Политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-е гг. Рожнева Жанна Анатольевна

Содержание к диссертации

Введение

ГЛАВА 1 Становление практики политических судебных процессов и ее развитие в 1920-е годы 32-110

1.1 Законодательство о контрреволюционных преступлениях и система правоохранительных органов 32-54

1.2 Судебные процессы по контрреволюционным делам в Западной Сибири: механизм действияи основные виды 54-95

1.3 Политические судебные процессы в ходе хлебозаготовительных кампаний конца 1920-х годов 95

ГЛАВА 2 Политические судебные процессы как составная часть репрессивной политики советского государства на территории Западной Сибири в 1930-е годы 111-195

2.1 Изменения в законодательно-нормативной базе и системе судебно-карательных органов 111-127

2.2 Политические судебные процессы при проведении хозяйственно-политических кампаний 127-156

2.3 Организация судебных процессов по политическим делам накануне и в период «большого террора» 156-195

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 196-200

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 201-226

• Законодательство о контрреволюционных преступлениях и система правоохранительных органов
• Судебные процессы по контрреволюционным делам в Западной Сибири: механизм действияи основные виды
• Изменения в законодательно-нормативной базе и системе судебно-карательных органов

Введение к работе

Репрессивная политика советского государства оказалась в последнее десятилетие в центре общественного внимания. Произошедшие в стране на рубеже 1980-1990-х годов преобразования привели к ликвидации советской власти и началу глубокой трансформации общественного строя. В этих условиях вполне закономерен интерес к тем событиям и явлениям советской истории, которые ранее в силу господствовавших идеологических установок либо замалчивались, либо изучались только с определенной точки зрения. Реабилитация жертв политических репрессий, открытие многих засекреченных ранее архивных материалов, отказ от коммунистической идеологии положили начало всестороннему и более глубокому осмыслению государственных репрессий, как одного из системообразующих факторов советского политического строя. Их изучение вызвано необходимостью понимания не только причин, но и долговременных последствий регулярного репрессивного воздействия на общество, без чего невозможно преодоление тоталитарных тенденций, сохраняющихся в современной политической культуре и общественном сознании.

Комплексное исследование репрессивной политики советского государства предполагает обращение к различным формам ее реализации, в том числе и посредством судебных органов. В 1920-е и особенно в 1930-е годы политические судебные процессы, проводившиеся как в центре, так и на местах, являлись частью повседневной жизни советского общества. Под политическим понимается такой судебный процесс, на котором подсудимый в силу антигосударственного характера совершенного или приписанного ему преступления выступает в качестве противника существующего политического режима . Применительно к советской действительности рассматриваемого периода формальным признаком подобных процессов служило привлечение к уголовной ответственности по статьям, карающим за так называемые контрреволюционные преступления. Использование судебной процедуры не столько в целях защиты от противоправных действий политического характера, сколько для прямого подавления, позволяет говорить о таком явлении

' Судебный процесс можно считать политическим и в том случае, когда подсудимых судят за неполитические преступления, но само их привлечение к уголовной ответственности инспирировано властями, преследующими определенные политические цели. Подобные судебные процессы остались за рамками данного исследования.

4 как судебные репрессии, которые были составной частью репрессивной политики.

В 1920-1930-е годы происходило становление и развитие системы политического судопроизводства. В реализации репрессивной политики советского государства деятельность судов играла особую роль, поскольку репрессии в этом случае осуществлялись с помощью одного из основополагающих общественных институтов. Отсюда возникает проблема изучения возможностей и последствий трансформации традиционных институтов общества в условиях тоталитаризма. Без этого трудно объяснить причины отчасти сохранившегося до сих пор деформированного восприятия суда не как независимого органа, призванного служить закону, а как придатка властной системы.

Необходимость специального исследования политических судебных репрессий во многом определяется и их недостаточной изученностью. В отличие от громких политических судебных процессов регулярная судебная практика в отношении контрреволюционных преступлений исследована в гораздо меньшей степени, особенно на региональном уровне. Западная Сибирь в 1920-1930-е годы представляла собой быстро развивающийся и стратегически важный регион. В то же время здесь имелось достаточно большое количество людей, которых власти могли отнести к потенциально опасным, что предопределяло высокую активность судебных и внесудебных органов. Изучение деятельности западносибирских судов в области политических преследований позволяет составить представление в целом о механизме судебных репрессий на региональном уровне.

В отечественной историографии проблемы судебных репрессий в отношении политических (контрреволюционных) преступлений можно выделить два основных периода - советский (1920-1980-е гг.) и постсоветский (с начала 1990-х гг.), которые существенно различаются прежде всего концептуальными подходами. В то же время для всей рассматриваемой историографии характерно тесное переплетение собственно исторической и юридической проблематики, что обуславливается спецификой темы и выражается в обращение к ней как историков, так и правоведов.

Предваряя рассмотрение историографии советского периода, следует заметить, что господствовавшие в то время идеологические установки заметно сужали исследовательское поле, ограничивая выбор объектов и методологии исследова-

5 ний. В советской литературе практически до конца 1980-х годов политические судебные репрессии оценивались с позиций классового подхода и рассматривались преимущественно в контексте классовой борьбы.

Первые попытки осмысления репрессивной политики в отношении контрреволюционных преступлений были сделаны в 1920-1930-е гг. непосредственно в ходе ее реализации. В связи с этим большинство работ, выходивших в это время, было написано не историками, а правоведами, руководителями органов юстиции разного уровня, партийными работниками. По содержанию их можно условно разделить на две группы. Наиболее многочисленными являются работы, в которых находила отражение текущая судебно-следственная практика по уголовному преследованию за контрреволюционные преступления. Ко второй группе следует отнести работы, касающиеся более общих вопросов, связанных с формированием в целом правоохранительной системы и соответствующего законодательства.

В составе первой группы можно выделить работы, анализирующие на основе общероссийских статистических данных особенности «контрреволюционной преступности», как в совокупности с другими видами преступлений, так и в отдельности . При этом следует подчеркнуть, что по уровню обобщения они не сильно отличались от официальных отчетов о деятельности судов и прокуратуры. Чаще всего в них приводилась общая численность осужденных за контрреволюционные преступления и по определенным социальным группам, описывался характер этих дел и применяемые меры наказания. Основные выводы касались изменений в динамике подобных дел, причин их возникновения, эволюции наказаний. Практически все авторы отмечали в 1923-1928 гг. незначительность количества контрреволюционных дел и связывали это со снижением остроты классовой борьбы. После того как в начале 1930-х годов судебная статистика стала закрытой, подобные публикации перестали появляться.

Судебные репрессии по политическим делам рассматривались также на уровне регионов и в связи с наиболее актуальными на тот или иной момент на-

¹ Родин Д. Революционные трибуналы в 1920-1922 гг. // Вестник статистики. 1923. Кн. XIII. № 1-3 (Перепечатано: Вестник статистики. 1989. №. 8. С. 48-55); Бранденбургский Я. О нашей уголовной репрессии // Еженедельник советской юстиции. 1923. № 15. С. 337-339; Тарковский Е. Движение преступности за 1922-1923 гг. (сводка данных органов дознания и НКЮ) // Там же. 1924. № 28. С. 647-651; Роднянский А. Карательная политика губернских судов по контрреволюционным преступлениям в 1926 г. //Там же. 1927. №33. С. 1009-1011; Герцензон А.А. Борьба с преступностью в РСФСР. М., 1928 и др.

правлениями карательной политики. В работах, затрагивающих региональный аспект, помимо анализа фактических данных содержалась оценка деятельности конкретных судебно-следственных органов с точки зрения соответствия проводимой политике . Обращение к актуальным направлениям репрессий предполагало не только обобщение их текущих результатов, но и определение их целей и задач². Большинство таких статей носило агитационно-пропагандистский характер и было направлено на мобилизацию усилий судебно-следственных органов в момент активизации репрессий. Однако среди них можно найти незначительное количество работ, в которых делались попытки провести сравнительный анализ в достаточно длительной ретроспективе и выделить характерные черты контрреволюционной преступности в тот или иной период. Так, в статье Д. Шепилова описывались особенности террористических актов со времени военного коммунизма и до начала коллективизации³. При этом автор традиционно связывал интенсивность и формы терактов с государственной политикой и степенью обостренности классовой борьбы.

Работы второй группы, посвященные в целом особенностям судоустройства, уголовного процесса и права, затрагивали в большей степени теоретические аспекты⁴. Среди авторов подобных работ следует отметить Н.В. Крыленко и А.Я. Вышинского, долгое время возглавлявших органы юстиции. В отличие от их выступ-

Гладышев А. Преступность на Урале и карательная политика судебных органов // Еженедельник советской юстиции. 1927. № 27. С. 843-844; Алимов П.Г. Состояние преступности в Сибири // Власть Советов. № 23. 1927; Татаринцев М. Уголовная преступность кулачества на фоне классовой борьбы в деревне (по материалам прокуратуры Северо-Двинской губернии) // Еженедельник советской юстиции. 1928. № 22. С. 651-655; Каврайский В., Хамармер И. Уроки классовой борьбы. Итоги выборов Советов Сибири 1928-1929 гг. Новосибирск, 1929; Борьба с кулацким террором в Западной области // Советская юстиция. 1930. № 5. С. 8-Ю и др.

² Сахов Б. Хлебозаготовки в центре внимания // Еженедельник советской юстиции. 1929. № 44. С.
1025-1026; Брагинский М. Посевная кампания и органы юстиции // Советская юстиция. 1930. № 3. С. 1-4;
Рачковский С. Борьба кулачества против коллективизации // Классовая борьба и преступность. М., 1930. С.
11-35; Кон А. Хлебозаготовительная кампания в судебной практике // Советская юстиция. 1931. № 3. С. 27-
28; Ботвинник С, Орлов Р. Судебная практика по делам о противодействии стахановскому движению // Там
же. 1936. №8. С. 4-6 и др.

³ Шепилов Д. Террористические акты классового врага // Классовая борьба и преступность. М.,
1930. С. 36-70. См. также: Лаговиер Н. Контрреволюционная агитация и пропаганда // Там же. С. 102-123;
Ыахимсон Ф., Загорье Б. Классовая борьба в деревне и террористические акты // Советская юстиция. 1932.
№3. С. 22-25.

⁴ Пионтковский А.А. Контрреволюционные преступления в УК РСФСР // Советское право. 1924. №
2(8). С. 7-40; Трайнин АН. Уголовное право РСФСР. Часть особенная. Преступления против государства и
социалистического порядка. М., 1925. Полянский Н. Революционные трибуналы // Право и жизнь. 1927. №
8-Ю. С. 67-79; Советская уголовная репрессия. М, 1934; Герцензон А.А. Развитие понятия контрреволюци
онного преступления в истории социалистического уголовного законодательства // Советская юстиция.
1938. № 1.С. 29-33 и др.

7 лений и произведений, посвященных текущим вопросам репрессивной политики, которые следует отнести скорее к источникам, общетеоретические работы этих авторов можно рассматривать как часть историографии¹. В них, как и в других подобных произведениях, давалось описание советской судебной системы, обосновывался ее классовый характер, рассматривались особенности уголовного процесса применительно к контрреволюционным преступлениям.

Особый интерес представляют также работы А.А. Герцензона и А.А. Пионт-ковского, анализирующие законодательство о государственных преступлениях, в том числе контрреволюционных, с формально-юридической и исторической точек зрения. В них прослеживалось развитие этого законодательства, его положительные и отрицательные стороны. В частности, уже тогда отмечалась расплывчатость формулировок в статьях о контрреволюционных преступлениях, однако это не расценивалось как негативный момент. Расширительное толкование понятия контрреволюционного преступления обосновывалось постоянными изменениями форм классовой борьбы в условиях ее нарастания.

Характеризуя в целом содержание публикаций 1920-1930-х гг., можно сказать, что они дают определенный фактический материал и позволяют проследить изменения в официальной оценке политических судебных репрессий, однако недостаточный уровень обобщений и идеологическая предопределенность выводов значительно снижают их историографическую ценность. Кроме того, следует отметить, что в этот период репрессивная практика в отношении контрреволюционных преступлений не стала еще объектом полноценных исторических исследований, в первую очередь из-за своей крайней политизации и закрытости, а также из-за отсутствия временного промежутка, необходимого для более глубокого исторического анализа.

В 1940-е и первой половине 1950-х годов публикаций, посвященных судебным репрессиям 1920-1930-х годов, практически не было. В этот период было издано незначительное число учебников, общетеоретических работ и статей по истории советских правоохранительных органов, в которых интересующая нас тема за-

ем., например: Крыленко Н.В. Судоустройство РСФСР (лекции по теории и истории судопроизводства). М., 1923; Он же. Формы классовой борьбы на данном этапе. М., 1933; Вышинский А.Я. Курс уголовного процесса. М., 1927; Он же. Судоустройство в СССР. М., 1936 и др.

8 трагивалась лишь косвенно¹. Во многом это было связано с теми причинами, о которых говорилось выше, а также с Великой Отечественной войной. Кроме того, не следует забывать, что опубликованный в конце 1930-х годов «Краткий курс истории ВКП (б)» задавал очень жесткие идеологические рамки для обществоведческих исследований, что не могло не сказаться на общем состоянии исторической и юридической наук, которые в этот период переживали трудные времена.

Заметные изменения в оценке предшествующей советской истории произошли только после смерти Сталина и разоблачения «культа личности», состоявшегося на XX съезде КПСС в 1956 г. В знаменитом докладе Н.С. Хрущева, сделанном на этом съезде, впервые были официально признаны факты массовых необоснованных репрессий во второй половине 1930-х гг. На основе установок, заложенных в этом докладе, в советской историографии начался частичный пересмотр утвердившихся ранее оценок репрессивной практики государства. Главной чертой нового подхода была критика «грубых извращений» и «ошибок» в деятельности Сталина и его ближайших сподвижников, которые привели к негативным последствиям в виде массовых репрессий. При этом политика партии в целом признавалась правильной, и осуждение репрессий не распространялось на 1920-е гг. и период коллективизации.

Одними из первых, кто выступил с критикой методов осуществления репрессивной политики в 1930-е годы, были ученые-правоведы. В юбилейном сборнике «Сорок лет советского права», вышедшем в 1957 г., анализировались основ-ные негативные моменты в деятельности правоохранительных органов . В частности, рассматривая развитие советского уголовного права, авторы сборника отмечали ошибочность тезиса об усилении классовой борьбы и необоснованность развертывания масштабных репрессий. Они критиковали также расширительное толкование понятия контрреволюционного преступления, которое закрепилось в судебно-следственной практике с конца 1920-х гг. и вело к признанию в качестве контрреволюционных даже неосторожных действий и деяний, совершенных с косвенным умыслом, что расходилось с существующим законодательством. Подобная критика

¹ Кожевников М.В. Пути развития советской прокуратуры // Ученые записки МГУ. Вып. 147. Труды
юридического факультета. Т. 5. М., 1950; Вышинский А.Я. Теория судебных доказательств в советском пра
ве. М, 1950.

² Сорок лет советского права. Т. 1-2. Л., 1957.

содержалась и в ряде других работ, вышедших в последующие годы¹. Однако со второй половины 1960-х гг., начался процесс частичной реабилитации Сталина и критические публикации заметно сократились.

Во второй половине 1950-х - первой половине 1980-х гг. в советской исторической и юридической литературе проблема судебных репрессий по политическим обвинениям по прежнему не являлась самостоятельной областью исследований. Однако отдельные аспекты этой темы затрагивались в публикациях, посвященных истории правоохранительных органов, уголовного законодательства, классовой борьбы. Правда, авторы подобных работ не выходили в своих оценках за рамки официальной позиции, которая осуждала отдельные негативные моменты, связанные с реализацией политических преследований, но не ставила под сомнение саму необходимость борьбы с контрреволюцией.

Прежде всего следует выделить ряд появившихся в те годы крупных публикаций, в которых подробно рассматривалось становление и развитие советской правоохранительной системы . Наибольший интерес вызывает фундаментальный труд М.В. Кожевникова, в котором анализируется законодательство, определявшее основные принципы советского судопроизводства, прослеживаются все многочисленные реорганизации советских судов высшего и низового уровней, характеризуются направления их деятельности, в том числе применительно к политическим преступлениям. В книге Г.В. Швекова на основе первых законодательных актов советского государства рассматривается становление юридических норм, отражавших политическое направление «революционного насилия». Формирование законодательства, преследовавшего за контрреволюционные преступления, объяснялось автором необходимостью защиты «молодого советского государства» от действий различных контрреволюционеров. В подобных публикациях отсутствует конкретно-исторический материал о политических судебных процессах, но они дают достаточное полное представление о формальной структуре и функциях су-

¹ См., например: Карев Д. Ликвидировать последствия культа личности в советской правовой науке
// Советская законность. 1962. № 2. С. 54-62; Жогин Н.В. Об извращениях Вышинского в теории советского
права и практики // Советское государство и право. 1965. № 3. С. 25-26 и др.

² Кожевников М.В. История советского суда 1917-1956. М., 1957; Шаргородский М.Д. Наказание по
советскому уголовному праву. М., 1958; Добровольская Т.Н. Верховный суд СССР. М., 1964; История со
ветского государства и права. М., 1968; Кизилов И.И. НКВД РСФСР (1917-1930). М., 1969; Швеков Г.В.
Первый советский уголовный кодекс. М., 1970; На страже советских законов. М., 1972; История советских
органов государственной безопасности. М., 1977 и др.

дебно-следственных органов, особенностях уголовного и процессуального законодательства в отношении контрреволюционных преступлений.

Обширный эмпирический материал и его анализ содержатся в исследованиях, рассматривавших непосредственную деятельность различных правоохранительных органов в 1920-1930-е гг., а также события и явления этого периода, связанные с «классовой борьбой» и репрессивной активностью государства¹. Особо следует отметить работу Д.Л. Голинкова, который подробно рассмотрел деятельность органов ВЧК/ГПУ/ОГПУ по борьбе с контрреволюцией, а также отдельные судебные процессы.

На материалах Сибири в целом, и Западной Сибири в частности, подобная проблематика разрабатывалась такими исследователями, как Л.И. Боженко, Н.Я. Гущин, В.А. Ильиных, Ю.В. Куперт, Н.М. Кучемко, В.Я. Осокина, И.Д. Эйнгорн и другие². В трудах Л.И. Боженко, например, приводятся количественные данные по отдельным видам контрреволюционных преступлений, описываются некоторые показательные суды по политическим делам, в том числе один из громких судебных процессов над участниками базаровско-незнамовской контрреволюционной организации, однако механизм и порядок действий судебно-следственных органов при осуществлении политических преследований детально не раскрывается. То же самое можно сказать и о работах других авторов, в том числе посвященных деятельности правоохранительных органов. Так, Н.М. Кучемко в своей книге рассказывает об истории формирования на территории Сибири полномочного представительства ВЧК, губернских революционных трибуналов, милиции, о проблеме их

См., например: Трифонов И.Я. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы НЭПа (1921-1927). М., I960; Кукушкин ЮС. Сельские советы и классовая борьба в деревне (1921-1932 гг.). М., 1968; Курицын В.М. Переход к НЭПу и революционная законность. М., 1972; Ивницкий 1-І.А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932). М., 1972; Сидоров В.А. Классовая борьба в докол-хозной деревне. 1921-1929. М., 1978; Голинков Д.Л. Крушение антисоветского подполья в СССР. Кн. 2. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 1978 и др.

² Осокина В.Я. О классовой борьбе в западносибирской деревне в периоды избирательных кампаний накануне сплошной коллективизации // Социалистическое и коммунистическое строительство в Сибири. Томск, 1966; Боженко ЛИ. Соотношение классовых групп и классовой борьбы в Сибирской деревне (1919-1927 гг.). Томск, 1969; Куперт Ю.В. Проблемы классовой борьбы в западносибирской деревне накануне и в годы коллективизации (1927-1932 гг.) // Вопросы аграрной истории Урала и Западной Сибири. Курган, 1971; Он же. Руководство Коммунистической партии общественно-политической жизнью западносибирской деревни в условиях социалистической реконструкции. Томск, 1981; Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в Сибирской деревне (1926-1933). Новосибирск, 1972; Кучемко Н.М. Укрепление социалистической законности в Сибири в первые годы НЭПа (1921-1923). Новосибирск, 1981; Эйнгорн И.Д. Религия, церковь и классовая борьба в Сибири в переходный период от капитализма к социализму (1917-1937). Томск, 1985; Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Классовая борьба в Сибирской деревне (1920-е -сер. 1930-х гг.). Новосибирск, 1987 и др.

кадрового обеспечения, их деятельности по борьбе с уголовной преступностью и «кулацким бандитизмом», не рассматривая при этом судебно-следственную практику по политическим делам.

Можно сказать, что тема политических судебных репрессий в подобных работах являлась сопутствующей и затрагивалась только в рамках отдельных сюжетов. В них нашли отражение основные направления государственной репрессивной политики, в осуществлении которых участвовали судебные органы - подавление крестьянского повстанческого движения в начале 1920-х гг., кампания по изъятию церковных ценностей, преследование «кулаков» за контрреволюционные преступления в ходе чрезвычайных хлебозаготовительных кампаний и в период коллективизации. Хотя подобные публикации о «классовой борьбе» и «революционной законности» наполнены идеологически обусловленными оценками и выводами, тем не менее они составляют важную часть историографии, поскольку содержат большое количество фактического материала и реконструируют отдельные эпизоды, связанные с реализацией репрессивной политики советского государства.

Последний этап советской историографии связан с началом демократических преобразований в СССР во второй половине 1980-х гг., получивших название «перестройки». Происходившие в стране перемены пробудили небывалый интерес к истории, особенно к теме сталинизма и связанных с ним политических репрессий, на которой было сосредоточено внимание правоведов, историков, философов, писателей, публицистов. По остроте критики и глубине осмысления феномена сталинизма публиковавшиеся в это время работы значительно превосходили период «оттепели», однако в концептуальном смысле «перестроечная» историография в большинстве своем не выходила за пределы противопоставления ленинского и сталинского периодов советской истории, рассматривая последний как деформацию «подлинного социализма». Характерной ее особенностью являлась и определенная публицистичность.

Авторы работ, выходивших в это время и посвященных исследованию сталинизма в целом, рассматривали предпосылки его возникновения, этапы становления и факторы устойчивости его существования, а также причины втягивания общества в ситуацию тотального террора и проблемы деформации общественного

12 сознания¹. Наряду с изучением природы общественно-политического строя в годы правления И.В. Сталина, исследовательские усилия были направлены на выяснение масштабов террора, особенностей репрессивных акций, проводившихся во время коллективизации и в 1937-1938 гг.²

Появились также публикации, направленные на изучение политических репрессий, осуществлявшихся судебными органами. В центре внимания оказалась деятельность Военной коллегии Верховного Суда СССР, военных трибуналов и других судов, рассматривавших дела о контрреволюционных преступлениях, а также советское законодательство, на основе которого осуществлялись репрессии³. Отдельные работы были посвящены политическим судебным процессам, имевшим всесоюзную известность⁴. Среди них особо следует выделить сборник «Реабилитация: политические процессы 30-50-х гг.», в который включены материалы обо всех так называемых «московских» процессах. В указанных публикациях раскрываются тайные стороны организации известных политических судилищ и участие в этом Сталина, их роль в нагнетании всеобщей атмосферы страха и подозрительности, рассказывается об известных людях, оказавшихся на скамье подсудимых. Боль-

' Борисов Ю.С., Курицын В.М., Хван Ю.С. Политическая система конца 20-30-х годов. О Сталине и сталинизме // Историки спорят: Тринадцать бесед. М., 1988; Ципко А.С. Истоки сталинизма // Наука и жизнь. 1988. № 11-12; 1989. № 1-2; Суровая драма народа: Ученые и публицисты о природе сталинизма / Сост. Сенокосов Ю.П. М., 1989; Осмыслить культ Сталина / Сост. Кобо Х.М., 1989; Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было?: Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы. М., 1989; Щетинов Ю.А. Режим личной власти Сталина: к истории формирования // Вестник Московского университета. Серия история. 1989. № 3-4; Курашвили Б.П. Политическая доктрина сталинизма // История СССР. 1989. № 5; Волкогонов Д.А. Сталинизм: сущность, генезис, эволюция // Вопросы истории. 1990. № 3; Маслов Н.Н. Идеология сталинизма: история утверждения и сущность (1929-1956). М., 1990 и др.

² Курицын В.М. 1937 год в истории советского государства // Советское государство и право. 1988.
№ 2; Данилов В., Ильин А., Тепцов П. Коллективизация: как это было - Урок дает история. М., 1989; Мед
ведев Р. Трагическая статистика// Аргументы и факты. 1989. № 5; Дугин А.Н. Говорят архивы: Неизвестные
страницы ГУЛАГа // Социально-политические науки. 1990. № 7; Земсков В. «Архипелаг ГУЛАГ»: глазами
писателя и статистика // Аргументы и факты. 1989. № 45; Маслов В.П., Чистяков Н.Ф. Вопреки закону и
справедливости. М., 1990 и др.

³ Рогачевский Л.А. К истории вопроса о защите и праве на защиту в советском уголовном судопро
изводстве: факты и уроки // Советское государство и право. 1989. № 2; Смирнов А.В. Эволюция историче
ской формы советского уголовного процесса и предварительное расследование // Советское государство и
право. 1990. № 12; Маслов В.П., Чистяков Н.Ф. Сталинские репрессии и советская юстиция // Коммунист.
1990. № 10; Портнов В.П., Славин М.М. Становление правосудия Советской России (1917-1922 гг.). М.,
1990; Викторов Б.А. Без грифа «секретно»: Записки военного прокурора. М., 1990; Кузнецов Н.Ф. Вопросы
истории советского уголовного законодательства (Общая часть) // Вестник Московского университета. Сер.
11. Право. 1991. №3-5 и др.

⁴ Ваксберг А. Царица доказательств // Литературная газета. 1988. 27 янв.; Он же. Процессы // Лите
ратурная газета. 1988. 4 мая; Судебный процесс 1931 г. над "Союзным бюро меньшевиков" // Советский
библиограф. 1989. № 1; Елфимов У., Щетинов Ю. Три процесса над старой интеллигенцией (1928-1931гг.) //
Политическое образование. 1989. № 16. С. 67-76; Антонов-Овсеенко А. Театр Иосифа Сталина // Осмыслить
культ Сталина. М., 1989; Иоффе Г. Республика кумовьев: как прошла первая репетиция сталинских процес
сов//Родина. 1990. №4; Реабилитация: политические процессы 30-50-х гг. М., 1991 и др.

шинство исследователей подчеркивало пропагандистский характер судебных процессов, который в значительной степени определял их место в общей политике репрессий.

На материале Западной Сибири разрабатывались аналогичные сюжеты, связанные в основном с деятельностью карательных органов в период коллективизации и «большого террора» . На данном этапе в западносибирской историографии, как и в целом в советской исторической науке, происходила критическая переоценка предшествующего опыта, что выражалось в преобладании публицистических и отсутствии обобщающих работ. В региональных публикациях, появлявшихся преимущественно в местной периодической печати, отдельные события из истории репрессий часто раскрывались через судьбы конкретных людей, репрессированных большей частью внесудебными органами. Тема же судебных процессов была затронута В. Галкиным и отчасти В. Шакуровой . В статье первого рассказывалось о наиболее крупном западносибирском процессе по делу троцкистско-диверсионной группы на Кемеровском руднике. Автор привёл биографические данные подсудимых, охарактеризовал причины и последствия процесса. В. Шакурова упомянула о процессах, которые проходили на Омской железной дороге в 1920-30-х годах.

В отечественной историографии постсоветского периода, наряду с развитием наметившихся ещё в конце 1980-х гг. проблем и сюжетов, сформировались новые направления в исследовании карательной политики советского государства. С начала 1990-х гг. проблематика политических репрессий активно разрабатывается в качестве самостоятельной темы и в рамках изучения социально-экономического, политического строя советского государства в целом. Для современной историографии характерно разнообразие концептуальных подходов, попытки фундамен-

¹ Ларьков 1-І.С. Была такая установка // Политическая информация. 1989. № 12; Хорошилов А. Под
польщики из «Союза январевичей» // Алтайская правда. 1989. 15 янв.; Славин М. Где эти скорбные места? //
Красное знамя. 1989. 28 июня; Галкин В. Во имя чести и правды // Кузбасс. 1989. 5 февр.; Новокшонов В.
Крестьянская ссылка в Сибири в 1930-е гг. // Сибирские огни. 1989. № 12; Иванова Н. Приговор вынесен
«тройкой» // Красное знамя. 1989. 26 окт.; Гузеева В. «Дело» И.М. Миллера // Советская Сибирь. 1990. 3
апр.; Чрезвычайщина: Из истории Омского Прииртышья 20-30-х гг. / Сост. Шумилов А. И. Омск, 1990; Яку
нин Ю. А. Черное и белое: Заметки прокурора: о пересмотре дел репрессированных в Омской области.
Омск, 1990; Возвращение памяти: Историко-публицистический альманах. Новосибирск, 1991; Бримберг В.
Великомученики «Партии святых» // Народная трибуна. 1991. 15, 17 авг.; Бойко В. Чаииское восстание //
Народная трибуна. 1991. 8, 10, 13 авг. и др.

² Галкин В. «Кемеровское дело» // Кузбасс. 1990. 8 апр.; Шакурова В. Дело Фуфрянского // Омская
правда. 1989. 15 апр.;

14 талы-юго осмысления проблемы репрессий, привлечение широкого круга источников, особенно ранее засекреченных. Следует отметить и возросший интерес к региональным аспектам данной темы.

Большинство современных авторов критически оценивают саму коммунистическую идеологию и политический режим, установившийся в СССР, пытаясь в то же время разобраться в причинах и предпосылках его становления, особенностях развития. Высказываются разные точки зрения, которые стремятся объяснить внутреннюю природу советского государства и общества 1920-1930-х гг. в широком диапазоне от классического тоталитаризма до признания в определенном смысле слабости сталинской власти . Соответственно с различных позиций рассматриваются причины и характер репрессий. В частности, О.В. Хлевнюк, реконструируя механизм принятия решений на высшем уровне партийной власти, показывает плановый характер репрессий и называет такие общие причины их осуществления, как стремление манипулировать общественным сознанием и удерживать общество в повиновении за счет подавления всякого инакомыслия, необходимость внеэкономического принуждения к труду. Большинство исследователей признают наличие неразрывной связи между насилием и радикальными социально-экономическими преобразованиями, проводившимися в стране.

Репрессивная политика 1920-1930-х гг. изучается в разных направлениях, среди которых магистральными можно назвать исследование на общероссийском и региональном уровнях нормативно-законодательного обеспечения репрессий, структуры и функционирования правоохранительных органов, причин репрессивных акций и практики их осуществления. Участие судебных органов в политических репрессиях рассматривается, как правило, в рамках этих общих направлений.

В крупных исследованиях, предпринятых учеными-юристами Ю. Стецов-ским, В. Кудрявцевым, А. Трусовым, делается попытка обобщенного анализа репрессивной политики советского государства на протяжении длительного перио-

' Хлевнюк О.В. 1937-й: Сталин, НКВД и советское общество. М., 1992; Он же. Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е гг. М., 1996; Павлова И.В. Сталинизм: Становление механизма власти. Новосибирск, 1993; Тополянский В.Д. Вожди в законе: очерки физиологии власти. М., 1996; Тоталитаризм в Европе XX века: из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления. М., 1996; Курашвили Б.П. Историческая логика сталинизма. М., 1996; Коржавин И.О. О Сталине мудром... (размышления о специфике сталинщины) // Континент. 1997. № 1. С. 208-226; Беловежский А.С. Коммунистический тоталитаризм: к 80-летию Великой Октябрьской революции // Философские исследования. 1997. № 4. С. 57-84; Власть и общество в СССР: политика репрессий (1920-1940-е гг.). М., 1999 и др.

15 да¹. В двухтомной монографии Ю. Стецовского, основанной преимущественно на опубликованных материалах, рассматриваются масштабы, методы и причины репрессий в СССР в течение 1917-1991 гг. В ней в числе прочего показана репрессивная деятельность судебных органов - революционных трибуналов, Военной коллегии ВС СССР и в меньшей степени - спецколлегий областных (краевых) судов. Следует заметить, что аналитический уровень данного исследования несколько снижается из-за характерной для него фрагментарности и публицистичности изложения.

В работе В. Кудрявцева и А. Трусова впервые в отечественной историографии дается комплексный анализ политической юстиции, как особого института правоохранительной системы. Авторы приводят свое определение политической юстиции, выделяют ее основные черты, прослеживают исторические предпосылки этого явления. Репрессивную политику советского государства и ее нормативно-законодательное обеспечение они рассматривают через призму правовых норм цивилизованного общества и справедливо заключают, что право в СССР являлось не самостоятельной общественной ценностью, а средством поддержания существующего тоталитарного режима. В книге детально анализируется советское уголовное и процессуальное законодательство в области политических преследований, а также практика правоприменения, что позволяет наглядно увидеть степень деградации судебной власти, которая использовалась в первую очередь для решения карательных задач. Похожие проблемы рассматривают и авторы других публикаций².

На современном этапе появилось достаточно большое количество работ, в которых репрессивная политика раскрывается через историю правоохранительных органов, участвовавших в ее реализации". Так, статьи, монографии А.И. Кокурина

¹ Стецовский Ю. История советских репрессий. Т. 1-2. М., 1997; Кудрявцев В., Трусов А. Политиче
ская юстиция в СССР. М., 2000.

² См., например, Скрипелев Е.А., Антонова Н.А. К характеристике законодательства первого пяти
летия советской власти (1917-1922 гг.)//Теория права: новые идеи. Вып. 4. М., 1995; Илясов С.Г. Террор
как форма и метод политической борьбы (историко-правовой аспект) // Революция и террор (материалы
«Круглого стола»). СПб., 1995; Лунеев В.В. Политическая преступность в России: прошлое и настоящее //
Общественные науки и современность. 1999. № 5. С. 66-79 и др.

³ Ломов B.C. Органы предварительного следствия Советского государства в первой половине 1920-
х гг. Волгоград, 1994; Петров М. Н. ВЧК-ОГПУ: первое десятилетие (на материалах Северо-Западной Рос
сии) Новгород, 1995; Рассказов Л.П. Карательные органы в процессе формирования и функционирования
административной системы в советском государстве (1917-1941 гг.). Уфа, 1994; Кокурии А., Петров Ы. ВЧК
(1917-1922)//Свободная мысль. 1998. №6. С. 104-113; Они же. ГПУ-ОГПУ (1922-1928)//Там же. № 7. С.
110-125; Басков Л.И Отечественная прокуратура в 1922-1996 гг. // Вестник Московского университета. Сер.
11, Право. 1998. № 1.С. 101-114 и др.

и Н.В. Петрова, B.C. Ломова, М.Н. Петрова, Л.П. Рассказова посвящены становлению и развитию советских органов государственной безопасности, их кадровому составу и особенностям деятельности. В них показан характер взаимоотношений этих органов с партийными и судебно-прокурорскими структурами. Работы названных авторов позволяют увидеть специфику предварительного следствия, проводимого этими органами по политическим делам, которые затем передавались на рассмотрение как во внесудебном, так и судебном порядке. В частности, М.Н. Петров отмечает влияние Гражданской войны на формирование обвинительного стиля расследования, надолго закрепившегося в деятельности советских органов государственной безопасности.

Среди подобных работ особо следует выделить монографию Л.П. Рассказова, в которой помимо истории и деятельности органов ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД значительное внимание уделяется анализу нормативно-законодательной базы, развитию судебно-прокурорских органов и их участию в репрессиях. Автор прослеживает связь между репрессивной политикой и укреплением авторитарной власти, подробно рассматривает реализацию наиболее крупных репрессивных акций.

Репрессивная деятельность судебных органов отражена также в работах, посвященных проведению репрессий в регионах и в отношении отдельных групп населения. При этом многие исследователи в первую очередь обращаются к коллективизации и «большому террору», однако значительное внимание уделяется и другим репрессивным акциям, таким как преследование представителей небольшевистских партий, духовенства, буржуазных специалистов и т.п.¹

В последнее десятилетие появились публикации, в которых политические

¹ Ивницкий Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 1930-х гг.). М., 1994; Он же. Сталинская «революция сверху» и крестьянство // Менталитет и аграрное развитие России (ХГХ-ХХ вв.). М, 1996. С. 247-259; Кашеваров А.Н. Государство и церковь. Из истории взаимоотношений советской власти и русской православной церкви 1917-1945 гг. СПб., 1995; Кириллов В.М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала. 1920-е - начало 1950-х гг. Нижний Тагил, 1996. Ч. 1. Репрессии 1920-1930-х гг.; Роговин В.З. 1937. М., 1996; Он же. Партия расстрелянных. М., 1997; Проскурина Л.И. Трагедия дальневосточного крестьянства: репрессии в деревни в 1930-е гг. // Россия и АТР. 1997. № 4. С. 48-57; Кривова Н.А. Власть и русская православная церковь в 1922-1925 гг. (Политика ЦК РКП (б) по отношению к религии и церкви и ее осуществление органами ГПУ-ОГПУ). М., 1998; Звягинцев А.Г., Орлов Ю.Г. Распятые революцией: Российские и советские прокуроры. XX век. 1922-1936 гг. М., 1998; Вылцан М.А. Репрессии против крестьян 1930-е гг. // Власть и общество в СССР: политика репрессий (1920-1940-е гг.). М., 1999. С. 236-265; Павлов Д.Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917 - середина 1950-х гг. М., 1999; Юрьев А.И. Последние страницы истории партии социалистов-революционеров // Отечественная история. 2001. № 6. С. 129-134 и др.

17 судебные репрессии рассматриваются в качестве основной темы¹. Однако в этих исследованиях участие судов в политических репрессиях показывается либо в общем виде, либо на уровне отдельных судебных процессов, среди которых суд над патриархом Тихоном, членами ЦК партии эсеров, Шахтинский процесс, «московские» процессы, а также отдельные менее громкие судебные разбирательства политических дел, происходившие в регионах. Так, в работах В.З. Роговина, посвященных в первую очередь репрессиям внутри большевистской партии, рассказывается о подготовке, проведении и последствиях «московских» процессов. При этом автор справедливо указывает на то, что показательные процессы в период «большого террора» проводились не только в центре, но и на местах с целью «ошеломить» народ гигантскими масштабами вражеской деятельности. В монографии В.М. Кириллова на основе публикаций в газете «Рабочий» (г. Нижний Тагил) приводятся многочисленные примеры подобных судебных процессов по контрреволюционным делам в конце 1920-х- 1930-е гг., показывается их роль в идеологической обработке населения. О местных процессах над районными руководителями, которые прошли в 1937 г., упоминает М.А. Вылцан, подчеркивая личное вмешательство Сталина в ход этих процессов.

В публикациях, посвященных политическим репрессиям на территории Западной Сибири, разрабатывается схожая проблематика. Репрессивные акции 1920-х гг., в том числе судебные процессы по политическим обвинениям, рассматриваются в работах Н.М. Дмитриенко, А.В. Добровольского, Г.Л. Олеха, А.П. Угрова-това и других². В статье Н.М. Дмитриенко, в частности, рассказывается об организации и проведении одного из наиболее крупных процессов, проходивших в Западной Сибири в период кампании по изъятию церковных ценностей, над священни-

¹ Кислицын С.А. Шахтинское дело: начало сталинских репрессий против научно-технической ин
теллигенции в СССР. Ростов на Дону, 1993; Сувениров О.Ф. Военная коллегия ВС СССР (1937-1939) // Во
просы истории. 1995. № 4; Чернолуцкая Е.Н. Судебные репрессии на Дальнем Востоке в период хлебозаго
товительной кампании 1929-1930 гг. // Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 1920-1950-е гг.
Владивосток, 1997; Жуков ЮН. Следствие и судебные процессы по делу об убийстве Кирова // Вопросы
истории. 2000. № 2. С. 33-51; Он же. Репрессии и конституция 1936 г. // Там же. 2002. № 1. С. 3-26; Мозохин
О.Б. Комиссия по политическим делам при ЦК ВКП (б) // Военно-исторический архив. М., 2002. Вып. 4. С.
61-68. и др.

² Дмитриенко Н.М. «Дело Томских церковников» 1922 г. // Социально-политическое развитие Си
бири (XIX-XX вв.). Томск, 1992; Добровольский А.В. Суд над ЦК партии эсеров и антиэсеровская кампания
в Сибири // Общественно-политическая жизнь Сибири. XX век: Межвузовский сб. науч. тр. Новосибирск,
1994. С. 51-63; Он же. Эсеры Сибири во власти и в оппозиции (1917-1923 гг.). Новосибирск, 2002; Угроватов
А.П. НЭП и законность. 1921-1929 гг. Новосибирск, 1997; Олех Г.Л. Кровавые узы. РКП (б) и ЧК7ГПУ в
первой половине 1920-х гг.: механизм взаимоотношений. Новосибирск, 1999 и др.

18 ками и прихожанами томских храмов, включая епископа Томской епархии Виктора. На основе архивных материалов автор доказывает несостоятельность предъявленных подсудимым обвинений и вскрывает истинные причины организации процесса. В обобщающей работе А.П. Угроватова анализируются особенности и противоречия процесса становления и укрепления законности в 1920-е гг. Рассматривая организацию и деятельность правоохранительных органов, автор выделяет основные черты «трибунальской» юстиции - централизованное управление, исключительные процессуальные права, классовый состав и идеологическую направленность репрессий, которые были унаследованы советским судопроизводством периода НЭПа. В исследовании Г.Л. Олеха показано доминирование партийной олигархии над органами ЧК/ГПУ, отмечается роль партийного руководства в инспирировании ряда показательных судебных процессов.

Наиболее активно изучаются репрессии конца 1920-х - 1930-х гг. Полностью или частично им посвящены работы таких авторов, как Л.П. Белковец, В. Гришаев, Н.Я. Гущин, В.А. Ильиных, С.А. Красильников, И.Н. Кузнецов, И.В. Павлова, С.А. Папков, В.Н. Уйманов и некоторые другие¹. В одной из первых монографических работ по истории репрессий в Западной Сибири - книге И.Н. Кузнецова «Знать и помнить» рассматривается система карательных органов, включая военные трибуналы, транспортные суды, спецколлегии, освещаются основные репрессивные акции, раскрывается роль партийных органов в их осуществлении. Однако основное внимание автор уделяет внесудебным репрессиям и лишь вкратце останавливается на известном «Кемеровском процессе», отмечая его связь с делом Пя-такова-Радека.

Среди обобщающих исследований о репрессиях следует выделить также ра-

Кузнецов И.Н. Знать и помнить (историческое исследование массовых репрессий и реабилитации жертв террора 1930-х гг.). Томск, 1993; Гришаев В.Ф. Реабилитированы посмертно. Барнаул, 1995; Белковец Л.П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири: конец 1920-х - 1930-е гг. М., 1995; Уйманов В.Н. Репрессии. Как это было... (Западная Сибирь в конце 1920-х - начале 1950-х гг.). Томск, 1995; Павлова ИВ. Показательные процессы в российской глубинке в 1937 г. // Гуманитарные науки в Сибири. 1998. № 2. С. 98-103; Папков С.А. Сталинский террор в Сибири. 1928-1941 гг. Новосибирск, 1997; Он же. Репрессивная политика советского государства в Сибири (1928-июнь1941 гг.). Дисс. на соиск. учен, степени докт. ист. наук. Новосибирск, 2000; Красильников С.А. Репрессии и практика выживания крестьянских семей в условиях спецпоселения 1930-х гг. // Гуманитарные науки в Сибири. 2000. № 2. С. 9-14; Он же. Серп и Молох.Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 30-е годы. М., 2003; Суверов Е.В. Уголовный кодекс РСФСР как способ воздествия на крестьян при заготовке хлеба в Западной Сибири (1926-1929 гг.) // Вопросы политологии. Барнаул, 2001. Вып. 2. С. 171-177; Ильиных В.А. «Казнить нельзя помиловать» (Трагическая страница хлебозаготовительной кампании 1934 г.) // Гуманитарные науки в Сибири. 2003. № 2. С. 62-67 и др.

19 боты В.Н. Уйманова и С.А. Папкова. В книге бывшего сотрудника Управления ФСБ по Томской области В.Н. Уйманова на основе анализа большого количества ранее засекреченных документов показано проведение массовых репрессий преимущественно в г. Томске и на территории современной Томской области. Значительный интерес представляют приведённые автором результаты количественной обработки базы данных о репрессированных жителях Томской области, составленной по материалам архивно-следственных дел. В.Н.Уйманов не обошёл своим вниманием и судебные процессы, приведя ряд примеров и описав наиболее крупные из них. Тем не менее автор не выделил судебные репрессии при проведении количественного анализа, равно как и не проанализировал их роль и место в общей политике репрессий. В работах С.А. Папкова рассматривается репрессивная политика советского государства в Сибири в течение 1928-1941 гг. Автор показывает место репрессий в проведении чрезвычайных хлебозаготовок, коллективизации, подробно описывает «большой террор», преследования специалистов, бывших оппозиционеров и представителей отдельных национальностей. Рассматривая в целом репрессивную практику, С.А. Папков уделяет внимание и участию в ней судебных органов, показывая механизм и формы осуществления судебных репрессий, рассказывая о наиболее заметных судебных процессах по политическим делам.

Организация и проведение показательных и закрытых судебных процессов над представителями немецких колоний в Сибири в 1934-1935 гг. рассматриваются в монографии Л.П. Белковец. В публикациях В.Ф. Гришаева рассказывается о репрессиях в Алтайском крае, в частности о делах, которые рассматривались в Барнауле Военной коллегией ВС СССР в 1937-1938 гг. Особо следует отметить работы И.В. Павловой, в которых показаны судебные репрессии во время хлебозаготовительной кампании 1934 г. и организация политических судебных процессов над руководством нескольких районов Западно-Сибирского края осенью 1937 г. Говоря о местных судебных процессах, автор полемизирует с западными историками, затрагивавшими аналогичный сюжет, указывая на их централизованную организацию, продиктованную исключительно интересами властей.

Складывание серьезных научных направлений по исследованию Советской России в западной исторической науке началось в 1940-х гг. В отличие от совет-

20 ской историографии, западная историография развивалась в условиях концептуального плюрализма. В то же время следует отметить, что противостояние капиталистической и социалистической систем, продолжавшееся до второй половины 1980-х гг., узость источниковой базы накладывали свой отпечаток на работы западных историков, для которых характерны определенная политизация проблематики, преобладание негативных оценок советского строя, ограниченность эмпирического материала.

В западной советологии выделяются два основных течения - «традиционалистское» («тоталитарное») и «ревизионистское». Их представители по-разному смотрят на природу советского государства и проводившихся в нем репрессий.

К послевоенному периоду относится появление широко известной концепции тоталитаризма, основанной на сравнении диктатур, утвердившихся в фашистских государствах и Советском Союзе. Вышедшая в 1951 г. книга Ханны Арендт «Происхождение тоталитаризма» содержала систематизированное изложение данной концепции. Несколько позднее в работах К. Фридриха, 3. Бжезинского, Р. Арона окончательно оформились представления о тоталитарной модели государственности, ставшие впоследствии классическими. В русле тоталитарного подхода работали такие известные советологи, как М. Фэйнсод, А. Улам, Р. Конквест, Р. Пайпс и другие. В их исследованиях советское государство предстает как безусловно тоталитарное, в котором общество находилось под абсолютным контролем власти и репрессии носили массовый, тотальный характер.

В конце 1960-х гг. под влиянием ряда причин, в том числе изменений, происходивших в СССР в период «оттепели», началась критика тоталитарной модели на основе провозглашения необходимости социального подхода к исследованию Советского государства и общества. Это положило начало формированию нового направления в западной советологии, получившего название «ревизионистского». Для него характерно повышенное внимание к социальной истории и попытки объяснить специфику советского политического режима через состояние общества, а не наоборот, как это принято в тоталитарной модели. Среди историков-ревизионистов можно назвать С. Коэна, М. Левина, Дж. Гетти, Ш. Фицпатрик, Р. Маннинг и других. В отличие от представителей тоталитарной школы данные историки настаивают на многообразии и неоднозначности взаимоотношений внутри

21 властной вертикали и в обществе в целом, предъявляя примеры слабости центральной власти, конфликтов и противоречий между центральными и местными властями, давления на власть со стороны населения, существования автономных сфер в жизни советских людей. В этом ключе террор и его причины рассматриваются не как проявление исключительно воли политического режима, а как во многом результат давления снизу, подчеркивается не тотальный, а целенаправленно-избирательный характер репрессий¹.

Тема политических судебных репрессий затрагивается в работах западных историков разных направлений. Прежде всего следует выделить монографию Р. Конквеста «Большой террор», в которой анализируется репрессивная политика советского государства в 1930-е гг., в том числе подоплека организации знаменитых московских процессов . Отдельная глава в этой книге посвящена «Кемеровскому делу», которое рассматривается в контексте событий, происходивших в стране. Особое внимание автор уделяет его последствиям и связи с московским процессом по делу «параллельного антисоветского троцкистского центра».

Один из первых советских политических судебных процессов, проходивших в показательном порядке, - суд над членами ЦК партии эсеров рассматривается в книге М. Янсена^ В ней подробно описывается ход процесса, вскрывается необоснованность обвинений, предъявленных подсудимым. Исследование Ю. Хаски посвящено становлению и развитию адвокатуры в советском государстве в 1920-1930-е гг., участию адвокатов в показательных процессах⁴. В целом в работах западных советологов 1960-1980-х гг. следует отметить большее внимание к общим вопросам правосудия в СССР и громким судебным процессам, что во многом было обусловлено использованием преимущественно опубликованных материалов.

Падение советского режима дало возможность западным историкам, как и отечественным, расширить источниковую базу своих исследований. В 1990-е гг.

' Подробнее о «традиционном» и «ревизионистском» подходе см.: Marina. М. Советская история // Отечественная история. 1999. № 3. С. 134-141; Игрицкий И.Ю. Снова о тоталитаризме//Там же. 1993. № 1. С. 3-4; Павлова И.В. Современные западные историки о сталинской России 1930-х гг. (Критика «ревизионистского» подхода)//Там же. 1998. № 5. С. 107-121.

² Конквест Р. Большой террор. В 2-х т. Рига, 1991 (впервые книга была опубликована в 1968 г.)

^J Янсен М. Суд без суда. 1922 год. Показательный процесс социалистов-революционеров: Пер. с англ. М., 1993 (впервые книга была опубликована в 1982 г.).

⁴ Хаски Ю. Российская адвокатура и советское государство. М., 1993 (впервые книга была опубликована в 1980 г.).

22 появились публикации, в которых анализируется проведение судебных процессов по политическим обвинениям на местном уровне. В работах Ш. Фицпатрик, Р. Маннинг на примере отдельных областей рассматриваются показательные суды над районным руководством, прошедшие осенью 1937 г.¹ Авторы пытаются выявить причины, пути организации судебных процессов и роль в них простых колхозников, показать обобщенный портрет подсудимых, раскрыть характер обвинений.

Среди современных работ западных историков особо следует отметить фундаментальное исследование Питера Соломона «Советская юстиция при Сталине»². В нем сделана попытка проанализировать как теоретические основания, на которых строилась юридическая система советского государства, так и формы и способы реализации уголовной политики в том числе в области контрреволюционных преступлений на протяжении 1920-1950-х гг. Автор делает ряд важных выводов, касающихся особой роли права в советской властной системе, характера взаимоотношений между партийными и судебно-следственными органами, особенностей использования судов в осуществлении репрессий.

Подводя итог историографическому анализу, следует отметить, что тема судебных репрессий по политическим обвинениям изучена далеко не полно. Большинство авторов рассматривает её либо на уровне отдельных судебных процессов, либо в совокупности с другими формами репрессивной практики. Проведенные отечественными и зарубежными историками исследования дают представление о наиболее известных процессах, влиянии власти на деятельность судов, общем функционировании судебной системы в области политических преследований. В то же время проблема становления и развития политического судопроизводства в 1920-е гг., особенности организации политических судебных процессов на региональном уровне, в частности в Западной Сибири, их роль и место в общей политике репрессий остаются пока слабо изученными. Таким образом, актуальность и не-

¹ Sheila Fitzpatrick How the Mice Buried the Cat. Scenes from the Great Purges of the 1937 in the Russian
Provinces II Russian Review. 1993. № 3. Pp. 299-320; Она же. Сталинские крестьяне. Социальная история Со
ветской России в 1930-е гг.: деревня. М., 2001. (впервые книга была опубликована в 1994 г.); Маннинг Р.
Массовые операции против «кулаков и преступных элементов»: апогей Великой Чистки на Смоленщине //
Сталинизм в российской провинции: смоленские архивные документы в прочтении зарубежных и россий
ских историков. Смоленск, 1999. С. 230-254.

² Соломон П. Совесткая юстиция при Сталине. Пер. с англ. М., 1998.

23 достаточная изученность обусловили выбор темы диссертации.

Объектом исследования является исторически обусловленный процесс становления и развития западносибирских региональных судебных структур как составной части правоохранительной системы советского государства и как инструмента его репрессивной политики. Под репрессивной политикой понимается взаимосвязанный комплекс пропагандистских, законодательных и практических мер насильственного характера, предпринимаемых властями и направленных на преследование различных общественных групп и отдельных граждан с целью решения определенных политических, экономических и идеологических задач.

Предметом исследования стала практическая деятельность западносибирских судебно-следственных органов в области политических преследований.

Цель работы заключается в построении исторической модели политических судебных процессов, проходивших в Западной Сибири в 1920-1930-е годы, воссоздании механизма их организации, выявлении масштабов, роли и места в общей политике репрессий.

Исходя из поставленной цели, определены следующие задачи:

раскрыть становление и развитие практики политических судебных процессов, как существенного феномена карательной политики Советского государства в 1920-1930-е гг.;

проанализировать законодательно-нормативную базу, определявшую основные этапы судопроизводства в отношении контрреволюционных преступлений;

рассмотреть структуру, функции и взаимоотношения региональных правоохранительных органов, участвовавших в реализации судебных репрессий;

выявить и проанализировать влияние на организацию политических судебных процессов партийных комитетов разных уровней;

показать в динамике основные причины, пути организации и характерные черты судебных процессов по политическим обвинениям;

проследить взаимосвязь политических судебных репрессий с другими формами реализации репрессивной политики и определить их специфику;

выявить особенности политических судебных процессов, проходивших в Западной Сибири.

Территориальные рамки исследования охватывают Западно-Сибирский ре-

24 гион, внутреннее административно-территориальное деление которого менялось несколько раз в течение рассматриваемого периода, и включают в себя современные Кемеровскую, Новосибирскую, Омскую, Томскую области и Алтайский край¹.

Хронологические рамки диссертационного исследования охватывают период с начала 1920-х до конца 1930-х годов. Нижняя граница исследования обусловлена повторным установлением на территории Западной Сибири советской власти после разгрома колчаковской армии и формированием регулярных судебных органов и соответствующего законодательства в ходе правоохранительной реформы 1922-1923 годов. Верхняя граница определяется окончательным оформлением судопроизводства по политическим делам, когда после завершения «большого террора» в конце 1938-1939 гг. произошел переход к такому порядку их судебного рассмотрения, который без особых изменений просуществовал вплоть до второй половины 1950-х годов. Кроме того, с началом Второй мировой войны можно говорить о вступлении страны в новый этап её истории, наложивший известный отпечаток и на реализацию репрессивной политики в сравнении с предшествующим временем.

Методологическую основу исследования составляют общенаучные принципы объективности, историзма и системного подхода. Следуя базовому принципу историзма, политические судебные репрессии рассматриваются в контексте конкретно-исторических событий в России и регионе в изучаемый период с учетом их взаимосвязи и взаимообусловленности. Системный подход предполагает изучение объекта как системы. В рамках данного подхода политическое судопроизводство рассматривалось в качестве подсистемы более обширной репрессивной системы советского государства, которая включала в себя множество других взаимосвязанных подсистем, выступавших в роли ее элементов.

В работе использовались такие методы исторического исследования, как сравнительно-исторический, диахронный, структурно-функциональный анализ. В частности, сравнительно-исторический метод применялся для выявления происходивших изменений в политическом судопроизводстве в течение рассматриваемого периода. Необходимость выделения функциональных особенностей политических

¹ В работе не использовались материалы по Тюменской области, которая географически также входит в Западную Сибирь. Автор сочла возможным ограничиться материалами указанных регионов, поскольку они вполне позволяют раскрыть тему диссертации.

25 судебных репрессий как структурного элемента репрессивной системы предопределило использование структурно-функционального анализа. При обработке фактического материала использовались также количественные методы.

Источниковая база исследования включает опубликованные и неопубликованные источники. Последние представлены документальными материалами центральных и местных архивов, значительная часть которых впервые введена в научный оборот¹. Из числа опубликованных источников использовались прежде всего официальные издания законодательно-нормативных актов², периодическая печать 1920-1930-х гг., а также сборники документов, выходившие в разное время³.

Характеризуя комплекс источников в целом, следует отметить ряд моментов. Значительная часть использованных в работе документов в свое время носила гриф секретности, что связано в первую очередь со спецификой сложившейся партийно-государственной системы управления и особым статусом репрессивной практики в области политических преступлений. Как для секретных, так и несекретных документов того периода была характерна крайняя идеологическая тенденциозность, выражавшаяся не только в соответствующей оценке тех или иных событий, но и в существовании своеобразного идеологического тезауруса, который нуждается в дополнительной «расшифровке»⁴. Все это требует от исследователя особой осто-

В общей сложности в работе были использованы материалы 35-ти фондов таких архивов, как Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), Государственный архив Новосибирской области (ГАНО), Центр хранения архивного фонда Алтайского края (ЦХАФ АК), Отдел спецдокументации Управления архивного дела администрации Алтайского края, Центра документации новейшей истории (ЦДІ-ІИ ТО), Государственного архива Томской области (ГАТО), Архив Управления Федеральной службы безопасности по Томской области.

" Собрание узаконений и постановлений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР; Собрание законов и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства СССР; Сборник циркуляров народного комиссариата юстиции РСФСР действующих на I июня 1931 г. М., 1931; Сборник постановлений, разъяснений и директив Верховного суда СССР действующих на I апреля 1935 г. М., 1935; Сборник действующих постановлений пленума и директивных писем Верховного Суда СССР 1924-1944 гг. М., 1946 и др.

¹ История законодательства СССР и РСФСР по уголовному процессу и организации суда и прокуратуры. 1917-1954 гг. Сб. документов. М., 1955; КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 9-е изд. М., 1984; Документы свидетельствуют: Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации, 1927-1932 гг. М., 1989; Сборник законодательных и нормативных актов о репрессиях и реабилитации жертв политических репрессий. М., 1993. Из истории земли Томской. 1917-1921. Народ и власть. Сборник документов и материалов. Томск. 1997; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939. Документы и материалы. В 5-ти тт. М., 1999. Т. 1. Май 1927 - ноябрь 1929; М., 2000. Т. 2. Ноябрь 1929-декабрь 1930 и др.

⁴ Обсуждение проблем использования документов советского периода в качестве исторических источников см., например: Покровский Н.Н Источниковедческие проблемы истории России XX в. // Общественные науки и современность. 1997. № 3. С. 94-105; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД: 1918-1939. Т. 1. М., 1998; Павлова И.В. Интерпретация источников по истории советской России 30-х годов (постановка проблемы)// Гуманитарные науки в Сибири. 1999. № 2. С. 55-60 и др.

26 рожности. Например, при изучении ранее засекреченных документов необходимо учитывать, что секретность документа сама по себе не обеспечивает однозначно достоверность информации. Особенно актуально это при исследовании политических репрессий, изучение которых основывается на документальных материалах органов, которые сами непосредственно осуществляли репрессии.

Для решения этих и других проблем проводился критический анализ источников. Применительно к исследуемой теме определенные трудности добавляет и характерная для источников фрагментарность и отчасти сохраняющаяся до сих пор секретность. Это предопределило разную степень обеспеченности документальными материалами отдельных сюжетов и периодов, рассматриваемых в данном исследовании.

Среди использованных в работе источников можно выделить несколько групп:

Законодательно-нормативные акты, к которым относятся прежде всеге-ео-ветские Конституции, уголовное и уголовно-процессуальное законодательство. В Конституциях (1918, 1923, 1936 гг.) были зафиксированы основные принципы советского судопроизводства. Законодательство, непосредственно регламентировавшее судебную практику, представлено Уголовными кодексами 1922 г. и 1926 г. и Уголовно-процессуальным кодексом 1923 г., в которые на основе постановлений ВЦИК и СНК РСФСР, ЦИК СССР неоднократно вносились изменения, касавшиеся составов контрреволюционных преступлений и их подсудности. В рассматриваемый период был принят и ряд специальных законов, положений и постановлений, связанных с учреждением новых или преобразованием уже имеющихся правоохранительных органов на общегосударственном или региональном уровнях.

Изучение законодательства позволяет определить структуру и функции различных органов правоохранительной системы, выявить какие действия инкриминировались в качестве контрреволюционных преступлений, воссоздать законодательно утвержденный порядок досудебного и судебного рассмотрения политических дел.

Делопроизводственные материалы правоохранительных органов, включающие в себя широкий комплекс документов центральных и региональных органов суда, прокуратуры, государственной безопасности. В первую очередь следует вы-

27 делить распорядительную документацию - инструкции, циркуляры, распоряжения, приказы и другие указания директивного характера, принимавшиеся НКЮ РСФСР, Прокурором Республики, Верховным судом РСФСР, Прокуратурой СССР, Верховным Судом СССР, ГПУ-ОГПУ-НКВД для обязательного исполнения нижестоящими подразделениями. В них конкретизировались те или иные законодательные положения и направления карательной политики, уточнялся порядок уголовного производства политических дел, давались инструкции по квалификации контрреволюционных преступлений, определялись условия и порядок взаимоотношений между органами юстиции и государственной безопасности и т. д. Региональные органы в лице губернских, окружных, краевых судов и прокуратуры, Управления ГПУ-ОГПУ-НКВД также издавали свои распорядительные документы, которые были направлены на выполнение вышестоящих директив. К информационно-справочной документации можно отнести различные информационные бюллетени, справки, докладные, содержащие сведения о деятельности судов, прокуратуры, ГПУ-ОГПУ-НКВД в целом и на уровне отдельных дел. Обобщенные данные о работе судов и прокуратуры можно также получить из отчетов и отчетных докладов, которые направлялись в вышестоящие инстанции (НКЮ, Верховный суд) или в партийные и советские органы. Важное значение имеет текущая переписка между самими западносибирскими правоохранительными органами, их руководящими структурами, партийными комитетами (письма, телеграммы, телефонограммы), а также протоколы заседаний коллегиальных органов управления судами и прокуратурой, совещаний их руководителей.

Судебно-следственные материалы, большая часть которых сосредоточена в архивно-следственных делах и наблюдательных производствах, но присутствует и среди текущей делопроизводственной документации правоохранительных органов. Они представляют собой документы, непосредственно связанные с уголовным производством - постановления об аресте, предъявлении обвинения, анкеты, справки, протоколы допросов обвиняемых и свидетелей, протоколы распорядительных (подготовительных) и судебных заседаний, приговоры, определения кассационной коллегии и другие. Как правило, эти документы имеют унифицированную форму и дают наиболее полное представление о реальном уголовном производстве по делам о контрреволюционных преступлениях, начиная с момента воз-

28 буждения конкретного дела и заканчивая кассационным обжалованием приговора. Кроме того, их анализ позволяет выявить, какие именно действия квалифицировались властями как контрреволюционные.

Делопроизводственные материалы органов власти и управления, прежде всего документация Сибирского, Западно-Сибирского крайкомов РКП (б)/ВКП (б) и крайисполкомов, Новосибирского обкома, а таюке ряда губернских и городских партийных комитетов. Это - протоколы заседаний бюро партийных комитетов, президиума крайисполкома, их решения и постановления, переписка с правоохранительными и вышестоящими органами партии. Кроме того, в работе использованы документы центральных партийных органов - протоколы заседаний Политбюро ЦК РКП (б)/ВКП (б), решения, постановления Политбюро и ЦК, директивные письма и шифротелеграммы. Партийные материалы имеют особое значение, поскольку в силу сложившейся системы управления они фактически могут рассматриваться в качестве основных руководящих документов. Применительно к рассматриваемой теме они дают возможность увидеть степень влияния партийных органов всех уровней как на выработку и реализацию репрессивной политики в целом, так и на организацию политических судебных процессов по отдельным делам.

Выступления и произведения руководителей партии и государства, правоохранительных органов, таких как В.И. Ленин, И.В. Сталин, Н.В. Крыленко, А.Я. Вышинский. Стоявшие во главе государства В.И. Ленин, а затем И.В. Сталин неоднократно высказывались как по вопросам, связанным с организацией и функционированием советской правоохранительной системы, так и касавшимся роли насилия в социалистическом преобразовании общества, что позволяет восстановить идеологическую основу репрессивной политики. В произведениях и выступлениях Н.В. Крыленко и А.Я. Вышинского, которые долгое время являлись руководителями органов юстиции, помимо общих идеологических установок содержится обоснование необходимости участия суда и прокуратуры в репрессиях.

Периодическая печать представлена специальными юридическими журналами¹, центральными и местными газетами, выходившими в основных административных центрах Западной Сибири («Правда», «Советская Сибирь», «Красное

' «Еженедельник советской юстиции», «Советская юстиция», «Судебная практика», «Социалистическая законность».

29 знамя», «Красный Алтай» и др.). Такие свойства периодической печати как непрерывность и последовательность делают ее незаменимым источником для анализа повременных изменений в репрессивной политике в целом и ее судебной составляющей в частности. В то же время следует учитывать, что средства массовой коммуникации были монополизированы государством и выполняли прежде всего пропагандистскую и мобилизационную роль и лишь во вторую очередь служили источниками информации. Жесткий идеологический контроль над прессой несколько снижает ее значение как поставщика объективных фактических данных, тем не менее ее изучение дает достаточно полное представление о характере политических судебных процессов, проводившихся в открытом порядке, их направленности и отчасти о тех целевых установках властей, которые стояли за их организацией.

В юридических журналах публиковались некоторые законодательные акты, циркуляры и разъяснения руководящих органов юстиции, статьи практических работников из разных регионов и ученых юристов. В этих публикациях находили отражение актуальные направления карательной политики, работа судов и прокуратуры в центре и на местах, а также наиболее часто встречающиеся ошибки и проблемы судебно-следственной практики. Их анализ позволяет, в частности, увидеть, насколько единообразной была репрессивная политика в отношении контрреволюционных преступлений и сравнить опыт ее реализации в различных регионах страны и Западной Сибири.

Использованные материалы газет можно условно разделить на несколько групп: а) собственно публикации о проходивших (предстоящих) политических судебных процессах (репортажи, корреспонденции, статьи), которые содержат более или менее полную информацию о подсудимых, характере обвинений и ходе судебных заседаний; б) публикации, являвшиеся «откликами» на проходившие процессы чаще всего в форме сообщений о поддержке суровых приговоров или требованиях их вынесения; в) публикации о деятельности судов и прокуратуры в целом, в которых сообщалось о мерах борьбы с различными контрреволюционными преступлениями; г) тематически разнообразные публикации, отражавшие текущее направление репрессий, например, передовицы, сообщения о «вылазках» всевозможных «врагов» и т.п. Помимо предоставления фактических данных о политических су-

дебных репрессиях, подобные публикации позволяют выявить характерные пропагандистские приемы в их освещении.

Материалы «книг памяти», содержащие списки людей, в советское время безосновательно подвергшихся политическим репрессиям, а затем реабилитированных¹. Как правило, сведения о репрессированных содержат основные биографические данные (год и место рождения, место проживания и работы) и данные о факте репрессии (дата ареста, статья обвинения, дата вынесения приговора, сам приговор и судебный или внесудебный орган, который его вынес, дата исполнения приговора к высшей мере наказания). «Книги памяти» можно назвать вторичным источником, поскольку они являются результатом обработки разных исходных документов чаще всего из состава следственных дел. Несмотря на это, они имеют большую ценность, поскольку сконцентрированные в них сведения позволяют проследить непосредственную реализацию репрессивной политики на уровне конкретных людей и региона в целом. Создание на основе «книг памяти» электронных баз данных и их количественная обработка способна дать интересный материал, отражающий ключевые моменты репрессий, социальные и демографические характеристики репрессированных².

В последнее время с развитием информационных технологий расширились возможности перевода традиционных исторических источников в электронную форму, а распространение сетевых технологий значительно упростило доступ к подобным источникам. Особый интерес вызывает возможность создания мультиме-

¹ Появление «книг памяти» связано с процессом реабилитации, который возобновился в конце 1980-х гг. и приобрел гораздо большие масштабы, чем в период после смерти И.В. Сталина. Первым подобным изданием стала книга «Боль людская», подготовленная УКГБ по Томской области. Позднее «книги памяти» вышли и в других регионах страны, в том числе и Западной Сибири (см., например: Жертвы политических репрессий в Алтайском крае. 1919-1930. Барнаул, 1998. Т. 1; 1931-1936. 1999. Т. 2; 1937. 2000. Т. 3. Ч. 1; 1937. 2001. Т. 3. Ч. 2; Книга памяти жертв политических репрессий Кемеровской области. Кемерово, 1995. Т. 1., 1996. Т. 2; Забвению не подлежит: Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Омск, 1997. Т. I; 2001. Т. 2-4).

" К сожалению, имеющаяся в распоряжении Томского общества «Мемориал» база данных «Память», созданная работниками УФСБ по Томской области, не содержит сведений о репрессирующем органе, что затрудняет ее использование применительно к рассматриваемой теме. Не представилась возможность использовать для статистической обработки и созданные автором самостоятельно электронные БД на основе газетных публикаций, архивных материалов, «книг памяти» прежде всего в силу их неполноты.

Международное общество «Мемориал» совместно с рядом других организаций также ведет работу по созданию электронных БД. Цель этого масштабного проекта - создание единого электронного банка данных репрессированных граждан и организация открытого доступа к нему через сеть Интернет (подробнее см.: Кириллов В.М. Проект «Возвращенные имена» и Интернет// Информационный бюллетень Ассоциации «История и компьютер». № 30. Материалы конференции АИК. Июнь 2002 г. М., 2002. С. 123-125). Однако формат БД, размещенных в сети, не позволяет проводить их статистическую обработку.

31 дийных публикаций на CD-дисках. В данной работе, использованы материалы CD-диска «Сталинские расстрельные списки», который на сегодняшний момент является единственным подобным изданием . В сети Интернет размещены также различные материалы на тему политических репрессий, в частности документы, фото-графин, списки репрессированных . К сожалению, динамичный характер глобальной сети, отсутствие устоявшихся норм электронных публикаций источников, проблемы с соблюдением авторских прав затрудняют использование Интернет-ресурсов в качестве полноценных исторических источников.

Таким образом, в работе были использованы разные виды исторических источников, которые содержат необходимый фактический материал для анализа избранной темы и позволяют, вкупе с литературой, в полной мере решить поставленные исследовательские задачи.

¹ Сталинские расстрельные списки [Электронный ресурс]. М: Изд-во «Звенья», 2002. 1 электрон, опт. диск (CD-ROM).

" Подобные материалы публикуются, как правило, на Web-страницах различных общественных организаций. См., например, Международное общество «Мемориал» (Москва) - ; региональные общества «Мемориал»: г. Красноярск - , г. Иркутск - , г. Нижний Тагил - , г. Пермь - , г. Екатеринбург- , г. Санкт-Петербург - , г. Томск - , Ассоциация жертв политических репрессий Восточной Сибири и города Иркутска - , Международный фонд «Демократия» - , портал «Права человека в России» (Рязанское общество «Мемориал» и Московский центр по правам человека) и др.

Законодательство о контрреволюционных преступлениях и система правоохранительных органов

Судебные преследования за действия, связанные с противостоянием советской власти, начались практически сразу же после Октябрьской революции, что нашло отражение в оформлении соответствующего законодательства и создании особых государственных структур, таких как революционные трибуналы и ВЧК. Иначе говоря, уже с первых шагов Советское государство стремилось узаконить борьбу с контрреволюцией, что вообще характерно для любой политической силы, пришедшей к власти революционным путем. Тем самым большевики хотели не только обезопасить себя, но и легитимировать собственное насилие в отношении противников революции. В результате уже к концу Гражданской войны в Советском государстве был накоплен достаточный опыт уголовного производства по делам о контрреволюционных преступлениях. Впоследствии этот опыт был использован при формировании системы судопроизводства мирного времени.

В ноябре 1917 г. был принят целый ряд обращений и декретов СНК и отдельных наркоматов, направленных на борьбу с саботажем со стороны представителей старого административного аппарата, свергнутых классов и прочих «врагов рабоче-крестьянских масс»1. О контрреволюционном восстании говорилось, в частности, в обращениях СНК «О борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина, Корнилова, Дутова, поддерживаемым Центральной Радой» и «Ко всем трудящимся и эксплуатируемым». Последнее обращение было направлено против одного из главных политических противников большевиков - кадетской партии, названной в документе партией «врагов народа». В инструкции НКЮ от 19 декабря 1917 г. «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний» также выделялись восстания против «власти рабоче-крестьянского правительства», противодействие или неподчинение ему и призывы к этому, саботирование работы учреждений или предприятий, антинародные преступления, совершаемые с использованием печати и ряд других преступлений1. Постановление ВЦИК от 5 января 1918 г. объявляло контрреволюционным преступлением попытки присвоения функций государственной власти.

Борьба с контрреволюционной агитацией и пропагандой предусматривалась постановлением НКЮ «О революционном трибунале печати» (декабрь 1917 г.). В качестве особой формы такой агитации и пропаганды рассматривался созыв населения набатным звоном и тому подобными способами, совершенный с контрреволюционной целью. По постановлению СНК от 30 июля 1918 г. «О набатном звоне» подобные действия подлежали суду революционного трибунала2. В постановлении СНК «О красном терроре» указывалось на необходимость расстреливать лиц, «прикосновенных к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам»3. В 1919 г. в советском законодательстве появилось понятие диверсионных актов. В декрете ВЦИК от 20 мая «Об изъятиях из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении» говорится о таких преступлениях, как поджоги и взрывы, истребление или повреждение объектов транспортных и иных коммуникаций, складов вооружения и продовольствия с контрреволюционной целью4.

Наиболее подробные определения некоторых видов контрреволюционных преступлений были даны в циркуляре Кассационного отдела ВЦИК от 6 октября 1918 года. В нем к контрреволюционному саботажу относились противодействие советской власти путем неисполнения постановлений ее центральных или местных органов и призывы к нему. Виновными в контрреволюционных восстаниях и мятежах признавались их организаторы и участники, а также лица, участвовавшие в заговорах и организациях с целью свержения советского правительства, даже если результатом их деятельности не являлось контрреволюционное выступление.

Судебные процессы по контрреволюционным делам в Западной Сибири: механизм действияи основные виды

Проводившееся в начале 1920-х годов реформирование правоохранительной системы воздействовало на реализацию карательной политики, заключив в определенные процессуальные рамки функционирование судебно-следственных органов и ограничив чрезвычайные методы в их работе. Это оказывало свое влияние и на характер уголовного преследования за контрреволюционную деятельность. Наиболее важные изменения в данной области, помимо кодификации политических преступлений, были связаны с упразднением органов ВЧК и созданием Прокуратуры. В целом уголовное производство по политическим делам строилось на общих принципах, и судебные процессы по ним формально ничем не отличались от других. Однако на практике механизм организации их досудебного и судебного следствия имел свою специфику, которая порождалась признанием особого характера контрреволюционных преступлений, участием органов государственной безопасности, зависимостью от политических установок правящей партии.

Окончание вооруженной борьбы на большей части российской территории, введение продовольственного налога и свободы торговли привели уже во второй половине 1921 года к существенной стабилизации обстановки в стране. Тем самым складывались условия для ограничения чрезвычайных моментов в деятельности карательных и судебных органов. В соответствии с постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 10 марта 1921 г. наркомюст частично возвратил контроль над системой революционных трибуналов, получив право высшего судебного надзора над их приговорами1. Декрет ВЦИК «Об объединении всех революционных трибуналов республики» от 23 июня 1921 г. лишал чрезвычайные комиссии права применения смертной казни во внесудебном порядке. За ними сохранялось право вынесения приговоров к лишению свободы в отношении членов антисоветских партий и явно белогвардейских элементов, но его срок ограничивался двумя годами. Подобные ограничения не действовали только в местностях, объявленных на военном положении, где чрезвычайные комиссии могли применять все меры наказания к лицам, уличенным в шпионаже, бандитизме и участии в открытом вооруженном восстании. Специальное постановление «О Всероссийской чрезвычайной комиссии», принятое IX Всероссийским съездом Советов 28 декабря 1921 г., констатировало необходимость сужения круга деятельности органов ВЧК и обязало Президиум ВЦИК подготовить предложения по их реорганизации. Созданное постановлением Президиума ВЦИК от 6 февраля 1922 г. Государственное Политическое Управление не обладало судебными функциями. Дела обо всех преступных действиях, в том числе контрреволюционных, должны были разрешаться исключительно в судебном порядке. Преступления общеуголовного характера отныне не входили в сферу деятельности ГПУ. В области уголовного производства по делам о политических преступлениях в компетенцию органов безопасности входило только их предварительное расследование. Наконец, на НКЮ, а позднее на Прокуратуру возлагались обязанности по контролю над деятельностью ГПУ1.

Реорганизация ВЧК, таким образом, не изменила порядка досудебного движения политических дел, сохранив за ГПУ право предварительно расследования. Принятие УПК, в котором органы ГПУ рассматривались как органы дознания, ситуацию фактически не изменило. Законодательные нормы отступили перед устоявшейся практикой. В итоге этап предварительного следствия в производстве политических дел частично регламентировался законодательством, частично -секретными ведомственными инструкциями, главной из которых была совместная Инструкция НКЮ и ГПУ от 1 ноября 1922 года. В силу своей закрытости и отступления от норм УПК она порождала проблему согласования секретного и законодательно утвержденного порядка движения политических дел в ходе реального судопроизводства.

Изменения в законодательно-нормативной базе и системе судебно-карательных органов

Тридцатые годы двадцатого столетия вошли в историю нашей страны как особый, в значительной степени переломный этап. Форсированная индустриализация, массовая коллективизация сопровождались широкомасштабными репрессивными акциями, обернувшимися огромным количеством жертв, особенно во время террора 1937-1938 гг. В политику репрессий, наряду с политической полицией, были включены практически все судебные и правоохранительные органы. Их деятельность в этот период основывалась на предшествующих законодательных актах и новой нормативной базе, которая в значительной степени изменила сложившийся в 1920-е годы порядок судебного преследования за контрреволюционные преступления. Изменения коснулись и всей системы судебных учреждений, прокуратуры и органов государственной безопасности.

Законодательно-нормативную базу, регулировавшую репрессивную политику в сфере политических преступлений, в 1930-е гг. составляли постановления ЦИК СССР, ВЦИК РСФСР, ЦК ВКП (б), союзного и республиканского правительств, ведомственные директивы ОГПУ-НКВД, Верховного суда СССР и РСФСР, Прокуратуры СССР, наркомюстов. При этом надо иметь в виду, что все сколько-нибудь значительные решения относительно репрессивной политики первоначально принимались на уровне Политбюро ЦК ВКП (б) или лично Сталиным и лишь затем оформлялись как постановления ЦИК и СНК СССР или совместные постановления ЦК ВКП (б) и СНК СССР. Ведомственные директивы также давались в русле установок высших партийных органов.

В качестве основополагающих законодательных актов, определявших порядок уголовного производства, продолжали действовать Уголовный Кодекс РСФСР (1926 г.) и Уголовно-Процессуальный Кодекс РСФСР (1923 г.). Однако в них были внесены значительные добавления и поправки. В 1934 г. перечень контрреволюционных преступлений был расширен за счет статей об измене Родине. На основании постановления ЦИК СССР от 8 июня 1934 г. уголовно наказуемым контрреволюционным преступлением становились «действия, совершенные гражданами СССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости и неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной и государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу...»1. Как видим, предлагаемая формулировка содержала открытый список возможных преступных действий, что вполне вписывалось в предшествующую традицию. Для гражданских лиц наказание за эти преступления определялось в виде расстрела или лишения свободы на срок 10 лет с конфискацией всего имущества. Для военнослужащих предусматривалось наказание исключительно в виде расстрела с конфискацией всего имущества. Далее в постановлении закреплялась ответственность совершеннолетних членов семьи бежавшего за границу военнослужащего, которые способствовали или хотя бы знали о предстоящем или совершенном побеге, в виде лишения свободы на срок от 5 до 10 лет с конфискацией всего имущества. Кроме того, лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на 5 лет подлежали все остальные совершеннолетние члены семьи. В предлагаемых мерах особенно ярко проявился принцип объективного вменения, свойственный советскому уголовному законодательству . Наконец, недонесение о «готовящейся или совершенной измене» со стороны военнослужащего каралось лишением свободы на 10 лет, а со стороны остальных граждан в соответствии со статьей 12 Положения о преступлениях государственных на срок не ниже 6 месяцев. Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 20 июля 1934 г. УК РСФСР был дополнен соответствующими статьями: 58-1 «а», 58-1 «б», 58-1 «в», 58-1 «г» .

Похожие диссертации на Политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-е гг.

Исторический опыт взаимоотношений государства и церкви в Юго-Восточной Сибири : 1920 - 1930-е гг.Паламарчук Анна Владимировна

Формирование железнодорожной интеллигенции и ее влияние на социокультурное пространство Западной Сибири. 1920-е - 1930-е гг.Хроменкова Татьяна Николаевна

Образ жизни крестьянства Восточной Сибири в 1920 - 1930 - е гг. : на материалах Иркутской области и Красноярского краяШаламов, Владимир Александрович

Музыкальное и театральное образование и просвещение в советской Сибири 1920-х - начала 1930-х гг.Сотникова Елена Вячеславовна

Государственная политика в отношении зажиточного крестьянства в конце 1920-х - начале 1930-х гг. в Восточной СибириКорякина Любовь Сергеевна

Быт рабочих Сибири в условиях индустриализации (вторая половина 1920-х - 1930-е гг. )Исаев, Виктор Иванович

Религиозная политика советского государства по отношению к Русской Православной церкви в конце 1920-х в 1930-е гг. : На материалах Западной СибириГайлит Оксана Александровна

Молодежь Бурят-Монгольской АССР в модернизационных процессах 1920-х – 1930-х гг.Соболева Анастасия Николаевна

Урбанизационные процессы как фактор социокультурной трансформации в БМАССР : конец 1920-х - конец 1930-х гг.Хабаева Юлия Викторовна

Военная политика ВКП(б) и советского государства в 1920 - 1930-е гг. (Военно-стратегические, экономические и политические аспекты) Клемантович Сергей Петрович