Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Постановка проблемы. 16
1.1. Историография проблемы. 16
1.2. Характеристика источниковой базы исследования. 53
1.3. Теоретико-методологические основы диссертации. 80
Глава 2. Дипломатический корпус Российской империи конца XIX–начала XX вв. 88
2.1. Нормативнo-регулятивные и организационные основы дипломатического корпуса России. 88
2.2. Ментальные практики и повседневность дипломатического корпуса . 145
Глава 3. Генезис и основы мировоззрения Н.В. Чарыкова . 190
3.1. Годы становления: происхождение, воспитание и обучение. 190
3.2. Научные изыскания Н.В. Чарыкова и их идейно–теоретические принципы. 274
Глава 4. Участие Н.В. Чарыкова в дипломатическом маневрировании рубежа XIX–XX вв. 366
4.1. Деятельность Н.В. Чарыкова по реализации имперской политики России на среднем и Дальнем Востоке . 366
4.2. Балканско–ближневосточный узел международных отношений рубежа XIX–XX вв. в оценке Н.В. Чарыкова. 416
Глава 5. Роль Н.В. Чарыкова в формировании внешнеполитического курса России в преддверии и ходе Первой мировой войны. 464
5.1. Восточный вопрос и способы его решения в интерпретации Н.В. Чарыкова. 464
5.2. Концепция Н.В. Чарыкова по европейской и международной безопасности . 601
5.3. Реформа Министерства иностранных дел России: инициативы и деятельность Н. В. Чарыкова. 674
Глава 6. Политическая и интеллектуальная практика Н.В. Чарыкова в революционную и постреволюционную эпоху. 700
6.1. Деятельность Н.В. Чарыкова в антибольшевистском движении на юге России. 700
6.2. Участие Н.В. Чарыкова в культурной и политической жизни русской эмиграции . 720
Заключение. 786
Список использованных источников и литературы. 791
- Ментальные практики и повседневность дипломатического корпуса
- Деятельность Н.В. Чарыкова по реализации имперской политики России на среднем и Дальнем Востоке
- Концепция Н.В. Чарыкова по европейской и международной безопасности
- Участие Н.В. Чарыкова в культурной и политической жизни русской эмиграции
Ментальные практики и повседневность дипломатического корпуса
Данная часть диссертационного исследования посвящена жизни дипломатов вне их непосредственной профессиональной деятельности. Поскольку обучение и воспитание будущего дипломата не является непосредственной частью внешнеполитического процесса этот аспект также был включён в состав данной части исследования.
МИД как один из привилегированных высших органов государственной власти Российской империи занимало особое место в системе управления. Вполне естественно, что руководство МИД стремилось к тому, чтобы не только дипломаты, но и служащие центральных учреждений министерства имели определенный социальный статус, а также соответствующий уровень воспитания, образования и общей культуры.
Правила приема на дипломатическую службу, установленные А.М. Горчаковым в 1859 г. содержали требование наличия у кандидата диплома о высшем образовании340.
В «Очерке истории Министерства иностранных дел России. 1802-2002» отмечается, что во второй половине XIX-начале XX в. все учебные заведения делились на два разряда. К первому относились Санкт-Петербургский университет, Московский университет, Императорский Александровский лицей, Училище правоведения, Ришельевский лицей, Лазаревский институт восточных языков, Учебное отделение восточных языков при Азиатском департаменте МИД. Ко второму разряду принадлежали средние учебные заведения, а также Пажеский корпус341.
Императорский Александровский лицей (Царскосельский лицей) подготовил для службы в МИД значительное число выпускников. В их числе был и канцлер А.М. Горчаков, который и добился в 1856 г. разрешения выпускникам лицея поступать на службу в МИД. 11 декабря 1856 г. появился закон «О разрешении воспитанникам Александровского лицея, по окончании ими курса наук, поступать в Министерство иностранных дел»342.
Лицей был привилегированным учебным заведением, в число его воспитанников принимались «исключительно дети лиц, принадлежащих к российскому потомственному дворянству»343.
Лицей давал разностороннее классическое образование, и с самого основания предназначался для подготовки к государственной службе. По количеству отводимых часов на первом месте стояли языки, на втором – математические науки; на третьем - история, география, а также преподавались политические, юридические науки и др.
Лицеистов приучали к светским обязанностям и прививали навыки, соответствующие человеку из привилегированного общества, что было необходимо российским дипломатам и чиновникам МИД.
Ценных сотрудников для МИД готовил Лазаревский институт восточных языков, где важнейшей целью было «Теоретическое и практическое изучение восточных языков и приготовление в оных переводчиков, необходимо-нужных по сношениям Империи с Азиатскими державами»344.
При этом А.П. Торкунов отмечает, что ни выпускники соответствующих факультетов университетов, ни выпускники спецклассов Лазаревского института «сразу по их окончании не были способны к практической дипломатической службе. … для их “доводки” при Азиатском департаменте МИД имелось Учебное отделение восточных языков. Однако именно практикоориентированность отличала лазаревских питомцев от тех, кто оканчивал университеты. В итоге 30% поступивших на это отделение за все годы его существования составили выпускники Лазаревского института»345.
При Азиатском департаменте МИД существовало Учебное отделение восточных языков. Принимались туда только лица дворянского происхождения, имевшие высшее образование и окончившие факультет восточных языков Петербургского университета или специальные классы Лазаревского института в Москве. Зачисленные в отделение студенты получали стипендию и считались на службе в МИД. Задачами Учебного отделения была подготовка кадров для драгоманской службы в Османской империи и Персии.
Помимо восточных языков в Отделении преподавались такие предметы, как восточная каллиграфия, мусульманское право, новогреческий язык; также большое внимание уделялось французскому языку. Студенты после двухлетнего обучения направлялись на практику в российское посольство в Константинополе или дипломатическую миссию в Тегеране.
Изучив не только восточные языки, но и мусульманское право, законодательство и религию стран Востока, студенты становились компетентными специалистами и были ценными сотрудниками министерства.
Для выпускников отделения было сделано исключение из правил приёма в МИД: «…лица, окончившие курс в учебном отделении восточных языков, состоящем при Азиатском департаменте, или в Петербургском университете, по Китайско-маньчжурскому отделению факультета восточных языков, могут быть на будущее время освобождены от обязанности держать дипломатический экзамен, но в том лишь случае, если изъявят желание посвятить себя исключительно драгоманской службе или же службе при консульствах в должностях драгоманов»346.
Учебное отделение восточных языков занималось также обучением офицеров на особом Офицерском курсе, а Лазаревский институт восточных языков, хотя и имел в своем составе специальные классы с правами вуза, не давал своим выпускникам права поступать на государственную службу и многие его выпускники продолжали обучение в Учебном отделении347.
Значение его заключалась в том, что в нём был создан «организационный и учебный языковой дискурс, который позволял эффективно осуществлять профессиональную языковую подготовку студентов, готовя их к службе в МИД». Это обеспечивалось высоким уровнем профессорско-преподавательского состава: преподаватели соединяли в себе традиции европейской науки и культуры с глубоким знанием Востока348.
Профессиональные языковые дисциплины во второй половине ХIХ-начале ХХ века вели следующие преподаватели: Ф.Ф. Мартенс и М.М. Муромцев (международное право), И.Ф. Нофаль и А.Ф.Х ашаб (мусульманское право и арабский язык), Ф. Эфенди (турецкий язык), А.К. Казем-Бек (персидский язык), П. И. Пашино (история и география Востока), Т. Робертс (английский язык)349.
Директором Отделения в конце XIX-начале XX века был тайный советник Иван Александрович Иванов350 (1835-1908), по оценке С.В. Чиркина, «весьма почтенная и добродушная личность, не обременённая, однако, большими заботами, кроме, разве, хозяйственных ...»351. И.А. Иванов имел у слушателей кличку «Генерал Тапы-Тапы», потому что, будучи невысокого роста, носил обувь на высоких каблуках и, проходя по коридору, стучал: тапы-тапы, тапы-тапы»352.
Императорское училище правоведения было закрытым учебным заведением. В него принимались не более 100 человек и только из сословия потомственного российского дворянства353. Полный курс обучения составлял шесть лет (позднее – семь лет) и подразделялся на начальный и окончательный. Программы предусматривали подготовку воспитанников с гимназического возраста до уровня университетского образования с практическим уклоном для государственной службы. В программу обучения, кроме предметов общего образования, входили науки юридические: римское право с его историей, гражданское право, уголовное право, уголовное и гражданское судопроизводства, энциклопедия законоведения и история русского права354, а также «прочие науки, входящие в состав государственно-административных знаний, как-то: права – государственное, международное, церковное, полицейское, политическая экономия...»355.
Хотя Императорское училище правоведения относилось к Министерству юстиции, его выпускники проявили себя и на дипломатическом поприще. Так, Р.Р. Розен был послом в ряде странах Европы и Азии»356. Выпускником был и директор Московского главного архива МИД барон Федор Андреевич Бюлер357.
Императорский лицей цесаревича Николая давал своим воспитанникам классическое гимназическое образование, при желании они могли отучиться еще три года в университетских классах после чего выпускники могли идти на службу в Министерство иностранных дел.
Кроме того, образование необходимого будущему дипломату уровня они могли получить в университетах – Петербургском и Московском (на юридическом факультете).
Деятельность Н.В. Чарыкова по реализации имперской политики России на среднем и Дальнем Востоке
10 октября 1883 г. Н.В. Чарыков был назначен чиновником особых поручений по дипломатической части при Туркестанском генерал–губернаторе1281. Дипломатическую службу в восьмидесятые годы XIX века Н.В. Чарыкову было суждено провести в Средней Азии, на стратегическом плацдарме «Большой игры» между Российской и Британской империями.
Несмотря на сравнительную молодость, он имел уже достаточно разработанную и обоснованную концепцию российской политики в этом регионе. Молодой дипломат исходил из тезиса о движении России к своим «естественным границам»1282, как обоснованию присоединения Средней Азии в том числе1283.
По его мнению, «Россия, после ее поражения в Крымской войне, была лишена возможности покровительствовать христианам Ближнего Востока, оттеснена с Дуная, ограничена на Черном море, и изолирована в Европе»1284.
В результате Россия «повернулась к Азии, и какое-то время сконцентрировала ее политические, культурные, и экономические усилия на Среднем и Дальнем Востоке»1285.
Он считал, что Россия выполняла в Средней Азии цивилизаторскую роль, проводила политику «мира и достатка»1286. Французский исследователь Р. Крюс так же отмечает идею, высказанную Н.В. Чарыковым в духе горчаковской мысли о «воспитании туркестанских народов», что вхождение среднеазиатских народов в состав России «начало пробуждать местные народы от состояния апатии и анархии»1287.
В своих начинаниях Россия столкнулась с противодействием Великобритании, правительство которой в действиях Российской империи видело угрозу для «жемчужины Британской короны» – Индии. Однако, здесь, по оценке Н.В. Чарыкова, «британский лев» имел позиции куда более слабые по сравнению с позицией «русского медведя»1288.
Турецкий историк М. Иетисгин отмечает: «В момент российского вторжения Средняя Азия имела средневековый социальный, культурный, экономический, технологический, военный, и политический уровень. Российское вторжение вводило некоторые современные изменения, вместе с российским деспотизмом, строгим контролем, … и военным занятием»1289. Кроме того, по его мнению, хотя уровень социально-экономического развития России был ниже нежели у Великобритании, но Россия достигла здесь большего успеха, нежели Англия в своих колониях. Причину он усматривает в том, что Россия «испытала тюркскую культуру в течение многих столетий» и в отличие от британцев, «русские не рассматривали уроженцев как второразрядных людей»1290.
Свою точку зрения о «естественном характере роста Российского государства» Чарыков проводит и в своей версии событий, связанных с присоединением Средней Азии к России. «Незадолго до смерти Александра II важнейшее событие случилось в Центральной Азии. Генерал Скобелев 10/22 января 1881 г., взял штурмом главную туркменскую крепость Геок–Тепе, и присоединил целую территорию ахалтекинских племён к России»1291. По мнению Н.В. Чарыкова, «эта экспедиция в отдалённый и тогда практически неизвестный транскаспийский регион стала неизбежной. Туркмены Ахал-Теке и их собрат – Мерв почти век были злейшими разбойниками Центральной Азии». Действия этих племён, по его мнению, делали невозможной регулярную торговлю в данном регионе. Единственное кем торговали – и очень бойко были рабы, что так же нормальным явлением для того времени уже не считалось. Разумеется, что такое положение не могло оставаться и дальше терпимым. Проблема заключалась так же и в том, что в результате операции под руководством генерала М.Д. Скобелева далеко не вся тревожная и неспокойная территория вошла в состав Российской империи и обрела стабильное существование. Главным из таких «осиных гнёзд» оставался Мерв. К тому же, по сведениям российской разведки Великобритания начала постепенное проникновение в этот регион. Хотя, как Н.В. Чарыков признавал, что ни Россия, ни Великобритания не имели полной и точной картины происходящего в «Королеве Мира»1292 (британцы считали Мерв «ключом к Индии»), он признавал, что «...в канцелярии министерства иностранных дел... были очень озабочены тем, что принесёт этот Мервский вопрос»1293.
Выход оказался неожиданным и оригинальным. Дело в свои руки взял генерал А.В. Комаров – начальник Закаспийской области. С замечательной и блестящей кампании и начал свою дипломатическую службу в Средней Азии Николай Валерьевич Чарыков – дипломатический чиновник при Туркестанском генерал-губернаторе Н.О. Розенбахе. Обладая, как указывалось выше, довольно систематическими и самостоятельными взглядами на решение среднеазиатского вопроса, он приступил к их реализации на практике.
6 октября 1883 г. Н.К. Гирс уведомил начальника Закаспийской области А.В. Комарова о желании назначенного на должность дипломатического чиновника при туркестанском генерал-губернаторе Н.В. Чарыкова ехать к месту службы через Закаспийскую область, Мерв и Бухару, «причем МИД вполне расположено… оказать содействие к выполнению этого предположения»1294. Именно в экспедиционный корпус А.В. Комарова, отправился Н.В. Чарыков. Путь был нелегок. Как он вспоминал позднее, «сначала каждый должен был пройти приблизительно сто пятьдесят миль морским путем, чтобы достигнуть узкого, песчаного острова Узун–Ады в Михайловском заливе, на котором не было ни куста, ни пресной воды… но который обладал хорошей возможностью для погрузки. … В сумерках мы достигли Кизил–арвата, и я узнал там … что генерал Комаров послал туда тарантас для меня. В этом транспортном средстве, запряжённом лошадьми, принадлежащим местным войскам, я должен был путешествовать по остальным 180 милям … по грубой дороге…»1295.
В январе 1884 г. он прибыл в отряд начальника Закаспийской области генерала А.В. Комарова1296. В своих мемуарах Николай Валерьевич пишет, что был в отряде в качестве гостя. Однако его переписка с Азиатским департаментом МИД России, а также служебная документация других лиц, равно как и информация из его собственных мемуаров свидетельствуют о его активном участии в данном походе. После того, как Мерв был занят, Н.В. Чарыков допросил вождей антирусского движения Каджар-хана и исламского проповедника Сиях–пуша, объявившего русским войскам джихад1297. Все это осложнялось тем, что Сиях–Пуш объявил себя наместником исламского пророка Махди, и, по мнению российского дипломатического агента, на границах России зрело движение аналогичное суданскому1298. Причем это происходило в условиях, когда Англия вела в этом регионе активную колонизаторскую политику. Поэтому требовались исключительная деликатность и тонкое искусство при решении мервского вопроса. По всему видно, что политическая составляющая в этом походе была возложена на Н.В. Чарыкова. Так, согласно донесению, одного из сподвижников генерала А.В. Комарова, полковника Назарова «дознание по агитации их (Сиях-Пуша и Каджар-хана — О.Ч.) провел камер–юнкер двора его величества чиновник министерства иностранных дел г. Чарыков»1299.
Вспоминая об этом эпизоде, Н.В. Чарыков писал, что, когда Сиях–пуша привели к нему на допрос тот «был одет в изношенные черные одежды, но носил их с замечательным простым достоинством. Он был весьма спокоен…, хотя он также полагал, что неизбежный смертный приговор ждал его. Немного выше средней высоты, он имел свои внешние особенности, носил длинные, плавные волосы …, разделенные пробором по середине, и темную бороде с небольшим пробором. Его глаза, как и его волосы, были черными, но чудесно блестящими и глубокими. Его голос был отмечен необычайной гармонией и очарованием. Это был голос человека, наделённого силой вдохновлять веру, убеждать, и командовать»1300.
По мнению Н.В. Чарыкова вера в то, что Сиях-пуш – пророк «возможно, распространила бы пожар в Средней Азии, если бы туркмены не были бы больше грабителями, чем фанатиками»1301.
Мирное занятие Мерва служит блестящим примером умелого сочетания экономической заинтересованности, дипломатического искусства и военной силы русским правительством и его представителями.
В целом применялись различные, способствующие успешному присоединению Мерва1302.
Концепция Н.В. Чарыкова по европейской и международной безопасности
16 июня 1893 г. Н.В Чарыков был назначен советником посольства в Германии2230. Он вспоминал как летом 1893 г. ему говорил «друг и старший коллега Оболенский», что он теперь входит в поле «Высокой Политики». «Так и оказалось, поскольку в Берлине я стал свидетелем тонкого и мастерского пути, по которому … граф П.А. Шувалов, направлял переход России от Союза трех императоров к ее новому союзу с Францией» – отмечает Н.В. Чарыков2231.
В источниках личного происхождения отложились сведения, характеризующие взаимоотношения двух представителей российского дипломатического корпуса - советника посольства в Германии Н.В. Чарыкова с его непосредственным руководителем - послом П.А. Шуваловым.
Так, А.А. Богданович в дневниковой записи, датируемой 30 октября 1909 г., приводит следующие данные: «Сегодня слышала интересный рассказ Шелькинга. Когда Чарыков был в Берлине и пришел однажды делать доклад гр. Шувалову2232, который в это время уже отчасти выпил, то Шувалов во время доклада перебил Чарыкова и сказал: «Коля Чарыков, перестань комарам ставить клистиры».
«Вот в этих словах весь Чарыков», – сказал Шелькинг»2233.
Однако ряд моментов позволяют усомниться в корректности информации Е.Н. Шелькинга. По всей видимости он был не в курсе того проблемы какого уровня сложности довелось решать Н.В. Чарыкову в Германии. Нижеозначенные аспекты деятельности Н.В. Чарыкова в Германии показывают, что он пользовался доверием П.А. Шувалова и МИД России.
Дневник В.Н. Ламздорфа, отличающийся информативностью и некоторой сухостью, вместе с тем не содержащий, в отличие от того же дневника А.А. Богданович, фантазий в виде светских сплетен, рисует сложную картину, связанную со кадровыми перестановками в российском посольстве в Германии и самом МИД России.
Так, 2 января 1895 г. министр иностранных дел России Н.К. Гирс запросил совета у В.Н. Ламздорфа – «не следовало ли бы тотчас послать государю докладную записку, прося разрешения поручить Чарыкову, сообщить о назначении Лобанова в Берлин и запросить на нового посла агреман»2234.
3 января министр принимает решение послать телеграмму Чарыкову 4 января «с таким расчётом, чтобы он получил её уже после прощальной аудиенции Шувалова; последний в таком случае не сможет ничего испортить»2235. 4 января В.Н. Ламздорф отправляет телеграмму Чарыкову «с поручением запросить агреман на назначение Лобанова»2236. Тем временем, 5 января Н.В. Чарыков сам сообщал о том, что император Вильгельм сам сообщил П.А. Шувалову о том, что его преемником будет Лобанов и он «этим очень доволен»2237.
Сам П.А. Шувалов в письме к Н.К. Гирсу сообщал, что ввёл в курс всех, в том числе и секретных, нюансов в русско-германских отношениях Н.В. Чарыкова, «который как поверенный в делах должен быть полностью в курсе всего, что творится вокруг нас»2238.
Между тем случилось непредвиденное – 14 января 1895 г. умирает Н.К. Гирс и А.Б. Лобанов рассматривался как наиболее вероятный кандидат в министры, что 26 февраля и случилось. Таким образом, Н.В. Чарыков был временным поверенным дольше, чем предполагалось.
2 апреля 1895 г. Н.В. Чарыков был произведен в действительные статские советники и одновременно получил высокое придворное звание камергера2239.
Российским же послом в Германии был назначен Н.Д. Остен-Сакен, и, по мнению видного исследователя германской дипломатии А.С. Ерусалимского, «некоторые его донесения выглядят довольно тускло. Однако этот недостаток почти в полной мере восполняется донесениями, составленными Чарыковым, первым секретарём посольства. Чарыков тогда только начинавший свою дипломатическую карьеру…очень интересовался событиями партийной и политической жизни Германии, тщательно изучал германскую прессу различных направлений, часто посещал рейхстаг и притом не только тогда, когда там обсуждались вопросы, в которых русское правительство было заинтересовано. Многие из донесений Чарыкова по вопросам внутренней политики в Германии были подписаны Остен–Сакеном, от чего ценность их нисколько не падает»2240.
В деятельности Н.В. Чарыкова в Германии выделяются три основных проблемы, которые он внимательно отслеживал, а при необходимости и вмешивался в их решение в интересах России – экспансия Германии на Ближнем Востоке, «таможенная война» между Россией и Германией и японо-китайская война 1894-1895 гг.2241.
Прибыв сюда из Турции Н.В. Чарыков продолжал следить за ситуацией на Ближнем Востоке, хотя и в несколько ином разрезе – с точки зрения развития российско-германских отношений. Так, российский дипломат предостерегал своё правительство от дальнейшего ослабления контингента русских войск на границе с Турцией. Последняя, подстрекаемая германским правительством, рассматривала это не как жест доброй воли, а как свидетельство слабости России. С уходом части войск «...ослаблено, более чем пропорционально самой цифре этих войск, наше нравственное воздействие на Порту»2242.
Германия же продолжает развивать свою колонизацию на Босфоре, увеличивает сбыт своих товаров и строит малоазиатские железные дороги, «которые вредны для нас в военном отношении»,2243 – ещё раз подчеркнул он.
В письме к министру иностранных дел Н.К. Гирсу, Н.В. Чарыков подчеркивал, что речь здесь только об интересах России «на Востоке, и ими не исчерпываются интересы Империи». При этом он замечает, что «на Западе задачи эти носят преимущественно – по выражению тайного советника Витте – характер самозащиты», а на Востоке по мнению Н.В. Чарыкова интересы России «положительные», там находится «источник нашего богатства и естественное, исторически подготовленное поле для применения наших производительных и зиждительных сил»2244.
Немаловажной была проблема известная как «таможенная война» между Россией и Германией, которая в итоге разрешилась договором 1894 г. Столкнувшийся с необходимостью участия в её решении, Н.В. Чарыков признавал, что торговые отношения России и Германии вопрос для него специальный и совершенно новый2245. Тем большую ответственность он ощущал от поручения представить германскому правительству, а конкретно германскому министру иностранных дел Маршаллю фон Бибирштейну русскую декларацию относительно данного вопроса.
При этом Н.В. Чарыков по собственной инициативе, «провозглашая эту декларацию, дабы избежать полного разрыва, сообщил германскому министру в то же самое время, что Россия уже назначила специальных уполномоченных, чтобы договориться о новом соглашении относительно торговли осенью»2246 – утверждает он в своих мемуарах.
Это стремление Н.В. Чарыкова к нормализации российско–германских отношений находит подтверждение в его деловой переписке, где тот высказывал Н.К. Гирсу свое мнение, что «невольно думается: сколько пользы можно было бы привлечь из постепенного ослабления натянутых отношений между Россией и Германией»2247. Сообщая в МИД России о ходе переговоров, он подчеркивал необходимость хранить дело в тайне «от публики»2248.
Рассуждая о российско–германских отношениях в целом, Н.В. Чарыков полагал, что в отличие от Бисмарка сменивший его Каприви походил на него внешне, но «умом и как политик не соответствовал первому». Российский дипломат считал, что вина за ухудшение отношений между Россией и Германией лежала, в том числе, на Каприви2249.
Самым затяжным в деятельности Н.В. Чарыкова в рассматриваемый хронологический отрезок стал вопрос об интересах России на Дальнем Востоке в связи с японо–китайской войной 1894-95 гг.
23 (11) июля 1894 г. Н.В. Чарыков сообщал Н.К. Гирсу, что германское правительство предписало своим послам в Токио и Пекине присоединиться к мерам которые могли бы быть предприняты представителями великих держав в целях поддержания мира. Само же германское правительство демонстрирует «как будто… отсутствие интереса к корейскому вопросу 2250.
Участие Н.В. Чарыкова в культурной и политической жизни русской эмиграции
По всей видимости, тогда же и Н.В. Чарыков получил соответствующее предложение. Так, в 1919 г. «после падения В.Д. Набокова и С.С. Крыма»2725 Н.В. Чарыков переезжает в Турцию, где поначалу возглавил Русский коммерческий комитет – структурное подразделение Министерства торговли Кубанского правительства2726.
Затем, когда началась повальная эмиграция с Юга, он, будучи членом правления одного из русских банков возглавил благотворительный кружок для помощи русским беженцам2727.
Н.В. Чарыков указывает, что «поток российской эмиграции … достиг Константинополя. Здесь маленький частный комитет русских был основан Максимовым, бывшим переводчиком нашего посольства, и его женой, для того, чтобы помогать … беженцам… Важность этого комитета скоро выросла, будучи единственным учреждением такого вида до прибытия, через год, американского Красного Креста и российского Красного Креста, и … англо–российского Бюро беженцев.
Меня просили стать членом этого комитета, и я стал его вице–президентом… Серафимов и я помогали друг другу в наших делах. Мы работали настолько трудно, …и я должен был бросить всю мою общественную деятельность в феврале 1922 года из–за повреждения здоровья»2728.
Н.В. Михайловский добавляет, что «Серафимов, бывший… представителем Деникина был в своё время атташе при Чарыкове и … обращался к нему по служебным делам…»2729. Чарыков отзывался о Серафимове с похвалой, о его преемниках он высказывался иначе – скептически отзывался о Якимове, отмечая, что он «хороший консул, но не имеет ни малейшего представления о дипломатии», а о Щербатском «дал самый резкий отзыв»2730.
Сами условия, в которых ему приходилось работать были крайне тяжёлыми. «Сотрудник Отдела по снабжению В.С. Ильяшенко сообщал: «Я пишу на чемодане…на чердаке турецкой гостиницы.
В Константинополе уже несколько тысяч (если не десятков [тысяч] беженцев, сегодня в Посольстве размещено 470 человек, на Принцевых островах (в казармах) 1200, и ожидается ещё 40000, места нет нигде». Бывший представитель Торгового комитета Н.В. Чарыков принял Ильяшенко в чулане, в пальто у керосиновой печки; такая же обстановка оказалась и у Торгового агента А.А. Пиленко, которому были переданы теперь и функции представителя Торгового комитета»2731.
Между тем, Н.В. Чарыков пользовался огромным авторитетом «в турецких кругах и у союзников», у него часто обедали антантовские дипломаты и генералы, через него чаще, чем через «официальных» деникинских и врангелевских представителей решались необходимые проблемы2732.
После полного разгрома войск Белого движения и прибытия их в Турцию, Русский коммерческий комитет был ликвидирован. И, «после получения моей зарплаты как делегата и президента, и с помощью некоторых ценностей, которые мы сумели сохранить от разгрома, я был в состоянии купить, для моей жены и семьи, маленький дом и сад на Босфоре в предместьях Константинополя»2733, а именно в Бебеке2734 «соединённом со столицей трамваем»2735.
Баронесса Врангель – жена барона Врангеля и внучка М.Н. Каткова возглавила благотворительный комитет, в котором Чарыков занял место вице– президента2736.
Свидетельством тому и воспоминания Ю.К. Мейера, «корнета лейб–гвардии Кирасирского Его Величества полка». Оказавшись, как и другие русские эмигранты в Константинополе, он впоследствии вспоминал: «Во дворе нашего посольства стояла густая толпа беженцев, питавшаяся слухами и ждавшая указаний. Но какие указания мог дать посол Чарыков? Наша судьба решалась высшим командованием союзников»2737. Таким образом, по каким–то причинам, в 1918 г. русские эмигранты считали послом Н.В. Чарыкова, хотя тот им не был уже с 1912 года!
Н.В. Чарыков, лицеист 34–го курса был председателем Лицейского бюро в Константинополе. Е.А. Соколова отмечает его письмо к графу В.Н. Коковцову, возглавившему работу по организации объединения лицеистов за рубежом, с приложением списка лицеистов, с правилами приема в лицейский союз неокончивших лицей; а также указывает на дальнейшую переписку в составе: копия письма Коковцова Н.В. Чарыкову от 23 сентября 1920 г., копия письма Н.В. Чарыкова Коковцову от 3/16 октября 1920 г., а также документы, поступившие от А.Н. Яхонтова, лицеиста 45–го курса – письмо графа Коковцова от 29 января 1923 г. и от 18 августа 1925 г2738.
В письме В.Н. Коковцова Н.В. Чарыкову от 23 сентября 1920 г. отмечалось: «Я нахожу полезным, чтобы наша лицейская семья, обреченная волею судеб на быстрое вымирание, сохранила до ее полного исчезновения ту спайку, которою она отличалась в ту пору, когда молодые поколения лицеистов, сменявшие стариков, уходивших в вечность, старались воспринимать их заветы и передавать их в целости своим преемникам»2739.
Кроме того, Н.В. Чарыков активно публиковался. О чём имеется ряд свидетельств. Так, Марк Вишняк сообщает: «Трудно назвать более или менее известного политического или общественного деятеля из прогрессивного лагеря, еврея и нееврея в эмиграции, чьё имя не фигурировало бы на страницах «Еврейской Трибуны». Достаточно упомянуть имена Ростовцева, Петрункевича, Карабчевского, Родичева, Авксентьева, Милюкова, Бердяева, Алданова, Чарыкова, Нессельроде»2740.
Вообще же Н.В. Чарыков отмечал, что Турция приютила у себя русских в статусе политических беженцев и «не один из нас, независимо от того, кем он был перед Революцией, не может теперь позволить себе жить без работы.
Российские изгнанники преподают и занимаются всем … – языки, математику, науку, бухгалтерию, литературу, инструментальную и вокальную музыку … различные формы торговли и промышленности, пошива женского платья, … и обслуживания, кулинарии, фотографии, медицины и хирургической операции, плотницких работ, мебельного производства, строений, действия, танца, … и т. д.»2741.
Н.В. Чарыков отмечает, что «самостоятельно давал уроки на французском, английском, и немецком языке в Константинополе самому старшему сыну прежнего Шаха Персии»2742. Кроме того, Чарыков консультировал наследника турецкого престола «по вопросам международной политики»2743. Наследник предложил, чтобы его восемнадцатилетняя дочь Чарыкова обучала бы его русскому языку «на чрезвычайно выгодных условиях». Но «опасаясь старо– восточных турецких нравов» Чарыков решил отказаться от данного предложения2744.
По воскресеньям «у Чарыкова собирались за завтраком или за чаем чины английской, французской, итальянской и американской миссий»2745. Бывал у него и один из основателей евразийства П.Н. Савицкий2746.
Касаясь вопроса о Константинополе, Н.В. Чарыков имел «сомнение в возможности лишить турок этой евроазиатской столицы», отмечал наличие в турецком вопросе противоречий между Англией и Францией и «предсказывал самые неожиданные сюрпризы при дележе Оттоманской империи»2747.
В частности, он «предупреждал, что нельзя преуменьшать значение турецкого национализма, который далеко не побеждён, тогда как союзники не имеют возможности после такой мировой войны … снова бросить значительное количество войск в Малую Азию»2748.
В эмиграции Н.В. Чарыков внимательно следил за деятельностью Лиги Наций. По его мнению, данное международное учреждение уступало Гаагским конференциям: «там были не нужны какие–либо выборы государств для того, чтобы быть представленными», все государства–участники имели равные права. Чарыков считал, что Лига Наций превратится со временем в инструмент давления, в то время как Гаагские конференции имели, прежде всего, позитивно– законодательное значение2749. Мысли российского дипломата, впоследствии вполне подтвердились. Таким образом, Н.В. Чарыков всю свою жизнь боролся за мирные международные отношения. Безусловно, его нельзя назвать пацифистом, так как он не отвергал силовых методов совсем. Но необходимо отметить, что силовые методы он рассматривал как крайнюю меру, ибо был с детства твердо убеждён, что война - «величайшая глупость из глупостей»2750. Н.В. Чарыков обладал удивительной способностью убеждать людей в своей правоте (а значит и правоте России) не ущемляя при этом достоинства другой стороны. Эта способность, видимо, и была главным фактором успехов, достигнутых им на дипломатическом поприще.