Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Концептуальные рамки осмысления киберпространства 13
1.1. Теоретические условия возможности киберпространства 13
1.2. Роль современных технологий в трансформации культуры 32
1.3. Методологическое обоснование проективных моделей будущего 47
ГЛАВА 2. Мировоззренческое значение и проективное своеобразие киберпространства 68
2.1. Социокультурные предпосылки киберпространства 68
2.2. Проблема соотношения киберпространства и виртуальной реальности 87
2.3. Сущностные характеристики киберпространства 112
Заключение 134
Библиографический список 138
- Теоретические условия возможности киберпространства
- Методологическое обоснование проективных моделей будущего
- Социокультурные предпосылки киберпространства
- Проблема соотношения киберпространства и виртуальной реальности
Введение к работе
* е '^
Актуальность темы исследования. Понятие «виртуальная реальность» широко используется для обозначения ряда самых различных явлений. Понятие «киберпространство» обычно интуитивно связывают с виртуальной реальностью, что ведет к парадоксам. Для преодоления неопределенности в понимании данного феномена необходимо выяснить его сущность. Поэтому правомерно возникает интерес: что такое киберпространство? Чем оно отличается от виртуальной реальности? Существует ли многообразие виртуальных реальностей? Какова роль и место человека в нём? Одно-порядковость киберпространства с такими понятиями, как бытие, реальность, действительность, обусловливает необходимость исследования его онтологического статуса.
Поляризация социальных оценок киберпространства от крайне восторженных до резко отрицательных определяет значимость данного исследования. Острота поставленных в работе проблем требует критически осторожного отношения к указанным крайностям и к философской рефлексии по их поводу. Углубленное исследование отношения киберпространства и виртуальной реальности диктуется негативными последствиями, возникающими в результате экспансии виртуальной реальности в повседневную жизнь — в виде психологической зависимости от компьютерных игр и Интернет-коммуникации. Кроме того, киберпространство задает новый ракурс анализа проблемы репрезентации, который определяется техникой симуляции.
Каждая технология частично выполняет прогностическую функцию, а также воплощает в себе некое идеологическое представление ближайшего будущего. Следовательно, справедлив и обратный вопрос: насколько логика проектирования постиндустриального общества расходится с действительностью и как это влияет на осмысление феномена киберпространства? Сегодня мы занимаем выгодное положение наблюдателя переходного периода, что позволяет нам проблематизировать специфику происходящих глобальных изменений. Указанные аспекты имеют принципиальное значение для практической и теоретической деятельности человека.
Итак, необходимость философского исследования киберпространства и форм его существования обусловлена недостаточным и разноречивым осмыслением онтологии данного феномена и его роли в современных информационных процессах.
Степень разработанности проблемы. Теоретические источники.
Исследование киберпространства опирается на изучение философских
представлений о бытии, реальности, существовании, которые нашли своё
отражение в произведениях классической философии таких авторов, как Платон,
Аристотель, Р. Декарт, Г.-В. Лейбниц, И. Кант, Г. В. Ф. Гегель, К. Маркс,
Ж. Делёз, Ж. Деррида, М. Хайдеггер, У. Эко и др., и работ современных авторов,
затрагивающих эту проблематику: А. В. Ахутин, Н. С. Автономова, П. П. Гай-
денко, М. Ю. Опенков, С. И. Орехов, Д. В. Пивоваров, В. М. Розин,
С. С. Хоружий, А. Н. Чанышев, П. Г. Щедровицкий и др.
ЮС. НАЦИОНАЛЬНАЯ . БИБЛИОТЕКА шШ {
При рассмотрении специфики различных видов пространства были использованы работы следующих авторов: физическое — И. Пригожий, С. Хокинг, М. Д. Ахундов, А. Л. Доброхотов, А. М. Мостепаненко; математическое — Л. Брауэр, Г. Вейль, Д. Гильберт, Э. Гуссерль, Г. Б. Гутнер, Г. И. Рузавин; семиотическое — Р. Барт, У. Эко, И. П. Ильин, Ю. С. Степанов,
A. Р. Усманова; художественное — Б. Миллер, Д. Льюиз, Ч. С. Пирс,
М. М. Бахтин, В. П. Руднев; социальное — П. Бергер, Т. Лукман, С. Жижек,
Л. Г. Ионин, Т. X. Керимов, А. И. Лучанкин.
При анализе глобальных трансформаций и общих трендов развития современного общества в качестве исходного пункта принята классическая концепция постиндустриального общества Д. Белла. Различные её' положения конкретизируются за счёт обращения к неклассической футурологии, которая отвергает простую экстраполяцию существующих трендов (С. Лем, А. Тоффлер, Дж. Нейсбит), глобалистики — прогностической деятельности Римского клуба (Д. X. Медоуз, М. Месарович, Э. Ласло, А. Кинг, Б. Шнайдер и др.) и альтернативистики — целенаправленного построения желаемого будущего на основе методологического пересмотра достижений футурологии и глобалистики (Д. X. Медоуз, Д. Л. Медоуз, Й. Рандерс, П. Кеннеди, И. В. Бестужев-Лада). Кроме того, в контексте данной работы рассматриваются идеи 3. Баумана, С. Жижека, М. Кастельса, Л. Туроу, С. Хантингтона, К. Хюбнера и Ф. Фукуямы; также привлекаются разработки отечественных авторов: А. С. Панарина,
B. Г. Хороса, А. И. Неклессы, Ю. А. Васильчука и А. И. Уткина.
Киберпространство является относительно новой областью исследований: первые попытки его осмысления в рамках гуманитарных дисциплин были предприняты около четверти века назад. Если социокультурный потенциал компьютерной виртуальной реальности первыми оценили сами её разработчики (У. Брикен, Ф. П. Брукс, Дж. Ланье, И. Сазерленд), то начальные представления о киберпространстве формировались в контексте постмодернистской культуры: следует отметить влияние современной научной фантастики (У. Гибсон, Б. Стерлинг), рок-музыкантов 1980-х годов и некоторых культовых фигур поп-культуры — прежде всего Дж. Барлоу, Т. Лири. Перспективы развития современных информационных технологий в рамках киберпространства подвергают критической оценке М. Крюгер, С. Леви, С. Сисмондо, М. Хайм, Ф. Хейвард.
Решение проблемы соотношения киберпространства и виртуальной реальности произведено на основе ряда идей, которые отражены в работах следующих авторов:
Системы компьютерной виртуальной реальности (ВР-системы) и сферы их применения исследуют Д. Зельцер, Ф. Хэмит, П. И. Браславский, Н. П. Петрова, В. М. Розин, Д. И. Шапиро.
Психологическая виртуальная реальность рассматривается как отражение психикой процессов, происходящих в самой же психике, то есть самообраз. Данное психологическое направление было обосновано Н. А. Носовым. К этому подходу примыкают работы И. Г. Корсунцева, в которых внутренний
субъективный мир человека отождествляется с виртуальным.
Социально-философские проблемы сетевой коммуникации анализируют Р. Барбрук, Дж. Барлоу, Э. Дайсон, С. Жижек, Г. Рейнгольд, А. Тоффлер; среди отечественных авторов над этими вопросами работают С. В. Бондаренко, В. А. Емелин, В. В. Тарасенко и др.
Экзистенциально-психологические аспекты сетевой коммуникации и специфику виртуальной идентичности выявляют Б. Були, С. Кинг, С. Рубин, Дж. Сулер, Ш. Теркл, К. Янг; среди отечественных авторов данной проблематикой занимаются Н. Н. Алексенко, Ю. Д. Бабаева, Е. П. Белинская,
A. Е. Войскунский, А. Е. Жичкина и др.
Онтологические характеристики техники и технологии рассматривают К. Митчем, X. Ортега-и-Гассет, И. Ю. Алексеева, В. Г. Горохов, И. А. Негодаев,
B. П. Рачков, В. М. Розин, М. М. Шитиков. Различные аспекты понятия «картина
мира» раскрываются в работах следующих авторов: И. Лакатос, К. Р. Поппер,
М. Хайдеггер, Дж. Холтон, К. Хюбнер, А. Эйнштейн; А. Я. Гуревич, Л. Ф. Кузне
цова, С. В. Лурье, В. С. Стёпин.
Таким образом, наряду с недостаточной разработкой онтологической проблематики киберпространства остаётся непроясненным принципиальный вопрос о местоположении данного феномена в философской картине мира.
Целью диссертационной работы является определение местоположения киберпространства в той философской картине мира, в которой нуждается современная цивилизация.
Для достижения данной цели потребовалось решение ряда задач:
рассмотреть существующие виды пространства и прояснить их сущностную взаимосвязь с феноменом времени;
оценить эвристический потенциал существующих прогностических моделей; определить причины расхождения между логикой проектирования постиндустриального общества и действительностью;
- провести анализ культурологических оснований киберпространства в
рамках постмодернистской культуры и выяснить степень их соответствия
современному состоянию технологий компьютерной виртуальной реальности;
- обосновать собственную классификацию видов виртуальной реальности и
исследовать специфику каждого из них;
дать описание и проанализировать три онтологических модели киберпространства; зафиксировать онтологическую специфику данного феномена;
определить связь киберпространства с современной техникой и технологией; выявить специфику общенаучной, культурной и философской картин мира и уточнить местоположение киберпространства в рамках последней.
Теоретическая и методологическая основы исследования.
Методологической основой данного исследования является цивили-зационный подход, с позиции которого анализируются различные проективные модели будущего и выявляются их принципиальные ограничения. Цивилизационный подход как способ методологического обоснования вновь
рождающихся идей и проектов, относящихся к будущему, начинает складываться ещё в первой половине XX века (О. Шпенглер, Э. Гуссерль). Он являет себя после Второй мировой войны, во-первых, в отказе от традиционных для прошлого способов прогнозирования и предвидения и, во-вторых, в попытках понимания феномена цивилизации как единого целого, особую роль в котором начинают играть внутренние для цивилизации процессы и технологические инновации (Н. Винер, С. Хантингтон).
В центре внимания данного исследования находится следующий этап становления цивилизационного подхода, начинающийся в последней четверти XX века, когда фокус осмысления цивилизации переносится на идеи виртуальной реальности и информационного общества, а в практическую жизнь людей всё более властно входит кибернетическое пространство.
Теоретической основой данного исследования выступает теоретико-
аналитический подход, который применяется для классификации видов
виртуальной реальности. Также было использовано положение, разработанное в \.
философии техники: сущность техники и технологии необходимо раскрыть так, чтобы было ясно решение основных онтологических проблем.
Научная новизна исследования заключается в онтологическом анализе феномена киберпространства в его отношении к проективным моделям будущего и современным представлениям о виртуальной реальности и информационном обществе.
Основные положения, содержащие элементы новизны и выносимые на защиту:
сопоставлены теория постиндустриального общества, футурология, глобалистика и альтернативистика; выявлена связь между их предельными методологическими основаниями и различными интерпретациями путей развития капитализма;
впервые исследован идеологический стереотип киберпространства, содержащий в себе 3 утопических доминанты: непримиримый гедонизм, эскапизм от повседневной реальности и традиционное мистическое желание трансцендировать границы чувственного бытия;
рассмотрены различные виды виртуальной реальности и приведено ' обоснование, почему некоторые из них не имеют отношения к кибер-пространству;
сопоставлены с онтологических позиций основные модели киберпространства (технократическая, деконструктивистская и психоаналитическая) и показана их эвристическая значимость;
- сформулирован итоговый вывод о том, что потенциал киберпространства,
способствуя поиску возможностей выявления и понимания новых путей
достижения общечеловеческих целей, может стать одним из важнейших
элементов философской картины мира.
Научно-практическая значимость работы. Результаты исследования могут быть использованы для конкретизации отдельных аспектов современной философской картины мира и разработки теоретических проблем
мировоззренческого характера. Материалы диссертации могут применяться при чтении курсов «Систематическая философия» и «Философия и методология науки», а также составить основу специального курса, посвященного онтологическим проблемам компьютерной виртуальной реальности и информационных технологий.
Апробация результатов исследования. Материалы и результаты диссертационного исследования обсуждались на кафедре онтологии и теории познания Уральского государственного университета им. A.M. Горького. Отдельные концептуальные положения работы легли в основу докладов и сообщений автора на следующих конференциях и научных семинарах:
Межвузовский семинар «Эпистемы - 3» (Екатеринбург, март 2003);
IV Межрегиональная научно-практическая конференция «Социально-экономическое образование и развитие современного бизнеса в России» (Екатеринбург, май 2004);
Российская научная конференция «Антропологические основания теоретического мышления» (Екатеринбург, ноябрь 2004);
Всероссийская научная конференция «Аксиология научного познания» (1-е Лойфмановские чтения) (Екатеринбург, март 2005).
Структура и объём диссертации. Структура работы обусловлена программой исследования и характером решаемых задач. Текст диссертации состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы. Содержание работы изложено на 134 страницах компьютерной вёрстки, библиография включает 151 наименование.
Теоретические условия возможности киберпространства
Исходные масштабы представления бытия задают категории пространства и времени. В онтологическом аспекте они предстают как: 1) наиболее абстрактные характеристики бытия; 2) условия существования предметов и явлений на разных уровнях реальности; 3) элементы онтологической картины мира (утверждения о существовании). В гносеологическом аспекте эти категории выступают в качестве: 1) психологических условий возможности познания (как перцептуальные формы); 2) эпистемологических условий возможности познания (как априорные формы).
В античной философии неявно предполагалось, что бытие дано непосредственно, а знание связано с некоторой сущностью. Другими словами, ответ на онтологический вопрос «что есть сущее?» всегда предшествовал решению гносеологических проблем, вследствие чего предметную область философии можно было рассматривать как предзаданный набор сущностей. В Новое время Р. Декарт сместил акцент с онтологии на систематизацию принципов познавательной деятельности и постулировал данность бытия человеческому сознанию только в форме знания, то есть опосредованно. Развивая эту методологическую позицию, И. Кант поставил вопрос об исследовании границ и возможностей познания.
Важное философское открытие И. Канта — выявление и описание априорных форм чувственности. Пространственно-временное явление предмета является не простой констатацией данности, а синтетическим актом субъекта. Способность априорных форм чувственности конструировать мир и объективировать его в качестве предмета знания имеет чисто гносеологическую роль. Другими словами, немецкий философ постулирует принципиальный запрет: создаваться может только форма восприятия предметов, но само их существование безразлично к процессу познания. В античности было выработано следующее соотношение познавательных способностей и созерцания бытия, ставшее нормой дальнейших онтологических построений: «существовать» и «иметь смысл» — тождественны. У И. Канта впервые происходит принципиально обоснованное размежевание этих понятий. Априорность как особый тип идеального обладает значимостью, но не имеет пространственно-временных проявлений. Кроме того, для немецкого мыслителя было чрезвычайно важно доказать отсутствие связи» между априори и существованием: «Если мы допустим, что способность познания имманентно содержит в себе действительное понятие абсолютного бытия, отпадет необходимость в различении явлений и вещей в себе, на котором построен трансцендентальный метод» .
И. Кант глубоко реформирует понятие мышления: у последнего оказываются совершенно разные функции в трансцендентной, трансцендентальной и эмпирической сферах. Существование не является категорией, определяющей каким-либо образом содержание предмета; его область — отношение предмета к субъекту познания. Поскольку процессы мышления и познания принципиально различны, то старое понятие абсолютного бытия теряет свою гомогенность: одно дело — эмпирическая наличность, другое — априорная идеальность, третье — мир свободы и цели. Таким образом, априори никак не связано с другими слоями универсума. Отсюда закономерен вывод, что «мир не является онтологически однородным и, следовательно, метафизика, начиная с известного уровня, имеет дело не с бытием самим по себе, а со своими априорными структурами» .
Уточним нашу позицию: онтология является совокупностью всех принципиально разрешимых вопросов о бытии и существовании, а метафизика состоит из принципиально неразрешимых вопросов о бытии и существовании. Относительно оценки их интеллектуального инструментария можно согласиться с П. Щедровицким, что «онтология — это та метафизика, которая себя рефлектирует, то есть понимает, что она — предполагание, результат искусственных процедур» .
Целостный образ мира в его основных аспектах (объекты и процессы, типы взаимодействий, пространственно-временные структуры) вводит, как известно, общенаучная картина мира. Будучи системой фундаментальных понятий и принципов, она функционирует как глобальная исследовательская программа науки. Однако общенаучная картина мира не может продемонстрировать нам всю его онтологическую структуру: мы знаем о мире только то, что мы описываем в нем, то есть выражаем с помощью конвенциональных схем. Знаковое выражение любого феномена невозможно без каких-либо сокращений, так как в противном случае это был бы уже он сам.
А. Эйнштейн подчеркивал, что всякая картина мира упрощает и схематизирует действительность: «Человек стремится каким-то адекватным способом создать в себе простую и ясную картину мира для того, чтобы в известной степени попытаться заменить этот мир созданной таким способом картиной» . Допустимость подобной замены обусловлена особым онтологическим статусом общенаучной картины мира, вследствие чего составляющие ее понятия отождествляются с действительностью. Данная операция правомерна до тех пор, пока полученные с ее помощью результаты не противоречат теоретическому обоснованию новых объектов И процессов.
Постижение объектов, которые хотя бы частично выходят за рамки социальной практики, обеспечивает философия. Ее основное предназначение в культуре — понять, каков в своих глубинных основаниях наличный человеческий мир, каким он может и должен быть. Отсюда следует, что философская реконструкция по содержанию не тождественна реально существующей матрице мировоззренческих универсалий любой локальной культуры: «Философия как теоретическое ядро мировоззрения не только схематизирует образы мира, представленные смыслами категорий культуры, но и постоянно изобретает новые нестандартные представления, выходящие за рамки этих образов» .
Не менее важен следующий аспект философского знания. Когда говорят о человеке: «Он знает, что А», то имеется в виду объективное содержание высказывания «А». Кроме того, в фокусе нашего внимания находится субъект, обладающий знанием. Тем самым дается указание на то, что определенная совокупность знаний обязательно содержит в себе обобщающую схему — эмпирические данные становятся знанием только благодаря отнесенности к некоторой системе основоположений, принципов.
Если мы допускаем наличие особой позиции, которая позволяет установить истинность знания, то в рамках такого онтологического обоснования можно получать все более детальные знания о конкретных объектах. Возможность их существования предзадана данной онтологией, поэтому само исследование превращается в процесс последовательной актуализации объектов. Однако как только «возникает идея проблемы и проблематизации, онтология в традиционном философском смысле, то есть как то представление, в рамках которого знание оценивается как знание, разрушается, и на его место приходят другие технологии: собственно технологии проблематизации» .
Методологическое обоснование проективных моделей будущего
Как известно, в процессе развертывания НТР наука становится непосредственной производительной силой общества. Вместе с тем идея революционности изменений, заимствованная из социальной сферы, породила следующие иллюзии: достижение высокого уровня благосостояния для всех людей, быстрое завоевание космического пространства, массовая востребованность в обществе альтернативных источников энергии. Это косвенно свидетельствует об отсутствии исчерпывающего ответа на вопрос о сущности научно-технической революции. Одни авторы сводят сущность НТР к изменению в производительных силах общества, другие — к автоматизации производственных процессов, третьи — к возрастанию роли науки в развитии техники, четвертые — к появлению и развитию информационных технологий и т. д.
На наш взгляд, во всех этих случаях отражаются скорее всего отдельные стороны НТР, а не ее сущность. В этом смысле позиция И. А. Негодаева более эвристична. Он считает, что «научно-техническая революция есть совокупность взаимообусловленных качественных изменений в науке и технике, ведущих к установлению новой естественно-научной картины мира и к коренному изменению места и роли человека в производственном процессе» .
Данный тезис можно проиллюстрировать на примере информатики, предмет которой претерпел весьма значимые трансформации на протяжении
XX столетия. До сих пор среди обычных пользователей распространено наивное мнение о том, что информатика является всего лишь наукой о компьютерах. Далее мы продемонстрируем, как история развития этой дисциплины опровергает подобный упрощенный подход.
Первый период (1940-е годы) был связан с созданием теоретических основ проектирования вычислительной техники. В то время вопросы хранения, переработки и передачи информации имели первостепенное значение в информатике, поэтому для нее генетически исходной стала теория информации и анализ кодированных сигналов, в том числе работы К. Шэннона. Наряду с этим нужно упомянуть о значительном вкладе Дж. фон Неймана в инженерно-техническую теорию вычислительных машин, на основе которой были построены все транзисторные ЭВМ.
Второй этап (1950-е и 1960-е годы) характеризовался взаимосвязанной постановкой и решением когнитивных и технологических вопросов, относящихся к разработке компьютерных экспертных систем. В процессе технического представления знания основная задача формулируется-таким образом: «Как допустимо обращаться со знанием, если требуется достичь поставленной цели?». В соответствии с этим Д. А. Поспелов, признанный специалист по проблемам искусственного интеллекта, считает, что знанию присущи следующие черты: «1) внутренняя интерпретируемость (когда каждая информационная единица должна иметь уникальное имя, по которому система находит ее, а также отвечает на запросы, в которых это имя упомянуто); 2) структурированность (включенность одних информационных единиц в состав других); 3) связность (возможность задания временных, каузальных, пространственных или иного рода отношений); 4) семантическая метрика (возможность задания отношений, характеризующих ситуационную близость); 5) активность (выполнение программ инициируется текущим состоянием информационной базы)» .
Исходя из сказанного выше, нередко делают поспешный вывод о том, что различия между предметными областями информатики и кибернетики несущественны. Однако это неверно. Во-первых, кибернетический подход к информации абстрагируется от конкретных форм энергии и вещества, посредством которых осуществляются информационные процессы в живой природе, машинах и человеческом обществе. Во-вторых, в кибернетике компьютеры выполняют чисто служебные функции. По поводу информатики правомерно согласиться с В. Г. Гороховым в том, что она «рассматривается как прикладная наука об использовании компьютеров, снабжающая знаниями о применении вычислительной техники для нужд автоматизации» . Можно констатировать, что в информатике кибернетическая концепция управления отодвигается на второй план.
На третьем этапе (1970-е и 1980-е годы) исследования по искусственному интеллекту инициировали расширение предметной области информатики. В это время магистральным направлением развития становится выявление условий гомологичности различных систем, в рамках которого были установлены многочисленные функциональные параллели между математикой и логикой, между лингвистикой и психологией, между системотехникой и кибернетикой и др. Полученные результаты придали информатике междисциплинарный статус. Таким образом, было убедительно доказано, что при наличии соответствующих программных и аппаратных средств самые различные виды человеческой деятельности (будь то игра в шахматы, трехмерное проектирование деталей или перевод с одного языка на другой) можно реализовать при помощи компьютеров.
С начала 1990-х годов имеет смысл говорить о четвертом периоде. В течение предыдущего полувекового развития в информатике стихийно складывалась тенденция к технизации любых информационных потоков. Сейчас мы наблюдаем коренное изменение этого тренда: эволюция программных и аппаратных средств продолжается, но она уже играет второстепенную роль. Человеческая компонента человеко-машинных систем приобретает решающий характер, поэтому на первый план выходят социальная коммуникация и организация человеческой деятельности: «В современном нам обществе именно эта операция трансляции — определяющее, доминирующее звено в триаде сообщение - коммуникация - интерпретация» .
Становление новой системы коммуникации идет параллельно с изменением структуры общества, социальных и профессиональных ролей. Стремительное развитие информационных технологий в последней трети XX столетия сейчас уже воспринимается как нечто закономерное. Среди них можно выделить гуманитарные технологии (политические, педагогические, имиджмейкерские и рекламные), компьютерное моделирование и обработка данных, а также технологии, производящие различные виды виртуальной реальности. Все они выступают в качестве эффективного способа реализации сложного и многомерного внутреннего мира современного индивида.
Информационные технологии способны одинаково продуктивно передавать пользователю результаты различных видов деятельности. Вследствие этого правомерен вопрос: в чем состоит качественная специфика этого типа технологий? Ее не удается адекватно объяснить только посредством ссылки на «всеядность» информации. Дело скорее всего обстоит иначе: по мнению М. Хайдеггера, «информация ин-формирует, т.е. уведомляет, она в то же время формирует, т.е. устраивает и выравнивает. В качестве уведомления информация уже является неким устройством, которое устанавливает людей, все предметы и состояния в такую форму, которая является достаточной для того, чтобы обеспечить власть человека над Землёй» . На наш взгляд, что информационные технологии непосредственно связаны с созданием и переработкой разнообразных знаний. В переходную эпоху большое значение приобретает прогностическое знание о границах изменчивости будущего, на основе которого возникают идеи новых технологий. Последние предписывают варианты трансформации производства, управления, коммуникации и способы ощущения человеком реальности.
Социокультурные предпосылки киберпространства
Ощущение фундаментальности происходящих в мире изменений преследует научную мысль. В 90-х годах XX века преобладало умонастроение неопределенности: современный мир «формируется под воздействием геостратегических потрясений, социальных, технологических, культурных и этнических факторов, сочетание которых ведет в неизвестность» . Основной, повторяющийся на разные лады тезис многочисленных дискуссий последнего десятилетия — «глобальный характер перемен», переживаемых человечеством, «глобальная революция», разворачивающаяся на планете, — сам по себе стал уже в достаточной мере тривиальным. Подобная констатация является лишь формальной характеристикой тех проблем, которые связаны с анализом внутренней логики происходящих перемен.
Новая система развивается одновременно на локальном и глобальном уровнях. Сила, богатство и знания в определенных условиях взаимозаменяемы и в совокупности нацелены на поддержание власти: «Корпорации и даже правительства прибегают к применению насилия реже, чем в доиндустриальном прошлом, потому, что обнаружили лучший инструмент управления людьми. Этот инструмент — деньги» . Однако наибольшую эффективность власти придают знания, приводящие при минимальном расходе ресурсов к достижению требуемых целей.
В современном обществе главным гарантом получения прибыли становится информация. Реализация продукции представляет собой сложную информационную систему, через которую осуществляется контакт производителя и потребителя. Современные технологии позволяют проводить на локальном уровне то, что в прежние времена возможно было сделать только на уровне государственной экономики. Одновременно многие функции, преодолевая национальные границы, интегрируются в едином глобальном производственном процессе. Полностью изменилась сущность взаимосвязи между мировыми корпорациями и национальными правительствами в пользу первых.
Вместе с тем процесс разукрупнения производства и экономической интеграции на мировом уровне значительно обгоняет аналогичное переструктурирование власти: децентрализация государственной власти и формирование наднациональной управленческой структуры реализованы только в Европейском Сообществе. Одной из важных причин резкой неравномерности глобальных политических процессов стали экономические кризисы 90-х годов прошлого столетия, произошедшие в разных регионах планеты, так как они поставили под вопрос саму возможность создания в ближайшем будущем других наднациональных политических объединений.
На уровне индивидов большинство негативных тенденций связано с одним побудительным мотивом — потребительством. Современная жизнь идет пока явно вопреки предсказаниям постиндустриальных теорий: знание не только не замещает товарные отношения, но и само все в большей степени становится товаром. Мир компьютеров, роботов, точнейших приборов вместе с тем заражен вирусом приобретательства, лихорадочной погони за прибылью. Произошло взаимопроникновение двух форм кризиса: «"Технический человек" в своей завершающей мегафазе обрел способность тотального разрушения природной среды. "Экономический человек" в своей постпроизводительной фазе способен тотально подорвать морально- социальные опоры цивилизованного существования. Он существует в цивилизованных формах до тех пор, пока еще не иссякли внеэкономические мотивы его социального поведения» .
Ранее культурный горизонт общества обязательно очерчивался неким «большим смыслом», а человеческая практика базировалась на той или иной форме взаимного доверия. Здесь есть одна существенная тонкость: пространство финансовых операций в значительной мере лежит именно в области доверия к существующему порядку вещей. Таким образом, во фрагментации и аннигиляции современного социального горизонта заключается коренное различие между традиционной архаикой прошлого и грядущими примитивами общества XXI века.
Антисистемные тенденции всегда присутствовали в человеческом сообществе. Нам важно в данном случае подчеркнуть их онтологическую специфику — раньше они были маргинальной изнанкой цивилизации, в том числе не в последнюю очередь в общественном сознании. Сейчас же ситуация в значительной мере изменилась. В настоящее время грань между «человеком на все времена» и «отбросами общества» если и не стирается совсем, то становится зыбкой и весьма условной. И одновременно — антисистемные тенденции сами организуются в единую мощную систему.
С. Жижек правомерно считает, что «сегодня все основные понятия, используемые нами для описания существующего конфликта, ... являются ложными понятиями, искажающими наше восприятие ситуации вместо того, чтобы позволить нам ее понять. В этом смысле сами наши «свободы» служат тому, чтобы скрывать и поддерживать нашу глубинную несвободу» . Другими словами, демократия является сегодня главным политическим фетишем, отрицанием всех основных социальных противоречий.
Чем объяснить указанные выше несоответствия между логикой проектирования постиндустриального общества и действительностью? Технологические достижения в очередной раз обгоняют развитие политических институтов и социально-экономических отношений: в XX веке достижениями индустриальной эпохи попытались воспользоваться в своих корыстных целях властвующие элиты — результатом были две мировые войны и тоталитарные режимы. Очевидно, что это предположение является поверхностным и недостаточно обоснованным.
Идеальное реконструирование мира должно исходить из четко определенных предпосылок. До сих пор имеет влияние методологическая установка, согласно которой существует принципиальная свобода выбора между разными языками описания и равное достоинство различных теоретических реконструкций мира. Однако крайне нежелательно придавать безусловный онтологический статус этому постмодернистскому постулату: релятивизация истины в качестве норматива теоретизирования приводит к невозможности строгого различения между истиной и ложью, что для научного дискурса недопустимо.
Рост потребления значительного большинства людей в развитых странах во второй половине XX века привел к формированию широкого социального слоя, который впоследствии стал основой постиндустриального общества. Развитие рабочей силы в этой системе имеет три разных уровня: 1) ликвидация функциональной неграмотности простой рабочей силы методом «прочитал и повтори»; 2) формирование сложной рабочей силы, способной самостоятельно использовать новые знания с целью личностного развития человека и выработки его профессиональной и социальной мобильности; 3) подготовка профессионалов научно-технического уровня, способных творчески применять достижения мировои науки в ежедневной практике .
С другой стороны, сегодня видны объективные пределы роста потребления, о чем уже давно говорят многие ученые. Кроме того, незападные общества не смогут догнать Запад по уровню потребления из-за ограниченности мировых ресурсов. Речь идет о смягчении социального неравенства, улучшении качества жизни, относительном равноправии в отношениях с развитыми партнерами. Однако именно сейчас достижение указанных целей стало проблематичнее: достижения постиндустриальной эпохи отзываются на периферии гораздо острее, чем в центре. Вместе с тем периферийные регионы всё более втягиваются в орбиту зависимости в качестве придатков мировых экономических центров. Следует ли из этого, что соответствующие тенденции, которые в значительной степени могли бы оказать помощь в решении нынешних глобальных вопросов, потеряют свое значение?
Проблема соотношения киберпространства и виртуальной реальности
Стремительное развитие информационных технологий в последней трети XX столетия оказало влияние на различные социокультурные феномены, в том числе жанр «киберпанк» в научной фантастике, рок- культура, мировоззрение New Age и психоделические опыты в рамках поп- культуры. В идеологии указанных движений маргинальные интенции объединялись с верой в безграничные возможности компьютерной техники.
Исходный пункт размышлений о потенциале киберпространства в художественной литературе определялся общим стремлением классической научной фантастики предвосхитить сущность нового феномена. В 80-х годах достижения специалистов, разрабатывавших технические устройства для реализации компьютерной аудиовизуальной среды, подстегивали воображение писателей-фантастов так же, как романы А. Кларка и А. Хайнлайна стимулировали в середине XX века интерес читателей к проблеме космических путешествий.
В 1984 году появился киберпанк, новый жанр научной фантастики, основателем которого является У. Гибсон. Этот автор переосмыслил технологический аспект научной фантастики: от описания гипотетического оборудования он перешел к проблеме взаимодействия компьютерного программного обеспечения с человеческим мозгом. Отметим, что в рамках киноиндустрии Голливуда данная тематика затрагивалась в фильме «Дрон» (1982), герой которого из повседневной реальности был перенесен в трехмерный мир, сконструированный программой для ЭВМ00. Фильм демонстрировал возможности мира интерактивных компьютерных игр и создавал зрителям красочную иллюзию его безусловной привлекательности. У. Гибсон представляет читателю картину международного бизнес- сообщества в виде трехмерной видеоигры. Его герои получают доступ в систему через панель компьютера с электродами, введенными непосредственно в тело пользователя. После подключения любой персонаж романа ощущает своё тело как совершенно пассивный материал, в то время как его сознание блаженствует в новой среде. Её специфику писатель изображает следующим образом: «Киберпространство. Общая галлюцинация, которую каждый день ощущают на себе миллионы операторов во всех государствах, дети, овладевающие математическими понятиями... Графическое представление данных, отвлечённое от результатов действия всех компьютеров в системе человеческих отношений. Неподвластная разуму комплексность. Лучи света, выстраивающиеся в ряд внутри внепространственной сферы сознания, скопления и плеяды данных. Подобно городским огням, они удаляются...» . Трилогия У. Гибсона оказала значительное влияние не только на формирование жанра киберпанк, но и на многих критиков и специалистов по программному обеспечению: например, Т. Лири оценивает эти романы как «эпическое, энциклопедическое руководство, открывающее новый, кибернетический мир» . Подобные многочисленные оптимистические высказывания вызывают искреннее удивление, поскольку во время написания данной трилогии её автор не имел никакого представления о результатах исследований по тематике компьютерной виртуальной реальности, проведенных в 70-х годах в МТИ и НАСА. Более того, восприятие этих произведений в качестве проекта технологичного утопического общества основано на их специфически односторонней интерпретации, исходившей от критиков и корпоративных технических специалистов, хотя на самом деле гибсоновские герои действуют в жестоком, аморальном и безрадостном мире. По этому поводу основатель научно-фантастического жанра киберпанк заявил следующее: «Социальная и политическая наивность современных корпоративных исследователей пугает; они прочли мои романы и приняли к сведению только привлекательность новых технологий, пропустив мимо примерно пятнадцать уровней иронии» . Данная выше характеристика в общих чертах корректна. С одной стороны, она связана с аполитизмом науки и наукоёмкой промышленности. С другой стороны, нельзя забывать о специфике самого жанра научной фантастики и проблеме его социальной эффективности. Этот жанр функционирует как «лабораторный эксперимент», в котором реальные или выдуманные социальные проблемы решаются в недалеком будущем по мере развития событий в рамках сюжетной линии произведения. Основной пафос научной фантастики обычно определяют как предостережение, хотя часто он не достигает поставленной цели. Наиболее известное исключение из этого правила — фильмы, посвященные ужасам ядерной войны, однако их проблематика значительно актуальнее и не допускает множественных интерпретаций в отличие от утонченных предсказаний У. Гибсона. Главной задачей классической научной фантастики является рассмотрение возможных социокультурных следствий новых технологий и предупреждение негативных тенденций их применения. Жанр киберпанк отличается от классической научной фантастики тем, что он прежде всего подогревает интерес к новым компьютерным технологиям, вследствие чего критическая оценка их потенциала получает второстепенное значение. Кроме того, многие экономические и технологические инновации безусловно подчиняются императиву «прогресс ради прогресса», поэтому потребительское общество ориентируется на перспективы новых товаров и услуг и чаще всего не обращает внимания на ограничения по их применению.
Таким образом, несмотря на критические интенции У. Гибсона, его трилогия разрекламировала киберпространство как компьютерную мультимедийную среду, хотя необходимые для её создания технологии тогда ещё не были доступны широкой публике. В конечном итоге, оно само стало объектом желания par excellence, вне зависимости от расплывчатых размышлений о его дистопических последствиях.
На развитие и популяризацию феномена киберпространства значительно повлияли культурные формы и жизненные стили, связанные с рок-музыкой. Молодежные журналы «Mondo 2000» в США и «The Face» в Великобритании сыграли центральную роль в распространении новых идей, хотя рок-культура репрезентировала опыт измененных состояний сознания только в рамках её собственных традиций. В качестве прообраза киберпространства можно назвать интеграцию звукозаписи и видеоизображения на рок-концертах групп «Grateful Dead» и «Hawkwind» в 70-х годах.
Предшественником компьютерной аудиовизуальной среды считается музыкальное видео, т.е. клипы, где вместо видеоряда используется последовательность графических изображений, сгенерированных при помощи ЭВМ. По мнению Ф. Хейварда, создатели клипов этого музыкального направления на протяжении последних двадцати лет постоянно находили нестандартные технические эффекты, которые впоследствии заимствовались другими формами рок-культуры .
