Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Научные основы исследования 16
1. Историография проблемы 16
2. Источниковедческий анализ 47
3. Методологическая база 59
ГЛАВА II. Контроль над иностранными подданными гражданских профессий (1801-1826 гг.) 70
1. Условия въезда иностранцев в Россию до 1812 года 70
2. Ужесточение надзора за иностранцами с началом Отечественной войны. «Разбор иностранцев»
3. Следственные комиссии об иностранцах, служивших в оккупационной администрации
4. Применение паспортного режима к иностранцам до 1826 года.. 123
ГЛАВА III. Действия российских властей в отношении пленных и членов их семей после отечественной войны 1812 года 140
1. Военнопленные Великой армии Наполеона как объект российской политики
2. Судьбы женщин и детей из числа пленных 194
ГЛАВА IV. Надзор за иностранцами (1826-1861 гг.) 217
1. Изменения в политике и практике надзора за иностранными подданными с середины 1820-х до середины 1840-х годов
2. Осуществление контроля над иностранцами во второй половине 1840-х-начале 1850-х годов 294
3. Действия центральных и местных властей в отношении пленных в период Крымской войны
4. Новые правила въезда и особенности пребывания иностранцев
в России в преддверии Великих реформ
Заключение 379
Список использованных источников и литературы
- Источниковедческий анализ
- Следственные комиссии об иностранцах, служивших в оккупационной администрации
- Судьбы женщин и детей из числа пленных
- Осуществление контроля над иностранцами во второй половине 1840-х-начале 1850-х годов
Источниковедческий анализ
Представленный выше историографический обзор показывает, что только широкое привлечение разнообразных опубликованных и в большей степени неопубликованных источников, их комплексное изучение и анализ позволит раскрыть поставленную исследовательскую проблему. Большинство архивных материалов, использованных в диссертации, вводится в научный оборот впервые. Автором были проанализированы документы 32 фондов из 7 государственных архивов: федеральных (Государственного архива Российской Федерации, Российского государственного исторического архива), ведомственного (Архива внешней политики Российской империи Министерства иностранных дел) и региональных архивов (Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга, Центра хранения документов до 1917 года Центрального государственного архива города Москвы, Государственного архива Смоленской области и Государственного архива Орловской области).
Источники по избранной проблеме можно разделить на несколько групп: законодательные акты и нормативно-правовые документы; разнообразная делопроизводственная документация (циркуляры, отношения, рапорты, отчеты и др.); документы, удостоверяющие личность и квалификацию иностранного подданного (паспорта и виды на жительство, свидетельства, выдаваемые консульствами, и аттестаты иностранных учителей об успешном прохождении испытаний в российских учебных заведениях, аттестаты врачей-иностранцев об экзаменах в Императорской ме дико-хирургической академии и т.д.); прошения и жалобы иностранных подданных на имя государя и членов его семьи, а также в государственные учреждения Российской империи; метрические записи; нотариальные документы (контракты и договоры); формулярные списки и документы о принятии иностранцами российского подданства, получении дворянства; справочные и статистические материалы; некрополи; мемуары и личная переписка; научные работы иностранцев; материалы периодической печати.
Законодательные акты, определяющие правила проживания и особенности деятельности иностранных подданных на территории Российской империи, включены в два издания Полного собрания законов Российской империи, а также в Свод законов Российской империи. В последнем особый интерес представляет Свод законов о состояниях, включающий раздел «О состоянии иностранцев», где указаны права иностранцев, определен порядок их вступления в подданство России. Вошедшие в «Полное собрание законов Российской империи» Манифесты, Указы государя (именные и сенатские), Высочайше утвержденные мнения Государственного Совета и Положения Комитета министров и пр. дают богатый материал о том, как создавалась нормативно-правовая база пребывания и деятельности иностранцев в России. Несмотря на название «Полное собрание законов», эти издания (имеются в виду Первое и Второе, используемые автором) в действительности не включают все принятые верховной властью решения. Причины такого положения объясняются как неточностью определения «закон» в императорской России так и сознательным отбором документов для публикации, например, не включением в издание секретных документов, в том числе касавшиеся надзора за иностранцами. В связи с вышесказанным, в диссертации используются, помимо указанных собраний, архивные документы, в которых упоминаются или излагаются Высочайшие повеления и распоряжения, не вошедшие в «Полное собрание законов Российской империи».
В числе нормативно-правовых документов и делопроизводственной переписки следует отметить законодательные акты, постановления и циркуляры органов государственной власти и управления, регламентирующие положение иностранцев; делопроизводственные документы о военнопленных, захваченных в ходе Отечественной войны 1812 года и Крымской войны 1853-1856 годов; документы, характеризующие деятельность иностранцев в различных отраслях производства, образовании и культуре, религиозной сфере. Перечисленные материалы были включены в сборник «Иностранные подданные в Беларуси (конец XVIII - начало XX вв.)»142. Издание этих источников из Национального исторического архива Беларуси представляет собой первый опыт «комплексной публикации архивных документов, свидетельствующих о пребывании и деятельности иностранцев в Беларуси»143. Помещенные в сборник документы при сопоставлении их с архивными источниками российских федеральных и региональных архивов свидетельствуют об унификации паспортной системы и организации надзорных мероприятий на всей территории Российской империи в рассматриваемый период.
Среди публикаций документов делопроизводственного характера особое место занимает Алфавит военнопленных, содержащий перечень иностранных С. 16. пленных из Великой армии Наполеона144. Этот документ из фонда Канцелярии министра внутренних дел (РГИА. Ф. 1282) был опубликован Б.П. Миловидовым с подробным комментарием. В Алфавите, датированном историком периодом 1816-1826 годов, указаны имена военнопленных, их воинские звания (чины), первоначальное подданство, место принятия присяги на верность России, занятие в империи и местонахождение на момент составления документа. Этот ценный источник содержит как сведения о численности пленных, так и их биографические данные. Алфавит свидетельствует о внимании со стороны Министерства внутренних дел к системе учета и надзора за пленными. В то же время Б.П. Миловидов отметил неполноту информации в связи с масштабностью проводимых мероприятий и трудностями осуществления контроля над иностранцами.
В группе делопроизводственных источников следует выделить опубликованные «Осведомительные письма» М.Я. фон Фока министру полиции А.Д. Балашову в 1812 году, оригиналы которых хранятся в Архиве Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН (Ф. 16)145. Эти деловые письма иногда имеют доверительный тон, что характерно для личной переписки. М.Я. фон Фок, состоя при Особенной канцелярии, информировал своего начальника об иностранных подданных, заподозренных в шпионской деятельности.
Ситуация с иностранцами, вынужденными сотрудничать с оккупационными властями, отражена в документах, собранных Смоленской губернской архивной комиссией к 100-летнему юбилею войны 1812 года146. В настоящее время Государственный архив Смоленской области подготовил и издал два сборника документов, содержащих конкретный материал по истории о сотрудничестве с оккупационными французскими властями в 1812 году, и др.
Документы об оказании иностранцам благотворительной помощи обнаружены в фонде вдовствующей императрицы Марии Федоровны (ГАРФ. Ф. 663), известной своей филантропической деятельностью. Так, список нуждающихся (Оп. 1. Д. 244) составлялся с учетом справок полиции о бедственном положении, при этом на размер помощи не влияло то обстоятельство, кем был ее получатель - уроженцем империи или иностранцем. Документ не датирован, но по другим материалам дела можно установить дату его составления - 1827 год.
Следственные комиссии об иностранцах, служивших в оккупационной администрации
Можно согласиться с СВ. Журавлевым, представившим обстоятельный обзор работ по новой социальной истории, в первую очередь, по микроистории и истории повседневности, в том, что «большинство конкретно-исторических трудов по микроистории посвящено XV-XVIII вв.»184, кроме того, имеются единичные работы по советскому периоду. Можно предположить, что такая ситуация сложилась не случайно: обращение в работах по микроистории к Средневековью и Раннему Новому времени - уже традиция. Советский же период стал предметом пристального изучения в последние годы в связи с массовым рассекречиванием документов и возможностью доступа к ним исследователей.
Сам доктор исторических наук СВ. Журавлев является автором интересной монографии «"Маленькие люди" и "большая история": иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920-1930-х гг.»185. В ней на основе большого круга источников, в том числе уникальных (данных анкет иностранных рабочих указанного периода и интервью, взятых у их близких в настоящее время), историк сумел непредвзято и детально описать судьбы конкретных людей и при этом вскрыть более сложные проблемы: показать меняющееся отношение иностранцев к окружавшей их действительности, динамику движения советского общества от пролетарского интернационализма к изоляционизму; раскрыть причины ликвидации иностранной колонии московского завода.
XIX век, в отличие от близкого к нам XX века, не позволяет использовать возможности «устной истории». Документы, используемые в настоящем диссертационном исследовании, в массе своей своей в момент их создания будучи секретными, давно утратили этот гриф. Поэтому, вероятнее всего, дореформенный период и оказался «забытым».
Электрозавода в советском обществе 1920-1930-х гг. М.: РОССПЭН, 2000. 352 с. Исключением является лишь одна работа - подробное биографическое исследование Е.Э. Ляминой и Н.В. Самовер о И. Виельгорском (1817-1839)186. В нем на фоне эпохи рассматривается судьба юноши из аристократической семьи. Авторы монографии попытались увидеть «в уникальном следы типического», показать своего героя «характерным представителем своего поколения»187.
Само появление этой работы, высоко оцененной специалистами188, создает прецедент, являясь удачной попыткой микроисторического исследования по первой половине XIX века. При этом данную монографию можно определить как пример детальной биографии, жанр достаточно популярный для микроистории, так как объектом изучения становится отдельный человек, действовавший в контексте своей эпохи.
Затрагивая судьбы отдельных людей, избранная в настоящем диссертационном исследовании проблема предполагает комплексное исследование процесса становления и развития системы надзора за иностранными подданными на территории Российской империи.
Размышления автора на тему собственной принадлежности к определенной методологической концепции, связанной с микроисторией, историей повседневности или исторической антропологией189, приводят к выводу, что наиболее взвешенной исследовательской позицией является подход известного историка, автора едва ли не первой отечественной работы по истории повседневности провинциального города XVIII века А.Б. Каменского. Согласно его утверждению, «источники, их содержание, характер, возможности продиктовали и тематику книги (речь идет о монографии «Повседневность русских городских обывателей. Исторические анекдоты из провинциальной
Автор настоящего диссертационного исследования поддерживает подобную позицию, так как это позволяет не подгонять материал под заранее заданную схему, а попытаться извлечь из источников максимум информации об эпохе, мотивах поведения иностранцев, реакции российских властей и местного населения, системе учета и ее совершенствовании. Именно такой подход дает нам возможность получить более объективную и достоверную картину прошлого, «разговорить» источник, то есть постановкой вопросов выявить потенциальную информацию, в нем содержащуюся. Изучение эпохи на основе критического анализа источников и имеющейся историографии позволило автору при раскрытии избранной им научной проблемы выполнить профессиональные требования, предъявляемые к историку.
Среди главных из них, по мнению Дж. Гаррагена, - стремление к истине, критический ум, объективность, трудолюбие и сила интеллекта192. Эта мысль и сегодня не теряет своей актуальности. Профессиональная честность историка предполагает понимание исторического контекста, «отказ от прямого отождествления прошлого и настоящего»193, навязывания прошлому требований современной конъюнктуры, отсутствие политической предвзятости.
Методологическим основанием диссертационного исследования стали базисные принципы исторического познания: историзм, научная достоверность и объективность, приоритет источника и системность.
Судьбы женщин и детей из числа пленных
С 1819 года Министерство полиции («Министерство шпионажа», по выражению князя В.П. Кочубея242) было упразднено. Его аппарат был включен в Министерство внутренних дел вместе с Особенной канцелярией243, министром внутренних дел был назначен князь В.П. Кочубей, а Особенную канцелярию возглавил М.Я. фон Фок, который к этому времени уже имел необходимый опыт: с декабря 1811 года он был помощником правителя Особенной канцелярии Министерства полиции, а с 26 марта 1813 года был назначен правителем этой канцелярии244, поэтому вполне логичным шагом стало назначение его руководителем Особенной канцелярии МВД245. Она осуществляла надзор за иностранцами и контроль за паспортной системой. Подтверждались «Правила о въезде иностранных подданных в Россию», в которых подчеркивалась ответственность Министерства внутренних дел и подчинявшихся ему губернаторов за иностранцев, получивших право передвижения по территории империи.
Иностранный подданный, пересекший границы России, должен был явиться к губернскому начальству в ближайший город и получить билет для проезда по территории империи. «Начальникам губерний пограничных поставить в обязанность, в случаях, есть ли как бы то ни было дойдут до них сведения, могущие подать повод к сомнениям на щет иностранца, в пределы наши прибыть намеревающегося, хотя бы он и предъявил правильный на прибытие паспорт, отказывали ему под благовидным предлогом в выдаче билета на дальнейшее следование внутрь Государства, и задержа его таким образом во вверенной им Губернии, предоставляли о том немедленно Министерству Внутренних Дел, с присовокуплением паспорта, с коим прибыл и причин к сей мере их понудивших, и ожидали разрешения, учредя между тем за таковым иностранцем надлежащий под рукою надзор»246.
Если иностранцы подвергались надзору полиции, согласно Высочайшему повелению, объявленному начальником Главного штаба 26 октября 1822 года, «то о выдачи им [паспортов на проживание или переезд внутри империи следовало] испрашивать наперед разрешения от Министерства внутренних дел, с изъяснением, по каким именно причинам, кто подозревается или под надзором полиции состоит»247. В паспортах же, «по домогательству Прусского правительства», было предписано обозначать приметы иностранных подданных248.
Из числа всех иностранцев особую тревогу правительства вызывали учителя и гувернеры, несмотря на то, что именно у них обучались представители российской элиты и правящей династии (достаточно вспомнить воспитателя Александра I швейцарца Лагарпа)249. Еще в 1810 году предложение установить контроль за иностранными наставниками высказал министр народного просвещения граф А.К. Разумовский. 19 января 1812 года Александр I утвердил «мнение министра» о необходимости требовать с иностранных учителей письменных свидетельств об их способностях и знаниях. Их выдавало русское училищное начальство250. Первоначально
Если подозрения в нелояльности к российским властям или в нарушении законодательства империи252 подтверждались, иностранец высылался из России. Примером может служить секретное предписание управляющего Министерством внутренних дел B.C. Ланского смоленскому гражданскому губернатору от 13 декабря 1824 года за № 893. В документе говорилось: «Г. Генерал от артиллерии граф Алексей Андреевич Аракчеев сообщил мне, что Московский г. Военный генерал-губернатор уведомил его: что в следствие вышедших в доме покойного генерал-майора Творогова неприятностей от иностранцов, бывшего гувернером при сыне его, поручика Мейера и родственника сего последнего, Гинденланга, решился он удалить сих иностранцов из России, поелику Мейер, находясь и прежде под присмотром полиции, всего менее был достоин заниматься воспитанием русских дворян, и дабы сим средством предостерег тех, кои, по легковерию к иностранцам, не редко вручают детей своих надзору и воспитанию людей, всего менее того достойных, что родственник Мейера, Гинденланг, имея коммерческие дела, должен был и по оным оставить Москву; и на конец, что оба сии иностранца, получив от него, князя Голицына, заграничные паспорты, выехали из Москвы.
Осуществление контроля над иностранцами во второй половине 1840-х-начале 1850-х годов
Только после двух обращений бывшего военнопленного к вдовствующей императрице Марии Федоровне смоленский гражданский губернатор в сентябре 1819 года получил предписание выдать Игнатию Ясуду «просимый пашпорт на законном основании»275. Дальнейшая судьба детей полковника Лагранжа не известна.
Малолетство, гибель родителей, незнание языка, традиций и прав - все это делало сирот-военнопленных абсолютно беззащитными в России. Дочь капитана 24-го черного гусарского полка Генриха Блюма Витенштейна Шарлотта оказалась в России в возрасте четырнадцати лет. Отец отдал ее на воспитание родной тетке, вестфальской полковнице 12-го уланского полка Ласковской, которая с началом военной кампании 1812 года вместе с мужем и племянницей отправилась в Россию. В сражении под Можайском тетка была убита на глазах у Шарлотты, а саму девушку ранили в правую руку, и она уже в числе военнопленных была отправлена в смоленский госпиталь.
Дальнейшая судьба Шарлотты Витенштейн напоминает роман с неожиданными поворотами сюжета: сначала жизнь приживалки в семье коменданта Бобруйской крепости, недолгое супружество с унтер-офицером дворянином Шванским, вдовство с ужасающей бедностью и работа прачки при воинской части в Новом Быхове Могилевской губернии, затем предложение майора 46-го егерского полка Ильина выйти замуж за живущего у него свободного человека, открытие крепостного состояния жениха, отказ от брака, но из-за утраты
Так Шарлотта, а теперь, в России, Тереза Витенштейн (Тереза Иванова), оказалась крепостной, без всяких прав и документов о ее иностранном подданстве. Добавим, что она не знала русского языка, не имела средств к существованию, а также ясных представлений о реалиях российской действительности. Спустя какое-то время крепостная Тереза Иванова узнала, что «муж находится только у его [Ильина] в услужении; а принадлежит по крепостям, отставному капитану Ивану Владимировичу г. Сорневу, находящемуся Смоленской губернии в Духовщинском уезде», и женщина отправилась туда и «явилась к матери Господина Сорнева»277. Следовательно, Тереза предприняла отчаянный поступок: она решилась бежать от своего хозяина майора Ильина, чтобы обратиться к истинному владельцу своего мужа.
Любопытно сравнить мотив побега иностранной уроженки и того же поступка русской крепостной в первой четверти XIX века. Казалось бы, мотив близкий - физические оскорбления. Только иностранка терпела их со стороны хозяина, а русская крепостная чаще со стороны собственного мужа. Совершив побег, русские женщины пытались «затеряться в толпе» и, если они не совершали на свободе противоправных действий, иногда это удавалось278. Иностранка же, несмотря на годы, проведенные в России, была, с одной стороны, законопослушна, а с другой, не имела возможности «затеряться»: любая деталь, мелочь могла ее выдать (внешний вид, сильный акцент и т.д.). К тому же вернуться домой она вряд ли могла иначе, как только законным путем. Следовательно, иностранка, попавшая в крепостную зависимость и совершившая побег (нарушение закона), могла уповать лишь на великодушие и справедливость законного владельца и представителей российских властей.
Однако, когда Шарлотта (Тереза) смогла разыскать имение Сорнева (к сожалению, о том, как ей это удалось, она в прошении не упоминает), ее злоключения не закончились. Мать Сорнева, «не поверив мне, что я нахожусь человеком, отослала меня в Духовщинский нижний земский суд; который не допросив меня, отослал в Смоленск, из Смоленска в Могилев. А как в оной Губернии не находилось майора Ильина, то отослали меня в Витебск; из Витебска для суждения по лифляндским правам в Ригу. Где взяв с меня допрос, отослали опять в Могилев; а из оного города в Смоленск, который переслал меня в Духовщинский уездный суд, откуда взята секретарем Кислинским, онаго же суда, от него на росписку Господином мужа моего, Сорневым, который желая мне свободы, сам советовал подать в Смоленское губернское правление просьбу, о даче мне свободного пашпорта; но Губернское правление не могло меня снабдить оным, а отослало опять к господину Сорневу»279.
«Верноподданнейшая Тереза Витенштейн» 7 января 1822 года обратилась с прошением к вдовствующей императрице Марии Федоровне и ждала от нее справедливого решения: «Я надеюсь, что буду иметь свободу по одному милостивому вниманию Вашему; уверена, что доставите сладостное удовольствие престарелым родителям моим, обнять потерянную дочь их; и вместе со мною славить им Всемилостивейшею Государыню»280. Дожидаясь исхода дела, Тереза не возвращалась к мужу, а жила в имении отставного лейтенанта флота Василия Николаевича Клачкова в Духовщинском уезде Смоленской губернии, куда определил ее Сорнев281.
Прошение Терезы Ивановой по соизволению императрицы Марии Федоровны было доставлено министру юстиции, который 19 февраля 1822 года в своем отношении за № 1361 к смоленскому гражданскому губернатору указывал, что необходимо, «удостоверившись в справедливости показаний просительницы», «предложить Губернскому Правлению об учинений по настоящему предмету на законном основании определения»282. При этом министр юстиции явно был настроен на благополучный для Терезы исход: он обращал внимание на «насильную отдачу ее в замужество» и согласие Сорнева на выдачу ей паспорта для возвращения на родину. На отношении министра юстиции в канцелярии смоленского губернатора сделали пометы о трижды посланных распоряжениях в Духовщинский суд за 1822 год и единожды (6 июня) за 1824 год283.
Департамент полиции Министерства внутренних дел 13 октября 1824 года рекомендовал смоленскому губернатору «сделать зависящие от губернского начальства распоряжения, о доставлении просительнице удовлетворения на основании законов», уведомив об этом Министерство внутренних дел284. К отношению Департамента прилагалась копия нового прошения Терезы Витенштейн, датированного 26 августа 1824 года и адресованного российскому императору285. В нем она указывала имена свидетелей угроз ей со стороны майора Ильина, если она не выйдет замуж за дворового: «капитана Кашперовича, поручика Масневского и фельдфебеля Соколова»; объясняла, что решилась бежать потому, что «майор Ильин стал делать ... притеснения, безвинные нападки и жестокие наказания, так, что бывши я беременною от своего мужа, и от больших наказаний розгами и палками родила неживого мужеска полка младенца». Тереза перечисляла уже описанные выше мытарства по судам и правлениям, закончившиеся тем, что она была отдана Сорневым в Духовщинский уезд «в услужении флота капитан-лейтенантше Катерине Клачковой». В 1821 году Тереза «приняла христианскую веру» и продолжала жить у Клачковой, «не имея ни от кого никакой себе защиты и покровительства, равно и настоящего прибежища»286.
