Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Иноязычная лексика в истории русского языка: к определению терминологического статуса скандинавизмов 15
1 «Борьба за чистоту языка»: российская практика и скандинавский опыт 16
2 Понятие «заимствование», классификации заимствований. Обоснование понятия «русская лексика скандинавского происхождения» 25
3 История изучения русской лексики скандинавского происхождения. «Исконный неславянский элемент» 45
4 Основные проблемы в изучении русской лексики скандинавского происхождения 52
Глава II Идеографическая классификация, хронология вхождения и этимологическая справка скандинавизмов 60
1 Источники и методика исследования 60
2 Хронология вхождения скандинавского лексического элемента в состав лексико-семантической системы русского языка 67
3 Тематическая классификация русской лексики скандинавского происхождения 112
4 Этимологическая справка скандинавизмов 122
Глава III STRONG Лексикографическое описание русской лексики скандинавского происхождения 153
1 Скандинавизмы в исторических словарях STRONG 153
2 Отражение «русской лексики скандинавского происхождения» в толковых словарях современного русского литературного языка и современного шведского литературного языка 162
3 Скандинавизмы по данным региональных словарей и словарей русских говоров 194
Заключение 209
Список использованной литературы 215
- Понятие «заимствование», классификации заимствований. Обоснование понятия «русская лексика скандинавского происхождения»
- История изучения русской лексики скандинавского происхождения. «Исконный неславянский элемент»
- Хронология вхождения скандинавского лексического элемента в состав лексико-семантической системы русского языка
- Отражение «русской лексики скандинавского происхождения» в толковых словарях современного русского литературного языка и современного шведского литературного языка
Введение к работе
Предметом реферируемого диссертационного исследования является лексика скандинавского происхождения, освоенная русским языком в течение тысячелетней истории его развития. В качестве же объекта исследования выступает отечественная и зарубежная (в частности, скандинавская) лексикографическая практика.
Обращение к исследованию слов, имеющих скандинавские корни, продиктовано прежде всего неудовлетворительным качеством теоретических сведений об одной из самых интересных групп иноязычной лексики, начавшей проникать в лексико-семантичсскую систему русского языка на самом раннем этапе его существования. Значительную часть этой лексики уже имел в своём составе язык древнерусской народности, а русский литературный язык, оформившийся гораздо позднее, воспринял её как неотъемлемую составляющую своего словарного состава. Между тем, современная теория заимствования рассматривает весь корпус скандинавизмов как неисконный лексический элемент, предлагая применять при его анализе те же процедуры и понятия, которые традиционно применяются при определении всех заимствованных слов. Такая ситуация во многом обусловлена отсутствием в отечественной лингвистике полного представления о количественном составе скандинавизмов, неразработанностью вопросов дифференцированного историко-этимологического подхода к разным типам случаев (они, безусловно, должны быть разыми, если речь идет о скандинавизмах, пришедших в русский язык в начале второго тысячелетия или вошедших в него в последнее время), а также не имеющемся на данный момент параллельном сопоставлении данных отечественных и скандинавских лексикографических источников. Последнее обстоятельство носит объективный характер: специалистов-скандинавистов, которые могли бы провести подобное сопоставление, к сожалению, не так много, но даже они, по большей части, считают вопрос о русской лексике скандинавского происхождения «закрытым», поскольку этим вопросом активно занимались в прошлом веке историки. Однако именно этот факт предопределил то, что в настоящее время о словах скандинавского происхождения мы имеем гораздо больше исторических сведений, нежели собственно лингвистических. Точных сведений о том, сколько скандинавизмов присутствует в составе лексико-семантической системы современного русского языка, действительно, до сих пор нет; не описаны пути и специфика их вхождения в русский язык; лексикографические источники, как правило, содержат лишь фрагментарные сведения о хронологии той или иной лексической единицы, при этом информация об этимологии одной и той же лексемы порой разнится от словаря к словарю. Даже сами термины «скандинавизм» и «заимствование» до сих пор не по-
лучили должного теоретического соотношения и обоснования. Именно этим и объясняется актуальность предпринимаемого исследования. Кроме того, важным представляется и освещение ранее не затрагивавшихся аспектов коммуникативной релевантности скандинавской лексики в нелитературной русской речи, в частности, в говорах северо-западных областей России.
Цель диссертационного исследования - провести комплексный истори-ко-этимологический, идеографический и лексикографический анализ русской лексики скандинавского происхождения, сыгравшей значительную роль в становлении и формировании русского литературного языка, а также дать описание этапов вхождения скандинавизмов в русскую лексико-семанти-ческую систему, последовательно характеризуя каждый из этапов. Конкретные задачи исследования формулируются следующим образом:
Учитывая зарубежный и отечественный опыт изучения заимствованной лексики, охарактеризовать терминологическую специфику единиц исследования и обосновать понятия «исконный неславянский элемент» и «русская лексика скандинавского происхождения».
Сформировать корпус исследуемой лексики, для чего про
вести сплошную выборку из этимологических, исторических, толковых, областных словарей, словарей говоров, а также словарей иностранных слов.
Установить хронологию вхождения лексики скандинавского происхождения в русский язык, основываясь на данных отечественных и скандинавских лексикографических источников;
Провести идеографическую классификацию русской лексики скандинавского происхождения, подробно характеризуя каждую из выделяемых тематических групп.
Дать этимологическую справку установленных скандинавизмов, привлекая к анализу одно- и двуязычные - шведско-русские и русско-шведские - толковые и историко-этимологические словари;
Учитывая историю формирования корпуса русской лексики скандинавского происхождения, выяснить приоритетные области применения скандинавизмов носителями русского языка.
Отдельной задачей работы является подготовка материалов исследования для «Историко-этимологического словаря скандинавских заимствований».
Теоретическую базу исследования составили труды отечественных и зарубежных ученых в области истории шведского языка (A. Noreen, Е. Wessen, Е.М. Чекалина), современного шведского языка (С.С. Маслова-Лашанская, В.В. Иваницкий). А также работы Л.П. Крысина, Е.В. Марино-вой, Е.А. Рыдзевской, В. Molde, посвященные общим и частным проблемам заимствования.
Практическим материалом для исследования послужили этимологические словари русского и шведского языков, словари иностранных слов, толковые словари современных шведского и русского литературных языков,
исторические словари, а также областные словари и словари говоров Северо-западных областей России. Общая выборка составила 215 лексем.
Анализ фактического материала был проведён с помощью следующих методов: описательного, сопоставительного, метода идеографической систематизации и приёмов компонентного анализа лексического значения.
Научная новизна исследования заключается в установлении полного корпуса русской лексики скандинавского происхождения по данным отечественной и зарубежной лексикографии, теоретическом обосновании понятия «русская лексика скандинавского происхождения» и введении в научный оборот термина «исконный неславянский элемент», а также в практической иллюстрации путей и способов вхождения в русский язык лексем, имеющих скандинавские корни. Определённой научной новизной обладает и сам предпринимаемый комплексный - историко-этимологический, идеографический и лексикографический метод изучения русской лексики скандинавского происхождения.
Диссертационное исследование, безусловно, носит ярко выраженный практическая характер в силу поставленных задач и заявленной цели, но имеет и не меньшую теоретическую значимость, которая определяется, в первую очередь, тем, что результаты исследования способствуют изменению взглядов на процесс заимствования как таковой. Традиционный взгляд на иноязычный лексический элемент в составе русского языка заключается в том, что вся подобная лексика квалифицируется как «заимствования». Однако анализ скандинавизмов, присутствующих в русском языке, позволяет сделать вывод о том, что часть их не подпадает под эту классификацию, а именно: является исконной для современного русского литературного языка. Изучение этого обстоятельства с привлечением лексикографических источников (и не только отечественного происхождения), с одной стороны, позволяет сформулировать немаловажный для общей теории заимствования вопрос о возможности/невозможности схожей ситуации и в отношении других языков; с другой же стороны, - наглядно иллюстрирует вариант развития подобной ситуации. Для общей теории языка важным является и предпринимаемый анализ путей вхождения скандинавизмов в русский язык и способов освоения их русским языком, поскольку данный анализ позволяет ответить на вопрос, как исторически развиваются межъязыковые контакты языков, столь тесно «сотрудничавших» на этапе формирования национальных языков. Сопоставительный аспект работы в этом смысле существенно повышает общетеоретическую значимость полученных результатов.
Практическая ценность диссертационного исследования состоит в возможности использования её результатов в преподавании курсов по русской и шведской лексикологии, истории скандинавских языков и истории русского литературного языка. Полученные в ходе исследования данные представляют и самостоятельную ценность в качестве материалов для словаря русской лексики скандинавского происхождения, а также могут оказаться
весьма полезными для курсов по истории российско-скандинавских отношений.
На защиту выносятся следующие положения:
Скандинавизмы, традиционно именуемые в русской лексикологии «заимствованиями», в полном своем составе не являются таковыми. Данный лексический пласт следует квалифицировать как «русскую лексику скандинавского происхождения», поскольку на начальном этапе формирования русского языка (к XI-XIV вв.) значительная часть этой лексики уже имелась в его составе. Эта часть лексики должна рассматриваться в качестве «исконного неславянского элемента».
Установлению терминологического статуса скандинавизмов способствует описание хронологии их вхождения в лексико-семантичес-кую систему русского языка. Эта хронология состоит из четырёх этапов, каждый из которых иллюстрирует специфику освоения русской языковой системой лексики, имеющей скандинавские корни.
Определение хронологических рамок вхождения скандинавизмов в русский язык неизбежно влечет за собой этимологический анализ данной лексики. Адекватное представление об этимологии русской лексики скандинавского происхождения даёт только сопоставительное изучение соответствующих русских и скандинавских лексикографических источников. Для составления этимологической справки скандинавизмов неоценимое значение имеют шведские источники, поскольку процесс освоения скандинавского лексического фонда русским языком начался в северо-западном регионе Руси (территория современной Новгородской, Псковской и Ленинградской областей) с первыми контактами новгородцев и шведов.
Общий корпус русской лексики скандинавского происхождения составляет 215 лексических единиц. Тематически выделенная лексика распределяется по 4 группам (человек, артефакты, природа, пространство), содержащим 32 подкласса, которые охватывают различные сферы жизни человека (наименования бытовых предметов и технических сооружений, терминология и ономастикой, и др.). Это свидетельствует об интенсивных русско-скандинавских межъязыковых контактах и социокультурной значимости скандинавского лексического элемента для русского этноменталитета.
Русская лексика скандинавского происхождения в современном русском языке имеет «промежуточный» статус. Её нельзя полностью охарактеризовать как активно используемую носителями языка: из 215 выделенных лексем в активном употреблении находится только 122 лексемы, именно они фиксируются современными толковыми словарями современного русского литературного языка. Однако 61 лексема (а также словообразовательные их варианты) фиксируют региональные словари, среди которых особо выделяются сло-
вари говоров северо-западных областей России. Этот факт указывает на то, что скандинавизмы нельзя отнести и к пассивному запасу русского языка. Степень ассимиляции и уровень коммуникативной актуальности данного пласта на современном этапе развития русского языка достаточно высоки. Объём и структура работы. Диссертационное исследование состоит из Введения, трёх глав, Заключения и Приложения. К тексту работы прилагается библиографический список, насчитывающий 260 наименований, в том числе 23 на иностранных языках; перечень словарей, используемых при выполнении работы; Приложение, выполненное в форме материалов для словаря русской лексики скандинавского происхождения.
Основные положения диссертационного исследования прошли апробацию в обсуждениях на международных и всероссийских научных конференциях (Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, 2007), X межвузовская научная конференция студентов филологов (Санкт-Петербург, 2007), Всероссийская научная конференция: Слово. Словарь. Словесность. К 225-летию основания Российской Академии (Санкт-Петербург, 2009) и отражены в 7 публикациях, одна из которых опубликована в журнале из списка ВАК.
Понятие «заимствование», классификации заимствований. Обоснование понятия «русская лексика скандинавского происхождения»
Русский язык прошел долгий и трудный путь эволюции, прежде чем стал тем языком, которым мы пользуемся на современном этапе развития российского общества. В течение многих веков огромное количество факторов, как языковых, так и внешних оказывало и продолжает оказывать на него своё влияние. При этом наибольшему влиянию подвергается словарный состав языка. По выражению Л.П. Крысина, именно лексика «в наибольшей степени «открыта» для всякого рода внешних явлений, это область, в которой находят отражение все изменения, происходящие в социальной жизни общества» [Крысин 2004 :26].
Словарный состав русского языка формировался на протяжении веков. Его основу составляют исконно русские слова. Под словом «исконный» принято понимать нечто «существующее искони, коренное» [Ожегов, Шведова 1997 : 252], то есть исконное слово - это то слово, которое изначально возникло в русском языке, было образовано согласно существующим в нём словообразовательным моделям и всегда в нём существовало. Также к исконной лексике относятся слова, проникшие в русский из более древних языков-предшественников, — индоевропейского, общеславянского или древнерусского. Слова, составляющие все эти пласты исконной лексики, хорошо известны носителям языка, они широко распространены в письменной и устной речи.
Если же с пониманием того, что такое исконная лексика, всё более или менее ясно, то с определением лексики «неисконной» всё не так просто. Отталкиваясь от определения слова «исконный», можно предположить, что «неисконная» (лексика) - это лексика некоренная, «неродная», чуждая для языка. Какие же слова мы относим к неисконным? Традиционно под неисконной лексикой подразумевается лексика заимствованная, то есть заимство 16 вания. Отношение к заимствованной лексике и восприятие её носителями «коренного языка» разнится от эпохе к эпохе. Меняются и языки: и те, которые заимствуют, и те, из которых заимствуют.
Среди ныне существующих языков нет ни одного языка, полностью «свободного» от вкраплений тех или иных заимствованных элементов. И русский язык не является исключением.
Вопрос о том, стоит или нет пользоваться заимствованиями, принимать их или нет, на протяжении веков является предметом споров ученых, поэтов, писателей. Чрезмерная «любовь» к французским словам была высмеяна ещё А.С. Грибоедовым в «Горе от ума» и названа смесью «французского с нижегородским». Порой желание оградить русский язык от влияния заимствований доходило до высшей степени и выражалось в пуристических взглядах видных государственных деятелей и представителей науки. Одним из сторонников пуризма был автор «Словаря живого великорусского языка» В.И. Даль. Заимствованные слова он называл «чужесловами», «сухой прищепой на живом теле родной речи». Например, в словарной статье об «эхе», В.И. Даль отмечал: «Эхо ср. — отбой, отдача голоса, который, ударяясь обо что-либо, обращается и вторит; отголосок, отголосье, вторьё, отгул, зык, позык, пазык, паголосье, по(па)голос, зыка, рай. Несклоняемые чужесловы надо бы стараться изгнать» [Даль 1955 : 666].
Но собственной своей красою украшайся». Для поэта «порчей языка» были современные ему слова, для которых он находил русские эквиваленты: «фрукты» — «плоды»; «сервиз» - «прибор»; «гувернантка» — «нянька» и др. В журнале «Трудовая пчела» в 1759 году была напечатана его статья «О истреблении чужих слов из русского языка», в которой автор говорил: «Язык наш настолько сею заражен язвою, что и теперь уже вычищать его трудно; а ежели сие мнимое обогащение ещё несколько лет продлится, так совершенного очищения не можно будет больше надеяться» [Хрестоматия 2006].
Борьба за чистоту русского языка с новой силой всколыхнулась в 20-30-е годы XX века. Так, в 1923 г. в журнале «Современные записки» была опубликована статья театрального деятеля, критика, литератора СМ. Волконского под названием «О русском языке». В ней автор заявил, что «...русский язык в опасности» [Волконский 1923 : 258]. Критика СМ. Волконского, выступавшего с позиций пуризма, была направлена главным образом на иноязычную лексику «...иностранное слово не потому плохо, что засоряет язык, но и потому что, заменяя ясное, определённое слово новым, мало понятным, и потому неясным, влияет и на запас умственных понятий затмевающим образом» [Волконский 1923 : 258].
В 1927 году СМ. Волконский в работе «В защиту русского языка» высказывается ещё в более жесткой манере, сопоставляя положение русского языка с тем, что происходило в XVIII-ХГХ вв. Автор пишет о том, что новые слова «засоряют» русский язык, это «болезнь» и своего рода «злокачественные образования». Причинами, по его мнению, стали «неряшество, злоупотребление, неразвитость чувства красоты» и даже преднамеренная работа по уничтожению русского языка для целей интернационала». Для борьбы с этим недугом автор предлагал «поставить преграду дальнейшему наплыву иностранных слов». Тем не менее СМ. Волконский признавал, что язык должен развиваться и становиться богаче. Для этого необходимо возвращать вышедшие из употребления слова, заимствовать при необходимости лексику из славянских языков или же создавать новые слова, лишь бы они не противоречили духу русского языка [Волконский 1927 : 42].
Известный поэт-символист К.Д. Бальмонт выступил в поддержку Волконского со словами о том, что это «дело непостижимо неумное — вводить в русский язык целое сонмище иностранных слов» [Бальмонт 1924 : 258]. Однако далеко не все поддержали пуристические взгляды Волконского. Так, в 1927 году в полемику вступили философ и историк П.М. Бицилли и критик Г.В. Адамович. Бицилли противопоставлял пуристическим взглядам Волконского идею о том, что язык должен развиваться свободно, согласно своим законам и без всякого внешнего давления. Таким образом, чрезмерная защита языка может негативно на нем отразиться, обогащение же языка, в том числе заимствованной лексикой, Бицилли называет «скорее благом, нежели злом». А «галлицизмы бывают милы, в особенности, если со временем они широко входят в обиход и не подтачивают корни языка» [Бицилли 1927 : 266].
Г.В. Адамович, разделяя, с одной стороны, точку зрения Волконского, желавшего получить «язык-орудие, а не бесформенное словесное сплетение», с другой же стороны, соглашался с суждениями П.М. Бицилли о свободном развитии языка. Выступая с независимых позиций, критик предлагал следующее решение спора: «...к основному бесспорному положению П. Бицилли применить метод кн. Волконского, отказавшись от безразличия первого и непримиримости второго» [Адамович 1927 : 313].
В последние десятилетия в связи с коренными изменениями в социальной и политической сферах жизни нашего государства усилился процесс заимствования русским языком лексики. Основным источником иноязычных слов выступает английский язык. Оценка же влияния англицизмов на лексический строй различна.
История изучения русской лексики скандинавского происхождения. «Исконный неславянский элемент»
Контакты наших предков и выходцев из Скандинавии зафиксированы уже в VIII веке. Эти тысячелетние отношения развивались в области религии, литературы и искусства, торговли и предпринимательства, науки и дипломатии.
Эпоха викингов, продлившаяся без малого три столетия, с VIII по XI вв., оставила свой след не только в истории скандинавских стран, но и в истории многих государств Европы, тем или иным образом контактировавших с выходцами из Скандинавии. Говоря о периоде становления первого русского государства — Древней Руси, нельзя не упомянуть и о. влиянии северных соседей на этот процесс. Эра викингов характеризуется самыми обширными и глубокими связями двух культур. Области северо-западной Руси были крайне привлекательны для скандинавов с географической, торговой и военной точек зрения, через них пролегал легендарный торговый путь «из варяг в греки». А для успешной коммуникации и ведения торгово-денежных отношений купцам и воинам в первую очередь было необходимо найти «общий язык» с коренным населением.
С течением времени значимое место в контактах стали занимать не только торговые связи, но и крупномасштабные военные конфликты. И здесь на первый план выходят взаимоотношения с одной из скандинавских стран, а именно: со Швецией. Так, начиная с середины XVI века по начало века XIX, Россия и Швеция воевали девять раз. Начиная с русско-шведской войны 1555-1557 гг. до войны 1808-1809 гг., то есть за 253 года, суммарное время войн - 64 года. И это не считая мелких стычек и взаимных набегов русских и шведских князей начиная с эпохи викингов и, соответственно по XVI в.
На современном этапе отношения России и Скандинавии носят исключительно мирный характер. Существует огромное количество экономических, культурных, социальных проектов, способствующих укреплению контактов между нашими странами. Подобные связи способствуют и взаимодействию языков, процесс заимствования русским языком скандинавской лексики продолжается постоянно.
Говоря об описании хронологических рамок вхождения того или иного скандинавизма в состав русского языка, необходимо отметить, что создание подобной классификации сопряжено с рядом сложностей. Так, установить время появления некоторых лексем крайне проблематично, часто можно лишь примерно указать на тот период, когда слово теоретически могло уже функционировать в нашем языке. Информация, содержащаяся в лексикографических источниках, фрагментарна, указания на даты фиксации многих скандинавизмов отсутствуют. Исключением, и исключением приятным в плане датировки скандинавской лексики, являются материалы, посвященные письменным источникам IX-XVBB. (летописи, грамоты, торговые книги и мн. др.). Они изучены довольно подробно, что объясняется большим интересом со стороны исследователей как к историческому периоду становления Киевской Руси, так и к самим источникам, описывающим эту эпоху. О тех же скандинавизмах, которые вошли в русский язык после XIV века, отечественные словари не дают практически никакой информации. В большей части случаев установка времени вхождения той или иной лексемы крайне трудна и заслуживает отдельного внимания. Принимая к сведению тот факт, что подобные классификации до сих пор не проводились, можно говорить о проблеме разграничения периодов проникновения скандинавской лексики в русский язык.
Для разрешения этой проблемы можно воспользоваться общей классификацией заимствованной лексики по времени вхождения в русский язык, предложенной Л.М. Баш, которая выделила следующие периоды: общеславянский период (древнейшие вхождения); восточнославянский период (древние вхождения); старорусский период (ранние вхождения); срединные вхождения (период XVIII в.); XIX в. (новые вхождения); XX в. (новейшие вхождения) [см. Баш 1989 : 25]. Однако в нашем случае речь идёт не обо всём массиве неисконной лексики русского языка, а лишь о небольшой его части, поэтому целесообразным представляется разграничить этапы вхождения скандинавской лексики в русский язык, основываясь на предложенной В.В. Ивановым хронологической классификации.
В истории русского языка учёный выделил следующие этапы: X-XIV вв. (эпоха общевосточнославянского языка); XIV-XVT вв. (старорусский период); XVII-XVIII вв. (великорусский период); и начиная с XIX в. - период современного русского литературного языка [Иванов 1990].
Первые контакты славян со скандинавами по данным археологических исследований зафиксированы на территории Ладоги уже в VIII-IX в. [см. А.Н. Кирпичников 1979 : 93; Насонов А.Н. 1951.: 115]. По этой причине рамки первого хронологического отрезка необходимо расширить и начинать отсчет с IX в. Вместе с тем нужно сказать о том, что основной источник, на который будет сделана опора в плане датировки относящихся к древнему пласту скандинавизмов, а именно: «Повесть временных лет», известен только по созданной в Суздале Лаврентьевскои летописи, датируемой 1377 г. Может оказаться, что данные в ней приводимые несколько неточны, однако более достоверных исторических памятников русской письменности, описывающих период IX-X вв., нет (самые ранние письменные источники - это новгородские берестяные грамоты (XI в.) и Остромирово евангелие, датируемое 1056-1057 гг. [Иванов 1990 : 16-21]). Временные рамки первого периода охватывают и так называемую Эпоху викингов (VIII—XI вв.) — период, характеризующийся установлением крайне прочных отношений славян и скандинавов.
В конце этого периода, а именно в XIII веке, интенсивность контактов спала, что, по всей видимости, было вызвано процессами, происходящими на территории самой Скандинавии. Скудность источников не позволяет историкам нарисовать детальной картины этого смутного времени, заставляя их ограничиваться общими сведениями. В 1248 г. на соборе в Шеннинге было принято католичество, и, хотя римско-католическое духовенство никогда не имело в Швеции такой силы, как в других странах, оно, тем не менее, успело искоренить немало языческих обычаев и содействовало смягчению нравов и распространению культуры. В 1250 г. из числа знатных родов выдвинулся род Фолькунгов, который вскоре встал у власти. При ярле Биргере, правившем Швецией в качестве опекуна своего сына Вальдемара (1250-1266), было положено начало завоеванию Финляндии. Произошло окончательное разделение сословий; католическая церковь образовала настоящее государство в государстве, а дворянство присвоило себе решающую роль в стране, распоряжаясь и народом, и зачастую даже самим королем. Необходимо принимать во внимание и тот факт, что в 1237 г. русские земли подверглись нашествию татаро-монгол, а установившаяся затем система политической и даннической зависимости русских княжеств от татаро-монгольских ханов не способствовала развитию внешнеполитических отношений.
Хронология вхождения скандинавского лексического элемента в состав лексико-семантической системы русского языка
Несмотря на многовековой опыт составления тематических словарей, как отмечает О.С. Баранов, и сейчас «отсутствует четкое понимание о том, что же такое идеографический словарь» [Баранов 2008] и соответственно того, что должна представлять собой идеографическая классификация, приводимая в таком источнике. Начиная с древнейших идеографических классификаций, приведённых в «Ономастиконе» Юлия Поллукса и в «Амаракоше» Амара Сина, авторы стремились по возможности охватить все сферы жизни общества, разграничивая их согласно уровню развития науки и своим представлениям об окружающем мире.
Существует два основных варианта членения лексики на классы. Некоторые авторы, например, Р. Халлиг и В. фон Вартбург, в работе «Система понятий как основа лексикографии» и П.М. Роже в «Тезаурусе английских слов и выражений», выделяли три и четыре класса соответственно. Существуют и более объёмные по количеству выделяемых основных групп классификации. Например, X. Касарес в своём «Идеографическом словаре испанского языка» выделяет 38 основных понятийных классов, таких, как «Бог», «вселенная», «человек», «общество» и т.д., которые затем распадаются на 2000 понятийных групп («материя и сила», «растительный мир, ботаника», «анатомия» и т.д.). У Э. Блана нерасчлененный смысловой континуум обозначается словом
«Бытие» (L Etre). При последующем членении выделяются 16 понятийных классов («бытие бесконечное», «бытие конечное», «человек», «вещи» и т.д.), дробящихся на ряд категорий («Бог», «существование», «душа» и т.д.). При этом практически все словари содержат по несколько тысяч лексических единиц [http://www.rifmovnik.ru/ideog_book.htm].
Перед нами же стоит задача создать идеографическую классификацию ограниченного пласта лексики. Установленный в результате сплошной выборки из словарей иностранных слов, этимологических, исторических, толковых словарей русского языка корпус скандинавизмов насчитывает 215 лексических единиц.
За основу представляемой ниже классификации были взяты критерии, предложенные в «Тематическом словаре русского языка» В.В. Морковкина [Морковкин 2000]. Согласно этим критериям, весь лексический массив может быть расчленен на: «человек», «общество» и «природа». Однако в виду незначительной репрезентации тематической области «общества» была введена тема «артефакты». Также была добавлена категория под названием «пространство», в которую был выделен ономастикой, за исключением антропонимов, вошедших в тему «человек». Таким образом, 215 скандинавских заимствований были распределены по четырём основным классам: «человек», «артефакты», «природа», «пространство». (Отметим, что при более общем подходе, конечно, первые два класса могут быть условно объединены в один - «общество») [Кохановский 2009 : 55].
Самой объемной является тематическая группа «человек», состоящая из 73 лексических единиц, которые разделены на подуровни: «социальная характеристика, статус», «продукт интеллектуальной деятельности человека», «имена собственные», «деятельность человека», «органы власти», «национальный признак», «моральные качества, характер», «группа людей», «родственные связи» и «внешность человека».
В состав подкласса «социальная характеристика, статус», входят 14 лексем, а именно: бобыль, булдыга, варяг, викинг, витязь, гридь, конунг, ленс-ман, омбудсмен, рында, скальд, тиун, фру и фря.
Насчитывающая 16 слов подгруппа «продукт деятельности человека» распадается на четыре подуровня. Первым является «интеллектуальная деятельность». Сюда были отнесены выделенные человеком физические и химические величины, а также меры веса. Иными словами, в данной подгруппе выделены такие слова-термины, как ангстрем, берковец, зиверт, кербь, пуд, ридберг, скирбь, эрстед. В подраздел «мифологемы, теонимы, сказочные существа» объединены 6 слов: валгалла, валькирии, Один, Перун, Тор II, тролль. В подгруппе «результат письменной деятельности» — 2 единицы: руна и сага.
Подкласс «имена собственные» состоит из 12 единиц. Сюда отнесены антропонимы: Аскольд, Бухвост, Глеб, Лыбедь, Олег, Ольга, Рогволд, Рогнедь, Рюрик, Свенельд, Синеус и Трувор.
Семь единиц выделены в подуровень «занятия человека»: бетать, кебо-пать, слалом (заниматься слаломом), стялить, тромпать, чикать и чуми. В подраздел «органы власти» объединены такие слова, как альтинг, ландстинг, одельстинг, ригсдаг, риксдаг, стортинг и фолькетинг. Семь лексических единиц составляют тематическую группу «национальный признак»: гот, квени, лопарь, норманн, самоеды, фильман и финн.
В подклассе «моральные качества, характер» насчитывается пять слов: квислинг, котлиндерец, сноб, тюльпа и ябеда. При этом, слово «ябеда» можно было бы отнести к подгруппе «социальная характеристика, статус» или же выделить в группу «человек по роду занятий», принимая во внимание первоначальное значение «ябеды» по М. Фасмеру, а именно: «должностное лицо, судья» [Фасмер 2004 : 538-539].
К подразделу «группа людей» относятся лишь два слова: щюцкор и экипаж. При этом под словом «экипаж» в данном случае подразумевается «команда корабля», а не «карета» по той причине, что, хотя оба слова, по мнению М. Фасмера, произошли от франц. «equipage», данное значение (команда корабля) ближе к значению исходного слова. У Фасмера читаем: «И то и другое из франц. equipage «снаряжение, команда корабля» от equiper «снаряжать (судно)» из др.-сканд. skipa «снаряжать корабль и набирать команду» от skip «корабль» [М. Фасмер 2004 : 515].
В подкласс «родственные связи» вынесено лишь одно слово: брюдга. На подуровне «внешность человека» выделено слово «тупей», означающее «завитые волосы на лбу, пучок волос» [Фасмер 2004 : 121-122]. Итак, представим в виде диаграммы тематическое распределение первой группы {Рис. 1). Рис. 1 Распределение лексики в группе «человек»
Отражение «русской лексики скандинавского происхождения» в толковых словарях современного русского литературного языка и современного шведского литературного языка
Голбец. По ПОС, «голбец» — это «отгороженное пространство за печью, используемое как чулан» [ПОС 1967 : 47]. В СРГК приводится четыре значения этого слова: «1. Пристройка к русской печи из досок, на которой можно лежать и под которой может находиться вход в подполье. 2. Вход в подполье. 3. Подполье. 4. Полка или полати над русской печью, за печкой или над дверью» [СРГК 1994 : 352]. Развёрнутое определение читаем в СВГ: «1. Деревянная пристройка к русской печи, в виде большого шкафа с дверцей, «комнатки», внутри с лестницей, ведущей в подполье. Крыша голбца (верхний голбец) была местом отдыха и сна, на неё можно было подняться по ступенькам вверх по стенке голбца; с голбца влезали на печь и на полати. 2. Навес из досок у потолка, между печью и стеной, для сна; полати» [СВГ 1983 : 117]. Интересно отметить, что в Словаре русских говоров Низовой Печоры (далее СРГНП), лексема «голбец» означает не пристройку к русской печи, находящейся в жилом помещении, а «деревянный помост в бане, полок» [СРГНП 2003 :140].
Гридь. Эта лексема не приводится в изученных словарях, но необходимо отметить, что в ПОС, СРГК, СРГНП отмечается слово «гридница, гридня». По ПОС, «гридница» - «1. Помещение при дворе князя для дружинников. 2. Помещение, где проходил княжеский суд» [ПОС 1967 : 30]. Согласно СРГК, «гридница» — это «передняя комната в избе» [СРГК 1994 : 398]. В СРГНП находим следующее определение: «1. Покои при княжеском дворе для дружины и приема гостей. 2. Комната, горница» [СРГНП 2003 : 155].
Гул. По АОС, это «шум» [АОС 1980 : 139]. Согласно СРГК, «гул» - это «1. Звук. 2. Эхо» [СРГК 1994 : 412-413]. В ПОС же находим пять определений этого слова: «1. Неясный, сливающийся шум. 2. Звук, звучание. 3. Обычно мн. Эхо, отголоски. 4. Весть, известие о чем-н. 5. Отверстия под клапанами гармони» [ПОС 1967: 77-78].
Ёрш. В ПОС отмечается, что «ёрш» — «1. Небольшая пресноводная костистая рыба с колючими плавниками; Acerina cernua. 2. Зазубрина, например, на крючке» [ПОС 1967 : 133-134]. В СРГК приводится три значения: «1. Палка с сучьями, на которую вешают горох для просушки. 2. Кол, на котором укрепляют дрова при перевозке в санях. 3. Железный клин в топоре» [СРГК 1994 : 28]. В СПЛСР даётся лишь одно значение, схожее с трактовкой приводимой в ПОС: «Мелкая пресноводная костистая рыба семейства окунёвых с большими колючими плавниками» [СПЛСР 2003 : 189]. В НОС лексема «ёрш» не указывается, однако отмечается слово «ершовичок» — «Ум.-ласк. Вид сети для ловли ершей» [НОС 1992 : 29].
Жур. Эта лексема отмечается только в ПОС: «1. Замоченные и заквашенные высевки овсяной муки. 2. Кушанье из высевок овсяной муки» [ПОС 1967: 275].
Кара. Согласно НОС означает: «деревянное блюдо с ручкой» [НОС 1992 : 20]. По словарю же И.С. Меркурьева, «кара» - это «1. Доска, на которую вынимают сваренную рыбу для остывания. 2. Настил на дне рыбацкой лодки» [Меркурьев 1979 : 63]. СВГ предлагает схожее определение: «Широкая доска с углублением посередине, на которой разделывают на стол мясо и рыбу» [СВГ 1983 : 38].
Кебопать. По СРГК: «1. Хлопотать, хозяйничать. 2. Беречь что-н., ухаживать за чем-н.» [СРГК 1994: 338].
Кербь. В НОС отмечается, что «кербь» - это «Мера льняного волокна, равная десяти десяткам волокон» [НОС 1992 : 39].
Клевер. Данная лексема не приводится в рассматриваемых в данном разделе лексикографических источниках, однако в НОС нахо 201 дим слово «клеверняк» в значений «поле после убранного клевера; клеверище» [HOC 1992: 48]. В СРГК же отмечается слово «клеверина» — «клевер без цветов, идущий на корм скоту», а также уменьшительные формы к «клевер» — «клеверинка; клеверичка, клеверок», означающие «клевер» [СРГК 1994 : 361].
Кнут. В НОС и СРГК отмечается лексема «кнутовье», а «кнуто-вьё-то - это кнут» [НОС 1992 : 61]. В СРГК также приводится димину-тив «кнуток» — «кнуток, это деревянная палоцька, а к ней верёвоцька привязана, чтоб скотину бить» [СРГК 1994 : 380].
Корга. По И.С. Меркурьеву - это «1. Морская отмель, обнажающаяся при отливе. 2. Песчаная мель, перекат в реке. 3. Песчаная коса, намытая водой и не заливаемая приливом» [Меркурьев 1979 : 71]. В СВГ же отмечается несколько иное определение: «корга. Кривое дерево» [СВГ 1983 : 102].
Кофта. В ПОС даётся развернутое определение этого слова: «короткая верхняя женская одежда; традиционно шилась из домотканины, ситца, бумаги и др., носилась с сарафаном и юбкой, имела определенный покрой: с широкими рукавами, кокеткой, с оборкой на талии, стоячим воротничком» [ПОС 1967 : 29]. Кроме этого приводятся: «кофтеница» - экер, к «кофта»; «кофтёнка и кофченка» —пренебр. к «кофта»; «кофтюшечка» - то же, что «кофта» и т.д. [ПОС 1967 : 29]. Интересно сравнить с определением, приводимым в СРГНП: «женское полупальто на вате» [СРГНП 2003 : 343]. То есть лексема «кофта» в данном регионе (Низовая Печора) соотносится с несколько более теплым предметом женской одежды, чем в областях расположенных южнее.
Крюк. Слово крайне многозначное. В Псковском областном словаре приводятся семнадцать значений этой лексемы: «1. Металлический изогнутый стержень для подвешивания, укрепления чего-н. 2. То же как деталь каких-н. механизмов, приспособлений, на которую что-н. навешивается, при помощи которой что-н. закрепляется. 3. Дверной запор: изогнутый стержень, который вкладывается в петлю. 4. Длинная жердь с загнутым наконечником для поднятия ведра с водой из колодца. 5. Сельскохозяйственное орудие: длинная рукоятка с загнутыми зубьями на конце для сбрасывания навоза с телеги на поле. 6. Приспособление для сбрасывания сена с высокого стога или воза: железный наконечник, прикрепленный под острым углом к длинной рукояти. 7. Инструмент для отскабливания мездры и размягчения овчин. 8. Кочерга. 9. Ухват. 10. Приспособление для изготовления щепы, дранки: на-саженный на рукоятку металлический стержень с острым загнутым концом. 11. Приспособление в виде рогатки для витья веревок. 12. Обычно мн. Рыболовная снасть для ловли хищных рыб (щук, налимов): намотанная на рогатку бечёвка, к концу которой прикреплен крючок с наживкой. 13. Выкорчеванное дерево с отходящим от ствола под углом крепким корнем; используется в строительстве, при изготовлении телег, лодок и т.п. 14. Вытесанное топором углубление на конце бревна, в которое кладётся верхнее бревно при строительстве сруба; паз. 15. Кривая линия, изгиб, поворот. 16. Название карточной игры. 17. Хозяйственная постройка, сарай. [ПОС 1967 : 283-286]. В СРГК отмечается семь значений, некоторые из которых совпадают с таковыми в ПОС: