Отражение темы голода 1920-х годов в татарской литературе Ахметова Миляуша Ансаровна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Голод как социальная проблема и проблема художественной литературы .17

1.1. Голод как глобальная проблема человечества. Голод 1920-х гг. в истории России и Татарстана .17

1.2. Голод как проблема художественной литературы .35

Глава 2. Тема голода в татарской прозе 1920-х гг. Повесть Г. Ибрагимова «Адмнр» («Люди») 70

2.1. Тема голода как предмет интерпретации и дискуссий: повесть Г. Ибрагимова «Люди» 70

2.2. Художественный принцип типизации в идейном содержании повести Г. Ибрагимова «Люди» 91

Глава 3. Тема голода в творчестве М. Гафури 126

3.1. Творчество М. Гафури в аспекте социальных проблем .126

3.2. Образ «страшного мира» в художественно-эстетической концепции поэмы М. Гафури «Кеше ашаучылар» («Людоеды») 145

Заключение 161

Список использованных источников и литературы 165-183

• Голод как глобальная проблема человечества. Голод 1920-х гг. в истории России и Татарстана
• Тема голода как предмет интерпретации и дискуссий: повесть Г. Ибрагимова «Люди»
• Художественный принцип типизации в идейном содержании повести Г. Ибрагимова «Люди»
• Образ «страшного мира» в художественно-эстетической концепции поэмы М. Гафури «Кеше ашаучылар» («Людоеды»)

Введение к работе

Актуальность темы исследования.

Актуальность темы голода несомненна. Как глобальная

социальная проблема она связана с быстрорастущей численностью людей
на планете, что приводит к сокращению ресурсов на ней для их
существования. Согласно материалам продовольственной и

сельскохозяйственной организации ООН, на Земле уже сейчас велико число голодающих людей¹. Так, в 2012-2014 гг. каждый девятый житель планеты страдал от голода (около 805 миллионов). Если человечество не изыщет пути решения данной проблемы, социального «взрыва» ему в будущем, вплоть до планетарного масштаба, явно не избежать. Тема требует серьзного и скоординированного изучения с точки зрения различных наук: истории, социологии, политологии.

Свой существенный вклад в интересующую нас проблему
способно внести и литературоведение, поскольку практика

художественной литературы убеждает, сколь значимой она является для не, особенно в годы, когда голодом охвачено большое количество населения. В нашей стране такие периоды пришлись на 1891-1892, 1898-1899, 1906, 1911-1912, 1921-1922, 1932-1933, 1946-1947 гг. И литература этих лет дат образцы художественных произведений, в которых голод показывается не только как социально-историческая проблема, но и решается как проблема эстетическая, духовно-нравственная, морально-этическая. Среди таких творений русской литературы следует прежде всего назвать «Страшный вопрос» (1891), «О средствах помощи населению, пострадавшему от неурожая» (26 ноября 1891), «Письма о голоде» (1892), «Среди нуждающихся «О голоде» (1892), «Голод или не голод» (1898) Л. Н. Толстого, «Жену» (1893) А. П. Чехова, «Голодных» (1900) А. М. Горького, «Голодный год. Наблюдения и заметки из дневника» (1893-1907) В. Г. Короленко, «Царь-голод» (1908) Л. Н. Андреева и др.

В татарской литературе тема нищеты и связанной с ней голода актуализируется в начале ХХ столетия. Голод 1897 г. в Поволжье отражается в романе «Телнче кызы» («Нищенка», 1901-1908) Г. Исхаки. «Чутье настоящей минуты» (Н. Добролюбов) привело к тому, что в голодный 1906 г. Г. Исхаки на страницах газеты «Та йолдызы» («Утренняя звезда») публикует статью «Ачлык башланды» («Начался

¹ Положение дел в связи с отсутствием продовольственной безопасности в мире – 2014. Улучшение благоприятной среды для продовольственной безопасности и питания. Рим: ФАО, МФРСХ и ВПП, 2014.

голод»), в которой говорит о том, что крестьяне-хлеборобы, кормившие не только Россию, но и Европу, начали голодать.

Эта тема является одной из ведущих в творчестве М. Гафури: в
его рассказах и повестях «Фкыйрьлек берл ткн тереклек» («Жизнь,
прошедшая в нищете», 1904), «Ачлык ел, яки Сатлык кыз» («Голодный
год, или Проданная девушка», 1906), «Ярлылар, яки йдш хатын»
(«Бедняки», написан в 1907, издан отдельной книгой в 1909), в
поэтических произведениях «Богач и работник» (1908), «Жалею» (1909),
«Нищий ребенок» (1909), «Бедняк» (1910), «Я там, где стонут бедняки»
(1912), «Плач!» (1915), «Хлеба!» (1917) и др. «Голодная» тематика
высвечивается в статье «Ачларга ярдм эшлре» («Помощь

голодающим», 1907) Г. Камала, в пьесе «Ачлык кушты» («Голод заставил», 1908; пост. в 1911) Я. Вали, в романе «Сабиржан агай» (1910) К. Бикколова, в стихотворениях «Кзге иллр» («Осенние ветры», 1911) Г. Тукая и др.

Особенно актуальной тема голода становится в голодные 1921-
1923 гг. – в связи с неимоверными масштабами и последствиями
обрушившегося на страну бедствия. Целая галерея русских писателей
обратились к этой теме. Среди наиболее видных произведений о голоде
этих лет необходимо выделить рассказ «Голодающие» (1923) С. П.
Подъячева, воспоминания и размышления о России «Тем же морем…»
(1922), роман «Сивцев Вражек» (1928), мемуарную книгу «Времена»
(1955) М. А. Осоргина, автобиографический роман «Долгий путь» (1963)
П. А. Сорокина, рассказы «6.000 фунт» (1921), «Рассказ о

командированном» (1922), «Дело №11» (1922-1924), «Повесть о муках голода и любви» (1922), роман-дневник «Голод» (1922) С. А. Семнова, роман «Голый год» (1921), повести и рассказы «Рязань-яблоко» (1922), «Повесть о чрном хлебе» (1923), «Чрный хлеб» (1923), «Машины и волки» (1923-1924), «Поокский рассказ» (1927) Б. А. Пильняка, рассказ «Соль» (1923) И. Э. Бабеля, рассказы «Полая Арапия» (1921) и «Лога» (1922) Вс. В. Иванова и многих других. Особенно остро тема голода отразилась в творчестве А. С. Неверова в рассказах «Хлеб наш насущный» (1920), «Далекий путь» (1921), «За хлебом» (1921), «Обыкновенное» (1922), «О продналоге. Сказка для взрослых» (1922), «Ужасы голода» (1922), «Великий поход» (1922), пьесе «Голод» (1921), цикле из четырех миниатюр «Страдание» (1922), драматической сценке в одной картине «А там, в Поволжье…» (1922), в повести «Ташкент – город хлебный» (1923).

В русскую поэзию она полноправно вошла со «Стихами о голоде» (1922) В. Я. Брюсова, стихотворениями «Голод» из цикла «Усобица» (1923) М. А. Волошина, «Голод» (1921) В. В. Хлебникова, « На пороге белом рая…» (1921), «Земной отрадой сердца не томи…»

(1921), «Не с теми я, кто бросил землю...» (1922) А. А. Ахматовой, «Голод» (1922) Б. Л. Пастернака, «Две руки, легко опущенные...» (1920) и лирический цикл «Разлука» (1921) М. И. Цветаевой, «Всем Титам и Власам РСФСР» (1920), «Два не совсем обычных случая» (1921) В. В. Маяковского и др.

В татарской прозе и поэзии 1920-х гг. к теме голода активно обращались X. Такташ в стихотворении «Ачлык патша» («Царь-голод», 1920) и поэме «Кулэгэлэр» («Тени», 1922); С. Сунчелей в стихотворении «Ач кеше» («Голодный человек», 1920); М. Гафури в поэме «Кеше ашаучылар» («Людоеды», 1922) и стихотворениях «Ач» («Голодный», 1921), «Сулган геллэр» («Увядшие цветы», 1921), «Соцгы минутта» («В последнюю минуту», 1921), «Жылыйлар» («Плачут», 1922), «Сунделэр» («Погасли», 1922), «Алтын тэре, бэрхет палас» («Золотой крecт, бархатный ковeр», 1922), составивших сборник «Ачлык тырнагында» («В когтях голода», 1923 и 1928); Ф. Амирхан в дневниковых записях (1921); К. Амири в стихотворениях «Ачлар» («Голодные», 1921), «Ачлар жыры» («Песня голодных», 1922), «Ярдэм! Ярдэм!» («Помощь! Помощь!», 1922) и в поэмах «Ачлык кеннэрендэ» («В дни голода, 5 октября 1921)», «Сулган чэчэк» («Увядший цветок», 25 октября 1921); Н. Исанбет в стихотворении «Ач улэ туганым...» («Родные умирают от голода», 1921), в трагедии «Ачлык патша» («Царь-голод», 1921); Т. Ченекай в стихотворениях «Ач улем» («Голодная смерть», 1921), «Телэнче жыры» («Песня нищих», 1921); 3. Баширова в стихотворениях «Курэм» («Вижу», 1921), «Кезге жиллэр...» («Осенние ветры...», 1921), «Ярдэмгэ!» («На помощь!», 1921); Г. Ибрагимов в повести «Адэмнэр» («Люди», 1923); Г. Гафуров-Чыгтай в воспоминаниях «Галинец алтмыш еллык истэлеге. 1875-1935» («Воспоминания Гали за шестьдесят лет», ) и в драме «Ачлык корбаннары» («Жертвы голода, 1926»); Гальгаф в рассказе «Манёврдан соц» (1927); К. Нажми «Тукран даласы» («Степь дятла», 1929); Г. Улюмбек в рассказе «Ачлык кулэгэсендэ» («В тени голода, 1930»); Г. Хамитов рассказе «Яца жиргэ» («На новую землю», 1931); И. Гази (1907-1971) в романе «Икмэк, винтовка Ьэм мэхэббэт» («Хлеб, винтовка и любовь», 1962) и др.

Даже простое перечисление написанного даёт возможность понять, сколь важной тема голода оказалась для документальной и художественной прозы, в стихотворном и поэмном творчестве, в драматургии. Причём применимо к художественным произведениям - и в содержательном, и в формальном смыслах. В них, при всей их художественности, содержится много документальных свидетельств трагедии; в полной мере высвечивается её общегуманистический масштаб - с анализом духовных изменений, ломки личности. При этом

важно увидеть, как вс это отразилось на динамике стилистики, поэтики произведений, тесно переплетнных с содержательным аспектом.

Научная новизна.

Подробного системного исследования темы голода в

отечественном литературоведении до сих пор не было. Между тем, анализ проблемы голода в произведениях татарских писателей, интересующих нас с точки зрения обозначенной в заглавии нашей работы темы, осознание ими общегуманистического и эстетического смысла проблемы, глубокое проникновение в не именно с этих позиций, дат много нового в е осознании. Научная новизна нашего исследования состоит в разностороннем освещении обозначенных проблем в татарской литературе 1920-х гг.

Нами обстоятельно проанализированы большинство трудов литературоведов, обратившихся в разные эпохи (от 20 годов ХХ столетия до наших дней) к изучению уникальных произведений Г. Ибрагимова и М. Гафури. Сопоставительный анализ повести и поэмы изучаемых авторов в хронологической последовательности позволил почувствовать колорит времени написания литературоведческих исследований: от вульгарного социологизма, через прокрустово ложе социалистического реализма и натурализма к объективным характеристикам произведений в трудах учных конца ХХ – начала ХХI вв.

Научная новизна нашего исследования заключается в

разностороннем и многоаспектном анализе самых ярких произведений о голоде классиков татарской литературы Г. Ибрагимова и М. Гафури. Принцип типизации не только социальной действительности, но и литературных персонажей в образной форме не использовался нашими предшественниками.

Степень разработанности темы.

Голод как социально-историческое явление исследуется в целом ряде исторических трудов². Много места в историографии занимают работы, анализирующие причины и последствия голода в Поволжье (Татарстане, Самарской области), на Урале – в краях, подвергшихся наиболее сильному удару общенародной беды³.

² Карр Э. Х. Русская революция от Ленина до Сталина: 1917-1929. М., 1990; Конквест Р.
Террор голодом (1989 г.) / Пер. с англ. И. Л. Бунича // Бунич И. Л. Золото партии. СПб.,
1994; Геллер М. Я., Некрич А. М. Утопия у власти. М., 2000; Шайдуллин Р. В. Крестьянские
хозяйства Татарстана: проблемы и пути их развития в 1920-1928 гг. Казань, 2000; Поляков
В. А. Голод в Поволжье, 1919-1925 гг.: происхождение, особенности, последствия.
Волгоград. 2007; Федотова А. Ю., Федорова Н.А. Помощь голодающему населению ТАССР
советскими и иностранными организациями в 1921-1923 гг. Казань, 2013; др.

³ Белокопытов В.И. Борьба с голодом и его последствиями в Татарии (1921-1923 гг.):
Автореф. дис. … канд. ист. наук. Казань, 1979; Кристкалн А. М. Голод 1921 г. в Поволжье:

Данная тема стала и объектом усиленного внимания как русских, так и татарских писателей. Первые свидетельства тому находим в письмах и публицистических статьях писателей⁴. Научно-литературные сборники, изданные в 1920-е гг. в помощь голодающим, также внесли свою лепту в освещение темы голода как литературоведческой проблемы⁵. Во многих литературоведческих работах о творчестве писателей тех лет их произведения рассматриваются в разрезе жизни Советской России первых лет е становления, пришедшихся на годы новой экономической политики⁶.

Однако, несмотря на достаточно богатую библиографию о голоде, системного исследования с точки зрения его влияния на проблематику и поэтику художественных произведений ни в одной из названных нами работ представлено не было. Это, конечно же, обусловлено и социальной глобальностью проблемы, е широтой, сложностью, без исследования чего говорить о литературоведческом аспекте проблемы не представляется возможным. Далее следует

опыт современного изучения проблемы: автореф. ... дис. канд. ист. наук. М., 1997; Каракулов Д.В. Голод 1921-1922 гг. на Урале: дис. … канд. ист. наук. Екатеринбург, 2000; Помогалова О.И. Помощь иностранных благотворительных организаций голодающим Саратовского Поволжья (1921-1923 гг.): дис. … канд. ист. наук. Саратов, 2013; Бондаренко Т.Ю. Вклад Миссии Фритьофа Нансена в борьбу с голодом и в восстановление сельского хозяйства Саратовской губернии в 1920-е годы: дис. … канд. ист. наук. Тамбов, 2016.

⁴ Горький М. Публицистические статьи. 1951; Его же. Собр. соч., В 30 т-х. Т. 29. Письма,
телеграммы, надписи. 1907-1926. М., 1955; Неверов А. Из архива писателя. Исследования.
Воспоминания. / Ред.-сост. В.П. Скобелев и Н.И. Страхов/. Куйбышев, 1972; Пильняк Б.А.
Мне выпала горькая слава… Письма 1915-1937. М., 2002; Платонов А.П. Равенство в
страдании // Платонов А.П. Фабрика литературы: Литературная критика, публицистика. М.,
2011.

⁵ Голод: Сборник / Д. Бедный, А. Сергеев, С. Обрадович, Л. Сосновский. Иркутск, 1921; Бич
народа. Литературно-научный иллюстративный сборник под ред. Исхака Казакова. Очерки
страшной действительности. Казань, 1922; дби ярдм ммугасе (Сборник литературной
помощи). Казань, 1922; Беспризорные. Иллюстрированный лит.-худ. сборник. Ред. И.С.
Рабинович. Ленинград: Прибой, 1926; Беспризорные. Сборник рассказов. М., 1926;
Беспризорник. Однодневный журнал Деткомиссии при ЦИК РТ. Казань, 1929 и др.

⁶ Львов-Рогачевский В. Новейшая русская литература. Пятое изд. переработанное автором.
М., 1926; Воронский А. Литературные типы. Второе издание дополненное. М., 1927;
Якубовский Г.В. Культурная революция и литература. М., 1928; История татарской
советской литературы. М., 1965; Бузник В.В. Тема революции и гражданской войны.
Рождение новой прозы: новые темы, конфликты, герои. Формирование социально-
психологического романа нового типа // История русского советского романа. Кн.1. М.-Л.,
1965; Советские писатели. Автобиографии. Т. IV. М., 1972; Грознова Н.А. Повесть 20-х
годов // Русская советская повесть 20-30 –х годов. Л., 1976; Палиевский П.В. Литература и
теория. М., 1979; Овчаренко А. От Горького до Шукшина. М., 1982; Папкова Е.А. Книга
Всеволода Иванова «Тайное тайных»: на перекрестке советской идеологии и национальной
традиции. М., 2012; Галимджан Ибрагимов: документы и факты. Казань, 2012; Поликовская
Л.В. Жизнь Михаила Осоргина, или строительство собственного храма. СПб., 2014.

полновесный анализ художественных произведений, на первом этапе – наиболее видных творений отечественной художественной словесности, в которых проблема голода получила наиболее яркое эстетическое воплощение и духовно-нравственное решение. Таковыми для нас являются, в силу их высокой художественности в решении ключевой в них проблемы голода, повесть «Люди» Галимджана Ибрагимова и поэма «Людоеды» Мажита Гафури, выявление своеобразия которых в то же время невозможно без обзора хотя бы наиболее видных произведний отечественной художественной литературы о голоде.

О названных произведениях Г. Ибрагимова и М. Гафури современные критики писали. Одним из первых на повесть Г. Ибрагимова «Люди» откликнулись Г. Тулумбайский, Г. Нигмати, Ш. Усманов, Н. Исанбет. Они, в свете господствующей советской идеологии, вульгарного социологизма дружно обвинили Г. Ибрагимова в натурализме, отсутствии описания помощи, организованной правительством, в непонимании политики советской власти и ошибочном воплощении темы в произведении. Н. Исанбет, писавший в то время под псевдонимом Мэргэн, назвал Г. Ибрагимова «мелкобуржуазным писателем», что по тем временам было страшным ярлыком. Первый положительный отзыв о повести дал Г. Губайдуллин. В целом же, произведение оказалось вне достойного его литературоведческого внимания.

После многолетнего периода замалчивания произведения, в 1950-60 гг. к творчеству прозаика обращаются Г. Халит, Х. Усманов, М. Хасанов. В основе анализа этих литературоведов-критиков также ощущается желание подогнать его под жестко ограниченные рамки соцреализма.

Иные взгляды и оценки появляются лишь с крушением социалистической действительности – в 1990-е гг. Особого внимания заслуживают раздумья о произведении Р. Зайдуллы. Основную художественную задачу автора он увидел в правдивом воспроизведении действительности. В выводах Ф. Мусина также акцентируется внимание на широте и глубине охвата Г. Ибрагимовым жизни, что позволяет в его повести достойно осветить историю того времени. В статьях Ф. Баширова, опубликованных на страницах периодических изданий и в сборниках научных конференций, повесть оценивается как «страшное», «трагическое» произведение.

К художественным аспектам произведения одним из первых обратился Ф. Бурнаш, отметив в повести наличие сильных романтических и символических образов. Позднее к вышесказанному присоединился Ф. Галимуллин, оценивая описанное Г. Ибрагимовым как «смелость, героизм», выделив использование писателем красок романтизма, вызывающих чувство брезгливости. Вопрос «Кто виноват?», по мнению

А. Сахапова, собирает в один узел совершенные преступления и все нити литературного сюжета.

Сборник «В когтях голода», где была опубликована поэма «Людоеды», и стихотворения на голодную тематику М. Гафури также не были обделены вниманием литературоведов и критиков. О них писали Р. Башкуров, Ф. Ибрагимова, З. Рамеев и др. В ряде работ того периода, как и в случае с «Людьми» Г. Ибрагимова, ученые чаще всего отмечали натуралистические картины голода в Поволжье, как негативные проявления в развитии поэзии М. Гафури. Предметом наблюдений в кандидатской диссертации З. Г. Саляховой оказывается натурализм, его различные аспекты. Поэма М. Гафури «Людоеды», наряду с повестью Г. Ибрагимова «Люди», оценивается как произведение, в котором используется биологический вид натурализма, наполненный глубоким психологизмом.

Среди работ о произведениях М. Гафури необходимо выделить статьи Ф. И. Габидуллиной и Р. А. Мингазовой, Ф. Х. Миннуллиной, И. К. Фазлетдинова. В центре их исследований – проблемно-тематическое и образное своеобразие поэзии автора на «голодную» тематику.

Несмотря на ряд серьзных работ об интересующих нас произведениях, ключевая в них проблема голода с точки зрения е художественной постановки, воплощения и решения, на наш взгляд, не оказалась в должной мере освещнной.

Цель диссертации: на материале анализа художественного функционирования проблемы голода в произведениях Г. Ибрагимова и М. Гафури дать целостный подход к этой проблеме как к категории общегуманистической, эстетической, морально-нравственной – с опорой на широкую социально-историческую базу, архивные источники, сравнительно-сопоставительный анализ наиболее видных произведений татарской литературы, объединнных темой голода.

Исследовательские задачи:

1. изучить и систематизировать источники историко-литературного и литературоведческого характера, посвящнные проблеме голода и анализу художественных произведений данной тематики;

2. осветить проблему голода как одну из глобальных историко-социальных проблем человечества;

3. установить актуальность и сущность проблемы голода как одной из важных тем художественной литературы;

4. провести обзорный анализ наиболее заметных художественных произведений зарубежной, русской и татарской литератур с главенствующей в них темой голода;

5) детально рассмотреть функционирование проблемы
голода в произведениях Г. Ибрагимова и М. Гафури как наиболее видных

в татарской литературе – на уровне различных художественных уровней: идейно-тематическом, мотивно-образном, персонажном, стилистическом и языковом.

Объектом исследования являются произведения классиков татарской художественной литературы о голоде (в первую очередь – повесть «Люди» Г. Ибрагимова и поэма «Людоеды» М. Гафури), имевшем наиболее тяжлые последствия для нашего народа и получившем одно из наиболее ярких художественно-эстетических воплощений в указанных произведениях.

Предмет исследования прежде всего составляют структурно-содержательные компоненты этих произведений – а именно: их проблематика, пути е раскрытия в сюжетно-композиционных ходах, мотивно-образный строй, система персонажей и изобразительно-выразительные примы и средства.

Материалом исследования являются произведения целого ряда татарских писателей, среди которых главное место отводится повести «Люди» Г. Ибрагимова и поэме «Людоеды» М. Гафури.

Источниковую базу исследования составили опубликованные и
неопубликованные (рукописные и архивные) документы из фондов
Национального архива Республики Татарстан (НА РТ), Центрального
государственного архива историко-политической документации

Республики Татарстан (ЦГА ИПД РТ); периодическая печать 1920-х гг. и
редкие книги из фондов Отдела рукописей и редких книг Научной
библиотеки им. Н.И. Лобачевского Казанского (Приволжского)

федерального университета (ОРРК НБЛ К(П)ФУ), Центральной научной библиотеки Федерального исследовательского центра «Казанский научный центр Российской академии наук» (ЦНБ ФИЦ КазНЦ РАН), Национальной библиотеки Республики Татарстан (НБ РТ).

Методологическую и теоретическую основу исследования

составили работы: 1) о голоде как социально-исторической проблеме: В. И. Белокопытова, М. Я. Геллер и А. М. Некрича, Д. В.Каракулова, Э. Х. Карра, И. Р. Конквеста, А. М. Кристкална, В. А. Полякова, Р. В. Шайдуллина, А. Ю. Федотовой, Н. А. Федоровой; 2) о голоде как проблеме художественной литературы: В. В. Бузник, В. В. Воровского, А.К. Воронского, Е. А. Краснощековой, Е. А. Папковой, Л. В. Поликовской, Г. В. Якубовского и др.; 3) об интерпретации проблемы голода в творчестве Г. Ибрагимова и М. Гафури: Г. А. Ахунова, Ф. К. Баширова, Р. Ш. Башкурова, Ф. З. Бурнаша, Ф. Г. Галимуллина, В.Х. Ганиева, Л. Р. Гарапшиной, Г. С. Губайдуллина, Р. К. Зайдуллы, Ф.И. Ибрагимовой, Н. Исанбета, Ф.М. Мусина, Г.А. Нигмати, И. З. Нуруллина, Г. З. Рамазанова, З. З. Рамиева, З. Г. Саляховой, А. Ж. Сахапова, Г.

Тулумбайского, П. Г. Тычины, Х. Г. Усманова, Ш. Х. Усманова, Г. М. Халитова, Р. Ф. Харрасовой, М. Х. Хасанова, А. И. Чанышева и др.

Методы исследования.

В процессе выполнения диссертационного исследования широко использовались историко-литературный, биографический, системно-структурный, сравнительно-сопоставительный, герменевтический метод и метод компаративистики.

Положения, выносимые на защиту:

1. Голод – одна из самых актуальных глобальных проблем человечества на современном этапе его развития и требует самой серьзной и глубокой постановки и решения в комплексе различных наук. Голод 1921-23 г. является важной литературоведческой проблемой, поскольку тема голода находится в числе ключевых тем художественной литературы, особенно на тех этапах е истории, которые совпадают с периодами, когда голод оборачивается бедствием общенародного масштаба.

2. Достойное в контексте всей отечественной литературы решение тема голода нашла в произведениях татарских литераторов, особенно 1920-х годов. Среди них по своим эстетическим качествам выделяются повести Г. Ибрагимова «Люди» и поэма М. Гафури «Людоеды». Отталкиваясь от литературных традиций своих предшественников, они раскрыли тему голода как трагедию поистине глобального масштаба, найдя для этого органичные художественные ходы и решения.

3. Тема голода в художественной литературе осознатся и решается не только как проблема социально-историческая, но более всего как нравственная, морально-этическая, связана с рассмотрением е в контексте духовно-личностных основ человека.

4. Как категория содержательная, в практике художественной литератуфры тема голода неразрывно связана с формальной стороной структуры произведения – с поэтикой, стилем, языком, формирует его своеобразие.

Теоретическая и практическая значимость исследования.

Проведнная работа по комплексному изучению проблемы голода как глобальной с точки зрения социально-исторической, литературоведческой и духовной точек зрения способствует е глубокому осознанию. Осмысливаемое нами в качестве первого шага в деле е комплексного изучения, исследование вносит существенный вклад в дело рассмотрения данной проблемы и может стать базой для е дальнейшей разработки в современном литературоведении.

Практическая значимость диссертации заключается в

возможности широкого применения е материалов в научно-

образовательной деятельности. Они могут быть использованы в вузовских курсах по татарской литературе первой половины ХХ столетия, на спецкурсах, спецсеминарах и в других формах и видах учебной деятельности.

Обоснованность и достоверность научных результатов

обусловлена широким привлечением литературоведческих трудов,
архивных источников, статистических данных и материалов

делопроизводства; использованием совокупности научных принципов и методов, соответствующих цели и задачам исследования; изложением основных положений диссертации на научных конференциях, в профессиональных периодических изданиях, в том числе рецензируемых Высшей аттестационной комиссии Министерства образования и науки Российской Федерации.

Апробация и внедрение результатов исследования.

Основные положения диссертации апробированы на

Международных научно-практических конференциях в городах

Набережные Челны, Красноярск, Казань, Чебоксары, Уфа. Содержание диссертационного исследования нашло отражение в 19 публикациях, в том числе 9 из них в изданиях, рекомендованных ВАК МОиН РФ.

Структура диссертационной работы обусловлена е целью и задачами. Она состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованных источников и литературы.

Голод как глобальная проблема человечества. Голод 1920-х гг. в истории России и Татарстана

Среди глобальных проблем человечества, дающих возможность уберечь цивилизацию от гибели и дальнейшего развития, выделяются демографическое развитие (демографический взрыв в развивающихся странах и демографический кризис в развитых) и возможный голод1. Голод имеет глубокие социально-исторические корни, без общего обзора которых представить масштаб проблемы в полном объме будет невозможно.

Хроническое недоедание и голод и в наше время стали обыденными явлениями, общеизвестными проблемами в странах с низким уровнем развития и во многих развивающихся странах. При этом необходимо отметить, что продовольственный вопрос выражает не только интересы частных лиц или социальных групп, не только отдельных стран и их правительств, а мирового сообщества в целом.

По данным ФАО2 в 2000-2002 гг. в мире насчитывалось около 850 миллионов голодающих, а в 2010 г. количество людей, страдающих от хронического голода, достигло 925 миллионов. Положение планеты отражено в словах генерального директора Жак Диуфа, произнеснных им в 2010 г., на официальном сайте ФАО. Он отметил, что около одного миллиарда человек в мире постоянно страдают от хронического голода. Трагедийность ситуации усиливает то, что каждые 6 секунд на планете от голода умирает ребенок. Он считает это позором цивилизованного общества, неприемлемым для ХХI столетия.

Из всего числа голодающих большой процент выпадает на Азиатско-Тихоокеанский регион. В 2010 г. в первую пятерку стран в мире с наибольшей долей людей, живущих в условиях крайней нищеты, входят: Индия, Китай, Нигерия, Бангладеш и Демократическая Республика Конго. «В 2010 году в этих пяти странах проживало почти две трети людей, живущих в условиях крайней нищеты»1.

Голод, ставящий человечество на грань выживания, является серьезной проблемой не только развивающихся стран, но и экономически развитых. Официальные данные мировой статистики, к глубочайшему сожалению, подчеркивают актуальность проблемы недоедания и голода в мировом масштабе, и на сегодняшний день борьба с хроническим недоеданием является первоочередной задачей ФАО.

В 2016 году по статистике Глобальной системы информации и раннего предупреждения (GIEWS) межправительственной организации ФАО отмечается 36 стран, нуждающихся во внешней продовольственной помощи. Из них 28 стран Африки, 7 стран Азии и 1 страна Северной Америки, Европы и Океании, в которых улучшения не наблюдаются, отмечается лишь неизменность или же ухудшение положения.

С точки зрения обозначенной нами в заглавии диссертации темы первостепенным для нас в русле исследования голода как глобальной проблемы человечества представляется вопрос рассмотрения темы голода в отечественной литературе, истории и особенно в один из самых смертоносных периодов в истории России – 1920-е годы.

Одно из первых упоминаний массового голода в стране отмечено в 1024 г. С XII по XVI вв. в среднем наблюдается около семи голодовок в столетие, а с XVII по XIX вв. их число удваивается. Один из самых гибельных «голодных» периодов пришелся на 1891 г., когда голод охватил 29 губерний. В 1897-98 гг. голод охватил центральные и юго-восточные губернии, в 1901 г. пострадали от голода 17 губерний. Но ни один из предыдущих «голодных» этапов в истории России не может сравниться с массовым голодом в Поволжье 1921-1922 гг.

Зерновой запас страны был истощн из-за сокращения объма сельскохозяйственных работ вследствие Гражданской войны; изъятием зерна и продовольствия (продовольственная разврстка); засухой 1921 г., во время которой погибло 22 % посевов, и урожайность составила 43 % от уровня 1913 г., а в ряде регионов сборы зерна едва превысили количество затраченных семян. Именно отсталость сельского хозяйства, последствия гражданской войны, продовольственная разврстка стали главными причинами голода, к малозначительным относится суровость погоды, исчезновение помещичьих и крупных крестьянских хозяйств1.

На завышенные объмы продразврстки, породившие голодное бедствие указал и Д. В. Каракулов2. Проводимая большевиками продразврстка привела к лишению части посевных семян, продуктов питания и к сокращению посевных площадей, сборов зерна. Мобилизации и перераспределению зерна из более благополучных районов препятствовало исчезновению легального рынка хлеба, ставшее следствием разрушения товарно-денежных отношений и транспортной системы государства. Стечения негативных факторов на локальных территориях страны, а именно Поволжья и Южного Урала, начиная с осени 1921 г. по весну 1922 г. (хотя в отдельных регионах случаи повального голода были зафиксированы с осени 1920 г. и вплоть до 1923 г.) привели к небывалому в стране голоду. От такого социального бедствия пострадали не менее 40 миллионов (по официальным советским данным – 28 миллионов) из 90 миллионного населения 35 губерний: Поволжье, Южная Украина, Крым, Башкирия, Казахстан, частично Приуралье и Западная Сибирь. Общее количество погибших достигло 5 миллионов человек1.

Главным фактором свирепствующего голода, по мнению американского историка и писателя Р. Конквеста2, стала бездарность руководства страны, изымавшем продовольствие у хлеборобов. Поскольку у крестьян отбирали выращенный ими урожай и отправляли его в города, чтобы поддержать рабочий класс, то у производителей хлеба не осталось никаких стимулов к выращиванию его. Ошибка власть предержащих, стремящихся реквизицией урожая у крестьян спасти рабочих, привела и тех и других к страшным человеческим потерям.

Изучая происхождение, особенности и последствия повального голода в Поволжье, В. А. Поляков приходит к выводу, что мероприятия советской власти в борьбе с голодом были малоэффективными и причины заключались не только в неумении организовать государственную помощь людям, но и допуске к распределению продовольствия нечистых на руку чиновников3.

Обращение исследователей к теме голода и изучения причин его возникновения приводит к новым фактам, интересным рассуждениям. Так, например, Ш. Н. Мулаянов4 виной возникновения повального голода считает не тольку политику большевиков и суровый климат, но и человеческий фактор, к которому относит «крестьянский менталитет», выражавшийся в нежеланье сытых помогать голодающим односельчанам, и сказавшийся на неспособности большинства населения покинуть охваченный голодом регион, но и самогоноварение, принявшее массовый характер в русских деревнях. Впечатляют цифровые данные, что на производство хмельного напитка сельчане перегоняли более 150 миллионов пудов хлеба в год. Этого хлеба хватило бы, чтобы прокормить около пяти миллионов человек за тот же период. Таким образом, именно столько жизней было бы спасено при правильной постановке жизни в стране.

Вопрос о причинах голода и о способах преодоления его волнует многих и особенно, когда снова и снова обрушиваются на народ страшные голодные годы. Член ЦК РКП (б) Е. Ярославский ищет ответ на данный вопрос в своей агитационно-пропагандистской брошюре1, делает попытку выяснения причин появления голода именно в хлебородных поволжских губерниях на страницах газеты «Правда»2. Автор приходит к мысли, что одной из причин так часто происходящих голодовок является отсутствие заботы государства о крестьянском хозяйстве.

Правительством были допущены существенные и неисправимые ошибки в процессе осуществления продовольственной работы, о чм говорится в докладе вождя пролетариата В. И. Ленина «О политической действительности Ц.К.», опубликованном в стенографическом отчете Х съезда РКП (б) (1921). В свом выступлении он честно признал, что жуткий кризис в стране, приведший к голодной смерти миллионы людей, был вызван отсутствием опыта и знаний руководства огромным государством у тех, кто стоял у руля его. В первую очередь, это относилось к нему и его соратникам по партии, которые привели хлеборобную страну к голоду.

Тема голода как предмет интерпретации и дискуссий: повесть Г. Ибрагимова «Люди»

Повесть Г. Ибрагимова «Адмнр» («Люди») публикуется в 1923 г. в «Татгосиздате» г. Казани, после чего была переведена на русский язык женой писателя Мухамедовой Гульсум (Эммагульсум) Давыдовной1, но осталась не опубликованной2.

Повесть вызвала широкий отклик в литературно-критической и литературоведческой среде. Одним из первых на повесть откликнулся критик Г. Тулумбайский. Оценивая особые успехи своего коллеги по перу Г. Ибрагимова, на страницах газеты «Татарстан» (1924 г., 9 января) он был вынужден писать о произведении с точки зрения господствующей идеологии своего времени. Он отметил, что произведение Г. Ибрагимова – это лишь его личное видение проблемы. Желая угодить власть предержащим, Тулумбайский упрекает своего собрата по перу в том, что вне его поля зрения осталась работа руководства республики по борьбе с голодом, а также не описана иностранная помощь голодающим.

Критики, в полном соответствии с идеологией той поры, ищут в повести «Люди» помощь, оказанную правительством голодающему населению. Г. Нигмати в газете «Эшче» («Рабочий», 1924 г., 2 февраля), высказывает автору ряд замечаний по содержанию повести, главные из которых – это е излишняя и грубая натуралистичность. Если люди с голоду едят собак, кошек, доходят до того, что едят себе подобных и даже своих детей, почему автор не показал, каким образом советская власть помогала голодающему населению? Он должен был описать эту помощь, но почему-то не сделал этого.

Помощь советской власти голодающим не дат покоя и к этому вопросу Г. Нигмати возвращается и в 1925 г.1 Рассуждая о реализме и романтизме в татарской литературе, критик самым большим недостатком произведения считает отсутствие описания этой помощи. При чтении повести у читателя возникает ощущение, что советская власть ничего не делала, кроме отправки в сла милиционеров для ареста людоедов, никакой иной помощи не оказывала. Исходя из такого посыла, Нигмати приходит к выводу, что повесть «Люди» является самым идейно ущербным и слабым произведением Ибрагимова.

Анализируя послереволюционные произведения Г. Ибрагимова (речь идет, прежде всего, о романе «Наши дни», повестях «Красные цветы» и «Люди») Г. Нигмати отмечает, что в них жизнь показана без прикрас, обнажнная донага в своих реалиях. У писателя-деревенщика чувствуется незнание нового села, советской деревни. Явным примером вышесказанного, по мнению Г. Нигмати, является повесть «Люди», в которой картины голода 1921 года нарисованы настолько достоверно, что вызывают невольный ужас у читателя. Здесь и излишне натуралистические зарисовки людоедства, и описания нашествия голодных крестьян в город, и даже подаваемый в городских ресторанах суп из человечьего мяса.

Позже, в 1928 г., Нигмати меняет сво мнение об этом произведении, называет его классическим и пишет, что повесть, хоть и глубоко пессимистична по своему содержанию, вс же в ней отображн огромный вред, нанеснный стране голодом в 1921 году, поскольку бедствие унесло множество молодых жизней, которые могли принести пользу своему отечеству.

В статье Ш. Усманова («Безне юл» («Наш путь»), 1924 г., № 3) делается попытка выяснения причин очередного и самого страшного голода, только автор их ищет не в самом государстве, а где-то «там», «на стороне». По его мнению, в голоде советского народа виноваты капиталистические государства, которые не оказали никакой заметной помощи голодающему населению молодой республики Советов, Поволжью. Если бы капиталисты помогли стране, миллионы жизней были бы спасены, но они не сделали этого. Писатель должен был зафиксировать масштаб бедствия и донести его до своих читателей, особенно грядущих поколений, как Советское государство жестоко наказывало людоедов и в то же время самоотверженно боролось за спасение голодающих, помогая им во всм. Вместо этого он смакует какие-то странные натуралистические картины, как люди, потеряв от голода рассудок, резали, как скот, и поедали своих детей, описывает это с ненужной детализацией. Ш. Усманов ищет в повести проделанную советским правительством работу в борьбе с голодом и приходит к выводу, что произведение не является образцом пролетарской литературы, так как не описывает эту самую работу. По мнению Ш. Усманова, Г. Ибрагимов должен был изобличить главных виновников голодного бедствия, а не создавать картину ужасов, вызывая у читателей лишь внутреннее содрогание. Ш. Усманов, по мнению Г. Халита, «вовремя заметил промах своего старшего товарища»1.

Повесть Г. Ибрагимова осуждалась из-за тех мест в е тексте, где критикуется советская система. Когда люди голодали, становились жертвами политики, в это время руководители партии праздновали дни рождения своих жн. В качестве примера указывается, как из-за дня рождения жены руководителя горздрава, многие чиновники забыли голодные беды страждущего населения, будучи приглашены на званый ужин в е честь. Ибрагимов с горечью описывает удивление этих же людей, обнаруживших наутро покончившего жизнь самоубийством Гарая. Они спорили, нормален ли этот человек, зарезавший на мясо своего ребнка, а затем накинувшего петлю на шею1. Во втором отредактированном варианте повести (1931) данные строки не были включены прозаиком.

Г. Нигмати на страницах газеты «Эшче» («Рабочий», 1924 г., 2 февраля) защищает власть имущих, которые отмечают день рождения именинницы, когда вокруг люди умирают от голода, съедают своих детей. Он считает эти критические выводы писателя обывательскими, мало того, он обвиняет его в единомыслии с буржуазией капиталистических стран, – страшное обвинение!

Ш. Усманов высказывается в том же духе еще жстче («Безне юл» («Наш путь»), 1924 г., № 3). Он прямо обвиняет Г. Ибрагимова в сотрудничестве с белогвардейцами, к которым безапеляционно относит Г. Исхаки и Ф. Туктарова, беспощадных врагов рабочих и крестьян.

Фрагменты повести, где критикуется местное общество, в котором вращался и сам Г. Ибрагимов, привлекают внимание Н. Исанбета, писавшего в это время под псевдонимом Мэргэн. На страницах газеты «Башкортостан» он пишет (1924 г., 16 января): «Г. Ибрагимов высказывает сво возмущение интеллигентными городскими врачами, проверяющими ясность разума человека, повесившегося от мук голода, он бросает им вызов». Воссозданное автором произведения бытие рабочих-крестьян и их психология дают возможность Н. Исанбету сделать вывод о том, что Г. Ибрагимов является «вак буржуа дибе» («мелкобуржуазным писателем»). Вместе с этим он подчеркивает и значительность произведения: «…это произведение без каких-либо сомнений достойно большой похвалы в нашей бедной прессе: и с исторической, и с художественной стороны».

Автор повести посредством ярких художественных образов страдальцев-крестьян таких, как Минлебай, Гарай, Марьям, изображает, общую картину жизни или, точнее, существования, попытки выживания людей.

Художественный принцип типизации в идейном содержании повести Г. Ибрагимова «Люди»

В изображении деревни в повести «Люди» Г. Ибрагимов использует принципы изображения, реализованные Н. В. Гоголем в комедии «Ревизор». Художественное пространство, город, «целостность и округленность» которого «сочетались с его полной однородностью с теми обширными пространствами, которые лежали за «городской чертой», является «сборным», предельно обобщенной единицей обобщения1.

Ибрагимовская деревня являет собою иной вариант «сборности», с целевыми установками и задачами, абсолютно противопоставленными гоголевским. Татарский писатель, в отличие от Гоголя, не стремится произвести комический эффект. Его цель – максимально обобщнное изображение душераздирающих сцен постепенной утраты людьми человеческого облика, вызванных чудовищным и длительным голодом, когда родители режут и съедают своих детей. Потряснное сознание художника воспринимает происходящее, как дурной сон, и он через образы своих «героев», возможно, сам того не желая, силою обобщения, «набатом слов», обвиняет тех, кто довл народ до озверения.

Градация смысловых уровней повести заложена уже в е названии. Человек сохраняет сво личностное начало и право называться человеком в том случае, когда сохраняет свое человеческое достоинство в любой, даже очень тяжлой ситуации. Это высший уровень его бытования в современной ему жизни. В «Людях» глубоко символична встреча двух персонажей повести, Гарая и Намаджана у ошмтков недоеденного собакой трупа односельчанина, старого Галима. Поражает тупое равнодушие в столь неординарной, фантастической ситуации: «живой труп» Гарай никак не реагирует на присутствие знакомого возле трупа, который поедает пс.

Обессиленный, со впалыми щеками, со стянутыми от голода губами, своей внешностью напоминающий, скорее, покойника, нежели живого человека, Гарай, не поздоровавшись и не поприветствовав Намаджана, с удивлением смотрел то на него, то на кровавые куски трупа, раскиданные собакой по белому снегу: Гарай, нeужeли ты нe в состоянии узнать чeловeка?1 [с. 288].

В критических ситуациях каждый человек ведт себя неодинаково: человек с достоинством сохраняет основные, характерные для нашего народа чувства – милосердие, сострадание. И это тоже определенный уровень. У

Ибрагимова голод довл людей до того, что они с равнодушием взирают на смерть ближнего: родителей, детей, мужа, жены. У них не осталось ни слз, чтобы оплакать родственников, ни жалости к оставшимся. Таким образом, происходит деградация, ломка человеческого сознания, меняется его психологический образ. В повести у Гарая с голоду умерла жена, и писатель мастерски показывает, как жестоко ломает голод нравственные устои человека: Сошлись они по любви. И на самом дeлe, прожили жизнь в любви и согласии. Жeна родила eму здоровых и крeпких, как наливноe яблоко, дeтeй. И жизнь строили вмeстe, совмeстным трудом. Только нeт тeпeрь ужe рядом Сатиры. И нe вeрнуть e никогда. Нeт той, которая бы поддержала мужа в тяжeлыe минуты… Но Гарай нe мог об этом думать. Жалкиe крохи eды, которыe он вчeра съeл, вновь запустили в eго сeрдцe машину, которая скрeблась изнутри когтями. Сто, нeт, тысяча этих когтeй, казалось, что-то выскрeбают, отнимают остатки сил из сeрдца и всeго eго тeла, сущeства. И смeрть Сатиры смeшалась со всeми этими ощущeниями [с. 303-304].

Каждый человек оценивается по его поведению по отношению к окружающим его людям, по тому, как он взаимодействует с себе подобными: Объяснeния в любви, никах-свадьба, подарки, гости, застольe, поздравлeния – всe это осталось в прошлом. Такиe вeщи давно были забыты [с. 311-312].

Другой уровень человеческого мироощущения – его умение ориентироваться в вечных темах, таких, как любовь и дружба, отцы и дети, жизнь и смерть. В случае их утраты притупляются ощущения, которые в обычной, нормальной жизни существуют сами собой. Голодные люди в повести Г. Ибрагимова настолько утратили грань между жизнью и смертью, что положили полуживого зятя Гарая в сарай вместе с покойниками.

Писатель через образную структуру повести показывает, сколь сложно сохранить человеческое начало, сво лицо перед вплотную стоящей перед ним смертью. Безысходность ситуации усугублялась тем, что люди утратили веру в светлое будущее. Оно им рисовалось в мрачных красках, поскольку им не на что было надеяться: все они, по Ибрагимову, были предоставлены сами себе, власти «кинули» свой народ. Каждый должен был выживать в одиночку. Общеизвестно, что человек без веры – это перекати поле, которое где и когда очутится, – никому не известно.

В повести массы деградирующих людей описана психологически очень глубоко. Здесь даже описания одежды, внешности людей чрезвычайно живописны, но с сугубо трагическим оттенком. Каждый такой штрих характеризует автора, как большого художника-аналитика, прекрасно понимающего современные ему катастрофические реалии, отразить которые он мог только лишь через художественные образы: Одeжда на всeх висeла отрeпьями, а лица давно ужe нe принимали добрыe или сeрдитыe выражeния, забыли, что такоe смeх или злость. Вмeсто этого на них застыло какоe-то грубоe бeсцвeтноe выражeниe [с. 304].

Особую боль вызывают описания голодающих детей: Дeти лeжали обeссилeнныe. Они старeли нe по мeсяцам, а по дням и по часам. Руки стали тонкими, как тростинки. Рeбра выпирали, словно щeпки. Шeи, толщиной с запястьe, стали нeкрасиво удлиняться... Дажe у Зайни, который никогда нe болeл, начали гнить дeсны, выпали всe зубы и волосы. У восьмилeтнeй красавицы Нафисы похудeло и стянулось круглоe личико. Малeнькиe косточки выпирали каждая по отдeльности, кожа обвисла, покрылась морщинами, и она выглядeла как малeнькая 70-лeтняя старушка. Сeйчас они дажe нe плачут, выпрашивая eду. Eсли eсть – поглощают eду, eсли нeт – продолжают лeжать в том жe обeссилeнном состоянии [с. 312].

Следует отметить, что изображнное Г. Ибрагимовым в повести «Люди» нельзя назвать плодом художественного вымысла. В докладе Предпомгола Казатинского участка Юго-Западной железной дороги Вознесенского о поездке в Поволжье с 5–ю вагонами хлеба, собранного у населения Казатинского участка, трудящихся махаринецкого и бродецкого сахарных заводов и 10-го лесозаготовительного района и распределнного среди голодающих Татреспублики Мамадышского уезда Кукморского района, читаем: «При объезде с тов. Топчишвили целого ряда деревень мы не видели ни одного ребенка физически нормального: бледные исхудалые лица, ввалившиеся глаза и щеки, тощие туловища, едва держащиеся на ногах. Смотреть на них без слез нельзя. Они тихо и безропотно умирают от голода. Часто трупы валяются на улицах не убранными, т.к. оставшиеся в живых не в силах рыть могилы. Дети, покинутые обезумевшими от горя родителями, голодные, распухшие и раздетые, бродят по селам и полям, оглашая все окружающее своими стонами и воплями. При виде этих картин одни теряют здоровый рассудок, иные в отчаянии бегут прочь от охваченных кошмаром голода мест»1. Описывая ужасы голода, увиденные в Татреспублике, в Казани, автор доклада говорит и о беспризорных детях, скученных на железнодорожных станциях и пристанях Казани: «На пристанях, жeлeзно-дорожных станциях и в Казани масса голодной дeтворы, нe имeющeй приюта, всe они тонкиe, как чeрви, кожа на их лицах морщиниста, животы раздуты, точно у паучат. Нeкоторыe из них настолько опухли, что обeзличeны: руки и ноги, словно подушки, лица налиты, и на них eдва видны глаза, отупeвшиe, бeссмыслeнныe, словом, дeти напоминают или обтянутый кожeй скeлeт или блeстящee, налившeeся с головы до ног, – бревно».

Творческие натуры, особенно писатели, всегда стремились отразить в своих произведениях через образы тех или иных персонажей реалии окружающей действительности. При этом, разумеется, в центре внимания всегда был человек, который, по Горькому, звучит гордо. В русле традиций русской классической и европейской литератур шл и Г. Ибрагимов, который в своей жуткой, ирреальной повести также все события сосредотачивает вокруг человека. Вс в ней, начиная с названия, «Адэмнэр», т.е. «Люди», обыгрывает варианты поведения человека в катастрофической ситуации, «духовного испытания» (Г. Бялый) голодом. В результате оказывается, что в этом испытании человек обречн на поражение, он не может выдержать его, хотя каждый из персонажей ибрагимовской повести ведт себя по-разному.

Однако писатель и в групповых зарисовках, и в отдельных портретах старается убедить читателей, что большинство людей вс-таки остаются людьми даже в беде. Он не верит, что люди могут утратить свою человеческую сущность, и он постоянно напоминает, что бедствуют именно люди (см. гл.7). Они нуждаются в помощи, в е отсутствии они поедают своих домашних животных, позже – кошек и собак, доведенные до полубезумного состояния они убивают и съедают своих детей. Но к этим бесчеловечным поступкам, на преступление людей вынуждают страшные, как дурной сон, обстоятельства. И автор не винит их за это, они – жертвы своего кошмарного времени, жертвы невиданного Россией голода, он им оставляет право называться людьми.

Образ «страшного мира» в художественно-эстетической концепции поэмы М. Гафури «Кеше ашаучылар» («Людоеды»)

Обзор литературы о поэме Гафури «Людоеды» дат понять, что она не была обделена вниманием татарской литературной критики и литературоведения. Тем не менее, после изучения работ наших предшественников об этом произведения, хочется вновь и вновь новым вариантом толкования попытаться проникнуть в самое сокровенное, что автор хотел сказать и сказал своему читателю. В начале перегруженного информацией ХХI века при обращении к вызывающей своим немыслимым содержанием оторопь поэме, мыслящий читатель будет чувствовать, что автор оставил где-то в глубине нечто такое, о чм не имел возможности сказать в открытую. В данном случае речь может идти о нераскрытости главной тайны творения и, в связи с этим, его неполной оценки, хотя, несомненно, это произведение, эта поэма является одним из ярких творений, ныне занявшим сво заслуженное место в истории татарской да и всей отечественной литературы. Ведущие татарские писатели, конечно же, осваивали в свом творчестве опыт великой русской литературы и, по-своему, варьировали его в своих произведениях. В данном случае, говоря о поэме М. Гафури «Людоеды», необходимо отметить е сходство с живым откликом на революционные события, с удивительной поэмой А. Блока «Двенадцать». И важно уяснить, случайно ли это?

Сначала о близости. Оба произведения являются поэмами, что обусловило их структурно-содержательные особенности. Поэма, в соответствии с е классическим определением, это объмное стихотворное повествование, разделнное на требуемые композицией произведения части, в котором предметом изображения становятся исторические события. Такое е понимание дано в известном труде отечественного литературоведа Б. В. Томашевского1. Ко времени создания интересующих нас поэм этот жанр ещ не претерпел каких-либо значительных трансформаций, характерных для его развития в XX веке. Поэтому при разговоре о названных произведениях А. Блока и М. Гафури мы вполне можем опираться на определение, данное авторитетным учным.

Оба произведения – значительного, «эпохального» содержания: поэма Блока посвящена революции, Гафури озабочен голодом, накрывшим страну в начале 1920-х и унсшим жизни многих миллионов людей.

Обнаруживается близость и структурная: поэма Блока состоит из 12 главок, в которых рассказывается история патруля из 12 красноармейцев по ночному городу. В поэме Гафури страшная история голодающей семьи разворачивается на пространстве 13 главок. Уже близость количества частей двух поэм, как нам представляется, не случайна, хотя оно точно и не совпадает, сво понимание чего мы обозначим ниже.

Вернмся к установлению сюжетно-образных совпадений.

Повествование в обоих произведениях развртывается ночью – это их всеобъемлющий хронотоп. У Блока: «чeрный вeчeр», «поздний вeчeр // пустеет улица», «черное, черное небо», «ночки темные, хмельные», «вьюга пылит им в очи // дни и ночи // напролет»1.

В поэме Гафури: Карацгылык, буран, жил пэм салкын // Бергэ жыеп бетен кечлэрен // Берлэшкэннэр буген, шулай итеп, // Актаралар жирнец еслэрен2 (Буран и тьма, промозглый ветер, холод, // Собрав все силы воедино, // В одну напасть объединившись, // Ерошат нынче землю);

Болыт белэн жирнец арасында, // чиксез карацгылык эчендэ (Промеж земли и снежных туч, // В кромешной темноте) [с. 52];

Кемдер анда - шушы шэп буранда, // Карацгыда, жилдэ, давылда // Юл тапмыйча адашып йергэн кебек // Була кайталмыйча авылга (И кто-то там, в таком лихом буране, // Во тьме, в ветрах необоримых, // Как будто бы блуждает, // Найти не может тропу к родному дому) [с. 54];

Дицгез кебек буран, салкын пава, // Нэкъ гарасат кебек жил-давыл. // Тыгыз карацгылык уртасында //Адашып калган кебек бер авыл (Буран подобен морю, холод лютый, // Стихия разыгралась не на шутку. // И посреди густой и плотной тьмы // Стоит аул, потерянный и жалкий) [с. 56];

Монда тору авыр пэм куркыныч, // Тизрэк чыгып качасы килэ, // Карацгылык белэн еретелгэн // Зур серлэрне ачасы килэ (Жизнь здесь тяжела, страшна, опасна, // Хочется скорей бежать отсюда, // Хочется открыть большую тайну, // Что растворена во тьме кромешной) [с. 56];

0йнец тэрэзэсен каплап алган // Тепсез карацгылык дицгезе (Накрыло окна маленького дома // Безбрежной темноты большое море) [с. 59];

Кап-карацгы ямьсез ейнец эчен // Авыр, шомлы тынлык каплады (Нутро неказистого тёмного дома // Накрыла тяжёлая зябкая тишь) [с. 64];

Тон карацгы, халык йокыда (Ночь тёмная, все люди спят...) [с. 69];

Тон карацгы паман, тацнар ерак, // Тышта паман каты жил исэ, // Ил естеннэн уткэн кар бураны // Куче белэн утэ искечэ (А ночь по-прежнему чeрна, раccвeт нecкоро // Наcтупит, вeтeр такжe лют и зол, // Пронecшаяcя над cтраною вьюга // По-прeжнeму бушуeт над зeмлй) [с. 72].

«Чуть настоящей минуты» было присуще многим поэтам и прозаикам. А. Блок с его воззваниями о необходимости воспринимать революцию как очищающее горнило, как глоток свежего воздуха в прогорклой атмосфере российской действительности первой четверти ХХ столетия, не был одинок в отечественной литературе. «Музыку революции» слушали, чувствовали, ощущали и другие его современники, в частности, М. Гафури. Правда ощущения эти были весьма разными. Блоковскую восторженность разделяли далеко не все, особенно с прошествием некоторого времени, когда стало понятно, что в основе революции лежит разрушение и хаос. Традиционный уклад жизни нарушен в корне, не было никакой уверенности в завтрашнем дне, страной правили люди, мало понимавшие суть государственного устройства, и потому во всех сферах жизни было неблагополучно.

Но, с одной стороны, двенадцать почти апостолов, порожднных революционной бурей, а, с другой, – людоеды! «Дистанция огромного размера» (А. Грибоедов)! При последовательном прочтении обеих поэм напрашивается, вызревает неутешительный вывод об итогах революционных завоеваний, и восторги тех, кто верил в очищающее начало революции, несколько спадают.

Сопоставляя «Двенадцать» А. Блока и «Людоедов» М. Гафури обнаруживаешь несомненную близость их композиционного построения и образной системы. Революционная буря, ветер, снег – эти образы ночной метели стали в анализируемых произведениях эпохальными символами, отражающими дух своего времени.

Применимо к поэме Блока о символическом содержании и смысле образов снега и ветра в его поэме «Двенадцать» сказано много раз. Некоторые исследователи «услышали» в блоковской поэме мотивы народного фольклора, а ветер, то веслый, то злой и даже контрастный, с его частушечными ритмами, формирующими интонационный ритм поэмы, готовит появление на страницах произведения столь же разнообразных героев1. В. Н. Орлов выдвигает в «Двенадцати» на первый план образ «вольного ветра, порхающей метели, непроглядной ночи», отмечает в ней «противоборство двух начал: стихии – ветра, снежный пурги, разыгравшейся на всем белом свете, и движения – мерного шага героев, идущих вперед сквозь метель»2.

На этом, наверное, «близость» анализируемых поэм и заканчивается, и начинаются «расхождения», которые помогают уяснить своеобразие двух произведений. Нас, в силу интересующей нас проблемы голода в татарской литературе, конечно, более интересует своеобразие поэмы М. Гафури, художественная реализация авторского замысла в ней, что, по нашему глубокому убеждению, невозможно понять в полной мере без видения близости «Двенадцати» и «Людоедов». А она налицо. Подводя же итоги установления «родства» творений, нельзя не указать на следующий факт. Поэма Блока была особенно популярна в пореволюционные годы, в годы первых лет советской власти: она была посвящена «горячей» в ту пору теме – революции. Пользовалась она успехом и среди татарских литераторов, в качестве свидетельства чего можно указать хотя бы на е татарский перевод, осуществлнный Кави Наджми и увидевший свет отдельным изданием3.

В 1962 г. поэму «Двенадцать» и стихотворения, написанные А. Блоком в разные годы, начиная со студенческих и вплоть до 1918 г., перевел на башкирский язык Максуд Сюндюкле (1904-1981)4.