Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Генезис и эволюция понятия субстанции от античной философии до Канта 19.
1.1. Формирование понятия субстанции до нового времени 19.
1.1.1. Ретроспектива применения понятия . 19.
1.1.2. Необходимость понятия субстанции в метафизике XVII века 39.
1.2. Эволюция понятия субстанции в рациональной метафизике XVII века 59.
1.2.1. Зарождение проблематики субстанции в новоевропейской метафизике Р.Декарта. 69.
1.2.2. Классический субстанциализм Б. Спинозы 78.
1.2.3. Предпосылки эволюции понятия субстанции в рационализме Г.Лейбница 88.
1.3. Философия эмпиризма и скептицизм о понятии субстанции 104.
Глава 2. Трансформация понятия субстанции в немецкой классической философии 129.
2.1. Трансцендентальная философия Канта и Фихте 129.
2.1.1. Категория субстанции в «критической философии» Канта 129.
2.1.2. Понятие субстанции в философии Фихте 224.
2.2. Абсолютный идеализм Шеллинга и Гегеля 250.
2.2.1. Проблема субстанции в философии Шеллинга 250.
2.2.2. Субстанция - субъект в философии Г.Гегеля 289.
Заключение 352.
Литература
- Ретроспектива применения понятия
- Необходимость понятия субстанции в метафизике XVII века
- Категория субстанции в «критической философии» Канта
- Понятие субстанции в философии Фихте
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В диссертации исследовано понятие субстанции в «классической» в узком смысле этого слова - «новоевропейской» философии как исторической форме философствования, как правило, противопоставляемой ее современным пост- и неклассическим формам. Понятие субстанции принадлежит ряду эссенциальных понятий и его исконное место в рациональной метафизике непреходящих умопостигаемых сущностей. Это центральное понятие всей западноевропейской онтологии связывалось с вопрошанием о последних основаниях бытия всего сущего (первоначально в форме поиска первоначал в древнегреческой философии), и таковым оно оставалось до нового времени. При всех различиях древнегреческой, средневековой и новоевропейской философии, их объединяло стремление к постижению бытия «с точки зрения вечности», как абсолютного, неизменного, непреходящего. Тезис Спинозы: «существование меняется, но сущности остаются неизменными» воспринимается как ядро субстанциализма. Противопоставление неизменного бытия и изменчивого существования было абсолютным. Однако уже в философии Лейбница произошло существенное преобразование понятия субстанции, окончательно оформившееся в немецком идеализме. У Канта понятие субстанции утратило некоторые из прежних предикатов, перестало обозначать предельное основание бытия сущего и причину самого себя, редуцировавшись к объективации в явлениях одного из трех измерений времени, понятого как априорная форма чувственности. Трансформация понятия субстанции в философии Гегеля предельно изменила его исконный смысл. В связи с чем представляется важным осмыслить и объяснить этот сдвиг в способе философского мышления.
В постклассический период, в эпоху тотального воцарения исторического и культурологического сознания понятие субстанции либо активно «выдавливалось» из философской теории, либо пассивно «замалчивалось»,
чаще всего используемое в качестве синонима других философских категорий: основания, субстрата, материи и т.д. Для этого существовало вполне объяснимое основание. Если сущее мыслится в качестве процесса всеобщего становления, изменения, в терминах функциональности, ценности и культурной уникальности, преобразования некогда постоянной природы в соответствии с собственными представлениями субъекта, то неизменное и устойчивое переходило в разряд анахронизмов. Процесс этот был непосредственно связан с преимущественным выделением методологической, прагматической проблематики в ущерб онтологической. Понятие же субстанции в исконном смысле возникло как понятие бытийственное. Уже в исследованиях от Шеллинга и Гегеля до Хайдеггера и Гартмана убедительно показано, что не может существовать теории познания без онтологии. Современные исследования по философии истории, культуры, общества в той или иной степени оказываются перед необходимостью определиться с вопросами о бытийном основании предмета своего исследования, существует ли некоторая целостная реальность, называемая культурой, историей и т.д. С необходимостью уяснения проблематики онтологической назрела необходимость целостного осмысления центрального понятия (П.П.Гайденко) классической западноевропейской философии - понятия субстанции, необходимость и обусловленность его новоевропейских трансформаций. Представляется, что именно через это понятие наиболее ясно видно, в чем та или иная философская концепция зависит от традиционного новоевропейского мышления, а в чем преобразует и переосмысляет его. Первичный интерес представляет именно история понятия. Выяснение того, как дух почти 400 лет назад вызвал к жизни идею субстанции, и какие метаморфозы она претерпела, к каким следствиям для самого духа привела, является актуальным для предпринятого исследования. Концептуально исследование входит в линию Хайдеггера - Гадамера понимания истории философии как «истории понятий». Принципиальным было относительно обособить «историю понятия» от «истории проблем», традиционно относимой к неокантианской методологии.
Если для истории философии как «истории проблем» понятие субстанции играет роль средства для прояснения проблемы, т.е. некоторую вспомогательную функцию, то для «истории понятий» само понятие как бы обретает самостоятельную жизнь и имеет смысл только в определенном историко-культурном контексте. «История понятий есть их прояснение...призвана следовать движению мысли» (Х.Гадамер). Интерес представляет реконструкция и осмысление эволюции понятия в историческом движении философской мысли. Философия нового времени не мыслима без понятия субстанции. Эмпиризм и позитивизм (отчасти неокантианцы), не допуская сущностей, отказались и от понятия субстанции, в XX веке аналитическая философия (от раннего Рассела до позднего ГТоппера) оппонировала «эссенциализму», экзистенциалисты (от Кьеркегора до Сартра) предпочли «эссенции» «экзистенцию». Как произошел этот важный поворот в способе философского мышления составляет непосредственную проблему предпринятого историко-философского исследования.
В «истории понятий» исследование в определенной степени осложнено тем, что первоначальные значения и смыслы вовсе не предопределяют их последующего исторического содержания. В первейшей степени это касается понятия субстанции. Проблемным оказывается и решение вопроса о приоритете смыслов: изначального и исторически ставшего. Согласно Гадамеру, первоначальный нормативный элемент понятия никогда полностью не исчезает из понятия, несмотря на его историческую трансформацию и всякая замена понятия исторически существенно модифицированным «не имеет уже ничего общего с античным понятием». Такой вывод опирается на посылку, утверждающую тождество происхождения и значения, что не выглядит очевидным. Если нормативное значение в какой-то степени сохраняется, то следует попытаться выделить эту «необходимую и достаточную», «истинную» определенность понятия. Приоритет исторического или нормативного смысла вынуждает исследователя определиться в решении следующего затруднения: с одной стороны, понятие субстанции употреблялось в определенной духовно
исторической ситуации, системе категорий и ценностей (позиция реляционизма), а потому не имеет оснований для сохранения в неизменном виде в другой исторической ситуации; с другой стороны, то что было свойственно одной исторической эпохе сохраняет непреходящий смысл для другой. Стремясь к «объективности» можно пытаться удерживать исторически «персональные» содержательные наполнения понятия, однако, едва ли возможно претендовать на абсолютно «адекватное мыслителю» воспроизведение как смыслов философских учений, так и функциональной роли в них понятий хотя бы потому, что концептуальный замысел, намерение автора может не совпадать с его реализацией. В каких-то случаях можно говорить, что содержание учения понято последователями глубже автора и спектр интерпретаций незавершен. В этом контексте не лишено смысла обращение от понятия к проблеме им выражаемой. Рассмотрение исторической судьбы понятия субстанции в том числе актуально и в плане реконструкции проблем, сохраняющих свое значение до сих пор, хотя бы уже для их более осознанной постановки. Ввиду относительного характера различения на «историю понятий» и «историю проблем» задача удержаться на первой, не обратившись ко второй, представляется трудновыполнимой. В связи с чем возникает необходимость обращения к другой методологии. Когда смысл, относимый к понятию субстанции, сохраняется в последующем учении, но связывается уже с другими категориями, исследование превращается в рассмотрение проблемы субстанции. (С таким явлением приходится сталкиваться постоянно, как в исследованиях классического периода, так и постклассического, когда само понятие субстанции перестало играть заметную роль в системе категорий мыслителей XX в., а проблематика субстанции в скрытой форме присутствовала даже в тех учениях, где полностью отказались от понятия субстанции (Э.Кассирер и др.). В таком контексте часто проблематичным оказывается сохранение «чистоты» историко-философского исследования, удержаться от использования историко-философского материала в качестве источника самостоятельной философской конструкции.
Актуальность темы исследования в общефилософском смысле связана с тем, что вопрос о стабильности, устойчивости существования во всех его изменениях сейчас в неменьшей степени является проблемой эпохи, нежели в период возникновения понятия и проблемы субстанции. Свидетельством этого являются уже не только философские статьи. Религия и политика, культура и образование осознанно или нет воспроизводят проблему субстанции. Независимо от политической, профессиональной, сословной принадлежности современный человек считает истинным только то содержание, которое подвергнуто суду его собственной субъективности. Различны уровни этой достоверности, но сама достоверность в собственном мышлении является последним основанием. Собственное мышление в этом случае выступает как только самостоятельное, формально свободное.
Однако мышление является не тем основанием, которое довольствуется суждениями о собственном личном опыте и считает возмутительным ограничением своей свободы, если кто-либо посягает на его право выносить суждение обо всем мире, формировать собственное представление. Это мышление, возведенное во всеобщее основание, не только представляет, но и преобразует мир согласно собственному представлению о назначении предметов в этом мире, лишь бы это изменение мира не посягало на установленные обществом ограничения. Это и есть субстанциальное, самодостаточное, из себя самого исходящее мышление современного человека. Субстанциальное мышления не ограничивается и этой произвольной оценочной или вообще теоретической деятельностью в отношении себя самого. Представляющий субъект с необязательно более высокой формой мышления вполне свободен в том, чтобы представлять и более общее содержание: в чем состоят интересы и назначение общественных групп, партий, сословий и всего государства. Претензия такого самопредставительства может расширяться и далее - для духа нет временных и пространственных границ представлять и реализовывать интересы народов, человечества, цивилизации, почему бы ни определять назначение и самой природы. Тогда субъект уже не просто
представляет в своем сознании, он самоуполномачивает себя, выступает полномочным представителем всего бытия, основанием, субстанцией бытия, определяя место и функцию в бытии всего сущего, а при необходимости, им же самим устанавливаемой, и исправляя сущее согласно собственному представлению о его истине.
Кроме того, исследуемая тема представляет интерес еще и потому, что в нынешнюю эпоху, как и 400 лет назад, общественное сознание в целом и гуманитарное знание в частности столкнулось с духовной ситуацией, когда мыслящий дух перестал быть в мире с самим собой, лишился прочной точки опоры, оказался в состоянии гегелевского определения "несчастного сознания". Человек, с одной стороны, получает простор для движения, но с другой стороны, лишается объективного основания своего существования (в связи с чем популярным остается так называемый "новый основной вопрос философии", вопрошающий о смысле жизни человека, о его истоках). Как и 400 лет назад, человеческая мысль пытается найти выход из бесконечного обусловливания одних причин другими в некотором прочном фундаменте, на который можно опереться, и, оттолкнувшись от которого, начать свое осознанное поступательное развитие.
Мировоззренческий кризис, с одной стороны, и свобода определять все согласно собственному представлению субъекта, с другой, порождают необходимость объективных, предельных теоретико-познавательных оснований для этого процесса, потребность в таких основаниях актуальна и для историко-философских исследований. Сейчас, так же как и в новое время, достижение прочного объективного основания человеком упирается в проблему метода и критического осмысления чужого опыта.
Обращение в исследовании к метафизике нового времени обосновано тем, что рассматриваемый период знаменовал собой зарождение новоевропейского типа мышления, объясняющего мир из его собственного основания, самоутверждающего человека как свободную личность, претендующего на статус автономного субъекта всех своих практических
предприятий и научно-исследовательских программ. В развивающейся тенденции свободомыслия сама по себе человеческая личность была осознана в качестве наиболее достоверного субъекта познания, освобождающее само себя мышление приобрело статус субстанции и субъекта.
Степень разработанности проблемы. Понятие субстанции, имевшее своим древнегреческим эквивалентом «hypokeimenon», было характерно для всей истории классической новоевропейской философии, лишь эпизодически уходило со страниц философских текстов, но не всегда оно имело равную значимость и содержательное наполнение. Более того, при общем признании в исследованиях в качестве прототипа понятия субстанции этого античного термина, интерпретировалось оно совершенно различно. (Этому как показано в диссертации способствовала позиция и самого Аристотеля).
Даже наиболее очевидный предикат понятия субстанции - устойчивость — в исследовательской литературе упоминался в различном контексте, что приводило к выделению преимущественно онтологического или гносеологического мотива. Относительный характер такого различия очевиден, однако в связи с тем или иным прочтением меняется линия историко- философского рассмотрения. Так предикат устойчивости, противопоставленный становлению, очевидно позволял рассматривать понятие субстанции как выражение вечно пребывающего бытия, в то время как становление присуще бытию и небытию. В этом онтологическом ракурсе (имевшем место уже в традиции Парменида) рассматривал атрибут устойчивости Н.Гартман1. (Традиция противопоставления бытия и становления, по мнению Гартмана, преодолена только в новое время, для которого характерным является тот факт, что только устойчивое и изменяется, становление же выступило формой бытия). С другой стороны, устойчивость понималась как неизменность сущности предмета, противопоставленная ее изменению. В этом ракурсе предикат неизменности позволял рассматривать
понятие субстанции как выражение неизменной природы предмета, которая единственно доступна познанию, т.е. мотив преимущественно гносеологический. (Традиция столь же древняя, в постклассический период представлена Э.Гуссерлем1 и др.). При всей фундаментальности позиций и аргументов мыслителей оба подхода не свободны от односторонности, не являются в строгом смысле историко-философскими и демонстрируют тот случай, когда историко-философский материал выступил в качестве источника для собственных философских конструкций.
При анализе исследований обращается внимание на то, что за долгую историю использования этого понятия, оно применялось в различных сферах интеллектуальной деятельности, поэтому неправомерно вкладывать в содержание метафизических понятий смысл, в котором они используются в других науках. В" этой связи выделяются основные подходы к предмету исследования. В одном из наиболее употребляемых смыслов понятие субстанции исторически отождествлялось с вещью, телом. Этому мышлению тело представлялось наиболее устойчивым и самостоятельным. В естественных науках этот термин получают, когда абстрагируются от пространственных форм вещей. В этом случае понятие субстанции отождествляется с категорией материи. Эти абстракции получены из области данности мира явлений, чувственного. Метафизическое мышление не останавливается на данной действительности, но ищет объяснения из последнего принципа, единого основания.
Типичным для существующих работ по проблемам метафизики нового времени является выделение определенного смысла, вкладываемого в понятие субстанции, которое признается наиболее «значимым» (с современной точки зрения). Историки философии демонстрируют различия в понимании категории субстанции тем или иным мыслителем, выявляют противоречия и оценивают истинность суждений с точки зрения сложившегося и принимаемого ими как наиболее достоверного понятия субстанции. Интерпретация текстов
мыслителей нового времени в рассмотренных исследованиях отечественных историков философии (С.С.Аверинцева, И.И.Борисова, В.В.Ильина, Н.С.Нарского, В.В.Рябчикова, Г.Г.Майорова, В.В.Соколова, А.Л.Субботина, П.Д.Юрченко и др.) и зарубежных (Х.Лу кас, К.Фишер, И.Вильсон, Р.Кронер, А.Гибсон, Д.Пердь и др.) представляется как бы встроенной в определенные рамки направленного вектора (пусть даже по спирали) от «неистинного» к «истинному», на конце которого они находятся. Этот подход оценивается в диссертации как попытка выявить содержание понятия не в его собственном культурологическом и категориальном контексте, а в терминах последующих интеллектуальных систем. Не представляется убедительным непосредственно связывать необходимость концептуальных и понятийных трансформаций в истории новоевропейской мысли с политико-экономическими: изменениями (диалектико-материалистическая традиция).
Несмотря на то, что упоминание понятия и проблемы субстанции является общим местом в работах, посвященных новоевропейской философии, список исследований, непосредственно, в разной степени занимавшихся историей понятия очень ограничен (Н.Гартман, Г.Гадамер, М.Хайдеггер, К.Хайдман, Й.Хессен, В.Штегмайер, М.С.Орынбеков, В.Г.Карпачев, К.М.Сатыбалдинова, А.П.Кузнецова). Разные по методологии работы тем не менее не создают целостного представления ни об эволюции понятия субстанции, ни о его роли в философских системах и связи с другими категориями. Учитывая значимость, которую придавали в новое время мыслители понятию субстанции, разработанность проблемы представляется освещением лишь видимой вершины, айсберга. Если проблематика субстанции и ее серьезный анализ в отдельных учениях классической новоевропейской философии находит отражение в современных публикациях (П.П.Гайденко)1, то понятие субстанции, его генезис, эволюция остаются во многом пока за рамками исследований. Не выясненной оказывается пока и необходимость возрастания роли понятия субстанции в философии нового времени. Отдельные аспекты
этой необходимости выявлялись Г.Гегелем, М.Хайдеггером,
М.К.Мамардашвили. Крайне редко предпринимается попытка выяснить связь понятия субстанции с господствующим в этот период типом мышления, формами духовной деятельности (Ю.В.Перов, К.А.Сергеев, Я.А.Слинин). Перенос понятия субстанции на немецкую классическую философию чаще всего представляют противоречивым и неоправданным (К.Хайдман, Й.Хессен, В.Штегмайер). Еще более фрагментарными являются исследования того, что хотели, и что действительно решили с помощью этого понятия мыслители нового времени и немецкой классической философии, какое место занимала данная абстракция в системе понятий всей классической новоевропейской философии. В литературе редко выявляется; набор необходимых предикатов понятия субстанции (Н.Гартман) и трудности, к которым приводило использование субстанциальной парадигмы в определенной духовно-исторической ситуации. Еще менее исследовано с какими приоритетами связано употребление понятия субстанции в системах немецкого идеализма. Не в полной мере выявленными остались и основания того факта, что понятие субстанции потеряло свои ключевые позиции в постклассический период. В российской и зарубежной историко-философской литературе нет специальных исследований, посвященных целостному исследованию темы диссертационной работы.
Цели и задачи исследования непосредственно вытекают из анализа состояния разработанности темы. В работе предполагалось отойти от традиции констатировать содержательное наполнение понятия субстанции в разных системах. Автор исходил из того, что исследование понятия субстанции в конкретной философской традиции не единственная, цель, немаловажным представляется возможность с помощью исследования понятия и проблемы субстанции более глубоко проникнуть в суть классического типа философствования. Целью исследования являлось рассмотрение субстанциальной парадигмы как имманентной, сущностной характеристики философии нового времени, выяснение методов ее конструирования;
необходимая трансформация понятия субстанции в немецкой классической философии и его роль в системах немецкого идеализма. Эта главная цель раскрывается постановкой и решением следующих задач исследования:
-выявить генезис понятия субстанции, его источники и предпосылки; исследовать историческую и логическую - необходимость рассматриваемой категории для метафизики; 17 века, раскрыть связь субстанциальной парадигмы с исторически обусловленным типом мышления;
-рассмотреть связь этого понятия с другими категориями, как родственными понятию субстанции, так и соотносимыми с ним, определить его статус и структуру; определить набор необходимых предикатов, задаваемых субстанциальной установкой;
-выявить сходство и различие подходов к этой категории в различных традициях, исследовать тенденцию изменения содержания понятия субстанции и его назначение в течение рассматриваемого периода; выявить противоречия, с которыми сталкивались философы нового времени, применяя это понятие, проанализировать цель и результаты применения его в метафизических системах;
-обосновать необходимость преобразования понятия субстанции в связи с отождествлением его с мышлением; показать основные следствия, вытекающие из нового прочтения и нового статуса понятия субстанции в немецкой классической философии, и тенденции, возникающие в последующий «неклассический» период в связи с переосмыслением необходимых предикатов понятия субстанции в немецкой классической философии;
-показать какие новые проблемы и перспективы возникают у становящегося субстанциальным представляющего субъекта; несмотря на различное отношение к понятию субстанции в современном философствовании, предикаты, относимые к этому понятию, являются характерными для современного мышления.
Методология исследования. Поскольку мысль, оторванная от ведущего к ней пути, является абстракцией в худшем смысле этого слова, постольку
исследование соединяет исторический и логический подходы. Исследование не могло ограничиться применением одного метода. Исторически оправдавшие себя способы исследования не были свободны от односторонности взглядов на проблему. Выявление устойчивых предикатов, относимых к понятию субстанции в течение длительного исторического периода тем не менее не позволяет говорить об универсальном, этимологически преимущественном, логически обусловленном, «истинном» смысле понятия. Исследование выявило неустойчивый характер употребления предикатов как в отношении этимологии, так и в отношении категориальной логики. Исторические изменения в трактовке понятия свидетельствуют о связи смысла с культурно-историческим контекстом той или иной эпохи и об исторических переменах в характере мышления и принципах построения теорий. Одновременно с этим историческое становление и изменение понятия еще не свидетельствует о диалектически-поступательном развитии понятия. Хотя диалектика гегелевского типа в значительной степени используется в диссертации для объяснения тех или иных тенденций, приходится признать, что в историко-философском исследовании она не всегда оправдывается. В действительности встречаются и явления регресса, забвения бытия, по словам М.Хайдеггера. В его эпоху осуществлялась переинтерпретация, деконструкция историко-философского материала. Таким образом, в работе осуществляется комплексный, системный методологический подход к развертыванию темы: исторический и проблемно-понятийный. Критерием отбора исследуемых учений являлось не то, писали ли данные философы что-либо о субстанции и признавали ли ее существование в той или иной форме, а привнесли ли они нечто новое в само ее понятие. Работа не предполагает категоричных выводов по поводу поставленных задач, а рассматривается автором как осмысление существа новоевропейского типа мышления, породившего в себе основания для большого спектра неклассических форм философствования. Достаточно полным предпринятое исследование может быть лишь при обобщении результатов большого числа исследований.
Научная новизна проведенного исследования состоит в целостности осмысления понятия и проблемы субстанции и может быть выражена в качестве существенных выводов через ПОЛОЖЕНИЯ, ВЫНОСИМЫЕ НА ЗАЩИТУ.
- Субстанциальная парадигма в результате реализация исторических и логических предпосылок могла возникнуть как определяющая установка только в метафизике нового времени; ориентация на поиск предельного основания задавала цели, средства и содержание новоевропейского типа мышления; она с необходимостью выступила первоначально в качестве проблемы нахождения гносеологического основания и явилась результатом реализации принципа свободы; метафизика делает предметом абсолютное, которому должна соответствовать форма выражения этого содержания -достоверность.
- В метафизике нового времени изменился статус понятий субстанции и субъекта: от тождества их в средневековой схоластике произошло разведение этих категорий вплоть до их полного противопоставления. Содержанием методологического основания в 17 веке могло стать только мышление, которое в течение исследуемого периода "онтологизируется" в то время как понятие субъекта сужается до представляющего субъекта.
- Субстанциальная парадигма была связана в новое время со снятием принципа причинности в принципе "системности"; возрастающая роль понятия субстанции в новоевропейской философии в значительной степени знаменовала переход от трансцендентных оснований к имманентной философии, ставившей целью объяснить мир из него самого; необходимые предикаты понятия субстанции - самодостаточность и самотождественность - перенесенные с логического основания на онтологическое, породили противоречия, которые создают предпосылку для отказа в перспективе от субстанциальной парадигмы.
- Трансформация понятия субстанции в немецкой классической философии привела к тому, что традиционные предикаты этого понятия были ассимилированны более поздними определениями, изначально положенная в
новоевропейской философии противоположность бытия и становления в гегелевском идеализме была снята в тождестве саморазвивающейся субстанции-субъекта. Субстанциальное сознание преобразуется в историческое сознание. Саморазвитие ранее неизменной субстанции интерпретировалось как уже реальное историческое становление природы объекта до своей истины. Самотождественность субстанции в немецком идеализме была понята как основание, процесс и результат постоянного ее самопорождения. Гносеологический акцент в интерпретации понятия субстанции немецкой классической философией переместился с достоверного начала в результат, в связи с чем отпала острота в поиске абсолютно истинного основания познания, предельного основания, хотя это не исключило проблему начала познания.
- Благодаря заложенным в немецком идеализме предпосылкам культ разума трансформировался в постклассической философии в культ метода. Универсализация системности вдохновляет на поиски универсального метода. Сама культура превращается в метод-технологию. Это уже преобразование субстанциального мышления в технологичное, технократичное, инструментально-практическое мышление. Преобразующее, «вразумляющее» действительность, культивирующее собственное содержание свободное мышление становится культурологическим. Мышление обнаруживает себя как мир культуры, созданный самим субстанциальным сознанием.
- Связывающее свое начало со своим результатом логическое мышление становится системообразующим. Предмет для этого мышления должен быть познан в качестве имманентного момента системы, его необходимой функции. Системное мышление становится функциональным. Венцом, но далеко не последней ипостасью преобразования субстанциального мышления стало самоустановление субъекта быть полномочным представителем бытия и изменять его согласно собственному представлению. Функция «божественная» отдана субстанциальной воле и власти.
Теоретическая и практическая значимость. Теоретические выводы вносят определенный вклад в исследование целостности историко-философского
процесса и используются при изучении как истории философии, так и культурологии в Таганрогском радиотехническом университете, Российском Новом университете, Южно-российском психологическом институте. Материалы и выводы диссертации способны помочь преподавателям, методистам высших учебных заведений, а также служить отправной точкой дальнейшего исследования новоевропейского типа мышления.
Апробация работы осуществлена автором при подготовке и чтении лекций по опубликованным авторским курсам лекций в ТРТУ, РосНоУ, ЮРПИ: «Лекции по истории философии нового времени», «Лекции по истории немецкой классической философии». Концепция диссертации обсуждалась на 3 Российском Философском конгрессе в Ростове-на-Дону (16-20 сентября 2002г.), на теоретических конференциях Таганрогского радиотехнического университета, на семинаре Республиканского научно-гуманитарного института при СПбГУ, на заседании кафедры истории философии философского факультета СпбГУ. Материалы диссертации опубликованы в тезисах 3 Российского Философского конгресса (т.2), в монографии «Понятие субстанции в классической европейской философии», 2002, в приложениях журнала «Научная мысль Кавказа», в материалах межвузовских конференций, «Известиях ТРТУ», депонированы в ИНИОН. Диссертация рекомендована к защите на кафедре истории философии философского факультета СпбГУ и Специализированным Советом.
Структура диссертации включает введение, 2 главы, состоящих из параграфов, заключения и списка использованной литературы. Несмотря на значительный объем, деление диссертации на две главы обусловлено логикой исследования и полученными результатами. Первая глава посвящена этапу классического субстанциализма. Исторически ему соответствует рациональная метафизика XVII века - периоду, который по праву может быть назван «эпохой Субстанции» по аналогии с «эпохой Ренессанса, Просвещения». Вторая глава охватывает период трансформации понятия субстанции, период начала кризиса новоевропейского типа мышления и зарождения неклассических форм философствования, когда понятие субстанции еще сохраняло свое фундаментальное значение. Первый параграф первой главы является историческим экскурсом, историческим введением в проблематику субстанции и потому не может претендовать на полноту обзора философских учений.
Ретроспектива применения понятия
В исследованиях того, почему и каким образом осуществляется переход от античного мировосприятия к мировоззрению нового времени, необходимым условием является целенаправленный анализ того, какие элементы подверглись отрицанию наукой и философией нового времени, а какие были ассимилированы ею. Философское понятие сущности (oysia) появилось впервые у Платона. Сократ рассуждал о "сущности всех вещей - о величине, здоровье, силе и так далее...о том, чем каждая из них является по своей сути" (Федон 65 de). В "Федре" (237с) идет разговор о "сущности предмета" как необходимой предпосылке для всякого логического рассуждения, о смысле всякого суждения. В "Кратиле" (386) "сущность вещей составляет некую прочную основу их самих", "сами вещи имеют некую собственную устойчивую сущность безотносительно к нам и независимо от нас... они возникают сами по себе, соответственно своей сущности" (386е), выражаемом в имени (393d). Таким образом, сущность (oysia) определяется Платоном как логическая основа суждения, суть бытия чего-либо, прочная основа вещей, которая независима от нас, выразима в имени и ограниченно познаваема. Она является самодовлеющим бытием, бытием "самим по себе" в отличие от "бытия относительно другого" (Софист 255с), "сущность в сущности своей существующая" (Федр 247с). Оппоненты Платона "утверждают, будто существует только то, что допускает прикосновение, осязание, и признают тела и сущность (oysia) за одно и то же" (Софист 246а).
При ретроспективном анализе основных категорий в метафизике Аристотеля, представляется необходимым обратить внимание на то, что содержание терминов у Стагирита существенно изменяется от работы к работе, как меняются и акценты в значимости категорий, и подчинено принципу, который положен Аристотелем в процесс исследования: "... необходимо продвигаться именно таким образом: от менее явного по природе, а для нас более явного, к более явному и понятному по природе"1. "Под предшествующим и более известным для нас я разумею то, что ближе к чувственному восприятию; под предшествующим и более известным безусловно — более отдаленное от него. Всего же дальше (от него) - наиболее общее, всего же ближе (к,нему) - единичное..." . В "Категориях" Аристотель дает свод высказываний, который может быть применен для всех наук независимо от их специфики. Первое и самое очевидное для нас подлежащее (hypokeimenon) - единичный, чувственно воспринимаемый предмет -Аристотель отождествляет с категорией сущности (oysia), называя ее так в первичном и основном смысле. Подлежащее обозначает здесь-, не грамматическое подлежащее, а реальное подлежащее3, каковым может быть только сущность. Сущностями во вторичном смысле являются роды и виды.
Сущность - подлежащее в "Категориях" определена Аристотелем как то, что "не говорится ни о каком подлежащем и не находится ни в каком подлежащем" (V 2а 15); "и имя определение будут сказываться о подлежащем" (V 2а 25); "все остальное сказывается о них или находится в них" (V 2в 15); "им ничего не противоположно" (V Зв 25); "о каждой сущности как таковой, не говорится как о сущности в большей или меньшей степени" (V Зв 35); главная особенность сущности ..., что будучи тождественной и одной по числу, она способна принимать противоположности (V 4а 10) "в силу собственной перемены" (V 4в 15); "первые сущности принимают понятие вида и рода" (V Зв 5); "сущность же, то есть то, что означает определенное нечто, есть то, что она есть, не будучи чем-то другим"4 - суть своего бытия, "to ti esti" - что именно есть - суть - здесь только вторично. (Представляется необходимым обратить внимание, что единичные предметы названы мыслителем первыми сущностями только здесь, хотя большинство отечественных исследователей продолжают этот (первичный) акцент переносить на все работы Аристотеля).
Выяснив, что представляет собой категория сущности вообще, Аристотель перешел к исследованию начал или принципов природных сущностей, ибо они только при первоначальном рассмотрении являлись основой всего остального. Началами Стагирит называет "первое, откуда то или иное есть, или возникает, или познается; при этом одни начала содержатся в вещи, другие находятся вне ее"1, ибо только тогда знаем сущность, как и все остальное, когда уясняем ее первые причины, первые начала и разлагаем ее вплоть до элементов..."2. Таковыми началами являются противоположности, так как первые сущности изменчивы, а изменение есть переход из противоположного в противоположное (или в промежуточное между ними). Но противоположности должны быть первичными. При этом, "если не положить в основу противоположностей какой-то особой природы, то может возникнуть... затруднение... Каким же образом из несущностей могла бы возникнуть сущность"3? Третьим в основу Аристотель кладет субстрат - материю. "Ведь всегда лежит в основе что-нибудь, из чего (происходит) возникающее...", а все возникающее является составным. "Все возникает из лежащего в основе субстрата и формы"4 плюс лишенность — отсутствие формы.
Здесь же древнегреческий философ ввел понятие природы, как имеющее в себе самом начало движения и покоя. Таковыми предметами являются сущности, "ибо каждый из них есть какой-то субстрат, а в субстрате всегда имеется природа"5. Однако, в другом значении; "природа будет для: (предметов), имеющих в себе начало движения, формой и видом, отделимым от них только логически, а то, что состоит из материи и формы, не есть природа, а только существует по природе, например человек. И форма скорее, чем материя есть природа"1.
Исследование причин дает 4 основных вида: субстрат, суть бытия или форма, "откуда начало изменения, или покоя, или движения, и "ради чего". Причем форма и есть цель и движущая причина. Таким образом, причины сводимы к двум: материи и форме. Исследование по принципу "от явного для нас к явному безусловно" приводит Аристотеля к выводу, что истинная причина преходящего сама не преходяща. А ею занимается первая философия. Анализ понятий, проведенный Стагиритом в "Метафизике", позволил ему сделать вывод, что природа "в первичном и собственном смысле есть...сущность (усия) того, что имеет начало движения в самом себе как таковом; материя называется естественным потому, что она способна принимать эту сущность" . Сущностью как действительностью оказывается форма. Смысл подлежащего (гипокайменона) становится, по мнению Аристотеля, многозначным: это и материя (substrat), и форма, и составная сущность. Сущность в первичном и основном смысле - форму, природу -Аристотель старается не называть подлежащим, оставляя предметом исследования только усию.
Необходимость понятия субстанции в метафизике XVII века
В исследовании необходимости возникновения в новое время субстанциальной парадигмы представляется обоснованным сопоставлять позиции тех историков философии, которые попытались представить зарождение и развитие определенной философской проблематики как объективный, закономерный процесс. Во введении упоминалось, что понятие субстанции не должно содержать смысл, в котором оно используется в естественных науках. В связи с чем представляется необходимым проанализировать характерную для подобного смешения концепцию и ее аргументацию, которая приводит сторонников такой точки зрения к выводу о бесперспективности исследования понятия субстанции.
Аргументация того, почему вопрос о предельном основании не имеет удовлетворительного решения, сводится к тому, что при его рассмотрении мышление неминуемо запутывается в противоречиях. Ханс Альберт в своем; "Трактате о критическом разуме" считает, что критическое мышление, нуждающееся в легитимации с помощью аргументов, попадает в конструктивное затруднение, известное как трилемма Мюнхгаузена. Это затруднение приводит или к регрессу в бесконечность, поскольку могут быть предложены все более высокие основания для оправдания и найдены его метаступени, или к логическому кругу, или, наконец, к произвольному обрыву движения и возвращению к догме. В отличие от трилеммы Альберта швейцарская исследовательница К. Глой наряду с регрессом и кругом, называемым ею "циркулярность или возвратное движение, возникающее в силу того, что основание должно обосновывать не только все другое вне его, но и само себя и поэтому требует самообоснования", выделяет третью трудность как Via negations"- метод отрицания, связанный с неопределимостью абсолютного основания с помощью конечных предикатов. Дело в том, что между основанием и обоснованным существует абсолютная пропасть, а потому основание, если оно действительно есть основание и исток, не может быть получено из того, что обосновано им и возникло из него" .
Причину неизбежности апорий К. Глой видит в том, что, с одной стороны, нечто абсолютное и твердое, а с другой стороны, все без исключения подлежит сомнению и требует обоснования. Проблемы эти автор считает обязательным спутником доминировавшего вплоть до XX века статического, инвариантного типа систем, называемого также "стационарными системами". Здесь ученая совершает, как раз, тот самый неоправданный переход от метафизического предельного основания к основаниям опытных наук, находя в них подтверждение слабости этого типа систем. Возможный выход из этих апорий К. Глой видит либо в герменевтическом методе, либо в теории динамических систем. Однако, что касается вопроса о предельном основании «столь релевантного для систематического мышления, то герменевтический метод его либо игнорирует и снимает, заменяя обосновывающее мышление пониманием смысла, либо сводит к бесконечному герменевтическому процессу понимания смысла. Так как рассмотрению объектах помощью герменевтики не достает внешнего момента, и он отягощен субъективностью, то естественно перейти к ... теории динамических систем"1. Односторонность подобного рассмотрения понятия предельного основания и критики с этих позиций понятия субстанции в метафизике нового времени и находит свое отражение и аргументацию в данном исследовании.
Анализ концепций, признающих необходимым возникновение в 17 веке «субстанциальной парадигмы» позволяет выделить те работы, которое опираются в большей степени не на исследование текста, а на собственное представление о целостности историко-философского процесса. Так, с одной стороны, полюсами этих концепции в отношении родоначальника новоевропейского рационализма Декарта является представления о том, что «субстанциальная парадигма» выражает реалистическое мышление Картезия, признавшего реальное существование только единичных вещей (здесь атрибут субстанции не является ее сущностью) со сведением субстанции Декарта к последовательному материализму (П.Д.Юрченко, Р.Кронер, А.Гибсон, Д.Пердь, И.Вильсон и др.), с другой стороны, признание того, что сущность и есть само явление, в работах М.К.Мамардашвили, ведет к отказу от необходимости познания больше того, что дает феномен. Не способствует раскрытию исследуемой проблемы и его феноменологическая интерпретация Декарта, по сути сопровождающаяся игнорированием «субстанциализма» французского рационалиста. На обоих полюсах самым сложным оказалось, найти в выводах от имени Декарта текст самого Декарта. Кроме того, побочным явлением подобного подхода представляется вывод о том, что открытие закономерностей наукой XX века (теория относительности, психология бессознательного, физика микромира) является плагиатом открытий Зенона, Платона, Декарта.
Не представляется убедительной и концепция Х.Ортеги-и-Гассет, который считает, что между открывателем и истиной должно быть родство. Это, по его мнению, говорит о том, что есть причина, почему некоторую истину ухватывает некоторый человек в некоторое время. В таком случае, исследователь должен был бы найти соответствие между объективной идеей; и субъективным состоянием человека, способного мыслить1.
Выделение в качестве основных для анализа концепций представителей диалектико-материалистического способа истолкования историко-философской проблематики, позиций Г.Гегеля, М.Хайдеггера, М.К.Мамардашвили, связывается с тем, что упомянутые философы представляют различные ракурсы в освещении необходимости понятия субстанции в метафизике 17 века.
Предмет, который положен Декартом в основу исследования, на первый взгляд, ничем не отличается от задач, которые ставит Аристотель в «первой философии»: это исследование, начал всего сущего. Правда, у Аристотеля,, согласно его методу, первое по природе является завершением познавательного процесса, так как первое по природе непосредственно не очевидно, в отличие от того, что мы можем воспринимать и созерцать в начале этого пути в чувствах.
Категория субстанции в «критической философии» Канта
Проблемное поле исследования представляется возможным достаточно определенно очертить постановкой двух проблем.
1. Какие особенности философской концепции: Канта высвечиваются в перспективе исследования противопоставления «субстанция - функция»? И более узко: как изменяется проблемное поле в учении немецкого мыслителя л какие тенденции в связи с этим изменением наиболее очевидны, если одной из сторон антитезы отдается предпочтение? Такой аспект присутствует в истории философии, начиная с неокантианской традиции, во многих философских направлениях 20 века. Правда, возникает опасение, что подобный анализ может быть охарактеризован как исследование учения Канта. не в его собственном культурологическом: и: категориальном контексте, а в терминах последующих-интеллектуальных систем. Ведь трудно назвать функциональный анализ сущего непосредственно вытекающим из предшествующей Канту новоевропейской философской традиции. Однако можно воспользоваться кантовской самооценкой собственной философии как «коперниканского переворота», разделяемой современными исследователями, которая в значительной мере допускает наложение категориального аппарата, используемого в 20 веке, на понятийный аппарат критической философии Канта. Суть этого функционального подхода в отношении философии Канта вполне характерно обоснован в концепциях Э.Кассирера и других неокантианцев. В самом общем виде функциональный подход определяется как принципиальное своеобразие метода Канта, который эвристически продуктивно предпочел рассматривать познавательные функции без необходимости обращения к субстанции как их субстрату. Такой анализ строится на вполне очевидных, подтвержденных текстами первоисточника основаниях. Это преимущественно гносеологическая интерпретация критической концепции Канта наиболее распространена и встретила самого яркого оппонента в лице М.Хайдеггера, рассматривающего философию Канта с позиции «фундаментальной онтологии». Многие положения М.Хайдеггера из этой полемики с неокантианцами1 будут использованы для анализа, хотя и со смещением акцентов, учитывая, что основные выводы неокантианской традиции (марбургской школы А.Когена и Б.Наторпа, баденской - лице В.Виндельбанда и: Риккерта) все же представляются наиболее соответствующими тексту и смыслу первоисточников. Если ориентироваться преимущественно на функциональную интерпретацию критического наследия Канта и признать отход мыслителя от «субстанциализма» нового времени (но не от категории субстанции), то исследование вполне логично проводить в соответствии с хронологической последовательностью написания «Критик» и опираться преимущественно на «Критику чистого разума».
2. Однако, не отрицая преимуществ первого способа рассмотрения, представляется вполне продуктивным и не лишенным оснований другой путь, на котором предполагается возможным несколько сгладить черты «революционности» в кантовской концепции исключительно только в отношении новоевропейского понятия субстанции и вполне возможно увидеть и более эволюционный характер кантовского отношения к «субстанциализму» 17 века. Такая возможность вытекает из того, что определение понятия субстанции как некоторого субстрата, вещи, носителя свойств, который бы оставался даже после отвлечения от этих свойств, хотя и имело место, но было не самым характерным для мыслителей нового времени.
Если исходить из того, что Кант использует категорию субстанции совершенно однозначно как априорное понятие рассудка, имеющее смысл только в отношении опыта, то в рамках предпринятого исследования может показаться, что, собственно, отсутствует проблема. Поэтому нужно сначала обозначить ту особенность, которая была свойственна понятию субстанции в докантовской период. Мыслителями 17 века исследуемое понятие использовалось не только с предикатами неизменности, устойчивости и самотождественности, не только в качестве принципа единства, но и как предельное самодостаточное основание, как "causa sui", действующая причина себя самого, как самополагающее свое содержание основание, на основе чего это понятие и могли связывать с мышлением. Причем те и другие предикаты возникали по разным основаниям и имели разную интерпретацию в зависимости от того, рассматривалось ли понятие субстанции как первоначально гносеологическое основание или как реально существующее онтологическое. Поэтому предполагается уделить внимание второй проблеме: какую роль в кантовской концепции играют предикаты, относимые в 17 веке к понятию субстанции, как выстраивается его система в связи с использованием этих предикатов, какие тенденции возникают и переходят в дальнейшую философскую традицию, что конечно не исключает анализа собственной позиции Канта в отношении понятия субстанции. Рассмотрение понятия субстанции с точки зрения обозначенной новоевропейской интерпретации, а не только в традиции «Трансцендентальной аналитики», представляется даст дополнительные возможности видеть в концепции Канта онтологию не только на том простом основании, что используемые автором «Критик» категории принадлежали раньше онтологии.1
Понятие субстанции в философии Фихте
Общим недостатком предшествующей философии Фихте назвал то, что она не возведена в ранг достоверной науки. Решение этой задачи должно было одновременно примирить догматическую, скептическую и критическую философии. Фихте глубоко убежден, что «никакой человеческий ум; не проникает дальше границы, у которой стоял Кант». Метафизика, согласно Фихте, должна быть не учением о мнимых «вещах в себе», а генетическим выведением того, что встречается в нашем сознании. Критическая философия, согласно автору «Наукоучения», исследует возможности и правила метафизики, объясняет саму метафизику. Кантовская же критика в большей своей части и есть сама метафизика.
Всю предшествующую философию Фихте рассматривал либо как критическую, либо как догматическую. Скептицизм же является либо последовательно развитым догматизмом: - и тогда он противоречит самому себе, т.к. отрицает возможность системы все же систематически,- либо скептицизм критический. Критический; скептицизм Юма раскрывает «недостаточность даваемых доселе оснований и тем самым указывает, где искать оснований более надежных»2. Сущность же критической философии состоит в том, что в ней «устанавливается некоторое абсолютное Я как нечто совершенно безусловное и ничем высшим неопределимое... Напротив того, догматична та философия, которая приравнивает и противополагает нечто самому Я в себе...В критической системе вещь есть то, что полагается в Я; в догматической же системе она представляет собой то, в чем полагается само Я. Критицизм имманентен потому, что все полагает в Я, догматизм же трансцендентен, ибо он идет за пределы Я»1. Отсюда очевидно, что наиболее последовательным продуктом догматизма является спинозизм, которому Фихте оппонирует в процессе выведения всех основных положений своей концепции.
Необходимость придать философии научную форму, согласно Фихте, оспаривается гораздо реже, нежели определение объекта этой науки. Проблема, по предположению Фихте, может быть решена, если будет развито само понятие науки, т.е. исследование формы самой философии может привести к определению ее содержания. В первом же определении наука имеет систематическую форму, т.е «все положения в ней связываются в одном единственном основоположении». Однако, систематичность науки еще не цель, а лишь ее средство. Наука же «должна быть единым, целым...отдельные положения не были бы вообще наукой, а становятся ею только в целом, только через свое место в нем и отношение к нему»2. Целое при этом не является суммой своих частей, и достоверность всей науки нельзя получить из недостоверных положений. Наоборот, одно достоверное положение является необходимым условием вообще всякого синтеза. Такое достоверное до соединения и независимое от него положение Фихте назвал основоположением. Каждая наука должна иметь одно-единственное само по себе достоверное положение. Все остальные положения познаются как достоверные только в связи с ним. Однако, «систематическая форма - не цель науки,...не сущность науки, но случайное свойство последней. Наука есть здание; главная цель этого здания устойчивость оно устойчиво, поскольку все части покоятся на твердом фундаменте»3. Поэтому фундамент, основоположение должно уже существовать и быть достоверным до самой системы. Новоевропейская проблематика прочно сохраняется в трансцендентальной философии.
Таким образом, Фихте выясняет основные требования, предъявляемые к собственной теории. Во-первых, форма и содержание такой науки не должны содержать ничего внешнего, «наука должна быть прежде всего наукой о науке вообще». Основоположения отдельных наук не могут быть доказаны в рамках самих этих наук, поэтому должны быть обоснованы в одной науке, выведены из одного ее основоположения. Наукоучение должно обосновать систематическую форму всех возможных наук. Во-вторых, само наукоучение есть наука и также должно иметь основоположение, которое в нем не может быть доказано. Поскольку основоположению опираться больше не на что и чтобы избежать «бесконечный прогресс», то остается первому основоположению быть непосредственно, безусловно достоверным, «оно должно быть... достоверным в себе самом ради себя самого и через самого себя...оно равно самому себе, ...все, что достоверно, достоверно потому, что оно достоверно...оно основание всякого знания»1. Это абсолютное, предельное гносеологическое основание со всеми предикатами, относимыми к понятию субстанции в 17 веке.
Никакое положение, согласно Фихте, невозможно без формы и содержания. Поэтому первое основоположение, будучи достоверным через самого себя, «может значить лишь то, что содержание его определяет его форму, и наоборот, его форма определяет его содержание...Форма... не только дана...самим положением, но и установлена как безусловно значимая для его содержания» (с.26). Достоверность, по Фихте, есть не что иное как «сознание неразрывности определенного содержания с определенной формой». Логика, согласно Фихте, дает только форму всем наукам, наукоучение дает необходимую связь формы и содержания. Само же наукоучение от логики не получает и форму, а имеет эту форму в себе самом, и более того, оно обусловливает и саму логику.
