Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Концептосфера охотничьей коммуникации 12
1.1 Структура концептосферы «Охота / Hunting» 15
1.2 Понятийные характеристики концептосферы «Охота / Hunting» 20
1.3 Образные характеристики концептосферы «Охота / Hunting» 43
1.4 Ценностные характеристики концептосферы «Охота / Hunting» 66
Выводы к главе I 73
Глава II. Институциональность охотничьей коммуникации 75
2.1 Институциональный статус охотничьей коммуникации 77
2.2 Правовая лингвосемиотика охотничьей коммуникации 81
2.3 Презентационность институциональной охотничьей коммуникации 96
2.4 Рекреативность институциональной охотничьей коммуникации 131
Выводы к главе II 150
Глава III. Знаки охотничьей коммуникации 154
3.1 Звукосемиотика охотничьей коммуникации 155
3.2 Хронотоп охотничьей коммуникации 161
3.3 Участники охотничьей коммуникации 171
3.4 Жанры охотничьей коммуникации 173
Выводы к главе III 182
Заключение 185
Список литературы 193
Приложения 213
- Понятийные характеристики концептосферы «Охота / Hunting»
- Институциональный статус охотничьей коммуникации
- Рекреативность институциональной охотничьей коммуникации
- Жанры охотничьей коммуникации
Введение к работе
Актуальность диссертации определяется следующими позициями:
– слабой степенью исследования потребностной антропосферы;
– недостаточной репрезентативностью работ, посвященных анализу различных участков лингвосемиотической картины мира в ее динамическом развитии (диахронии и синхронии);
– необходимостью в изучении законов знакообразования и
концептуализации действительности в ее разнообразных сферах;
– исследовательским интересом к актуализации прагматических целей Человека потребляющего в его ипостаси Человека охотящегося (Homo venationis) и их языковой / речевой реализации;
– вниманием лингвистики в ее лингвосемиотической и лингвокультурной функциях к процессам потребления человеком окружающего мира;
– необходимостью в изучении лингвистической экспликации
общецивилизационных и этноспецифических процессов взаимодействия человека и природы.
В основу работы положена следующая гипотеза: охота с того момента,
когда она перестала быть простым способом обеспечения только
биологического выживания, всегда была и продолжает быть «специальной
коммуникацией» власти. Охота – это, во-первых, социальный опыт, с
колоссальным трудом накопленный народом в течение долгих веков, во-вторых,
опыт агональный, состоящий в накоплении навыков и умений схватки со
зверем, его выслеживания, преследования, поимки, прекращения жизни,
наконец, в-третьих, это опыт коммуникативный, изустно и визуально
передаваемый и хранящийся в недрах культур, разъясняющий алгоритмы
поимки дичи и способы обработки ее для употребления в пищу, со временем
превратившийся в особый способ общения, который с оформлением власти как
института был ею у народа сначала отобран, а затем «обобщен» и
«опосредован» соответствующими институциональными агентами (егерями).
Вследствие добавления к своему биологическому и коммуникативному
статусам статуса институционального, охотничье общение в значительной
степени идеологизировалось, превратившись в рекреативный механизм власти
как таковой и зеркально отразив мир власти, сформировав при этом у социума
репрессивно ориентированную модель восприятия себя; модель, в которой
структурированы стойкие представления, убеждения, стереотипы о
коммуникативном поведении людей власти, а также критерии вербальной оценки и эталоны поведения социума в целом при том или ином властном режиме.
Основная цель диссертации заключается в том, чтобы опираясь на положения, хорошо известные лингвистике и таким ее отраслям, как дискурсология, концептология, лингвосемиотика, семантика и прагматика, во-первых, доказать, что охотничья коммуникация (знак, слово, текст, дискурс) существует; во-вторых, детально описать этот особый способ коммуникации во
всех его экспликациях, продемонстрировав в то же время тесную связь изучаемого феномена с другими типами коммуникации.
Исходя из основной цели диссертации, в работе решаются следующие задачи:
– дать характеристику понятия «охотничья коммуникация» с позиций лингвосемиотики и сопредельных лингвистических дисциплин;
– репрезентировать структуру концептосферы «Охота / Hunting», описать ее предметные, образные и ценностные характеристики;
– описать охотничью коммуникацию как институциональный феномен;
уточнить институциональный статус охотничьей коммуникации;
продемонстрировать такие важнейшие функции институционального свойства охотничьего общения, как легислативная, презентационная, рекреативная и сугубо потребностная (глюттоническая);
– проанализировать и описать аксиологическую составляющую охотничьего коммуникативного взаимодействия, претерпевшую в ходе истории охоты явные динамические изменения;
– дать подробную лингвосемиотическую характеристику разнообразным кластерам знаков охотничьей коммуникации, таким как сцентальные, аудиальные, хронотопические, персональные, рекреативные, ритуальные и ценностные типы и виды знаков-номинаций.
Материалом исследования послужили около 7500 русскоязычных лексических единиц – наименования видов животных и птиц, являющихся объектами охоты; номинации легислативной сферы регулирования охотничьей деятельности, номинации охотничьего оружия и инструментов охоты, номинации субъектов охотничьей коммуникации, номинации состояний природы и погоды на территориях ведения охотничьей деятельности, знаки охотничьей глюттонии (гастрономии), а также сцентальные и аудиальные и хронономинации охотничьей коммуникации, зафиксированные в толковых русскоязычных словарях. Также анализу были подвергнуты более 400 пословиц и поговорок русского народа, посвященных охоте и охотоведению. Также изучался репертуар максим, ритуалов и обычаев охотников, соблюдаемых во время охоты. В ряде случаев привлекался материал английского языка для сопоставительных целей и демонстрации универсальности закономерностей охотничьего общения.
В диссертации использованы следующие методы и приемы научных
исследований: общенаучный описательный метод, представленный способами
типологизации, классификации, интерпретации, наблюдения и обобщения;
методы компонентного и контекстуального анализа для уточнения
семантической структуры словесных знаков и вербальных комплексов,
вовлеченных в охотничью коммуникацию; семиотический анализ, позволяющий
выявить свойства и параметры лингвосемиотического пространства
охотничьего общения; семасиологический анализ для верификации
понятийного пространства исследуемого феномена формирования и бытования охотосферы.
Методологическую базу исследования составили также работы как отечественных, так и зарубежных ученых в области лингвосемиотики (Н.Ф.
Алефиренко, С.А. Аскольдов, Т.Н. Астафурова, Е.С. Кубрякова, Д.С. Лихачев, Н.Б. Мечковская, А.В. Олянич, И.А. Стернин, Е.И. Шейгал и др.), аксиологической лингвистики (Е.В. Бабаева, Т.С. Есенова, Н.А. Красавский, Ю.С. Степанов и др.), культурологии и лингвокультурологии (С.Г. Воркачёв, В.И. Карасик, В.А. Маслова, М.В. Пименова, В.П. Руднев), коммуникативной прагматики (М.М. Бахтин, В.Д. Бондалетов, Л.А. Введенская, М.А. Загибалова, Н.М. Колтунова, Н.В. Подольская, А.В. Суперанская, А.Е. Михневич, Л.Ю. Ермакова, А.П. Седых, и др.).
Научная новизна исследования заключается: 1) в применении потребностно-информационного подхода к изучению знаков охотничьей коммуникации в их лингвокультурном воплощении и бытовании в лексиконе российского социума; 2) в изучении номинаций охотничьей коммуникации с позиций прагматики и лингвосемиотики, т.е. как знаков, обладающих статусом прагматонимов (вендонимов); 3) в определении аксиологических характеристик охотосферы с позиций лингвосемиотики, исследующей ритуалы, правила, установления и ценности русской охоты в природном пространстве бытия человека.
Теоретическая значимость диссертации определяется: 1)
необходимостью расширения научных представлений о процессах
потребностного взаимодействия языковой личности в разных сферах её деятельности и разных средах ее обитания; 2) значимостью научного анализа явлений семиозиса охотничьей культуры как одного из процессов формирования участка действительности (лингвосемиотической картины мира); 3) большим вкладом диссертации в научные представления лингвосемиотики и лингвокультурологии о специфике рождения и бытования знаков охотосферы в коммуникации как деятельностном феномене; 4) дальнейшей разработкой теории потребностной коммуникации (изучение и описание механизмов взаимодействия человека и власти, формирования аксиологии власти в ее рекреационных состояниях и т.д.).
Личным вкладом соискателя представляется тщательное, лингво-
семиотическое и лингвокультурное изучение специфического типа
коммуникации – охотосферы, рефлектированное в менталитете представителей
русскоязычного сообщества. Данная сфера ранее никогда не была в фокусе
исследовательского интереса, для чего научному анализу подвергнуты
вербальные знаки, знаковые комплексы и паремии, вовлеченные в процесс
охотничьего семиозиса. Рассмотрение аксиологической составляющей
охотничьих номинаций, изучение риторической парадигмы охотничьего
общения и дискурсивных практик охоты могут также быть расценены как
личный вклад соискателя в научную разработку проблемы.
Практическое значение исследования определяется тем, что его основные положения могут быть использованы в лекционных курсах по общему языкознанию и теории коммуникации, в спецкурсах по лингвосемиотике и лингвистике потребностей, лингвокультурологии. Данная диссертация является частью исследовательского проекта «Лингвосемиотика потребностей» кафедры иностранных языков факультета сервиса и туризма Волгоградского
государственного аграрного университета; ее результаты рекомендованы Ученым советом вуза к опубликованию в виде монографического издания. На защиту выносятся следующие положения:
1. Охотничья коммуникация является феноменом реализации
разнообразных потребностей человека, первоочередной из которых оказывается
потребность к выживанию. Она обладает институциональным статусом,
определяемым такими ее важнейшими функциями, как легислативная,
презентационная, рекреативная и сугубо потребностная (глюттоническая).
2. Институциональный характер охотничьей коммуникации поддерживает
«работу» этих функций при помощи вербальных и невербальных знаков разного
качества.
3. Охотничья коммуникация тесно взаимосвязана с прочими типами коммуникации; эта взаимосвязь носит не хаотический, а системный характер, детерминированный стержневой семантикой преследования и захвата как каузации и посессивности.
-
Охотничья коммуникация представляет собой особый тип и протекает в обширном лингвосемиотическом пространстве; характеризуется весьма разнообразным хронотопом; представляет собой специальный тип профессионального общения его участников; содержит целый ряд ритуалов, которые образны, ценностно- и презентационно-маркированны.
-
Охотничья коммуникация, помимо профессиональной направленности, характеризуется также особой риторикой, проявляющейся в разнообразии жанров.
Апробация работы. Результаты исследования обсуждались на
методологическом семинаре «Лингвосемиотика потребностей» кафедры
иностранных языков Волгоградской государственной сельскохозяйственной
академии (2009г.) и Волгоградского государственного аграрного университета
(2010-2017гг.); на научно-практической конференции «Аксиологическая
лингвистика и лингвокультурология» в Волгоградском социально-
педагогическом колледже (2010г.); на международной научно-практической
конференции «Социокультурное пространство вуза» в Волгоградском
государственном аграрном университете (2013г.); на заседаниях кафедры
иностранных языков Волгоградского ГАУ (2011-2017гг.); на Международной
научно-практической конференции «Новые направления в решении проблем
АПК на основе современных ресурсосберегающих, инновационных
технологий» в Волгоградском ГАУ (2010г); на Международной научно-практической конференции «Научные основы стратегии развития АПК и сельских территорий в условиях ВТО» (Волгоградский ГАУ, 2014г.); на Международной научно-практической конференции «Стратегическое развитие АПК и сельских территорий РФ в современных международных условиях» (Волгоградский ГАУ, 2015г.); на научно-практической конференции по воспитательной работе «Воспитательный потенциал повышения качества высшего профессионального образования» (Волгоградский ГАУ, 2015г.); на Международной научно-практической конференции «Императивы развития инфраструктуры гостеприимства в регионе» (Волгоградский ГАУ, 2016г.); на Международной научной конференции «Когнитивные парадигмы языкового
сознания в современной лингвистике» (Республика Адыгея, г. Майкоп, АГУ, 2017г.); на II Международной конференции «Язык, культура, коммуникация: изучение и обучение» (Орловский государственный университет, г. Орёл, 2017г.).
По теме диссертации опубликовано 20 статей общим объемом 10,0 п.л., из них 4 – в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки России.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, сопровождаемых выводами, заключения, списка литературы и приложения.
Понятийные характеристики концептосферы «Охота / Hunting»
Предметные или понятийные характеристики концептосферы содержатся в дефиниции её имен – лексем «Охота» и «Hunting»:
ОХОТА -ы, ж.1..на кого (что) или за кем. Поиски, выслеживание зверей, птиц с целью умерщвления (на кого) или ловли (за кем), б. на медведя. О. за перепелами. Промысловая о. Волк вышел на охоту. О. с фоторужьем (фотографирование животных в естественных условиях). На охоту ехать -собак кормить (посл. о запоздалых и спешных приготовлениях, сборах). О. за вражеским снайпером (перен.). 2. Совокупность людей и обзаведения, необходимого для таких поисков. Держать соколиную, псовую охоту. 3. Занятие ловлей, содержанием и разведением животных (спец.). Голубиная о. Тихая охота - собирание грибов. прил. охотный, -ая, -ое (устар. и спец.). Охотная собака. Охотные места (подходящие для охоты). О. инспектор (охотинспектор). О. ряд (старое название торгового ряда, где продавали дичь, мясо)4.
hunting noun
1. The activity or sport of pursuing game.
2. The act of conducting a search for something: house hunting5
Как видим, русскоязычная дефиниция содержит гораздо больше детализированных смыслов и оттенков, чем генерализированная англоязычная дефиниция. Фактически ее значение по-русски покрывает собой семантику всей концептосферы.
Помимо идеи преследования дичи, конституирующей значение англоязычной лексемы, в русском аналоге обнаруживается также идея умерщвления дичи, её ловли, даже содержания и разведения диких животных. Важна также словообразовательная активность русскоязычной лексемы: в дефиниции зафиксированы прилагательное «охотный», существительное «охотинспектор»; расширена семантика типов и видов охоты (фотоохота, тихая охота = поиск грибов, метафорическое значение – охота на снайпера).
В совокупности с институционализированными характеристиками видов и типов охоты, данных выше, в трактовке Федерального закона о видах охоты и в Википедии, данное определение охоты составляет предметный или понятийный компонент концептосферы.
Детализирует понятийные характеристики концептосферы в целом также и предметное содержание концептов, входящих в данную концептосферу.
1) Понятийные характеристики концепта «Охотник / Hunter»
Данный параметр может быть извлечен из семантики словарного определения имени концепта – лексемы охотник (hunter):
Охотник:
1) Тот, кто занимается охотой. 2) а) перен.:Тот, кто занимается охотой, поисками, преследованием кого- л., чего-л. с целью задержать или уничтожить. б) разговорн.: Тот, кто стремится найти, раздобыть, заполучить что-л.6
В русскоязычной номинативной сфере существовало также значение «Охотник» из милитарной сферы: «в Русской Императорской армии наименование нижнего чина, не взятого на службу в очередной рекрутский набор или не подлежащего набору (а после введения всеобщей воинской повинности в 1874 году – не вытянувшего призывной жребий) и поступившего на службу добровольно (волонтёр), также военнослужащий, добровольно (по своей охоте) вызвавшийся выполнить какое-либо рискованное задание» (www.wikipedia.ru).
Из милитарной номинативной зоны пришла следующая персональная специализация охотника – егерь(от нем. Jger – охотник) – «чин (звание-должность) и военнослужащий (рядовой) его имеющий, лёгкой пехоты вооружённых сил многих государств мира»(www.wikipedia.ru).
Сегодня егерь –«работник лесного охотничьего хозяйства, ведающий охотой и охраной животных; охотник-профессионал» (www.wikipedia.ru).
В номинативной сфере охоты имеется и лексема с отрицательной коннотацией – браконьер (от фр. braconnier – браконьер; первоначально – «псовый охотник») – охотник, нарушающий законодательство об охране окружающей среды; ср. определение из словаря С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой: браконьер, -а, м. человек, к-рый занимается браконьерством. ii прил. браконьерский, -ая, -ое7.
В англоязычной номинативной сфере находим такое определение имени концепта:
hunter(noun)
1. One who hunts game.
2. A dog bred or trained for use in hunting.
3. A horse, typically a strong fast jumper,that has been bred or trained for use in hunting.
4. One who searches for or seeks something: a treasure hunter8.
Как видим, охотничьи функции, по мнению англоязычных лексикографов, могут исполняться не только человеком, но и животными.
Английский вариант имени концепта имеет достаточно широкую синонимическую номинативную сферу как собственно иного наименования (hunter = quester, seeker, searcherpursuer, dogger, tracker, trailer, sleuthhuntsman, huntresssportsman, sportswoman), так и специализации охотника (biggamehunter, foxhunter, deerhunter, deerstalker, poacher, troutickler, trapper, birdman, fowler, falconer, hawker). Более того, к виду охоты в английской лингвокультуре относяткакрыбную ловлю, так и «охоту на морепродукты», ср. номинации fisherman, piscator, angler, compleatangler, lobsterman, shrimper, troller, trawler, trawlerman, whaler.9
В англоязычной сфере, также как и в русскоязычной, имеется номинация охотника с негативной коннотацией: poacher – apersonwhohuntsorcatchesgameorfishillegally (браконьер)10.
Для англоязычной сферы также характерна номинация gamekeeper – a person employed to breed and protect game, typically for a large estate, эквивалентная в своих значениях русскоязычным егерь, лесник, охотничий инспектор.
Далее рассмотрим понятийные характеристики концепта «Охотничье оружие / Huntingarms».
2) Понятийные характеристики концепта «Охотничье оружие / Huntingarms»
Охотничье оружие – «совокупность моделей, марок и образцов огнестрельного и холодного оружия, предназначенного для добывания дичи в промысловых, спортивных, или любительских целях» (www.wikipedia.ru). В целом оружие для охоты можно разделить на холодноеи огнестрельное.
К современному холодному оружию относятся охотничьи кинжалы или ножи. Особенной популярностью до сих пор пользуется нож или кинжал Самсонова; вот как о нем написано в сетевой энциклопедии «Википедия»:
«Охотничий нож Самсонова (также кинжал Самсонова, медвежий нож Самсонова, медвежий кинжал Самсонова) – сверхпрочный охотничий нож, который изготовлялся кустарным способом тульским мастером Егором Петровичем Самсоновым с 70-х годов XIX века до 1930 года. Егор Самсонов жил и работал на окраине Тулы, был поставщиком Императорского общества охоты, участником Всемирной и Московской выставок, о чём он с 1898 года свидетельствовал надписью, выбитой на пяте клинков ножей.Ножи, изготовленные Самсоновым, отличались высокой надежностью и прочностью и пользовались популярностью как в России так и за рубежом» (www.wikipedia.ru).
Внешний вид ножа Самсонова был разработан охотником и егермейстером Высочайшего двора великого князя Николая Николаевича младшего М.В. Андриевским. В 1894 г. он опубликовал статью в журнале «Природа и охота» «По поводу вновь изобретенной механической рогатины князя А. А. Ширинского-Шихматова», в которой описал историю создания ножа Самсонова и его устройство:
«Самым удобным ножом я считаю нож американской системы, с некоторыми, сделанными мною изменениями. Эти ножи имеют обоюдоострый клинок, заостренный к концу и с кровостоками по бокам, шесть вершков длины (26,7 см), один вершок ширины (4,45 см) и восемь миллиметров толщины. Клинок отделяется от рукоятки стальной перекладиной, концы которой, обращены в разных размеров отвертки, рукоятка из крепкопородного дерева держится на клинке широким винтом. Носится этот нож на черном поясном ремне в деревянных, обтянутых черной кожей ножнах, концы которых обделаны вороненой сталью. Размеры ножа и перевес его так рассчитаны, что он весьма удобно держится в руке и им ловко можно рубить, колоть, резать и вспарывать натиском кверху или книзу. Первый такой нож отлично изготовил мне тульский мастер Егор Самсонов, а затем такие ножи стали делать на Златоустовском казенном заводе» (Андриевский 1894:43).
Институциональный статус охотничьей коммуникации
Охота с того момента, когда она перестала быть простым способом обеспечения только биологического выживания, всегда была и продолжает быть «специальной коммуникацией» власти. Охота – это, во-первых, социальный опыт, с колоссальным трудом накопленный народом в течение долгих веков, во-вторых, опыт агональный, состоящий в накоплении навыков и умений схватки со зверем, его выслеживания, преследования, поимки, прекращения жизни,наконец, в-третьих, это опыт коммуникативный, изустно и визуально передаваемый и хранящийся в недрах культур, разъясняющий алгоритмы поимки дичи и способы обработки ее для употребления в пищу.
Охотничий опыт, оттачиваемый, совершенствуемый, со временем превратился в особый способ общения, который с оформлением власти как института был, в конце концов, ею у народа сначала отобран, а затем «обобщен» и «опосредован» соответствующими институциональными агентами (егерями). Интересное свидетельство этому имеется в труде Джона Чарльза Кокса, посвященном развлечениям и времяпрепровождению жителей Британских островов со времени существования древних британских племен довикторианской Англии:
«We do not find, that, during the establishment of the Romans in Britain, there were any restrictive laws promulgated respecting the killing of game. It appears to have been an established maxim, in the early jurisprudence of that people, to invest the right of such things as had no master with those who were the first possessors. Wild beasts, birds, and fishes, became the property of those who first could take them. It is most probable that the Britons were left at liberty to exercise their ancient privileges; for, had any severity been exerted to prevent the destruction of game, such laws would hardly have been passed over without the slightest notice being taken of them by the ancient historians. The Germans, and other northern nations, were much more strongly attached to the sports of the field than the Romans, and accordingly they restricted the natural rights which the people claimed of hunting. The ancient privileges were gradually withdrawn from them, and appropriated by the chiefs and leaders to themselves; at last they became the sole prerogative of the crown, and were thence extended to the various ranks and dignities of the state at the royal pleasure – [подчеркнутомной. – Ю.В.]» (Cox 1903:3). Охота, вследствие добавления к своему биологическому и коммуникативному статусам статуса институционального, в значительной степени идеологизировалась, превратившись в рекреативный механизм власти как таковой и зеркально отразив мир власти, сформировавпри этом у социума репрессивно ориентированную модель восприятия себя; модель, в которой структурированы стойкие представления, убеждения, стереотипы о коммуникативном поведении людейвласти, а также критерии вербальной оценки и эталоны поведения социума в целом при том или ином властном режиме.
Стоит отметить, что охота как процесс, как действие, состояние и как результат может быть использована (и реально используется!) не только в разнообразных социальных и дискурсивных практиках человека, начиная от коммуникационного обслуживания (вербального и невербального) процесса поиска пропитания, одежды, жилища и вплоть до реализации сексуальной или матримониальной (затем как следствие – репродуктивной) удовлетворенности, но также – и возможно, прежде всего –для институциональных целей, таких как захват власти в государстве, охота на шпионов и инакомыслящих, поимка заложника или взятие «языка» во время военных действий и т.д. Потребность в выживании цементирует всю систему коммуникации человека именно через охоту как каузацию / обладание / потребление, а такжеее ключевые маркеры, к которым необходимо отнести вербальные и невербальные знаки каузации, обладания и потребления. Особенно ярко институциональностьпросматривается в «охотничьих» номинациях, широко сегодня используемых бизнесом вкупе с политикой и подобных, например,лексеме headhunting:
headhunting (noun)
1. The custom of cutting off and preserving the heads of enemies as trophies.
2. Slang. The process of attempting to remove influence and power from enemies, especially political enemies. 3. Slang. a. The business of recruiting personnel, especially executive personnel, as for a corporation. b. The act or an instance of such recruiting [AHDEL].
В дефинициях трех ее ЛСВ мы обнаруживаем «семантические следы» институциональности: 1) демонстрацию власти (обладание головой врага как символа доминирования и победы) – ЛСВ1; 2) политическую интригу, направленную на захват или сохранение власти – ЛСВ2; наконец, 3) стремление бизнес-корпораций как экономических институтов «обезглавить» бизнес конкурентов переманиванием топ-менеджеров – ЛСВ3.
Таким образом, с большой степенью уверенности следует признать наличие тесной взаимосвязи охотничьего дискурса с прочими дискурсами, которая носит не хаотический, а системный характер, детерминированный стержневой семантикой преследования и захвата как каузации и посессивности. Рассказ охотника о своих успехах на охоте в принципе эквивалентен рассказу модницы, преуспевшей в поисках и покупке модной шляпки, или похвальбе политика, выигравшего выборы в органы государственной власти. Даже педагогический дискурс, который, казалось бы, весьма далеко отстоит от охоты, также содержит в себе элемент охотничьего дискурса в части «охоты за знанием», «охоты за информированностью».
Признавая в целом существование охотничьего дискурса, некоторые исследователи сомневаются в его институциональности.Так, В.И. Карасик, перечисляя все виды институционального дискурса, пишет:
«Представляется возможным выделить применительно к современному социуму политический, административный, юридический, военный, педагогический, религиозный, мистический, медицинский, деловой, рекламный, спортивный, научный и массово-информационный виды институционального дискурса. Разумеется, приведенный список может быть дополнен либо видоизменен. Важно отметить то обстоятельство, что институциональный дискурс исторически изменчив (в современной России вряд ли можно установить охотничий дискурс – [подчеркнуто мной. – Ю.В.]» (Карасик 1998:187). По нашему же мнению, это не совсем справедливо:изучаемый в данной диссертации тип дискурса может быть установлен и сегодня, при этом он содержит в себе все признаки институциональности, которой Владимир Ильич Карасик дает следующее определение:
«Институциональный дискурс есть специализированная клишированная разновидность общения между людьми, которые могут не знать друг друга, но должны общаться в соответствии с нормами данного социума. … Институциональность носит градуальный характер. Ядром институционального дискурса является общение базовой пары статусно неравных участников коммуникации – учителя и ученика, священника и прихожанина, следователя и подследственного, врача и пациента. Наряду с этим типом общения выделяется также общение учителей, а также учеников между собой. На периферии институционального общения находится контакт представителя института с человеком, не относящимся к этому институту.
Таким образом, устанавливается следующая иерархия участников институционального дискурса: агент - клиент – маргинал. … Нормы институционального дискурса отражают этнические ценности социума в целом и ценности определенной общественной группы, образующей институт» (Карасик 2002:187).
Если обратиться к выделяемым В.И. Карасиком параметрам институционального дискурса и попытаться обнаружить их признаки в дискурсе охотничьем, то можно обнаружить, что 1) существует институт охоты со своим весьма насыщенным лингвосемиотическим пространством; 2) среди участников дискурса большинство составляют институционалы – люди, в руках которых сосредоточена власть и влияние; наконец, 3) охота стала метафорой инструмента применения власти и отношений между властью, субъектами и объектами ее применения.
Охота стала считаться делом благородным: так, во времена правления в Англии XVI века династии Тюдоров ее целью было воспитание джентльмена как субъекта власти. ДжеймсВильямс, известныйисследовательэтогопериодаисторииБритании, пишет: «…it was a familiar sentiment in early Tudor England: despite the protests of a few humanists such as Desiderius Erasmus and Sir Thomas More, hunting was deemed by most to be not only a symbol of knight hood, but an activity that marked out the true gentleman» (Williams 2003: 23).
Наконец, по всем формальным показателям – конститутивным признакам – охотничья коммуникация может считаться институ-циональным дискурсом, так как имеет свою лингвосемиотическую составляющую в виде хронотопических знаков, четко обозначенных в семиозисе знаков участников; наконец, имеетцели – легислативную (институциональное регулирование природных ресурсов), презентационную (укрепление имиджа власти как хозяина этих ресурсов), рекреативную (поддержания «спортивного тонуса» власти для обеспечения ее долголетия). Наконец, поскольку никто не отменял первоочередную функцию охоты – обеспечение витальной потребности к выживанию, то можно выделить и такую ее цель, которую мы, вслед за А.В. Оляничем, назовем глюттонической: охота на дичь как добыча, обработка и приготовление пищи. Рассмотрим далее, как эти цели реализуются в лингвосемиотике охотничьей коммуникации, привлекая примеры из властных (институциональных) проявлений русскоязычного и англоязычного этносов.
Рекреативность институциональной охотничьей коммуникации
Рекреативность институциональной охотничьей коммуникации обусловлена наличием в ее лингвосемиотическом пространствеучастников институционалов. Переходя к этому семиотическому компоненту институциональной системы охотничьего дискурса, важно предварительно отметить, что именно благодаря участникам охота, представляющая собой социокультурный феномен, оказывается также одним из элементов власти как коммуникативной категории. «Власть как коммуникативная категория представляет собой специфический набор коммуникативных прав – прав на осуществление определенных речевых действий, на употребление того или иного типа языковых единиц, на определенный тип коммуникативного поведения, а также право распоряжаться коммуникативными действиями партнера по общению (принуждать к определенным действиям, ограничивать его вклад в коммуникацию, навязывать определенный тип коммуникативного поведения, исполнение определенных коммуникативных ролей и т.д.). В отличие от коммуниканта в позиции зависимости, коммуникативный лидер обладает свободой выбора из вариативных средств, предлагаемых языком на каждом этапе общения» (Черватюк 2006 : 4).
Типология участников-институционалов охотничьего дискурса представляется многоуровневой и распадается на ряд категорий. Во-первых, это самивластные персоны, которые инициируют легитимность собственного участия в охотничьих действиях и охотничьей коммуникации. Во-вторых, это юристы – лица, которые обслуживают процесс легитимизации права властных персон на ведение ими охоты. В-третьих, в типологии особое место занимают институциональные агенты властных персон, которые обеспечивают власть комфортабельным участием в процедурах охоты. В-четвертых, в семиотику охоты вовлекаются егеря и их помощники – лица, обслуживающие собственно процедуру охоты. Наконец, к институционалам на охоте следовало бы отнести тех, кто обслуживает эмоциосферу охоты – историографы и репортеры, отражающие и фиксирующие успехи институционалов, повара и прочие специалисты в области гастрономии, обслуживающие кулинарные пристрастия институционалов в связи с пойманными трофеями.
В следующем отрывке из ранее упоминавшегося труда Джона Чарльза Кокса вполне очевиден почти весь институциональный британский охотничий персонификон XVI столетия (выделен жирным курсивом), чьи функции (подчеркнуты) столь же очевидно обозначены, характерны для каждой культуры и вряд ли изменялись в последующие столетия: «When the king should think proper to hunt the hart in the parks or forests, either with bows or greyhounds, the master of the game, and the park-keeper, or the forester, being made acquainted with his pleasure, was to see that everything be provided necessary for the purpose. It was the duty ofthe sheriff of the county, wherein the hunting was to be performed, to furnish fit stabling for the king s horses, and carts to take away the dead game. The hunters and officers under the forester, with their assistants, were commanded to erect a sufficient number of temporary buildingsfor the reception of the royal family and their train; and, if I understand my author clearly, these buildings were directed to be covered with green boughs, to answer the double purpose of shading the company and the hounds from the heat of the sun, and to protect them from any inconveniency in case of foul weather. Early in the morning, upon the day appointed for the sport, the master of the game, with the officers deputed by him, was to see that the greyhounds were properly placed, and the person nominated to blow the horn, whose office was to watch what kind of game was turned out, and, by the manner of winding his horn, signify the same to the company, that they might be prepared for its reception upon its quitting the cover. Proper persons were then to be appointed, at different parts of the enclosure, to keep the populace at due distance. The yeomen of the king s bow, and the grooms of his tutored greyhounds, had in charge to secure the king s standing, and prevent any noise being made to disturb the game before the arrival of his majesty. When the royal family and the nobility were conducted to the places appointed for their reception, the master of the game, or his lieutenant, sounded three long mootes, or blasts with the horn, for the uncoupling of the hart hounds. The game was then driven from the cover, and turned by the huntsmen and the hounds so as to pass by the stands belonging to the king and queen, and such of the nobility as were permitted to have a share in the pastime; who might either shoot at them with their bows, or pursue them with the greyhounds at their pleasure. We are then informed that the game which the king, the queen, or the prince or princesses slew with their own bows, or particularly commanded to be let run, was not liable to any claim by the huntsmen or their attendants; but of all the rest that was killed they had certain parts assigned to them by the master of the game, according to the ancient custom. This arrangement was for a royal hunting, but similar preparations were made upon like occasions for the sport of the great barons and dignified clergy. Their tenants sometimes held lands of them by the service of finding mento enclose the grounds, and drive the deer to the stands whenever it pleased their lordsto hunt them» (Cox 1903 : 46).
Не менее разнообразным был персонификон российской царской охоты; в следующем свидетельстве Н.И. Кутепова обнаруживаем профессиональные номинации ее участников:
«Персонал царских охот Михаила Феодоровича и Алексея Михайловича в XVII веке представлял собою довольно замкнутую среду и пополнялся новыми членами из среды молодёжи, принадлежавшей к семьям служащих охотников; в те времена, впрочем, почти всякое занятие было наследственным, и сыновья обычно продолжали занятия своих отцов, и вот почему на протяжении всего рассматриваемого периода в списке царских охотников много встречается лиц с одним и тем же прозвищем или фамилией. В исключительных случаях в состав царских охот принимались охотники, ранее служившие в частных боярских охотах: в 1666 г. приняты были на службу три конных псаря и один пеший, бывшие до того времени в составе охоты князя Черкасского, и, вероятно, то были мастера своего дела, потому что их не только приняли, но даже наградили за приход. Что касается обязанностей, лежавших на отдельных чинах охоты, то они явствуют уже из самых названий. В этом отношении по отделу зверовой охоты сведений и подробностей имеется гораздо меньше, чем относительно охоты соколиной. Из второстепенных чинов зверовой охоты первое место, без сомнения, принадлежало псовнику. В деле устройства зверовых охот -были ли то "лосиные осоки", или "оклад волков", или охота за медведями -псовник был главным помощником ловчего; псовник заранее исследовал места предполагаемой охоты, сыскивал зверя и все подготовлял для вящего успеха охоты. Должность эта, как кажется, замещалась людьми не простого происхождения, но дворянского, так как в документах они именуются с отчеством: Василий Федорович Усов, Степан Прокофьевич Ябедин. За устройство зверовых охот и личное участие в них псовники награждались шелковыми материями или английскими сукнами, от 4 1/2 до 5 аршин, причем цена шелковых материй доходила до 26 алтын с лишним, сукон - свыше рубля. За псовником стояли охотники Ловчего пути. Обязанности их, сколько можно судить, были существенно те же, что и нынешних вабельщиков. Они окладывали зверя в осок, производили зверовые облавы и принимали самое деятельное участие в ловле лосей и медведей. По-видимому, существовал определенный штат для этих чинов охоты, потому что число их с постоянством колеблется от 14 до 20 человек.
Псари конные и пешие составляли самую многочисленную группу в составе чинов царской охоты; число конных псарей доходило до 70, пеших до 30. Для ухода за собаками и натаскивания их из среды псарей назначались особые выжлятники, заведовавшие гончими собаками; борзыми собаками заведовали приказчики борзых собак; корытные приказчики ведали корм собак; наконец, наварщики порыскали в лесу во время самых охот. Судя по числу псарей, можно думать, что в XVII в. царская псарня была чрезвычайно богата собаками. Зверовщики, медведчики, зверовые охотники и конные и пешие псари, помимо настоящих охот, принимали самое деятельное участие в медвежьих потехах, травлях и боях, и некоторые из них на этом поприще составили себе имя и славу» (Кутепов 2005: 65).
В XIX в. штат охотничьего ведомства при Александре II был значительно расширен и представлял собой комбинированную структуру: с одной стороны, в него были включеныслуживые, привычные к стилю русской охоты, с другой же в нее были включены номинации охотничьих профессий охотничьего ведомства прусских и немецких курфюрстов. Приведем здесь следующий документ из труда Н.И. Кутепова:
«Министр Императорского Двора означенный проект Васильчикова доложил государю императору, но Его Величество не изволил найти таковой соответственным, о чем и было сообщено обер-егермейстеру для сведения (Обиц. Арх. М-ва Дв., оп. 2/1001, No 253). 1 января 1843 г. был высочайше утвержден нижеследующий новый штат Егермейстерского ведомства
Жанры охотничьей коммуникации
Презентационность охотничьего дискурса в ее базовой составляющей – нарочитой театральности, как это было показано выше, проявляется прежде всего сугубо семиотически (визуально, превращая охоту институционала в своеобразное представление). В то же время нарочитая театральность актуализируется в охотничьей коммуникации дискурсивно-риторически, например, как гипертрофированное преувеличение охотничьих успехов, которое допускают охотники во время бивуака.
Охотники – главный контингент вралей: множество приключений, тем более в обществе своих товарищей по охоте, порождают естественное желание выдвинуться, прихвастнуть. В основу особого жанра охотничьего рассказа «бывалого охотника» – байки – ложится часто достоверный случай, но преувеличенный и дополненный, обращают же его под конец истории в нечто совершенно фантастическое. Приведем пример такой охотничьей байки, напечатанной в дореволюционном журнале «Охота» (гиперболы подчеркнуты):
«Отбыл я,господа, Крымскую кампанию –вот когда это было! – и на память об этой войне сохранилось у меня французское ружье-карабин. Во время одной вылазки я ружье снял, так вот это было ружье! Ни раньше, ни позже такого иметь не доводилось. Било на 4 версты, меткость изумительная, при этом ни одна дробина мимо! Я его в дробовикпеределал. И был у меня с ним случай. Пошел раз с ним на охоту и наткнулся на целый выводок куропаток. Бац! И что же бы вы думали – пятнадцать куропаток; в каждой по дробине. Вот это ружье. А тут еще приключение. Отошел я на пару-другую шагов; стал ружье на случай заряжать, потом закуривать. Вдруг сверху коршун. Размерами орлу не уступит. Цопнул в лапы по семь штук, пятнадцатую в зубы, и опять на воздух. Только не высоко улетел, я его хлопнул-ж, домой вернулся с ним и с пятнадцатью куропатками. Чучело его и до сих пор у меня в кабинете надсофою» (цит. по: Сабанеев 2005 : 230).
Риторика охотничьей коммуникации актуализируется также в жанре экологической публицистики. Так, в очерке Р. Дормидонтова (Дормидонтов www) со всей искренностью полемизирует сам с собой и с читателем по поводу пользы и вреда охоты; обратим внимание на эмотивную насыщенность текста, достигаемую изобилием разнообразных стилистико-риторических средств семантико-синтаксического характера – от эпитета до риторических и авторских вопросов (см. Приложение XI).
Широко распространенным литературным жанром охотничьей риторикив России XIX века была охотничья повесть: его популяризовалИван Сергеевич Тургенев. Так, в его «Записках охотника» репрезентирован поэтический образ самой природы, в «декорациях» которой идет охота:
«Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем. Солнце - не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное - мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится а лиловый ее туман. Верхний, тонкий край растянутого облачка засверкает змейками; блеск их подобен блеску кованого серебра... Но вот опять хлынули играющие лучи, - и весело и величава, словно взлетая, поднимается могучее светило. Цвет небосклона, легкий, бледно-лиловый, не изменяется во весь день и кругом одинаков; нигде не темнеет, не густеет гроза; разве кое-где протянутся сверху вниз голубоватые полосы: то сеется едва заметный дождь. К вечеру эти облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда. В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости. В такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже "парит" по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты - несомненный признак постоянной погоды - высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню. В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба...
В такой точно день охотился я однажды за тетеревами в Чернском уезде, Тульской губернии. Я нашел и настрелял довольно много дичи; наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо; но уже вечерняя заря погасала, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами закатившегося солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился наконец вернуться к себе домой» («Бежин луг»).
Сергей Тимофеевич Аксаков создал жанр охотничьего руководства, который можно также рассматривать как жанр охотничьей энциклопедии; вот как писатель в своих «Записках ружейного охотника Оренбургской губернии» делится подробной информацией о типах ружей:
«Распространение двуствольных ружей,выгоду которых объяснять не нужно, изменилоширинуи длину стволов, приведя и ту и другую почти в одинаковую, известную меру.Длинные стволы и толстыеказны,приспайке двух стволин, очевидно неудобны посвоей тяжести и неловкости, и потому нынче употребляют стволинки короткиеи умеренно тонкостенные;но при всем этом даже самые легкие, нынешние, двуствольные ружья не такловки и тяжелепрежних одноствольных ружей, назначенных собственно для стрельбы в болоте и в лесу. Вообще надобно сказать, что, несмотря на новое устройство, впрочем давно уже появившееся,так называемых полуторных идвойных камер в казенномщурупе, несмотря на новейшее изобретение замковс пистонами, — старинныеохотничьи ружьябиликучнее, крепчеи дальше нынешних ружей, изящныхпо отделкеи оченьудобных длястрельбы мелкою дробью мелкой дичи, нонедля стрельбы крупной дробьюкрупнойдичи.Еслияошибаюсь,то непо пристрастьюк старине, а, можетбыть, по недостаточным или ошибочным опытам над нынешними ружьями. Впрочем, мое мнение разделяют многие охотники».
В XX веке писатели-натуралисты, такие, как Виталий Бианки, Михаил Пришвин и Василий Песков создали жанр охотничьего репортажа. Так, у Михаила Пришвина есть яркий репортаж о воспитании охотничьей собаки «Ежовы рукавицы»:
«Собака, все равно как и лисица и кошка, подбирается к добыче. И вдруг замрет. Это у охотников называется стойкой. Собака только стоит и указывает, а человек при взлете стреляет. Если же собака при взлете бежит, это не охота. За одной побежит — другую спугнет, третью, да еще и с лаем пустится по болоту турить — охотнику так ничего и не достанется. Учил я Ромку, чтобы не гонять, и не мог научить.
— Некультурен! — сказал мне однажды егерь Кирсан.
— Как же быть с некультурностью? — спросил я. Кирсан очень странно ответил:
— Некультурность у собак надо ежом изгонять.
Нашли мы ежа. Я пустил Ромку в тетеревиные места, и скоро он стал по тетерке. Я позади Ромки стал, а Кирсан с ежом сбоку. Приказываю:
— Вперед!
Ромка с лапки на лапку: раз, два, три... Ту-ту-ту! — вылетела.
— Назад! — кричу Ромке.
Ничего не помнит, ничего не слышит. Бросился. И тут-то Кирсан на прыжке сбоку прямо в нос ему ежа. Ромка опомнился, взвизгнул — и на ежа. А ёж ему своими колючками еще здорово поддал. И мы на Ромку и приговариваем:
— Помни ежа, помни ежа!
С тех пор, когда птица взлетает, я говорю негромко:
— Ромка, помни ежа!
Он и опомнится».
Охота философски осмысляется в жанре охотничьего афоризма: приведем следующие примеры русскоязычной и англоязычной мудрости