Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Культовое строительство на территории Верхневолжья в домонгольский период 13 ГЛАВА II. Каменное зодчество Твери последней четверти XIII – середины
XIV века 52
ГЛАВА III. Каменная архитектура XIV века в Торжке 191
ГЛАВА IV. Тверское зодчество второй половины XIV – первой четверти XV века 235
ГЛАВА V. Тверская архитектура второй четверти – второй половины XV века 383
ГЛАВА VI. Каменное строительство в Антониевом Краснохолмском мона стыре 443
ГЛАВА VII. Архитектура начала – первой половины XVI века 532
ГЛАВА VIII. Каменные постройки крестовокупольного типа середины – второй половины XVI века 719
ГЛАВА IX. Тверское шатровое зодчество XVI века 793
Заключение 886
Источники 906
Литература 915
- Каменная архитектура XIV века в Торжке
- Тверская архитектура второй четверти – второй половины XV века
- Архитектура начала – первой половины XVI века
- Тверское шатровое зодчество XVI века
Каменная архитектура XIV века в Торжке
Сегодня нет необходимости говорить о каменных домонгольских храмах Тверского княжества, поскольку таковых здесь, по-видимому, никогда не было, но если вести речь о верхневолжских городах, расположенных на незначительном расстоянии от Твери в тот период, когда она ещё не являлась столицей княжества, то в данном случае следует указать на Торжок, поскольку в 1989 г. здесь были найдены остатки каменной церкви конца XII в.25 Стремление увязать эти два центра в нашем исследовании не случайно. Одна из причин – это тот факт, что Тверь на раннем этапе своего существования, как и Торжок, была, по всей видимости, частью новгородской территории. По мнению Э. Клюга, в первой половине XII в. на месте Твери могло располагаться небольшое новгородское торговое поселение. Да и в последующие десятилетия, вплоть, вероятно, до начала 1180-х гг., из-за отсутствия чёткой границы между Новгородом и Северо-Восточной Русью мы не можем с уверенностью говорить «о территориальной принадлежности тверского регио-на»26. Н.Н. Воронин полагал, что первый соборный храм Твери (Козьмодемь-яновский) мог быть выстроен «ещё новгородскими основателями Твери»27.
Любопытно, что и территория Торжка в домонгольское время имела чёткое деление «на владимирскую и новгородскую части»28.
Расположенный в 60 километрах от Твери Торжок в XIII–XV вв. неоднократно становился разменной картой в отношениях тверских князей с Новгородом. Трижды они захватывали Торжок (в 1315, 1372, 1445 гг.), порой подвергая его масштабному разорению29, однако художественная жизнь развивается по своим законам, и территориальная близость Твери и Торжка сказалась на появлении общих черт в архитектуре соседних земель. Свидетельством этого является ряд технико-технологических особенностей главного храма Торжка – Спасо-Преображенского собора 1364 г.30, которые вполне соотносимы с тверским средневековым зодчеством, поскольку характерная кладка из белого камня сближает постройки граничащих между собой регионов. Дополнительно об архитектурной близости Твери и Торжка говорят плановые формы новоторжского Спаса и собора тверского Отроча монастыря. Последний был возведён во второй половине – конце XIII в. как четырёх-столпное одноапсидное сооружение, ориентированное на новгородское зодчество XIII–XV вв.31. Да и в других постройках тверской земли чувствуется взаимосвязь с архитектурой Северо-Западной Руси. И в то же время Торжок своим наиболее ранним из известных на сегодня каменным храмом – собором Борисоглебского монастыря, выстроенным в конце XII столетия, – вполне органично вписывается в контекст полоцко-смоленского, нежели новгородского зодчества32. А если предположить, что этот храм во второй половине XIII в. мог быть единственной каменной постройкой Верхневолжья, то нет ничего удивительного в том, что одно из первых каменных сооружений Тверского княжества – собор От-28 Кучкин В.А. роча монастыря, по сути дела, повторяет его плановую форму. Отметим также, что тверской памятник имеет угловые ленточные фундаменты, которые в смоленском зодчестве сохранялись ещё в последние предмон-гольские десятилетия33. Наконец, ещё одним косвенным аргументом, возможно, отчасти объясняющим типологическую близость новоторжского и тверского памятников, может быть происхождение первого тверского иерарха: ведь Симеон до занятия тверской кафедры был полоцким епископом34, и поэтому ориентированность собора Борисоглебского монастыря в Торжке на полоцко-смоленские архитектурные «стандарты» могла стать одной из причин, по какой Успенскому собору Отроча монастыря были приданы типологически близкие формы. Хотя нельзя исключать и другие мотивы, вызвавшие во второй половине – конце XIII в. строительство в Твери храма, который своей объёмно-пространственной композицией напоминал домонгольский собор в Торжке.
Находка в 1989 г. остатков каменного монастырского храма конца XII в. заставила задуматься о возможности существования в Торжке в домонгольский период других каменных церквей. Ведь если ориентироваться на некогда предложенную Вал. А. Булкиным весьма любопытную гипотезу, согласно которой в XI–XII вв. первым в камне возводился, как правило, городской собор, «затем строились храмы на княжьем дворе и соборы наиболее значительных монастырей»35, то собор Борисоглебского монастыря надо считать третьей по счёту каменной постройкой Торжка. Следовательно, если «примерять» версию Булкина к Торжку, то первым в камне был выстроен городской Спасо-Преображенский собор, потом из аналогичного материала возвели церковь на территории княжеской резиденции, которую на Верхнем городище Торжка выделяет П.Д. Малыгин36, а лишь затем (в конце XII в.) был создан каменный храм Борисоглебского монастыря.
Тверская архитектура второй четверти – второй половины XV века
Уступая Торжку по возрасту, Тверь, тем не менее, является одним из древнейших городов Тверской области. По мнению археологов, на оконечности мыса, расположенного при слиянии Волги и Тьмаки, в перспективе «может быть выявлен культурный слой и сооружения конца XI – первой половины XII в.»182. Этот вывод отчасти подтверждается первым упоминанием Твери в «Сказании о Владимирской иконе Божьей матери». В.А. Кучкин, датировавший источник началом 1160-х гг., считает, что действия 9-го чуда «Сказания» происходят на территории крупной городской боярской усадьбы, что, в свою очередь, указывает на статус Твери. Рассматривая Тверь 60-х гг. XII в. в качестве «определенного административного центра», исследователь полагает, что содержащееся в «Сказании» свидетельство – это «первое достаточно точное датируемое упоминание Твери», которое «рисует город не как рядовое, только что возникшее поселение, а как место сосредоточения феодальной власти, пункт, который прошел известный путь в своем историческом развитии»183.
К 1180-м гг. относил основание Твери В.Н. Татищев184 и терской историк последней трети XVIII в. Д.И. Карманов. Последний, ориентируясь на Татищева, считал, что крепость Тверь первоначально возникла «при устье реки Тверцы», а позже, с учётом того, что «место на устье
Тверцы не так выгодно, как на нагорной стороне», она была перенесена великим князем Ярославом Всеволодовичем туда, «где теперь город стоит», т.е. к устью Тьмаки. Случилось это, по мнению Карманова, «около 1240 года»185. В начале XX столетия В.А. Плетнёв, не подвергая сомнению точку зрения Карманова, тем не менее заметил, что «признаков первоначальной крепости на устье Тверцы не заметно; но от крепости, бывшей на правом берегу реки Волги и на правом же Тьмаки, остались ва-лы»186. Версия об основании города в устье Тверцы, а затем перенос его около 1240 г. на правый берег Волги, до 1930-х гг. преобладала, как заметил А.Н. Вершинский, «решительно везде»187. В ряде работ дореволюционных исследователей (к примеру, В.И. Колосова188) красной нитью проходила мысль о том, что «город нужен был для новгородцев на левом берегу, а владимиро-суздальские князья перенесли его на правый берег»189.
Раскопки Н.П. Милонова (1934–1937 гг.), а также исторические исследования А.Н. Вершинского позволили отказаться от гипотезы о переносе города. Раннефеодальная Тверь, по мнению Милонова, возникла в XII в. «на территории между Волгой и р. Тьмакой», на месте поселения, «уходящего по времени к XI в.». В бывшем дворцовом саду Н.П. Милонов выявил вал Тверского кремля и датировал его XII в., а вот в устье Тверцы домонгольский культурный слой обнаружен им не был190.
Несколькими десятилетиями позже выводы Милонова были проверены Н.В. Жилиной. Проведя в 1979–1984 гг. раскопки на территории кремля (в том числе близ стадиона «Химик»), исследовательница фактически поддержала тезис Н.П. Милонова, предположив, что Тверь как го Карманов Д.И. Исторические известия Тверскаго княжества, почерпнутыя из общих российских летописцев, с приобщением новейших онаго приключений. Тверь, 1775 // Карманов Д.И. Собрание сочинений, относящихся к истории Тверскаго края. Сост. В.И. Колосов. Тверь, 1893. С. 28–30. Плетнёв В.А. Об остатках древности и старины в Тверской губернии. Тверь, 1903. С. 180–181. Вершинский А.Н. Возникновение феодальной Твери // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1935 г. № 9–10.
Колосов В.И. Прошлое и настоящее города Твери. Тверь, 1994. С. 18. Вершинский А.Н. Возникновение феодальной Твери… С. 113.
Милонов Н.П. Археологические разведки в Тверском кремле // Проблемы истории докапиталистических обществ. 1935. № 9–10. С. 151. род существует в устье Тьмаки с XII – начала XIII в. Однако изучение «широкого пояса тверских укреплений показало, что в границах своего максимального развития тверская крепость существует с 1317 г.»191. Древнейшее ядро Тверского кремля, по мнению Жилиной, находилось несколько западнее восточной стены крепости начала XIV в., на мысе при впадении р. Тьмаки в Волгу192.
Вошедшая ещё в домонгольское время в состав Владимиро-Суздальского княжества, зимой 1237–1238 гг. Тверь была взята одним из отрядов войск Батыя. Вероятно, около 1240 г. великий владимирский князь Ярослав Всеволодович начал восстановление Твери.
По свидетельству письменных источников, как самостоятельная административная и территориальная единица Тверское княжество оформилось в 1247 г., когда Тверь по завещанию Ярослава Всеволодовича досталась его сыну – Ярославу Ярославичу193. Во второй половине 50-х гг. XIII в., после ряда неудачных попыток занять княжеский стол в Ладоге, Пскове и Новгороде, Ярослав окончательно утвердился в Твери, а в 1264 г., после смерти брата – Александра Невского – наследовал титул великого владимирского князя194.
Ярослав Ярославич, пожалуй, первым среди князей послемонголь-ского времени пошёл на реальное дробление некогда единого Владимиро-Суздальского княжества, дабы придать статус великокняжеской столицы своему удельному центру. Будучи энергичным политиком, тверской князь к концу жизни положил начало самостоятельной епископской кафедре195. Источники не связывают с именем Ярослава Ярославича каких-либо хра-моздательных инициатив, хотя в известном литературном произведении XVII столетия – «Повести о тверском Отроче монастыре» – он и его жена
Ксения названы ктиторами каменного собора обители, который был выстроен на их средства в конце 60-х гг. XIII в.196 Следовательно, будет, вероятно, логично начать повествование о каменном зодчестве Твери с постройки, которую легенда соотносит с деятельностью первого тверского князя.
Архитектура начала – первой половины XVI века
Примеров княжеского своеволия в делах, являющихся прерогативой церкви, достаточно в русской истории. Наиболее близким по времени княжению Михаила Александровича примером может служить вандализм кашинского князя Михаила Васильевича, который в 1369 г. «перенес церковь с одного места на другое, оставив, по словам летописца, место святое раскопанное, и во гробах кости мертвецов разрушенныя»420. Этот факт приведён здесь, конечно же, не для выявления подобных «потенциальных возможностей» тверского князя. На фоне крайностей одного человека делается попытка объяснить действия другого в деле, которое было достаточно распространено в православии и при благоприятных обстоятельствах пользовалось поддержкой духовенства. Зачастую церковь сама инициировала переосвящение. Не исключено, что таким же образом поступили и с Введенским приделом. Когда это произошло и по какой причине, сказать трудно.
Дополнительные сведения, несколько усложняющие представление о составе придельных храмов тверского кафедрального собора, содержат дозорная и писцовые книги XVII в. Наиболее ранний из этих источников – дозорная книга 1616 г. – сообщает, что «внутри города храм соборной Преображения Спасова каменной, а у него в п р и д е л е х р а м к н я з ь М и х а й л о Е р о с л а в и ч Т в е р с к и й (разрядка моя – А.С.)»421. Писцовая книга 1626 г. упоминает придел Сергия422, а аналогичный по характеру источник 1627–1628 гг. – «Александра Свирскаго…, князя Михаила Ярославича... что во Твери у Спаса в приделе» и «святых апостолов Петра и Павла, что во Твери на владычнем дворе у Спаса в приделе»423.
Наиболее полно набор придельных храмов в тверском Спасе до его разрушения в 1680-е гг. был представлен в Росписи архиепископа Иоаса-фа, составленной в 1669 г. (ил. 44). Северный придел в этот период считался церковью Казанской иконы Богоматери, в жертвеннике располагался Введенский придел, а с юга к основному объёму примыкал «малый» храм во имя святого благоверного великого князя Михаила Ярославича424. Позже, в 1677 и 1685 гг. ещё дважды косвенно были упомянуты приделы Михаила Тверского425 и св. Апостолов426.
Первое упоминание о существовании в 1616 г. придельного храма, посвящённого Михаилу Ярославичу Тверскому, естественным образом провоцирует постановку вопроса о времени его появления в кафедральном соборе. К. Чередеев, к примеру, считал, что придел в честь «Св. Бла-говернаго князя Михаила» был освящён в 1635 г. после обретения мощей князя-мученика427. Однако наличие этого придела в 1616 г. не позволяет принять версию Чередеева. Маловероятно также устройство «малой придельной церкви» с таким посвящением после первого обретения мощей князя Михаила в 1411 г.428 Не упоминает её и писцовая книга конца XVI в., хотя это событие могло произойти во второй половине XVI в., по сле того как Московским Собором 1549 г. тверской князь, убитый в Орде в 1318 г., был причислен к лику святых429, или же в начале XVII в., когда Спас восстанавливался после литовского разорения. Допускаю, что ряд вышеперечисленных фактов, а именно: канонизация Михаила, появление придела, посвященного его имени, отсутствие в источниках первой трети XVII в. сведений об Александровском приделе, а также наличие в 1627– 1628 гг. в соборе церкви Александра Свирского – связаны между собой. Если данное предположение правомерно, то видится следующая очерёд ность действий духовенства. Вероятно, после Смуты, с учётом решений Собора 1549 г., состоялось переосвящение княжеского Александровского (в прошлом, по предложенной версии, Дмитриевского) придела в Михай ловский. Далее, чтобы отчасти сохранить прежнее наименование («Алек сандровский»), внутри Спасского собора освящается придел в честь Александра Свирского – святого, никак не связанного с тверской землей, но причисленного к лику святых за два года до Михаила Ярославича на Соборе 1547 г.430 Загадочно появление Сергиевского придела. Он упомянут лишь однажды в писцовой книге 1626 г.431 В поисках сведений, способных пролить свет на эту проблему, внимание было обращено на биографию архиепископа Арсения II (у архиепископа Дмитрия – Арсений III). Он занял тверскую кафедру не позже 1613 г., после гибели в 1609 г. архиепископа Феоктиста432. Арсений пережил захват поляками Москвы. В 1611 г. во время одного из пожаров пострадал его дом, находившийся в
Кремле, а в 1612 г. этот дом был отнят у него поляками. «Арсений тяжко заболел, но был чудесно исцелен пр. Сергием Радонежским, который предсказал ему скорое освобождение Москвы от врагов»433. Позже, как пишет архиепископ Дмитрий, Арсений, удостоившийся «при жизни чудесного посещения пр. Сергия Радонежского ... относился к нему с глубоким уважением и почтительностью»434. Учитывая особую значимость Сергия для архиепископа Арсения, есть основание предполагать, что Сергиевский придел был основан им между 1613-м и 1620 гг. (время нахождения владыки в Твери435).
Писцовая книга 1626 г., сообщая о наличии в Сергиевском приделе обветшавших икон и иных требующих ремонта церковных вещей436, вполне определённо свидетельствует о том, что в середине 20-х гг. XVII в. этот храм использовался как хранилище. Подсобное помещение в таком случае существовало, скорее всего, на втором ярусе, например, в алтарной части над жертвенником или дьяконником. В таком случае один из верхних угловых компартиментов Спасо-Преображенского собора мог занимать Сергиевский придел, а другой – придел во имя Александра Свирского.
Тверское шатровое зодчество XVI века
Однако оригинал грамоты не сохранился, а его наиболее древний список, в заголовке которого описана одна из сторон свинцовой печати с изображением всадника, датируется XVI в. Не была ли это булла с надписью «печать княжа Александрова»? Если так, то грамоту вполне можно отнести ко времени княжения во Пскове Александра Тверского. На сегодняшний день известно пять экземпляров печатей «княжа А(О)лександрова». Существуют два основных мнения об их принадлежности. В.Л. Янин и П.Г. Гайдуков приписывают печати некоему служилому литовскому князю XIV в. Александру, С.В. Белецкий же связывает их с Александром Михайловичем Тверским679. На наш взгляд, спор этот решился в 1985 г., когда аналогичная печать была обнаружена в Твери в постройке с дендродатами 1318–1324 гг.680 Подобный тип печати Александр Михайлович использовал, вероятно, только как удельный тверской князь и как князь псковский. Напомним, что, за исключением тверского экземпляра, все печати князя Александра были найдены только во Пскове681.
Высказанные предположения, по-видимому, как гипотеза имеют право на существование, однако версия о мемориальном значении церкви Михаила и Гавриила Архангелов содержит ряд противопоказаний. Наиболее существенным является иная очерёдность событий в Первой и Третьей псковских летописях, помещающих сообщение о гибели князя после закладки церкви. При этом даже если предположить, что храм всё же начали строить после кончины Александра и его сына Фёдора, то его закладка вряд ли бы тогда состоялась в 1339 г., поскольку указанная в этих источниках дата их гибели – 28 октября – практически не даёт воз-678 можности вписать в технологические параметры того времени закладку фундаментов под каменный храм. Хотя, конечно же, мы не можем исключать его заложения в конце ноября – начале декабря, когда весть о мучительной кончине тверских князей могла достичь Пскова.
Ещё одно противоречие заключается в том, что в наименовании церкви отсутствует тезоименитый князю святой. На эту роль не подходит ни Михаил архангел, ни Гавриил архангел, что, правда, могло быть обусловлено отсутствием к тому времени на Руси традиции сооружать храмы с «Александровским» престолом. Тем не менее отмеченное под 1339 г. наименование церкви с некоторой натяжкой может быть увязано с предлагаемой версией, поскольку в одном посвящении подчёркивается и воинский статус Александра Михайловича, и его связь с ещё одним мучеником – его отцом великим князем Михаилом Ярославичем Тверским. А наличие в названии двух архангелов – Михаила и Гавриила – может быть истолковано как соотнесение в двухчастном посвящении столь близкого тверским (и не только тверским) князьям главы Христова воинства (Михаила архангела) и архангела (Гавриила), который являлся небесным покровителем одного из наиболее почитаемых во Пскове святого – князя Всеволода-Гавриила. Таким образом, наименование храма оказывается проникнуто почитанием отличившихся на ниве служения Пскову князей. Заметим, что в этом случае не обязательно связывать закладку церкви Михаила и Гавриила Архангелов с известием о гибели тверских князей в Орде. Этот храм могли заложить ещё весной 1339 г. в память о недавно покинувшем Псков (в 1337 г.) Александре Михайловиче682. Не сразу уехали из Пскова жена и дети князя, они вернулись в Тверь только осенью-зимой 1338 г.683 Как знать, не на средства ли этой семьи в 1339 г. началось строительство Архангельского храма на Городце?
Несмотря на привлекательность гипотезы, предполагающей тесную взаимосвязь двух событий в летописной статье 1339 г., у исследователей, знакомых с историей Пскова, сразу возникает вполне справедливый вопрос: а как же тогда быть с Княжьим двором, который, опираясь на источники, И.К. Лабутина локализует на берегу р. Великой рядом с Довмонтовым городом (Домантовой стеной) на расстоянии порядка 200 м к северу от церкви Михаила Архангела на Городце (ил. 78)684. Получается, что, если прав А.Е. Мусин, то псковские князья имели в центре города (но за пределами Крома и Домантовой стены) две резиденции. В одной – на берегу Великой у стены Довмонтова города – находились они сами, а в другой – их представители. А если это так, то князь, живя на Княжьем дворе, вне всякого сомнения, должен был посещать свой «форпост» на Городце. Более того, можно даже предположить, что он проводил «на службе» значительно больше времени, чем в жилой зоне. Не этим ли обусловлено единственное упоминание Княжьего двора в летописи в связи со строительством здесь в 1384 г. каменного Воздвиженского храма?685 Хотя подчеркнём, что источники фиксируют Воздвиженскую церковь на Княжьем дворе ещё в первой трети XIV в.686
Некоторая «невыявленность» Княжьего двора в источниках, его возможная равноценность Городцу подчёркивается и тем фактом, что каменный храм на Городце строят на несколько десятилетий раньше Воздвиженского. В этой связи не исключена и иная идентификация для двух рассматриваемых в данной работе княжеских резиденций. В таком случае именно на территории Городца помещалась основная резиденция князя, а Княжий двор был, так сказать, административным центром (именование этой территории двором предполагает наличие у неё обычной для усадьбы ограды – частокола). Местоположение двора вблизи Старого Торга, рядом с Довмонтовым городом, недалеко от Крома с его Троицким собором и вечевыми собраниями, вряд ли способствовало спокойной жизни князя, его семьи и приближённых. Скорее, Княжий двор предназначался для отправления судебных и иных административных функций, в то время как на Городце (с его предполагаемыми достаточно мощными укреплениями) княжеский двор был защищён от превратностей шумной жизни вечевого города.
В дополнение к сказанному и как возможный аргумент в пользу существования двух разнесённых на местности княжеских храмов может служить Ярославово дворище в Новгороде, где связанный с Княжьим двором Никольский собор стоит на значительном расстоянии (ок. 200 м) от церкви Иоанна на Опоках, возведённой в первой трети XII в. князем Всеволодом в честь рождения у него сына Ивана.