Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Материальные основы помещичьего хозяйства 60
1. Дворянское душевладение и землевладение
2. Взаимоотношения помещиков и крепостных крестьян 99
ГЛАВА II. Состояние основных отраслей помещичьего хозяйства 161
1. Земледелие
2. Животноводство 224
ГЛАВА III. Попытки совершенствования помещичьих хозяйств. феномен дворянского рационализаторства 301
1. Дискуссия о путях совершенствования помещичьего хозяйства
2. Внедрение рациональных систем земледелия и их элементов в помещичьих хозяйствах 373
ГЛАВА IV. Хозяйственная деятельность дворян в области промышленности 422
1. Винокурение 429
2. Сахароваренная и рафинадная промышленность 446
3. Суконная отрасль промышленности 503
4. Стекольное производство 543
5. Металлургия и металлообработка 571
6. Другие отрасли промышленности 594
Заключение 618
Список источников и литературы 631
- Взаимоотношения помещиков и крепостных крестьян
- Животноводство
- Внедрение рациональных систем земледелия и их элементов в помещичьих хозяйствах
- Суконная отрасль промышленности
Взаимоотношения помещиков и крепостных крестьян
После дискуссии 1965 г. изучение кризиса и его различных проявлений продолжилось, причем по-прежнему полностью доминировала крестьяноведческая тематика. Назовем только наиболее крупные и значимые труды. В 1967 г. вышло фундаментальное исследование И.Д. Ковальченко «Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX в.»26. В 1973 г. опубликована капитальная монография Б.Г. Литвака «Русская деревня в реформе 1861 года. Черноземный центр. 1861 – 1895»27. Вне всякого сомнения, заметным событием стало издание в 1974 г. работы В.А. Федорова «Помещичьи крестьяне Центрально-Промышленного района России конца XVIII – первой половины XIX в.»28. Проблема кризиса была представлена и в книге П.Г. Рындзюнского «Утверждение капитализма в России. 1850 – 1880 гг.», опубликованной в 1978 г.29.
Что же касается истории помещичьего хозяйства первой половины XIX в., то она, как и прежде, изучалась явно недостаточно. В одном из Рындзюнский П.Г. Утверждение капитализма в России. 1850 – 1880 гг. М., 1978. историографических обзоров отмечалось: «На фоне интенсивного изучения исторических судеб крепостного крестьянства особенно заметен спад интереса историков к собственно помещичьему хозяйству. Правда, некоторые аспекты последнего рассматривались в связи с исследованием экономики крепостной деревни, но крупных специальных работ за последние 20 лет не появилось. Можно указать лишь на ряд статей, освещающих эволюцию помещичьего землевладения и опыты помещиков по «рационализации» своих хозяйств»30. Автор обзора называет, в частности, статьи В.И. Крутикова и М.М. Шевченко31. К ним можно добавить еще одну статью Крутикова, касающуюся помещичьей задолженности32. Вопрос о задолженности помещиков черноземных губерний рассматривал и Б.Г. Литвак в указанной выше монографии. Ситуация с изучением помещичьего хозяйства не изменилась к лучшему и в последующие годы.
Во второй половине 80-х и 90-х гг. XIX в. проблема кризиса крепостничества в России, включая и такой ее аспект, как история помещичьего хозяйства, теряет свою былую популярность у отечественных историков. Сложившуюся историографическую ситуацию весьма точно обрисовал В.А. Федоров в рецензии на монографию Г.Т. Рябкова «Смоленские помещичьи крестьяне в конце XVIII – первой половине XIX века», опубликованную в 1991 г.: «Отметим в заключение, что в последнее время заметно сократилось количество исследовательских работ о русской
Владимир, 1984. С.119 – 127. крепостной деревне в дореформенную эпоху. Между тем остается еще много нерешенных, спорных вопросов, требующих кропотливых изысканий в архивах. Необходимость дальнейшего конкретного изучения крепостного хозяйства той эпохи диктуется и тем, что до сих пор нет четкого определения понятия «кризис крепостничества»; а в некоторых трудах, вышедших в последние годы, такой кризис в указанное время голословно отрицается вообще»33.
Вероятно, среди таких трудов автор имел ввиду рецензию Б.Н. Миронова и И.Я. Фроянова на изданный в 1989 г. вузовский учебник «История СССР с древнейших времен до 1861 года», редактором которого был Н.И. Павленко, а одним из авторов – В.А. Федоров. Б.Н. Миронов и И.Я. Фроянов высказали ряд новых для советской историографии принципиальных соображений по рассматриваемой проблематике: 1. «Имеются веские аргументы и в пользу того, что внеэкономическая зависимость не исключает достаточно высокой эффективности труда». 2. «Представляется неудачной и формулировка: «разложение и кризис феодально-крепостнической системы хозяйства». Во второй половине XVIII – первой половине XIX в. хозяйство крепостной деревни приспосабливалось к новым условиям, видоизменилось, развивалось, но ни в коем случае не распадалось и не дезорганизовывалось». 3. «Неубедительной представляется и трактовка «кризиса феодализма» в 1830 – 50-е годы… На самом деле ни помещичье, ни крестьянское хозяйства не испытывали в это время упадка…». 4. «Нам представляется, однако, что новые явления в сельском хозяйстве – это прежде всего признаки развития крепостнической системы, которая в середине XIX в.еще далеко не исчерпала (курсив наш – Р.Р.) себя».
Все это похоже на тотальную ревизию создаваемой советскими историками на протяжении ряда десятилетий концепции разложения и кризиса феодально-крепостнической системы хозяйства. Разумеется, в короткой рецензии авторы не могли дать достаточно убедительную и тем более развернутую аргументацию своим нестандартным оценкам.
По проблеме кризиса в годы перестройки высказался и Б.Г. Литвак. С его точки зрения, кризис – «не стагнация, а такое состояние, которое фиксирует исчерпанность возможностей развития, прогресса»35. На рубеже XX – XXI вв. после примерно десятилетнего застоя интерес к забытым, было, сюжетам снова начинает пробуждаться у историков, но сделано пока немногое. Показательно, что на сессиях возобновившего после перерыва свою работу Симпозиума по аграрной истории Восточной Европы прозвучало всего несколько выступлений, имеющих хотя бы отдаленное отношение к рассматриваемой проблеме: В.А. Федорова – о ростовских огородниках-предпринимателях и о слободе Мстере, Р.М. Введенского – о зажиточных крестьянах Голицыных, Г.И. Обуховой – об уральских и В.В. Пудани – о сибирских крестьянах, Э.А. Морозовой – о частном землевладении помещичьих крестьян с. Рассказова36. Следует отметить, что ни один из авторов даже не упомянул о кризисе крепостничества.
Животноводство
Ряд случаев помощи Юсуповых крестьянам Степных вотчин найден и лично нами. Так, в 1822 г. на покупку лекарств для лечения людей в имении было затрачено 96 руб., 50 руб. было выделено крестьянину с. Никитского на покупку лошади252.
В 1825 г. на покупку лекарств для больных крепостных было истрачено 128 руб. 86 коп. и дано крестьянину на покупку лошади «по его бедности» – 32 руб. 40 коп.253.
В 1832 г. «на покупку лошадей для переселяемых в крестьянство» дворовых было выделено Юсуповым 2342 руб. 18 коп., а на постройку для них изб – 4509 руб. 91 коп.254. И это притом, что у дворовых были свое имущество, скот и деньги.
Примером долговременного экономического расчета владельца может служить политика Юсуповых по отношению к крепостным Малороссийских вотчин (с центром в сл. Ракитной Курской губернии). В 1830-х гг. Борис Николаевич Юсупов пытался наладить там оптимальную организацию крепостного труда. Осознавая зависимость качества исполнения барщинной повинности от состояния хозяйств собственных крепостных, он проявлял о них активную заботу. В частности, Б.Н. Юсупов указывал вотчинной конторе на обязательность оставления за барщинными крестьянами 3 дней в неделю (то есть, по сути, соблюдения закона о трехдневной барщине) и по возможности приближения крестьянских наделов к их жилью. Он считал возможным освобождение работников от подводной повинности, притом что производство хлеба на продажу в данном вотчинном комплексе имело значительные масштабы, а также большие объемы продуктов могли перемещаться в подмосковные и тульские имения. Это значило, что ради сохранения в долгосрочной перспективе тяглоспособности крестьян он готов был жертвовать довольно существенными текущими денежными доходами. Убедившись в невыгодности и даже убыточности для владельца мелочного администрирования барщинных работ на примере управляющего-немца Карла Бехтера, за несколько лет доведшего хозяйства крестьян до бедственного состояния, Юсупов от него отказался, хотя меры по надзору за жизнью крепостных и опеке над их хозяйством считал необходимыми. В целях сокращения барских забот о продовольствии, в годы неурожаев он разрешал привлекать крестьян к умолоту господского хлеба за одну десятую или одну девятую долю от вымолоченного. И благодаря грамотной политике разоренные, было, крепостные вновь обрели хозяйственный достаток и относительное благополучие, при которых можно было бы повысить интенсивность эксплуатации. В этой связи сам Б.Н. Юсупов замечал, что «прозорливый» (дальновидный – Р.Р.) помещик знает, что тогда только богат, когда крестьяне его в хорошем состоянии255.
Специфической формой патернализма была организация в имениях школ и богаделен. Так, воронежский помещик-рационализатор Лачинов (д. Николаевка (Приютино) Землянского уезда) учредил школу, в которой учились дети от 10 до 17 лет. Занятия зимой (в течение 6 мес.) проводились 3 раза в неделю, а летом – раз в неделю (по 2 часа), раз в неделю ученики ходили в баню, а по воскресеньям им полагался «сытный» обед с мясом или рыбой. Роль учителя исполнял сам помещик, а его помощника – сельский писарь. Срок обучения длился 3 года. В первый год ученики изучали грамматику, «счисление» и катехизис, во второй – «внутреннюю духовную природу человека», «истины нравственные и религиозные», в третий – права помещиков и обязанности крестьян перед обществом, государством и правительством. Кроме того, в дополнение к этим предметам были занятия, посвященные ремеслам и гимнастике. Отсюда видно, что Лачинов не был чужд патернализма, который проявлялся также во внимании к обеспеченности крестьянских тягол не только рабочим скотом (что имело непосредственное отношение к исправному исполнению барщинных работ), но и коровами и овцами, заботе об образовании детей своих крепостных и даже (пусть и раз в неделю) питании и во внушении им основ нравственного и религиозного воспитания, и прежде всего ответственности перед владельцем и режимом256. В с. Петрове Шацкого уезда Рязанской губернии помещиком-рационализатором Савостьяновым была учреждена «школа грамотности» для детей крепостных257. В имении белгородского помещика и сахарозаводчика И.Ф. Клепацкого тоже была школа для обучения грамоте и пению258. В Орловских вотчинах Куракиных в 1843 г. была богадельня, на содержание которой в 1843 г. было выделено 63 руб. 80 коп.259. В с. Стенькине Рязанского уезда в 1853 г. президентом медико-хирургической академии Дубовицким была основана больница на 24 кровати и богадельня на 28 чел. Больница была также и в имении кн. Волконского в с. Малинках. Также существовали богадельни в Ерахтурском имении Демидова (Касимовского уезда, 1861 г.), в с. Просечье Раненбургского уезда (устроена по завещанию помещика Аничкова), в Мошковском имении помещицы Шиловской (Михайловского уезда). В Песоченском имении А.И. Кошелева (Сапожковского уезда) содержалась начальная школа для мальчиков и девочек260. Покровительственное и «отеческое» (по тогдашней терминологии) отношение дворян к своим крепостным отражено в таком специфическом источнике как духовные завещания. Несколько подобных примеров по Рязанской губернии приводит А. Повалишин261. Были подобные случаи в других губерниях. Так, помещик Рыльского уезда Курской губернии генерал-адъютант Николай Фаддеевич Воропанов завещал дворовых Герасима Корнеева и Платона Зикунова отпустить на волю с семействами и назначил выдать своего рода подъемные: Зикунову – 200 руб., а Корнееву – 1500 руб.262.
Теневой стороной патернализма, конечно, была мелочная опека. Он мог проявляться не только в материальной поддержке, но и в контроле над жизнью и деятельностью крестьян. Так, Г. Бланк советовал сочетать «справедливую доброту» со «справедливой строгостью», «чтобы ленивые, нахальные не брали верха пред трудящимися, смирными и добрыми. Если же допустить баловство и послабление между крестьянами, какие они будут земледельцы или работники? Труд им на ум не пойдет; праздность и разврат съедят все их достояние, своевольство доведет до буйства, начнут таскать добро у своего барина, у своей братьи, а кончат конокрадством и, пожалуй, совершенных разбоем»263.
Внедрение рациональных систем земледелия и их элементов в помещичьих хозяйствах
Циммермана (с. Елизветовка, 180 голов), Миллера (с. Новопокровское, 165 голов), Г.М. Арапова (с. Бурнаки, 161 голова), принца Лейхтенбергского (с. Ивановское, 157 голов; с. Ивановка, 110 голов), Челищева (с. Павловское, 149 голов), Бибикова (с. Ивановка, 148 голов), Муханова (с. Александровское, 135 голов), Арапова (с. Петровское, 130 голов), кн. Меншикова (130 голов), Житова (с. Сергиевское, 120 голов), Петрово-Соловово (115 голов), Ф. Хвощинского (с. Усть-Кензари, 115 голов), Коноплина (с. Селиверстово, 107 голов), Ознобишина (с. Голодай, 101 голова), Тимофеева (с. Воронцовка, 100 голов), Загряжской (с. Хитровщина, 100 голов). На данных заводах содержалось около 80% поголовья заводских лошадей уезда и значительная часть лучших лошадей губернии. Почти в три раза менее обширным, но тоже весьма значительным было коневодство на заводах Кирсановского уезда (24 завода с 1573 лошадьми). Наиболее крупные из них принадлежали Тимофееву (с. Покровское, 220 голов), Мартынову (с. Хилково, 135 голов), Петрово-Соловово (с. Архангельское, 105 голов) и Полтавцевым (д. Алексеевка, 105 голов). На остальных 20 мелких и средних заводах содержалось свыше двух третей заводского поголовья. Сопоставимым с Кирсановском было коневодство Борисоглебского уезда (26 заводов с 1344 лошадьми). Как и в Кирсановском, здесь преобладали средние и даже в большей степени мелкие заведения. Крупные заводы находились в руках кн. Гагарина (с. Петровское, 209 голов), Дубовицкого (Варваринский завод, 170 голов) и гр. Кушелева (Павлодаровский, 107 голов). Весьма существенным было заводское коневодство Усманского уезда (16 заводов с 897 лошадьми). Крупнейшими заведениями уезда владели Бунин и Павлов (с. Марфино, 150 голов), БолоWсамым значительным считался Александровский Д.П. Воейкова – 120 голов), в Липецком – на 8 заводах 411 лошадей (единственный крупный – Введенский Федулова: 115 голов), в Моршанском – на 8 заводах – 556 лошадей, причем больше половины приходилось на крупные заводы (Кулеватовский Давыдова, 131 голова; Богородицкий Протасьева – 105 голов; и Заметчинский Нарышкина, 103 головы). Породы были представлены в первую очередь рысистой и упряжной, в гораздо меньшей степени – английской и арабской. В виде исключения встречались голландские, датские, мекленбургские, персидские и битюгские лошади497. Характерной чертой заводского коневодства Тамбовщины было большое количество крупных заводов (на которых содержалось 100 и более голов). Таковых насчитывалось более полусотни. На их долю приходилось более половины поголовья заводских лошадей, причем значительная часть заведений (20) концентрировалась в Тамбовском уезде. В их числе были и крупнейшие – на 200 – 700 голов. Значительное количество заводов было расположено в центральном Кирсановском и южных Усманском и Борисоглебском, хотя в них было лишь по 3 – 4 больших завода. В тоже время, в северных Темниковском, Елатомском, Шацком и Спасском и северо-восточном Лебедянском уездах подобных заведений почти не было. Распределение поголовья по уездам Тамбовской губернии было также весьма неравномерным и приблизительно соответствовало распределению заводов с поправкой на аномально высокое число крупных заведений в Тамбовском уезде. Также характерной особенностью Тамбовской губернии была высокая степень концентрации поголовья лошадей на больших заводах: 5512 лошадей или 55%, в том числе 3537 лошади или 35% в Тамбовском уезде, который был центром развития отрасли в губернии. Причем, преобладающая порода рысаков была атрибутом роскоши (при этом, пользовавшаяся среди состоятельных современников значительным спросом), а несколько уступающая ей по популярности упряжная – предметом насущной необходимости для большинства поместных дворян Европейской России.
В начале пореформенного периода, когда, по мнению современника, помещичье хозяйство было поставлено в затруднительное положение насильственным изменением производственных отношений и ликвидацией прежних кредитных учреждений, в Тамбовской губернии насчитывалось 176 конных заводов, в том числе 50 в Тамбовском уезде, 36 – в Козловском, 25 – в Усманском, 24 – в Борисоглебском, 11 – в Кирсановском, 9 – в Липецком. В прочих уездах существовало по 2 – 5 подобного рода заведений498. Рост числа заведений, имевший место в предреформенное десятилетие, который может служить косвенным свидетельством развития отрасли в 1850-х гг., сопровождался некоторым перераспределением количества заведений по уездам. Динамические изменения поуездной статистики числа предприятий свидетельствуют, с одной стороны, о ликвидации ряда прежних заводов в некоторых уездах (что говорит о некоторых трудностях, переживаемых коннозаводством), в то время как в ряде других уездов продолжали возникать новые (из чего можно сделать вывод о наличии перспектив дальнейшего развития отрасли), а рост их общей численности демонстрирует, что общая тенденция была позитивной. Значительно возросло их число в Тамбовском, Козловском и Усманском уездах, сохранилось на прежнем уровне в Борисоглебском и Липецком, заметно сократилось в Моршанском и особенно Кирсановском. Но, по-прежнему большинство конных заводов размещались в центральной и южной частях губернии. К сожалению, в нашем распоряжении нет сведений по такому важному показателю как поголовье, которое является более надежным индикатором состояния отрасли непосредственно перед реформой 1861 г.
Значительное развитие в Тамбовской получило овцеводство. По этой отрасли помещичьего скотоводства обобщающие данные отсутствуют, однако имеются сведения о разведении тонкорунных овец. Согласно Веселовскому, 1846 г. в губернии числилось 50658 голов мериносов499. Значительную роль в становлении и развитии овцеводства сыграло достаточное количество пастбищных угодий. С конца 1810 – начала 1820-х гг. многие тамбовские помещики имели отары по нескольку тысяч голов, причем значительный процент овец приходился на долю тонкорунных. По данным за 1848 г. в губернии числился 71 овчарный завод, на которых содержалось почти 69293 головы мериносов, шленок или их метисов500.
Суконная отрасль промышленности
Таким образом, на пути внедрения европейских аграрных новшеств и прежде всего многополья в предреформенном Черноземном центре стоял ряд объективных и субъективных препон. К числу первых относились природно климатический (более континентальный климат, короткий сельскохозяйственный сезон, вероятность заморозков поздней весной и ранней осенью, меньшее количество осадков) и географический (обширность территории при разнообразии условий внутри России, усугубленные неразвитостью путей сообщения) факторы. Консервировал русское землеустройство в значительной мере натурально-хозяйственный уклад большей части аграрного населения страны при невысокой доле городского населения, которое к тому же не только потребляло, но и отчасти производило сельскохозяйственную продукцию. Следствием этого было и колебание цен на нее в зависимости от урожаев или неурожаев, которое, в свою очередь, предопределяло отчасти нехватку капиталов и невыгодность их вложения, тогда как комплексная рационализация имения по европейскому рыночному образцу требовала весьма значительных капиталовложений. Не располагало к этому и изобилие земли в крупных имениях южных уездов Курской, Воронежской и Тамбовской губерний, позволявшее вести не только трехпольное, но даже переложное хозяйство, и чересполосица в мелких и средних. Субъективными экономическими барьерами были непривычка, неумение и нежелание значительной части помещиков вникать в хозяйственные тонкости своих имений и вести свои дела расчетливо, отсутствие делового подхода или квалифицированных управляющих при расточительном образе жизни и отсутствии контроля за непроизводственными расходами своих семейств. Как правило, отсутствовали учет особенностей крепостного труда и подбор оптимального размера и времени отправления барщинной повинности, не всегда береглись силы и время крепостных. В тоже время вольнонаемный труд был для большинства помещиков в качестве основного крайне дорог, а зачастую и вовсе недоступен. При этом даже к концу 1850-х гг. далеко не был исчерпан потенциал улучшения хозяйства в рамках менее затратного и более приспособленного к российским условиям трехполья. Недостаточно также уделялось внимания должному удобрению и тщательной обработке почв.
И все же это не значило, что европейский аграрный опыт и в том числе многополье абсолютно не подходило для российских условий, скорее можно было сказать о несоответствии западных лекал в чистом виде для российских условий. Опытные российские агрономы даже из тех, кто отдавал предпочтение в своих хозяйствах трехполью, отмечали, что при условиях досконального знания местных условий, исправлении хозяйственных и управленческих недостатков имения в рамках трехполья, экономической целесообразности внедрения европейских сельскохозяйственных новшеств и творческой переработке зарубежного опыта под российские условия после его успешной апробации на небольшой площади можно было приступить к их постепенному внедрению.
Характерной чертой рассуждений дореформенных агрономов-практиков о возможности рационализации было адресованное владельцам имений предостережение от бездумного увлечения ими или их управляющими европейской агрономией без учета местных условий.
Неудачные попытки введения многополья и прочих западных сельскохозяйственных новинок формировали у свидетелей негативное к ним отношение и мнение, будто европейские новации не могут прижиться на российской почве в принципе. Причем, в данном случае нужно учитывать то обстоятельство, что мнение, основанные на виденном собственными глазами, едва ли можно было побороть путем пропаганды сельскохозяйственной рационализации в газетах и журналах (круг читателей которых был весьма ограничен) или рассуждением прогрессивно настроенных представителей коронной администрации или органов сословного самоуправления (которые, кстати, были скорее исключением, нежели правилом). Ряд помещиков-практиков, готовых к экспериментам, писали о невозможности ознакомиться с успешным опытом внедрения европейских новаций и ратовали за создание для обмена опытом по данному вопросу съездов сельских хозяев и специальных агрономических обществ.
Очень многое упиралось и в нерасчетливость, незнание местных особенностей значительной частью дворян, о чем уже говорилось выше, нежелание вникать лично в управление собственным хозяйством при почти полном отсутствии квалифицированных управляющих.
С нашей точки зрения, отмеченное И.Д. Ковальченко отсутствие необходимости и заинтересованности в комплексных сельскохозяйственных улучшениях, которое было характерно и для других губерний Черноземного центра, косвенно свидетельствовало о том, что масштабного и всеохватного кризиса в помещичьем хозяйстве Черноземного центра как раз не наблюдалось. Изменение не только основ, но и отдельных сторон помещичьего хозяйства носило медленный эволюционный характер. Незначительные масштабы системной рационализации хозяйства на европейский манер свидетельствовали о том, что большинство помещиков региона были не готовы не только в силу субъективных причин, но и объективных трудностей к отказу от трехполья в пользу многополья. Гораздо более массовый характер носили использование сельскохозяйственных машин и улучшенных орудий труда, сортовых семян и земледельческих приемов. Хотя приведенные нами успешные примеры внедрения севооборотов доказывали, что при творческом подходе, учете местных особенностей и дисциплине особенно при наличии дополнительного промышленного производства ведение многопольного хозяйства могло быть помещикам выгодно, хотя оно требовало очень значительных, медленно окупавшихся капиталовложений, целеустремленности и строгого расчета. Для некоторых сельских хозяев (хотя таковых было крайне немного) изменение системы земледелия дало возможность преодолеть свои финансовые трудности, уйти от полунатурального хозяйства и перевести производство на предпринимательский уровень. Однако это было только начало долгого и трудного пути по их массовому применению, первые удачные опыты, осуществленные и записанные энтузиастами, которые в предреформенный период мало сказывались на общем уровне помещичьего земледельческого производства Центрального Черноземья, однако на их основе открывались возможности для развития сельского хозяйства на новом уровне уже в последующую эпоху.