Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основания исследования и модель эндогенных ограничений демократизации 20
1.1. Ключевые понятия 20
1.2. Эндогенные ограничения демократизации с точки зрения общей проблемы демократизации 29
1.3. Теоретические основания исследования 30
1.4. Связи между политиками и избирателями и информированность избирателей: теоретико-игровая модель
1.4.1. Вводные замечания 35
1.4.2. Построение модели 36
1.4.3. Анализ неповторяющейся игры 47
1.4.4. Повторяющаяся игра и стимулы политиков 51
1.4.5. Следствия и модификации основной теоретической модели 63
1.4.6. Паттерны связей между политиками и избирателями согласно теоретико-игровой модели при неповторяющейся игре 68
1.4.7. Обобщение итогов теоретического моделирования 78
1.5. Заключительные замечания к главе 84
Глава 2. Эндогенные ограничения демократизации: эмпирический анализ 88
2.1. Паттерны связей между политиками и избирателями: гипотезы 88
2.2. Связи между инкумбентами и избирателями
2.2.1. Операционализация волатильности предпочтений избирателей в отношении инкумбентов 94
2.2.2. Формирование выборки 105
2.2.3. Регрессионный анализ 111
2.2.4. Операционализация клиентелизма 121
2.2.5. Паттерны сочетаний уровня клиентелизма и волатильности предпочтений избирателей в отношении инкумбентов 123
2.3. Паттерны связей между политическими партиями и избирателями 133
2.3.1. Операционализация переменных 133
2.3.2. Паттерны сочетаний уровня клиентелизма и волатильности предпочтений избирателей в отношении политических партий
2.4. Импликации эмпирического анализа: предварительные итоги 149
2.5. Демократические институты и подотчетность политиков населению: иллюстративные эмпирические свидетельства 159
2.6. Заключительные замечания к главе 168
Заключение 170
Список источников 183
- Теоретические основания исследования
- Следствия и модификации основной теоретической модели
- Операционализация волатильности предпочтений избирателей в отношении инкумбентов
- Паттерны сочетаний уровня клиентелизма и волатильности предпочтений избирателей в отношении инкумбентов
Теоретические основания исследования
Под «демократическим» элементом мы будем понимать элементы «народовластия»78 в политической системе, т.е. возможность большой части населения (всех совершеннолетних граждан, обладающих политическими правами) «влиять на власть». Этот достаточно формальный признак базируется на более глубинной предпосылке о том, что власть должна осуществляться в интересах «народа» (сейчас для нас не важны разнообразные трактовки этого понятия) и что наличие у самого народа властных инструментов есть лучший гарант того, что эта предпосылка будет реализована.
При этом формы «влияния на власть» могут быть весьма многообразны, но главная из них – возможность избирать лиц, отправляющих властные полномочия согласно писаной или неписаной конституции и прочим законам79. В сущности, влияние на власть посредством возможности избрания правителей есть форма власти в очень ограниченном и специальном смысле этого слова, но принципиально здесь важны два обстоятельства: 1) очень большой «селекторат»80, в чем и воплощается «демократический» элемент как таковой; 2) роль законов, сильно ограничивающих правителей при отправлении власти и тем самым смягчающих проблему того, что народ едва ли правит в действительности.
В этом втором пункте частично проявляется «либеральный» компонент либеральной демократии. Его более полная трактовка, на наш взгляд, может быть следующей: «либеральный» компонент либеральной демократии предполагает защиту гражданина от двух сил: а) правителей, которые могут быть склонны к использованию власти в своих целях и во вред гражданину; б) большинства, которое представляет потенциальную опасность в любой политической системе, называющейся «демократией». Первый аспект «либерального» компонента исторически был ядром либеральной идеологии как таковой и нашел наиболее яркое выражение во «Втором трактате о правлении» Джона Локка81. Второй аспект «либерального» компонента был особенно важным для представителей так называемого «аристократического либерализма»82: в частности, Алексис де Токвиль и Джон Стюарт Милль написали свои влиятельнейшие произведения, явно или подспудно анализируя древнюю проблему «тирании большинства» в преломлении современных обществ83.
В нашем исследовании мы будем прямо или косвенно рассматривать отношение между «демократическим» компонентом либеральной демократии и первым аспектом ее «либерального» компонента. Конкретизируем этот первый аспект.
В нашей концептуализации он находит выражение в принципе верховенства закона (rule of law). Смыслы этого понятия весьма многообразны84, но у них есть общая составляющая: правление закона предполагает ограничение произвола людей, находящихся у власти, и тем самым верховенство закона должно выступать гарантией негативно понятой свободы85. Данная трактовка роли верховенства закона указывает на очевидные пересечения с либеральным – «негативным» - пониманием свободы86.
Включение принципов верховенства закона в понятие либеральной демократии не является чем-то новым: эта же позиция может быть найдена у таких исследователей, как Ю.Хабермас87, Х.Линц и А.Степан88, Л.Морлино89, Г.О Доннелл90, Й.Мёллер и С.-Э.Скаанинг91.
Кроме того, мы будем считать, что полноценная либеральная демократия предполагает поддержание и усиление «демократическим» и «либеральным» компонентами друг друга. С точки зрения «демократического» компонента и первого аспекта «либерального» компонента это взаимоусиление проявляется в следующем. Возможность избирать правителей может быть воспринята как форма их дисциплинирования, направленная на то, чтобы они придерживались принципов верховенства закона92 (в данном случае смысл дисциплинирования заключается в том, чтобы поддерживать сильную и положительную корреляцию между интересами политиков и избирателей; это становится возможным тогда, когда политики проигывают выборы, если интересы избирателей не реализуются политиками, и выигрывают их в противном случае); в этом выражается теоретическая фундированность первого аспекта «либерального» компонента в «демократическом». В то же время, верховенство закона не только служит защитой от произвола правителя, но и является манифестацией политического равенства, которое по необходимости входит в любую трактовку демократии93.
Тем самым, первый аспект «либерального» компонента гарантирует компонент «демократический». Суммируем то, что особенно пригодится нам в дальнейшем: в настоящем исследовании под демократией мы будем понимать «либеральную демократию», в которой необходимо наличествует по меньшей мере два компонента: 1) «либеральный» компонент в двух его аспектах, первый из которых подразумевает успешную реализацию верховенства закона; 2) «демократический» компонент, предполагающий, что селекторат включает в себя почти все взрослое население страны.
Следствия и модификации основной теоретической модели
Итак, мы выяснили, что если информация не очень дорога, то политики не будут вести себя оппортунистически, а избиратели будут их поддерживать. Налицо успешное функционирование механизмов вертикальной подотчетности.
Если же получение информации сопряжено с большими издержками, то избиратели не будут ее искать, и тогда политики в любом случае будут вести себя оппортунистически; в ответ избиратели при определенных условиях будут поддерживать политика P даже несмотря на его оппортунизм, а при других условиях – отказывать ему в поддержке. В этих сценариях вертикальная подотчетность функционирует плохо.
Вспомним теперь, что по нашим исходным допущениям в молодых демократиях избирателям сложно получать корректную информацию о политиках и их действиях из-за неустановленности репутаций политиков, средств массовой информации, даже самих «норм» поведения в публичном пространстве при демократии, большой подвижности политического поля, большого количества кандидатов, которых нужно отличать друг от друга, и т.д. Иными словами, наше исходное допущение состояло в том, что в молодых демократиях получение релевантной и качественной информации о политиках и их действиях сопряжено со сравнительно большими издержками (это допущение, как мы указывали выше, имеет эмпирические подтверждения139). Наша модель подсказывает нам, что это будет вести к нарушению вертикальной подотчетности и склонять политиков к оппортунизму.
Однако на этом наши выводы не завершаются. Когда информация стоит дорого и, следовательно, политики выбирают оппортунистические действия, избиратели могут в конечном счете видеть это (быть может, с определенным временным лагом). Но разумно предположить, что избиратели обновляют свой коэффициент «немотивированного оптимизма» в отношении политиков на основании новой информации, предоставляемой им политиком P своим поведением, если его реальная направленность в конце концов становится известной (мы предполагаем, что, так как избиратели голосовали на прошлых выборах именно за политика P и он является их «изначальной опцией» на предстоящих выборах, то именно за ним они и следят в первую очередь). В основании этого тезиса лежит правдоподобное допущение о том, что с точки зрения избирателей «политический класс» обладает «коллективной репутацией», зависящей от репутации его отдельных членов140: репутация одного политика воздействует на репутацию других политиков (быть может, через представления о том, каковы политики «вообще»).
В предыдущем абзаце мы также затронули идею «обновления» убеждений, описываемую формулой Байеса. Чтобы пояснить эту мысль лучше, примем следующие обозначения: P(G) - вероятность того, что политик действительно ведет себя «честно»; Р(В) - вероятность того, что политик действительно ведет себя «оппортунистически»; P(G ) - вероятность того, что политик посылает сигнал, что он является «честным».
Положим также, что политик, который в самом деле ведет себя «честно», посылает сигнал о своем честном поведении непроизвольно - именно своим поведением. Далее рассмотрим ситуацию в случае неинформированных избирателей. Тогда, в согласии с формулой Байеса, для избирателей вероятность того, что политик, посылающий сигнал о своем «честном поведении», в самом деле ведет себя честно, будет выражаться так141: P(G G ) P(G \G)x P(G) /r\ P(G \G)x P(G) + P(G \B)x P(B) Заметим, что р(в) = q , как q определена в игре (просто вероятность того, что политик будет вести себя оппортунистически). В ситуации, когда политики ведут себя оппортунистически, посылая сигнал о «честности» своих действий, и когда реальное содержание их действий в конце концов становится известным, для избирателей будет повышаться вероятность р(с\в), а значит, согласно формуле (5), сокращаться вероятность P{G\G ). Иными словами, избиратели будут все меньше верить, что сигнал о «честном поведении» действительно подразумевает «честного политика», и, следовательно, все больше - что сигнал о «честном поведении» сопряжен с «оппортунизмом». В итоге будет повышаться субъективная вероятность р(в G ). Поскольку же по нашему допущению в игре ни один из политиков не посылает «плохих сигналов», то разумно положить, что для избирателей примерно верно будет следующее: р(в в) = р(в с?) = 0 , т.е. P(G B) = P(G G) = 1
Операционализация волатильности предпочтений избирателей в отношении инкумбентов
Итак, одно из объяснений может заключаться в том, что стратегия клиентелизма просто не всегда успешно работает из-за ряда организационных сложностей, главное из которых – способность патрона контролировать своих клиентов. Другое объяснение связано с неточностью нашей операционализации клиентелизма. Напомним, что в качестве точки отсчета мы взяли оценки клиентелизма, полученные для политический партий, в то время как наш анализ инкумбентов принимает в расчет и президентов. То, что президенты, как правило, бывают связаны с партиями, служит обоснованием допущения о том, что наша операционализация клиентелизма все же в целом корректна; но нельзя исключать и того, что уровень коррупции коррелирует с клиентелистскими практиками партий лучше, чем с клиентелистскими практиками более широкого круга политических игроков. Если это действительно так, то не удивительно, что мы получили результаты, не укладывающиеся в нашу теоретическую перспективу.
Как бы то ни было, уже сейчас можно признать, что наш теоретический анализ имеет лишь ограниченную валидность для инкумбентов.
Но вернемся к интерпретации результатов кластерного анализа. Итак, в-третьих, наш теоретический анализ предсказывает, что в молодых демократиях с не очень высоким уровнем клиентелизма волатильность должна быть относительно большой: этот паттерн в целом отражается «кластером крестиков» кроме уже упомянутых «пограничных» случаев России, Украины и Латвии; пограничными кейсами являются здесь также Италия и Греция.
Наконец, интересен «кластер квадратов», состоящий из молодых демократий, но с точки зрения сочетания волатильности и клиентелизма пограничный между молодыми и зрелыми демократиями. Этот кластер состоит из «исключительной» для Центральной Америки демократии – Коста-Рики, Испании, а также из особенно успешных с точки зрения демократизации посткоммунистических стран – Польши, Венгрии и Чехии. Любопытно, что Португалия и Словения попали в кластер зрелых демократий. Эти данные могут быть сопоставлены с нашим теоретическим предположением о возможной значимости экзогенных благоприятных факторов, которые позволяют избежать «ловушки демократизации»: в случае Португалии, Испании, Польши, Венгрии, Чехии и Словении явно большую роль играла «европейская идентичность» и/или «притяжение» Европейского Союза.
Рассмотрим, но уже без подробной интерпретации, конфигурации интересующих нас переменных для периода между вторыми и третьими выборами (Рис. 7 и Табл. 12).
Общий паттерн, состоящий в том, что зрелые демократии имеют сравнительно невысокую волатильность, а молодые демократии - разные сочетания волатильности и клиентелизма, наблюдается и в этом периоде.
Кроме того, теперь группа стран с предположительно «плохо работающим клиентелизмом» «набирается» уже не из отдельных кластеров, а представлена особым кластером – «кластером овалов». В целом сохранились и «кластер треугольников» вместе с «кластером крестиков», характеризующиеся высоким уровнем клиентелизма и низкой волатильностью и средним уровнем клиентелизма и умеренно-высокой волатильностью соответственно.
Кейс Тринидада и Тобаго еще более выдается как исключение в связи с продолжающейся трансформацией партийной системы.
Табл. 12. Кластеры стран, указанных на Рисунке «Кластер звездочек» «Кластер ромбиков» «Кластер квадратов» «Кластер треугольников» «Кластер крестиков» «Кластер овалов» «Кластер плюсов»
Кипр Австралия Коста-Рика Аргентина Литва Албания Эстония Польша Австрия Чехия Бангладеш Монголия Гватемала Индонезия Португалия Бельгия Греция Бразилия Непал Парагвай Тринидад и Тобаго Канада Венгрия Болгария Никарагуа Украина Дания Италия Колумбия Панама Венесуэла Финляндия Корея Хорватия Румыния Франция Сальвадор Словакия Германия Гондурас Шри-Ланка Исландия Латвия Ирландия Македония Израиль Мексика Япония Пакистан Нидерланды Филиппины Новая Зеландия Турция Норвегия Словения Испания Швеция Великобритания США Особенно интересно появление нового «кластера звездочек», который состоит из Кипра (там высокая волатильность наблюдалась и в предыдущий период), а также молодых демократий Польши и Португалии, которые ранее входили в «промежуточный» «кластер квадратов» (это случай Польши; там имела место легкая победа Александра Квасневского в первом туре президентских выборов 2000 г.) и «кластер ромбиков», или зрелых демократий (это случай Португалии; там имело место чрезвычайно успешное выступление Социал-Демократической Партии на парламентских выборах 1987 г. во главе с А. Каваку Силвой). Эти кейсы также довольно плохо укладываются в нашу теоретическую перспективу, если только не делать специальной поправки на то, что в молодых демократиях в среднем должна быть выше общая неустойчивость предпочтений избирателей по сравнению со зрелыми демократиями просто ввиду несформированности идеологических и каких-либо иных релевантных предпочтений. «Кластер квадратов», который можно воспринять и как продолжение «кластера ромбиков», состоит в основном из молодых демократий, притом все они характеризуются относительно незначительным уровнем клиентелизма, и все эти молодые демократии испытывали либо особенно сильное притяжение Европы (Чехия, Греция, Венгрия) либо США (Корея), что можно посчитать благоприятным фактором, который сопутствовал процессу демократизации.
Подведем итог этой части эмпирического исследования.
Наши теоретические ожидания оправдались в следующем. Во-первых, в целом подтвердилось наше предположение о том, что в зрелых демократиях волатильность предпочтений избирателей в отношении инкумбентов в среднем низка. Во-вторых, среди молодых демократий со слабо выраженным клиентелизмом низкая волатильность в отношении инкумбентов, как мы и предсказывали, наблюдалась только там, где процессу демократизации сопутствовали благоприятные условия вроде сильного влияния Европы или США (Португалия, Словения, Чехия, Польша, Венгрия, Испания для разницы между вторыми и первыми демократическими выборами и Словения, Испания, Чехия, Венгрия, Греция, Корея для разницы между третьими и вторыми демократическими выборами). В-третьих, сочетание «умеренного» клиентелизма и средней или высокой волатильности действительно имело место в основном в молодых демократиях без очевидных благоприятных условий (Монголия, Бразилия и страны из «кластера крестиков» из Таблиц 11 и 12).
С другой стороны, есть по крайней мере два устойчивых эмпирических наблюдения, которые наша теоретическая перспектива в ее исходном виде объясняет плохо или не объясняет вовсе. Во-первых, трудно объяснить то, что в странах с сильно выраженным клиентелизмом волатильность предпочтений избирателей могла быть как небольшой, так и очень существенной. Во-вторых, не поддается однозначной интерпретации тот факт, что молодые демократии из «кластера квадратов» (Таблицы 11 и 12) все-таки более «склонны» к клиентелизму (измеряемым, напомним, через коррупцию), чем зрелые демократии, а также могут иметь то низкий, то высокий уровень волатильности (кейсы Польши и Португалии). Быть может, на какую-то из этих сложностей отбросит свет анализ связей между партиями и избирателями, к которому мы сейчас приступаем.
Паттерны сочетаний уровня клиентелизма и волатильности предпочтений избирателей в отношении инкумбентов
В общем смысле мы, разумеется, не можем заявлять, что развитая нами теоретическая перспектива непогрешима; более того, мы изначально предполагали, что она захватывает лишь один из многих возможных каузальных механизмов, имеющих отношение к делу. Тем не менее, мы считаем, что описанная в предыдущем абзаце сложность разрешима внутри нашей теоретической перспективы. Общую аргументацию мы предоставим в основном тексте, а более формально разберем ее в Приложении Б.
Итак, ключевая идея состоит в том, что средний, или умеренный, уровень клиентелизма указывает на то, что клиентелизм как стратегия связей между политиками и избирателями присутствует, но не является совершенно доминирующей стратегией; иными словами, при среднем уровне клиентелизма разумно предположить смешение разных стратегий. Тогда эффективность клиентелизма будет зависеть отчасти от того, с какой именно стратегией он «смешивается».
В «клиентелистских демократиях», таких как Италия или Япония, по тем или иным причинам имеет место достаточно эффективное ограничение оппортунизма политиков, которое может быть объяснено не только или даже не столько вертикальной подотчетностью (но и, например, эффективно действующей горизонтальной подотчетностью или тем, что значительная часть электората все же является информированной и способна дисциплинировать политиков, тогда как другая часть электората – не способна это делать). Средний уровень клиентелизма может быть объяснен здесь тем, что оппортунизм политиков не является очень выраженным и потому они не могут перераспределять в пользу своих клиентов большие объемы ренты (в отличие, например, от ситуации во многих латиноамериканских или азиатских молодых демократиях). В посткоммунистических молодых демократиях средний уровень клиентелизма также может объясняться тем, что перераспределение ренты от политиков к гражданам осуществляется в не очень больших объемах. Но причина этого может быть совсем не той, что в «клиентелистских демократиях»: если в последних ограниченное перераспределение ренты обусловлено, по видимому, невозможностью для самих политиков извлекать большую ренту, но возможностью эффективно перераспределять ее клиентам (благодаря хорошо институционализированным клиентелистским каналам), то в посткоммунистических молодых демократиях ограниченное перераспределение ренты может быть обусловлено тем, что политики способны извлекать большую ренту, но не способны эффективно перераспределять ее клиентам из-за слабости соответствующей инфраструктуры. Если эти предположения верны, то недоверие к «политическому классу» в посткоммунистических молодых демократиях должно быть выше, чем в «клиентелистских демократиях» (политики извлекают обильную ренту). Это создает стимулы для «челленджеров»-популистов. А не очень высокий уровень клиентелизма ставит не слишком серьезные преграды к их проникновению на политическую арену. Именно поэтому в посткоммунистических молодых демократиях может наблюдаться ярко выраженная популистская волатильность, тогда как ее нет в клиентелистских демократиях, хотя уровень проявления клиентелизма в них примерно одинаков.
Наконец, обратимся к вопросу о том, как соотносятся между собой результаты эмпирического анализа для партий и для инкумбентов.
Для зрелых демократий (со слабо выраженными клиентелистскими практиками) результаты оказались содержательно идентичными.
Молодые демократии Латинской Америки и Азии в анализе для инкумбентов в основном входили (были, разумеется, и исключения, но мы говорим об общей тенденции) в «кластер треугольников», то есть в группу стран с высоким уровнем клиентелизма и низкой/умеренной изменчивостью голосования за инкумбента. Аналогичные результаты мы получили и при анализе партийных систем. Наиболее сложная картина вновь наблюдается в отношении посткоммунистических стран.
С одной стороны, есть случаи, когда мы получали схожие результаты для обеих стадий анализа: так, Чехия и Словения в том и другом случае оказались близкими к группе зрелых демократий, в то время как, например, Албания и Болгария сочетают высокий уровень клиентелизма с умеренной волатильностью предпочтений (хотя нужно иметь в виду, что в разрезе партийной системы умеренна только волатильность типа A). С другой стороны, для некоторых стран наблюдаются разные закономерности: Польша, к примеру, оказалась близка к зрелым демократиям в части анализа голосования за инкумбентов, но в группе стран популистской волатильности во второй части анализа; Венгрия была близка к группе зрелых демократий в первой части анализа и к кластеру умеренного/высокого клиентелизма и умеренной волатильности типа A – во второй части.
Сейчас мы можем дать только очень общее и предварительное объяснение расхождению закономерностей для разных частей эмпирического анализа. Нам представляется, что здесь особенно большую роль может играть два фактора: а) инкумбенты могут иметь в среднем более легкий доступ к ренте, чем не-инкумбенты; б) благоприятные внешние факторы (вроде «притяжения» Европы) могут накладывать на разных политических акторов ограничения разной силы в зависимости от политической ответственности этих акторов.