Художественное своеобразие поэзии М. Н. Муравьева в эстетическом контексте эпохи Филимонова Полина Владимировна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Поэзия М. Н. Муравьева в контексте смены культурной парадигмы в русской литературе последней трети XVIII в . 25

1.1. Становление эстетической позиции М. Н. Муравьева 25

1.2. Жанровый репертуар поэзии М. Н. Муравьева 51

Глава 2. Художественный мир поэзии М. Н. Муравьева 106

2.1. «Ночная» поэзия в творчестве М. Н. Муравьева 106

2.2. Лирика М. Н. Муравьева в контексте христианской и масонской культурных традиций 124

Заключение 150

Список литературы 1

• Становление эстетической позиции М. Н. Муравьева
• Жанровый репертуар поэзии М. Н. Муравьева
• «Ночная» поэзия в творчестве М. Н. Муравьева
• Лирика М. Н. Муравьева в контексте христианской и масонской культурных традиций

Введение к работе

Актуальность исследования обусловлена возросшим интересом современного отечественного литературоведения к изучению истоков русского романтизма, к осмыслению переходных в историко-литературном процессе эстетических и художественных явлений. Актуально изучение творчества Муравьева в контексте смены культурной парадигмы в русской литературе последней трети XVIII в., развития магистральных стилей, направлений и методов. Также актуально изучение творчества русского поэта в плане осмысления его мифопоэтики, религиозности и философичности. Актуально изучение жанровых процессов на материале лирики Муравьева.

Целью диссертационного исследования является осмысление своеобразия эстетики и лирики М. Н. Муравьева в контексте развития русского предромантизма. Поставленная цель обусловила следующие задачи:

1. Осветить эстетические, философские, художественные источники формирования поэтической позиции М. Н. Муравьева в контексте смены культурной парадигмы.

2. Рассмотреть проявление черт, присущих поэтике классицизма, сентиментализма и зарождающегося романтизма, в поэзии М. Н. Муравьева 1770 – 1800-х гг.

3. Охарактеризовать художественное своеобразие лирики М. Н. Муравьева, ее жанровые особенности.

4. Выявить ключевые особенности художественной картины мира М. Н. Муравьева в контексте святоотеческой традиции.

5. Проанализировать освоение М. Н. Муравьевым традиций «ночной» поэзии.

В качестве объекта диссертационного исследования выступает лирика Муравьева. Предметом диссертации является эстетическая позиция и художественное своеобразие лирики Муравьева: ее жанровый репертуар, образная картина мира.

Материалом для исследования послужили:

корпус лирических текстов различной жанровой природы Муравьева, созданных в разные периоды его творчества. Это басни (Зеркало, 1773, 1780; «Верхушка и корень», 1773; «Улиссовы спутники», вторая половина 1770-х гг.; «Соловей и жаворонок», вторая половина 1770-х гг.); торжественные оды («Осьмнадесятый ныне раз», 1772; «Ода ее императорскому величеству государыне Екатерине II, императрице всероссийской, на замирение России с Портою Оттоманскою», 1774), духовные оды («Ода девятая» («Душой и сердцем сокрушенным…»), 1775; дидактическая ода «Время», 1775); эпиграммы и эпитафии («Величие души, заслуги, добродетель», 1800); сонеты («Сонет к Василию Ивановичу Майкову», 1775; «К музам», 1775); элегии и медитативная лирика («Путешествие», первая половина 1770-х гг.; «Неизвестность жизни», 1775, 1802; «Размышление», 1775 (?); «Ночь», 1776, 1785 (?); «Божие присутствие», дата создания неизвестна; «Несчастие», дата создания неизвестна); послания и эпистолы («К Хемницеру», 1776); «К Феоне», 1778; 1779, «Письмо к ***»); баллады («Неверность», 1781); синтезирующий черты баллады и романса «Романс с каледонского языка переложенный», 1804;

стихотворные трактаты Муравьева («Избрание стихотворца», первая половина 1770-х гг.; «Опыт о стихотворстве», 1775, 1780; «Послание о легком стихотворении А. М. Брянчанинову», 1783);

дидактические поэмы Муравьева («Роща», 1777; «Об учении природы. Письмо к В. В. Ханыкову», 1779);

прозаическое наследие Муравьева (пейзажная зарисовка
«Восхождение солнца», художественная зарисовка «Домашнее благополу
чие», педагогический трактат «Эмилиевы письма», опубл. в 1790).

Источниковедческую базу исследования составили различные дореволюционные и современные издания произведений М. Н. Муравьева, в том числе трехтомное собрание его сочинений в редакции В. А. Жуковского (1818-1820).

Особенности поставленных целей и задач определили методологию диссертационной работы. Ключевая роль отводится культурно-историческому и историко-генетическому методам, которые позволяют

выявить источники формирования художественного мира Муравьева, его тесную связь с эстетическим контекстом эпохи. В диссертации также применяются феноменологический, сравнительно-исторический и типологический методы. При анализе конкретных художественных произведений русского поэта используются приемы интертекстуального, культурологического и лингвистического анализа для выявления стилевых особенностей его поэзии.

Методологической основой диссертации послужили теоретические и историко-литературные работы таких отечественных исследователей, как М. М. Бахтин, Ю. А. Борев, А. Н. Веселовский, М. Л. Гаспаров, Л. Я. Гинзбург, М. М. Гиршман, Г. А. Гуковский, А. А. Елистратова, Э. М. Жилякова, Л. И. Кулакова, О. Б. Лебедева, Ю. Д. Левин, Ю. М. Лотман, В. А. Луков, А. Ф. Луцевич, Е. М. Мелетинский, С. А. Сио-нова, Р. С. Спивак, В. Н. Топоров, Ю. Н. Тынянов, С. В. Тураев, И. Ю. Фоменко, Б. М. Эйхенбаум, А. С. Янушкевич

Научная новизна диссертационной работы заключается в системном анализе лирических произведений Муравьева. В сферу литературоведческого анализа включены малоизученные лирические произведения русского поэта. В художественном мире Муравьева, выделяются, с одной стороны, черты, роднящие его с другими поэтами-современниками – Херасковым, Державиным, с другой стороны, характеристики, раскрывающие его новаторство.

Работа в новом ключе рассматривает основные направления рецепции Муравьевым античной культурной традиции, западноевропейской эстетики и художественной литературы, святоотеческой традиции, масонской этики. Впервые проводится анализ, позволяющий выявить в лирических произведениях русского поэта черты, присущие классицизму, сентиментализму и раннему романтизму. Научную новизну имеют выводы относительно межкультурного диалога в творчестве Муравьева, переходного характера поэтики его произведений, синкретичных жанровых форм. В диссертации выявлены особенности художественной онтологии, антропологии, гносеологии в лирике русского поэта. В работе в новом ключе рассмотрены мирообразы и хронотопы поэзии Муравьева, в частности, идиллический хронотоп.

Личный вклад соискателя состоит в определении темы и проблемы диссертации, в разработке концептуальной идеи работы, в критическом анализе теоретического материала, в непосредственном участии в получении основных результатов диссертационного исследования, в их систематизации и апробации на научных конференциях, в подготовке публикаций по теме диссертации в изданиях ВАК РФ.

Теоретическая значимость диссертационного исследования

заключается в осмыслении генезиса русского романтизма, переходных и синкретичных эстетических и художественных форм в русской литературе конца XVIII – нач. ХIХ вв. Диссертация раскрывает магистральные жанровые процессы в русской поэзии конца XVIII – нач. ХIХ вв. В работе осмысляются актуальные проблемы изучения стиля, жанра и метода. Диссертация вносит определенный вклад в изучение мифопоэтики, религиозности и философичности художественного произведения. В диссертационном исследовании на материале творчества Муравьева раскрывается процесс рецепции русским художественным сознанием античной и западноевропейской культурных традиций. Работа вносит определенный вклад в изучение интертекстуальности.

Практическая ценность диссертационного исследования заключается в том, что его выводы могут быть использованы в чтении общих курсов истории русской литературы ХVIII – XIX вв. и в разработке специальных курсов по истории русского предромантизма, по методике анализа лирического текста. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке собраний сочинений Муравьева, в комментировании его лирических произведений. Работа содействует популяризации творчества Муравьева и других русских поэтов рубежа ХVIII – XIX вв.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования излагались в форме докладов на международной научно-практической конференции «Современное общество, образование и наука» (Тамбов, 2013), II международной научной конференции «Филология и лингвистика в современном обществе» (Москва, 2014), международной научно-практической конференции «Славянские чтения-9», (Тара, 2014), Х международной научной конференции «Перспективы развития современной филологии» (Санкт-Петербург, 2014). По теме исследования опубликовано 7 статей, включая 3 публикации в центральных изданиях, реферируемых ВАК РФ.

Структура и объем диссертации. Структура диссертационного ис
следования обусловлена принципом историзма, основной проблематикой и
спецификой источниковедческой базы. Диссертация состоит из введения,
двух глав, включающих разделы, заключения, списков литературы, слова
рей и справочников, источников. Общий объем работы составляет
171 страницу. Первая глава «Поэзия М. Н. Муравьева в контексте станов
ления и развития сентиментализма и предромантизма» посвящена иссле
дованию особенностей эстетики и жанровой системы поэзии
М. Н. Муравьева. Во второй главе «Лирика М. Н. Муравьева в художе
ственном контексте эпохи» рассматриваются мировоззренческие и поэти
ческие особенности лирики поэта в аспекте его обращения к традиции

Становление эстетической позиции М. Н. Муравьева

Научная новизна диссертационной работы заключается в системном анализе лирических произведений Муравьева. В сферу литературоведческого анализа включены малоизученные лирические произведения русского поэта, многие его литературные произведения впервые стали объектом системного историко-литературного изучения, в частности: «Избрание стихотворца», первая половина 1770-х гг.; «Соловей и жаворонок», вторая половина 1770-х гг.; «Ода девятая» («Душой и сердцем сокрушенным…»), 1775; «Сонет к Василию Ивановичу Майкову», 1775; «Божие присутствие», дата создания неизвестна; «Письмо к », 1783; «Послание о легком стихотворении к А. М. Брянчанинову», 1783. В художественном мире Муравьева, с одной стороны, выделяются черты, роднящие его с другими поэтами-современниками – Херасковым, Державиным, с другой стороны, характеристики, раскрывающие его новаторство.

Работа в новом ключе рассматривает основные направления рецепции Муравьевым античной культурной традиции, западноевропейской эстетики и художественной литературы, святоотеческой традиции, масонской этики. В работе впервые проводится анализ, позволяющий выявить в лирических произведениях русского поэта черты, присущие классицизму, сентиментализму и раннему романтизму. Научную новизну имеют выводы относительно межкультурного диалога в творчестве русского поэта, переходного характера поэтики произведений Муравьева, синкретичных жанровых форм. Научную новизну имеют выявленные особенности художественной онтологии, антропологии, гносеологии в лирике Муравьева. В работе в новом ключе рассмотрены мирообразы и хронотопы поэзии Муравьева, в частности, идиллический хронотоп. Личный вклад соискателя состоит в определении темы и проблемы диссертации, в разработке концептуальной идеи работы, в критическом анализе теоретического материала, в непосредственном участии в получении основных результатов диссертационного исследования, в их систематизации и апробации на научных конференциях, в подготовке публикаций по теме диссертации в изданиях ВАК РФ. Теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в осмыслении генезиса русского романтизма, переходных и синкретичных эстетических и художественных форм в русской литературе конца XVIII – нач. ХIХ вв. Диссертация раскрывает магистральные жанровые процессы в русской поэзии конца XVIII – нач. ХIХ вв. В работе осмысляются актуальные проблемы изучения стиля, жанра и метода. Диссертация вносит определенный вклад в изучение мифопоэтики, религиозности и философичности художественного произведения. В диссертационном исследовании на материале творчества Муравьева раскрывается процесс рецепции русским художественным сознанием античной и западноевропейской культурных традиций. Работа вносит определенный вклад в изучение интертекстуальности.

Практическая ценность диссертационного исследования заключается в том, что его выводы могут быть использованы в чтении общих курсов истории русской литературы ХVIII – XIX вв. и в разработке специальных курсов по истории русского предромантизма, по методике анализа лирического текста. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке собраний сочинений Муравьева, в комментировании его лирических произведений. Работа содействует популяризации творчества Муравьева и других русских поэтов рубежа ХVIII – XIX вв.

Специфика поставленных цели, задач, предмета и объекта исследования определили методологию диссертации. Ключевая роль в работе отводится культурно-историческому и историко-генетическому методам, которые позволяют выявить источники формирования художественного мира Муравьева, его тесную связь с эстетическим контекстом эпохи. В диссертации также применяются феноменологический, сравнительно-исторический, типологический методы. При анализе конкретных художественных произведений русского поэта используются приемы интертекстуального, культурологического и лингвистического анализа для выявления стилевых особенностей творчества Муравьева. Методологической основой диссертации послужили теоретические и историко-литературные работы таких отечественных исследователей, как Ю. А. Борев, А. Н. Веселовский, Г. А. Гуковский, А. А. Елистратова, Э. М. Жилякова, Л. И. Кулакова, О. Б. Лебедева, Ю. Д. Левин, Ю. М. Лотман, В. А. Луков, В. Н. Топоров, С. В. Тураев.

В современном литературоведении до сих пор не прояснен вопрос о том, в рамках какого метода развивалось творчество Муравьева (сентиментализм, предромантизм). Г. А. Гуковский и Л. И. Кулакова считают поэта сентименталистом, В. А. Луков – предромантиком, А. Б. Александрова отмечает, что в творчестве поэта переплетены «мотивы просветительства, сентиментализма, романтизма», поэтому его поэзию можно рассматривать как «иллюстрацию постклассицизма» [Александрова, 2004 : 10]. В. Н. Топоров не заостряет внимания на специфике художественного метода поэта. Большинство исследователей подчеркивает переходный характер творчества Муравьева. Так, Л. И. Кулакова, отмечая движение поэта к сентиментализму, видит в нем «предвестие созерцательного романтизма» [Кулакова, 1967 : 38]. Отсутствие единства исследователей в определении творческого метода Муравьева обусловлено дискуссиями вокруг определения такого переходного явления для литературного процесса, как предромантизм.

Первоначально появление термина «предромантизм» не вызвало разногласий в среде исследователей, так как он был создан по образу и подобию уже существующих в литературоведении терминов, например, «преклассицизм». Впервые данный термин появился в трудах Д. Морне (1912), где он употреблялся в двух смысловых ракурсах: «Термин употребляли как синоним раннего романтизма во Франции... Но в те же годы термин получил другое значение – свобода романтических мотивов и настроений в литературе ХVIII в.» [Тураев, 1983 : 72–74]. В отечественное литературоведение термин вводит А. Н. Веселовский в монографии «Историческая поэтика» (1899). В 1929–1939 были изданы десять томов двенадцатитомной литературной энциклопедии под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского, в девятом томе которой предромантизм определяется как синоним сентиментализма: «Преромантизм – термин, установившийся в современном французском литературоведении для обозначения эпохи, предшествующей романтизму и подготовившей его (промежуток в 60 лет – от появления «Новой Элоизы» до 1824). Этот термин употребляют вместо термина "сентиментализм"» [http://feb web.ru/feb/kle/default.asp?/feb/kle/kle/kle.html]. В дальнейшем данный термин был закреплен в «Краткой литературной энциклопедии», в статье «Предромантизм», автором которой является Г. Е. Бен [Краткая литературная энциклопедия, 1968 : т. V : 958–959]. По мысли исследователя, предромантизм – это этап в развитии литературы ХVIII в., появившийся на литературной арене на закате классицизма параллельно с сентиментализмом и предвосхищающий появление романтизма. Предромантизм имеет переходный характер в литературном процессе, что вызывает сложности в выделении данного историко-литературного явления в целом и в определении его представителей. Исследователи Г. А. Гуковский, А. А. Елистратова, Г. Е. Бен, Ю. М. Лотман выделяют поэтов-предромантиков в отдельную группу. Д. В. Одинокова, В. А. Луков говорят о существовании разрозненной группы произведений, созданных в традициях предромантизма, и отдельных поэтов, в творчестве которых сосуществуют несколько литературных направлений, в том числе, и предромантизм. С. В. Тураев и В. Г. Власов исключают существование предромантизма как самостоятельного литературного направления.

Жанровый репертуар поэзии М. Н. Муравьева

С точки зрения Я. Гримма, сатира не была изначально свойственна «древнейшему животному эпосу» [Басни русских писателей в сравнительном изучении, 1891 : 90]. В. А. Жуковский подчеркивал преимущество басенной морали (истины в действии) как более эффективного средства воздействия на читателя в сравнении с отвлеченной философской истиной: « … Истина, представленная в действии … принимает в глазах наших образ вещественный, впечатывается в рассудке сильнее … » [Жуковский, т. IV, 1960 : 402].

Басни Эзопа заложили основы для композиции, сюжетостроения, арсенала форм комического классической басни. Античная басня – самый демократичный жанр литературы, который посредством аллегорической художественной формы раскрывает социально злободневные проблемы. В жанре басни действует закон постоянства состава, распространяющийся на всех персонажей. Чаще всего басенные персонажи выступают в паре антагонист – протагонист, что сближает данный жанр с комедией. В. А. Архипов отмечает: «Стихия басни – обнажение сущности в ее неизменности» [Архипов, 1974 : 17].

Многие сюжеты литературных басен известны с древних времен и приобрели универсальный характер. У баснописцев разных стран и эпох можно найти сходные по содержанию произведения («Ворон и лисица» Эзопа, «Ворон и лис» Ж. де Лафонтена, «Ворон и лисица» В. К. Тредиаковского, «Ворона и лисица» А. П. Сумарокова, «Ворона и лисица» И. А. Крылова»). Баснописцы последующих эпох, с одной стороны, воспринимали античную басню в качестве канона, с другой – стремились к межкультурному диалогу, к отражению специфики собственного национального сознания.

В жанровой системе классицизма басня мыслилась низким литературным жанром, включающим дидактическую и сатирическую составляющие, нацеленным на изображение социально значимых пороков. Классицистическое понимание данного жанра нашло отражение в творчестве А. Д. Кантемира. В. К. Тредиаковский в 1752 г. издал сборник «Несколько эзоповых басенок», в котором чередовал басни, написанные употребляемым многими авторами шестистопным ямбом («Петух и ячменное зерно») и используемым только им семистопным хореем («Ворон и лисица»).

Ведущая роль в формировании басенного канона в России принадлежит А. П. Сумарокову. Поэт определил его основные черты – сатирическую природу, обращенность к бытовой сфере, демократизм в выборе языковых средств, форм комического для обличения распространенных общественных пороков. Алогизм метафорических образов, введенных в жанр басни Сумароковым, становится одной из основных форм выражения комического в тексте. Намеренная «сниженность» художественного языка басен Сумарокова проявляется в некоторых случаях уже на уровне названий («Сатир и гнусные люди», 1769; «Чинолюбивая свинья», 1769; «Болван», после 1769).

Вслед за Сумароковым к жанру басни обращаются многие русские писатели и поэты. Так, В. И. Майков, перелагая басни античных авторов, активно вводит в них реалии российской действительности («Лягушки, просящие о царе»; «Наказание ворожее»; «Конь знатной породы», 1763–1767). М. М. Херасков минимизирует сатирическую составляющую басни и заостряет внимание на вопросах морали, разрабатывая, в частности, сюжеты, воплощающие размышления о сущности искусства («Дровосек», 1763). Универсальность содержания своих басен Херасков подчеркивает через использование хронотопа с семантикой неопределенности: «Не знаю у кого» («Две собаки», 1764); «Некогда» («Источник и ручей», 1764). Дополнительную оценочность и экспрессию басни Майкова и Хераскова получают за счет введения в текст унаследованных из басенной традиции Сумарокова просторечных слов и выражений.

Басни, созданные А. А. Ржевским, отличаются экспериментальным подходом, достигающим максимального развития в басне «Муж и жена» (1761), которая представляет собой фигурное стихотворение, написанное в форме ромба. Д. И. Фонвизин перевел на русский язык басни датского писателя Л. Хольберга, а выполненное им переложение немецкой прозаической басни Х. Ф. Шубарта «Лисица-кознодей» считается одним из лучших образцов стихотворной сатиры. И. И. Хемницер стремился сделать язык басен более изящным, сохраняя в нем, тем не менее, преимущественно разговорную лексику. В архитектонике басен Хемницера преобладают диалоги, позволяющие ввести индивидуализированные речевые характеристики героев («Писатель», «Дерево», «Пожилой гадатель», 1782). Прямое нравоучение может отсутствовать в баснях Хемницера, но имплицитно проявлять себя в развитии сюжета («Счастливое супружество», 1782). Муравьев считал басню литературным жанром, имеющим ярко выраженную просветительскую направленность, поэтому русский поэт активно обращался к нему. В своих баснях Муравьев разрабатывает сюжеты, восходящие к античной литературной традиции, критикуя злободневные общественные явления. Басни Муравьева освещают негативные стороны существующего государственного строя в их бытовых проявлениях, что мы видим, например, в басне «Зеркало» (1773, 1780-е гг.), где показан социальный вред фаворитизма: Лучами милости вельможа осиянный Мечтает, что пред ним преклонится весь мир; Но только станет ветр дыхать непостоянный – Льстецы бегут, один останется кумир [Муравьев, 1967 : 73]. Название данной басни раскрывает мольеровское понимание жанров комедии и басни как зеркала для общества, наглядно представляющего его неблаговидные стороны. Басня Муравьева осмеивает порочную психологию временщиков.

Мораль басни Муравьева «Верхушка и корень» (1773) подчеркивает необходимое единство между народом и государственной властью: Правительство – Верхушка. А корень – то народ [Муравьев, 1967 : 63]. Эта басня Муравьева характеризуется стремлением к афористичности. Большую часть басни представляет монолог-саморазвенчание. Подобного рода монологи широко представлены в классицистических комедиях и сатирах. Баснописец стремится в монологе отразить лексические и грамматические особенности разговорной речи («вить», «авось-либо») и одновременно насыщает монолог фигурами поэтического синтаксиса (анафорами, синтаксическим параллелизмом и вопрошаниями). Максимальная конкретизация адресной направленности басен достигается Муравьевым в текстах, предваряемых посвящениями. Это «Суд Момов. К М. А. Засодимскому» (1772, 1780-е гг.), «Перо. К его превосходительству Александру Петровичу Ермолову» (1773, 1780-е гг.). Последнюю отличает использование российских топонимов и введение образов современников поэта: «Там, где Вологда», «Олешев внимал стихам моим», «Чувствительный Ермолов».

В ряде своих басен поэт соединяет античный и современный культурные контексты. Делая отсылку на источник басенной традиции, Муравьев выстраивает басни по принципу «рассказ в рассказе»: «Такую повесть нам оставил Лукиан»; «В недавних временах у Геллерта я чел». Указание на временную неопределенность подчеркивает универсальный дидактический смысл, что мы видим, например, в басне Муравьева «Кучер и лошади»:

«Ночная» поэзия в творчестве М. Н. Муравьева

Изучение магистральных мотивов, сюжетов, хронотопов в творчестве писателей и поэтов позволяет исследовать специфику их миросозерцания. Более углубленному пониманию миросозерцания Муравьева содействует рассмотрение ключевых мотивных комплексов, тематических линий, например, «ночной» поэзии. Под «ночной» поэзией мы понимаем тексты, в которых ключевым выступает ночной хронотоп, определяющий обращение лирического субъекта к осмыслению вечных философских проблем, к постижению смысла жизни, к рефлексии и интроспекции.

«Текст ночи», выделяемый в литературе такими исследователями, как В. Н. Топоров, Н. Ю. Абузова, М. С. Штерн («ночные» циклы), вместе с «текстами» утра, полудня, дня и вечера служит составной частью «текста суток». С точки зрения мотивно-образного ряда «ночные» тексты более насыщены, чем тексты остального суточного цикла, что объясняется множеством мифов и поверий, издавна отводимых ночи. «Ночные» мирообразы и мотивы поэзии Муравьева представляется возможным условно разделить на две части: литературные заимствования и оригинальные решения. Русский поэт не только обращается в своем творчестве к фольклорным памятникам, мифологии, библейской традиции, творчеству отечественных и зарубежных предшественников, но и использует индивидуальные авторские решения в области языка, стиля, образности. «Ночная» культура зародилась в глубокой древности. В сознании древних людей отличия дня от ночи связывались с отличиями реального и ирреального миров. Е. В. Сальникова замечает, что в сознании древнего человека ночь – это «орудие, дающее возможность увидеть и отобразить динамику жизни где-то высоко на небе, в соотношении с жизнью Земли», поскольку, обладая сакральным значением и являясь носителем божественного знания, небеса связывали человечество с мирозданием [Сальникова, 2012 : 37]. Всегда неизменным и актуальным в сознании представителей любой эпохи остается противопоставление и, в то же время, взаимосвязь светлого и темного времени суток. Отделение дня от ночи (света от тьмы) приравнивается к отделению космоса (мирового порядка) от хаоса и служит одним из основных мотивов космогонических мифов.

Как отмечает Л. Н. Трухина, фольклорная традиция «оживляла день и ночь», наделяя их бессмертием и магическими способностями и, как следствие, властью над людьми. Вербальным выражением этой власти служили лексемы, связанные в народном сознании с семантикой, акцентировавшей внимание на противопоставлении светлого и темного начал. Колыбельная песня, к примеру, «служила оберегом от темных сил», поскольку вечерне-ночное время считалось опасным в отличие от зари, рассвета, наделявшихся в народном сознании защитной функцией [Трухина, 2012 : 161].

В славянских верованиях богом ночи был Чернобог – «воплощение всех темных сил», в царстве которого находились месяц и звезды, а богом дня – Бельбог, подчинявший себе солнце, служащий, по замечанию Н. С. Шапаровой, «олицетворением, персонификацией добрых и благодатных сил вселенной» [Шапарова, 2001 : 532; 65]. В то же время был и еще один бог, соединявший в себе функции Бельбога и Чернобога – покровитель времени Числобог, обладавший двумя лицами, одно из которых было похоже на солнце, а второе – на полумесяц.

Особое значение народные поверья отводили рождественской ночи – времени, амбивалентному по своему смысловому наполнению. Считалось, что именно в это время праведники прозревают, как «раскрываются небеса, зацветают деревья, вода превращается в вино, скот говорит человеческим голосом» [Славянские древности, Т. 5, 2012 : 215]. В то же время на земле активизируется вся нечистая сила. Народные поверья, связанные с появлением нечистой силы в рождественскую ночь, ярко запечатлены в творчестве Н. В. Гоголя («Ночь перед рождеством», 1832). Как и для фольклорной, для христианской традиции деление суток на день и ночь, отделение света от тьмы является сакральным, а семантика ночи сохраняет двойственность. В Библии начало творения связывается именно с отделением света от тьмы, т. е. дня от ночи: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один» (Быт. 1 : 3–5). Е. В. Сальникова обращает внимание на определенное сходство христианской картины мира и древнегреческих онтологических представлений: «Преисподняя, где царит вечная ночь, вполне аналогична древнегреческому Аиду» [Сальникова, 2012 : 41]. Ученый подчеркивает семантическую близость представлений о ночи в различных культурах, акцентирует внимание на ее связи с загробным миром и со смертью.

С ночью также связаны главные христианские праздники – Рождество Христово, Крещение Господне и Пасха. Крещение символизирует таинство духовного рождения и служит первой ступенью восхождения человека к Богу. Второе название праздника Крещения (в ночь с 18 на 19 января) – Богоявление, поскольку впервые в этот день миру явилась Пресвятая Троица – Бог-Отец, Бог-Сын и Святой дух. Ночь, проведенная во время Рождественской или Пасхальной службы в церкви, «предстает в проповеди как особое, святое время, жертвенно отданное человеком Богу» [Кондаков, 2012 : 471]. В Пасхальную ночь провозглашается победа жизни над смертью.

Лирика М. Н. Муравьева в контексте христианской и масонской культурных традиций

Данное образное представление обращает к философии Ж.-Ж. Руссо. Многие масоны были убеждены, что в человеке заложено божественное начало, но пагубное влияние материального мира ограничивает его: «Все зло происходит единственно от природы ограниченных существ» [Вечерняя заря, ч. I, : 32]. Божественное наполнение всего сущего служит одной из основ масонского учения. Проблема избавления от зла, которое искушает человека, – одна из ключевых в масонстве: «Зло приняло над человеком совершенную власть; так возможно ли, было чтоб кто мог исполнить закон и спастися» [«Вечерняя заря», ч. I, 1782 : 8].

Система аллегорических образов и метафор произведения Муравьева отражает путь духовного совершенствования лирического субъекта. Незрелая душа нуждается в наставнике – «вожде неопытной юности», «друге с небес невидимом», отводящем от бездны, а, по существу, заставляющем вспомнить о своих божественных первоистоках. Муравьев поэтизирует младенчество как эру человеческой жизни, когда душа чувствует сопричастность горнему миру. Осознание имманентного бессмертия позволяет человеку избавиться от многих несчастий, возникающих на его жизненном пути. Популярный в масонстве мотив борьбы с искушением введен в оду через обращение к мифу об Улиссе. Одиссей справился с соблазном, ограничив свою физическую свободу: «воск мягкий приложив», «руки вервию» скрутив. Веревка в масонстве символизирует связь материальной и духовной сфер мироздания, души и тела. Одиссей органично соединил телесную оболочку и душу. Воск, символизирующий гибкость и восприимчивость молодого ученика, вступающего в масоны, его незрелость и неокрепший разум, в лирическом тексте приобретает значение средства, помогающего укрепить себя на пути к духовному совершенству.

В финале произведения возникает образ бездны, от которой необходимо спастись, – контекстуальный антоним образа светильника-благоразумия, использованного в начале текста. В библейской традиции одной из трактовок образа бездны служит ад, единственно возможный выход из которого – приобщение души к Богу: «Но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада» (Иона, 2 : 6–7).Таким образом, оду обрамляет идея противостояния всеохватного космоса мироздания, исконной разумности жизни и хаоса духовной тьмы, где пребывают люди, не сумевшие обуздать свои низменные желания. Произведение Муравьева «Благоразумие» близко нравоучительной оде Хераскова «Разум», где истина и разум метафорически соотносятся со светом: На то премудрости лучами Тебя создатель озарил, Чтоб ты другим перед очами Сиянье истины явил… [Херасков, 1961: 96]. В дидактической оде Муравьева «Время» (1775) отражено стремление лирического субъекта к самопознанию и к философскому обобщению. Отправными точками для обобщения служат традиционный аллегорический пейзаж в первой строфе («проникло в классы семя») и вечерний элегический пейзаж («солнце проводил вчера в вечерни воды»). Характерной чертой анализируемого поэтического текста является обилие абстрактных имен существительных: антиподы, мгновенье, забвенье, житие. Особенностью поэтического синтаксиса служит то, что стихи сближаются с дефинициями: «Во всяком возрасте есть счастие свое…»; «Раскаянье есть желчь, котора простирает…». Образная динамика произведения создается за счет того, что лирический сюжет представляет собой комплексную рецепцию относительно мгновения, времени, человеческой жизни и вечности. Смысловую динамику тексту придают антитезы, сравнения, риторические восклицания и вопрошания. Метафоры образуются за счет сближения абстрактных понятий и конкретных предметов («время наконец с сердечной дски стирает»). Особую экспрессию развитию лирической темы придает контекстуальное сравнение человека и бабочки, чья жизнь ничтожна в сравнении с вечностью: «И бабочка, чья жизнь привязана к листочку…».

В рассматриваемом произведении Муравьева развивается ключевая для масонской этики мысль о том, что душа наполняет своими интенциями время: «Он мрачен для того, чье сердце тяжко злобой…». В дидактической оде Муравьева поэтизируется мудрость («верх искусство соблюденья»). Мудрость и душевная, духовная чистота позволяют человеку сохранить себя, вопреки всем испытаниям.

Размышления об упущенном времени отразились в медитации «Сожаление младости» (1780). Произведение раскрывает интенции духовного совершенствования, необходимые для обретения гармонии внутреннего и внешнего мира. Такие искания отражаются в метафорах, например, в метафоре: «Угрюмой странствую пустыней жития». Лирический субъект обращает внимание на опасность профанного невежественного состояния в зрелом возрасте. Особенностью текста становится обращение к фактам мировой истории («негр» / «став европейскою добычей и уликой»), свидетельствующим о господстве насилия. Несвободное состояние лирического субъекта подчеркивается и через противопоставление пейзажей. Мрак гор символизирует преграду незнания; «тяжелая цепь» воплощает испытания, которые появляются у него на пути; «степи» же олицетворяют свободу и раздолье. Духовная незрелость и несовершенство лирического субъекта символически выражены в образе «слабого злака, проникнувшего из тины». Пейзажные детали являются аллегорическим воплощением духовного состояния лирического субъекта.

Произведение характеризуется исповедальностью, стремлением раскрыть внутреннюю историчность личности, в связи с чем в нем ощутима тенденция к рефлексии. Рационализму лирический субъект Муравьева предпочитает духовную свободу. Метафоры странничества и свободы введены в текст для выражения безграничных возможностей молодости и созвучны масонской установке на достижение высшего знания: «Все чувствовать, все знать и делать покушался».

Медитативные элегии Муравьева «Зрение» (1776, 1785 (?)), «Видение» (1770 143 е), отражают раскрытие духовных очей человека среди темноты и пустоты окружающего мира. Представленная в текстах идея внутреннего духовного совершенствования отражена и в оде «Осьмнадесятый ныне раз» (1772), а также в медитативной элегии «Божие присутствие» (дата создания неизвестна). Ода «Осьмнадесятый ныне раз» и медитативная элегия «Божие присутствие» раскрывают идею благодатного проникновения Бога в человеческие сердца и умы («И сердце чисто храм его») и последующего личностного и общественного преображения: «Вселенной жизнь – присутство бога». В тексте «Божьего присутствия» четко обозначены этапы духовного совершенствования: 1) ликование от пришествия Бога на землю; 2) сердечное приятие Бога; 3) воцарение добра в человеческих сердцах; 4) возможность обретения вечной жизни с Богом, базирующаяся на христианском учении о бессмертии души и благодати; 5) встреча с Богом в загробном мире.

Бог представлен как вечно существующий и вездесущий. Подобные характеристики были даны Создателю Г. Р. Державиным в оде «Бог» (1784): «превечный»; «пространством бесконечный»; «дух всюду сущий и единый». Хронотоп в оде Державина «Бог» представляет собой онтологическую вертикаль: лирический вектор поднимается из самых глубин, пересекает земную границу и постепенно восходит к божественным сферам мироздания («океан глубокий», «пески», «лучи планет»), что позволяет лирическому субъекту приобщиться к космосу: «Я связь миров повсюду сущих». Акцентируя внимание на ничтожности всего сущего перед лицом Всевышнего, лирический субъект заключает, что Бог, наполняющий собой мироздание, служит объединяющим началом всего сущего, онтологической основой существования и становления личности, связи человека со Вселенной: