Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретико-методологические и лингвокультурологические основы исследования языковой картины мира 14
1.1. Концепт как лингвистическое понятие 14
1.2. Основные процессы когнитивной деятельности: концептуализация и категоризация .24
1.3. Языковая картина мира как отражение взаимодетерминированности языка и мышления. 36
Выводы по Главе I 46
Глава II. Репрезентация эстетической соматической концептосферы в кабардино-черкесской, французской и русской языковых картинах мира 49
2.1. Когнитивная и онтологическая обусловленность номинации бинарной эстетической оппозиции «прекрасное / безобразное» 49
2.2. Внутренняя форма концепта «красота» как когнитивная матрица стратегии номинации 55
2.2.1. Метафорическая номинация осанки 70
2.2.2. Метафорическая номинация талии 75
2.2.3. Метафорическая номинация груди 78
2.2.4. Метафорическая номинация глаз .80
2.2.5. Метафорическая номинация лица .85
2.2.6. Метафорическая номинация цвета .90
2.2.7. Метафорическая номинация губ / рта 95
2.2.8. Метафорическая номинация зубов 99
2.2.9. Метафорическая номинация носа .101
2.2.10. Метафорическая номинация щек .103
2.2.11. Метафорическая номинация лба .104
2.2.12. Метафорическая номинация волос .105
2.2.13. Метафорическая номинация ног .113
2.2.14. Метафорическая номинация походки 117
2.2.15. Метафорическая номинация руки 121
2.2.16. Метафорическая номинация шеи 125
2.2.17.Метафорическая номинация бровей 126
2.2.18. Метафорическая номинация голоса .127
Выводы по Главе II 128
Глава III. Этическая парадигма концептуализации феномена красоты в кабардино-черкесской, французской и русской лингвокультурных традициях 136
3.1. Концепт «красота» в этической парадигме кабардино-черкесской, французской и русской лингвокультур .136
3.2. Концепт «напэ» (каб.-черк.) – «honneur» (фр. яз.) – «честь» (рус. яз.) в адыгской и французской лингвокультурах 152
Выводы по Главе III .161
Заключение 164
Библиография 172
- Основные процессы когнитивной деятельности: концептуализация и категоризация
- Внутренняя форма концепта «красота» как когнитивная матрица стратегии номинации
- Метафорическая номинация волос
- Концепт «напэ» (каб.-черк.) – «honneur» (фр. яз.) – «честь» (рус. яз.) в адыгской и французской лингвокультурах
Основные процессы когнитивной деятельности: концептуализация и категоризация
Сообразно актуальным понятиям главной задачей общей теории языка оказывается интерпретация способа исследования естественного языка, создание схемы его представления. Исходя из того, что на материале подобной схемы находится концепция о содействии разнообразных форм познания, лингвистическая наука больше не располагает монополией на создание общей модели языка.
Языковедческой теории надлежит реагировать не только на вопрос, что такое язык, но и на вопрос, чего добивается индивид при помощи языка, какой опыт получает человек из языка. Вместе с тем задачи когнитивной лингвистики полагается изложить как способ осознать следующее: положение внимания языка в процессах познания и осознания мира; соответствие концептуальных систем с языковыми; как именно материалы, факты, анализ приближают нас к исследованию связей внутренних устройств мыслей с единицами языка?
К толкованию того, как фигурирует язык в процессах приема, обработки и распространения сообщения об окружающей природе: понять процессы концептуализации и категоризации знаний; описать средства и способы языковой категоризации и концептуализации констант культуры.
Перед лингвистами встают вопросы: как объяснить систему всеобщих концептов, создающих концептосферу и составляющихся главными рубрикантами ее членения; как решаются проблемы языковой картины мира? Какая связь обыденной и научной картин мира с языковой.
Что на сегодня представляется объектом исследования когнитивной лингвистики? Во-первых, это когнитивная семантика, потому как смысл знака близко связано с познавательной деятельностью человека. В структуре знаний, стоящих за языковым выражением, в определенной степени отражается способ номинации. Поэтому важное место в когнитивных исследованиях отводится языковой номинации – разделу языкознания, изучающему принципы и механизмы называния имеющихся у человека идей и представлений. Во-вторых, когнитивная лингвистика устанавливает образные схемы, в рамках которых человек познает мир. Согласно М. Джонсону, автору теории образных схем, это повторяющийся динамический образец наших процессов восприятия, на основе которых постигаются затем более абстрактные идеи.
С когнитивной точки зрения изучаются метафора и метонимия. Так, метафора, метафорический способ постижения мира, осмысление и репрезентация одних смыслов на материале других имеют полный и непременный вид, что разрешает метафору анализировать как один из ключевых когнитивных механизмов человеческого понимания.
Метонимия – прочная организация концепций, на основании которой находится положение сопредельности понятий – перемещение одного наименования на другое. С позиций когнитивной лингвистики деятели науки стараются вникнуть и в иные формы понятий знаний, исполняющие главную функцию в деятельности языка, – фреймы, скрипты, сценарии, пропозиции и т.д. И естественно, предметом исследования в когнитивной лингвистике являются концепты, точнее, моделирование мира с помощью концептов. Значимым для создания всей концептуальной системы являются те, которые создают само концептуальное место и представляются как основные компоненты его раздела.
Когнитивная лингвистика пополняет исследование языка рассмотрением речи, разнообразных связей использования подходящих лексем, отмеченных в текстах суждений о концепте, его дефиниций в различных справочниках и словарях, анализом фразеологических единиц, пословиц, поговорок, афоризмов, т.е. всем паремиологическим фондом языка, в котором представлен концепт.
Исходя из вышеизложенного, категоризация как когнитивное членение действительности обеспечивает индивиду вероятность познавать объекты и явления в реальности, а соответственно положение тела, создавать выводы и хранить эту информацию в течение времени. Она дозволяет разложить онтологический участок на категориальные области. Концептуализация – это противоположно направленный процесс, при котором осуществляется кристаллизация знания из «неких минимальных концептуальных единиц». Подобным образом, концепт предстает соединённым с двумя самыми главными ходами межличностной когниции – категоризацией и концептуализацией. За каждым знанием – знания, общего и частного характера. Знания остались – т.е. концептуализировались; концепт – это единица знаний, на базе которой мы общаемся.
Под категоризацией понимается осмысление объектов и явлений действительности в рамках категорий – обобщенных понятий. Концептуализация есть и процесс, и результат когнитивной деятельности человека, и она близко соединена с категоризацией. Концептуализация фиксирует в обстоятельном плане единицы человеческого опыта, а категоризация соизмеряет их с некоторыми областями, регламентирует и обобщает их. Концептуализация нами воспринимается как один из «важнейших процессов познавательной деятельности человека, заключающийся в осмыслении поступающей к нему информации и приводящей к образованию концепта, концептуальных структур и всей концептуальной системы в мозгу (психике) человека» [КСКТ 1996: 93].
Фигурально высказываясь, можно соотнести ходы категоризации и концептуализации с движением бумеранга. Категоризация разделяет действительность на категории, а концептуализация отдает обратно общность информации, присоединяя ее, упрочняя ее в виде концептов. Получается, «концепт» находится в середине процессов категоризации и концептуализации, концепт – результат концептуализации.
Как известно, ставшая обыденным фраза Ф. де Соссюра о том, что исключительным и настоящим объектом лингвистики является язык, «рассмотренный в самом себе и для себя», на многие годы предназначила течение лингвистической мысли [Ф. де Соссюр 1999: 27–29]. Но, начиная с конца ХХ столетия, положение дел резко изменилось, поскольку язык стали исследовать не только «как неповторимый объект, изучаемый в изоляции, но в первую очередь и как способ подхода ко всем умственным процессам, возникающим в голове индивида» [Кубрякова 2004: 2]. Подобный поворот лингвистической мысли связан с важнейшим методологическим сдвигом, обусловившим обращение к теме человеческого фактора в языке, осознанием исключительной роли человека в ходе приобретения, переработки, сбережения информации о мире, в процессах концептуализации и категоризации действительности и его частей, т.е. возникновением когнитивного, или антропоцентрического подхода к языку [Постовалова 1988: 8].
Внутренняя форма концепта «красота» как когнитивная матрица стратегии номинации
Благодаря значительному структурному устройству мышления личности, исходя из множества его связей и взаимоотношений с внешним и внутренним миром, феномены реальности, включая объекты концепта «красота», формируются и раздаются в нем в многомерном виде, что создает разнообразие их языковых понятий. Лексический пласт языка показывает итоги систематизирующей, когнитивной и разъяснительной функции личности. Впрочем следует заметить, что это не подражание объектов реального мира, а отличие их характеристик и особенностей, аксиологический момент в аспекте их практической значимости для индивида, своеобразие взглядов, постижение и концептуального представления окружающего мира красоты какого-либо народа [Алефиренко 2005: 87].
У многих народов осмысление о внешней красоте индивида различно. Различные художники и поэты, начиная от Платона и Овидия, и до наших дней восхваляли женскую красоту в истории культуры.
К примеру сказать, Вольтер отмечал: «Во всех странах люди имеют один нос, два глаза и один рот. При чем совокупность свойств, считающихся красивыми во Франции, не будет пользоваться популярностью в Турции, так же, как турецкая красота не будет производить фурор в Китае, а то, что больше всего приходится по нраву в Азии и Европе, повидится устрашающим в Гвинее» [Вольтер 1974: 298].
Реформа когнитивных структур адаптируется через известное, иначе говоря номинация убедительна: представительницу прекрасного пола уподобляют светилам (Солнцу, Луне, звезде), явлениям природы (дождю, радуге, ветру, реке), животным (антропозооморфизмы: лисе, лани, лягушке, белке, кошке), растениям (березке, липе, ивушке, розе). Женская внешность большей частью обуславливается от ее воспринимания выразителями различествующих культур и даже несходных слоев одной культуры.
Более того в различные периоды имеются различные понимания об идеалах красоты, о физической красоте. Все же глобальным является то, что от внешней красоты переносятся к дескрипции внутренней красоты человека, отдавая ей большее преимущество. Во всех лингвокультурах, думаем, что философствуя о «красоте» принимаются с эстетической точки зрения: таким родом, японка в прежние времена, чтобы выглядеть красивой, красила свои зубы в черный цвет. В Китае отличием красоты ценились маленькие ступни ног, поэтому китайские женщины носили деревянную обувь, которая очень сильно деформировала ступни. Тяготея к идеалу красоты, некоторые женщины в Африке искусственно вытягивают себе шею, надевая кольца, поскольку у этих народов признаком красоты является длинная шея. Женщины индейских племен на берегах Амазонки оттягивают нижнюю губу нарочно, чтобы выглядеть красивой. В Древней Индии если хотели сказать, что женщина красива, то ее бедра находили сходство с бедрами слона. Женщины разных народов украшают себя по-разному, исходя из своих представлений о красоте. Одни из них носят серьги на ушах, другие – на ноздре. Некоторые отращивают косы, другие стригутся. Более того, у представительниц одного и того же народа не всегда совпадают идеалы красоты. Различались взгляды на красоту у многих народов и в зависимости от социального происхождения: крестьянского и аристократического. Для крестьянина женщина была красива, если она была полна, розовощека, с пухлыми губами и полными, крепкими руками. Вот почему еще в прошлом веке русские девушки, выходя на гулянье, чтобы казаться полной, надевали на себя несколько платьев, красили губы, румянили щеки и т. д. Для аристократа же, наоборот, женщина должна быть изящной, хрупкой, бледной, с длинными прозрачными пальцами, тонким запястьем.
В нашу эпоху так же, как и всегда, производится переоценка многих культурных, эстетических и этических ценностей и традиций. Женщина, начиная с колыбельной песни и до похоронного плача, следует за мужчиной, формируя с ним всеобщую целостность. Принципы построения отношений между полами постоянно эволюционируют. Преображаются взаимоотношения между женщиной и мужчиной. Хотя даже на пороге ХХI века можно обнаружить нечто непоколебимое по своей стойкости, и к подобным суждениям, как нам кажется, можно отнести восприятие красивой женщины глазами мужчины. Без сомнения, что эмоциональные выражения чувства любования красивой женщиной определяются средствами различных стилей языка, но, по всей вероятности, наиболее ярко они выражены во фразеологическом фонде языка. Целью проделанного нами исследования, как было отмечено во введении, является рассмотрение различных способов номинации красоты в трех лингвокультурах (адыгской, французской и русской). На первый план выходит физическая характеристика концепта красота во всех трех лингвокультурах, она зрима, лежит как бы на поверхности. Однако, при более подробном изучении концепта красоты, акцент перемещается с физической характеристики на внутреннюю, морально этическую сторону понятия красота, являясь универсальной характеристикой данных культур. Морально-этический аспект концепта красота рассматривается в третьей главе исследования.
Эталоны красоты носят эволюционирующий характер, они изменчивы, зависят от многих факторов: сословных, временных, социальных. Каждое население общества культивировало свои идеалы красоты, свои представления о красоте, которым он неукоснительно придерживался. Надобно упомянуть, что бережное отношение к красоте была составной частью уклада жизни, традиционной культуры народов, которая складывалась под влиянием окружающей среды и определенных общественно-экономических условий жизни.
Адыги, как и другие народы, сформировали свои эстетические вкусы и взгляды, эстетическую культуру в целом. Эти взгляды, аспекты, мнения у бесписьменных народов предоставлялись из поколения в поколения, словесно и воочию: в поведении в обществе, в умении общаться со старшими, с младшими, с женщиной и мужчиной, произносить речи в радости и в печали, в манере держаться, двигаться, танцевать, в красоте и аккуратности одежды, в функциональном назначении трудовых инструментов, в живописности быта … [См. подробнее: Мафедзев 2000, Мамхегова 1993, Налоев 1978, Бгажноков 1978, 1999, Ципинов 2004].
Адыги, окруженные уникальной по своей красоте природой, всегда находились среди прекрасного. Они жили в окружении бурлящих горных рек, плодородных степей с разнообразной растительностью, густых лесов и величественных гор, и животным миром. Все это оказывало влияние на душевное состояние и благоприятствовало совершенствованию эстетических чувств. С раннего возраста адыги вразумляли своих детей усекать и постигать изумительность живой природы, в условиях которой они жили. Их наставляли не только чувствовать всю ее красоту, но и осмотрительно обращаться с ней, не доставляя ей вреда.
Через трудовое и физическое воспитание старшие по возрасту показывали на конкретных примерах, что важно не просто создать что-либо, имело большое значение показать, как следует создавать красиво, со вкусом. Это относилось одежды, разнообразных предметов обихода. Взять например, девочек просвещали не просто золотошвейному делу или другим занятиям, но вдобавок норовили расширить их эстетические вкусы, культивировали усматривать прекрасное. Выполняемые работы должны были блистать не только качеством, но и обладать эстетической ценностью, быть по душе. Об общеэстетическом вкусе адыгов можно рассуждать на примере их одежды и других предметов материальной культуры, которые с удовольствием заимствовали все народы Кавказа. В эстетическом развитии подрастающего поколения составляющую роль занимало музыкальное и танцевальное искусство. Молодое поколение поучали грациозно танцевать, с соблюдением всех правил и тонкостей этого искусства. Юношам и девушкам инспирировали, что в красивом танце индивид меняется, становится более благородным, одухотворенным: движения танца способствовали развитию эстетического мировосприятия. Молодое поколение, усваивая народные старинные песни, сталось слышать и понимать глубину их философской значимости.
Адыгские женщины также имели свои представления о способах и средствах достижения красоты. Красота черкешенки в прошлые времена была естественной, природной. Лучшим образцом женской, вернее, девичьей красоты являлась тонкая талия, слаженная фигура, и небольшая грудь, которая специально затягивалась. Так, например, по народному преданию кабардинка черкешенка должна быть стройной, светлолицей, тонкостатной, длинноволосой, обладать мягкой походкой и грацией. Девушка должна уметь преподносить себя. Все нонвербальные средства презентации красоты должны были сопровождаться соответствующими вербальными стратегиями коммуникации в конкретных коммуникативных ситуациях.
Семасеологический анализ приведённых в данной работе ФЕ обнаруживает, что в вопросах номинации «красивой женщины» отмечается как универсальная, так и своеобразная система, отражающая национально-специфическую особенность мышления адыгов, французов и русских.
Метафорическая номинация волос
История о волосах отсылает нас к древним культурным кодам. С волосами связано много народных поверий, примет, суеверий. О ценности длинных волос в ранних культурах нам известно из языческих верований, из сказок, мифов, легенд. Волосы несут важную смысловую нагрузку. Издревле волосы считались гордостью женщин. В волосах заключалась жизненная сила: придавали огромное значение длине, цвету, густоте, структуре волос, косе, стрижке волос. Во многих культурах и сегодня бережно относятся к волосам: поддерживают традиции, ритуалы, древние поверья. Адекватным представляется предположение, что историческая память человека не могла не отметить это в своем языковом сознании.
«Щхьэц дахэр бзылъхугъэм и ныкъуэщ (каб.-черк.) – букв.: красивые волосы – половина женщины», – так зафиксировал кабардино-черкесский язык свое отношение к волосам женщины. Волосы, по меньшей мере, должны были достигать до икр: лъэнкIапIитIым нэсу (каб.-черк.). Длина же до пят была желанной – лъэдакъэпитIым нызэдэтеуэу (каб.-черк.).
Конкретные коннотации ассоциировались также с цветом волос. В фольклоре чаще фигурируют девушки с волосами цвета белого золота – дыщэху (каб.-черк.) и золотисто-желтого шелка – данагъуэ (каб.-черк.). Воспевались волосы цвета осенней ежевики: бжьыхьэ мэракIуапцIэ (каб.-черк.). Русые волосы воспринимались претенциозно, уподобляя их с белесыми «волосками» дыни – фонащэцу сырыху (каб.-черк.). Рыжие волосы в адыгских мифопоэтических воззрениях ассоциировались с понятием хьилэ (каб.-черк.) – букв.: хитрость, ловкость, лукавство, коварство: жьакIагъуэм хьилагъибгъу хэлъщ (каб.-черк.) – букв.: в рыжебородом девять хитростей есть. Единственный из распространенных стандартов женской красоты у адыгов – щхьэцыгъуэ (каб.-черк.) – букв.: золотисто-русые волосы; а также черные: къанжэм и фIыцIэр и фIыцIу (каб.-черк.) – букв.: то, что у сороки черное – такой же черноты; щхьэцфIыцIэ дахэ (каб.-черк.) – букв.: красивые чёрные волосы.
В Нартском эпосе сохранился образ Черноволосой Красавицы, который сопоставляется с небесными светилами, небом, водой и характеризуются лунарным, хтоническим характером: ее лицо во тьме излучает свет, а волосы – воплощение ночи. В той стороне, куда она перекидывает свои длинные, черные волосы, начинается беспросветная тьма: «И нэкIум къырих нурым мазэм хуэдэу жэщыр егъэнэхур, и щхьэц фIыцIэр и гупэмкIэ къыридзыхым махуэр жэщым хуэдэу кIыфI ещIыр» (каб.-черк.) – «Свет от ее лица, как луна, озаряет ночь, а когда она перекидывает свои черные волосы вперед, день преображается в ночь» [Кумахов 1984: 77]. Совсем белокурые, светлые волосы, в противоположность многим другим культурным традициям, в адыгском языковом сознании не упомянуты как красивые, а наоборот, они влекут отрицательную коннотацию: кхъуэц (каб.-черк.) – букв.: свиная щетина.
Волосы должны были быть очень густыми, что отождествлялось с гривой льва – аслъэным и соку (каб.-черк.); а также с плотным безспросветным болотным камышом – псыпцIэхэкIкъамылу щхьэкIапцIэ (каб.-черк.). С длинными, густыми волосами соотносились понимания о счастье и процветании: щхьэцышхуэ насып палъэныкъуэщ (каб.-черк.) – букв.: длинные волосы – это половина счастья; цыбэр угъурлыщ, насыпыфIэщ (каб.-черк.) – букв.: волосатые – удачливые, счастливые; хуэ зышхым и щхьэцыр кIыхь мэхъу (каб.-черк.) – букв.: у того, кто ест сухожилия, вырастают длинные волосы.
Бархатистость волос предопределялась последующим приемом: волосы улавливались одной рукой посередине и вытягивались до лопаток. При раскрывании пальцев они должны были ускользнуть из ладони под тяжестью собственного веса: IэкIуэцIырыж (каб.-черк.) – букв.: выскальзывающие через ладонь. Об одном явлении, привносящем, по мнению народа, оригинальную обаятельность волосам женщины указывал фольклорист А. Ципинов: «Вообразите основательно уложенные на затылке густые волосы. В то же время, начиная от надбровий, из гладкой поверхности волос выступают две волнистые пряди. Они не единожды были объектом восхваления: дыщэхуурэ си нэжьгъуцитIыр тхьэкIумэкIитIым ныдызоупщIэ (каб.-черк.) – букв.: золотисто-светлого цвета две пряди волос заправляю за уши» [Ципинов 2004: 121]. Адыги были глубоко уверенны, что эти пряди очень нежные. Считалось, что ими в закрытом помещении можно ухватить прохладу и влажность раннего летнего утра.
В адыгской лингвокультуре с волосами связаны функции прогноза, предсказания, предвидения: щхьэцыкIэ зэрадзэртэкъым, насыпыр зэрадзэ, жаIэрт (каб.-черк.) – букв.: концы волос не завязывай, счастье завязываешь; махуэм и хэщIыгъуэм деж щхьэц яупсыртэкъым (каб.-черк.) – букв.: когда день идет на убыль, голову не брили; бзылъхугъэм и щхьэцыр щыпагъэлъэлъыр махуэм и хэхъуэгъуэмрэ мазэм и хэхъуэгъуэмрэт (каб.-черк.) – букв.: женщинам подрезают концы волос на растущий день и растущий месяц.
Символическое значение волос в основной массе культурных мифологических традиций вызывает представление с житейской мощностью, всемогуществом и господством. «Волосы на голове, ввиду того, что они прикрывают верхнюю часть человеческого тела, представляют духовные силы» [Керлот 1994: 124–125].
Священной символикой волос в адыгских мифопоэтических видениях приведено упорядочивание способов, соотносимых с расчесыванием и стрижкой, ритуальные действия, относящиеся к локонам волос, советы и табу во время первой стрижки, бритье волос грудному ребенку, убеждения, соотнесенные с остриженными и выпавшими волосами. Все это говорит о том принципиальном значении, которое сообщалось в адыгских мифопоэтических убеждениях волосам [Кудаева 2008: 143–145]. К примеру, не расхваливалось расчесывать волосы вечером, ночью, так как это считалось опасным не только для самого человека, но и для всего рода: жэщу щхьэц бжьыну фIыкъым, щхьэц кIэрыбгъэхумэ, лъэпкъым дежкIэ фIыкъым, жаIэрти, ядэртэкъым (каб.-черк.) – букв.: вечером волосы расчесывать плохо, обронишь волосок – плохо для всего рода; жэщым щхьэцыр къыумытIэтауэ угъуэлъыжыну фIыкъым (каб.-черк.) – букв.: вечером, не расплетая волосы, ложиться нехорошо; щхьэцым утеувэну фIыкъым (каб.-черк.) – букв.: на волосы наступать нехорошо; мазэкIэм щхьэц яупстэкъым (каб.-черк.) – букв.: когда месяц на исходе, волосы не стригли. Адыгская лингвокультура отмечает, что состриженные волосы (как и ногти) не следует выбрасывать, так как ими могут одолены разрушительными силами (ведьмами, нечистью и врагами) и через них пробудить какую-либо порчу: щхьэцыр щIэтIэн хуейщ, бзум абгъуэ ищIмэ, щхьэузырилэ мэхъу (каб.-черк.) – букв.: волосы нужно закапывать, если птицы совьют из них гнездо, будут частые головные боли.
У адыгов с волосами есть различного рода предзнаменования: цIыхум и щхьэц налъэр къыхэжмэ, фIыуэ илъагъу зыгуэр илъагъунущ (каб.-черк.) – букв.: если у человека выбьется волосок, то он увидит того, кого любит – приятная, неожиданная встреча; щхьэц налъэ къыхэжмэ, хьэщIэ къыпхуэкIуэнущ (каб.-черк.) – букв.: если вылетит волосок, то к тебе придут гости – к гостям.
Волосы соизмерялись с индивидуальностью человека, его сущностью. С ними ассоциировались образы о душе, о потустороннем мире: сабийм и дзыгъуэщхьэцыр япэ зыупсам ещхь мэхъу (каб.-черк.) – букв.: кто первым состриг мышиные волосы ребенка, на того он и станет похож. Это поверье существует и по сей день. Данному явлению придают особый смысл. Зи сабий лIам и щхьэц игъэсыну фIыкъым (каб.-черк.) – букв.: тому, у кого умер ребенок, нехорошо сжигать волосы. Такие представления лежат в основе суеверий о мощности человека над алмасты (алмэсты (каб.-черк.) – подземное существо – дикая женщина с длинными волосами), которая, следуя приметам, продолжается до тех пор, пока в его руках лежат ее волосы. Хотя, едва лишь алмасты обнаруживает свои волосы, она избавляется от привязанности и может сильно отквитаться своему бывшему хозяину-человеку: снести все его имущество и даже возможно убить младенца, за которым раньше ухаживала. Самым устойчивым местом, неприступным для алмасты, явлалась пхъэвылъэ (каб.-черк.) – щель, куда входит брус, соединяющая балку и стропила. Важная роль бруса в балке определена ее особым символизмом в системе адыгских мифопоэтических воззрений. Балка – место, к которому крепится очажная цепь (ось микрокосма), – ассоциируется с небом. Для алмасты балка, соотносимая с небесной космической зоной, находится вне зоны доступа.
Концепт «напэ» (каб.-черк.) – «honneur» (фр. яз.) – «честь» (рус. яз.) в адыгской и французской лингвокультурах
Интеллектуальная сфера деятельности человека – это всеобъемлющее понятие, включающее в себя определенные способности, необходимые для гармоничной, правильной, т.е. красивой, эффективной жизни личности в контексте любой культуры. И этот значимый невидимый мир находит языковое воплощение через систему образных выражений, отражающих сознание человека для понимания и постижения абстрактной сущности.
Как было отмечено выше (см. Главу II), большая часть наших информантов на вопрос «что такое красивый человек?» начинали с этической характеристики, независимо от гендерной принадлежности: цIыху дахэ – напэ зиIэ цIыху (каб.-черк.) – букв.: человек красивый – имеющий лицо – человек, сохраняющий достоинство, имеющий честь. ЛЕ с морально-ценностным содержанием напэ (каб.-черк.) – honneur (фр. яз.) – честь (рус. яз.) представляет собой в анализируемых лингвокультурах высшую духовную ценность, выражающую основные принципы, жизненные цели, убеждения и стоят в одном ряду с понятиями душевной красоты, напрямую связан с формированием у человека смысла жизни в ее гармонии и красоте, как цели, достижение которой выходит за пределы его непосредственного индивидуального бытия. Интерес к концепту «честь» обусловлен его значимостью в первую очередь моральной категорией, которая в силу своей социальной значимости стала также этической категории в определении красивого человека.
В адыгской лингвокультуре «напэ» (каб.-черк.) букв.: лицо имеет большую регулятивную силу как орган чести, достоинства, совести, который рефлектирует на небольшие отступления от чести и отражает разнообразные элементы и особенности моральных ощущений. Лицо, его выражение, его содержание являются контактноустановливающим элементом. Именно на лице расположены наиболее значимые органы, обеспечивающие контакт с окружающим человеком миром: глаза, нос, уши, рот.
Когда говорят о человеке напэ иIэщ (каб.-черк.) – букв.: имеет лицо, то это прочно связывают с представлениями о чести, совести, о почете, об авторитете и прекрасной репутации. Семантическая плотность лексемы напэ (каб.-черк.) – букв.: лицо передает многостороннее ценностное значение, осуществляющее постоянный контроль за строгим соблюдением принципов и правил поведения в обществе.
Номинативная репрезентация концепта красота находит воплощение через систему прямозначных лексем: напэ иIэщ (каб.-черк.) – букв.: имеет лицо; напэ иIэщ, лIыгъэ хэлъщ (каб.-черк.) – букв.: имеет лицо, обладает мужеством. В таком контексте акцентируется внутренняя мужская красота: гендерная принадлежность меняет семантическую наполненность.
Наличие лица (чести, достоинства и совести) ассоциируется с самой важной характеристикой (личной или групповой) в парадигме совести, чести, репутации, и, как известно наличие лица является абсолютной необходимостью красивого, порядочного человека.
Указание на отсутствие лица (чести) или угроза потерять лицо нарушают целостность и моральную идентичность личности, что вызывает большое осуждение. Нарушение этических норм этноса вербализовано в следующих словосочетаниях: напэ уиIэркъым (каб.-черк.) – букв.: у тебя нет лица; и напэм къэнжал тебзащ (каб.-черк.) – букв.: его лицо покрыто жестью. У адыгейцев имеется подобного рода высказывание, где «жесть» заменяется «собачьей шкурой»: и напэм хьэфэ тебзащ (адыгейск.) – букв.: его лицо собачьей шкурой покрыто. В том и в другом случае подчеркивается, что ослабление или утрата самоконтроля ведет к нарушению заповедей морали, т.е. орган чести испорчен, снизил или утратил свою чувствительность. В значении «опозорил», «скомпрометировал» используется выражение ди напэр трихащ (каб.-черк.) – букв.: снял с нас лицо, т.е. нашу честь (лицо) запятнал. Если же человек восстанавливает доброе имя социума, группы или народа, о нем отзываются с уважением и похвалой: ди напэр къитхьэщIыжащ (каб.-черк.) – букв.: наше лицо отмыл.
Лицо – возможно самая нежная и изысканная материя, отстраняющая, соответственно идее культуры, все, что не согласовывается с нравственностью. Закономерность подобного вида связей достаточно легка и приводится к единому: что не согласуется с нравственностью, то не согласуется с лицом. Почти любая индивидуальная связь воспринимается с позиции возможности / невозможности подобного сочетания, к примеру: си напэ къезгъэкIуркъым (каб.-черк.) – букв.: не подходит к моему лицу; си нэгу схуигъахуэркъым (каб.-черк.) – букв.: в мое лицо я не могу это вместить; си нэгу дауэ изгъэхуэн? (каб.-черк.) – букв.: как вместить мне это в мое лицо?; или с упреком уи напэ дауэ къебгъэкIуа? (каб.-черк.) – букв.: как ты совместил это в своем лице?
Также типичны высказывания, в которых нравственная сущность событий полно согласовывают с чертами лица, с видениями о том, насколько сформировано у человека достоинство, к примеру: напэм техуэр жьэм жеIэр (каб.-черк.) – букв.: что вмещает в себя лицо, говорит рот – можно высказать все, что допустит (позволит) лицо; абы и нэгу куэд къыригъэтIэсэнщ (каб.-черк.) – букв.: он может многое вместить в своё лицо – что угодно. Это определяет, что индивид сумеет поступить плохо – неполноценно его лицо. С другой точки зрения, если есть опасения по моральному существу и дельности какого-либо жеста, и спрашивается, стоит ли его реализовывать, то субъекту действия могут, иногда даже с сарказмом, сказать: уи напэм къызэребгъэкIущ (каб.-черк.) – букв.: если это приемлемо (подходит) к твоему лицу или уи напэм къызэребгъэзэгъщ (каб.-черк.) – букв.: смотря по тому, сочтешь ли ты это действие пригодным (приемлемым, подходящим) для своего лица. Подобно этому, чтобы заставить краснеть индивида за какую-дибо ошибку, иногда молвят: укIытэ тIэкIу, уи напэм тIэкIу еплъыж ( каб.-черк.) – букв.: постыдись немного, посмотри чуть-чуть в своё лицо, присмотрись к своему лицу. Достаточно четкий смысл проявляется в этом высказывании: напитI иIэщ (каб.-черк.) – букв.: имеет два лица, то есть двуличный, лицемерный. Присутствие двух «органов» чести, всяко критикуемых и ощущаемых, является странностью, доказательством нравственной падением индивида, такого рода устойчивые лексические единицы дают богатую пищу для размышлений, сравнений, обобщений в духе этно-лингво-психологии народа [см. работы Бгажнокова 1978, 1999, 2003].
В силу напоминания о долге / чести применительны отрицательные и своеобразные виды отметок. Так, постучать по своей щеке указательным пальцем – значит пристыдить беседчика, нет значения, что ему ответить: «Подумай, побеспокойся о своей морали и добром имени». В обстоятельствах применяются побуждающие изречения: уи напэр зытумыхыж (каб.-черк.) – букв.: не лишай себя лица; уи напэр хъумэ (каб.-черк.) – букв.: береги (сохраняй) свое лицо и т.д.
Как показывает анализ языкового материала, понимания о морали неотъемлимы от обязательств. Помимо определенных мнений то и дело наблюдаются формы императива: псэр щэи, напэр щэху (каб.-черк.) – букв.: душу продай, (вы)купи лицо. Рус. яз.: жизнь отдай и возьми честь (сохрани лицо). С другого края, категория напэ (каб.-черк.) является оборотом искренности и правдивости – захуагъэ (каб.-черк.), вот почему долг чести есть вместе с тем и долгом истинности.
Одним из текущих и общественных наблюдений и прогнозов считаются за счет уже отмеченных моментов извещения о долге чести и бесчестия, об антитезе признания и укора. Так, считалось не годится расстраиваться о добром деле, корить кого-то предоставленной поддержкой, и следуют выражения: пщIам ущIэмыфыгъуэж (каб.-черк.) – букв.: о сделанном не жалей. Рус. яз.: о добром поступке не жалей; цIыхуфI и фIыщIэ ихъуэныжыркъым (каб.-черк.) – букв.: хороший человек не губит, сделанное им добро. Рус. яз.: человек чести своей помощью не попрекает.
С непочтением и даже пренебрежением сказываются о тех, с кем соблюдают связи до тех пор, пока могут получить от них какой-то интерес для себя. Подобного рода индивида соотносят с птицей: зи хущхьэ хъум и Iэ бзущ (каб.-черк.) – букв.: эта птица у того, кого сформировались колосья просы – птица для созревших зерен.