
Преимущества логицистского подхода Введенского обеспечивается систематичностью и ясностью формальной логики (центральное место здесь занимает учение о логических законах). Таким образом, логика в системе Введенского получила центральное положение, в ней укоренены философские основания рациональных рассуждений. В этом смысле без рассмотрения логического учения Введенского, без выделения его оригинальности и методологической роли невозможны сколько-нибудь релевантные оценки философского наследия русского кантианца.
Для выявления такого философско-методологического ракурса логики Введенского будем опираться на понятие «образ логики», эффективность которого в историко-логических и историко-философских исследованиях обосновано в монографии автора33. А под модусом логики будем подразумевать концепт, выделяемый на уровне философии логики и устанавливающий связь логики с философскими установками конкретного автора логического учения. Модус логики отражает философские предпосылки рациональности мышления, содержащиеся в той или иной концепции. Эти предпосылки проистекают из культурно-исторического контекста, из сферы значимой интеллектуальной традиции для того или иного философа. В данном случае очевидно, что для «правоверного» кантианца Введенского такой традицией будет критическая философия Канта. Однако некоторые «сюрпризы» в результате такого анализа тоже возможны.
Статья 1897 года «Новая постановка вопроса о самостоятельности четырех фигур силлогизма» имела своей задачей рассмотрение возможных подходов к выстраиванию и изложению традиционного учения о силлогизмах, а также новую интерпретацию вопроса о сводимости фигур силлогизмов34. Последний поставленный Введенским вопрос является чисто логическим, поскольку сводимость фигур силлогизма опирается на учение о видах категорических суждений и о возможных их преобразованиях. В дальнейшем материалы этой публикации будут включены в «Логику как часть теории познания». Выделим из этой работы философско-методологическое содержание.
Первый важный вывод философского характера – это вопрос о самоидентификации и самоопределении логицизма Введенского в связи с кантианской традицией. В статье русский философ производит типологию силлогистических учений. Он выделяет практическую и теоретическую точки зрение на учение о силлогизмах. Практическое учение – это руководство к правильному мышлению, оно помогает избегать ошибки. Теоретическое учение о силлогизмах является самоценным, поскольку описывает действительность и может выступать как средство для решения других теоретических вопросов35. Следует ожидать, что Введенский признает теоретическую значимость логической теории Канта. Однако русский философ полагал, что Кант и его последователи (Введенский именует их «подражатели») исходили сугубо из практики, когда разрабатывал концепцию разных способов сведения фигур силлогизма. Первые два параграфа «Ложного мудрствования…», в которых разбирается вопрос о высших правилах и вообще о природе умозаключений (а это базовые философские темы логики), Введенский, как ни странно, оставляет без внимания. Следуя оценкам русского философа, складывается впечатление, что Кант развернул свою интерпретацию вопроса о сводимости фигур силлогизма к первой фигуре, придерживаясь исключительно практической точки зрения на простоту и удобство обращения с силлогизмами, что немецкий философ не вкладывал в содержание «Ложного мудрствования» теоретически значимых положений. Причем эту оценку Введенский распространяет на всю логику Канта, а не только на силлогистику, совершая тем самым своеобразную подмену предмета обсуждения. Специалист по логике Канта В. Н. Брюшинкин последовательно показал, что предпочтение в силлогистике принципа Nota notae говорит о приоритете интенсиональных воззрений на понятия и суждения, а это – вопрос, имеющий в логике и в философии теоретическое значение. Ведь интенсиональные характеристики являются определяющими для различения Кантом аналитических и синтетических суждений36. Очевидно, что и силлогистика Канта в целом теоретически значима.
Так или иначе, эта оценка авторитетного для Введенского мыслителя выглядит очень странно, поскольку признание Введенским теоретических заслуг Канта в философии является несомненным. Показательно, что в «Логике как части теории познания» русский философ вводит следующее разделение: всякая наука должна иметь и утилитарное (практическое) значение, и философское (теоретическое) значение. Особенно ценным и первостепенным он считает именно второе. Из проведенного анализа можно сделать следующие выводы:
1) Введенский отождествлял практическую трактовку учения о силлогизмах с практической трактовкой логики как целостной науки. Практический взгляд на логику оценивался Введенским в качестве лишенного всякого серьезного (теоретического) философского значения.
2) По причине некоторой убежденности Введенский был склонен минимизировать теоретическое значение логики в системе Канта.
Проблема рациональности в идеал-реалистической концепции Н. О. Лосского
В книге «Обоснование интуитивизма» Николай Онуфриевич Лосский формулирует положение, которое не потеряло актуальности и для современных эпистемологических проблем. Он выводит ценность теории знания (гносеологии) в том, что она обосновывает логичность науки и конкретизирует границы самой логики155. Логическая концепция систематически изложена Н. О. Лосским фактически только в «Логике» (1922, в 2 частях), представлявшей собой учебную книгу. Однако, как мы можем судить из содержания дискуссии Лосского с Введенским, рассмотренной выше, логико методологические взгляды имели принципиальное значение для его идеал реалистической теории, обдумывать которую философ начал со студенческой скамьи. Поэтому вопросы логики возникали перед Лосским с самого начала его научного пути от окончания университета и в последующих исканиях. Решения логических вопросов фигурируют в «Обосновании интуитивизма» (1908), особая «интуитивистическая» интерпретация логики сопровождает и другие работы. Так, 1909 год Лосский вспоминал как время, когда он был полностью поглощен занятиями гносеологией и логикой156. Этот интерес, конечно, проистекал не только изнутри – в связи с потребностями обоснования собственных новых идей, но и благодаря авторитету учителя А. И. Введенскому. И вся мощная, основанная на логицизме, критика, которую тот направил на развенчание интуитивистской теории, побуждала Николая Лосского постоянно обдумывать логическую проблематику и оттачивать логическую виртуозность. Известно, что Лосский на протяжении всего философского творчества сохранял взгляды, раскрытые в «Обосновании интуитивизма», в последующем лишь расширяя и усложняя свое философское учение. Поэтому логические темы, затрагиваемые им для составления целостности защиты интуитивизма (таковым, к примеру, можно считать обоснование исключительной ценности закона достаточного основания, своеобразная трактовка отношения субъекта и предиката в суждении и т. д.), вновь и вновь всплывали в концепции. Благодаря такой логической фундированности интуитивистская концепция приобретала более рациональный характер. Однако при этом несомненно, что для Н. О. Лосского логика находилась в подчиненном положении по отношению к философии (это особенно ярко выражено в его концепции интуитивизма). «Гносеологические соображения Лосского в Обосновании интуитивизма, и потом, в пореволюционных работах служили одной цели – созданию спиритуалистической онтологии, которая давала бы основания для вечной идеальной действительности… непосредственной данности общего в познании. Для этой идеальной действительности все законы логики продолжали оставаться применимыми в качестве законов онтологии…»157
Онтологическое учение Н. О. Лосский нацеливал на достижение единства, снимающего противоположность субъекта и объекта. Тем самым Лосский демонстрирует последовательность своей концепции, внутри которой логика, фиксируя субъект-объектные отношения, играет важную эпистемологическую роль. По признанию самого Лосского, приводимые им логические аргументы служат целям методологическим, а не логическим. Этот факт не всегда учитывается исследователями философии Лосского, даже при рассмотрении ситуаций, в которых мыслителю приходилось вступать в дискуссии, аргументировать, строить выводы, которые имели своим рациональным каркасом сложившееся представление о логике, ее возможностях, о ее инструментарии, о смысле логического в построении и связывании метафизической части мировоззрения с разработкой отдельных философских проблем.
Характерно, что в «Логике» Лосский проводит коренное различение своего логического учения и «традиционной классической логики», отличает свою логику также и от эмпиристской логики (Дж. Ст. Милль), и от критицистской логики (И. Кант и А. И. Введенский). Лосский называет эту свою особенную логику «интуитивистической» именно потому, что основывает ее на гносеологии интуитивизма. Из сказанного следует, кстати, то, что, различая логику Милля, логику Канта и логику Введенского, интуитивист не относит их к типу традиционной логики. Этому можно дать пояснение. Николай Лосский подразумевает под логикой «интуитивистической» философское истолкование традиционной формальной логики, и в качестве принципа такого истолкования избирает учение об интуитивизме. Тем самым он явно указывает на эпистемологические предпосылки своего образа логики.
Лосский рассматривает ряд логических понятий: «связь субъекта и предиката», «связь основания и следствия», «истинное суждение», «тавтология», «синтетические и аналитические суждения» и др.. Эти понятия в их интерпретации он дает в связи с понятием рациональности. Поэтому научная рациональность в его понимании имеет в первую очередь логические основания. Но поскольку логика имеет интуитивистскую трактовку, то вытекающее из этой трактовки понимание рациональности, в свою очередь, опирается на базовые положения интуитивизма. Этим Лосский демонстрирует последовательность в развитии своей оригинальной концепции, что бы ни говорили ему в упрек яростные критики интуитивизма.
Определим специфические характеристики рациональности, выделяемые Н. О. Лосским. Его понимание рациональности мышления можно реконструировать из задаваемых условий истинности суждений, исходя из того, что в его логико-методологическом опыте именно суждение является концептуальным основанием. Для Лосского неотъемлемыми свойствами истинного суждения являются его обязательность и принудительность158. А эти качества определяются необходимым характером связи субъекта и предиката в суждении. В интуитивизме Лосского содержится постулат о том, что знание имманентно познаваемой действительности. Поэтому онтологические отношения идентичны логическим, отношение субъекта и предиката в суждении идентично связи, возникающей между соответствующими предметностями. Она же является связью основания и следствия и рассматривается Лосским в качестве необходимой связи, о чем шла речь выше.
Лосский отождествляет логические и онтологические связи и полагает, что они являются связями синтетическими. Мысль об этой необходимости синтетической логической связи оказывается значимой при развертывании онтологического учения (работа «Мир как органическое целое» вышла в 1915 г.). Лосский развивает мысль о всеобщем законе функциональной зависимости, который выражает те же связи, которые присутствуют в суждении о мире. Гносеологически этот закон является законом достаточного основания, а онтологически – законом функциональной зависимости. Таким образом, синтез имеет для Лосского приоритетный характер. Эта истина очевидна для мыслителя, поскольку всякий предмет познания одновременно имманентен познающему субъекту и трансцендентен ему, являясь бесконечным источником для познания. Здесь просто не может возникать никаких тавтологий. Аналитические суждения, имеющие тавтологический характер, тупиковы в эпистемологии Лосского. Тем самым интуитивист отмечает активную роль субъекта познания, поскольку он совершает ряд актов, среди которых анализ является лишь одной из ступеней. Логика и гносеология (и, шире, философское органическое мировоззрение) изучают объективную сторону знания, поэтому их внимание нацелено на поиск синтетических связей, установление необходимого знания. Именно такое знание является рациональным, оно схватывает синтетические связи бытия.
Итак, синтетические суждения обладают логической необходимостью в силу природы логической связи, скрепляющей эти суждения, ими оперирует рациональное мышление. Но традиционно в качестве надежных, истинных посылок могут рассматриваться аналитические суждения. Этот аподиктический тип суждений и следовало бы положить в основу обеспечения рациональности мыслительного процесса. Однако у Лосского аналитические суждения приравниваются бесплодным тавтологиям, их роль низведена до роли бесполезных повторений. Если учесть, что даже аксиомы математики он считает синтетическими суждениями, то роль аналитических суждений может быть сведена к нулю.
Проблему рациональности в концепции Лосского необходимо осмысливать в развороте функционирования логических законов, о которых упоминалось в контексте разбора дискуссии Лосского с Введенским. Как уже подчеркивалось, для Лосского в понятии «рациональность» содержится отношение бытия и знания (при этом знание имеет чисто логические основания)159. Эти логические основания, отношения тождества и противоречия выражены в логических законах. Ранее выяснено, что в интуитивизме Лосского закон достаточного основания занимает центральное место. Это закон основательности мышления. Предпосылками мышления является сама реальность, явленный мир, имманентный мышлению. А для рационального мышления о мире определяющим можно считать логический закон достаточного основания. Мышление в любом случае обязательно сопровождается основательностью. Если нет в мыслительных актах основательности, то не может быть никакой связи основания и следствия, это не логическое мышление, а значит – не рациональное. Этот вид связи (основания и следствия) заключает в себе суть логической связи как таковой, исчерпывает ее и характеризует связное мышление. Более того, Лосский считает, что если эта связь основания и следствия отсутствует, то отсутствует и мышление как таковое.
Логико-методологические идеи Дж. Ст. Милля в контексте отечественных философских дискуссий о психологизме
Проблема установления идейных зависимостей, взаимодействий, особенностей рецепции приобретает большое значение в современных историко-философских исследованиях. Зачастую эти связи и зависимости устанавливаются исследователями с опорой на прямые указания в исследуемых текстах или на свидетельства современников, коллег, адресатов изучаемых авторов. Но такой подход представляется лишь предварительной работой. Влияние может обнаруживаться, конечно, и на идейном уровне, читаться в историко-философском исследовании, даже не имея прямого указания в речи автора, рефлексирующего относительно собственных концептуальных предпосылок. Для историко-философской методологии важно не только установить фактичность биографических контекстов, указывающих на интеллектуальные влияния, но и осуществить их содержательный эпистемологический анализ (через истолкование содержания доктрин)273. Обе указанные методологические стратегии историко-философского исследования являются по сути герменевтическими. Они дают возможность определить знаковые в истории философии фигуры, раскрыть «сферу разговора», понять концептуальные основания работы философов и даже выработать предположения о возможных (несостоявшихся) направлениях дискуссий.
Помимо этого, исследование влияний и идейных связей имеет большое значение для актуализации историко-философской проблематики и приобретает особую остроту в кризисные эпохи, когда концептуальные основания пересматриваются. В эти периоды истории возникает множество попыток новых истолкований философских доктрин, выхода за пределы парадигмальных установок и т. д.
Так, можно констатировать, что сегодня существенные изменения происходят в сфере логики и теории аргументации. Предлагаются разнообразные альтернативные логические системы и теории аргументации, очерчиваются новые научные области (например, аргументорика). На этом фоне происходит серьезное переосмысление предмета и функций логики, сопровождающееся критикой антипсихологистского и формалистского видения логики. Оказываются востребованными теории аргументации, учитывающие личностные, психологические, ценностные, эпистемические составляющие убеждения. Некоторые исследователи отмечают, что моносубъективная логика становится полисубъективной, т. е. зависящей от особенностей носителя логики и вступающей в диалог с другими логическими представлениями (образами логики). «В диалогике общение между учеными, их исследовательская деятельность, для того чтобы не оказаться за бортом логического, содержательного строя возникающего знания, должны управляться базовыми основаниями мышления соответствующего исторического периода. Диалог между учеными ведется как спор логических начал»274.
В русле указанных антропологических тенденций вновь привлекают к себе внимание психологистские трактовки логики, разработанные когда-то крупными мыслителями, философами, методологами науки. В частности, актуализируется интерес к концепции Дж. Ст. Милля и особенностям ее рецепции в отечественной логике и методологии науки.
Для русского академического, университетского сообщества конца XIX – начала XX века фигура Джона Стюарта Милля, несомненно, имела колоссальное значение. Пролистывая философскую литературу того времени, можно встретить многочисленные ссылки на его труды, обзоры написанных Миллем работ, этюды о философии и логике Милля, «доходчивые» и «краткие» переложения его работ. Это были характерные жанры для философствующих писателей и востребованная литература среди русской читающей публики. Можно даже констатировать, что труды Милля, всегда «…клали на видное место»275, даже если при этом они оставались непрочитанными.
Идеи Милля привлекали читателей, исследователей и интерпретаторов в двух основных отношениях. Во-первых, важное значение имели, конечно, его социально-философские рассуждения, так как они коррелировали с проблемой обустройства российской жизни (с одной стороны) и разработками особой методологии гуманитарного познания (с другой)276. Во-вторых, нельзя было не заметить фундаментальную логико-методологическую теорию Милля. Русские философы, отмечая ее психологистский характер, очень активно обсуждали ее содержание и детали. Центральное место занимали:
«Система логики, силлогистической и индуктивной: изложение принципов доказательства в связи с методами научного исследования», 1843 год (русский перевод П. Л. Лаврова, 1865–1867).
«Обзор философии сэра Вильяма Гамильтона», 1865 год.
Это две основные логико-методологические работы Милля. В 1899– 1900 годах издан новый перевод «Системы логики», более точный и ставший классическим. Его сделал В. Н. Ивановский, который глубоко интересовался философией Милля, критически подходя к разбору содержания его работ, но обнаруживая вместе с тем и очень значимые, актуальные и глубокие идеи.
Здесь важно отметить, что в конце XIX – начале XX века наряду с академичными переводами Милля и научными статьями о его философии были популярны разного рода сжатые изложения логики Милля. Они предназначались не для профессиональной публики, а для «всей массы русской интеллигенции» (так обозначена «целевая аудитория» одной из подобных книг). Можно констатировать, что Милль заинтересовывал очень широкую массу людей – от студентов и «вольно» интересовавшихся философией до серьезных ученых того времени. Характеризуя эту ситуацию, ее современники отмечали: «Знаменитая Положительная логика Милля, наделавшая так много шуму и на родине, и за границей, и наконец, у нас в России, занимает видное место и составляет целую эпоху в истории науки о мышлении»277. Современный философ В. А. Бажанов подчеркивает интересную особенность: внимание русских мыслителей к позитивизму подпитывалось в большей степени именно Дж. Ст. Миллем, чем О. Контом278.
В этом контексте важно выявить, как именно произведения Милля оказали влияние на русских логиков-методологов: Н. А. Васильева, А. И. Введенского, М. И. Владиславлева, В. Н. Ивановского, М. И. Каринского, И. И. Лапшина, Н. О. Лосского, С. И. Поварнина, Г. Г. Шпета и др. Кроме того, мы должны ответить на вопрос: какие интересные идеи можно извлечь из психологистского подхода Дж. Ст. Милля? В действительности споры вокруг логико-методологической проблематики учитывали европейский интеллектуальный контекст. А потому Милль был на этом фоне значимым автором, поскольку его логическая концепция содержала не только накопленный в этой области материал, вернее – авторский и критический взгляд на него, но и структурирование важнейших компонентов логики, применимых к развитию научного знания об обществе. Профессор М. И. Владиславлев, который один из первых в России обратился к историко-логической проблематике, следующим образом отзывался о значении логического учения британца: «…им он приобрел себе прочное имя в философии, и если бы он ничего не написал, кроме Логики, ее достаточно было бы, чтобы поставить его в ряду известных мыслителей нашего века. … Но действительно, он двинул логику значительно вперед и справедливо считался лучшим знатоком ее в целой Европе»279. Известный русский логик С. И. Поварнин в своем обзоре логической литературы в России называет «Систему логики» Милля знаменитым, составившим эпоху в логике трудом, который должен прочитать каждый интересующийся логикой человек280.
В России конца XIX – начала XX века философами активно обсуждался вопрос о взаимосвязи и разграничении логики, психологии, философии и гносеологии. В контексте этого обсуждения идеи Милля оказались очень существенным материалом. Ведь как классический психологист он дал основательную аргументацию по поводу эмпирико-психологического обоснования логики, относительно методологической роли такого рода логики. Логика и психология (и как отдельные сферы знания, и как взаимосвязанный комплекс научной проблематики) выступали в качестве оснований для социальных и гуманитарных наук. Для философов и ученых-гуманитариев было очевидно наличие связи между познавательным процессом и психологическими данными, и то, что логические структуры, если они допускают какую-либо содержательность, то наполняются благодаря опыту, переживаниям. Обсуждение этих вопросов составляло существенную часть гносеологических дискуссий, но при этом уже были осмыслены в работах Милля.
Сопоставление стилей философствования как поиск общности (Введенский vs Лосский)
В предыдущем параграфе мы сопоставляли идеи мыслителей, принадлежащих различным культурным традициям. В этом параграфе представлен пример сопоставления философских текстов, авторы которых принадлежат одной национальной традиции. Таким образом, мы, так сказать, совершаем своеобразное «отрицание отрицания» (различные культурные традиции как основание для поиска различного – отрицание исследовательской установки на поиск единства; отрицание отрицания предыдущей установки – установка на поиск общего в поливариантном) и, тем самым, выходим на новый уровень анализа.
Напряженные идейные дискуссии, такие как, например, дискуссия А. И. Введенского и Н. О. Лосского, о которой говорилось выше в этой работе, – это факты очевидного противоборства. Но научный такт и почтение ученика к учителю, коллеги к коллеге в основном соблюдалось в университетском научном сообществе. Можно ли, однако, исходить из пресуппозиции содержательной и стилистической преемственности, если сами мыслители настаивают на своих расхождениях? Ведь философское творчество невозможно без свободы и специфической авторской позиции, не может быть типического способа выражения свободной мысли. Поэтому в рамках историко-философского исследования встает вопрос об интеллектуальных условиях, делающих возможными подходы, нацеленные на поиск общих оснований, общих научно-исследовательских программ или чего-то подобного куновской парадигме .
Современной эпистемологией гуманитарного знания предлагаются различные методологические подходы, учитывающие, что философское знание схватывает рациональный дух эпохи, иными словами – такие подходы, которые ориентированы на обусловленность знания социальными и культурно-историческими факторами. Как бы ни трактовался философом познающий субъект, даже если он абстрактен, голос философа все же звучит для понимающего Я, для личностного Я, для осмысливающего человека. И пусть даже «одежды» мысли устарели, схваченный мыслью философа смысл притязает на вневременность.
Думаю, что именно «временное отстояние», так или иначе учитывающее современный контекст философских размышлений, позволяет все яснее выявлять преемственность в отечественной мысли. Именно актуализация идей русских философов, отмечает Б. И. Пружинин, позволяет обнаружить общие тематические линии даже во взглядах очень различных по своим философским установкам и интересам мыслителей (например, тему знаково-символической природы знания в творчестве Павла Флоренского и Густава Шпета). И эти линии, при внимательном рассмотрении, приводят нас из дореволюционной через советскую к современной российской философии436. Даже трагические события истории не смогли окончательно разорвать эти тематические и смысловые связи.
При сопоставительном анализе философских мнений, возможно, нужно было сосредоточиться на противоречиях во взглядах, но много ли из этого можно извлечь, помимо выявленных расхождений? Поэтому, на мой взгляд, конструктивна нацеленность на раскрытие и понимание общей культурной подосновы, единства, преемственности философских моделей мира. Это вписывается в стратегию культурно-исторического подхода. Эпистемологический стиль проявляется как сознательно избираемая, отрефлексированная стратегия представления знания с учетом его диалогичности, предназначенности для «другого Я». Понятие «эпистемологический стиль» с методологической точки зрения позволяет выстроить смысловую связь между разнородными концепциями, раскрыть основания, на которых зиждется единство того или иного научного сообщества.
Проявлениями стиля философского мышления при реконструкции дискуссий я буду считать средства выражения знания, способы донесения смыслов до собеседников, оппонентов, до научной общественности. Одной из таких общих постановок проблемы, которая вовлекала в обсуждение многих современников А. И. Введенского и Н. О. Лосского, явилась проблема психологизма. Здесь, как и в предыдущих посвященных психологизму параграфах, речь идет о том аспекте проблемы психологизма, который сосредоточен на очерчивании предмета логики и на осмыслении ее оснований.
Как выяснено, «психологизм – антипсихологизм» – это узловая проблема, которая прочно вошла в логико-методологический «разговор», в оборот формулировок, определила свою нишу в профессиональном языке. Поэтому наиболее подходящей категорией для «схватывания» этого феномена мной выбрано шпетовское «слово-понятие». Г. Шпет, как замечает Б. И. Пружинин, ввел понятие «внутренняя форма слова», чтобы акцентировать рефлексивную проявленность мотивации, определяющий выбор словоупотребления – ее осознанность, ее осмысленную («омысленную») «энергийность»437.
Содержанием слова-понятия является не застывший смысл, а смысл живой и передаваемый. Поэтому слова-понятия выражают личностный, авторский способ оперирования смыслами. Шпет говорит нам: «Как нельзя прожить жизнь чужую, а можно только свою, так уразумение смысла может быть только свое у каждого! Каждый – самостоятельно!»438 Эта самостоятельность в определении содержаний и оперировании ключевыми понятиями и проблемами и составляет эпистемологический стиль – будь то автора, научного направления, эпохи… Получается интересный ракурс анализа: сопоставление стилей философского мышления, проявленных Введенским и Лосским в дискуссии, с точки зрения методологических опытов Г. Шпета.
Относительно оттенков смысла понятия «стиль мышления» следует вернуться к некоторым нюансам, о которых упоминалось ранее. Стиль мышления очерчивает, так сказать, русло течения мысли в определенную эпоху. А вот стилями философствования можно обозначить специфическое в рассуждениях, аутентичные смыслы научных понятий, избираемых способов аргументации, типичных авторских приемов выражения мыслей вплоть до риторических аспектов речи. Инвариантные стили философствования, которые формируются, функционируют, взаимодействуют внутри стиля мышления определенного интеллектуального круга, можно сопоставлять, но не путем простого сравнивания, без утраты их живости и динамики, рассматривая их диалогический характер, их «отзывчивость» и стремление презентовать себя. Поэтому именно в дискуссиях проявляет себя эта осмысленность отклика на значимые в культурно историческом контексте вопросы и проблемы. При обмене мнениями наиболее рельефно проступают расхождения в авторских интерпретациях дискутируемых вопросов и различия точек зрения, а значит – проявляются стили философствования.
Попытаемся найти возможные различия и сходства в стилях философского мышления А. И. Введенского и Н. О. Лосского, обратившись к материалам обсуждения проблемы психологии в логике, представленным в различных работах философов. Следует учесть, что у них была возможность лично обсуждать, дискутировать в публикациях, точно и резко реагировать на взаимные атаки, при этом пристально следить за успехами друг друга. Но при всех несоответствиях их позиций и спорах, сходство и преемственность эпистемологических стилей этих авторов должна была проявляться.
Как можно вывести из анализа логической дискуссии этих философов, они мало в чем приходили к согласию. С одной стороны кантианец с амбициями создателя новой парадигмы логицизма, призванной актуализировать критицизм И. Канта, продемонстрировать его окончательную правоту новым способом. И в этом плане имеется очень меткое философское кредо для А. И. Введенского, который привел А. А. Ермичев: «заместитель Канта в России». Действительно, Введенский вероятнее всего нисколько не был бы задет этим званием, поскольку свою миссию толкователя философии Канта, просветителя в области Кантова учения он нес с большим достоинством и даже значительностью.
На этом фоне учительского авторитета Н. О, Лосский довольно рано проявил себя как автор самостоятельной, вызывающей и оригинальной концепции интуитивизма. Поэтому, как видно из анализа дискуссии, тем и вопросов для споров было очень много. Одна из краеугольных, касавшихся вопросов логики и методологии, – дискуссия о психологизме и взаимообразные обвинения в нем.