Электронная библиотека диссертаций и авторефератов России
dslib.net
Библиотека диссертаций
Навигация
Каталог диссертаций России
Англоязычные диссертации
Диссертации бесплатно
Предстоящие защиты
Рецензии на автореферат
Отчисления авторам
Мой кабинет
Заказы: забрать, оплатить
Мой личный счет
Мой профиль
Мой авторский профиль
Подписки на рассылки



расширенный поиск

Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Степанова Василина Андреевна

Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения
<
Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения
>

Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Автореферат - бесплатно, доставка 10 минут, круглосуточно, без выходных и праздников

Степанова Василина Андреевна. Дуализм как формула мировоззрения В. Распутина: художественная система выражения: диссертация ... кандидата Филологических наук: 10.01.01 / Степанова Василина Андреевна;[Место защиты: ФГБОУ ВО Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена], 2017.- 249 с.

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Дуализм как механизм развития культуры 23

1.1. История термина, философские предпосылки 23

1.2. Дуалистические концепции XX-XXI вв . 26

1.3. Дуализм культуры 29

1.4. Дуализм традиционалистской прозы: модель культурного развития 40

Глава 2. Дуализм художественного образа мира В. Распутина 53

2.1. Мировоззренческий дуализм прозы В. Распутина 53

2.2. Дуализм психически-интеллектуальных доминант 67

2.3. Дуализм жизни и смерти 112

2.4. Дуализм хронотопа: «деревня – город» 126

2.5. Дуализм хроноса и эона 150

2.6. Дуализм архетипического – индивидуального 158

Глава 3. Дуализм как принцип сюжетостроения прозы В. Распутина 179

3.1. Мотив ухода на войну и возвращения воина 180

3.2. Строительство ГЭС и затопление деревни как лейтмотив прозы В.Распутина 187

3.3. Мотив переселения 194

3.4. Мотив инициации 201

3.5. Мотив насилия 211

Заключение 211

Список литературы: 226

Введение к работе

Актуальность диссертационного исследования заключается в

осмыслении эволюции литературного творчества В. Распутина как одного из ключевых представителей «деревенской прозы», что позволяет выявить трансформацию принципиально значимых для национальной картины мира семантических пар. Поздняя проза писателя приходится на переломную эпоху, которая характеризуется сменой культурной парадигмы, традиционно провоцирующей поиск срединного звена, способного снять противоречие бинарных оппозиций. Анализ дуализма на материале прозы В. Распутина открывает новые возможности для исследования традиционализма в целом.

Новизна работы обусловлена своеобразием подхода к анализу творчества В. Распутина: описание этапов развития художественной мысли писателя через призму дуализма, выявление смещения акцентов в повторяющихся мотивах.

Цель диссертации – комплексный анализ проявлений дуализма в художественной прозе писателя.

Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач:

1) дать рабочее определение понятию «дуализм»;

  1. раскрыть дуализм как систему мышления В. Распутина в аспекте миропонимания и сюжетостроения;

  2. раскрыть соотношение и функции таких понятий, как «бинарные оппозиции» – «антиномия» – «дуализм»;

  3. рассмотреть приоритетность антиномичного или дуального мышления в разные периоды творчества мастера;

  4. выявить повторяющиеся мотивы прозы писателя;

  5. проследить влияние реализации принципа дуализма на развитие художественной системы В. Распутина.

В соответствии с целью и задачами в работе используются следующие методы: методы мотивного и мифопоэтического анализа, структурно-типологический метод, описательный и сравнительный методы.

Методологическую базу исследования составили труды отечественных и зарубежных ученых:

в области осмысления дуализма культуры работы Ю. Лотмана, Б. Успенского, И. Смирнова, В. Библера, А. Пелипенко, М. Сток, М. Эпштейна, Sch. N. Eisenstadt, Е. Шапинской;

в области анализа развития литературного процесса в целом и традиционализма в частности М. Гаспарова, М. Черняк, Н. Ивановой, М. Берга, В. Шкловского, Ю. Тынянова, П. Бурдьё, Н. Лейдермана, К. Партэ, А. Разуваловой, О. Богдановой;

в области исследования традиционалистской прозы К. Партэ, И. Плехановой, Т. Рыбальченко, Н. Ковтун, Е. Галимовой.

Теоретическая значимость работы определяется системным подходом
к исследованию творчества В. Распутина как художественно-философского и
мифопоэтического феномена через призму дуализма, взятого в единстве его
мировоззренческой и эстетической сторон. Выявлены наиболее

репрезентативные бинарные оппозиции, которые формируют картину художественного мира писателя и позволяют существенно прояснить её эволюционную динамику.

Практическая значимость исследования определяется возможностью
использования его результатов в курсах «Введение в литературоведение»,
«Теория литературы», «История русской литературы XX века»,

«Культурология», спецкурсах, посвященных традиционалистской прозе,
«сибирскому тексту», мифопоэтическому анализу, а также при

комментировании изданий текстов В. Распутина и писателей-«деревенщиков» в целом.

Положения, выносимые на защиту:

  1. Дуализм определяется как способ сопряжения поляризованных величин, который может преобразовываться как в синтез, так и в антиномии.

  2. Дуалистичная модель развития культуры (дуализм – рефлексия – новый синкретизм) применима для анализа художественной картины мира писателя, эволюции его мировоззренческих установок.

  1. Приоритетность антиномичного или дуального мышления в разные периоды творчества отображает развитие художественного мира автора, акцентирует установки, наиболее значимые на данном этапе.

  2. Дуализм установок фиксирует стремление к вбирающему всеединству (синтезу). Тем не менее, в художественной прозе представлено как тяготение к преобразованию антиномии в синтез, так и резкое противопоставление (пространственное).

Апробация основных результатов исследования осуществлялась в виде докладов на всероссийских и международных научных конференция: Международный научный семинар «Кризис литературоцентризма: утрата идентичности vs. новые возможности» (Красноярск, 05.11. – 07.11.2013), Х Юбилейная Всероссийская научно-техническая конференция студентов, аспирантов и молодых ученых с международным участием, посвященная 80-летию образования Красноярского края (Красноярск, 15.04. – 25.04.2014), Международная научная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодёжь и наука: проспект Свободный» (Красноярск, Сибирский федеральный университет, 15.04. – 25.04.2015), XXII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, 13.04. – 17.04.2015), «Сюжетология / сюжетография – 2» (Новосибирск, ИФЛ СО РАН, 19.05. – 21.05.2015), (Красноярск, 16.11. – 19.11.2015), Всероссийская научная конференция «Сюжетология / сюжетография – 3» (Новосибирск, ИФЛ СО РАН, 16.05. – 20.05.2016), I Международный «Сибирский филологический форум» (Красноярск, 24.11. – 28.11.2016).

Основные положения исследования отражены в 20 научных публикациях, из них – 5 статей в ведущих рецензируемых научных журналах, включенных в перечень ВАК РФ, 3 раздела в коллективных монографиях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Список литературы насчитывает 245 наименований. Общий объем диссертации – 249 страниц.

Дуалистические концепции XX-XXI вв

Существует множество терминов, обозначающих двойственность: дуализм, оппозиция, антиномия, полярность, дихотомия. В работах они то употребляются как синонимы, то, напротив, обозначают противоположные явления, что, несомненно, вносит путаницу в рассуждения о дуализме. Определимся с терминами. Бинарная оппозиция – «универсальное средство познания мира, которое особенно активно использовалось и, главное было осознано как таковое в ХХ в.», основывается на «двоичности восприятия окружающего мира» 94 . Антиномия – «1) сочетание обоюдно противоречащих высказываний о предмете, допускающих одинаково убедительное логическое обоснование 2) неустранимое противоречие, мыслимое в идее или законе при попытке их доказательного формулирования»95.

Полярность – «противоречивое отношение, развитие сущности в двух противоположных, но тем не менее взаимно обусловливающих и взаимно дополняющих друг друга направлениях; также первонапряжение»96.

Дихотомия – «деление на две непересекающиеся части (напр., проводимое в Ветхом Завете видение человека как состоящего из души и тела); в логике – деление класса предметов, обозначаемых исходным понятием, на две взаимоисключающие части по наличию какого-то признака или его отсутствию»97.

Все приведенные дефиниции принципиально важны для понимания сути процессов, которые организуют дуальную художественную систему. Из определений видно, что, хотя в основе всех понятий лежит двойственность, тем не менее, между ними есть существенные различия. На бинарных оппозициях выстроена культурологическая концепция Ю. Лотмана, они отражены в принципе дополнительности Н. Бора и соотношении неопределенностей В. Гейзенберга. Отношения между оппозициями и дуализмом осмысляет U. Almagor в работе «Dual Organization Reconsidered»: «В структурном целостном подходе фундаментальные категории человеческого сознания, наиболее важными из которых являются бинарные оппозиции, являются конституирующими элементами культуры и социального порядка … неудивительно, что дуализм видится повсюду»98.

На понятии полярности во многом основывается диалектика Гегеля, и, соответственно, современный дуализм. М. Сток в работе «Dualism and polarity in the novels of Ramon Perez de Agolo» определяет связь дуализма и полярности: «Мы представляем дуализм как две линии, которые идут параллельно друг другу, они нужны друг другу, чтобы быть параллельными, но они никогда не соединятся. Полярность, с другой стороны, состоит из противоположностей, которые имеют интегрирующиеся оси и, таким образом, связаны и соединены»99.

А. Пелипенко в монографии «Дуалистическая революции и смыслогенез в истории» рассматривает дуализм как основание развития культуры в целом: «Дуализм имманентен самой культуре, это первейшее условие всякого смыслополагания и, соответственно, всяких форм культурной активности» 100 . Исследователь отмечает закономерность перехода от синкретизма к рефлексии как механизм развития. Универсальность модели подкрепляется ссылками на работы Х. Вернера, Л. Выготского, Э. Нойманна, также выявляющие данный феномен. Переход к рефлексии возможен только по достижении определенной стадии развития, которую Э. Нойманн определяет как выход из уроборического единства с миром и «разделение прародителей» 101 . Данное утверждение наследует диалектической триаде Гегеля. Рефлексия возникает как результат попытки самоидентификации, выделения себя из мира: «Осознание культурой своих дуалистических оснований и неизбывности своей дуалистической природы, переориентация культурного сознания с природных основ на свои собственные, что, в свою очередь, привело (прежде всего, в средиземноморском ареале) к вычленению логоса из мифа и утверждению логоцентрической парадигмы самоосуществления, а комплекс потерянного рая вызвал к жизни типично ювинильную реакцию на чуждую и “неправильную” действительность – мироотречение»

Ученый выделяет оппозицию воспринимающий субъект / воспринимаемый смысл, которая суть воплощение гносеологического дуализма. Для перехода к новому синкретизму необходимо снятие оппозиций. Подобный механизм рассматривают В. Паперный в работе «Культура Два», Ю. Лотман в статье «О русской культуре классического периода», в монографии «Культура и взрыв». Последний трактует литературу и культуру в целом как динамический процесс, «который сам себя осознаёт и всё время собственным сознанием вторгается в собственное развитие. Это позволяет выделить некоторые усложняющие моменты. Следует говорить не только об объективной смене взрывных периодов относительно эволюционными, но и о двух типах самосознания культуры: осознания себя как процесса эволюционного и осознания себя как процесса взрывного»103. Самосознание культуры, конечно, является аналогом рефлексии, исследователь также констатирует, что типы культуры могут совмещаться, что свидетельствует об образовании синкретизма. И. Смирнов определяет процесс смены культурной парадигмы (взрывной, революционный) следующим образом: «Перенос функций с традиции, находящейся на грани исчерпания, на традицию, пока еще вполне способную к дальнейшему существованию, означает совершение переворота в данном этно-идеологическом мире. Это и есть революция. Революцию творит не отход от традиций, но их рекомбинирование»104. Ю. Лотман в соавторстве с Б. Успенским развивает мысль о дуальности русской культуры в работе «Роль дуальных моделей в динамике русской культуры». Рассматривая средневековую культуру, исследователи приходят к выводу, что её основанием являются «принципиальная полярность». В статье выделена основная антиномия: «старина новизна», вбирающая в себя бинарные оппозиция «Россия Запад», «христианство язычество», «правильная вера ложная вера», «знание невежество», «социальный верх социальный низ»105.

Позднее, в работе «Феномен культуры» Ю. Лотман выведет континуально-дискретный дуализм: «Представим себе два языка, L1 и L2, устроенные принципиально столь различным образом, что точный перевод с одного на другой представляется вообще невозможным. Предположим, что один из них будет языком с дискретными знаковыми единицами, имеющими стабильные значения, и с линейной последовательностью синтагматической организации текста, а другой будет характеризоваться недискретностью и пространственной (континуальной) организацией элементов. Соответственно и планы содержания этих языков будут построены принципиально различным образом»106. Ученый распространяет эту модель на культуру в целом: «Наиболее универсальной чертой структурного дуализма человеческих культур является сосуществование словесно-дискретных языков и иконических, различные знаки в системе которых не складываются в цепочки, а оказываются в отношениях гомеоморфизма, выступая как взаимоподобные символы»107.

Дуализм традиционалистской прозы: модель культурного развития

Двуединство человеческой природы заявлено уже в Античности: в «Пире» Платона описаны андрогины. Андрогинность – определитель пола, гендер же – «социальный пол». Разумеется, гендерная теория имеет антропологические, биологические основания, но обращена к анализу социальных функций. Г. Ершова в работе «Асимметрия зеркального мира» пишет о «социорепродуктивной паре» (двоичная оппозиция), в которой «женская особь выполняет адаптивную функцию, ориентированную на выживание, и вместе с тем стимулирует поисковую активность мужской особи»202. В. Геодакян, рассуждая о половом диморфизме, приходит к выводу, что женщинам принадлежит функция сохранения признаков (адаптивная), а мужчинам – поиска и изменения203. Разделение функций имеет отношение именно к гендеру, не к полу.

Как решается проблема двойственности? К. Юнг выделяет понятия Анима и Анимус (душа и дух) как архетипических образов «женского начала в мужчине и мужского начала в женщине», «если анима производит настроения, то анимус – мнения, и как настроения мужчины появляются на свет из темных глубин, так и мнения женщин основываются на столь же бессознательных, априорных предпосылках.

В русской традиции к проблемам гендера обращаются философы серебряного века, решая вопрос мистически. Оформляется теория Вечной Женственности, сочетающаяся с идеей Мировой души, Софии. По В. Соловьеву, «для Бога Его другое (т.е. вселенная) имеет от века образ совершенной женственности, но Он хочет, чтобы этот образ был не только для Него, но чтобы он реализовался и воплотился для каждого индивидуального существа, способного с ним соединяться»205. Мистическое конкретизируется в сугубо женской роли – оберегать, хранить, прощать, рожать. С. Булгаков, выделяя мужские и женские установки, пишет: «Мужское и женское самосознание имеет каждое свои отличительные черты: мужчина логичен, полон инициативы; женщина инстинктивна, склонна к самоотданию, мудра нелогической и неличной мудростью простоты и чистоты»206. В. Иванов ассоциирует мужское с достижимым, а женское – с достижением невозможного207.

Д. Мережковский рассматривает пол как «онтологическую категорию», разделение на мужчин и женщин – проекция онтологического пола: «Пол и Бог связуемы»208. По его теории, Святой Дух в Троице заменяется женским образом: «…сочетание этих начал – в Сыне: церковь, Тело Христово, – Невеста, а сам Христос – Жених; это и значит: два начала в Нем – вечно-женственное и вечно мужественное»209. В известной работе «Судьба России» Н. Бердяев отмечает, что русский национальный характер женственен по природе: «Вселенский дух Христов, мужественный вселенский логос пленен женственной национальной стихией, русской землей в ее языческой первородности. Так образовалась религия растворения в матери-земле, в коллективной национальной стихии, в животной теплоте … . Такая религиозность отказывается от мужественного, активного духовного пути»210. Дискутируя с В. Розановым, мыслитель развивает мысль о «вечно бабьем» в русской душе как феномене социального самоопределения, исторической роли в борьбе цивилизаций211. Учение об андрогинности он считает идеальным с мистической точки зрения: «В андрогинизме есть взаимопроникновение всех клеток мужской и женской природы, то есть слиянность конечная, предельная», различая, между тем, важнейшие гендерные установки: «Мужской принцип и есть по преимуществу антропологический и личный. Женский же принцип есть по преимуществу космический и коллективный»212.

И. Ильин, размышляя о соотношении женского и мужского начал, подчеркивает: «Женское бытие – это состояние и судьба, мужское – это самоопределение, акт. Чувство и созерцание суть женские регистры; мысль и воля – мужские. Интуитивный синтез – женственное; аналитический дефинизм – мужественное. Женщину отличает «тончайшая способность прислушиваться (к самой себе, к возлюбленному, к миру, к зародышу)»213.

Соответственно, учеными выделяются следующие гендерные характеристики: Примечательно, что большинство гендерных исследований посвящены феминности, мускулинное описывается зачастую как «не-феминное». Данная стратегия во многом реализована и в текстах писателей-традиционалистов, в прозе В. Распутина, где женские образы являются центральными. В статье «Cherchez la femme. Вечный женский вопрос» (1989) автор рассуждает о внутренней сущности подлинной женщины, среди важнейших признаков которой: «отсвет богородичности», материнство, женственность, учительство, любовь. «Охранительность – вот сущность женщины. Уют, тепло, ласка, умерение, утоление, верность, мягкость, гибкость, милосердие ... Окормление семьи, оприятие мужа, воспитание детей, добрососедствование – вот круг её забот. Но над этим кругом возвышается еще и купол, являющийся веровой надмирностью, выходом из мирского в небесное»214 . Рассуждения писателя перекликаются с трудами В. Розанова, К. Леонтьева, Н. Бердяева. В современной антропологии выделяют две мужские ипостаси в русском национальном сознании: Государство и Народ (законный добропорядочный супруг и хмельной возлюбленный)»215.

В контексте творчества В. Распутина можно составить следующую таблицу, фиксирующую различия гендерных установок.

В текстах писателя женские образы – центральные. Н. Котенко отмечает: «Иногда приходит мысль, что именно из-за них и ради них, женщин, и написаны все вещи В. Распутина, что мужчины играют в них лишь служебную “оттеняющую” роль»216. Мужчины могут провоцировать событие, но на защитное действие они, как правило, не способны. С. Семенова отмечает, что «некоторые оборотные стороны сибирской натуры: бирючесть, угрюмую замкнутость, загнанную внутрь тоску, прорываемую приступами душевной “дури”, Распутин, как правило, отдает мужским образам»217. В текстах эти персонажи отлучены от сакрального права на смерть (центрального для писателя), им не открывается перспектива трансцендентного.

Д. Гиллеспи в работе «Valentin Rasputin and Soviet Russian Village Prose» обнаруживает специфические для писателя черты гендерной полярности уже в повести «Василий и Василиса» (1966): «Василиса предстает трудолюбивой, самоотверженной, стойкой селянкой … Она воплощает собой неукротимый дух Матери-Руси. В Василии мы видим деструктивный и агрессивный дух маскулинности, который все больше угрожает миру и стабильности, основанным и окормляемым Василисой»218. Н. Подрезова в работе «Категория женственности в художественном мире В.Г. Распутина» указывает на тенденцию «перетекания качеств и функций одного пола к другому как важное положение гендерной картины мира в творчестве писателя»219. С определенной долей условности мы можем выделить следующие мужские типы: патриархальный мужской тип (подтип – богатырь), герой-странник (подтип – трикстер), юродивый, оборотень, архаровец, герой с рефлексивным самосознанием

Дуализм жизни и смерти

Наиболее полно данный тип проявляет себя в рассказах 1990-х гг.: «В ту же землю» и «Изба». Жизнь Пашуты («В ту же землю») разделена на три части: молодость, жизнь в микрорайоне и после смерти матери. В восемнадцать лет она убежала на стройку, работала там в столовой (за два года дойдя до заведующей), мир стройки – кочевья – её мир. Уже в молодости в героине присутствует мужская установка на поисковую активность, на изменение жизни. В юности же происходит отказ от детей – аборт, после чего родных детей у героини быть не может, т. е. в молодости не реализуется функция матери, обязанности дочери тоже не исполняются: «К матери приезжала редко и, сунув гостинец, сразу рвалась обратно»332. Пашута дважды выходит замуж, дважды муж от неё уходит, таким образом, ни одна женская социальная роль в молодости не реализована. Мир стройки предстает миром хаоса, несмотря на мнимую созидательную функцию (строят ГЭС, которая затопит деревни), в общежитии – месте неустроенном, не являющемся домом, усилена символика хаоса, непонятно даже «женское или мужское.

Пашута в пору жизни в микрорайоне пассивна. Впервые в тексте она появляется из тумана – символа переходности. Неопределенность, неоформленность присутствует и в её образе: «рыхлая мужиковатая женщина»334, «широкое, затекшее лицо, некрашеные пегие волосы, которые были когда-то черными до цыганской черноты с синим отливом, забитые тоской глаза, над верхней губой знак какого-то внутреннего неряшества – бабьи усы»335. В образе подчеркивается физиологическая двойственность: усы – атрибут мужского, – мужиковатость дополняют расползшуюся фигуру, рыхлость как признаки женского. Пашута же, отчасти возвращаясь к женской сути, берет приемную девочку, привечает её дочь, т. е. некровную внучку, забирает к себе мать, – фактически выполняя женские социальные роли, отвергнутые в молодости. Дочь видит в Пашуте воспитательницу, а не мать, но внучка воспринимает её как родную. В героине подчеркивается её пассивность, даже униженность в социуме, и объединяющее начало в семье, что вполне соответствует женскому гендеру.

Со смертью матери наступает перелом, Пашуте приходится активно действовать. Она отказывается от пассивного ожидания, прошения, унижений: «Если просить, кланяться – дадут. Те дадут, кому нечего давать. Из последнего. Ну, насобираю я по-пластунски, может, сто тысяч. А мне надо сто раз по сто. Нет, не выговорится у меня языком – приходить и просить»336. Решение самой хоронить мать, самой рыть могилу нивелирует женские установки, акцентируя активность, волю, готовность принять на себя ответственность (но не за чужие грехи как другие женские персонажи В. Распутина, а за собственное решение). Пашута предстает отчасти как хтонический персонаж, создающий новый обряд, продолжающий род (хотя кровное родство перестает быть значимым, что неоднократно подчеркнуто, родство духовное приобретает новые смыслы). Она ощущает, что ей нужно присутствовать при «творении могилы», миссия этого творения, погребения связывает её отчасти с хтоническими женскими существами. Таким образом, на протяжении повествования гендерные доминанты в образе Пашуты меняются: от мужественных установок, к женским, в финале гендер становится не столь релевантен, поскольку сам образ Пашуты мифологизируется.

Образ Агафьи из рассказа «Изба», на первый взгляд, выписан в полном соответствии с образами знаменитых «распутинских старух»: «Была она высокая, жилистая, с узким лицом и большими пытливыми глазами. Ходила в темном … научилась быстро ходить, прибежкой»337 . Подчеркивается аскетичность, узкое лицо, большие глаза, темная одежда, отсылающие к каноническим иконописным изображениям, однако торопливость героини маркирована принадлежностью к миру земному. Таким образом, уже в описании Агафьи присутствует дихотомия: акцентировано и духовное, и мирское, суетное начало.

В образе значимы и мужские черты, кроме того, происходит сознательный отказ от женского: «Рано она плюнула на женщину в себе» 338 , «Умела она справлять любую мужскую работу»339 . В экзегезисе объясняется одиночество Агафьи: мужа ее «взяли в армию, там он задолго до войны и пропал смертью, может быть, и храброй, но бестолковой»340 . Вопреки традиционной модели космос, однако, не разрушается, героиня становится хранителем, принимает на себя и мужские функции.

И Пашута, и Агафья создают собственное, новое пространство: Пашута зачинает кладбище, Агафья возводит избу, оба эти творения являются воплощением переходного состояния. Героини вынужденно отказываются от женского начала, становясь воплощением потустороннего, иномирного.

Отчужденные от рода и горожанки

Взрослые дети, отчужденные от рода, прописаны, как правило, довольно схематично, не являются центральными персонажами или каузаторами сюжета, тем не менее для анализа гендерного дуализма этот тип также значим. Одной из основных характеристик является добровольный уход из родового пространства – переезд в город или райцентр.

В повести «Последний срок» Степан рассуждает об утрате городскими женщинами исконного знания, памяти: «Если на то пошло, сильно много в ней женщины стало, от бабы ничего уж не осталось. А с ней не только в кино ходить, с ней жить надо. Для жизни мне, к примеру, баба больше подходит … Я в прошлом году летом в город ездил, – продолжал он. – Там насмотрелся на этих женщин. И правда, кругом одни женщины, я уж потом нарочно приглядывался, чтоб хоть одну живую бабу увидать, которая на мясе, а не на пружинках. Если где встретится, так сердце за нее радуется, что сохранилась, а то ведь скоро мы их, как доисторических мамонтов, будем искать. Она идет, так по ней видно, что у ней и мать была, и бабка, видно, что в жизни человек находится, а то ведь эти, женщины-то, особенно которые помоложе, они все как заводные куклы, одна на другую до того похожи, не отличишь, где какая. Их не рожали, на фабрике делали…»341. Столь пространная цитата необходима для того, чтобы выявить основные отличия горожанки, отчужденной от рода («женщины»), от патриархальной селянки («бабы»): связь с родом, бытие «в жизни», способность продолжить род.

Строительство ГЭС и затопление деревни как лейтмотив прозы В.Распутина

Подчинение природного, стихийного начала рациональному осмысляется как исчезновение связи с тайной мира, по сути, лишением чувствилища, способности преодолевать границы бытия: «Не витал в поднебесье над этими водами чистый и ветхий дух тайны … . Перестала трепетно и пламенно, обмирая от глубины, биться душа над пропастью времени, и ушло, закрылось прочной крышкой ощущение вечности. Всё здесь было понятно – и как, и зачем, и с каких пор, и с какой целью» 586 . В контексте традиционалистского мировидения рациональное представляется противоположным праведному, интуитивному, соответственно, мир, возникший после затопления, – неправедный, лишенный витальной силы.

В очерке встречается и единственное в прозе писателя описание самого пуска воды: «Река уж взбучилась, кипит. Я скорей туда. Боюсь, не утонуть бы, а ноги несут, не удержишь»; «Туда утром ушли – всё ничего, обратно к речке подбегаем – батюшки вы мои! – это что ж такое на белом свете деется! … Бегу и боюсь: а ну как всё на свете этой водой затопило – и старую деревню, и новую»587, – так вводится мотив ветхозаветной эсхатологии – великого потопа. Затопление актуализирует и мотив мертвой воды: вода ГЭС «казалась неподвижной и серой»588, что провоцирует и опустошение небесного мира (вода и небо в прозе В. Распутина символически уравниваются): стрижи и ласточки исчезают, на их место прилетают чайки и орлы.

Мертвая вода сопровождается и размыванием границ: лес на берегу, до которого не дошла вода, выглядел «неопрятно и запущенно, со случайно торчащими в одном месте деревьями … Да и берега как такового, как линии между водой и землей не было, за одним наступало другое, и даже более того – не успевало кончиться одно, заступало другое» 589 . В очерке водохранилище называется рекой или морем – понятия разводятся функционально: «когда дело касалось воды как таковой, которую можно набрать, принести, в которой можно купаться, ловить рыбу, здесь говорили “река”; когда же речь заходила о движении по этой воде … говорили “море”»590. Живая вода, которая сопутствует бытию, отмечена движением, море же предполагает движение через него, но само недвижимо. Пространство после затопления лишено онтологических основ, оно «неопределенно-зыбкое», в нем отсутствуют границы, отмечено прерванной цикличностью. Отсутствие живой воды воспринимается как последствие посягательства на природу: «Выпучив Ангару, как в наказание за самовольство, оказались без воды»591, – мир прогресса не в состоянии обеспечить поселок водой, без которой невозможно выживание.

В «Прощании с Матёрой» эсхатологические мотивы также реализуются через силу двух стихий – огня и воды. Затопление называется «край света», знаменует конец патриархального мира, что связано с размыканием границ острова: после затопления остров перестанет быть огражден. Примечательно, что для изб смерть через сожжение является аналогом смерти через очистительную стихию, в соответствии со старообрядческой традицией: «Так терпеливо и молча пойдут они до последнего, конечного дня, показав на прощанье, сколько в них было тепла и солнца, потому что огонь – это и есть впитанное и сбереженное впрок солнце, которое насильно изымается из плоти» 592 . Наряду с очищением через огонь, принимаемым традиционным укладом, возникает связь огня, пожара с безумием, которое овладевает пожогщиками, архаровцами, т.е. людьми прогресса, рационализаторами. Для патриархальных героев сожжение дома – погружение в символическую смерть: «Старухи с суровыми и скорбными лицами держались не вместе, а кто где – с какой стороны подбежала каждая и уперлась перед жаром. Как никогда, неподвижные лица их при свете огня казались слепленными, восковыми … молча пожалели и опять в мёртвом раздумье уставились на огонь»593. Пламя застит небо, лишает перспективы обращения к надмирному, знаменует агонию миропорядка. Люди не стремятся гасить пожар, спасать имущество или ограждать от огня двор – «не к чему было пытаться»594. Бессмысленность действа и охранения пространства означает ментальную смерть, поскольку жизнь проявляет себя пользой и действием. Двойной символизм огня: смерть через очистительную стихию патриархального миропорядка и безумие нового мира – отражает переходное состояние мировосприятия автора.

Тема строительства ГЭС раскрывается в диалогах старухи Дарьи и её внука Андрея, выражающих разные позиции. Для Андрея строительство ГЭС воспринимается через призму романтики строек, он стремится «на передовую», видит пользу в прогрессе: «Наша Матёра на электричество пойдет, тоже пользу будет людям приносить» 595 . Для Дарьи же польза в том, «чтобы земля не убывала» 596 . Разнонаправленность восприятия события парень связывает с возрастом, отмечая, что для молодежи характерна поисковая активность (признак архаровцев в поэтике прозы В. Распутина). При этом Андрей не является маргинальным героем, он представлен как сбившийся с пути, о стройке он знает лишь по газетам, но в духе коммунистической утопии готов браться за трудную работу, окрашенную для него в героические и романтические тона.