Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Понятие трилингвизма с позиций современной теории мультилингвизма 13
1.1. От монолингвизма к мультилингвизму 13
1.2. Динамическая модель мультилингвизма 23
1.3. Трилингвизм как разновидность мультилингвизма и его конфигурации 33
1.3.1. История изучения трилингвизма в отечественной и зарубежной лингвистике 33
1.3.2. Конфигурации трилингвизма 38
1.4. Выводы 42
Глава 2. Проблема межъязыковых взаимодействий в мультилингвальных исследованиях 44
2.1. Межъязыковые взаимодействия и межъязыковые влияния: множественность интерпретаций 44
2.2. Типы межъязыковых взаимодействий 52
2.2.1. Переключение кодов: междисциплинарный подход 52
2.2.2. Трансфер как проявление межъязыковых взаимодействий 63
2.3. Выводы 67
Глава 3. Экспериментальное исследование межъязыковых взаимодействий при комбинированном трилингвизме: социо- и психолингвистический аспекты 69
3.1. Общая характеристика языковой ситуации Коми-Пермяцкого округа Пермского края 69
3.2. Дизайн экспериментального исследования 72
3.2.1. Этапы, методы экспериментального исследования и их обоснование 72
3.2.2. Испытуемые 74
3.3. Социолингвистическое анкетирование комбинированных трилингвов 76
3.3.1. Задачи анкетирования 76
3.3.2. Описание опросника и методы его обработки 76
3.3.3. Анализ результатов анкетирования по социальным и лингвистическим факторам и выявление корреляционной зависимости между ними 77
3.3.4. Предварительные выводы 101
3.4. Свободный ассоциативный эксперимент 103
3.4.1. Задачи свободного ассоциативного эксперимента 103
3.4.2. Отбор материала для свободного ассоциативного эксперимента 103
3.4.3. Процедура свободного ассоциативного эксперимента 107
3.4.4. Предварительные результаты эксперимента 108
3.5. Межъязыковые ассоциативно-вербальные пары и межъязыковые связи 112
3.5.1. Направление межъязыковых связей 113
3.5.2. Частота межъязыковых связей 115
3.5.3. Типы межъязыковых связей 117
3.6. Влияние возраста усвоения второго родного языка на частоту актуализации межъязыковых связей у комбинированных трилингвов 127
3.7. Межъязыковые связи как репрезентация межъязыковых взаимодействий 131
3.7.1. Кодовые переключения как проявления взаимодействия коми-пермяцкого и русского языков 131
3.7.2. Лингвистический трансфер как проявление взаимодействия коми-пермяцкого и русского языков 140
3.7.3. Металингвистический трансфер как проявление взаимодействия коми-пермяцкого, русского и английского языков 144
3.7.4. Предварительные выводы 147
3.8. Выводы 149
Заключение 151
Библиографический список 156
Приложение 176
- Динамическая модель мультилингвизма
- Переключение кодов: междисциплинарный подход
- Анализ результатов анкетирования по социальным и лингвистическим факторам и выявление корреляционной зависимости между ними
- Лингвистический трансфер как проявление взаимодействия коми-пермяцкого и русского языков
Динамическая модель мультилингвизма
Наиболее полно концепция индивидуального мультилингвизма представлена в динамической модели мультилингвизма (the Dynamic Model of Multilingualism), которая рассматривает мультилингвальную систему индивида как единое целое [Herdina, Jessner 2002]. Разработанная модель, по мнению авторов, позволяет достигнуть следующие цели:
1) связать теорию SLA (Second Language Acquisition/усвоение воторого языка) и исследования мультилингвизма. Как считают авторы модели, формирующиеся языковые системы и стабильные мультилингвальные системы подчиняются одним и тем же принципам. Например, ситуация, описывающая усвоение третьего, иностранного языка носителем одновременного естественного билингвизма, не может быть адекватно описана отдельно в рамках теории SLA и теории билингвизма. Теория усвоения языков рассматривается как необходимая часть теории динамических систем, применяемых в разработке теории мультилингвизма;
2) подчеркнуть, что исследования усвоения языка должны выходить за рамки изучения контактов между двумя языками, сосредотачиваясь на три-лингвизме и других формах мультилингвизма;
3) преодолеть эксплицитный и имплицитный монолингвальный «уклон» в мультилингвальных исследованиях: теории об усвоении иностранного языка или второго языка (FLA и SLA) фокусируют внимание на Я1 или Я2, но не на развитии системы Языка 1 (LS1) и системы Языка 2 (LS2) как взаимозависимых языковых системах, формирующих общую мультиком-петентную психолингвистическую систему.
В основу динамической модели мультилингвизма (ДММ) были положены два принципа: а) теоретико-системный и б) холистический (или целостный). Рассмотрим оба принципа.
Теоретико-системный принцип предполагает исследование поведения существующих динамических систем и динамическую интерпретацию моделей этих систем. Динамические системы – это самоорганизующиеся и самореорганизующиеся системы, которые колеблются, балансируют между состоянием стабильности и нестабильности и стремятся к состоянию энтропии (равновесия в абсолютном беспорядке) [Briggs, Peat 1989]. Динамические системы характеризуются полной взаимозависимостью их переменных (элементов) и их взаимодействием. Вследствие взаимовлияния переменных вся система приходит к качественным изменениям. Взаимоотношения между элементами внутри системы не могут быть охарактеризованы с точки зрения только линейных взаимоотношений, так как, по мнению авторов модели, ли 25 нейные системы можно разобрать на составляющие элементы, а затем, сложить их обратно. Динамические же системы характеризуются нелинейными взаимоотношениями их компонентов. Разницу между линейными и нелинейными взаимоотношениями наглядно продемонстрировал Р. Аслин, сравнив такие взаимоотношения с результатами сложения и умножения волн [Aslin 1993: 392] (см. рис. 1а, б).
Как показано на рисунке 1а, результатом последовательного сложения двух волн является волна такой же формы, но имеющая большую амплитуду. Если же наглядно представить процесс последовательного умножения этих двух волн, то его результатом будет волна другой формы (рис. 1б). Иными словами, если в системе имеется N элементов, которые взаимодействуют между собой, и какой-то из этих компонентов взаимодействует с другими компонентами по типу «умножающих», а не «суммирующих» взаимоотношений (при этом в системе могут происходить и линейные взаимодействия между разными ее компонентами), то вся система характеризуется как нелинейная.
Динамические языковые системы характеризуются непрерывным процессом приспосабливания к изменяющимся внешним условиям и стремятся к достижению состояния баланса. Как считают Ф. Хердина и У. Йесснер, этот Холистический принцип позволяет рассматривать мультилингвальную систему индивида как некое целостное образование. Д. Бриггс и Ф. Пит утверждали, что сложные системы, и хаотичные, и организованные, совершенно не поддаются анализу, они неразложимы на элементы [Briggs, Peat 1989]. Холистическая концепция, по мнению авторов, имеет преимущества в понимании мультилингвизма, так как разработанная в этом русле ДММ не зависит от того, находятся ли рассматриваемые языковые системы на стадии начального формирования или уже полностью сформировались.
ДММ не только определяет взаимосвязь между различными факторами внутри системы, но и прогнозирует типичные варианты развития комбинаций этих факторов, рассматривает вариативность и динамику индивидуальной мультилингвальной системы говорящего.
Перечислим основные положения ДММ.
1. Мультилингвальная система не сводится к суммированию монолин-гвальных систем.
2. Усилия в поддержании уровня владения языком возрастают прямо пропорционально росту этой языковой системы.
3. Усвоение новой языковой системы, с одной стороны, ограничивается, а с другой – негативно влияет на усилия по «эксплуатации» уже установившихся языковых систем. Это связано с тем, что ресурсы мультилингва ограничены с точки зрения времени и запасов энергии, которые он способен затратить на усвоение новых и поддержание уже усвоенных языковых систем. В итоге у мультилингва наблюдаются два одновременных противоположных процесса: утеря языка и «поддержание» языка. Постепенная утрата (ослабление) языковой системы происходит как процесс, зеркально отражающий процесс ее усвоения, если индивид не прикладывает достаточно усилий и времени на ее реактивацию. Результатом взаимодействия этих двух процессов авторы модели называют адаптацию уровня языковой компетенции к коммуникативным требованиям индивида.
4. Усиление процессов «поддержки» языка ведет к спаду в процессах его усвоения.
5. Мультилингвальные психолингвистические системы индивида – это открытые системы, испытывающие на себе влияние самых разнообразных психологических и социальных факторов. Иными словами, взаимодействие между психолингвистическими, социолингвистическими и ситуационными аспектами рассматривается как взаимодействие между социальным контекстом, физическим окружением (средой) и когнитивными задачами.
6. Металингвистические способности билингва проявляют усиливающий эффект при усвоении третьего языка. Накапливая такие преимущества, как когнитивная вариативность (подвижность), металингвистическая, метап-рагматическая и социокультурная «осведомленность», мультилингвы вместе с тем накапливают и недостатки: дефицит уровня владения языком из-за межъязыковых взаимодействий, ограничения в усвоении языков и языковых усилий. И те, и другие изменения демонстрируют качественно новый уровень усвоения новых и «поддержки» уже освоенных языковых систем. В этом заключается разница между монолингвами и билингвами, усваивающими следующий язык – монолингвы не могут продемонстрировать металингвистических способностей, так как они еще не развиты, в то время как у билингвов при усвоении третьего языка прогнозируется каталитическое влияние этого фактора. Вообще необходимо отметить, что авторы Модели сравнивают эффект от воздействия металингвистических способностей на усвоение третьего и последующего языков с «эффектом бабочки» ученого Э. Лоренца «незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия, в том числе и совершенно в другом месте» [Lorenz 1972].
Несмотря на существующее на сегодняшний день достаточное количество классификаций билингвизма в зависимости от возраста усвоения языков, порядка и последовательности их усвоения, особенностей ментального лексикона, функций, которые языки выполняют в общении, уровня владения этими языками и/или социальных аспектов, авторы предлагают свою классификацию, объединяющую типы и билингвизма, и мультилингвизма. Данная классификация, прежде всего, фокусирует внимание на сбалансированности между языковыми системами мультилингвального говорящего. Авторы ДММ относят билингвальные системы к вариантам мультилингвизма, но не приравнивают их к мультилингвальным, так как мультилингвизм тратуется как более широкое понятие.
Переключение кодов: междисциплинарный подход
Возникновению интереса к явлению переключения кодов способствовало сближение трех течений в науке 50-х гг. XX в.: информационной теории Р. Фано [Fano 1950], структурной фонологии Ч. Фрайза и К. Пайка [Fries, Pike 1949] и теории билингвизма [Вайнрах 1979; Haugen 1956; Vogt 1954]. В работе американских лингвистов Ч. Фрайза и К. Пайка «Сосуществование фонематических систем» впервые прозвучало предположение о том, что в речи индивида могут сосуществовать две или более фонематические системы [Fries, Pike 1949: 49]. Позже Г. Фогт [Vogt 1954] использовал термин «code-switching» (переключение кодов, кодовое переключение) в своих комментариях к работе У. Вайнрайха «Языковые контакты» [Вайнрайх 1979], который, в свою очередь, тоже заимствовал этот термин у создателя «информационной теории» Р. Фано. Г. Фогт предполагал, что «переключение кодов» – это, возможно, не только лингвистический, но и, в большей степени, психологический феномен, подчеркивая при этом, что его причинами являются причины экстралингвистические [Vogt 1954: 368]. Таким образом, Г. Фогт первым предложил рассматривать переключение кодов в междисциплинарном аспекте.
Большинство современных исследователей кодовых переключений опирается на классическое определение Э. Хаугена, согласно которому переключение кодов происходит в случае, когда говорящий вставляет в свою речь на одном языке полностью не ассимилированное слово из другого языка [Haugen 1956: 40]. По мнению автора, переключение кодов является «одним из этапов явления языковой диффузии, которая, помимо попеременного использования языков, или кодовых переключений, включает в себя интерференцию, или наложение двух языков, и интеграцию – регулярное использование материала из одного языка в другом языке, так что, кроме как в историческом смысле, более не существует отдельно выделяемых переключения или наложения языков друг на друга» [там же: 40].
Р. Якобсон использовал основное положение информационной теории Р. Фано о том, что код – это механизм точной передачи сигналов между двумя системами, применительно к процессу коммуникации. Он назвал «переключением кодов» то изменение, которое монолингв или билингв должен осуществить при декодировании речи другого индивида или при производстве собственной речи [Jackobson 1952]. Последующие определения термина «переключение кодов» демонстрируют попытки взглянуть на него сквозь призму различных наук: информатики, физики, психологии, лингвистики, а также выявить его собственно лингвистические и экстралингвистические причины (см., например: [Clyne 1987; Diebold 1961; Hockett 1987; Mackey 1962]).
Однако в связи с тем, что переключение кодов представляет собой сложный и многоаспектный феномен, рассмотрение которого не укладывается в рамки какого-либо одного научного направления, его универсальное, общепринятое определение так и не было сформулировано. Поэтому современные исследования кодовых переключений осуществляются на стыке нескольких научных направлений: лингвистики, социолингвистики и психолингвистики.
Рассмотрим подходы к переключению кодов в каждом из этих направлений.
В основу современных лингвистических исследований легло представление о переключении кодов как о чередовании языков в речи на уровне лексикона и грамматики. В большинстве случаев исследователи фокусируют свое внимание на повторяющихся образцах и моделях кодовых переключений, выявляемых в процессе анализа двуязычных текстов. В последние десятилетия появились работы, посвященные структурным моделям, которые накладывают определенные ограничения на процесс кодовых переключений и определяют его возможные грамматические маршруты [Myers-Scotton 1993a; Meuter 2009; Poplack 2001].
Наиболее известными считаются три подхода к описанию кодовых переключений:
1) модель ограничений линейного порядка (the linear order constraints model) Ш. Поплак;
2) модели ограничений нелинейного порядка (non-linear constraint models);
3) структурная модель языка-матрицы (Matrix Language Frame model) К. Майерс-Скоттон.
Охарактеризуем данные модели.
1. Модель ограничений линейного порядка (the linear order constraints model). В понимании Ш. Поплак переключение кодов представляет собой смежное положение «бок о бок» предложений или фрагментов предложений, оформленных средствами разных языков; каждый из этих фрагментов внутренне согласуется с морфологическими или синтаксическими (дополнительно – фонологическими) правилами своего языка [Poplack, Meechan 1995]. Ш. Поплак выделяет два типа ограничений при переключении кодов:
a) ограничение, накладываемое языковой эквивалентностью: согласно этому ограничению переключение кодов происходит в том случае, когда контактное положение двух языков не противоречит синтаксической структуре каждого из них, то есть в тех точках, где поверхностные структуры фрагментов предложений на двух языках могут соответствовать друг другу, например, по признаку одинакового порядка слов. Другими словами, предложения, содержащие кодовые переключения, составлены из последовательно соединенных фрагментов, каждый из которых имеет определенную грамматическую структуру в «своем» языке. Граница между двумя примыкающими фрагментами двух языков, то есть точка, где происходит переключение кодов, может располагаться только между теми компонентами, которые в этих языках одинаково согласуются друг с другом. При этом линейная структура всего предложения не нарушается, и его лексическое содержание не изменяется. В большей степени данное ограничение касается типологически несхожих языков, например, английского и японского; b) ограничение, накладываемое свободными морфемами: в соответствии с этим ограничением невозможно переключение кодов между свободной (лексической) морфемой одного языка и связанной морфемой другого языка, до тех пор пока эта лексическая (свободная) морфема не будет фонологически интегрирована в состав языка, к которому относится связанная морфема. Следует отметить, основные положения модели Ш. Поплак вступали в противоречие с результатами некоторых экспериментальных исследований и подвергались критике [Belazi, Rubin, Toribio 1994; Winford 2003].
2. Модели ограничений нелинейного порядка (non-linear constraints models). В 80-х гг. XX в. появились теории о том, что механизмами переключения кодов управляют не отдельные ограничения, а общие принципы грамматики. Эти теории основывались на главных положениях генеративной грамматики Н. Хомского, его синтаксической теории управления и связывания (Government and Binding Theory) и минималистской программы (Minimalist Program). Их авторы исследовали сугубо синтаксические принципы, лежащие в основе схем кодовых переключений. Действуя в рамках теории управления и связывания Н. Хомского, А.М. Дискулло, П. Мейскен и Р. Сингх [Disciullo, Muysken, Singh 1986] разработали модель ограничения в управлении (the Government Constraint Model), которая описывает невозможность кодовых переключений между некоторыми элементами в предложении, находящимися в синтаксических иерархических взаимоотношениях. Г. Белацци, Э. Рубин и А. Торибио [Belazi, Rubin, Toribio 1994] представили модель ограничения, накладываемого функциональной вершиной (Functional Head Constraint Model) на дополняющие ее элементы. Авторы выделили следующие типы функциональных вершин и их дополнений, подчеркивая невозможность кодовых переключений между ними:
1) комплементайзер (в традиционной грамматике – союз или относительное местоимение) и инфинитивное словосочетание;
2) флексия и глагольное словосочетание;
3) отрицание и глагольное словосочетание;
4) определитель (например, определенный артикль, притяжательное, указательное или вопросительное местоимение) и именное словосочетание;
5) квантификатор (слово или фраза, обозначающие количество чего-то) и словосочетание с существительным.
Анализ результатов анкетирования по социальным и лингвистическим факторам и выявление корреляционной зависимости между ними
Анализ ответов испытуемых по факторам «возраст» и «место рождения» показал, что возраст участников экспериментального исследования варьирует от 17 до 23 лет.
Абсолютное большинство студентов родилось в Коми-Пермяцком округе Пермского края ( 95%). Местом рождения большинства информантов является Кудымкарский район (34%). Примечателен тот факт, что никто из информантов не родился в Юрлинском районе: этот район относится к малочисленным среди шести муниципальных районов Коми-Пермяцкого округа и, как было указано выше, почти не заселен коми-пермяками. 5% информантов родились за пределами Коми-Пермяцкого округа (г. Пермь, Волгоградская обл., Кировская обл.) (см. табл. 1). При этом местом рождения 90% всех ИИ является сельская местность, в городской местности родились 10% ИИ.
Одним из первых вопросов социолингвистического анкетирования был вопрос о родном языке информанта и родном языке каждого из его родителей.
Понятие «родной язык» в английском языке выражается несколькими лексическими единицами: «native language» (родной язык), «mother tongue» (материнский язык), «source language» (язык-источник), «heritage language» (язык своей культурно-этнической принадлежности) [Протасова 1998; Hoffmann 2000; de Groot 2011; Jessner 2006]. Наряду с этими терминами широко используется термин Я1 (L1), обозначающий первый по порядку усвоения язык, который в большинстве случаев совпадает с материнским языком. Традиционно значение термина «mother tongue» соотносится с языком матери, семьи, дома, с языком, на котором были произнесены первые слова и т.д. Данный термин достаточно тесно коррелирует со значением термина «native language» и его коннотациями, связанными с происхождением, национальностью, социальной общностью индивида [Aronin 2012: 70]. Дополнительные характеристики понятия «родной язык» были предложены в работе [Skutnaab-Kangas 1981: 18] и включают в себя высокий уровень владения языком, широкую функциональность, способ самоидентификации.
Современные представления о родном языке обрастают новыми значениями: во-первых, это наиболее «сильный», или самый важный для индивида язык; во-вторых, этот язык может не совпадать с родным языком его родителей или его дома. Более того, независимо от порядка усвоения первый осознаваемый язык может и не быть языком окружающего социума.
Как показывают результаты опроса, 84% респондентов назвали своим родным языком коми-пермяцкий язык; 13% респондентов считают родным русский язык; 3% респондентов назвали оба языка – коми-пермяцкий и русский – своими родными (cм. рис. 12).
Определение коми-пермяцкого в качестве родного языка у большинства информантов связано, несомненно, с национальной самоидентификацией испытуемых.
Рассмотрев те случаи, в которых респонденты называли своим родным языком русский язык (13%), мы выявили, что в 6 из 7 случаев родным языком матери этих респондентов тоже является русский язык, то есть «материнский язык», язык матери определил языковую самоидентификацию индивида.
Анализируя ответы на вопрос о родном языке, мы пришли к выводу, что они вступают в некоторое противоречие с данными исследований по са моидентификации коми-пермяков последних двух десятилетий. Ю.П. Шабаев отмечает у коми-пермяков «обостряющийся дефицит нацио нальной идентичности и склонность к негативному автостереотипу. Причем происходит как бы процесс взаимоусиления этнической эрозии: низкий пре стиж языка способствует дальнейшему усилению дефицита этнической иден тичности у коми-пермяков, а ослабленное этническое самосознание все более подрывает позиции коми-пермяцкого языка в обществе» [Шабаев 1994:230; 1996]. Отмечается, что «в массовом сознании жителей Коми-Пермяцкого ок руга очевидно проявляется желание идентифицировать себя не с собствен ным округом, а преимущественно с большим сообществом, каковым являет ся общероссийское гражданское сообщество» [Ерофеева 2010: 184]. Как счи тает Е. Кондрашкина, все больше коми-пермяков переходит на русский язык, причем у младшего поколения в городской семье уровень владения родным языком примерно втрое ниже, чем у родителей. Семья практически перестала быть транслятором языковых традиции , в ней нарушена передача языка от поколения к поколению, хотя в большей степени это относится к городским жителям, в сельской местности семья продолжает частично выполнять эту функцию [Кондрашкина 2016: 45].
Однако, поскольку около 80% наших информантов указали местом своего рождения и проживания именно сельские населенные пункты Коми-Пермяцкого округа, мы можем предположить, что описанная выше тенденция на момент проведения опроса не характерна для наших информантов.
Важным фактором, влияющим на самоопределение 3% информантов, можно считать фактор места рождения: это Кировская область (указанный район не относится к ареалу распространения зюздинских коми) и Волгоградская область, то есть территории, для которых несвойственна двуязычная ситуация.
Далее мы попытались установить, существует ли корреляционная зависимость между факторами «родной язык родителей» и «родной язык информанта». Анализ был выполнен с помощью следующих статистических методов:
1) метод структурных группировок;
2) корреляционый анализ с помощью определения коэффициента корреляции знаков Фехнера.
Метод структурных группировок представляет собой группировку данных, в которой происходит разделение однородной совокупности на группы, характеризующие ее структуру по какому-то варьируемому признаку.
Коэффициент Фехнера был выбран, поскольку ответы, представленные информантами, являются атрибутивными, то есть вербально выраженными, признаками (а не количественными показателями, измеряемыми в интервальных шкалах). В таком случае наиболее подходящим методом подсчета коэффициента корреляции считается именно этот метод [Титкова 2002], представляющий собой простой способ оценки степени связи между составляющими двумерной выборки без использования уравнения регрессии. Для определения индекса Фехнера вычисляют средние Х и У, а затем для каждой пары определяют знаки отклонений. Далее подсчитывают количества совпадений и несовпадений знаков отклонений значений показателей от их среднего значения.
Рассмотрим результаты проведенного анализа на примере корреляции факторов «родной язык родителей» и «родной язык информанта».
В том случае, если, по данным нашего опроса, один и тот же язык является родным для обоих родителей информанта, то он в подавляющем большинстве случаев определяет этот же язык как свой родной. Однако достаточно часто встречаются анкеты, в которых родной язык матери и родной язык отца различаются.
В табл. 2 представлены данные о соотношении родного языка матери и выбора родного языка информантами.
Лингвистический трансфер как проявление взаимодействия коми-пермяцкого и русского языков
Трансфер – это разновидность межъязыкового взаимодействия, которое проявляется в уподоблении тех или иных структур одного языка схожим, но не идентичным структурам другого [Marian 2009: 163] (см. п. 2.2.2.) Трансфер является результатом нивелирования специфических различий между языками, основанного на игнорировании дифференцирующих черт, и, наоборот, акцентировании схожих черт разных языков. Обязательным условием трансфера является наличие в двух разных языках изоморфных, частично тождественных друг другу структур. Подобный изоморфизм наблюдается в коми-пермяцком и русском языках. С одной стороны, коми-пермяцкий и русский язык являются языками разного морфологического типа (агглютинативный и флективный), имеющими разные словообразовательные и словоизменительные модели. С другой стороны, оба языка обнаруживают важное сходство морфемной структуры слова: присутствие в его составе корневой и аффиксальной морфем.
Явление трансфера в материалах нашего эксперимента обнаруживается в ассоциативных коми-пермяцко-русских парах синтагматического типа, в которых атрибут находится в постпозиции: небдг книга - интересной; зонка мальчик - храброй, сильной; ёрт друг - верной; керку дом - родной; удж работа - любимой, научной; лун день - необычной. В этих случаях имя прилагательное, заимствованное из русского языка, уподобляется исконному имени прилагательному по фонетическому и грамматическому признакам.
С одной стороны, исследования коми-пермяков демонстрируют, что в их речи часто наблюдается нивелирование фонологических различий между формантами, имеющими схожее звучание в коми-пермяцком и русском языках. Такое явление часто встречается в окончаниях коми-пермяцких прилагательных и порядковых числительных -ой, имеющих высокую степень сходства с русскоязычными окончаниями -ой и -ый. Так, например, дети - носители коми-пермяцкого и русского языков в своей речи могут употреблять как исконно коми-пермяцкое прилагательное (например, горд красный ), так и эквивалентное ему заимствованное из русского языка слово (красной). В прилагательном красной дети к исконному русскому корню краен- прибавляют коми-пермяцкий суффикс -ой, который появился в коми-пермяцком языке в результате заимствования из русского языка [КПЯ 1962: 224]. Учитывая, что по степени употребительности гласная -о занимает первое место среди гласных коми-пермяцкого языка [КПЯ 1962: 76], артикуляционные привычки, выработанные в коми-пермяцкой речи, свободно переносятся на русскую речь. В результате этого русское окончание приспосабливается к агглютинативной грамматической системе коми-пермяцкого языка, выбирая более благозвучную для этого языка звуковую форму и оформляется фонетически измененным аффиксом [Нешатаева 2015: 123].
С другой стороны, в данном случае мы наблюдаем также явление грамматического трансфера, который проявляется в нивелировании различий, связанных с выражением грамматического рода прилагательных. Данная категория полностью отсутствует в коми-пермяцком языке; исконные производные качественные и относительные коми-пермяцкие прилагательные имеют только одну форму: ыджыт большой ; кокпит лгкий ; вылын высокий , пуовдй деревянный . Имена прилагательные, заимствованные из русского языка имеют одну стандартную аффиксальную морфему (суффикс), при помощи которой происходит их адаптация в коми-пермяцком языке: русские имена прилагательные с окончаниями -ий, -ый, -ой в ходе адаптации приобретают единую суффиксальную морфему -ой (ср. скромный - к-п. скромной, розовый - к-п. розовой, шерстяной - к-п. шерстяной, луковый - к-п. луковой, деревенский - к-п. деревенской, двухэтажный - к-п. двухэтажной и т.д.) [примеры взяты из: Лобанова 2014: 151]. В данном случае происходит смена статуса морфемы: из флективной в русском языке она становится суффиксальной в коми-пермяцком языке.
Все реакции наших информантов, имеющие в своем составе суффиксальную морфему -ой, были распределены по двум подгруппам. В первую подгруппу были включены реакции, корневая морфема которых является заимствованной из русского языка и не имеет семантически эквивалентной корневой морфемы в коми-пермяцком языке т.е. данное значение в принципе не может быть выражено целостной лексической единицей коми-пермяцкого языка: кые язык развитой, морт человек - родной; небдг книга красочной. Например, в «Коми-пермяцко-русском словаре» [Баталова, Кри-вощекова-Гантман, 1985] отсутствуют такие слова как «красочный», «родной», «развитый».
Ко второй подгруппе были отнесены реакции, представляющие собой русскоязычные корневые морфемы, дублирующие семантически эквивалентные исконные морфемы коми-пермяцкого языка: листбок страница - чистой; еелотiсь учитель - умной, первой, второй; серникузя предложение сложнй, простй. Так, например, русские прилагательные умный, тяжелый, сложный, чистый, сильный имеют коми-пермяцкие соответствия вежра, ськыт, сстм, вына.
Отдельную группу в материалах нашего эксперимента составили ассоциативно-вербальные пары, в которых прилагательное оформлено аффиксом -й, но при этом не зафиксировано ни одним словарем как единица коми-пермяцкого языка: сильнй, чистй, храбрй. Подобные примеры наглядно демонстрируют, как трансфер включается в процесс заимствования процессы заимствования коми-пермяцким языком русских прилагательных слов, протекающие «в режиме реального времени», еще не зафиксированные в системе языка, но устойчиво закрепленные в сознании говорящих.
Таким образом, прилагательные с суффиксом -й выполняют двойную функцию. С одной стороны, они заполняют лексические лакуны путм «добавления» в словарный состав языка новой единицы, образованной по стандартной высокопродуктивной модели. С другой стороны, такие прилагательные вытесняют целый пласт исконной коми-пермяцкой лексики и замещают ее русскоязычными заимствованиями. Эти процессы отображают динамику коми-пермяцкого языка и происходящие в нм изменения, которые в целом заключаются в его масштабной «русификации».
Изначально мы предположили, что данные пары являются внутриязыковыми (представляют собой сочетание двух коми-пермяцких слов), однако, когда мы проверили слова-реакции по коми-пермяцко-русскому словарю [Коми-пермяцко-русский словарь 1985]. Нас заинтересовал вопрос о том, воспринимают ли сами информанты данные лексические единицы как слова коми-пермяцкого языка.
Для решения этой проблемы мы провели дополнительный опрос информантов, принимавших участие в ассоциативном эксперименте. Участникам опроса были предложены слова-реакции, языковой статус которых оставался для нас неясным (например: необычнй, сильнй, незнакомй) со следующим заданием: «Ответьте, есть ли в коми-пермяцком языке данные слова». Как показали результаты опроса, ни одно из слов не было отмечено как коми-пермяцкое. Среди полученных нами комментариев были следующие: Таких слов нет, но коми-пермяки их употребляют; Это русские слова с коми-пермяцкими окончаниями; В наши время коми-пермяки вс чаще используют слова из русского языка, изменяя их окончания; В своей речи коми-пермяки могут использовать эти слова, но они заимствованы из русского языка и т.д. Другими словами, информанты не идентифицируют данные слова как коми-пермяцкие, так как в результате фонологического и грамматического трансфера происходит «стирание» дифференцирующих признаков, относящих данные единицы к тому или иному языку.