Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Проблемно-тематический анализ цикла Владислава Крапивина «В глубине Великого Кристалла» С. 13
1. Биографические и художественные истоки цикла «В глубине Великого Кристалла» С. 14
2. «В глубине Великого Кристалла»: семантические доминанты цикла С. 43
ГЛАВА 2. Проблемы поэтики цикла «В глубине Великого Кристалла»: жанровый синтез С. 90
1. Элементы научной фантастики С. 94
2. Фольклорные заимствования С. 104
3. Игровые принципы С. 123
4. Психологическая проза. «Память детства». Сны С. 135
5. Монтажная композиция цикла С. 149
ГЛАВА 3. Проблемы поэтики: фантастический мир цикла С. 163
1. Трансформация фольклорно-сказочных «координат» фантастического мира Великого Кристалла С. 165
2. Фантастический мир Кристалла: преломление литературных традиций С. 202
С. 249
Заключение
- Биографические и художественные истоки цикла «В глубине Великого Кристалла»
- «В глубине Великого Кристалла»: семантические доминанты цикла
- Элементы научной фантастики
- Трансформация фольклорно-сказочных «координат» фантастического мира Великого Кристалла
Введение к работе
Тема детства – неисчерпаемая тема. В русской литературе ХХ века тема детства не утратила того особого значения, которое ей придала гуманистическая традиция классической литературы XIX века. Необыкновенно острой, одной из центральных, тема детства стала в фантастике 1960–90-х годов – исключительно сложном и многомерном явлении. Адресованная и взрослому читателю, и подростку, фантастическая лите-
ратура этих лет интересуется общественными противоречиями, связанными с положением детства, строит уникальные модели воспитания
и дает прогнозы всевозможных грядущих последствий нравственных упущений в формировании новых поколений.
Среди современных авторов, пишущих о детстве и для детей, одной из самых значительных фигур является Владислав Петрович Крапивин. Плодотворная литературная деятельность писателя продолжается уже полвека, его творчество пользуется широкой известностью среди читателей, книги Крапивина издаются в России и за рубежом. Однако обилие полемических статей, долгие годы сопровождавшее творчество писателя, не говорит о его изученности – большинство публикаций всегда сводилось к оценке общественной и нравственной позиции Крапивина
в первую очередь как педагога, основателя знаменитого юнкоровско-
го отряда «Каравелла» («уникального», «легендарного» – такие эпи-
теты привычны в благожелательных отзывах об отряде), а затем как писателя. Безусловно, Владислав Крапивин – это феномен и педагоги-
ки, и литературы, талант вожатого и писателя соединены в его жизни неразрывно. Широкую известность Крапивин получил, сотрудничая
в 1960–90-е годы с журналом «Пионер» и другими крупнейшими детско-юношескими изданиями. Опыт его «Каравеллы» оказал большое влияние на формирование разновозрастных внешкольных объединений в нашей стране, а как писатель Крапивин стал кумиром тысяч мальчишек и девчонок и создателем неповторимого художественного мира.
Критики и исследователи тех лет видели в Крапивине автора многих «школьных» повестей, также некоторым вниманием пользовались его литературные сказки, адресованные младшим школьникам. Как о фантасте Крапивин заявил о себе трилогией «Голубятня на желтой поляне» (1982-1984) и циклом «В глубине Великого Кристалла» (1988-1991) – благодаря именно этим произведениям сегодняшним читателям он известен как писатель-фантаст старшего поколения.
Объектом нашего исследования стал фантастический цикл Владислава Крапивина «В глубине Великого Кристалла», состоящий из семи повестей. Предмет исследования – особенности проблематики и поэтики указанного произведения.
По мере создания повести цикла выходили на страницах периодических изданий: первая повесть – «Выстрел с монитора» – в журнале «Пионер» в 1988 году, в 1989-1990 годах на его страницах вышла «Застава на Якорном поле». Журнал «Урал» в 1989 году опубликовал третью повесть цикла – «Гуси-гуси, га-га-га…». На страницах «Уральского следопыта» выходили в 1990 году «Крик петуха», в 1991 году «Белый шарик Матроса Вильсона» и в 1992 году «Лоцман». В 1992-1993 годах в журнале «Лепта» была опубликована самая поздняя повесть цикла – «Сказки о рыбаках и рыбках». Как свидетельствует Владислав Крапивин, первые пять повестей цикла «сразу были задуманы как целостное произведение, и автор последовательно работал над ними, как над единой книгой. Чуть позже возникли мысли про Лоцмана, затем – про Сказки о рыбаках и рыбках». Формально цикл завершается повестью «Лоцман», однако некоторые линии «Кристалла» продолжают и более поздние произведения писателя («Кораблики, или Помоги мне в пути…», 1993; «Синий треугольник», 2001).
Цикл «В глубине Великого Кристалла» и ранее привлекал внимание исследователей: в работах М.И.Мещеряковой, Н.Ю.Богатыревой, Л.В.Овчинниковой, М.Ю.Кузьминой, О.Виноградовой отмечались циклообразующие моменты, предлагались решения проблемы жанрового определения цикла, однако многие аспекты проблематики и поэтики этого цикла остались неосвещенными, в целом же мнения исследователей требуют систематизации.
Несмотря на то, что ко времени выхода цикла о Кристалле количество журнальных публикаций о творчестве писателя и в целом о литературе для детей сократилось, обсуждение новых книг Крапивина продолжалось на страницах любительских печатных и сетевых изданий – фэнзинов, активно выпускаемых поклонниками писателя (альманах «Та сторона», 1993-1999, газета «Голос», 1999-2002). В них публиковались новые интервью с писателем, перепечатывались дискуссионные статьи о его творчестве, выходили критические эссе, среди авторов которых заметное место занимал писатель-фантаст Сергей Лукьяненко.
Таким образом, актуальность диссертационного исследования обусловлена недостаточной изученностью творчества одного из ярчайших современных детских писателей, которое имеет широкий читательский резонанс и в течение многих лет востребовано в воспитательной работе. Комплексный анализ этапного произведения писателя позволяет отчасти восполнить этот пробел, результаты исследования дают не только более полное представление о книгах Крапивина, но и служат дальнейшему научному изучению фантастических жанров конца ХХ–начала ХХI века, что обеспечивает научную новизну.
Цель данной работы – выявить специфику проблематики и поэтики фантастического цикла Владислава Крапивина «В глубине Великого Кристалла» в контексте творчества автора и в контексте развития отечественной детской и фантастической литературы ХХ века (на примере творчества отдельных писателей).
Для достижения указанной цели поставлены следующие задачи:
– исследование биографических и художественных истоков цикла «В глубине Великого Кристалла»;
– выявление основных проблемно-тематических блоков;
– определение специфики жанра и структуры указанного цикла, выявление циклообразующих элементов;
– анализ фольклорных и литературных закономерностей изображения фантастического мира в цикле Крапивина, констатация художественного воздействия крапивинского мира на фантастические произведения других авторов.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Цикл «В глубине Великого Кристалла» по праву назван «этапным» в творчестве писателя: на разных уровнях в нем реализуется принцип синтеза – на текстовом (объединение повестей в цикл), на уровне проблематики (синтез «детского» и «взрослого» содержания), на жанровом уровне (взаимодействие литературных и фольклорных жанров, введение игровых принципов, приемов «монтажной сборки» кинематографа) и на уровне художественного мира.
2. В поэтике цикла активную роль играют разработанные Крапивиным художественные приемы, особое значение среди которых имеют авторская «память детства», заостренность описания душевных переживаний подростка, присутствие сказочного «кода», особое видение игры («игра-в-настоящее» и «игра-в-вечное»), принцип зеркальности.
3. Фантастический мир цикла Крапивина генетически связан с традициями А.Гайдара, А.Грина, А. и Б.Стругацких и, в свою очередь, служит катализатором для появления новых художественных миров современной фантастики (самый яркий из них обнаруживается в творчестве С.Лукьяненко).
В основе исследования – методы проблемно-тематического, срав-
нительно-исторического и сравнительно-типологического анализа
с элементами интертекстуального анализа.
Теоретической основой исследования, помимо работ о творчестве
Владислава Крапивина, послужили труды по детской литературе И.П.Лупа-
новой, Б.М.Сарнова, И.П.Мотяшова, Л.Н.Колесовой, М.Н.Липовецкого, В.А.Рогачева, А.Е.Струковой, заметки о литературе крупнейших детских писателей – Б.С.Житкова, К.И.Чуковского, С.Я.Маршака и др.
В освещении вопросов педагогики и психологии использовались работы
Л.С.Выготского, Д.Б.Эльконина, Й.Хейзинги и др., также и литературоведов – Л.Я.Гинзбург, А.Б.Есина.
Своеобразие фантастики Крапивина помогли оценить труды иссле-
дователей фантастической литературы – А.Ф.Бритикова, Ю.И.Кагар-
лицкого, Е.М.Неёлова, Т.А.Чернышевой, В.А.Ревича, Е.Н.Ковтун, К.Г.Фрум-
кина, А.Д.Гусаровой и др.
В вопросах, связанных с анализом поэтики, учитывались работы
общетеоретического плана Д.С.Лихачева, Ю.М.Лотмана, М.М.Бахтина,
Б.А.Успенского, Е.С.Добина, в том числе и посвященные непосредствен-
но поэтике цикла – М.Н.Дарвина, Л.Е.Ляпиной, А.З.Вулиса.
В разработке фольклорно-сказочной основы фантастического мира
большое значение имели научные концепции В.Я.Проппа, Е.М.Мелетин-
ского, Д.Н.Медриша, Е.М.Неёлова, Е.С.Новик, С.Ю.Неклюдова, привле-
кались исследования детского фольклора С.М.Лойтер, М.П.Чередниковой,
О.Ю.Трыковой, К.А.Рублева.
Также мы обращались к полемическим публицистическим материалам,
представленным в сети Интернет, большинство которых опубликовано
на официальном сайте писателя (www.rusf.ru/vk/).
Практическая значимость диссертации обусловлена тем, что результаты могут быть использованы при дальнейшем изучении тенденций развития современной детской и фантастической литературы, могут найти применение в вузовских курсах лекций по истории детской литературы и фантастики конца ХХ века, также возможно использование материалов исследования в методической организации школьной и внешкольной работы с детьми.
Апробация работы осуществлялась в форме докладов на кафедре
русской литературы и журналистики Петрозаводского государственного
университета, на всероссийских и международных научных конференциях – «Мировая словесность для детей и о детях» (Московский педагогический государственный университет, 2010), «Детская литература:
прошлое и настоящее» (Орловский государственный университет, 2008),
«Евангельский текст в русской литературе XVII–XX веков: цитата, реми-
нисценция, мотив, сюжет, жанр» (ПетрГУ, 2008), «Детская литература:
история, теория, современность» (ПетрГУ, 2007) и других.
«Введение», три главы, «Заключение» и библиографический список,
включающий 455 наименований, составляют структуру работы.
Биографические и художественные истоки цикла «В глубине Великого Кристалла»
В творчестве Владислава Крапивина проблема «герой и коллектив» выступает в неразрывно связанных художественной и педагогической сути.
Крапивин 1960-80-х четко разграничивает обезличенный «официальный коллектив» школы и «отряд», уважающий право каждого члена отряда быть личностью. Школьный совет дружины в повести «Валькины друзья и паруса» равнодушен к пятикласснику Вальке Бегунову, ставшему причиной гнева классной руководительницы. Не разобравшись и не интересуясь истинным положением вещей, совет дружины считает необходимым исключить Вальку из пионеров из-за недоразумения. Но Валька не может расстаться с красным галстуком, потому что для него это - знак принадлежности к отряду, не отряду безразличных школьников, а сводному отряду барабанщиков из пионерского лагеря, перед которыми на рассвете он читал Торжественное обещание, и которые приняли его в свои ряды. Владислав Крапивин убежден, что потребность ребят в детской организации диктуется «самой их. ребячьей сущностью, их природой, стремлением видеть рядом надежных товарищей и делать в жизни что-то интересное и полезное».
В знаменитом екатеринбургском (свердловском) отряде «Каравелла»,, созданном Крапивиным в 1961- году (нынешнее название отряд приобрел в 1968, когда писатель работал над романом «Тень Каравеллы», 1970) и много лет развивавшемся под его руководством, неукоснительно соблюдается Устав, принятый в конце 1960-х годов. По красным галстукам с синей каймой, барабанам, отрядным знаменам и сегодня узнают отряд Крапивина, хотя теперь «Каравелла» не принадлежит к пионерскому движению. Эмблема отряда «представляет собой голубовато-серый щит, на котором изображен бушприт старинного корабля, а над ним три красных кливера - треугольные паруса, похожие на красные галстуки - как символ романтики, мужества, отваги. В правом верхнем углу щита - девиз "Каравеллы" на испанском языке... "Tamborilleros, adelante!" по-испански - "Барабанщики, вперед!"»."
Пионерская «атрибутика» органично вошла в жизнь «Каравеллы» и не утратила своего истинного назначения - служить дисциплине и порядку в отряде, отражать род его деятельности, идеалы и принципы: «Но у нас не терпят скучных казенных слов. Это наш-то истрепанный ветрами боевой мачтовый флаг — атрибутика? И высокие "суворовские" барабаны, которые мальчишки мастерили сами, гнули тугую фанеру, обдирая пальцы и царапая ладони? И золотая- труба сигналиста?» — писали в 1986 году под руководством Крапивина «каравелльцы» в книге «Здравствуй; отряд! Рассказы для октябрят о законах пионерской жизни». Писатель неоднократно обращался к отрядной символике «Каравеллы» в своих произведениях, где она приобретала значение художественного образа, происходило и наоборот — образы из произведений Крапивина воплощались в отрядной символике, создавая неповторимые традиции «Каравеллы»: например, синий краб из стихотворения Крапивина «Синий краб» (1971) «подарил» название детскому литературному альманаху «Каравеллы», а его изображение в течение многих лет помещается на отрядные барабаны.
Маленькие барабанщики возрастом от 9 до 13 лет (так принято в «Каравелле») шагают у Крапивина из книги в книгу. Этот образ крайне важен для творчества Крапивина, ему посвящено много стихотворений и отрядных песен (например, стихотворение «Маленькие барабанщики», 1970, вариант которого Крапивин использовал в романе «Мальчик со шпагой», 1972-1974). Маленький солдат-барабанщик, беззащитный и безоружный, бесстрашно ведущий отряд навстречу врагу - Крапивин и сегодня не отказывается от этого образа, воспетого детской литературой пионерской эпохи, и, казалось бы, устаревшего. Образ барабанщика важен писателю как символ детства в трудное время войн и общественных потрясений, сопровождавших весь XX век, в которых первыми всегда страдают дети.
С особой остротой звучит в цикле «В глубине Великого Кристалла» тема детской смерти на войне, которую писатель не считает возможным игнорировать. «Военные законы одинаковы для всех», — говорит лейтенант Хариус, приказавший расстрелять у мачты корабля мальчишку, защищавшего родной город («Выстрел с монитора»). На страницах повестей цикла много и других драматичных и трагических эпизодов, главные участники которых - дети: убит выстрелом маленький трубач Юкки, жизнь которому смогла вернуть волшебная рыбка («Сказки о рыбаках и рыбках»), бессмысленная многолетняя война за Дикую Долину княжеств Хал-Дагей и Юр-Танка-пал остановлена мальчиком («Крик петуха»). Писатель остро откликается и на современные военные конфликты, — например, рассказывая о подростках, расстрелянных в вымышленном южном районе Саида-Харе во время операции по освобождению заложников («Сказки о рыбаках и рыбках»).
Все творчество писателя сохраняет верность гайдаровской традиции: «главную ответственность за судьбы детей несут взрослые. Трудная судьба ребенка - результат неблагополучия во взрослом мире, чтобы дети были счастливы, нужно избавить общество от условий, при которых безнравственность может рядиться в одежды добра и справедливости». С первых книг писателя едва ли не каждый исследователь отмечал близость его героев и идеалов гайдаровским: «В.Крапивин успешно овладевает гайдаровским наследием, черпает в книгах классика детской литературы идеи и символы, подход к жизни, к решению литературных и общественных задач», - отмечал Ю. Дюжев/2 «Книги Крапивина помечены влиянием именно гайдаровской прозы, - писала А.Петухова. — Как и Гайдар, он поэтизирует романтику пионерской жизни со всеми ее всегда привлекательными для ребят военными атрибутами: горнами ... , барабанами, сборами у костров, походами. Его ребята, как и тимуровцы, защищают слабых, помогают младшим, много фантазируют, утверждают справедливость и наказывают зло».
«В глубине Великого Кристалла»: семантические доминанты цикла
Самый «детский», на первый взгляд, уровень содержания, произведений- Крапивина может быть определен как дидактический (в значении «наставительный, поучительный», согласно словарю! С.И.Ожегова) или, в более широком значении, воспитывающий.ш
Дидактизм как особенность детской литературы «в дореволюционный и советский периоды литературная критика часто выдвигала на первый план, оттесняя на второй художественные свойства произведения. Тем самым вольно или невольно детской литературе отводилась узкоутилитарная, прикладная роль» - роль «служанки педагогики». Как реакция на эту тенденцию в литературоведении возникает и полярная точка зрения, не менее спорная, которой не удается избежать некоторым современным исследователям - это отрицание воспитывающего значения произведений для детей. Дидактичность произведений становится для многих негативной характеристикой, снижающей художественную значимость книги. Так Л.В:Долженко утверждает, что ведущая тенденция «художественного исследования» Крапивина (и ряда других детских писателей) — это ртказ от «понимания ребенка в качестве объекта воздействия» и «стремление постичь и раскрыть субъектность ребенка и детства в целом». Лучшим аргументом в этом споре о дидактичности детской книги и собственно произведений Владислава Крапивина нам кажется мнение самого писателя: «Настоящее художественное произведение всегда воспитывает человека: учит добру, просветляет душу,. повышает понимание красоты и ценности человеческой жизни. Никакими постановлениями и резолюциями эту роль у искусства не отберешь. Особенно — у детских книг.
Когда множество читателей - в письмах и разговорах - признаются мне, что мои книги во многом изменили их жизнь, помогли выбрать правильный путь, как я могу отрицать воспитательную роль литературы? Конечно, когда пишешь роман или повесть, не думаешь: вот я научу читателя тому-то и тому-то. Но если вкладываешь душу, результат возникает сам собой. Речь идет, разумеется, не о назидательной "воспитательности" учебников и специальных брошюр, а просто о влиянии Слова на человеческую душу. Вот самые простые примеры: разве мало мальчишек и девчонок научились быть смелее, честнее, добрее у таких "непедагогичных" персонажей, как Буратино и Том Сойер?..» Дидактика произведений Крапивина вызывает двоякую реакцию читателей - в крайних проявлениях это или полное неприятие «морализаторства» или, напротив, такое же абсолютное принятие — до посвящения Крапивина в своего рода «духовные учителя». Первую точку зрения в своей уже упоминавшейся критической публикации выражал А.Разумихин: «В сюсюкающей назидательности прозы В.Крапивина тонет сам пафос, с каким он стремится "найти волшебное слово" про притягательность бороздящих море парусников, про неувядаемость пионерской символики и традиций, про крепость мальчишеского братства. И как бы ни хотел писатель увидеть за всем этим некую высокую романтику, в его произведениях прежде всего дают о себе знать сентиментальность, нравоучительное морализаторство и мелодраматизм». Другое крайнее мнение — фанатичную приверженность художественным идеям Крапивина как некоему вероучению — юные читатели излагают на страницах 1 11
Интернета. Стремление мифологизировать художественные миры - специфическая черта восприятия фантастической литературы современным читателем-подростком. Крапивину не удается избежать участи выступать для самых горячих поклонников в роли «гуру», сам он с иронией рассказывает об этом в интервью: «Однажды ко мне приехала группа ребят и потребовала посвятить их в технологию прямого перехода {т.е. перемещения в сопредельное фантастическое пространство, которым владеют герои Великого Кристалла. — Е.В.). Разумеется, я все равно не смог этого сделать. Я только сказал, что если бы точно знал, как, давно бы сбежал...» То, что в разрешении наиболее сложных семейных и общественных противоречий, связанных с детством, Крапивин обращается к фантастике, привлекательной для подростков, имеет особое значение. Литературный критик и публицист С.Переслегин замечает, что «детская литература, специфически детская литература, дидактическая и воспитывающая, имеет право на существование и даже очень нужна — при том условии, что автору удается отталкиваться не от "вчера" (реакция юного читателя: глупо), не от "сегодня" (реакция: скучно), но от "завтра" (интересно!)». Проницательность и фантазия позволяют Крапивину сохранять интригующее «завтра» в «детском» адресе произведений. Но кроме этого, в повестях цикла о Кристалле писатель моделирует будущее с открытой для взрослого читателя целью подчеркнуть .неотвратимую актуальность для завтрашнего дня сегодняшних педагогических упущений. Р.Арбитман в одной из ранних статей замечает, что научная фантастика остро ставит вопрос об ответственности настоящего за будущее, поэтому тема детства, воспитания, взаимоотношений поколений и становления человеческой личности получает в ней особое значение. «Тема детства — через связующее звено "воспитание" — неизбежно "упирается" в будущее», — пишет он. С этой точки зрения сверхспособности крапивинских «койво» можно прочитать как метафору «обыкновенного» сегодняшнего детства, в1 котором, как и в любую эпоху, есть место необыкновенному, фантазии и,чуду.
Элементы научной фантастики
«...Фольклорная традиция хранится не в одном лишь фольклоре, — указывал Д.Н.Медриш, — она веками впитывается литературой, и если этого не учитывать, то многие литературные явления останутся непонятыми и необъясненными; без учета фольклорного воздействия неполно представление и о литературном процессе в целом. В области поэтики фольклорные импульсы особенно активны, а их последствия — устойчивы и долговременны». Исследователи отмечают, что фольклорное воздействие, которое постоянно испытывает литература, может реализовываться скрыто, независимо от воли автора, будучи продиктованным жанровой необходимостью - так научная фантастика, литературная сказка, фэнтези под пером любого писателя сохраняют черты поэтики народной волшебной сказки, составляющей основу их жанровой природы. Другой путь — привлечение фольклора согласно авторскому замыслу. В фантастических произведениях Крапивина отражены оба пути фольклорного воздействия, и главными источниками служат народная волшебная сказка и современный школьный фольклор.
Поэтика народной волшебной сказки лежит в основе всех фантастических жанров и, так или иначе, закономерно проявляется в научной фантастике, в литературной сказке, в фэнтези. «В целом ориентация на мир волшебной сказки свойственна практически всем произведениям Крапивина», — справедливо замечает Л.В.Овчинникова. Законы сказочной поэтики скрыто (по крайней мере, от читателя-подростка) действуют в цикле повестей о Великом Кристалле, где писатель обращается к традиционной для научной фантастики теме космических путешествий. Подчеркнуто «научная» мотивация всех происходящих фантастических событий создает у читателя иллюзию достоверности и парадоксальным образом укрепляет «установку на вымысел» (Э.В.Померанцева), выявляя глубинное родство сказки и фантастики." Исследователи называют такой вид фольклорного заимствования структурным, «заимствование не конкретного сюжета, а общей структуры, построения сказки дает большой простор авторской фантазии и самостоятельности», - подчеркивает О.Ю.Трыкова. Помимо «установки на вымысел», научная фантастика, как и другие фантастические жанры, подчиняется требованиям волшебно-сказочной композиции — знаменитой «формуле сказки», разработанной В.Я.Проппом, которая обязательно включает в себя «недостачу» (нехватку чего-либо, необходимого герою), испытание и «ликвидацию недостачи». Это еще один пример структурного заимствования. «В огромном, если не подавляющем количестве научно-фантастических и литературно-сказочных произведений бесконечно варьируется (с разной степенью отчетливости) пропповская схема развития? сказочного действия», — пишет Е.М.Неёлов.
Со структурным, заимствованием" тесно; связано- функциональное, основанное на использовании выделенных В.Я.Проппом общих «функций действующих лиц»- волшебной сказки («отлучка», «запрет», «вредительство», «отправка», «получение волшебного средства», «ликвидация недостачи» и пр.).
Фантастические повести цикла «В глубине Великого Кристалла» могут быть интерпретированы в сказочном ключе с помощью указанной «формулы». Приведем пример, обратившись к анализу нескольких эпизодов повести «Застава на Якорном поле».
В.Я.Пропп обращает внимание на то, что завязка действия в сказке всегда начинается с описания сказочной семьи: «скажем только то, что семья живет счастливо и спокойно, и могла бы жить так очень долго, если бы не произошли очень маленькие, незаметные события, которые вдруг, совершенно неожиданно, разражаются катастрофой». «Почва для беды» в сказочной семье создается, когда «кто-нибудь из старших на время отлучается из дому», при этом дети остаются дома одни, без защиты. «Усиленную форму отлучки представляет собой смерть родителей. Со смерти или отлучки родителей начинаются очень многие сказки».
В начале повести «Застава на Якорном поле» мальчик размышляет о своем доме, о счастливом времени, проведенном там вместе с мамой. Воспоминания о прогулках вдвоем, играх, шутках, проступках, в которых винит себя мальчик, о придуманном мамой прозвище «Ежики» {«Не ребенок, а ежики... У одного хоть живот пушистый, а у тебя всюду колючки торчат... Куча ежат, все упрямо визжат...» ), о ее любви и доброте рисуют счастливую мальчишескую судьбу в 2 воображении читателя, который еще не знает о том, что мама героя неожиданно погибла. Ежики едет в поезде по Большому Кольцу и слушает в динамиках мамин голос, который объявляет остановки, — так возникают его воспоминания. ,
Трансформация фольклорно-сказочных «координат» фантастического мира Великого Кристалла
Писатель рассказывает, что ему доводилось встречаться со своим Городом и наяву. Один раз, возвращаясь пешком со свидания со своей будущей супругой поздно вечером, когда почти не было возможности встретить попутный транспорт, он заблудился как Bv лесу в незнакомом районе
Свердловска, который стал для него Городом: «Была черная сырая ночь середины апреля. Знобило от мороси. Я свернул направо в первый переулок и пошел в направлении (как мне казалось в темноте) трамвайной остановки.
Переулок вывел куда-то не туда. Возвращаться не хотелось, и я двинулся через л у,ж и. наугад, храня в памяти лишь общее направление.
То ли память подвела, то ли кто-то начал хитро водить меня, как леший водит иногда путников в дремучем лесу... ... За темными заборами, за мохнатыми грудами тополей — почти при полной темноте — мне чудились странные многоэтажные дома, высокие арки переходов, колоннады. В одном месте даже выступила из тьмы многобашенная стройная церковь. Это Город милостиво принял меня в свои объятия, чтобы помочь, выручить, вывести к дому.
На сей раз Город не стал лукавить и водить меня по хитрым улицам. Наоборот, сделал подарок! Невесть из каких пространств в тесную тьму переулка, позванивая и горя желтыми окошками, вкатил трамвайный вагон- одиночка! И остановился, высветив над собой белую табличку остановки... ... Мой Город исчез, но он сделал, что хотел, и в моей душе опять запели скрипки».
Город-рай, пользуясь выражением Н.Ю.Богатыревой, или сокровенный град - другое «лицо» города-леса, с его поиском связаны лучшие мечты и надежды героев Крапивина. «Сакральный локус имеет черты топографической достижимости и одновременно недоступности», - замечает Н.А.Криничная. Помимо того обстоятельства, что проникнуть в сокровенный град, согласно- фольклорным легендам, могут только избранные («"угодные" святым старцам»), это удается сделать только «улучив тот краткий момент ("в ока мгновение"), когда миры оказываются взаимопоницаемыми друг для друга». То. есть, выражаясь языком фантастики Крапивина, — «пока грань не вышла из меридиана». Лоцман Сашка в разговоре с Решиловым объясняет такие свойства пространства «научно» - четырехмерностью мира, приводя известный пример1 с букашкой, помещенной в круг, границу которого она не может преодолеть, оставаясь в двух-измерениях. Но объяснить, как осуществить перемещение в другое измерение на практике герой не может: «Я не знаю, как... Нас учили графики всякие выстраивать. Совмещение генерального меридиана с линией этих... сопредельных граней... Но я не помню... ... Главное, это надо чувствовать. Чтобы поймать нужный миг». «Научное» истолкование, в котором прослеживается, главным образом, необходимость «замаскировать» сказочный механизм, а заодно и желание автора познакомить своего читателя с общими теориями, распространенными в научно-фантастической литературе, не лишает все описываемые явления таинственного сказочного ореола. Наука не может объяснить, «например, почему до полудня улица Сухарная ведет к мосту через Черный овраг, а после двенадцати — в заброшенный Гнилой переулок, где никто не живет, но зимними вечерами все же светятся окна». Отваживаясь на побег из больницы и путешествие с неясной целью, Решилов начинает ощущать себя мальчишкой. Еще в детстве ему хотелось проникнуть в особый город, скрытый в Горе, о существовании которого он «узнал (почувствовал, увидел во сне, догадался по намекам и слухам)»: «Будто там какой-то особый мир. Целая подземная страна. Эта страна с бледно- золотистыми, закрывающими каменные своды облаками не раз мне снилась потом, во взрослой жизни». Первому проводнику Решилова - серьезному Косте - Гора не открыла своей тайны.
Н.В.Мосеева замечает, что у Крапивина «приобщение взрослого героя к детскому миру или даже превращение его в ребенка является чем-то вроде "инициации наоборот"». И дорога в сокровенный град, город-рай, чаще открыта ребенку: «Попасть в Китеж, по народным представлениям, можно преимущественно в возрасте, маркированном, по-видимому, тем или иным знаком "перехода", - пишет Н.А.Криничная. - Согласно одной из легенд, перед женщиной с сыном, оказавшимися на берегу Светлояра, внезапно открылась земля и обнаружилась "лесенка", ведущая вниз. Мальчик спустился по ней, не задумываясь, что имеет, как мы помним, решающее значение. Мать же в это краткое мгновение замешкалась, вспомнив о муже и тем самым нарушив предписание "забыть все земное". Вход закрылся. С тех пор родители часто бродили по берегам озера, зовя сына». Когда Решилов приходит к Горе с лоцманом Сашкой, чудесный мир Подгорья принимает их. С Сашкой Решилов и рад бы иногда быть взрослым, но и это не всегда ему удается: г — Сашка, ну что тебе во мне? В старом насупленном дядьке с душевными копаниями и всякими хворями. Разве мы ровня? — Ага, — сказал он уже с нахальной
