Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Теоретический базис исследования
1. Основные идеи русской и зарубежной критики о творчестве Грэма Грина
2. Теория эпистолярия в России и за рубежом 34
3. Англоязычные подходы к переписке Грэма Грина 45
Глава вторая. Письма Грэма Грина как эго документ 59
1. Адресаты и проблемные темы эпистолярия Грэма Грина 59
2. Эпистолярный диалог Грэма Грина и Ивлина Во 67
3. Казусы и ляпсусы в творчестве и переписке Грэма Грина 85
Глава третья. Голос автора в автодокументальном повествовании 112
1. «Часть жизни» (A Sort of Life, 1971): эпистолярные штрихи к автобиографическому портрету. 112
2. Эпистолярий Грэма Грина периода создания «Конца одного романа» (The End of the Affair, 1951) 132
3. Эпистолярный ракурс романов «Сила и слава» (The Power and the Glory, 1940) и «Монсеньор Кихот» (Monsignor Quixote, 1982) 142
Заключение 160
Список литературы 167
- Теория эпистолярия в России и за рубежом
- Англоязычные подходы к переписке Грэма Грина
- Эпистолярный диалог Грэма Грина и Ивлина Во
- Эпистолярий Грэма Грина периода создания «Конца одного романа» (The End of the Affair, 1951)
Теория эпистолярия в России и за рубежом
В одной из последних отечественных монографий о Грэме Грине «Нет, не песчинка!» (2010) её автор С.Н. Филюшкина удостаивает английского писателя сравнения с Чарльзом Диккенсом, Фёдором Достоевским и Мигелем де Сервантесом [109].
Г. Грин, как и Диккенс, чувствовал и изображал контрасты роскоши и нищеты, видел своих персонажей через призму добра и зла, размышлял о подлинных и ложных ценностях, доводил отдельные ситуации до гротеска, остро ошущая комическое начало своих героев.
У Г. Грина, как у Достоевского, воплощением человеческого начала становятся унижение и поругание. Вслед за русским автором английский писатель отвергал насилие как средство изменения несовершенного мира. Ему близка мысль о самоотверженности человека, его способность сделать себя «ответственным за весь грех людской».
Будучи поклонником Сервантеса и в целом испанской литературы, Г. Грин использует её приёмы, погружается в русло её традиций, берёт на вооружение ряд идей испанских мыслителей. Но, описывая внутренние состояния своих героев, он использует иную, чем в оригинальных текстах, их эмоциональную окраску.
Одним словом, Г. Грин - бесспорный классик мировой литературы. В нижеследующем обзоре он представлен в свете многочисленных посвященных его творчеству работ, содержащих критику его личностных проявлений, его отношения к католицизму, к событиям современности, истории и политике, используемых им жанров, литературных приемов и методов, достоверности социально-психологической проблематики, его биографии, характеристик его персонажей, сложного отношения к вопросам вероисповедания, и, наконец, его переписки.
Зарубежное литературоведение заинтересовалось Грином ещё в конце 1940-х гг., после выхода в свет его романов «Брайтонский леденец» (Brighton Rock, 1938), «Сила и Слава» (The Power and the Glory, 1940) и «Суть дела» (The Heart of the Matter, 1948). Первыми серьезными исследованиями в зарубежной критике, как отметила литературовед Е.А. Кытманова, «были статьи французских авторов Ж. Мадоля и П. Ростенна, вышедшие в 1949 году». Английская, большей частью тогда университетская критика, не спешила изучать творчество своего соотечественника [73, С. 7]. Исследователь объясняет этот факт тем, что писатель долгое время был своего рода «литературным аутсайдером в собственной стране». Критиков отталкивало то, что привлекало читателей: авантюрный сюжет, ловко закрученная интрига, динамичное развитие действия, иначе говоря, - все атрибуты жанра «развлекательного романа» [там же].
Деление книг на «развлекательные» (entertainments) и «серьезные» (novels) предложил сам писатель в предисловии к роману «Наемный убийца» (A Gun for Sale, 1936), где он разъяснил и свой способ классификации: «так уж у меня получается, некоторые сюжеты - абсолютно серьезные, другие - завлекательно-увлекательные». О таком самоопределении также можно узнать из серии опубликованных интервью Грина, которые писатель дал французской журналистке М.Ф. Аллейн, дочери И. Аллейна, друга Грина, участника движения Сопротивления, героя Второй мировой войны [119]. Несмотря на то, что многие отечественные [3, С. 6; 100, С. 16; 109, С. 10] и зарубежные исследователи хорошо приняли эту формулировку и пользуются ею до сих пор, есть и другие критики, которые скептически относятся к авторской самопрезентации. Например, американский литературовед М. Сильверстайн предполагает, что это подача самого себя - «элемент большой литературной игры автора с читателем» [181].
В статье «Г. Грин: писатель-первопроходец» (Graham Greene: A Pioneer Novelist, 1950) английский критик и литератор Н. Брейбрук, также одним их первых написавший о талантливом соотечественнике, выделил тему преследования, или даже гонения, как движущую силу многих произведений Грина, начиная с «историко-приключенческого романа «Человек внутри», который он характеризует с точки зрения жанра как «европейский вестерн». «Преследование - это путь спасения», - пишет критик, - «оно позволяет человеку заглянуть внутрь себя и понять, по чьему образу и подобию он вылеплен» [127]. По мысли Брейбрука «писатель-первопроходец» - автор, который по-новому воспринимает глубинные смыслы действительности. Ярлык «католического писателя», приклеенный Грину прессой, Брейбрук расценивает как «неудачный». Грин, с его точки зрения, в первую очередь писатель-романист, «художественное содержание его книг важнее, чем вероисповедание её автора». При этом Брейбрук подчёркивает, что католицизм Грина - это не только его понимание религиозного течения в теории, но «образ жизни», который, пусть не всегда успешно, писатель пытается воспроизвести в своих романах.
Несмотря на суровые реалии, описываемые в романах писателя, изображение человека у Грина отнюдь не пессимистическое, хотя почти все герои Грина - носители трагической судьбы. Брейбрук видимо хотел подчеркнуть, что гриновские персонажи не лишены надежды, и даже отчаяние для них - это еще не конец.
В 1951 году супруги-литераторы Мириам Фаррис и Кеннет Аллот опубликовали первое издание монографии «Искусство Г. Грина» (The Art of Graham Greene). Перед исследователями не стояла задача написать биографию или критический очерк, посвященный религиозным или философским взглядам писателя. Литераторы лишь предприняли попытку оценить серьезные и развлекательные романы Грина, акцентируя внимание на их некотором сходстве. Именно эта монография стала одной из первых серьезных книг в зарубежном гриноведении. По мнению Мириам и Кеннета, такие разные романы, как «Человек внутри» и «Сила и слава», отличаются друг от друга так же, как и члены большой семьи, то есть они, несомненно, обладают сходством, которое позволяет идентифицировать их как произведения, вышедшие из-под пера одного автора [122]. В чем же заключается это сходство? Это, например, неопределенность, двойственность размышлений персонажей, раздвоение их личностей, мотив бегства, акты предательства, которые так характерны как для ранних романов Грина , но, как потом выяснилось, и для его позднего творчества тоже. Внутренние противоречия героев обостряются с возрастом их создателя, что можно заметить, просматривая цепочку таких персонажей как безымянный падре, майор Скоби и монсеньор Кихот.
Англоязычные подходы к переписке Грэма Грина
В 1989 году под редакцией английского свободного журналиста К. Хотри выходит в свет книга избранных писем Грина, адресованных прессе, под названием «Ваш...» [2]. В посланиях Грина в такие газеты, как «Тайме», «Дейли» и «Спектейтор» за период с 1945 по 1989 гг. внимательный читатель обнаружит те же моральные убеждения и политические взгляды, которые были выражены автором в его художественных произведениях. Грин много писал на злобу дня и, возможно, какая-то часть публики принимала его без восторга, например, некоторые политические и религиозные деятели. Упомянутая книга стала первым в своём роде сборником писем Грина. Однако это издание не попадает в фокус нашего пристального внимания, поскольку письма в прессу написаны пером сложившегося литератора и ничего не могут сообщить о ранних этапах становления Грина-писателя.
Предельно малым тиражом в 250 экземпляров была опубликована переписка между Грином и его другом, книготорговцем Д. Лоу, «Dear David, Dear Graham» (1989). Она проливает свет на отношения между писателем и издателем-книготорговцем.
Из биографий Г. Грина следует выделить титанический труд официального биографа писателя Н. Шерри, создавшего за несколько десятилетий (1974-2004) трехтомник под названием «Жизнь Грэма Грина» (The Life of Graham Greene), a также исследования M. Шелдена, У.Дж. Уэста и Э. Моклера.
Чувствуя потребность оставить потомкам правдивую историю своей жизни, Грин позволил американскому литератору Норману Шерри стать его официальным биографом. У него было доверие к этому человеку, который уже создал замечательные биографии таких авторов, как Дж. Конрад, Э. Бронте, Дж. Остин.
Условием договора между Грином и Шерри было то, что при жизни литератора Н. Шерри будет согласовывать с ним любые, выходящие из под его пера тексты. Работа над биографией Грина, начатая в 1970-е гг., была завершена в 2004 году, когда был опубликован третий том. Первый том этого исследования, на протяжении которого Шерри широко цитирует переписку Грина (особенно его письма к супруге), вызывает у читателей наибольшее доверие.
Недостатком фундаментального труда Н. Шерри родственники писателя и гриноведы считают растянутые пересказы известных произведений Грина, отсутствие литературного анализа, частое обращение к автобиографиям самого Грина, а также явные, по мнению родственников, фактологические ошибки во втором и третьем томах . В подтверждение этих слов мы приводим мнение Дж. Мейерса из его опубликованной в 1990 году статьи «Кусочек льда» [171]. Как и многие другие критики, он отмечал, что для исследования Н. Шерри характерно «повторение избыточных деталей», мешающих восприятию его фактографии. Тем не менее, трёхтомник Шерри был и остается для многих критиков и почитателей Грина основополагающим источником информации о жизни писателя и его творчестве именно потому, что только Шерри имел допуск практически ко всем сферам жизни писателя, следовательно, в его книгах должно быть много правдивых свидетельств.
О труде Н. Шерри интересно мнение Альберто Гуэрта, священника и профессора Иезуитского университета Сан-Франциско, друга Г. Грина. По словам А. Гуэрта, чрезмерное количество материала, собранного Н. Шерри, не является гарантией правильной интерпретации этого исследования читателем. А. Гуэрта -один из немногих друзей Грина, с которым писатель поддерживал отношения вплоть до самой смерти. В их переписке обсуждались вопросы, связанные с политикой и религией. Озабоченность Грина биографическими трудами Н.
Шерри и Э. Моклера прослеживается, например, в следующем письме: Г. Грин — А. Гуэрта. Письмо от 1 августа 1989 г.:
Reviewers have been rather kind to Sherry s first volume, but I found it far too long and full of unnecessary details, anyway I hate being written about and there is another man Mockler coming on the scene shortly. At least Sherry writes well but Mockler doesn t [1, P. 409].
«Критики достаточно хорошо отнеслись к первому тому Шерри, но я нашёл его чересчур длинным и с кучей ненужных подробностей. Во всяком случае, я не люблю, когда обо мне пишут, например, мне не нравится Э. Моклер, чья книга должна появиться вскоре. Знаю точно, Н. Шерри хотя бы пишет лучше Моклера» [здесь и далее перевод наш. - К.Ш.].
Во втором томе биографии Шерри, как отмечает Гуэрта, несмотря на то, что исследователь «провёл годы в библиотеках, проинтервьюировал почти всех, с кем Грин когда-либо общался, весь этот материал подаётся хаотически, беспорядочно»[163].
Критик Дж. Мейерс тоже отметил, что ошибкой Шерри, которую можно исправить переизданием, было как раз использование сразу всего имеющегося у него материала [171]. Однако переиздание трёх томов с поправками на новые архивные данные, а также с редакторской правкой более двух тысяч страниц в ближайшее время маловероятно. Проще написать новую биографию.
Еще один из «неофициальных» биографов - Энтони Моклер . Долгое время он не имел доступа к письмам Грина, несмотря на то, что между ними существовала первоначальная договоренность обеспечить исследователя необходимыми материалами и даже цитировать их. Однако в 1987 году писатель поставил точку в отношениях с Моклером, который слишком докучал родственникам Грина, собирая материал для своей книги.
Эпистолярный диалог Грэма Грина и Ивлина Во
Лучшее в его стихах - это обращение к древности. Античность всегда воспитывала пристрастие к правильной форме: качество формы начинает формироваться у англичан с шестилетнего возраста, иронически замечает критик.
Один из отечественных исследователей творчества Г. Грина и автор эссе о нём - СИ. Бэлза - во вступительной статье к собранию сочинений Г. Грина предполагал, что «поэзия дала ему тонкое чувство слова, помогла постичь законы построения художественного образа» [3, С. 13]. Строчки из стихотворения «Sensations» Грина метафорически объясняют сложный психологический процесс построения образа, свойственный романтическим натурам: «Подобно полевым цветам,/ что бережно собрал романтик и в книгу положил,/ Храним мы наши чувства между строк души» [13, Р. 1] (перевод наш. - К. Ш.).
В начале XXI века, поэт-переводчик, литературовед и критик В. Топоров не оценит поэтические эксперименты юного Грина: «В Оксфорде он начал писать стихи (довольно беспомощные), - но, выпустив первый сборник, навсегда оставил стихоплетство» (курсив наш. - К.Ш.) [102, С. 14]. Похожую оценку В. Топоров даст и в следующем своем предисловии к новому переизданию романов Г. Грина: «Откровенно подражательный сборник провалился - и о сочинении «в столбик» Грин, похоже, забыл раз и навсегда, возложив все надежды на прозу» [101, С. 8]. Однако возникает вопрос, довелось ли авторам, которые что-либо писали о поэзии Г. Грина, по-настоящему познакомиться с его стихами. Дело в том, что вышеуказанный сборник стихов - это издание с изначально малым тиражом в пятьсот экземпляров. Сегодня оно представляет ценность как для литературоведов, так и для коллекционеров.
В зрелые годы Г. Грин незначительным тиражом опубликует еще два поэтических сборника: «Два года спустя» (After Two Years, 1949) и «Рождественские стихи» (For Christmas, 1951). Первый сборник посвящен его возлюбленной Кэтрин Уолстон.
В 80-е годы XX века Г. Грин издаст, также малым тиражом, книгу со стихами разных лет под названием «Оглядываясь назад: Примечания к автобиографии» (A Quick Look Behind: Footnotes to an Autobiography). В этот сборник оказались включены, например, такие стихотворения, как «В парке» (In the Park) и «Финито» (Finito). Их тематика, по мнению биографа писателя М. Шелдена, весьма мрачная, в первом случае - убийство, во втором - бдение возле мертвого тела [31, Р. 208]. Исходя из названия книги, биограф предполагает, что опубликованные в ней стихи имеют непосредственное отношение к жизни писателя [там же]. В подтверждение такого умозаключения М. Шелден приводит два примера. Когда создавался роман «Стамбульский экспресс» (Stamboul Train, 1932), Грину приснился сон, что его арестовали за какое-то преступление и посадили в тюрьму на пять лет. А в 1933 году ему пригрезилось нечто худшее, что он сам кого-то убил, положил тело в чемодан и оставил его где-то на станции [там же, Р. 148].
«Журчащий апрель» (Babbling April, 1925) был опубликован, когда Грину было девятнадцать лет, он посвятил этот сборник родителям: Чарльзу и Мэрион Грин. Книжка небольшого формата насчитывает тридцать стихотворений. Их можно разделить по тематике, исходя из названий, указанных в содержании, следующим образом: стихотворения о чувствах (переживания и воспоминания автора); два сонета (дань классической поэзии); ландшафтная, или пейзажная, лирика. При внимательном рассмотрении всех стихов можно отметить четыре поэтических наброска, в названии которых есть слова «смерть» или «старость». Молодой поэт остро ощущает, что жизнь коротка. В его стихах, как у древних эпикурейцев, чувствуется непреодолимое приближение старости . Определённо, в юные годы Грин интересовался вопросами, связанными с текучестью времени и его исходом. Несколько его стихов, особенно такие, как, «Если бы ты умер» (If you were Dead), «Смерть и косметика» (Death and Cosmetics) и другие, наполнены этими мотивами: If you were dead, it would not matter./ All the unrest your body wills,/ Light turned dust, would hazardly scatter/ Over the drift of anonymous hills
(«Если ты умер,/ Желания твоего беспокойного тела уже не имеют значения,/ Свет обратился в прах, развеянный с опаской/ Над безымянными изгибами холмов» (перевод наш. - К.Ш.) [13, Р. 13]. Вскоре он напишет строки о скоротечности жизни и в прозе, в романе «Человек внутри»: «Поэты говорили ему снова и снова, что жизнь коротка. Сейчас впервые он понял, как это справедливо» [12, С. 272].
Название сборника «Журчащий апрель» было навеяно стихотворением американской поэтессы Эдны Сент-Винсент Миллей «Весна» (Spring), написанным в 1921 году, где есть такие строки: April, / Comes, like an idiot, babbling and strewing /flowers [221, P. 1].
Одно из стихотворений Грина «Атмосфера», пронизанное юношеским романтизмом, живо передает чувства автора, дружившего с У. Де Ла Маром. В тексте упоминается сборник детских стихов кумира начинающего поэта «Павлиний пирог» (Peacock Pie, 1913):
/ am homesick for old memories, /Old Sensations. / The Day we walked together, you and I,/ Upon the crisp brown heather,/ Before I d leartnt/ How easily forgetfullness can come./ And the same evening.../And drowsy murmur of the Bridge players,/ While I sat silent, dreaming,/ Deep in ти Peacock Pie./ Two hearts , Three spades , Lissom and jimp and slim ./ Other days.../ Tennis, a summer evening,/ The slow drowning down of shadows,/ And the white moth glimmer of your dress./ Will they never return to me,/ One day on soft slow feet,/ And gently kiss my hair,/ And soothe my weariness/1 am homesick for old memories [13, P. 3].
«По прежним чувствам я скучаю,/ По воспоминаниям тоскую,/ Когда по вереску гуляли вместе, я и ты,/ Тогда еще не знал я,/ Как просто к нам забывчивость приходит./ И вот еще тот зимний вечер,/ Мерцание огней и сонный шепот тех,/ Кто в бридж играет./ Сижу я тихо, в дрёме,/ в «Пирог павлиний» погрузившись,/ «Три карты пики», «две червовых»/ Изящно, тонко и проворно./ А вот другие дни... / Играю в летний вечер в теннис,/ В тенях все утопает,/ И словно мотылек мерцающее платье./ Вернуться ли когда-нибудь они?/ Моих волос касаясь и ступая мягко,/ Прогонят ли мою усталость?/ По прежним чувствам я тоскую» (перевод наш. - К.Ш).
В зрелые годы Грин неохотно вспоминал об этом опыте. Подтверждением может послужить отсутствие практически каких-либо упоминаний об этой книге в переписке того периода. В эпистолярной биографии «Грэм Грин. Жизнь в письмах» (2008) есть несколько глав, относящихся к молодости писателя. Это и «Ранние годы», охватывающие переписку с 1921 по 1929 гг., и «Человек внутри», где собраны письма с 1929 по 1936 гг. Только здесь мы находим письмо-ответ от 5 августа 1934 года, в котором Грин высказывает мнение о своих стихах. Послание адресовано некой миссис Кюрат, очевидно, журналистке, так как в конце Грин пишет, что будет ждать публикации её статьи. Писатель отвечает на заданные ему вопросы относительно своего поэтического сборника, а также об истории создания первого опубликованного романа «Человек внутри»:
Эпистолярий Грэма Грина периода создания «Конца одного романа» (The End of the Affair, 1951)
Г. Грин - М. Грин. Письмо от 19 октября 1940 года: Alas! Our house went at 1.30 a.m. on Friday. ... I only hope some of my books and some ofV s things will be saved. But there was still an unexploded bomb nearby to go off & the whole place is likely to tumble at much more shock. Rather heartbreaking that so lovely a house that has survived so much should go like that [1, P. 104].
«Увы, наш дом разрушился в пятницу в 1:30 ночи. Я лишь надеюсь, что некоторые мои книги и кое-что из вещей жены будут спасены. Однако недалеко еще остаётся неразорвавшаяся бомба, готовая вот-вот взорваться. И тогда вся территория подвергнется еще большему разрушению. Сердце разрывается от осознания, что такой замечательный дом, столько всего переживший, может исчезнуть подобным образом».
Он не прибавил ни слова более о горечи от потери домашнего очага. Как полагает Ричард Грин в комментарии к данному письму, писателя вполне могла устраивать сложившаяся ситуация, поскольку содержание дома, который был к тому же заложен, требовало серьезных финансовых затрат, а сам Грин жаждал свободы. В те же дни немцы разбомбили еще одно культовое сооружение Лондона, построенное К. Реном, - Церковь Св. Климента Датского. Упоминание о ней есть в знаменитом романе Дж. Оруэлла «1984».
Американский критик Р. Льюис в статье «Творчество Г. Грина: между ужасом и славой» (The Fiction of Graham Greene: Between the Horror and Glory, 1957) подчеркивает эмоциональное потрясение самого Грина-человека в момент начала Второй мировой войны. Для этого он цитирует пессимистические строки очевидно из письма писателя, написанного в октябре 1940 года :
Violence comes to us more easily because it was so long expected. The world we lived in could not have ended any other way [166, P. 61].
«Насилию становится всё проще приходить в наши дома, потому что его ждали очень долго. Мир, в котором мы существовали, не мог не начать разрушаться как-то иначе» (перевод наш. - К.Ш.).
Драматический эпизод потери своего жилища, взятый из реальной жизни, как и некоторые другие (например, появление королевской семьи на балконе Букингемского дворца, символизирующее окончание войны) писатель практически без изменений внёс в текст «Конца одного романа» .
Физическую близость мужчины и женщины (в данном случае связь Бендрикса и Сары, обострённую обстоятельствами войны, например бомбёжкой) Грин трактует как «переход-искупление» между жизнью и смертью. Смерть ведь можно истолковать как высшую точку, освобождение, то есть начало новой, чистой жизни, без греха. И это верно как для живых героев, которым еще предстоит жить дальше, так и для героев, уходящих в мир иной. Такой вывод можно сделать, прочитав ряд произведений художника. Потрясение, полученное Грином от осознания, что его собственная жизнь и жизни его близких были на волосок от гибели, повлияло на все последующие воспоминания автора о войне. И в данном случае знание биографического материала представляется важным как для читателя, так и для критика.
Определенно, ярким фоном романа о любви стали трагические события Второй мировой войны, увиденные Грином близко, у себя на родине. Не только потеря жилища, но и известие о смерти отца пришлись на военное время. В 1942 году с Грином приключился грустный казус, который был описан во второй главе диссертации. Писатель получил две телеграммы, первая из которых принесла грустную весть о смерти его отца Чарльза 7 ноября. Другое же послание, чьей задачей было информировать Грина о тяжелой болезни отца, пришло с опозданием. Этот факт из жизни Грина был использован им в романе «Суть дела» (1948), когда герой Скоби получает от жены две телеграммы, но их доставляют не в нужном порядке. Из первой телеграммы Скоби узнаёт о смерти своей дочери, во второй же сообщается, что доктор не теряет надежды.
Любопытна по содержанию написанная после войны открытка Грина, направленная Кэтрин Уолстон из Амстердама, где всего в одном предложении содержится отсылка к «Концу одного романа». Г. Грин — К. Уолстон. Письмо от 3 марта 1947 года: Hove onion sandwiches [1, P. 139]. «Ялюблю луковые сэндвичи». Ричард Грин вместо комментария к данной открытке приводит полную цитату из романа, давая возможность читателю самому поразмышлять о том, какая связь может быть между двумя мало совместимыми понятиями - любовь и лук: «Is it possible to fall in love over a dish of onions? It seems improbable and yet I could swear it was just then that I fell in love» [там же].
Мы также выбрали из трёх отрывков из романа в переводе Н. Трауберг, где встречается эта деталь в романе, самый, на наш взгляд, яркий: «Любовь стала луком, даже соитие было луком» [4, С. 492]. Речь идёт о метафоре, которую можно вероятно трактовать как «полынь». Во всяком случае, по-русски так будет понятнее. «Твои слова - полынь».
Однако Майкл Шелден в альтернативной Н. Шерри биографии Г. Грина под названием «Враг внутри» (The Enemy Within, 1994) пишет, что слово лук было для Грина и его возлюбленной Кэтрин кодовым, обозначавшим близость, после
запомнившегося рандеву в Ковент-Гардене [31, Р. 363], наподобие букетика фиалок для Свана, добавим мы, из знаменитого автобиографического романного цикла Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Грин, находясь в чужой стране, вспоминал о встречах с Кэтрин, сидя в кафе за тарелкой с луковым сэндвичем. Эта открытка была важна только для них обоих, гриноведы ворвались в тонкий мир образов Грина и Уолстон случайно.
Сложные ничего, кроме той власти, которой он наделён как крупный министерский чиновник. Писатель не согласен с его утверждениями о браке и отношением к своей жене и считает, что союз между ними разрушился ещё до появления Грина. Г. Грин — К. Уолстон. Письмо от 30 января 1950 года: / don t like or approve of Harry s judgements. ... Your marriage, intrinsically, had failed before I knew you... ... размышления Грина в письме к К. Уолстон созвучны обвинениям Бендрикса в адрес Генри в исследуемом романе. Грин пишет, что Гарри, муж К. Уолстон, не любит никого и I don t believe in Harry s love for you or anybody, but his small unit of power [1, P. 169-170].
«Я не одобряю и не люблю суждения Гарри. На самом деле ваш союз разрушился еще до нашего знакомства. И я не верю в то, что Гарри любит тебя или кого-то еще сильнее, чем свою власть».
Это очень похоже на обвинение Бендрикса, который в сердцах заявляет Генри, что оказался сводником, то есть он сам знакомил свою жену с разными мужчинами, а значит, был и виновником её измен. Вот так Бендрикс излагает Генри свои обвинения в романе: «Сводили тем, что не умели с ней спать, ей приходилось искать на стороне. Сводили тем, что не мешали... Тем, что вы зануда и дурак» [4, С. 501].