Мусей в культурном наследии Античности Поршнев Валерий Павлович

Содержание к диссертации

Введение

Гл.1. Развитие архетипа античного Мусея от архаической до эллинистической эпохи

- 1. Истоки мусического культа. Беотийское святилище Муз на Геликоне. Строительство Мусеев в городах Эллады 29

- 2. Культ Муз у орфиков и пифагорейцев 37

- 3. Мусей платоновской Академии 43

- 4. Мусей школы перипатетиков 49

Гл. 2. Структурно-функциональный анализ феномена эллинистического Мусея

- 1. Александрийский Мусей, его аналоги и модификации в эллинистическом мире 57

- 2. Архитектурные особенности античных Мусеев в связи с развитием творческой, познавательной, образовательной и собирательской деятельности 91

- 3. Жреческие и административные должности в античных Мусеях 105

- 4. Организация и формы деятельности античных Мусеев и развитие коллекционирования 121

Заключение 133

Примечания 140

Библиография 153

Список сокращений 181

Таблицы 185

• Истоки мусического культа. Беотийское святилище Муз на Геликоне. Строительство Мусеев в городах Эллады
• Культ Муз у орфиков и пифагорейцев
• Александрийский Мусей, его аналоги и модификации в эллинистическом мире

Введение к работе

Когда на раннем этапе становления музеев в Европе, в XV - XVI столетиях, возникла проблема выбора термина, характеризующего собранные и выставленные на обозрение коллекции природных раритетов и искусственных предметов, таковой выбор, в конце концов, был сделан в пользу латинской производной от греческого Mo-uaeiov, причём образцами для европейских гуманистов послужили, помимо самого знаменитого из античных Мусеев¹, Александрийского, - Мусей платоновской Академии и Мусей в Ли-кее Аристотеля-Феофраста. В XV веке слово museum используется ещё многозначно, как для описания флорентийских коллекций Медичи, так и в ка-честве образного обозначения системы энциклопедических знании , на которой строилось гуманистическое образование, но уже через полтора столетия термин приобретает значение, близкое к современному. Вспомним, что зарождение флорентийского гуманизма связано с основанием под патронажем семьи Медичи флорентийской платоновской Академии, где были воссозданы все атрибуты древней афинской Академии, и не без влияния византийского неоязычника Гемиста Плифона. В католической Италии, разумеется, возобладала не идея реставрации язычества, но идея использования образов языческих богов и храмовых форм для возрождения искусств и наук, для оформления мест собраний и творчества гуманистов. Мест, где накапливались бы и хранились как памятники древнего искусства, мыслящиеся вечным идеалом для подражания, так и создаваемые, через полученное от их созерцания вдохновение, новые шедевры. Так был переброшен мост между греко-римской классикой и современностью. В античном Мусее гуманисты увидели искомый ими первообраз учреждения, где собирание, хранение и изучение предметов служили целям не только эстетического удовольствия, но также исследовательской деятельности, образованию и воспитанию.

В связи с этим возникает вопрос, насколько удачен был выбор названия и насколько правомерно искать истоки музеев именно в этом специфическом феномене античной культуры. Хотя на этот счёт высказываются разные суждения, на сегодняшний день преобладает мнение о несходстве античного Мусея с музеями современного типа". Это подчёркивается не только в узкоспециализированных изданиях, но и в энциклопедиях, справочниках, научно-популярных публикациях. В самом солидном энциклопедическом издании наших дней, Британской Энциклопедии, статья «Музей» начинается с безоговорочного утверждения: Александрийский Мусей был не музеем, а «...научным институтом, библиотекой и академией»⁴. Однако, вслед за этим, отмечается, что научно-исследовательская деятельность есть неотъемлемая и важнейшая составляющая деятельности любого музея, а сам этот термин включает в себя «... картинные галереи, ... церковные сокровищницы, исторические памятники, выставки на открытом воздухе, ботанические и зооло- гические сады, аквариумы, библиотеки и архивы, открытые публике» . Но как раз такого рода сложной структурой и был Мусей с многочисленными, примыкающими к нему постройками на священном участке птолемеевского царского квартала в Александрии.

Цитируемое издание вышло в свет до принятия устава ІСОМ, где перечисленные учреждения выделены в особую статью, как подходящие под определение «музей», но, вместе с тем, имеющие свою специфику . С учётом такого определения, в более позднем издании Encyclopaedia Britannica, они рассматриваются уже отдельно, а Александрийский Мусей признаётся «... более прототипом университета, чем учреждения, сохраняющего и истолковывающего материальные выражения наследия прошлого»⁷.

Музей - исторически изменчивое образование. Энциклопедические определения фиксируют его признаки в данную историческую эпоху. Уже петербургская Кунсткамера, где природные и искусственные редкости выставлялись вместе, где находилсь кабинеты для научной работы и зал заседаний Академии наук, библиотека, обсерватория, анатомический театр, ближе по типу к Александрийскому Мусею, чем к музеям нашего столетия. Вспомним, также, что разделение, к примеру, Британского музея и Национальной библиотеки в Лондоне произошло лишь после более полутора веков их совместного существования.

Любая историческая культура представляет собой относительно замкнутую целостность, развивающуюся по своим внутренним законам. Разумеется, в древности не было музеев, но в каждой культуре существовали структуры, отражающие врожденную потребность человека сохранять в его памяти упорядоченный образ мира и противостоять натиску времени. В современной культуре эту роль выполняет музей. В античной мы имеем, как результат длительного развития, синтетическое учреждение, в котором действительно есть зачатки и прототипы многих явлений, распространившихся повсеместно в современном мире, как-то: университетов, академий, научно-исследовательских институтов, музеев, публичных библиотек, лекториев, литературно-художественных салонов и многого другого. Однако, уникальность феномена античного Мусея именно в необычном для нашего времени синтезе, имевшем не светское, а сакральное основание.

В сознании человека Античного мира понятие «Мусей», с одной стороны, означало наименование традиционного типа святилища и употреблялось вместе с аналогичными именами, такими как Парфенон (Ilap9evcov) - храм Афины-Девы, Серапей (ZepoateTov) -храм Сераписа, Асклепией ('AoTcA/nTtietov) - храм Асклепия, Гераей ( 'Hpouov) - храм Геры, и прочими. Однако, с этим значением совершенно естественно и гармонично соединялось другое: uoweiov как «собрание», в самом широком смысле, - и собрание или хоровод Муз (Paus. IX, 31, 2; Athen. XIV, 629а), и собрание умных речей (po-oaeiov Ttov koycov) у Платона (Phaedr, 267b, 278b). Оратор Алкидамант

Элейский напыщенно говорит о «мусее природы» (то xf[q (ршєсос; poweTov) т.е. о природе как о гармоническом собрании вещей. (Arist. Rhet. 1406а, 25). У Афинея (V, 187d) приводится образное наименование Афин, где накапливается огромное количество культовых и исторических памятников, коллекций книг, картин и статуй, как «мусея Эллады». Филострат (De vita soph. II, 44, 6k) называет так уже всю Ионию, древнюю колыбель эллинской культуры. Евнапий (De vita soph. 456) именует ритора Лонгина «... живой библиотекой и ходячим мусеем» (\i\yv>%oq РфА,і0г|кгі каї тергжхтоаК' uodgeiov). В позднее время это слово превращается в эпитет для обозначения построек, возводимых из разноцветного камня, и для мозаик⁸, то есть фиксирует возникновение гармонического целого из пёстрых разнородных частей. Столь же естественно слово «Мусей» соединилось с воспринимаемой древними как служение богиням, музыкально-художественной, исследовательской и собирательской деятельностью при храмах Муз. Отсюда - его третье значение: «мусеями» стали называть празднества и творческие соревнования на священных участках этих храмов. Их результаты становились посвящениями Музам. Хотя все античные святилища обладали вотивными коллекциями и во многих устраивались состязания (агоны) спортсменов, певцов и музыкантов, именно в Мусеях перечисленные виды деятельности, к которым добавляются научные исследования во всех областях и обучение, где также присутствовала состязательность, столь характерная для эллинского менталитета, получили наивысшее развитие. Достижения каждого вида деятельности закреплялись в собираемых при Мусеях коллекциях предметов. В Мусеях Афин и в Александрии коллекции представляли собой уже не только утилитарную ценность, то есть обеспечивали исследования и обучение. Для большого круга посетителей (в Александрийском Мусее - по крайней мере при римском владычестве) Мусеи стали местами досуга. Таким образом, если отличие Мусея от новоевропейского музея заключается в непривычном для нас религиозном основании этого феномена, сходство - в общности выполняемых ими функций собирания, хранения, изучения, причём, одновременно, природных и искусственных предметов. Наличие коллекций, открытых для обозрения, служащих эстетическим, образовательным и воспитательным целям, является главным связующим звеном между Мусеями и музеями. Исходя из этого, совершенно необходимо включить античные Мусеи в историю становления музейного дела, признавая их уникальность и специфику.

Объектом нашего исследования является античный Мусей как целостное явление культуры, сложившееся в процессе длительного исторического развития древнего религиозного архетипа и содержавшее в себе протоэлемен-ты многих институтов новоевропейской культуры, после утраты связующего их сакрального начала развивающихся разрозненно, вплоть до наших дней, но стремящихся вновь обрести утраченный союз.

Предметом исследования выступают те структурно-организационные закономерности, которые характеризуют античный Мусей в качестве предшественника новоевропейского музея. Речь идёт, прежде всего, о месте и роли коллекций, и степени их вовлечённости в культурную жизнь эпохи. Для их изучения необходимо знать о пространственной организации Мусеев, о статусе и составе союзов служителей Муз, об организации деятельности учёных античных Мусеев.

Подчеркнём, что выделение этих моментов не должно разрушить целостного представления об объекте. Античный Мусей - это, конечно же, культовое учреждение, где религиозная функция была ведущей и направляла все остальные. Развитие протомузейных элементов проистекало из особенностей мусического культа.

К началу эллинистического времени Музы превратились из древних богинь водных источников в божества-хранительницы мировой гармонии и космического порядка. Соответственно, они стали покровительствовать всем видам человеческой деятельности создающим и поддерживающим гармонию и порядок. Не только музыкальные и литературные произведения, но и материальные предметы, как природные, так и искусственные, отображающие мировую гармонию, приобретали ценность в глазах приверженцев мусического культа и размещались в Мусеях. Служение богиням не требовало специальных обрядов посвящения, подобным таинствам Деметры. Практически, культ был общедоступным и инициировался не только властями, но и частными лицами. Религиозные обряды не содержали кровавых жертвоприношений и, за исключением обрядов в честь Муз в религии орфиков, каких-либо мистериальных действий. Основной формой служения становятся мусиче-ские состязания (агоны). Культ Муз распространяется во всех философских школах, начиная с пифагорейцев. Платон уже прямо причисляет философию к мусическим искусствам (Phaed. 61а), а перипатетики включили в их число естествознание и медицину. Многообразие видов деятельности вызывало и развитие различных форм коллекционирования. Коллекции выступали одновременно в качестве способов фиксирования результатов этих видов деятельности, в качестве пособий для обеспечения образовательного процесса и для оформления сакрального пространства Мусеев, где, через созерцание определённых наборов предметов, можно было получить мусическое вдохновение.

Античный Мусей, кроме того, претерпел более чем тысячелетнюю эволюцию, у истоков которой - древнейшее природное святилище Муз на склоне Геликона, а высший результат этой эволюции - Александрийский Мусей. Поэтому, хотя основное внимание будет уделено Эллинизму, исследование структуры и функций эллинистического Мусея следует предварить историческим экскурсом, прослеживающим то общее, что начало складываться в античных Мусеях ещё в архаическое время. Таким образом, наше исследование охватывает период от VII века до Р. Хр., вплоть до рубежа древней и новой эры (завоевание Римом эллинистического Египта и появление в римской культуре ранней Империи различных подражаний и модификаций, строившихся по подобию Мусеев афинских философских школ и Мусея в Александрии Египетской).

Нам нужно определить место и роль феномена Мусея в развитии античной культуры, и его эволюцию до эллинистическо-римской эпохи, а также его воздействие на сознание гуманистов эпохи Возрождения, где древний Мусей обрёл некое «виртуальное» существование как идеал органического синтеза собирательской, исследовательской и просветительской деятельности.

Следовательно, необходимо выявить логику складывания пространственных и организационных форм Мусеев от архаической до эллинистической эпохи, их взаимосвязь и взаимозависимость. Дать объяснение причин возникновения этого исторического явления. Раскрыть основные направления деятельности служителей Мусеев. Объяснить функционирование всех составляющих элементов Мусеев в их совокупности. Выявить значение процесса коллекционирования в системе деятельности Мусеев, так как их коллекции, и книжные, и природных раритетов, и произведений «технических» искусств, и художественные, уже в силу такого многообразия, служили обеспечению не одной, а многих функций. Оценить, было ли оптимальным организационное решение Мусеев, с точки зрения их деятельности.

Перечисленные проблемы, разумеется, не ограничены рамками лишь истории музейного дела, но столь же актуальны для истории античной культуры в целом, поскольку всесторонний исторический и структурный анализ Мусеев поможет объяснить многие её особенности. Так, проблема отношения к произведению искусства как к предмету коллекционирования, перерастает в общую культурологическую и историко-философскую проблему характера эстетического сознания человека Античного мира: имело ли самодовлеющую эстетическую ценность материальное воплощение образов богов и героев, или статуи и картины, в изобилии украшавшие не только Мусей, но и все публичные места в античных городах, служили больше для создания эстетической среды, помогавшей воспринимать эти образы в передаче поэтов и актёров и вдохновлявшие их на создание новых словесных импровизаций. Тогда будет понятен специфический жанр вербального описания произведений пластики и живописи, представленный «Картинами» Старшего и Младшего Филостратов, и «Статуями» Каллистрата, где слово важнее описываемого оригинала. Или особенности развития эллинистической науки: обширные филологические изыскания в Александрийском Мусее, организация географических экспедиций (например, той, что предпринял Эратосфен с целью определения окружности Земли), открытия в области чистой математики, астрономии и механики, практическая работа в сфере медицины и культивации растений, - уже напоминают деятельность современных научно-исследовательских институтов. Но, после ряда смелых открытий и гипотез, среди которых особо отмечается гелиоцентрическая гипотеза Аристарха Са-мосского, конечным результатом нескольких сот лет деятельности александрийских учёных стало создание мифологической картины мира, догматизированной Клавдием Птолемеем, с неподвижной Землёй в центре и вращающимися небесными сферами, издающими «открытую» пифагорейцами и платониками космическую музыку. А диковинное паровое устройство, описанное Героном, использовалось для того, чтобы открывать и закрывать двери храма перед верующими, вызывая у них религиозный трепет. Марксистское объяснение, связывающее эти факты с «загниванием рабовладельческой формации», в наши дни явно нельзя считать достаточным, но, зная, что Александрийский Мусей был храмом, где учёные, одновременно, исполняли обязанности жрецов, - явление совершенно естественное для древности, - мы можем предположить, что результаты научных исследований были, в значительной степени, заданы разделяемым и пифагорейцами, и платониками, и перипатетиками учением о мировой гармонии, вера в которую была важнее эмпирических данных. Религиозное начало в деятельности служителей Александрийского Мусея никогда не ослабевало, и именно интеллектуальная среда Мусея вскормила неоплатонизм - религию в обличье философии, где Музы заняли высокое положение на небесах, причисленные к классу богов-хранителей.

В основу работы положены четыре взаимосвязанных метода⁹, применение которых в совокупности позволяет рассмотреть явление как в его историческом развитии, так и в статическом обобщении. Во-первых, историко-генетический: Александрийский Мусей, при всей его уникальности, представлял собой не единичное явление античной культуры, но был наиболее ярким примером целого класса подобных учреждений, результатом длительного развития архетипа, где у истоков - древнее святилище Муз на Геликоне. От него выстраивается историческая преемственность: Мусей пифагорейцев -Мусей в Академии - Мусей перипатетиков - Александрийский Мусей¹⁰. Его модификации, в свою очередь, - институты, созданные Атталидами в Перга-ме, Мусей в Антиохии (опиравшийся и на афинский опыт), римское святилище Аполлона Палатинского.

Наличие такого исторического ряда позволяет преодолеть недостаток сведений о каждом Мусее в отдельности, не уповая на туманные перспективы будущих археологических открытий.

Во-вторых, историко-структурный: Признав главенствующей сакральную функцию Мусея, мы констатируем сохранение, даже в позднеримское время, тех компонентов и той организации культа которые присутствовали уже в архаическую эпоху, так как глобальная трансформация храма возможна лишь при реформировании самой религии, и эллинское язычество тут не исключе- ниє. Имея сведения об основных, составляющих святилище элементах, мы можем, в случае находки нового, сильно разрушенного храма, реконструировать его недостающие части. Это относится не только к архитектуре храма, но и ко всему его убранству, включая и реконструкцию того набора предметов, который должен в нём находиться. Мы также можем судить о примерном составе священнослужителей, и о чине службы. Ни пифагорейцы, ни платоники, ни перипатетики не разрушали традиционной религии; их новации заключались лишь в философском осмыслении древних обрядов. Они не создавали новый тип храма, а продолжали и развивали проверенные временем традиции. Даже проведя сравнительный анализ лишь аристотелевского Мусея и Мусея в Александрии, где явно имеется не только временная, но и идейная преемственность, мы можем констатировать их структурное единство. Следовательно, имеющиеся у нас отрывочные сведения - взаимодополняемы, и дают возможность построить теоретическую модель античного Мусея с полным набором функций. Разумеется, предпринимаемое нами моделирование не может выступать как самоцель, но эта модель должна помочь дальнейшему освоению огромного фактического материала по александрийской науке и эллинистической культуре в целом, без поверхностного отождествления античного Мусея с нашими музеями и университетами, но и без его обособления от этих учреждений.

В третьих, историко-системный: Мусеи Античности представляют собой часть определённой исторической культуры и должны рассматриваться в её контексте. Каждый новый этап в её развитии (Архаика, Классика, Эллинизм, Римская империя) вызывал некоторые изменения Мусеев, но это были эволюционные изменения внутри исторической целостности. Поскольку расцвет Мусея в Александриии совпадает с расцветом Эллинизма, необходимо установить его связь с религиозными, государственными, образовательными институтами, видами и жанрами литературы и искусства этого этапа Античности.

В четвёртых: историко-типологический. Мы прослеживаем эволюционные изменения внутри определённого социокультурного феномена, происходившие в течение почти тысячелетнего исторического цикла, подчинённые логике сохранения и передачи традиций эллинской культуры и религии, что приобрело особый смысл в период экспансии этой культуры на Восток. Здесь эллины встретили свои специфические формы культурной деятельности, развивавшиеся в крупных храмовых комплексах, руководимых жречеством, организованным в касты. Поскольку и на Востоке храм представлял собой сложившийся социокультурный тип, неизбежным было взаимовлияние, выразившееся в эллинистическом религиозном синкретизме. Признавая уникальность Александрийского Мусея мы, тем не менее, находим возможность сопоставления его с теми типами храмовых комплексов, которые сложились в Египте, и исходим из того, что александрийский Серапей, например, был ре- зультатом взаимодействия обоих типов - эллинского и восточного. Таким образом, исходя из структур Серапея и святилищ старых городов Египта мы также можем выяснить недостающие элементы присущие эллинистическому Мусею. Обратное движение к александрийскому первообразу возможно и при анализе храма Аполлона на римском Палатине, так как он возник в процессе эллинизации римской культуры в век Августа.

Раскрыв феномен древнего Мусея как предшественника многих институтов новоевропейской культуры, мы не только сможем лучше понять её глубинные истоки, лежащие в Античности, но и найти для себя один из возможных вариантов будущего развития нашей собственной культуры. Наряду с античными пинакотеками и дактилиотеками, частными и публичными, где уже явно присутствуют черты нынешних музеев, мы имеем в древности учреждение, в специфической форме вобравшее в себя все разновидности творческой, исследовательской и собирательской деятельности. При этом, если Мусеи афинских философских школ (Платона и Аристотеля), возникшие в канун Эллинизма, ещё представляли собой инициативу частных лиц (школа Аристотеля получала лишь меценатскую поддержку Александра Македонского, а позже - Деметрия Фалерского), то Мусей в Александрии Египетской был неотъемлемой частью государственной системы Птолемеев и оставался государственным учреждением в течение всего периода римского владычества. В нём осуществляется долговременный культурный синтез, имеющий несомненный интерес для современной эпохи, для которой, наоборот, характерна углублённая специализация и заметная разобщенность таких институтов, как музей, библиотека, архив, университет, театрально-зрелищный комплекс, мемориал. Несомненно, эта разобщенность исторически обусловлена и представляет необходимый этап развития культуры, но данный факт не исключает возможности будущего синтеза, что делает, безусловно, полезным изучение опыта Эллинизма. Тут можно указать, например, на вызывающее дискуссии относительно целесообразности, но являющееся свершившимся фактом выделение из музеев публичных библиотек, тогда как Александрийский Мусей даёт нам, напротив, образец гармонического вхождения крупнейшей Библиотеки всего Древнего мира в свою структуру.

В новоевропейской исторической науке объектом исследований был, в основном, Александрийский Мусей, в силу того, что своей известностью, долговечностью и размахом своей деятельности, он оставил наиболее яркий след в истории культуры, и именно о нём сохранилось наибольшее число документов и свидетельств древних писателей.

Уже исследователи XVIII столетия (Бонами, Ходи) сравнивали Александрийский Мусей, соответственно, с парижской Академией наук и с Королевским колледжем в Оксфорде¹¹. В трудах учёных XIX-XX веков эта тенденция проведения исторических параллелей продолжала сохраняться.

Так, Фр. Поланд видит в Мусее научное общество, хотя и с оговоркой о том, что его основой были совместная жизнь учёных и общий культ. Вил Дюрант¹³ и Э.Парсонс¹⁴ характеризуют Мусей как мировой интеллектуальный центр, место встречи учёных всей Земли и даже «убежище» для учёных. П.Боннар¹⁵ сравнивает его с современными университетами. В то же время П. Левек¹⁶ подчёркивает, что главным моментом там было не обучение, а исследовательская деятельность.

Имеется ещё одна устойчивая тенденция - характеризовать Мусей путём простого перечисления составляющих его частей, направлений деятельности и достижений, что превращает определения в описания, занимающие, иногда, по нескольку страниц. Часто наиболее крупное учреждение в структуре Александрийского Мусея - знаменитая Библиотека - рассматривается обособленно. Сакральную функцию Мусея чётко выделял У. фон Виламовиц-Мёллендорф , а из наших отечественных исследователей - А. Н. Деревиц-кий¹⁸. В большинстве исследований советского периода говорится о «формальной» организации Мусея как святилища¹⁹, между тем как для человека Древнего мира формальное отношение к религии было равносильно святотатству.

Для всех упомянутых авторов проблема определения статуса Мусея не была главной, но решалась в ряду других проблем античной истории и культуры. Работы, посвященные собственно истории Александрийского Мусея, появляются уже в 1700-е годы. Первые труды по Александрийскому Мусею отражают всеобщее преклонение перед античной культурой, характерное для эпохи Просвещения. Доклады, созданные на цветистой учёной латыни, сравнивают правление Птолемеев с просвещённым абсолютизмом, видя в нём залог расцвета наук и искусств как в древности, так и ныне. Разумеется, для нас это скорее памятники художественной прозы, чем научные труды²⁰. Труд Густава Партея (примечание 11), хотя он вышел в 1838 году, сохраняет актуальность, так как, во-первых, там даётся полный подбор всех сообщений античных авторов и книгой можно пользоваться как справочником и, кроме того, Партей отказывается от поверхностного сопоставления Мусея с европейскими культурными институтами, подчёркивая, что он был специфическим выражением эллинского духа. Не замыкаясь на анализе художественых текстов, созданных в Мусее, Партей старается осветить все стороны его деятельности, выделяя до восемнадцати направлений, к сожалению, рассматривая их все параллельно, без взаимосвязи. Любое направление, и это типично для классика, оценивается с точки зрения создаваемого текста, а к античному тексту отношение в то время было священнотрепетным. Партей удивляется греческому гению, посеявшему восхитительный росток на чужеродной почве Египта. Росток развился словно бы сам собой, пройдя, подобно живому организму, почти тысячелетний цикл, складывающийся из фаз возникновения (Entstehen), расцвета (Ausbluhen) и увядания (Dahinwelken). Хотя господство- вавшее в 1830-е годы мнение о том, что эллинская культура представлена лишь своими высшими достижениями, а её начала скрыты от нас, давно преодолено по отношению к этой культуре в целом, мнение об уникальности и неповторимости Александрийского Мусея остаётся.

Из исследований 1870-х гг. нам представляется методологически ценным доклад Венигера, содержащий как бы эскиз для будущих углублённых исследований Мусея²¹.

Венигер отмечает как общую закономерность для истории мировой культуры циклическую смену двух типов культурно-исторических эпох: для первого характерно преобладание творческого импульса, направленного на созидание новых культурных ценностей, для второго - скрупулёзная работа по оценке, отбору и сохранению прежнего наследия. Культурно-историческая ситуация времени Эллинизма в этом отношении сопоставима с серединой и второй половиной XIX столетия для европейской культуры, когда достигает высшего развития филологическая наука и быстро развивается музейное дело. Эллинизм даёт нам пример культуры, где не только творчество немыслимо без филологической учёности и требует огромной начитанности, но вообще, ведущими принципами являются систематизация и классификация, заложенные, в преддверии эпохи, школой Аристотеля. Из этого, в свою очередь, складывается тенденция творить по образцам и желание собрать воедино образцы не только поэтические, но и «технические».

В сороковые годы XX столетия появляется капитальный труд об Алек-сандрийской Библиотеке Эд. Ал. Парсонса . Но, хотя в книге декларируется нерасторжимая связь Библиотеки и Мусея, ему самому уделено столь мало места, что он кажется небольшим придатком к колоссальному книгохранилищу. Парсонс подвергает анализу источники, свидетельствующие о времени основания Мусея и Библиотеки, определяя наиболее взвешенную датировку, в частности, устанавливает примерную дату приезда в Александрию Демет-рия Фалерского. Он разделяет учреждение Мусея на ряд последовательных акций, приходившихся на правление первых трёх монархов династии Птолемеев, тогда как традиция приписывала все эти деяния Птолемею Лагу. Парсонс выявляет последовательность руководства Мусеем и Библиотекой, приводя список должностных лиц, возглавлявших его до римского вторжения в Египет. В книге прослеживаются все трагические события, приведшие к гибели Библиотеки, - все пожары и разрушения, начиная с Птолемея Фискона (140-е гг. до Р. Хр.). Критически оценивается легенда об уничтожении Библиотеки арабами.

К. Шнейдер, в «Истории культуры Эллинизма»²³, вышедшей в самом начале 1970-х гг., рассматривает организацию научных исследований в Александрийском Мусее. Подходя к истории науки с новоевропейской, позитивистской точки зрения, то есть оценивая результаты учёных изысканий по их практическому примененю, автор сокрушается о том, что затраты на алексан- дрийскую науку оказывались выше, чем её отдача обществу и отмечает негативные, по его мнению, «рецидивы» мифологических представлений. Между тем, эти странности естественны, если принять во внимание, что для александрийской науки, куда важнее практических результатов была установка на религиозное обоснование картины совершенного Космоса.

Тот же подход демонстрирует в оценке результатов науки Эллинизма И. Д. Рожанский (примечание 19). Его монография, опубликованная в 1988 г., подробно освещает естественнонаучные (астрономические, географические, биологические, медицинские) исследования, осуществлявшиеся в Александрии, механическое конструирование при Мусее, но оставляет в стороне художественное творчество и филологию.

Обобщение топографических исследований по Мусею дал в 1-м томе «Птолемеевской Александрии» П. М. Фрейзер . Он указывает на роль квартала Брухейон в культурной жизни города, показывает сосредоточенность на этом участке основных святилищ, обладавших вотивными коллекциями, приводит гипотетическую реконструкцию Мусея и Библиотеки. Труд, изданный в 1972 году, не учитывает новейших подводных археологических раскопок в прибрежной части царского квартала. Подробно прослеживается лишь связь Александрийского Мусея с Мусеем в афинском Ликее, из прочих Мусеев для сравнительного анализа привлекаются Мусей на о. Фера и Мусей в Эфесе, чьё существование представляется спорным (см. гл. 2, -1). Во 2-м томе Фрезер приводит подборку письменных источников по всем знаменитым сооружениям Александрии, значительно расширенную, по сравнению с подборкой Г. Партея, за счёт лапидарных надписей и папирусов, вошедших в научный оборот со второй половины XIX столетия.

Помимо Александрии, в поле внимания учёных попали Мусей, возникшие в более раннее время при крупнейших философских школах Греции, и вообще, формы творческой деятельности, так или иначе связанные с поклонением Музам. Из отечественных исследований такого рода нужно отметить работу А. Н. Деревицкого «О начале историко-литературных занятий в древней Греции» (примечание 18), изданную ещё в конце XIX века. В ней прослеживается история формирования такого культурного явления, как библиотека, от библиотеки Писистрата до Александрийской; важным для нас является вывод о том, что большинство античных библиотек было связано с храмами богов-покровителей культуры (Аполлон, Афина, Музы). Даже библиотеки, собираемые тираннами и частными лицами, жертвовались храмам или хранились в них. Литературное творчество в древней Греции, при этом, было неразрывно связано с мусическими агонами и, синхронно с генезисом библиотек дана история их формирования. Важным разделом библиотек становятся документы, хранящие память о поэтах победителях - списки, календари, копии памятных надписей, жизнеописания. Затем уже из стремления увековечить деяния служителей Муз рождается литературная критика, ело- жившаяся окончательно в эллинистическое время. Она и является предметом серьёзного разбора. Прочие стороны деятельности Мусеев не рассматриваются, за исключением, связанной с сохранением памяти о знаменитых мужах и героях, опекой мест их захоронения. Отметим также, что А. Н. Деревицкий, вслед за Партеем, предостерегает от поверхностного сопоставления Мусеев с современными институтами.

Из зарубежных штудий самым полным остаётся труд П. Буайянса , середины 1930-х гг., прослеживающий историю культа Муз в связи с деятельностью великих философских школ древности, хотя положение относительно организации этих школ как религиозных союзов не является общепринятым.

В науках о классических древностях есть и тенденция искать подобия Александрийского Мусея в других государствах эллинистического мира. Она проявила себя в исследовании жизни и деятельности Антигона Каристийско-го У. фон Виламовица-Мёллендорфа (1880-е гг.; см. примечание 10), где, помимо характеристики знаменитого скульптора, собирателя надписей и биографических сведений о художниках и скульпторах Эллады, чётко проводится последовательность: Ликей - Академия - Мусей в Александрии - Пергам. П. Левек²⁶ (1960-е гг.) говорит о попытках Селевкидов в лице Антиоха III и Антиоха IX создать Мусей в Антиохии. В начале 1990-х гг. Г. П. Чистяков²⁷ уже фиксирует существование трёх Мусеев эпохи Эллинизма - в Александрии, Пергаме, Антиохии. Пергамское святилище Афины, при котором возникают большая библиотека, ботанический сад, собираются коллекции, работает «хор» учёных на царском пансионе, действительно создавалось по подобию Александрийского Мусея. Совершенно очевидно, что в условиях политеистической религии, однотипные структуры могли возникнуть при святилище любого божества, выступающего в роли покровителя человеческой деятельности. Значит, возможен и сравнительный анализ этих структур. Что касается Мусея в Антиохии, то Г. П. Чистяков называет его основателем Антиоха III, тогда как Г. Давни²⁸, анализируя текст Иоанна Малалы, где сообщается об антиохийском Мусее, убедительно доказывает, что это могли быть только Антиох IX (114- 95 гг. до Р. Хр.), или же Антиох X (95- 92 гг.). Следовательно, ко времени Антиоха III может относиться лишь создание «мусического хора».

Статья Г. П. Чистякова освещает лишь филологические изыскания, проводившиеся в античных Мусеях, но для наших целей важно наблюдение автора о том, что, рассматриваемое в эпоху Классики как недостаток, соединение художественного мастерства с энциклопедической начитанностью, при Эллинизме стало нормой. Отсюда, на первом плане, - собирание и обработка всевозможных сведений, сохраняемых в свитках Библиотеки, к чему можно отнести и собираемые образцы природных и художественных раритетов. Причину этого исследователь видит в особой функции эллинистического Мусея, которую мы, со своей стороны, будем называть «консервативной» - она связана с поощряемым государством интересом сохранения эллинами, попавшими в чужую культурную среду, своей самобытности. Сама сакральная атмосфера эллинистического Мусея могла содействовать преодолению наметившегося было критического отношения к мифологии, и реставрации мифологии как языческого «священного писания», осуществлённой неоплатониками.

Та же преемственность прослеживается в монографии Э. Д. Фролова «Греция в эпоху поздней классики. Общество. Личность. Власть»²⁹. Книга содержит принципиально важные для нас положения о том, что выдающиеся достижения античной культуры базируются не только на индивидуальном творчестве («эллинский гений»), но и опираются на достаточно развитые организационные формы, к числу каковых относятся Мусейоны (написание автора), прошедшие эволюцию от частных учреждений до государственных. Феномен Александрийского Мусея является результатом «...достаточно пло-дотворного вмешательства авторитарной власти в дела культуры» . Во 2-й главе диссертации мы специально останавливаемся на взаимосвязи эллинистических Мусеев с господствовавшими в то время монархическими формами государственности. Под этим же углом зрения (переход от полисного строя к монархиям через промежуточную ступень - младшую тираннию) в книге Э. Д. Фролова даётся характеристика Деметрия Фалерского как государственного деятеля нового типа, пытавшегося реализовать модель разумного государственного устройства, подключая монархическое государство к финансированию науки и культуры.

Итак, объектами исследований до сих пор были отдельные, самые известные Мусеи. Сравнительный анализ базировался на исследовании небольшого количества Мусеев (как правило - от трёх до пяти). Все труды по Мусеям написаны филологами, археологами, историками науки. В музееведении также пока ещё нет крупного обобщающего труда не только по античным Мусеям, но вообще по истории музейного дела в Античности. В музееведческой литературе, как было отмечено выше, преобладает тенденция рассматривать античный Мусей как форму, предшествовавшую новоевропейскому музею, но не породившую его непосредственно. Этого и не могло быть, поскольку между Античностью и Новым временем наблюдался известный разрыв культурных традиций, связанный не только с исчезновением форм античной государственности, но и с переходом к христианскому монотеизму, а затем, в эпоху Возрождения, с начавшимся обособлением сакрального и мирского начал общественной жизни. Сформулированные в статье Т. П. Калугиной (1989 г.; примечание 3) критерии отличий современной художественной экспозиции от художественных собраний Мусеев совершенно справедливы и объясняются, на наш взгляд, их главной функцией: создания сакрального пространства, обеспечивающего нисхождение мусического вдохновения как основы творчества. Постижение божественной гармонии природы, напротив, обеспечивалось близкой к экспозиции наших естественнонаучных музеев систематизацией предметов, что также выделено в статье.

С. С. Илизаров (конец 1980-х гг.) специально исследовал роль памятников науки и техники в древних коллекциях³¹. Автором констатируются врождённые «коллекционерские наклонности», присущие человеческой природе и реализуемые в Древнем мире в специфической форме музея-храма. К такому типу относится Мусей при аристотелевском Ликее. Процесс коллекционирования в нём автор определяет как коллективную деятельность по собиранию достоверных сведений о природе, но деятельность, имеющую и нравственно-воспитательный смысл. Коллекционирование памятников науки и техники, по С. С. Илизарову, носило вспомогательный характер собирания средств для научных исследований (приборов, инструментов). На наш взгляд, помимо этого, в Александрийском Мусее, имелся особый вид коллекций: механические изделия александрийских учёных (к которым часто применяется определение - механические игрушки) представляли собой предметы художественного конструирования и служили моделью воспроизводимых умом человека совершенных гармонических движений космических тел, согласно аристотелевской картине Космоса.

В. П. Грицкевич (1997 г.) отмечает целостность первоначального разви-тия таких социальных институтов как музей, архив, библиотека . Их дальнейшее расхождение было обусловлено различными способами воздействия на сознание письменных (через рациональное восприятие) и вещественных (через эмоциональное восприятие) памятников прошлого. История музея в современном виде начинается в период Возрождения в Италии, его окончательное оформление происходит только после технической и политических революций XVIII - XIX веков, но в древности имело место наличие элементов музея как учреждения.

Признавая эти выводы справедливыми, отметим, что на первые европейские музеи влияние оказывал не сам по себе античный Мусей в конкретных исторических формах, но его идеальный образ, возникший в сознании сначала гуманистов Италии, затем деятелей Просвещения, и этот образ менялся в различные исторические эпохи, как менялось вообще отношение к античному наследию. Проследить все попытки воплощения античного идеала до конца XX века было бы слишком обширной задачей. Поэтому, данное исследование ограничивается лишь самим феноменом, породившим идеал.

Для его изучения, разумеется, используются многие выводы и гипотезы учёных, касающиеся общих и частных проблем античной культуры, религии как составляющего её элемента, социальной и культурной истории периода Эллинизма. Укажем, прежде всего, на труд, раскрывающий особенный, «атональный», т. е. соревновательный характер всей культурной жизни греческого мира от самых истоков, - книгу А. И. Зайцева «Культурный переворот в Древней Греции VIII - V вв.»³³ (впервые вышедшую в 1987 г., и затем, по- смертно, - в 2000 г.). Для нас особенно важно, что именно первые Мусеи -священные долины - изначально были местами проведения всевозможных состязаний и состязания же определяли образ жизни философов афинских школ и сообщества александрийских учёных.

Так как состязания (агоны) были элементом богослужения в культе Муз, необходимо знать его эволюцию в процессе движения «от природы к культуре». Кроме упомянутой книги П. Буайянса (примечание 28), отметим исследования У. фон Виламовица-Мёллендорфа³⁴ (конец XIX - начало XX вв.), Ф. Ф. Зелинского³⁵ (1920-е гг.) и М. Нильссона³⁶ (1950-е гг.). Для изучения эпохи Эллинизма навсегда сохранит значение труд её первооткрывателя И. Дройзе-на³⁷. Значение это в том, что в середине XIX века, благодаря Й. Дройзену, историческая эпоха продолжительностью в триста лет перестала рассматриваться как закат эллинской культуры, с противопоставлением её достижений эллинской классике. В то же время, взгляд на Эллинизм лишь как на экспансию эллинства на Восток, рассмотрение Александрии как всемирного центра просвещения варварских народов, переводящего восточную мистику в область научных исследований, отражает лишь одну направленность Эллинизма, тогда как не менее важным моментом было обратное влияние культуры и религии Востока. Что касается уничижительной характеристики Деметрия Фалерского у И. Дройзена, она основана на возникшем ещё у древних писателей смешении его образа с образом Деметрия Полиоркета, правившем в Афинах непосредственно после Фалерца.

Другой классический труд - «История Рима» Т. Моммзена. В пятом томе, где дана панорама жизни римских провинций от Цезаря до Диоклетиана, значительно места отводится Египту и Александрии. Рассказывая о римских государственных институтах, историк анализирует документы, показывающие роль государства в управлении Александрийским Мусеем, сделавшимся в этот период общеимперским святилищем и, одновременно, крупнейшим в Империи центром образования³⁸.

Так как Мусеи были вовлечены в экономическую жизнь античного сообщества (финансирование, наследование имущества по завещаниям и т. п.), мы опираемся на труды М. Ростовцева³⁹ (1940-е гг.), раскрывшего на фактическом материале многоукладный, рыночный характер экономической жизни Эллинизма, вызвавший к жизни самые разнообразные формы собственности, Э. Тарна⁴⁰ (того же времени), показавшего синтез эллинских и восточных традиций в эллинистическом социуме, П. Левека (примечание 16), демонстрирующего всемирный характер экономических, политических и культурных связей эллинистических монархий и городов-государств, и роль Александрии как средоточия этих связей.

Нами использованы реконструкции облика птолемеевской Александрии П. М. Фрейзера и структуры Александрийской Библиотеки Э. Парсонса, реконструкции механических изобретений учёных Александрийского Мусея, приведённые у Г. Дильса (рубеж XIX - XX вв.). Наконец, нами широко привлекается материал ряда статей Real-Encyclopadie , как наиболее полного издания, суммирующего все итоги исследований по Античности к середине XX века, а выпускаемые дополнительные тома учитывают новейшие открытия археологических памятников и документов.

Обобщение результатов археологических раскопок, которые с 1880-х годов проводятся на Геликоне, имеются в номерах известного периодического издания Bulletin de correspondance hellenique. Афинский журнал 'Ар%аюА,оуг,кті 'Ефпцєрії; освещает многолетние раскопки в Беотии и Аттике. В нём отражено и то немногое, что известно археологам об Академии и Ликее. Большой археологический материал накопленный по Эфесу (раскопки библиотеки Цель-са и её реконструкция, позволяющая судить об античных публичных библиотеках вообще) опубликован в специальном издании к столетнему юбилею начала работы австрийских учёных (1995 г. см.: гл. 2, -1). Напротив, в Александрии, проведение раскопок в плотно застроенном деловом центре крупного города крайне затруднено, и до сих пор не определено даже местонахождение Мусея. Тем не менее, нами учитываются и результаты изысканий немецкой экспедиции 1910-х годов (Эрнста фон Зиглина), и работы английских, американских и польских археологов 1960-х - 1980-х, и публикации по подводным прибрежным раскопкам 1990-х годов⁴³.

Суммируя обзор литературы по всему комплексу вопросов, связанных с проблемой античного Мусея, можно отметить следующее. До сих пор нет ис-ледования, обобщающего сведения обо всех Мусеях античного мира. В зависимости от профессиональных интересов исследователей сложились три направления в изучении самого знаменитого из Мусеев - Александрийского: александрийская филология (сюда относятся и многочисленные исследования по персоналиям - Феокриту, Каллимаху, Аполлонию Родосскому и другим знаменитостям, служившим в Мусее), александрийская наука, история Александрийской Библиотеки. При таком подходе и этот Мусей исчезает из поля зрения как целостная структура. Библиотека, на сегодняшний день, освещена наиболее полно, что позволяет использовать в данной работе многие предшествующие выводы, но всё же неясной остаётся её соподчинён-ность с другими подразделениями Мусея. В наименьшей степени изучены вопросы коллекционирования, ввиду малочисленности и разбросанности сообщаемых древними сведений; ясно лишь, что, в отличие от старых вотивных коллекций при храмах, коллекции Александрийского Мусея, включая и книжные собрания, уже не были просто объектами религиозного созерцания, но служили материалами для дальнейшей творческой работы и обучения, что стало качественно новым моментом, характеризующим эллинистический Мусей.

Нами впервые рассматриваются не отдельные составляющие лишь Александрийского Мусея, но он изучается целостно и в сравнении со всеми его прототипами, аналогами и производными от него. В нашей работе выявлено и описано более тридцати античных Мусеев. Впервые предметом комплексного исследования становится процесс коллекционирования и формы использования коллекций. Такая обработка имеющегося разрозненного материала и применяемое нами впервые по отношению к данному объекту историческое моделирование, по нашему мнению, должны предшествовать созданию подробной истории Александрийского Мусея, так как без них его история неизбежно превращается в серию излагаемых в хронологическом порядке фактов о достижениях александрийской науки, или в ряд биографических описаний прославивших Мусей лиц.

По сегодняшний день сообщения греко-римских писателей остаются основным источником информации; к ним добавляется довольно скупой эпиграфический материал. Археологические данные ещё более скупы. Таким образом, изучение феномена античного Мусея неизбежно опирается на авторскую интерпретацию памятников письменности. Тем не менее, в своей работе мы постарались максимально использовать не только письменные свидетельства, на которых строилось большинство предшествующих трудов, создаваемых филологами-классиками, но также вещественные и изобразительные источники, не всегда непосредственно связанные с Мусеями, но передающие образы Муз и изображения близкородственных Мусеям типов святилищ и общественных зданий Античности.

Среди вещественных источников, прежде всего, следует отметить природные, - частично сохранившиеся до наших дней, фрагменты ландшафтов древних священных долин, где возник мусический культ. Из таковых наиболее знаменита беотийская долина Муз, ставшая ныне как природным, так и археологическим заповедником, в котором результаты более чем 120-и лет археологических раскопок, - остатки обнаруженных античных памятников, дают возможность, не только специалистам, но и туристам, представить облик древнейшего Мусея и воссоздать атмосферу языческих мусических празднеств, именно в их сочетании с пейзажем: горным хребтом Геликон, родниковыми источниками, лугами и рощами.

Частью подобного большого природного святилища, или же самостоятельным местом культа, был священный грот, также называемый древними MoDaetov. Аналогами их являются изученные археологами гроты-храмы в Питце, (район Коринфа), на горе Гиметт, пемзовые гроты в Италии, близ Ти-воли. Фрагменты росписей, надписи на стенах и собрания вотивных даров в первых двух гротах, из перечисленных нами, показывают, как, постепенно, искусственные элементы всё больше заполняли природную среду, - процесс, завершившийся имитацией священных гротов в парках. Сами же парки при поздних Мусеях, вероятно, в миниатюре, воспроизводили пейзажи священных долин. Поэтому, вещественные источники искусственного происхоэюде-ния необходимо всегда рассматривать в связи с их природным окружением.

В долине Муз ими являются фундаменты большой колоннады (стой) эллинистического периода (260-е гг. до Р. Хр.), поставленной у входа в долину, фундаменты храма-периптера, отождествляемого с храмом Аполлона, остатки театра. Такие специфические памятники, как стелы с посвятительными надписями, служат, одновременно, и письменными, и вещественными источниками, так как, даже вне зависимости от содержания надписей, они являются архитектурными сооружениями, заполняющими ландшафт. Кроме того, они часто служили пьедесталами утраченных статуй. Так, в долине Муз, каменные плиты с посвящениями Музам оформляли пьедесталы статуй Муз работы Кефисодота Младшего (рубеж IV - III вв. до Р. Хр.), известных лишь по описаниям. Благодаря их находке удалось установить размеры пьедесталов, а следовательно - примерную высоту статуй и их расположение в пространстве - полукругом, около жертвенного камня, вблизи стой. Также и плиты с о. Фера с текстом «Завещания» Эпиктеты (ныне - экспонат музея лапидарных надписей Шипионе Маффеи в Вероне) были укреплены на террасе, служащей основанием четырём статуям героизированных учредителей Мусея, где справлялся их посмертный культ, и вместе с этими статуями оформляли вход на священный участок Мусея. И найденные в Афинах межевые камни, предположительно из сада Феофраста, чьи надписи (hopoq Mowrov кфкп)) содержат минимум информации, - представляют собой архитектурные элементы сада Муз.

Фундаменты стой, аналогичных геликонской, раскопанные в Пергаме (рубеж III - II вв. до Р. Хр.) и Эфесе (I в. до Р. Хр.) служат аргументами для гипотез, предполагающих существование Мусеев в этих городах (в Пергаме, рядом со стоей найдены фрагменты статуй, отождествляемых с Музами и Дионисом). Оставляя данный вопрос открытым, мы привлекаем их для типологического сравнения с геликонской стоей. Отметим, что в Пергаме и Эфесе имеются вещественные памятники, позволяющие представить как могла выглядеть Александрийская Библиотека. В Пергаме это остатки библиотеки при храме Афины, создаваемой Атталидами в их соперничестве с Птолемеями (III - II в. до Р. Хр.). В Эфесе - полностью раскрытый главный фасад и читальный зал библиотеки Цельса (ок. ПО г. от Р. Хр.). Далее, в Пергаме мы имеем интересное пространственное объединение святилищ Афины и Зевса с комплексом зданий царских дворцов, библиотекой, театром. Упомянутая пергам-ская стоя соединяла огороженные священные участки двух храмов. Подобное же объединение культовых, дворцовых и зрелищных мест показывает Стра-бон, описывая царский квартал Александрии.

Археологам неизвестно как выглядели многочисленные небольшие Мусеи в городах Эллады периода Римской империи, часто упоминаемые Павсанием. Но, в качестве их примерных архитектурных аналогов, мы можем взять, напротив, хорошо изученные здания античных гимнасиев. Для сравнительного анализа мы используем такие памятники, как гимнасии в Эфесе и

Милете (II в. до Р. Хр.). В Милете же раскопано, не раз фигурировавшее в исследованиях по античной архитектуре, здание булевтерия эллинистического времени, привлекаемое нами как пример возможности объединения в одной компактной архитектурной форме нескольких разнофункциональных сооружений. Возможно, таким же образом, архитекторы Александрии компоновали вокруг дворовых пространств постройки, составившие основу Александрийского Мусея, с последующим объединением их проходными колоннадами с дворцами и парками Птолемеев.

Археологические изыскания в Александрии 1970-х - 1990-х гг. выявили остатки крупных порфировых колонн, составлявших, некогда, парадную колоннаду, протянувшуюся вдоль всей набережной древнего города, от мыса Локхий до агоры. Её возведение относят к правлению Александра Севера (222 - 235 гг. от Р. Хр.), то есть, ко времени последней реставрации Мусея после пожара при Каракалле. Очевидно, она была включена в старый комплекс Мусея. Фрагменты мозаичных полов, найденные на предполагаемом месте Мусея (там, где сейчас сооружено здание новой Библиотеки), могут быть отнесены к его декору лишь гипотетически, к тому же они очень малы, чтобы представить размеры зала, который они украшали. В то же время, находки 1990-х гг., не имеющие непосредственного отношения к Мусею (статуи, керамика, архитектурные фрагменты), важны для нас в силу того обстоятельства, что они доказывают, гораздо большее, чем предполагалось ранее, влияние на облик эллинистического и римского города традиций древнеегипетской архитектуры и искусства. Этот неожиданный факт (прежде считалось, что Александрия имела облик греческого города с незначительными местными «вкраплениями») даёт основание обратиться для реконструкции Мусея уже не только к греческим, но и к египетским памятникам, а именно -рассмотреть, в качестве возможных архитектурных первообразов, Карнак-ский храмовый комплекс в Фивах Египетских (XVI - XII вв. до Р. Хр.) и пто-лемеевский храм Гора Эдфусского (III - II в. до Р. Хр.). Кроме того, в Александрии раскрыты терраса и фрагменты колоннады храма Сераписа (III в. до Р. Хр.), который представлял из себя образование, возникшее под несомненным влиянием Александрийского Мусея, непосредственно следующее за ним по времени и рассматриваемое нами как одна из его модификаций.

Изобразительные источники представлены большим количеством скульптурных мозаичных и живописных изображений Муз с их атрибутами, позволяющими проследить эволюцию мусического культа с постепенным вовлечением в него новых и новых видов деятельности (римские копии с греческих оригиналов в собрании Государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге и парижского Лувра, рельеф из Мантинеи в Национальном музее Афин, саркофаг Муз в Лувре, относящиеся к первым векам нашей эры). Помимо атрибутики, статуи важны сами по себе, как элементы оформления Мусеев. По ним можно составить представление об облике утраченных статуй Муз в ге- ликонской долине. Римские барелефы танцующих Муз на стенках саркофагов (Лувр, Ватиканские музеи, II в. от Р. Хр.) помогают реконструировать баре-леф Мусея на о. Фера, упоминаемый в «Завещании» Эпиктеты. Мозаика из Беотии IV в. от Р. Хр. (музей в Фивах) показывает нам безымянную Музу в роли богини-повелительницы животных, свидетельствуя о сохранении этой первобытной составляющей культа даже в поздней Античности и объясняя нам первоначальный сакральный смысл появления при Мусеях зверинцев. Мозаика римской виллы под Баальбеком (Сирия, вторая половина III в. от Р. Хр.), где Музу окружает «хор» знаменитых философов, демонстрирует античный принцип сохранения памяти о великих мужах прошлого через составление канона имён.

Статуи и фрагменты, найденные в геликонской долине позволяют судить, насколько широк был круг лиц, память о которых хранили Мусеи. Здесь не только поэты, певцы, музыканты, спортсмены, но и мифологические герои прошлого, и многочисленные попечители святилища; в их числе - представители династий Птолемеев и Атталидов, о чьём постоянном соперничестве в меценатской деятельности известно от древних авторов. Большое количество изображений животных в долине не только подтверждает описание Павсания, но и подтверждает существование изначально связанного с Музами зооморфного культа, о котором говорилось выше, а также позволяет предположить, что интерес к представителям фауны, прежде чем он выразился в научном коллекционировании (зверинец и зоологические препараты перипатетиков, затем - учёных Александрийского Мусея), имел художественное воплощение в пластике.

Последний ряд привлекаемых нами изобразительных источников - нумизматические (мы рассматриваем их как изобразительные в данном, конкретном случае, так как берём только изображения на монетах). Коллекция найденных в Александрии монет времени римского владычества, хотя ни на одной из них нет силуэта Александрийского Мусея, тем не менее ценна для нас, так как на монетах можно встретить современные ему культовые сооружения, исполненные по проектам одного круга архитекторов: старый Серапей Птолемея I, храм Благого Демона, храм Исиды (III в. до Р. Хр.).

Самыми многочисленными являются письменные источники. Спецификой любого исследования по Античности является то, что, помимо обычного разделения памятников письменности на делопроизводителъные и повествовательные, с внутренними подразделениями внутри каждой из двух этих больших групп, необходимо оценивать каждый источник и по такому формальному признаку как материал для письма. В нашем случае следует выделить лапидарные надписи, современные фиксируемому ими событию, и свидетельства античных авторов (часто отстоящих далеко во времени от описываемого факта), дошедшие до нас в поздних рукописях, многократно переписанных, что неизбежно искажает первоначальный текст. Кроме того, эти свидетельства часто сами являются компиляциями из текстов более ранних писателей, как например, труд Афинея из Навкратиса.

Из актовых лапидарные надписей наиболее ценной представляется вы-сеченый на четырёх каменных плитах большой текст «Завещания» Эпиктеты с о. Фера (IG XII, 3, 330), где говорится об учреждении частного Мусея с целью увековечения памяти удостоенных апофеоза представителей богатого рода (220-е - 200-е гг. до Р. Хр.). Имеется значительная коллекция актовых надписей из долины Муз в Беотии, касающихся мусических агонов (от III в. до Р. Хр. по III в. от Р. Хр.), с именами победителей, и многочисленные посвятительные надписи, которые также можно отнести к актовым, поскольку, кроме имеющихся в них обращений к богам, они содержат сведения о видах пожертвований и даров беотийскому Мусею, имена жертвователей и попечителей (IG VII 2519; ВСН An. 50, II, 1926). Большой материал о школьных мусических агонах содержит надпись с Теоса (CIG II, 3088). Эфесские надписи (FiE. II, 65; FiE. Ill, 68; время начала Римской империи) свидетельствуют о связи мусического культа с медициной. Известны актовые грекоязычные римские надписи времени императора Адриана (CIG III, 4724; 5900), о назначении должностных лиц Александрийского Мусея. В нашем распоряжении есть и художественно-повествовательные надписи - посвящения беотий-ским Музам на пьедесталах их статуй (IG VII, 1785, 1797 - 1799, 1802 - 1805, 1819) рубежа IV - III вв. до Р. Хр., прежде известные по «Палатинской антологии».

Среди юридических документов, дошедших до нас в передаче античных авторов, особенно важен текст «Завещания» Феофраста, приведённый Диогеном Лаэртским (V, 51 - 57), где содержатся сведения о Мусее перипатетиков (280-е гг. до Р. Хр.). Хотя между составлением «Завещания» и написанием книг о философах Диогена Лаэртского пролегает временной интервал в четыреста с лишним лет, нет оснований сомневаться в подлинном ядре документа, списки с которого, в период жизни писателя (II - III вв. от Р. Хр.), могли храниться, вместе со списками сочинений Феофраста, как в одной из публичных библиотек Афин, так и в Александрийской Библиотеке. Данный документ мы используем в сравнении с лапидарным текстом «Завещания» Эпиктеты. Оба памятника содержат сведения и о пространственной организации Мусеев, об их архитектурных составляющих, и о статусе членов союзов служителей Муз, их званиях и профессиях.

Прочие письменные источники носят повествовательный характер. В них мы выделяем научно-повествовательные тексты, называя так не только строго научные трактаты, но и всякий текст, содержащий описание объекта на основании наблюдений автора, или компиляцию переписанных у других авторов сведений, когда это описание не связано с каким-либо художественным сюжетом. Здесь мы на первом месте ставим географические сочинения. Представление о древнейших долинах Муз и Мусеях в городах Эллады мож- но почерпнуть из «Описания Эллады» Павсания (II век от Р. Хр.). Подробное описание геликонской долины ценно тем, что Павсаний как бы подводит итоги тысячелетнему существованию святилища: после его времени там уже не велось строительства. Подлинность большинства сооружений, упомянутых Павсанием (театр, храм Аполлона), подтверждена археологическими раскопками, что может служить критерием достоверности и для других святилищ Муз, известных благодаря этому автору: только их книг Павсания мы знаем о Мусеях в Теспиях, Трезене, Мегалополе, Спарте. В описаниях Ликея и Академии у Павсания содержатся сведения о множестве захоронений знаменитых афинян вокруг этих мест, что подтверждает общую тенденцию соседства античных Мусеев с местами почитания героев.

Относящийся к более раннему времени (к I веку от Р. Хр.) труд Страбона даёт значительно меньше сведений о древних священных долинах (для Павсания главной целью был рассказ об исконных эллинских святынях, для Страбона же - общая картина мира). У географа кратко упоминаются священные гроты, соседствующие с посвященными Музам долинами в Лебадейе и у Лейбетрона, говорится о собраниях художественных произведений в Ли-кее и Академии. В то же время, Страбон даёт подробное описание царского квартала в Александрии, перечисляя и ряд построек Мусея, подчёркивая его связь с дворцовым ансамблем. Его описание - главная основа для реконструкции пространственной композиции зданий Александрийского Мусея.

Отсутствие источников, характеризующих коллекции античных Мусеев, таких как инвентарные описания коллекций новоевропейских музеев, лишь отчасти могут быть восполнены естественнонаучными сочинениями учёных, чья деятельность была связана с Мусеями Афин и Александрии, поскольку их минералогические, ботанические, зоологические коллекции были для учёных основным рабочим материалом. В частности, не подвергается сомнению личное участие Аристотеля в препарировании тел животных. Его труды «История животных», «О возникновении животных», «О частях животных» (330-е - 320-е гг. до Р. Хр.) содержат и материал о живых представителях фауны, который мог быть накоплен только благодаря многолетним систематическим наблюдениям над разными видами животных, содержавшимися в одно время и в одном месте. То же самое можно сказать о ботанических сочинениях Феофраста. Трактаты «О растениях» и «О причинах растений» (рубеж IV - III вв. до Р. Хр.) помогают примерно представить какие растения были собраны в его знаменитом саду в Ликее. У Феофраста есть и прямое указание на наблюдения за жизнью белого тополя в саду Мусея в Стагире (Hist, plant. IV, 16, 3). Хотя, нужно учитывать и то, что часть материала поставлялась учениками Аристотеля и Феофраста. Нельзя исключать и компиляции из более ранних трудов.

Сочинение Плиния Старшего (23 - 79 гг. от Р. Хр.) «Естественная история» раскрывает нам одно из значений слова «мусей», - каменный грот, соз- даваемый искусственно в римских садах. У Плиния присутствует описание камерной модели такого грота, исполненной из дорогих жемчужин. Плиний рассказывает о природных раритетах, коллекционруемых богатыми римлянами его времени, подражавшим аристократии эллинистического Востока.

К типу научно-повествовательных текстов относятся трактаты по механике Герона Александрийского (вторая половина I в. до Р. Хр.). Они дают столь подробное описание автоматов, военных машин и механических игрушек, что стало возможным их графическое воспроизведение и моделирование, поэтому, мы можем зримо представить «продукцию» механических мастерских при Александрийском Мусее. Часть этих изделий (главным образом те, что не имели практического применения) могла быть «экспонирована» в особом зале Мусея, или в залах царского дворца, или, под открытым небом, в царских садах.

Хотя нами не даются прямые ссылки на математические и астрономические труды Евклида (ок. 365 - ок. 300 гг. до Р. Хр.), Клавдия Птолемея (83 -после 161 гг. от Р. Хр.), Феона Александрийского (вторая половина IV в. от Р. Хр.) и других учёных Александрийского Мусея, эти тексты также учитывались в нашем исследовании, как образцы научной «продукции» Мусея, сыгравшие, помимо позитивной роли в развитии естествознания и точных наук, и роль «консервативную», догматизировав на тысячелетие геоцентрическую модель мира, что объясняется, на наш взгляд, в числе других факторов и специфической сакральной атмосферой Мусея.

Среди сочинений исторического жанра больше всего информации о Мусеях содержат сочинения историко-биографические. В упомянутых жизнеописаниях философов Диогена Лаэртского (III в. от Р. Хр.), помимо цитируемого текста «Завещания» Феофраста, содержатся биографии основателей Александрийского Мусея - Деметрия Фалерского и Стратона Физика. В жизнеописании одного из преемников Платона, Полемона, говорится об особой роли Мусея в платоновской Академии как места уединенной молитвенной медитации. Диоген Лаэртский, а также другие поздние биографы Пифагора -Порфирий и Ямвлих (конец III - начало IV вв. от Р. Хр.), сообщают о Мусеях пифагорейцев в Метапонте и Кротоне. Не ставя в данном исследовании задачу доказать или опровергнуть подлинность этих Мусеев, мы используем данные сведения как отражающие, спроецированные писателями поздней Античности на далёкую древность, современные им реалии мусического культа и образ жизни служителей Муз.

В сочинениях, описывающих глобальные исторические события, краткие упоминания о Мусеях встречаются в связи с описаниями мест, где эти события происходили. Так, Полибий (II в. до Р. Хр.), рассказывая о военных действиях против войск Ганнибала под стенами Тарента, говорит о Мусее в этом городе. У Диодора Сицилийского (ок. 90-21 гг. до Р. Хр.) история города

Александрии связывается с мифическим пребыванием на этом месте Диониса (бога-Мусагета) и встречей его с морским богом Протеем. В «Записках» Юлия Цезаря (40-е гг. до Р. Хр.) можно прочитать не только о пожаре в Александрии, нанесшем ущерб Библиотеке, но о приготовленных для её переписчиков тюках с папирусными заготовками в гавани, что свидетельствует о масштабах книжного производства при Александрийском Мусее. Далее, Иосиф Флавий в «Иудейских древностях» (конец I в. от р. Хр.) передаёт легенду о переводе библейских книг для Библиотеки, - свидетельство о важной роли в книжных коллекциях Птолемеев сакральных книг Востока. У Аммиана Марцеллина (вторая половина IV в. от Р. Хр.), а так же у ранневизантийских историков - Созомена и Сократа Схоластика (первая половина V в. от Р. Хр.), есть сведения об александрийском Серапее. «Хроника» Иоанна Малалы (V в. от Р. Хр.) - единственный источник сведений о Мусее в Антиохии-на-Оронте.

Философские произведения древних авторов использованы нами для того, чтобы проследить интерпретацию пифагорейцами, платониками и перипатетиками культа Муз в направлении «от природы к культуре», с постепенным включением философии в сферу мусической деятельности и совершившимся затем, в особо возвеличиваемых неоплатониками образах богинь, синтезом природного и культурного начал, что позволяет объяснить примерно равную долю природных и искусственных вещей, коллекционируемых в Мусеях периода Эллинизма. Отметим диалоги Платона (427 - 347 гг. до Р. Хр.) «Федр», «Менон», «Ион», «Застольные беседы» Плутарха, анонимные «Пролегомены к платоновской философии» (VI в. от Р. Хр.). Сочинения Плутарха (ок. 46 - после 119 гг. от Р. Хр.) приводят и чисто бытовые подробности организации знаменитых платоновских симпосиев, - пиров, устраиваемых в Мусее Академии, сопровождаемых философскими диспутами. От Плутарха мы знаем о своих, внутри Академии проводимых, празднествах Муз, Аполлона и Платона. Его трактат «О дельфийском оракуле» включает описание места древнего Мусея в Дельфах, которое не раз навещал автор, ища там откровения.

Также и философский трактат Цицерона «О пределах добра и зла» (45 г. до Р. Хр.) содержит запись личных впечатлений автора от посещения им садов Академии.

Учебно-просветительская деятельность перипатетиков в Ликее опиралась на их теорию идеального государства, отличную от социальной утопии Платона. Эта же идея была, как нам представляется, главным побудительным мотивом начинаний Деметрия Фалерского в Александрии, приведших к основанию Мусея. Поэтому, мы обращаемся к «Политике» Аристотеля (384 -322 гг. до Р. Хр.) и к отрывкам из философских и исторических трудов Деметрия Фалерского (ок. 350 - 283 гг. до Р. Хр.) в цитатах и пересказах различных авторов. Что касается «Афинской политий» Аристотеля, она служит нам образцом исследования, основанного на собранном в библиотеке Ликея материале, в виде выписок из сводов законов греческих полисов. Такое собирательство есть форма накопления архивного исторического материала (включая и подлинные документы, и их копии), отражающая одну из функций библиотек, создаваемых при Мусеях.

Искусствоведческие сочинения представлены трактатом Витрувия (вторая половина I в. до Р. Хр.), где есть информация о творчестве Дейнокра-та, - ведущего архитектора Александрии, возможного автора архитектурного замысла Мусея, и схема устройства храма «гипетр», по типу которого, как мы предполагаем, создавались Мусеи на ограниченных пространствах городских площадей. Труды Каллистрата и обоих Филостратов (первая половина III в. от Р. Хр.) являются для нас примером «вербального коллекционирования» произведений искусства, где уже затруднительно определить, является ли описываемая картина или статуя реальностью, или же плодом фантазии. Подобная форма искусствоведческих занятий зародилась из предшествующего кропотливого собирания суммы всевозможных сведений обо всём, что окружает человека, и передаёт нам особую, собирательскую атмосферу, сложившуюся, первоначально, в библиотеках при Мусеях.

Отсюда же проистекает энциклопедическое творчество позднеантичных и византийских интеллектуалов. Нами использованы словарь Гесихия Александрийского (V в. от Р. Хр.) и словарь Свиды (ок. 1000 г. от Р. Хр.; персоналии философов школы Аристотеля и учёных Александрийского Мусея).

К жанру филологических заметок относятся схолии Иоанна Цеца (1110-1180 гг. от Р. Хр.) на полях текстов Плавта и Аристофана, где имеется материал об основании Александрийской Библиотеки.

Особое место в нашем круге источников занимает сочинение Афинея из Навкратиса (ок. 200 г. от Р. Хр.) «Пирующие софисты». Его жанр невозможно определить однозначно, но в контексте данной работы к нему можно применить слово «мусей», в значении»собрание», «коллекция». Это именно мусей всевозможных сведений, заимствованный у множества авторов, включающий как научные, так и художественные, прозаические и стихотворные, текстовые фрагменты, многие из которых и сохранились лишь благодаря собирательству Афинея. Подобное произведение - яркий пример «продукции» учёного-книжника, много лет занимавшегося в залах Александрийской Библиотеки. У Афинея есть описания мусических агонов в долине Муз, симпосиев платоников и перипатетиков, празднеств и мусических состязаний в Александрии. От него мы узнаём о зверинцах Аристотеля и Птолемеев, о плавучем корабле-музее Гиерона Сиракузского.

Под влиянием подобных компилятивных сочинений язычников (что позволяет говорить о специфическом александрийском жанре, порождённом особой интеллектуальной атмосферой Мусея) создаются Та Хтрбрата (ковры, покрывала из лоскутков тканей) Клемента Александрийского (ок. 150 - ок.

215 гг. от Р. Хр.), действительно причудливо сотканные из лоскутков всевозможных сведений о мире, но одновременно имеющем полемическую направленность против язычников. Только у Клемента имеется информация о Мусее в Саме на о. Кефалления, основанном при заупокойном святилище гностика Эпифания из Александрии.

Промежуточную ступень между научно-повествовательными и художественными текстами в античной литературе занимают эпистолярные и риторические памятники, художественные по языку, но не имеющие фабулы и художественных персонажей, придуманных авторами. В таких источниках упоминания о Мусеях встречаются как элементы художественного описания местности, или как назидательные примеры идеального образа жизни муси-ческого содружества людей, посвятивших себя искусствам и наукам.

Эпистолярные источники, - это имеющиеся в корпусе писем Цицерона (106 - 43 гг. до Р. Хр.) описания «Академий» на его виллах, - миниатюрных воспроизведениях платоновской Академии, а также письма Синесия Кирен-ского (370-е - 410-е гг. от Р. Хр.), из которых мы узнаём о «блаженном хоре» Ипатии Александрийской, - учёном кружке, завершившем многовековую историю Александрийского Мусея.

Произведения риторического жанра, на которые мы ссылаемся в данной работе, - это речь Эсхина (389 - ок. 314 гг. до Р. Хр.) против Эндокида (первая в корпусе речей), где есть сведения о священных участках Муз при школьных зданиях. Далее, ряд ценных сведений содержится в полемических сочинениях иудейских и христианских богословов. В сохранившейся первой книге полемического трактата Филона Александрийского (25 г. до Р. Хр. - 50 г. от Р. Хр.) «О добродетелях», именуемой «О посольстве к Гаю», приводится подробное описание александрийского Цезарея (Кесарея), - храма императорского культа, воздвигнутого рядом с Мусеем и отчасти дублирующего его функции, что должно было загладить ущерб, нанесённый Мусею Юлием Цезарем. В сочинении Тертуллиана (160 - после 220 гг. от Р. Хр.) «О душе», в пассаже, направленном против языческой медицины, заботящейся более о смертном теле, чем о душе, есть указание на публичные анатомические сеансы при Александрийском Мусее. Захарий Схоластик в «Аммонии», - произведении, созданном уже после распада Александрийского Мусея (конец V в. от Р. Хр.), отмечает особую «ауру» его места, по прежнему притягивающего к себе учёных, ораторов, поэтов и праздных слушателей.

Из художественно-поэтических текстов самым древним является «Теогония» Гесиода (ок. 700 г. до Р. Хр.), где даны имена Муз и тот набор мифологем, связанных и их почитанием, который сохраняется в классическую и эллинистическую эпоху, с дальнейшим расширением лишь функций богинь. Поэмы Гесиода, как священные тексты исполняемые на мусических празднествах в геликонской долине и в платоновской Академии, представляют собой, таким образом, и элемент оформления этих празднеств.

Отметим такое крупное произведение как «Аргонавтика» Аполлония Родосского (III в. до Р. Хр.), созданное в стенах Александрийского Мусея и сочетающее поэтическое мастерство с энциклопедической начитанностью автора, содержащее множество географических, мифологических, исторических сведений. Как и вышеупомянутые труды учёных Мусея, оно в значительной мере порождено его духовной атмосферой, определявшей творческие интересы его членов.

Две эпиграммы Марциала (I, 12; IV, 57) передают сведения об италийском святилище Муз на Тибуртинской дороге (I в. от Р. Хр.). Этот материал изучен нами в сравнении с описаниями природных святилищ у греческих авторов, что отражено в таблице (см. гл. 2, -2). Из других римских авторов отметим Горация (Epist. I, 3) и Проперция (IV, 6, 11 - 50), посвятивших свои произведения восхвалению Октавиана Августа, достроившего храм Аполлона Палатинского (30-е гг. до Р. Хр.). Ввиду отсутствия вещественных свидетельств, они остаются главным источником для его реконструкции.

Среди памятников античной художественной прозы нет таких, которые давали бы существенную информацию о Мусеях, но нами привлекаются общие описания Александрии и смежных с Мусеем александрийских святилищ в романе Ахилла Татия (конец II в. от Р. Хр.) «Левкиппа и Клитофонт», и упоминания садов платоновской Академии в «Пестрых рассказах» Элиана (ок. 200 г. от Р. Хр.).

Таким образом, круг письменных источников, несмотря на фрагментарность сообщаемых ими сведений, при условии их сопоставления с вещественными и изобразительными памятниками, и разумеется - между собой, достаточно широк и разнообразен для осуществления предпринимаемого нами моделирования античного Мусея.

В предлагаемом исследовании, как уже было сказано, объединены исторический и структурологический подходы к изучаемому явлению. Отсюда -разделение его на две главы. В первой даётся исторический анализ развития архетипа античного Мусея от архаической эпохи до Эллинизма, во второй, -фиксируется и обобщается сложившаяся в III веке до Р. Хр. система эллинистических Мусеев, просуществовавшая восемь столетий без крупных структурных изменений и породившая несколько модификаций в Пергаме, Антио-хии, Риме, воспроизводящих Александрийский Мусей не целиком, и не в столь грандиозных масштабах, но в виде совокупности отдельных учреждений, в структурах которых удаётся проследить его безусловный приоритет. В Заключении мы делаем выводы о роли Мусеев в истории античной культуры, их отношении к новоевропейским музеям, кратко прослеживаем наследие античных Мусеев в культуре Средневековья, Ренессанса, Просвещения и нашего времени, и намечаем перспективы и направления дальнейших исследований по данной теме.

Истоки мусического культа. Беотийское святилище Муз на Геликоне. Строительство Мусеев в городах Эллады

Истоки мусического культа и само происхождение слова Мо-Встос остаются невыясненными, несмотря на обилие гипотез1. Можно констатировать лишь уникальность и самобытность этих мифопоэтических образов, не имеющих аналогов в мифологиях других народов2 (сравнение с танцующими девами-дакинями в древнеиндийском пантеоне или с германо-скандинавскими валькириями подходит лишь для времени гипотетического первоначального единства индоевропейцев), и тот факт, что уже изначально богини выступают вместе, «мусеем» или «хором». Мнение о якобы сущест-вавшей первичной, единственной Музе , не подтверждается источниками, хотя основанием данного предположения служат имеющиеся разночтения в числе и именах Муз. Так, некоторые авторы (Paus. IX, 29, 1 - 5; Diod. Sic. IV, 7, 1) сообщают о старших Музах - дочерях Урана и Геи, числом три, и младших - дочерях Зевса и Мнемосины. У Цицерона (De nat. deor. Ill, 54) говорится о четырёх старших Музах от древней ипостаси Юпитера (Юпитера Второго - сына Неба). Но уже в тексте Гомера (Od. XXIV, 60) появляется священное число девять, а Гесиод (Theog. 75, sqq.) перечисляет «классические» имена Муз. В любом случае, речь идёт о целой популяции женских божеств, связанных с личностью верховного бога-отца, божеств, поклонение которым, видимо, практиковалось в самую архаическую эпоху, когда сложился предшествующий олимпийскому хтонический пантеон, с последующим переносом отдельных атрибутов и функций хтонических богинь на поколение дочерей Зевса. Относительно самих первофункций тоже можно лишь строить гипотезы, ясно только, что они были далеки от приписанных позже Музам видов «мусической» деятельности. Скорее всего, Музы составляли свиту бога-отца, прославляя его ритуальными песнями и танцами, охраняя от врагов, наказывая святотатцев (что впоследствии выразится в мифах через наказания Тамирида, дочерей Пиера и др.), и вообще, оберегая миропорядок, поскольку они образовывали магический танцующий круг вокруг святилища высшего бога, а любое древнее святилище изображало Вселенную в миниатюре. Так, архаические места поклонения Музам - подножья или склоны священных гор, прообразов Мировой Горы. Позднее «хор» складывается вокруг фетиша бога (каменного столба, изображавшего всё тот же сакральный мировой центр), затем вокруг статуи Зевса или Аполлона, и наконец -вокруг храма. Богом-Мусагетом выступал чаще всего Аполлон, иногда Дионис, реже - Гермес и самолично Зевс. На эту роль претендовал Геракл - НракА/fic; 6 Моъааугхцс, (CIG III, 5987), в римской религии, соответственно, Геркулес (Gercules Musarum)4. В эллинистическом Египте, как нам кажется, им мог быть Серапис. Классический вариант мифа о рождении Муз от брака Зевса и Мнемосины - лишь вариация на тему бесконечно повторяющегося брака Отца-Неба и Матери-Земли. Несомненно, Музы были изначально связаны со священными источниками (ялтуосі, Kpfvoa, то vaua), хотя очень рано выделились в более высокий класс божеств в сравнении с бесчисленными нимфами горных ручьёв, олицетворявших чистую журчащую воду. Вода в культе имела троякий смысл. Магический - слушая журчание, жрецы получали от богинь пророчества. Символический - Гесиод (Theog. 5 -8) упоминает ритуальное омовение, совершаемое Музами перед началом прославления богов и такой ритуал, впоследствии, исполняли поэты и музыканты, о ритуальных омовениях в дельфийском Мусее упоминает и Плутарх (De Pyth. or. 17). И чисто эстетический - гармоничное звучание ручья было первой музыкой, явленной слуху первобытных охотников и пастухов. Это относится, разумеется, и к прочим звукам природы, поэтому столь же непременным элементом оформления культа Муз была священная роща (akaoq), населённая поющими птицами, пчёлами и цикадами, впоследствии превратившаяся в искусственно культивируемый сад (к люї;). Отсюда и возникновение интереса к животному и растительному миру, давшее дальнейший стимул к его изучению в садах при Мусеях в греческих философских школах.

Существовала мистическая связь Муз с почитанием умерших, вначале -героев, то есть, в исконном понимании - детей богов, следовательно, родственников Муз, затем - всех знаменитых и уважаемых граждан. Ещё у Гомера (Od. XXIV, 60 - 64) Музы участвуют в тризне по убитому Ахиллу. В римском погребальном искусстве появляются саркофаги, украшенные изображениями поющих и танцующих Муз. Иногда святилище Муз создаётся родственниками возле места погребения усопшего (см. ниже о «Завещании» Эпиктеты), иногда в святилищах просто ставили статуи героев. В Александрии, возможно, Мусей соседствовал с гробницей Александра Македонского и некрополем Птолемеев (Табл. 15). Тут - истоки мемориальной функции Мусеев. Стремление сохранить память о героях неизбежно приводило к желанию иметь в святилище предметы, связанные с их деятельностью, а позднее - и письменные свидетельства. Столь же естественно в Мусеях начинают накапливаться вещи, принадлежавшие «одержимым» Музами поэтам и музыкантам, - их инструменты и записи их произведений. Таким образом, мы подходим к стержню всего культа - мусическому агону.

Состязания в пении и танце не только компенсировали верующим отсутствие обычных в почитании других богов пышных церемоний, завершавшихся сожжением жертвы, они не были и лишь формой самовыражения. В агоне певец переживал действительное слияние с богинями и корни такого переживания лежат ещё в оргиастических плясках первобытного человека. Певец и побеждал в состязании благодаря реально ощущаемой помощи богинь. Проведение агонов потребовало в дополнение к природным компонентам святилища, создавать площадки для выступлений, оборудовать места для зрителей, закреплять результаты состязаний установкой памятных знаков и статуй, а в письменную эпоху - фиксировать победы архивными записями и собирать не только реликвии выступающих, но и тексты песен, а также биографические сведения.

Самое знаменитое в Греции место древних агонов - святилище на Геликоне, называемое долиной Муз (Табл. 1). Единственное, хорошо известное нам не только благодаря Павсанию, но и благодаря раскопкам, ведущимся там с 1880-х годов, оно даёт представление о подобных же, кратко упоминаемых авторами священных долинах и рощах: у горы Лейбетрон (Strab. VII, 18; Paus. IX, 34, 4), у подножья Олимпа (Polyb. XXXVII, 8), в Пиерии, (Apollod. I, 3, 3; Strab. X, 410, 471; Paus. IX; 30, 7 - 8), в Лебадейе (Strab. X, 414), в Пимплейе (Strab. VII, 17; X, 410).

Хотя Павсаний фиксирует состояние беотийского Мусея в римскую императорскую эпоху, консерватизм религиозных традиций сохранил в нём самые архаические черты. Мусеем именовался как сам участок, так и эти состязания музыкантов и атлетов (Ibid.). Состязания происходили каждый пятый год (Athen. XIV, 629а; Plut. Amat. I, 7481). Для образованных людей римского времени северо-восточный склон Геликона имел уже и историко-мемориальное значение: сюда приезжали любители поэзии, почтить место, связанное, прежде всего, с Гесиодом. Но Павсаний отмечает и сохранение древнейшего благоговения перед горным склоном, на котором, так сказать, физически ощущалось присутствие божественной силы; из поколения в поколение передавались рассказы о чудесных целительных свойствах здешних растений (Paus. IX, 28, 1) Из этого наделения растений магической силой возникает практический интерес к ним, выразившийся не только в их изучении, но и в культивации. Сады, окружавшие Мусеи в городах, первоначально имели тот же растительный набор: лавр, мирт, розы, земляничное дерево и т. д. Затем ассортимент растений всё более и более расширялся. Об искусственных посадках на Геликоне Павсаний не сообщает, но упоминаемая им роща, несомненно, была предметом человеческой заботы, иначе она давно была бы вытоптана многочисленными гостями, ведь именно в ней проходили празднества.

Роща в местах поклонения Музам часто сочеталась с каменным гротом, естественным или искусственным. Павсаний (IX, 29, 3) говорит о высеченной в скале пещере в долине Муз, где приносились жертвы Музам и Лину. Эта имитация явно восходит к ранним святилищам-пещерам, также именуемым Мусеями. Ещё в те времена, когда Музы воспринимались в качестве водных богинь, почитались гроты нимф возле ручьёв, часто украшенные росписями, надписями, выставленными дарами. В горах близ Фурия Плутарх (Sull. 17) упоминает Мусей, к которому вела горная тропинка; очевидно, это был каменный грот. Страбон (IX, 410) рассказывает о пещере Лейбетридских нимф. Искусственные гроты - идеальные места для молитв и медитаций - могли затем создаваться в садах Академии и в Александрии. Плиний (Nat. hist. XXXVI, 154) говорит о них как об очень распространенных в его время парковых постройках (в рукописях приводится различное написание: musaeum, через дифтонг, когда говорится о гротах, и museum в остальных случаях, тогда как в греческом языке эти разные типы Мусеев ещё не различались).

Третий компонент святилища - священный источник. На Геликоне их было два: Аганиппа и Гиппокрена. Название первого Павсаний выводит из имени нимфы Аганиппы, другой прямо связывает со священным животным -Пегасом, для нас же, поскольку в обоих названиях явно присутствует слово їктщ, - конь, это свидетельствует о наличии в первобытную эпоху какого-то зооморфного культа, переросшего потом в образ мифического крылатого коня, возносящего героев и поэтов к богам. Число источников - два - повторяется в святилищах в Лейбетроне, Пимплейе, Лебадейе, что даёт повод говорить о некой закономерности и сузить первоначальное число Муз до двух5. Но у нас нет данных о сохранении традиции обязательного наличия именно двух источников в Академии, Ликее и Александрийском Мусее. По крайней мере один источник имитировался в виде фонтана, в Академии Платона имелся водяной орган (см. ниже, - 3 данной главы).

То, что священный участок включал не только долину, но и склон Геликона, следовательно, примыкал непосредственно к священной горе, также можно рассматривать в качестве традиции: неподалёку от предполагаемого места Александрийского Мусея располагалась искусственная вершина, посвященная богу Пану (Табл. 15). В Антиохии участок Мусея, по реконструкции, приводимой Давни6, примыкал к северному склону холма (Табл. 8). К сожалению, мы лишь приблизительно представляем топографию Академии и Ликея, но Академия находилась в долине реки Кефис и её сады поднимались по склону, а к северу от участка Ликея возвышается гора Ликабетт,

Культ Муз у орфиков и пифагорейцев

Религия орфиков - древнейшая известная нам форма языческого мистицизма у эллинов - важна для нашего исследования потому, что она лучше всего отражает консервативную сторону религии, уходя корнями в первобытную эпоху, и следовательно, даёт нам возможность понять, хотя бы частично, забытый в последующие периоды смысл многих обрядов и установлений му-сического культа.

Орфики выделяли у Муз, в первую очередь, роль богинь-хранительниц космического порядка и священнодействовали не в городах, но в прежних природных святилищах, предохраняя их от запустения. Здесь было не только желание скрыть обряды от непосвящённых, но действительное преклонение перед местами явления богинь смертным, равно как и перед местами, где жили, страдали и гибли герои орфических мифов. Ряд таких мест (гора Пангей во Фракии), по видимому, хранил отголоски устраиваемых здесь некогда человеческих жертвоприношений, но в дальнейшем произошла сублимация обряда в мистериальное театрализованное действо, а первобытный культ умирающего и воскресающего бога дал яркий мифологический образ страдающего Орфея, на который накладывается функция героя-культуртреггера, передающего человечеству полученные непосредственно от Муз знания и навыки1 . Орфей, Лин, Мусей (MODOCXIOC; - мифический поэт, ученик и последователь Орфея), воспринимались не одними орфиками, но всеми без исключения эллинами как реально жившие в древности герои. Орфики воздавали им положенные героические почести здесь же, на священных участках, где нерукотворный ландшафт, как и на Геликоне, стал дополняться статуями и надписями в честь героев, но у нас нет сведений о каких-либо возводимых орфиками постройках, в то время как они участвовали в строительстве храмов другим богам и богиням; по крайней мере, Орфею приписывали основание святилища Коры в Олимпии (Paus. Ill; 13,2). Очевидно, преобладало желание сохранить памятные места в первозданной чистоте. Но как раз это требовало регулярных работ по поддержанию священных участков. Помимо Самофра-кии, горы Пангей, геликонской долины Муз, центрами орфического культа были отроги Олимпа, Пиерия, Пимплейа, где жил Орфей, Лейбетры, где он собирал своих приверженцев (Strab. VII, 17 - 18). Фессалийская Пиерия, где Музы издавна почитались под именем Пиерид, вызывала у орфиков особое благоговение и в связи с тем, что здесь была могила Орфея, - мраморную урну с его прахом они поместили на каменный столб (Paus. IX, 30, 7 - 8). При этом паломников не смущала другая могила героя на северном склоне Олимпа (Ibid. IX, ЗО, 9), и ещё отдельное место погребения головы Орфея на о. Лесбос. Могила Лина почиталась в Аргосе (Ibid. II, 19, 8). В Афинах, холм напротив Акрополя, позже превращенный в крепость Деметрием Полиорке-том, считался могилой Мусея, там был построен храм, называемый, согласно Павсанию, в его честь Moweiov (Ibid. I, 25, 6). Тот факт, что Павсаний пишет имя героя через дифтонг at, название же храма приводит через et - а в его эпоху со, звучало уже как долгое «э» - даёт возможность комментаторам утверждать, что писатель, сам не заставший храма, под влиянием звукового сходства, посчитал могилой героя именно архаическое святилище Муз . Но одно и то же святилище совершенно естественно могло быть и местом почитания Муз, и героя Мусея, чей прах незримо охраняли богини. Кроме того, афинский Мусей являлся местом проведения празднеств: тут публично исполнялась, приписываемая Мусею, поэма «Евмолпия» (Ibid. I, 14, 3), прославляющая орфического героя и пророка Евмолпа.

Возможно, жреческую должность при этом храме исполнял орфик Оно-макрит. Его деятельность приходится на период тираннии Писистрата и Гип-парха (550-е - 520-е гг. до Р. Хр.). Он был редактором и толкователем «Оракулов» Мусея (Herod. VII, 6)3, а по мнению словаря Свиды, - и их истинным автором (Suid. sub verb. Opcpei&q). Ономакрит интересен нам как представитель ответвления культа (большинство мифологических версий утверждают генетическую связь культа Муз, Аполлона и орфических героев), который занимался уже такой «мусической» деятельностью, как позже - служители Александрийского Мусея, то есть, собиранием, редактированием, толкованием и изданием текстов. Не исключено его участие и в собирании знаменитой библиотеки Писистрата. С него начинается обширнейшая орфическая литература, составившая значительную часть коллекций всех последующих библиотек. Пифагорейско-платоновская традиция сохранит благоговение перед этими сочинениями, передающими божественную мудрость; по мнению древних, гимны Орфея, уступая в художественном отношении гимнам Гомера намного превосходят их глубиной своего чувства и божественного наития (Paus. IX, 30, 11). Но, кроме гимнов и поэм (позднейшая «Орфическая Арго-навтика» и др.), среди орфических сочинений начинают втречаться и труды по естествознанию. Отметим, что стимул к изучению природы был чисто религиозным: природа интересовала орфиков как воплощение божественной мировой гармонии и сама воспевалась как единое божественное существо (Фа)ак;), наделённое эпитетами «всеобщая мать» (ладцгїтєіра), «кормчая» (Kvfiepvryzeipa), «всевластный демон» (noXvKiixoq 5aiucov), о чём свидетельствует, например, Xй орфический гимн. Следовательно, каждый отдельный предмет занимал орфиков как проявление её «души». Свида под словом Орфей перечисляет множество орфических трудов, среди которых для нас наибольший интерес представляет приписываемая Ономакриту поэма «О камнях», где был раздел о резьбе по камню. Здесь - истоки интереса к минералам вообще и к искусству глиптики, которое достигнет высшего расцвета при дворе Птолемеев. Чтобы описать камни, нужно было либо держать их перед глазами, либо сделать компиляцию из уже имеющейся литературы. В Александрийском Мусее будут развиваться оба вида такой учёной деятельности. В данном случае, поскольку литературная традиция в его время ещё не была накоплена, Ономакрит мог пользоваться собраниями Писистрата, или собственным, или же храмовым собранием минералов и гемм, следовательно, уже в VI веке до Р. Хр. с мусическим культом, возможно, связываются минералогические коллекции.

С трудом воспринимаемый новоевропейским сознанием факт, что научно-исследовательская деятельность может иметь религиозную мотивацию и что её конечной целью становится обоснование религиозных догматов, необходимо иметь в виду, прослеживая преемственность таких школ Античности, как орфизм, пифагореизм, платонизм, а так же и учение Аристотеля, вплоть до конечного неоплатонического синтеза, создавшего противостоящую Христианству элитарную религию позднеантичных интеллектуалов. Главным признаком, выражающим их родство является не метемпсихоз, которого не было у Аристотеля, и не такие формальные признаки, как запрет на определённые виды пищи, ношение белых одежд, общинный образ жизни и т. п., но ключевое положение о том, что инертная материя получает извне импульс развития в виде духовного начала, «заряжающего» её и приобщающего её к божественному, будь то пифагорейское число, платоновская идея, или аристотелевская форма. Постижение божественного, следовательно, равно возможно как посредством обрядов и медитации, так и через собирание, созерцание и изучение свидетельств наличия в природе высшей духовности. Одна и та же личность может, в течении жизни, совершенно свободно переходить от одного способа к другому. Именно поэтому, по выражению Л. Я. Жмудя, Пифагор «... предстаёт то как основатель европейской научной традиции, то как шаман, бьющийся в экстатической пляске на тайных мистериях»4.

Преемственность орфизма и пифагореизма достаточно прослежена у П. Буайянса5. Для нас ключевым моментом является то, что синтез религии и науки у пифагорейцев достигается на основе общего в пифагорейских союзах поклонения Аполлону и Музам, и не столь существенно, какую роль сыграл в достижении этого синтеза сам Пифагор, а что ему безосновательно приписали поздние авторы. Наоборот, для нас интереснее неопифагорейская интерпретация учения и то, как представляли себе жизнь ранних пифагорейских общин, допустим, великие математики Эллинизма и Рима (Евклид, Клавдий Птолемей, Феон), справлявшие мусический культ в Александрии.

Александрийский Мусей, его аналоги и модификации в эллинистическом мире

Александрийский Мусей, рождённый в 280-е гг. до Р. Хр., оказался столь ярким новообразованием, что своим многовековым существованием оставил в тени как предшествующие ему, так и бытовавшие с ним параллельно, и возникшие уже по его собственному подобию, храмовые комплексы. Между тем, единое культурное пространство эллинистического мира, несмотря на его политическую раздробленность и междоусобные войны, это наиважнейший фактор, который необходимо учитывать при анализе любого феномена культуры того времени. Находясь в едином социокультурном поле, все Мусей Эллинизма неизбежно должны были вступать в сложные взаимоотношения и взаимообогащать друг друга. Чаще всего это были «агональные» взаимоотношения, так как агон, бывший главной движущей силой культурного рассвета Греции при переходе от Архаики к Классике, оставался таковым и в период Эллинизма, что отмечает А. И. Зайцев, хотя, по его мнению, «... агональный дух сохраняется, но присущее ему раннее творческое начало исчезает»1. Так, Мусей перипатетиков стал непосредственным образцом для Александрийского Мусея, но тот принял несравнимо большие масштабы в плане организации и деятельности, благодаря тщеславию Птолемеев, желавшим превзойти Афины. В свою очередь, Александрийский Музей дал новый стимул развития древнему святилищу на Геликоне, где с гораздо большим размахом стали устраиваться праздники и в 260-е годы развернулось большое строительство. Его фрагменты, как будет показано ниже, могут служить основой для приблизительной реконструкции парадной колоннады Александрийского Мусея. На о. Фера, являвшемся тогда сателлитом птоле-меевского Египта, богатая семья строит свой частный Мусей. Конкуренцию Птолемеям создали Атталиды и Селевкиды, что выразилось в собирании в Антиохии «хора» учёных и поэтов наподобие александрийского, в строительстве святилища Афины в Пергаме, в появлении в этом городе второй после Александрийской по объёму библиотеки и ботанического сада, также подобного тому, что был при Александрийском Мусее. Октавиан Август, сразу после завоевания Египта, восхищённый увиденным в Александрии, завершает дорогостоящее строительство храма Аполлона Палатинского с двумя библиотеками и садом. В то же время, не Александрийский Мусей, а Мусей в Афинах стали прообразами для Мусея в Антиохии, основанного на деньги переехавшего туда жителя Афин, и они же были архетипами для Мусеев на виллах Теренция Варрона и Цицерона. Поэтому, представляется необходимым дать сравнительный обзор всех известных нам Мусеев Эллинизма. Предварить же его следует выявлением тех специфических черт эллинистической цивилизции в целом, каковые вызвали, сконцентрированные в наибольшей степени в феномене Александрийского Мусея, стимулы к собирательству, исследованиям и творчеству на качественно новой ступени.

Важнейшая черта этой цивилизации - безусловное господство монархических форм государственности, при сохранении интегрированных в возникшие после смерти Александра Македонского монархии старых и новых полисов. Монархи, распоряжавшиеся огромными ресурсами как завоёванного Востока, так и подчинившихся им исконно эллинских территорий, выступали как бы в ролях участников грандиозного «агона», соперничая не только на поле брани, но и в пышном строительстве, организации массовых празднеств, собирании книг, экзотических предметов и творений человеческих рук. Причём явно проявляется желание не только накапливать коллекции, но и показывать их, если не всему населению, то, по крайней мере, большому числу учёных и писателей, не только своих, но и приглашаемых со стороны, составлявших описания коллекций, делавших на их основе открытия и новые изобретения, тем самым прославляя и их владельцев. Агон между эллинистическими правителями принимал и форму «охоты» за умами и талантами, -при каждом дворе составлялся свой интеллектуальный «хор». При этом, зависимость учёных и поэтов от своего покровителя, хотя у авторов (Athen. I, 22b) и появляются язвительные сравнения их с «откармливаемыми» при Александрийском Мусее редкими птицами (тсоАлнцібтостої opviGeq), всё таки не превращается, окончательно, в восточное раболепство, сохраняя известную долю присущей греческому менталитету свободы: интеллектуалы были слугами и советниками, но не рабами царей.

В то же время, эти учёные и поэты внесли свою долю в начавшийся с Александра Великого процесс обожествления личностей эллинистических правителей. Здесь следует отметить, что если одна из ведущих функций Мусеев - мемориальная - уже в предшествующий период начала трансформироваться в почитание памяти реальных исторических деятелей (Пифагор, Платон), то тут же начинался и обратный процесс мифологизации биографий этих персонажей, с последующим превращением их, в глазах поклонников, в богов и героев. В Александрии происходило обожествление Александра, гробница которого, вблизи Мусея, соседствуя и с гробницами Птолемеев, была объектом не праздного посещения, но религиозного поклонения. В Библиотеке хранились жизнеописания Александра, поэты, вдохновляемые Музами и царским пансионом, слагали гимны, а историки отыскивали сведения, возводящие генеалогию Птолемеев к Гераклу, и такие изыскания особенно щедро финансировались. Успеху царского апофеоза способствовало, имеющее реальные основания, ощущение уникальности своего времени и грандиозности человеческих деяний, совершавшихся в состоянии божественной одержимости. Не только военные походы, но и дальние сухопутные и морские экспедиции, фантастические архитектурные проекты - архитекторы Александрии всерьёз возжелали преодолеть земное тяготение, пытаясь с помощью магнитного свода удержать статую в храме висящей в воздухе (Plin. Nat. hist. XXXIV, 148) -конструирование замысловатых механизмов, измерение окружности Земли, попытки сочинить эпические поэмы, не уступающие гомеровским, и другие подобные предприятия - демонстрируют творческий энтузиазм эпохи.

При этом, происходило резкое изменение представления о масштабах окружающего мира, открывшегося эллинам множеством экзотических стран со своим уникальным природным миром и самобытными культурами. Ситуацию времени раннего Эллинизма вполне можно сопоставить с эпохой Великих географических открытий XV - XVII веков, и показательно, что именно тогда в Европе начинают складываться заполняемые заморскими редкостями Кабинеты и Кунсткамеры. При эллинистических дворах собирание природной экзотики сочетается и с обращением к духовному наследию побеждённого Востока, выразившееся в собирании сведений и текстов, примером чему выступают деятельность Бероса и Манефона и перевод Библии на греческий. Взаимодействие греческой и восточных культур привело к знаменитому религиозному синкретизму Эллинизма, когда Музы как исконно греческие богини, например, обрели на Востоке родственное им синкретическое божество - Сераписа. Уже под влиянием Мусея в Александрии возникают близкородственные структуры Серапея, чьи учреждения, иногда, прямо дублировали учреждения Мусея, поэтому изучать их следует синхронно.

Покорённые Египет и Вавилония также продемонстрировали грекам то, чего не было на их исторической родине - могущественное жреческое сословие с многотысячелетней историей, выступавшее и проводником идеи божественности власти, и хранителем накопленых знаний и культуры, и содружеством учёных-практиков, занимавшихся, кроме наук, строительством, врачеванием, воспитанием. Святилище Муз в Александрии, в котором накапливались, хранились и передавались знания, вполне отвечало местным традициям, сложившимся в храмах богов-культуртреггеров (Хонсу, Тот, Птах и др.). Из греческих святынь только храмы Асклепия обладали подобным научным и образовательным потенциалом, но Эллада не знала такого монолитного соединения в одном жреческом звании личности учёного и священнослужителя. По крайней мере попыткой сформировать содружество жрецов-учёных является деятельность Деметрия Фалерского, Манефона, Стратона из Лампсака по организации совместной жизни служителей Александрийского Мусея в первые годы его существования. Однако независимость Мусея от царской власти в Египте была невозможна по причине того, что он полностью финансировался из средств казны2.

Впрочем, в данном случае, Александрийский Мусей как раз не является единственным эталоном, на котором можно изучать взаимодействие Мусеев с государственными структурами эллинистических монархий. Мусей в ту эпоху мог быть частью государственной системы, как в Александрии, но мог оставаться и межгосударственным общеэллинским святилищем, существующим за счёт пожертвований, как Мусей в долине Муз, мог быть частным семейным храмом (Фера), мог находиться под коллективным контролем учёного сообщества (Ликей, Академия), мог, наконец, быть создан царской властью, но царь выступал как исполнитель завещания частного лица, доверившего ему необходимые для этого средства (Антиохия). Это многообразие форм организации Мусеев соответствует многообразию форм не только религиозной, но и экономической жизни эллинистических государств.

К сожалению, историческая наука до настоящего времени не выработала единой модели эллинистической цивилизации. Все концепции до сих пор группируются вокруг четырёх вариантов изложенных у В.Тарна: экспансия греческой культуры на Восток, синтез греческих и восточных элементов, новый этап греческой цивилизации, или же её трансформация в новых исторических условиях3. Труды М. И. Ростовцева, Г. Бенгтсона, П. Левека убедительно доказали многоукладность экономики и отсюда - многообразие форм собственности в эллинистическое время. Следовательно, экономические основы деятельности Мусеев нужно рассматривать в каждом конкретном случае отдельно. Значительно большее, чем прежде, число рабов в общественной структуре в целом, для Мусеев значения не имело; в хозяйстве Мусеев рабы, разумеется, использовались, но, как и в архаическое время, для уборки территории святилища, на работах в саду и т. п. Можно предположить, что у учёных, проживавших в Большом доме Александрийского Мусея, имелся значительный штат рабов в качестве личной прислуги, предоставляемый царским домом с целью обеспечить их наилучшим комфортом для творческой работы.