Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Метафора как коммуникативная и познавательная составляющая языка 14
1.1. Истоки изучения метафоры: лингвофилософские воззрения на феномен метафора .14
1.2. Метафора и ее роль в когниции .24
1.3. Классификация метафор 30
1.4. Концептуальная метафора 34
Выводы по главе 1 .42
Глава 2. Метафорическое моделирование в политическом дискурсе 44
2.1. Дискурс как коммуникативное событие .44
2.2. Политический дискурс как центральное понятие политической лингвистики 54
2.3. Политическая картина мира как целостный образ мира .63
2.4 Учет роли языковой личности в изучении политической метафоры как механизма когнитивного моделирования действительности .69
Выводы по главе 2 74
Глава 3. Политическая метафора как средство воздействия 77
3.1. Основные функции политической метафоры 77
3.2. Манипулятивная функция политической метафоры .83
3.3. Прагматическая функция политической метафоры 89
3.4. Метафорические модели политического дискурса .100
Выводы по главе 3 .127
Заключение 130
Библиография .135
Список электронных источников .162
Список использованных словарей .166
- Истоки изучения метафоры: лингвофилософские воззрения на феномен метафора
- Политический дискурс как центральное понятие политической лингвистики
- Основные функции политической метафоры
- Метафорические модели политического дискурса
Истоки изучения метафоры: лингвофилософские воззрения на феномен метафора
Приступая к изучению процессов метафоризации и метафоры как явления мы, прежде всего, считаем важным рассмотреть важную роль метафоры, которая прослеживается в лингвофилософских исследованиях. В этих трудах отмечается, что именно исследования мыслителей античности стали основой для последующего многоаспектного изучения метафоры.
Приступая к описыванию метафоры в лингвофилософских исследованиях, прежде всего, нужно назвать труд Аристотеля (384 до н.э. – 322 до н.э.) «Поэтика» (Аристотель 2007: 54), которая, несомненно, повлияла на то немаловажное обстоятельство, что метафора в XX веке стала пониматься как «неотъемлемая принадлежность языка, необходимая для коммуникативных, номинативных и познавательных целей» (Скляревская 1993: 6).
Действительно, одно из первых определений метафоры мы находим в «Поэтике» Аристотеля (Аристотель 2007: там же), где дается следующее толкование метафоры: «Переносное слово, или метафора, есть перенесение необычного имени или с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии». Отметим, что позднее из этих перечисленных групп «перенесения» только последняя из выделенных групп, то есть с вида на вид, или по аналогии была отмечена наукой как метафора, в то время как приведенные нами в цитате Аристотеля (Аристотель 2007: 54) первые три группы переносных слов стали называться метонимией и синекдохой.
Именно благодаря трудам Аристотеля сложился и получил развитие в XX веке взгляд на метафору как на весьма важную номинативную, познавательную и коммуникативную составляющую языка.
Так, например, Марк Фабий Квинтилиан (Квинтилиан 1834:102), римский учитель красноречия, автор «Наставлений оратору», самого полного учебника ораторского искусства, дошедшего до нас от античности, отмечает, что метафора как процесс (метафоризация) представляет собой врожденную человеческую черту, и «у самых последних невежд вырывается самым нечувствительным образом».
При описании метафоры в трудах мыслителей античности, нельзя обойти Марка Туллия Цицерона (106 до нашей эры – 43 до нашей эры), который относится к метафоре как способу формирования недостающих языку значений. Говоря иными словами, речь здесь идет о переносе по сходству, как отмечает Марк Туллий Цицерон (Цицерон 1994: 82), «ввиду отсутствия в языке соответствующего понятию слова».
Примечательно, что античный политический деятель, оратор и философ (Цицерон 1994 (а): 82), считает, что «метафоры нужны, чтобы, следуя сходству значений, с осторожностью пользоваться и несообразными словами». По его мнению (Цицерон 1994 (а): там же), метафора объединяла в себе такие тропы, как метонимия, синекдоха и катахреза.
В средние века происходит уменьшение интереса к изучению выразительных средств. Даже более того, употребление в речи метафоры считается дурным тоном из-за двусмысленностей и неточностей, которые, на взгляд исследователей этого периода, имеют место.
На наш взгляд, в контексте нашего описания истоков изучения феномена «метафора» небезынтересно будет привести точку зрения на исследуемое нами явление «метафора», которую дает видный французский священник, богослов, историк и грамматист, авторитетный литературный критик, преподаватель литературы и риторики Доминик Буур, который был одним из переводчиков Нового Завета по тексту Вульгаты.
Также говоря о Доминике Бууре необходимо отметить, что работы историка и грамматиста о стиле и языке были переведены в целом ряде стран. А что касается переиздания трудов Доминика Бура, то они до сегодняшнего дня переиздаются в разных странах, что объясняется тем, что книги этого французского богослова, историка и грамматиста оказали влияние на теорию языка в самых различных странах Европы.
Целью использования метафоры, с точки зрения Доминика Буура (Bouhours 1998: 51-52), является представление того или иного специфического явления в качестве изображения или картины в иных цветах. Причём слова, образующие само метафорическое выражение, как отмечает Доминик Буур (Bouhours 1998: там же), не должны противоречить друг другу по смыслу, а, наоборот, должны друг другу соответствовать. Именно такую метафору Доминик Буур (Bouhours 1998: 52-53) называет соразмерной. В контексте нашего описания истоков изучения метафоры, нельзя обойти вниманием и труды исследователей английской школы. В этой связи приведем мнение на феномен «метафора» представителя английской школы, автора труда «Левифан», английского ученого Т. Гоббса (Гоббс 1936: 63), который (Гоббс 1936: там же) пишет, что «свет человеческого ума – это вразумительные слова, предварительно очищенные от всякой двусмысленности точными дефинициями.
Метафоры же, как и бессмысленные и двусмысленные слова, напротив, суть ignes fatui , то есть блуждающих огней, и рассуждать при их помощи, значит бродить среди бесчисленных нелепостей, результат же, к которому они приводят, есть разногласие и возмущение или презрение. Когда мы рассуждаем и ищем истины, такие речи недопустимы».
С точки зрения известного исследователя процессов метафоризации А. Ричардса (Ричардс 1990:40), изучающего риторику философии и считающего, что на всем длительном протяжении истории риторики метафора описывалась как «нечто вроде удачной уловки, основанной на гибкости слов, как нечто уместное лишь в некоторых случаях и требующее особого искусства и осторожности. К метафоре относились как к украшению и безделушке, как к некоторому дополнительному механизму языка, но не как к его основной форме».
В Новое время к метафоре стали относиться как к тропу. Так, например, Шарль Балли (Балли 2001: 221) в своем труде «Французская метафора» особо подчеркивает то важное с его точки зрения обстоятельство, что метафора берет свое начало вследствие ограниченности человеческого разума.
При этом французский лингвист (Балли 2001: там же), объясняя свое понимание происхождения метафоры, особо отмечает, что «величайшее несовершенство человеческого ума состоит в том, что он неспособен к абсолютной абстракции; он не может выделить чистое понятие, воспринять идею вне всякой связи с конкретной действительностью. Мы уподобляем абстрактные понятия предметам чувственного мира, ибо для нас это единственный способ познать их и ознакомить с ними других. Таково происхождение метафоры».
Далее автор «Французской метафоры» Шарль Балли (Балли 2001: 221) дает следующее уточнение относительно природы метафоры, подчеркивая, что «метафора есть не что иное, как сравнение, в котором разум под влиянием тенденции сближать абстрактное понятие и конкретный предмет сочетает их в одном слове». Что касается олицетворения, то, по мнению ученика Ф. де Соссюра Шарля Балли (Балли 2001: 221), олицетворение представляет собой разновидность метафоры. Соответственно, таким образом, олицетворение в понимании Шарля Балли (Балли 2001: 223) представляет собой следствие ещё одной несовершенной черты человеческого разума – стремления одухотворять всё, что его окружает.
В работе, которую французский лингвист и ученик Фердинанда де Соссюра Шарль Балли (Балли 2001: 227) озаглавил как «Французская стилистика», мы находим также классификацию образов, которую ученый составил на базе синхронического подхода. В составе данной классификации находятся такие образы, как эмоциональные образы, конкретные или живые образы, которые также называются чувственными образами.
Кроме вышеперечисленных нами образов в классификации Шарлем Балли (Балли 2001: там же) также выделены мёртвые образы. Французский лингвист (Балли 2001: 228) подчеркивает, что если образ, «чётко воспринимается воображением слушателя», то это – конкретный образ, что можно продемонстрировать на таком примере, как «Ветер усиливает свой грозный голос».
Политический дискурс как центральное понятие политической лингвистики
Таким образом, выявив для себя важную роль языка в обработке информации, мы далее можем перейти непосредственно к вопросу, связанному с важной ролью использования метафоры в политическом дискурсе, который представляет собой конгломерат разноплановых текстов, который строится по определенным правилам и следует определенным закономерностям. Объединяющим элементом для подобных текстов является «общая задача, которую ставят перед собой участники политической коммуникации – привлечение электората, агитация за власть, захват и удержание власти, ее стабилизация» [Wodak 2001: 78].
При рассмотрении роли метафоры в политическом дискурсе мы опираемся на труды Т.Г. Поповой (Попова 2015: 223-227; 2016 (а): 144-147; 2016 (б):102 -104; Popova 2014: 225-226) и А.П. Чудинова и Э.В. Будаева (Чудинов 2009: 222), (Чудинов, Будаев 1993:61).
Политическая лингвистика представляет собой науку о речевой деятельности, направленной, как отмечает А.П. Чудинов (Чудинов 2012: 6), на «пропаганду тех или иных идей, эмоциональное воздействие на граждан страны и побуждение их к политическим действиям, для выработки общественного согласия, принятия и обоснования социально-политических решений в условиях множественности точек зрения в обществе» (Чудинов 2012: 6). Таким образом, соответственно, политический дискурс как один из основных массивов информации в массовой коммуникации представляет собой центральное понятие политической лингвистики.
Как мы уже отметили ранее, дискурс как языковедческий термин до сегодняшних дней не имеет единого и однозначного толкования. Поэтому не случайно Э. Бенвенист (Бенвенист 1974: 279) отмечает данное понятие «в самом широком смысле, как всякое высказывание, предполагающее говорящего и слушающего и намерение первого определённым образом воздействовать на второго».
Т.Г. Попова и Ю.С. Бокова (Попова, Бокова 2016: 102) в своем исследовании, посвященном проблемам ментальных процессов и закономерностей вербализации концептуальных единиц, отмечают важную роль процесса метафоризации в политическом дискурсе.
Е.И. Шейгал (Шейгал 2004: 23) в своем лингвистическом труде на основе анализа политического текста приходит к заключению, что под политическим дискурсом следует понимать любые речевые образования, субъект, адресат или содержание которых относятся к сфере политики. Следует уточнить, что под политикой Е.И. Шейгал (Шейгал 2004: там же) понимает процесс выработки значимых для всего общества решений и претворение их в жизнь. Данный процесс является динамичным и, таким образом, следовательно, он включает самые различные формы взаимодействия, итогом которого являются различные политические изменения.
Как показывает наш анализ теоретического материала, существуют также другие определения политического дискурса. Так, например, А.Н. Баранов и Е.Г. Казакевич (Баранов, Казакевич 1991: 6) считают, что политический дискурс образует «совокупность всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освященных традицией и проверенных опытом». Соответственно, при таком понимании политический дискурс ограничивается институциональными формами общения.
Необходимо отметить, что использование военных концептов в политической коммуникации объясняется, как отмечает А.П. Чудинов (URL: http://www.philology.ru/linguistics2/chudinov-01.htm) в своем труде, посвященном когнитивному исследованию политической метафоры, тем обстоятельством, что «милитарная метафора навязывает обществу конфронтационные стереотипы решения проблем, ограничивает поиск альтернатив в социальном развитии и решении конкретных проблем».
В ходе рассмотрения проблемы использования метафорических единиц в политическом дискурсе мы приходим к заключению, что метафора имеет когнитивную природу. Следовательно, таким образом, использование в политическом дискурсе тех или иных метафорических единиц оказывает на сознание адресата непосредственное свое влияние. Применение в политическом дискурсе метафорических единиц оказывает системную последовательную подмену одних ценностных ориентиров и мировоззренческих установок на другие в зависимости от интенции адресанта.
Для описания и анализа политических репрезентаций активно используются различные методы, о чем говорится и в работе С.В. Мироненко (Мироненко 2006: 707-708), где отмечается, что для выявление и анализа политических репрезентаций весьма часто «используются нарративный, говоря по-другому, описательный подход, который, наряду с психосемантическими и другими подходами, часто рассматривается в качестве особого направления политических исследований.
С точки зрения нарративного подхода поток политических событий презентируется политическому сознанию в виде конечных, объединенных с некоторым внутренним смыслом отрезков - сюжетов и сюжетных линий. В этом отношении политические репрезентации обнаруживают определенное сходство с характерным для искусства способом идеального претворения действительности в так называемую эстетическую реальность». Говоря об общенаучной методологии, важной при выявлении и анализе политической репрезентации в политическом дискурсе, отметим, что общественная методология рекомендует, чтобы анализ как властных, исполнительных, законодательных, так и политических репрезентаций проводился на основе вычленения в рассматриваемой системности тех или иных конкретных элементов и простейших определений с дальнейшей реконструкцией алгоритмов, которые, следовательно, объединяют эти «кирпичики» в комплексную конструкцию.
Однако вместе с тем, справедливости ради необходимо отметить, что на самом деле эти «кирпичики» не всегда «генетически предшествуют целому и вообще поддаются обособлению. Чаще они представляют лишь некие содержательные моменты исследуемого образа и выявляются не при помощи каких-то расчленяющих операций, а посредством позицирования рассматриваемых образов в сетях многосторонних смысловых отношений.
Такими содержательными элементами широкого явления «психологическая репрезентация политики» выступают рассматриваемые выше понятия «когнитивная база», «стереотип восприятия», «политический миф», «нарратив» и другие элементы». (Мироненко2006: 711). В политическом дискурсе имеет место такая дихотомия, как интеракциональность и конклюзивность. Говоря другими словами, речь здесь идет об оценке «за» и «против», которую дает реципиент после восприятия посланного ему политического сообщения. По сути, здесь имеет место трансформированность агонально-аргументированного дискурса.
В контексте наших рассуждений немаловажным видится также подчеркнуть, что при анализе политического дискурса весьма важны фоновые знания, поскольку недостаток фоновых знаний участников коммуникации является одной из причин коммуникативной неудачи. Таким образом, говоря иными словами, недостаточные фоновые знания реципиента приводят к сбою правильного декодирования сообщения и, следовательно, происходит сбой в общении, при котором, соответственно, те или иные речевые высказывания не выполняют своего предназначения.
Ведь политическое поведение представляет собой не что иное, как «производную от общественного сознания, результирующую присущих данному обществу культурных традиций, верований, мифов, взглядов, мнений и других проявлений индивидуальной и групповой ментальности, столетиями определявших сознание народа, в том числе и русского (Мироненко2006: 710).
Таким образом, в политическом дискурсе использование самых разнообразных метафор стало неотъемлемым атрибутом. Это обстоятельство может быть объяснено тем, что сфера политической жизнедеятельности человека отличается сложностью и весьма высокой степенью абстракции. В политическом дискурсе, следовательно, политическая метафора выполняет роль инструмента «для осознания, моделирования и оценки политических процессов, как средство воздействия на социальное сознание» (Будаев, Чудинов 2006: 7).
Основные функции политической метафоры
Политическая метафора, с точки зрения Э.В. Будаева и А.П. Чудинова (Будаев, Чудинов 2006: 7) является инструментом «для осознания, моделирования и оценки политических процессов, как средстве воздействия на социальное сознание». А.П. Чудинов (Чудинов 2012: 122 – 123) выделяет целый ряд основных функций политической метафоры, таких, как когнитивная, коммуникативная, эвфемистическая, популяризаторская, прагматическая, моделирующая, эстетическая и другие функции метафоры.
Приступая к описанию манипулятивной функции метафоры, прежде всего, остановимся на основных функциях политичексой метафоры.
Метафора широко употребительна, однако вместе с тем, она не обладает единой функциональной активностью, о чем указывается на страницах стилистического энциклопедического словаря русского языка (Стилистический энциклопедический словарь русского языка 2003: 459). Тем не менее, несмотря на свою универсальность и общеупотребительность, метафора имеет неодинаковую функциональную активность. Метафора обладает различными функциями, такими, как эстетическая, номинативная, объяснительная, мелиоративная, пейоративная, манипулятивная и так далее.
При выделении функций политической метафоры мы сошлемся на работу А.П. Чудинова (Чудинов 2012: 122), посвященной особенностям политической лингвистики, где ученый выделяет целый ряд основных функций политической метафоры, среди которых прагматическая, когнитивная, коммуникативная, моделирующая, эвфемистическая, популяризаторская, эстетическая и т.д.
В политическом дискурсе эстетическая функция метафоры также находит свое отражение. Именно поэтому вслед за В.Г. Гаком (Гак 1988:11) выделим эстетическую функцию метафоры, о которой говорят еще античные мыслители (см., например, Аристотель 2007). В.Г. Гак (Гак 1988:11) считает, что метафора, как и всякое другое языковое явление, имеет как универсальную, так и специфичную сторону, особо подчеркивая эстетическую стороны метафоры, отмечая, что метафора «с одной стороны, служит средством обозначения тому, чему нет названия, с другой – средством создания художественной речи».
Приведем выделенные В.Н. Телией (Телия 1988: 173-204) типы метафор в соответствии с выполняемыми ими функциями. В первую очередь ученый выделяет идентифицирующую метафору, которая обозначает объект как таковой. Следующим выделенным В.Н. Телией (Телия 1988: там же) типом является тип метафоры с предикативной функцией. Речь здесь идет о метафоре, которая обозначает признаки объекта. Третьим типом является оценочная метафора, которая обозначает то или иное оценочное отношение субъекта к обозначаемому.
Четвертым типом является тип метафоры с оценочно-экспрессивной функцией, обозначающей эмотивное отношение к обозначаемому. И, наконец, пятым типом метафоры, выделенный В.Н. Телией (Телия 1988: 173-204) на базе выполняемых ими функций, является тип метафор с образной функцией. Здесь речь идет об образных метафорах, которые объект выражают как специфический объект, существующий в некотором художественно выстроенном мире. Таким образом, В.Н. Телия (Телия 1988:28), рассматривая метафору как модель смыслопроизводства и анализируя экспрессивно-оценочную функцию метафоры, подробно ее описывает, но при этом ученый (Телия 1988:28), придает еще больший вес прагматической функции метафоры, объясняя это тем обстоятельством, что в сферу прагматической функции метафоры входят «не только способы воздействия, вызывающие исходно эмоциональные реакции, но все средства воздействия, связанные с целеполагающей языковой деятельностью (команды, умалчивание или, наоборот, экспликацию коммуникативных намерений и т.п.)».
Р.И. Зарипов (Зарипов 1915: 180), к примеру, выделяет такие функции метафоры, как эпистемологическая, манипулятивная, персуазивная, аксиологическая, эвристическая и другие функции.
При выявлении и анализе когнитивной составляющей процесса метафоризации и роли метафоры в языке политических деятелей мы отталкиваемся от того существенного факта, что «язык, являясь средством общения людей, представляет собой систему знаков особой природы, выступающих основным инструментом выражения мысли и средством общения людей между собой» (Попова 2012: 469-481).
В сфере политики метафора призвана, как правило, воздействовать на сознание реципиента с целью его корректировки и выравнивания согласно определенному мнению о каком-либо факте, явлении, политической силе. Таким образом, метафора становится средством манипуляции сознанием. При рассмотрении метафоры в политическом дискурсе нередко требуется описание достаточно широкого контекста.
Проведенный анализ эмпирического материала дает нам основание заключить, что метафора в политическом дискурсе обладает целым рядом функций. Прежде всего, назовем когнитивную функцию метафоры, пересекающуюся с функцией воздействия. Приведем в качестве примера такое предложение: The Turnbull government should not be spooked from charging students more to go to university - Тернбулльское правительство не должно бояться взлета цен на обучение в университете. (Knott M. Электронный ресурс: дата обращения: 21.10.2017).
В этом сообщении передается намерение правительства повысить плату за высшее образование. Однако отправитель информации смягчает сообщение и, соответственно, направляет свои усилия на то, чтобы облегчить понимание отношения между участниками коммуникативного процесса. Кроме этого, происходит уменьшение негативного восприятия получателем сообщения поступающей информации.
Функция воздействия в политическом дискурсе нередко связана с номинативной функцией. В качестве примера приведем следующее предложение: Most opposed vendetta on green groups - Большинство выступали против мести зеленым организациям (Hall B. Электронный ресурс: дата обращения: 21.10.2017).
Приведенное высказывание передает сообщение о наиболее характерных политических особенностях применительно к организациям по защите окружающей среды. Метафорическая единица green groups -зеленые организации, создавая устойчивый образ, экономит когнитивные усилия получателя информации. Таким образом, мы видим, что использование той или иной метафорической единицы определяет выработку той или иной точки зрения на существующую проблему, тем самым, оказывая воздействие на получателя информации.
Наиболее важной и распространенной функцией политической метафоры является образная функция, пересекающаяся с функцией воздействия. Приведем следующее предложение из нашей выборки эмпирического материала: Labour wanted to wrap the economy in cotton wool and read it a bedtime story -Лейбористское правительство хотело убаюкать экономик] (Shi-Ling Hsu. Электронный ресурс: дата обращения: 21.10.2017).
Речь в этом сообщении идет об анализе экономической политики австралийского правительства. Как видно на этом примере, образная функция метафоры в политическом дискурсе осуществляется необходимым для отправителя политической речи образом, а также созданием у получателя информации того или иного представления о реальной действительности, которое входит в интенцию адресанта и часто не имеет ничего общего с реальным положением вещей.
Как отмечает Н.И. Андреев (Андреев 2011: 70), «в политическом дискурсе метафора выполняет две основные функции. Первая функция связана с представлением и познанием политической реальности, в то время как вторая функция метафоры имеет место, когда речь заходит об убеждении». В этой связи приведем такой пример: «Переговоры В. Матвиенко с председателем федерального сената Бразилии касались двустороннего сотрудничества. В этом плане у В. Матвиенко не просто большой опыт. Она – пионер такого сотрудничества. В 1988 году, будучи вице-мэром Ленинграда, она впервые установила побратимые отношения с Рио-де-Жанейро» (Российская газета, 11.11.2015).
Метафорические модели политического дискурса
С точки зрения Д.В.Шапочкина (Шапочкин 2005:33), метафорические модели в политическом дискурсе обладают несомненной эмоциональностью, что, по мнению исследователя (Шапочкин 2005: там же), выражается:
1) соответствующими лексическими единицами с положительными или отрицательными коннотациями;
2) «внутренними» предикатами;
3) модальными глаголами (они отражают отношение говорящего к содержанию высказывания или действительности);
4) стилистическими средствами: метафорами, эпитетами, сравнениями и так далее».
О важной роли исследования языка как системной реальности пишут многие ученые. Для нас методологически важными являются труды В.З. Демьянкова (Демьянков 1989; 1994), Е.Г. Князевой (Князева 1999; 2017(а); 2017 (б); 2018), Г.А. Копниной (Копнина 2008), Р.Крейга (Крейг 2003), Р. Мидоу (Мидоу 1980), Т.Г. Поповой (Попова 2003; 2015; 2016; 2017; 2018), А.П. Чудинова (Чудинов 2001; 2003; 2012) и других видных лингвистов.
При исследовании политического дискурса особый интерес представляет собой анализ исследования метафоры с точки зрения когнитивно-дискурсионной направленности к этому языковому феномену. Подобный подход способствует выявлению важных закономерностей характерных процессов метафоризации в политическом сообществе.
При выявлении и последующем анализе метафорических моделей политического дискурса для нашего исследования методологически важным является точка зрения Т.Г. Поповой (Попова 2003: 4) том, что «образ мира как глобальная структура не отражается полностью средствами конкретного языка и может быть представлен следующими уровнями: концептуальная картина мира, языковая картина мира, групповая картина мира и индивидуальная картина мира».
А.Н. Баранов (Баранов 2014:36-37), описывая дескриптивную теорию метафоры, вводит понятие «парадигматическая модель метафорической проекции», под которой подразумевается упорядоченное сочетание сигнификативных (из области источника) и денотативных (из области цели) дескрипторов. Под метафорическими моделями (М–моделями) мы, вслед за А.Н.Барановым (Баранов 2014: 38) понимаем «тематически связанные поля сигнификативных дескрипторов».
Следовательно, таким образом, мы можем констатировать, что политический дискурс объединяет не столько целый ряд самых разнообразных относящихся к нему метафорических единиц, сколько совокупность характерных метафорических моделей, присущих политическому дискурсу. Что касается характерных метафорических моделей, то необходимо особо подчеркнуть, что они образуют «дискурсивные практики». Поэтому считаем важным отметить, что именно подобные метафорические модели представляют собой весьма важный материал для изучения метафорических единиц того или иного типа дискурса.
При выявлении и последующем анализе метафорических моделей политического дискурса для нашего исследования методологически важным является точка зрения Т.Г. Поповой (2014: 41) том, что «образ мира как глобальная структура не отражается полностью средствами конкретного языка и может быть представлен следующими уровнями: концептуальная картина мира, языковая картина мира, групповая картина мира и индивидуальная картина мира».
Р.И. Зарипов (Зарипов 2015: 158) отмечает, что «метафорические словоупотребления существуют не обособленно друг от друга, а образуют целые метафорические сети, и даже системы, пронизывающие политический дискурс. Такие «системы метафор, строящиеся на концептах единого исходного поля (сферы-источника), репрезентируют объект метафоризации через какую-либо сферу человеческого опыта и называются метафорическими моделями. В процессе метафоризации субъект речи, как правило, использует, прежде всего, те сферы-источники, которые обнаруживают значительную степень детализации» (цит. по Зарипов 2015: там же).
Что касается характерных метафорических моделей, то необходимо особо подчеркнуть, что они образуют «дискурсивные практики». Поэтому считаем важным отметить, что именно подобные метафорические модели представляют собой весьма важный материал для изучения метафорических единиц политического дискурса.
Следовательно, таким образом, метафорическая модель является областью источника метафоры или, говоря другими словами, областью отправления функции репрезентации метафоры. Добавим к сказанному, что политические представляют собой весьма существенный способ создания языковой картины мира. Подтверждение нашим мыслям мы находим в труде А.П. Чудинова (Чудинов 2001: 179), который исследует Россию в метафорическом зеркале. В ходе своего исследования ученый-лингвист подчеркивает весьма важную мысль относительно того, что метафора «способна показать нам вновь познаваемое через уже познанное, способна совмещать в себе абстрактное и конкретное, синтезируя их в новые концепты».
Отметим, что метафорическое моделирование представляет собой непосредственный процесс построения метафорической модели. Эта модель является универсальной эпистемологической категорией, которая выражает, с одной стороны, общую семантику дискурса, а с другой стороны, формирующей у получателя той или иной информации картину мира и, соответственно, определённые стереотипы мышления. Таким образом, метафорическая модель представляет собой один из доминантных элементов речевого манипулятивного воздействия. Проведенное нами исследование на основе практического материала позволяет нам сделать заключение о том, что политическое пространство структурируется по-разному. Именно поэтому в исследованиях, которые основываются на данных когнитологии и коммуникативистики описываются образы, мифы и архетипы, которые непосредственно отражают смысловой заряд. Так, например, на основе практического материала, базирующегося на речи политиков и сообщений на политическую тему, которые содержат символику цветообозначения, мы приходим к выводу о том, что данная символика в метафорическом значении имеет этнокультурно-маркированные смысловые ассоциации.
В этой связи в качества примера приведем высказывание, сделанное Дж. Болдуином о возможном наступлении власти «чернокожих – «Our future is black». Приведем еще примеры метафоры, которые образованы на базе обозначений времен года: лето, осень, зима, весна. Подобные политичексие метафоры, связанные со временами года, весьма часто используются в политическом дискурсе. Приведем метафорические единицы, которые стали продуктивными с началом событий в 2005 году «Operation Iraqi Freedom »: Arab Autumn; Islamist / an EU / Al Qaeda Fall and Winter; Egyptian Winter; chilling Arab Autumn, Egypt s Winter of Discontent.
Можно выделить целый ряд наиболее распространённых метафорических моделей политического языка, которые образованы в период перестройки и постперестроечного периода.
Наиболее распространенными метафорическими моделями политического языка являются такие метафорические модели, как «война», «стихия», «катастрофа», «игра», «театр», «механизм», «организм», «пожар», «персонификация», «путь», «транспортное средство», «строение», «шип», «предмет», «контейнер», «мост».
Как показывает наш анализ практического материала, для современного англоязычного политического дискурса становится частотным, что в английском языковом сознании политическая реалия ассоциируется с реалией, обозначаемой лексемой Brexit, которое уже стало историческим маркером современной международной экономической и политической жизни. Отметим, что неологизм Brexit используется для обозначения «выход Великобритании из Европейского Союза. Если говорить о способе словообразования, то подчеркнем, что неологизм Brexit образован путем словосложения. Говоря другими словами, речь здесь идет о сложении двух слов английского языка: «Britain» - «Британия» и «Exit» - «выход». Таким образом, конкретизируем, что неологизм Brexit в современном английском языке появился в 2015 году (www. corpus.byu.edu/now/help/neologisms.asp).