Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретический потенциал понятия «автор» 9
1.1. Понятие «автор» в современном литературоведении 9
1.2. Исследование авторского «я» И. А. Бродского в литературоведении 24
Глава 2. «Внутренние» концептуальные позиции автора 42
2.1. Человек: литературный и биографический опыт 44
2.2. Вещь: концептуальные персонажи 77
Глава 3. «Внешние» концептуальные позиции автора 139
3.1. Дух: теория гегемонии языка 142
3.2. Слово: вклад в развитие языка 163
3.3. Внетекстуальная позиция: рождение читателя 192
Заключение 206
Список литературы 214
Приложение
Таблица «Концептуальные персонажи творчества И. А. Бродского» 234
- Исследование авторского «я» И. А. Бродского в литературоведении
- Вещь: концептуальные персонажи
- Дух: теория гегемонии языка
- Внетекстуальная позиция: рождение читателя
Введение к работе
На протяжении последних десятилетий наследие Иосифа Александровича Бродского являлось объектом интенсивного изучения. Творчество поэта анализируется в разных аспектах: языковом, структурно-семиотическом, философском, религиозном и т. п. При этом в большинстве исследований рассматриваются, как правило, отдельные особенности произведений Бродского и — гораздо реже — взаимосвязь концептуальных воззрений с художественной структурой его произведений.
Сложность исследования данных взаимосвязей объясняется тем, что в творчестве поэта авторское «я» представлено в различных вариантах, не сводимых к единой концепции. Поэтому в процессе анализа творчества Бродского особую роль играет исследование системы концептуальных позиций автора. Под концептуальной позицией понимается установленная взаимосвязь между концептуальными представлениями и тем или иным продуцирующим элементом творчества автора. Продуцирующий элемент — это непосредственный участник написания текста, в том числе внесубъектный, которому исследователи приписывают статус автора. Исследование концептуальных позиций позволяет установить корреляцию между изложенными в произведениях идеями и создающим их писателем. Иными словами, анализ концептуальных позиций позволяет установить связь между воззрениями самого поэта и способами выражения авторской позиции в произведениях, что дает возможность раскрыть характерные особенности творчества Бродского.
Актуальность темы исследования обусловлена необходимостью изучения концептуальных особенностей творчества И.А. Бродского, взаимосвязи позиции автора и особенностей её художественного представления. Литературоведческие работы, посвященные исследованию авторской позиции в стихотворениях и эссе И.А. Бродского, обычно основываются либо на анализе отдельных произведений или циклов стихотворений, либо ограничены определенным периодом творчества поэта. Исключение составляют работы В. Полухиной, Л. Лифшица [Лосева], В. Куллэ, в которых реализован комплексный подход к творчеству Бродского.
Цель и задачи исследования. Цель диссертационной работы — рассмотрение концептуальных позиций автора и форм их выражения в творчестве Иосифа Александровича Бродского.
Для достижения поставленной цели исследования в работе решаются следующие задачи:
– исследовать работы отечественных и зарубежных ученых
о повествовательных стратегиях, художественных формах представления автора и позициях автора в творчестве Бродского;
– выявить концептуальные позиции автора и формы их выражения в творчестве Бродского, раскрыть их связи с литературным и биографическим опытом поэта;
– проанализировать образы концептуальных персонажей (субъектов выражения концептуальных идей автора) в творчестве Бродского и определить их художественные функции;
– раскрыть значение представлений поэта о языке для формирования концептуальных позиций автора;
– исследовать систему представлений поэта о читателе и их связь с концептуальными позициями автора;
– раскрыть значение концептуальных позиций автора для творчества Бродского.
Объектом исследования является творчество Иосифа Александровича Бродского.
Предметом исследования являются концептуальные позиции автора в творчестве Бродского и формы их выражения.
Теоретическую и методологическую основу исследования составили труды отечественных и зарубежных ученых, философов, филологов, писателей, лингвистов, посвященные теории, методологии и практике исследования позиции автора. Кроме того, методология работы строится на синтезе различных методов литературоведения. В частности, в первой главе при использовании типологического и компаративистского подходов ставилась цель раскрыть
5
принципы изучения и анализа тенденций формирования автора и различных
типов исследования творчества Бродского. Биографический метод дает
возможность установить связь между основными принципами мировоззрения
поэта и событиями личной жизни Бродского, влияющими на творческий процесс
(раздел 2.1). Структурно-семиотический метод в сочетании
с герменевтическим анализом позволил раскрыть символическое пространство творчества поэта (разделы 2.2 и 3.1). Помимо этого, в диссертации использованы методы исторической и сравнительной поэтики, которые позволили раскрыть литературный контекст произведений и выявить их связи с другими произведениями русской и мировой литературы. Компаративистский подход применялся в процессе сопоставления взглядов исследователей разных стран, посвященных творчеству Бродского, а также для выявления своеобразия творчества поэта (раздел 3.2). Социологический метод применен для раскрытия взаимосвязей между социальными и литературными явлениями (раздел 3.3).
Степень изученности проблемы. Диссертационное исследование
опирается на работы, посвященные исследованию авторской позиции
в произведениях Бродского. Среди исследователей, работающих в данном
направлении, следует выделить таких литературоведов, как В. Куллэ, Л. Лифшиц
[Лосев], М. Лотман, Ю. Лотман, В. Полухина, А. Ранчин, И. Романов,
И. Романова, О. Тихонова, А. Чевтаев.
Помимо этого, в диссертационной работе используются исследования, в которых раскрываются концептуальные воззрения поэта и анализируются отдельные особенности поэзии Бродского.
Наибольшее внимание исследователей привлекали следующие темы:
– биография Бродского (Р. Аллой, К. Верхейл, С. Волков, Я. Гордин, В. Куллэ, Л. Лифшиц [Лосев], В. Полухина, Е. Рейн, Т. Проффер, Э. Проффер, Л. Штерн, Б. Янгфельдт и др.);
– философские особенности поэзии Бродского (Н. Горбаневская,
Е. Келебай, М. Крепс, В. Куллэ, А. Ранчин и др.);
– система религиозных мотивов творчества Бродского (П. Вайль, А. Генис, Н. Иванова, М. Крепс, Л. Лифшиц [Лосев], А. Подгорская, И. Служевская и др.);
– взаимосвязи поэзии Бродского и творчества английских поэтов-метафизиков (В. Бетаки, Л. Баткин, Вяч. Иванов, М. Крепс, В. Кривулин, В. Куллэ, В. Полухина и др.);
– взаимосвязи творчества Бродского и русской поэтической традиции (И. Винокурова, Я. Гордин, А. Жолковский, Ю. Карабчиевский, М. Крепс, Е. Курганов, В. Полухина, В. Уфлянд и др.);
– своеобразие художественной стихотворной формы и метрических особенностей произведений Бродского (М. Гаспаров, А. Левашов, Л. Лифшиц [Лосев], В. Полухина, Н. Фридберг, Б. Шерр, Д. Янечек и др.);
– художественные функции иронии в творчестве Бродского (Л. Баткин, Н. Капустин, Г. Померанц);
– связь творчества поэта с музыкой (К. Верхейл, Э. Коробова,
Е. Петрушанская);
– Одиссей как персонаж творчества Бродского (М. Айзенберг, И. Ковалева, В. Куллэ, М. Лотман, Ю. Лотман, В. Полухина).
Данные работы послужили отправной точкой начала исследования концептуальных воззрений поэта и способов представления авторской позиции в произведениях Бродского.
При этом особое место в бродсковедении занимают работы, в которых содержится негативная оценка творчества Бродского (З. Бар-Селла, Ю. Колкер, Н. Коржавин, Э. Лимонов, Н. Славянский, А. Солженицын). В этих работах отвергается апологетический анализ творчества Бродского и говорится о чрезмерном влиянии биографии поэта на интерпретацию его произведений, что в конечном итоге приводит к мифологизации образа Бродского. Негативные высказывания в адрес писателя позволяют рассматривать его творчество многоаспектно — в частности, с позиций не только его сторонников, но и людей, выступающих с осуждением произведений и творческих концепций поэта.
Несмотря на большое количество исследований, посвященных творчеству Бродского, следует отметить, что многие вопросы, прежде всего связанные с исследованием авторской позиции, творческих представлений поэта и способов их художественного выражения, остаются неизученными. Их постановка определила выбор темы и цель диссертационного исследования.
Научная новизна исследования заключается в следующем:
– проведен анализ современных теоретических представлений об авторе, о повествовательных стратегиях и нарративных формах представления автора;
– установлены продуцирующие элементы творчества Бродского;
– исследованы концептуальные позиции автора и раскрыты их связи с литературным и биографическим опытом поэта;
– показано взаимодействие между концептуальными позициями автора и системой представлений Бродского о языке;
– раскрыты особенности отношений автора и читателя в системе представлений Бродского о функционировании литературы;
– исследованы взаимосвязи между концептуальными позициями автора и их воздействие на произведения поэта.
Материалом исследования послужили опубликованные произведения Бродского, тексты его интервью и публичных выступлений.
Теоретическая значимость работы заключается в расширении
и углублении сложившихся представлений о теории автора и творчестве Бродского. В частности, уточнены некоторые положения отечественной и зарубежной теории автора, предложены новые теоретические подходы к изучению авторского «я» в творчестве Бродского. В литературоведческий обиход вводится ряд новых теоретико-литературных понятий («продуцирующие элементы в творчестве автора», «концептуальные представления автора», «концептуальные позиции автора» и др.), уточнены положения теории автора применительно к творчеству Бродского.
8 Практическая значимость работы. Материалы диссертационной работы могут быть применены для продолжения исследования творчества Бродского, а также использоваться в преподавании курсов истории и теории литературы.
Положения, выносимые на защиту
-
На основании положений современной теории автора и исследований творчества Бродского («Квадрат Полухиной») выявлены концептуальные позиции автора.
-
Анализ концептуальных позиций автора позволил выделить в творчестве поэта четыре периода и дать им характеристики, демонстрирующие процесс трансформации творчества поэта, а также определить трех основных концептуальных персонажей.
-
Рассмотрение концептуальных позиций автора позволило уточнить представления Бродского о языке, а также раскрыть особенности взглядов поэта на взаимодействие автора и читателя.
-
Концептуальные позиции автора в творчестве Бродского тесно связаны друг с другом и образуют целостную систему выражения позиции автора.
-
Рассмотрение автора в творчестве Бродского предполагает анализ внетекстуальных явлений (восприятие поэтом окружающего мира; материальные и культурные условия функционирования литературы; воздействие на творчество позиций политических и культурных деятелей).
Внедрение и апробация результатов исследования. Результаты
исследования нашли применение в учебном процессе Пермского
государственного национального исследовательского университета и изложены в четырех публикациях в изданиях, рекомендованных ВАК РФ.
Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, а также списка литературы. Последовательность глав обусловлена поэтапным решением задач, которые были поставлены в исследовании. Общий объем диссертационной работы составил 237 страниц.
Исследование авторского «я» И. А. Бродского в литературоведении
В предыдущем разделе было показано, что проблема рассмотрения автора не получила в российском литературоведении однозначного решения. Возможно, именно по этой причине на сегодняшний день отсутствуют специальные исследования, посвященные анализу художественных функций автора в творчестве Бродского, в то время как формы представления авторской позиции в его творчестве требуют подробного изучения.
В. П. Полухина, один из наиболее авторитетных исследователей творчества поэта, отмечает: «Тема поэтического автопортрета тесно взаимосвязана с проблемой идентификации автора в стихотворении и выявления словесного воплощения его личности, его психофизических свойств. В исследовательской традиции она оформляется в сложную проблему правомерности отождествления создателя текста с непосредственным носителем текста, как бы мы последнего ни называли: лирический герой, поэтическая персона, художественное „я“, маска или обобщенный лирический субъект. Степень их сближения, как правило, остается предметом спекулятивных построений исследователя, ибо до сих пор не найдены надежные критерии для установления расхождений и тождества между „я“-описываемым и „я“-описывающим» [161, с. 43].
Работы, в которых исследуется проблема автора в творчестве Бродского, немногочисленны. Прежде чем перейти к рассмотрению комплексных исследований творчества поэта, обратимся к отдельным статьям и работам, в которых рассматриваются особенности авторского «я», характерные для произведений поэта.
Одной из характерных особенностей художественного сознания Бродского, по мнению большинства литературоведов, является отстраненность автора от собственного «я». Бродский не стремится избавиться от позиции частного пребывания в мире, — наоборот, в большинстве случаев он подробно описывает собственное окружение и чувства, испытываемые в данный момент. Особенностью его поэзии является то, что поэт при помощи нивелирования субъективности стремится достичь максимальной объективности и ставит знак равенства между собой и неким «неизвестным индивидом», полностью обезличивая повествование и создавая эффект «взгляда со стороны».
По этому поводу О. А. Тихонова пишет: «Устранение личного местоимения я, усиление значимости местоимений 2 и 3 лица обнаруживают особую авторскую позицию Иосифа Бродского, а именно: сознательный отказ от излишней субъективности и эгоцентризма, направленность внимания на мир, обращенность к адресату, стремление к диалогу, невозможному в реальности, но устанавливаемому посредством поэтического текста» [196, с. 140].
Другая особенность, которую отмечает О. А. Тихонова, — выход Бродского за рамки обыденного существования и объективизация повествования при помощи обращения к приему одухотворения вещей: «Лицо говорящее у Бродского нередко дистанцируется от наблюдаемого, воспринимаемого им, тем самым создавая эффект объективного отображения событий. Объект изображения выступает в этом случае в качестве самостоятельного деятельного субъекта» [196, с. 140].
Стремление поэта к постоянным изменениям авторской позиции влияет на построение произведений. Барри Шерр, сопоставляя два стихотворения Бродского («Эклога 4-я (зимняя)» и «Эклога 5-я (летняя)»), отмечает особенность их композиции: «Отсутствие центра, ощущение того, что мы и не догадываемся о степени сложности жизни, усиливается тем, что четыре части стихотворения представлены с различных точек зрения; вот еще один аспект стратегии дистанцирования, отказа Бродского предоставлять наиболее выгодную позицию своему лирическому герою (или для взгляда на своего лирического героя)» [211, с. 171]. Взаимосвязь концептуальных представлений поэта и способов поэтического самовыражения, в том числе организация структуры произведения, является важной особенностью выражения авторского сознания в его творчестве.
В произведениях Бродского авторское сознание неразрывно связано с художественным пространством и временем. Исследованию особенностей организации художественного пространства и времени в лирике Бродского посвящено множество работ. Обычно категории пространства и времени рассматриваются литературоведами вне связи с авторским сознанием. Взаимосвязь пространства и времени, «истории» и «географии» (вернее, «космического пространства») была исследована С. А. Лурье: «Оказывается, что все эти средства — эта бесконечная искусность, умение создать ощущение того, что стихи творятся сейчас, на наших глазах, параллельно движению взгляда, вся эта утонченная духовность и огромная энергия тратятся на то, чтобы доказать нам, что ни нас, ни автора этих стихов на самом деле не существует … Это стихи, в которых, повторяю, нет автопортрета, нет отношений с самим собой, здесь, наоборот, децентрализация сознания, и от этого действительность развеществляется. Возможно, что в дурно устроенных обществах, где связи отсутствуют и плохо держат человека, — в этих обществах человек скорее выпадает в космическое пространство, расступающееся перед ним; во тьму, где он оказывается наедине с мирозданием. И, может быть, поэтому в эпохи реакции чаще всего возникает трагическая лирика и развивается гносеология. Только выключенный из истории, то есть избавившийся от этой главной иллюзии человек оказывается наедине с мирозданием, то есть в той ситуации, где на самом деле человек меньше самого себя и вообще является в какой-то мере — мнимой величиной, каким-нибудь квадратным корнем из минус единицы. И он несчастен и ничтожен. Одинок и совершенно свободен. И в этом смысле такое вот пространство, освобожденное от социальности, и есть космическое пространство, и в нем живет Бродский. Его роль в будущем зависит от того, как все повернется» [136, с. 120–121]. Желание Бродского вырваться из рамок истории, постоянная «игра» с временем и пространством в его стихотворениях, непрерывное изменение масштаба рассмотрения объектов (включая возможность представить объект рассмотрения в планетарном масштабе) являются характерными чертами его художественного сознания.
Изменение пространства и времени необходимы поэту прежде всего для анализа собственной личности. На первый взгляд, парадоксальным может показаться наличие в стихотворениях Бродского эгоцентризма, постоянное использование по отношению к себе уничижительного тона. Свойственная поэту амбивалентность была отмечена Н. Славянским: «Совершенно естественно из этого эгоцентризма вытекает и другая очень настойчивая тема, впрочем, извинительная для всякого лирика, — тема собственного „я“, с которым у такого поэта, как Бродский, связан целый комплекс отношений. Что и говорить, у него много приемов самоотстранения, когда мы имеем дело и с „ты“, и с „он“, и с „некто“, а то и с неожиданно любезным „вы“. Напрасные усилия! Источником всех этих местоимений является одна и та же субстанция. И если душа Бродского как бы покидает свое тело, то только для того, чтобы с ненасытной тоской кружить вокруг него же, рассматривая его во всех позах и подробностях. Кто-то обронил, что Бродскому удалось улететь на луну и взглянуть на нашу планету сторонним взглядом. Но у этой разлуки, замечу я, воистину супертелескоп, если, наводя его на землю, поэт видит прежде всего и без малейшего труда свое лицо, с горечью примечая на нем новую морщинку. Речь, конечно, не о комплексе Нарцисса. Отношение к себе у Бродского мало сказать нелюбовное, оно скорее недопустимо брезгливое. Но здесь важно отметить, что как раз в силу эгоцентрического сознания Бродский сам для себя оказался тюрьмой, разрушить которую ему не дано. Отсюда и все эти безнадежные попытки забыть о себе, отречься от себя или спутать себя с кем-нибудь другим» [187, с. 237].
Непрерывно изменяя авторскую точку зрения, Бродский осознает, что он за человек, какие у него существуют достоинства и недостатки; он понимает, что не отличается от любого другого человека. Как и в любом другом человеке, в поэте заключена сила, способная вырваться из рамок телесного существования, и эта сила есть сила языка. Иными словами, его эгоцентризм предстает как логоцентризм — особенно если учитывать тот факт, что, по мнению Бродского, поэт есть инструмент языка, средство его существования.
Вещь: концептуальные персонажи
В поэзии — в отличие от прозы — концептуальный персонаж полностью «растворен» в тексте произведения и проявляет себя только через внутритекстовые закономерности. В частности, такими внутритекстовыми закономерностями являются концептуальные темы творчества Бродского. На сегодняшний день отдельные концептуальные темы, в частности темы пространства, времени, языка, «вещного мира», уже не раз выступали в качестве предмета исследования, однако специальный анализ концептуальных субъектов произведений в разрезе соответствующих им концептуальных тем ранее не проводился.
В отличие от «обычных» персонажей произведения, имеющих определенное имя (Горбунов и Горчаков из поэмы «Горбунов и Горчаков» или Публий и Тулий из пьесы «Мрамор»), концептуальный персонаж является субъектом произведения, который не обладает заданными автором характерными чертами, а, наоборот, сам конфигурируется совокупностью отношений автора к описываемому явлению. Иными словами, не персонаж обладает характеристиками, которые ему заранее «присваивает» автор, а качества явления, описываемого с помощью персонажа, определяют его характеристики. По этой причине концептуальный персонаж в произведениях, как правило, не соотнесен с именем собственным.
Концептуальный персонаж является субъектом описания концептуальной темы. Процесс «рождения» концептуального персонажа происходит в несколько этапов. Объект художественного рассмотрения, являясь катализатором творчества, воздействует на личность поэта (в данном случае Бродского), и в результате творческой переработки возникает текст произведения, в котором выражается отношение к данному объекту. В свою очередь, совокупность отношений образует концептуальную тему творчества поэта. Субъектом выражения концептуальной темы становится концептуальный персонаж, посредством которого объект рассмотрения проявляет свои свойства как субъект.
В «Квадрате Полухиной» вершина Вещь указывает на использование «овеществления» в качестве основного поэтического тропа. В произведениях Бродского овеществление способствует обезличиванию и деперсонификации человека, а также в них вещь наделяется свойствами субъекта.
К концептуальным темам творчества Бродского, в которых субъект произведения соотнесен с вершиной Вещь «Квадрата Полухиной», можно отнести три темы — пространство, время и мир вещей, — которые, соответственно, связаны с тремя концептуальными персонажами: Улиссом, Reflexio и Повествователем.
Следует отметить, что в творчестве Бродского — по утверждению самого поэта — позиция концептуального персонажа всегда близка позиции автора: «Поскольку каждое произведение искусства, будь то стихотворение или купол, является автопортретом, мы не будем во что бы то ни стало проводить различия между „авторской маской“ (persona) и лирическим героем стихотворения. Как правило, такие разграничения совершенно бессмысленны хотя бы потому, что лирический герой неизменно является авторской самопроекцией» [16, с. 215]. Такой же точки зрения придерживаются многие литературоведы, в том числе В. П. Полухина, М. Н. Айзенберг, Т. Венцлова и др. Тем не менее, каждый персонаж представляет собой особую форму трансформации позиции автора.
В «Квадрате Полухиной» Вещь является «продуктом метафорического овеществления». Создание вещи в творчестве Бродского осуществляется в три этапа: восприятие пространства, авторское осмысление и придание вещи самостоятельного существования. Рассматривая данный квадрат с точки зрения выражения в нем позиции автора, попытаемся понять, каким образом происходит овеществление концептуальных персонажей.
Улисс как концептуальный персонаж творчества Бродского не имеет определенной денотации: он соткан из множества коннотативных значений слова «пространство». При этом пространство в произведениях Бродского всегда гипостазировано и проявляет свойства субъекта. В его творчестве отчетливо выявляется связанный с пространством концептуальный персонаж, обладающий не нарицательным, а собственным именем, что является, с одной стороны, исключением для концептуальных персонажей, но, с другой — точно передает замысел поэта продемонстрировать собственный способ восприятия пространства. Улисс — это результат воздействия пространства на Бродского, в результате которого и возникает данный концептуальный персонаж.
Бродский — поэт пространства, он наблюдатель, впитывающий окружающий его мир целиком. Место пребывания является для него катализатором и движущей силой творческого процесса, материалом (темой и сюжетом) произведений. Жизненные обстоятельства, а также постоянное стремление изменять обстановку привели к тому, что Бродский стал поэтом-кочевником, давшим миру множество поэтических пейзажей. Сам поэт нередко отождествлял себя с персонажем гомеровской поэмы — Одиссеем («Улиссом»).
Образ Одиссея в творчестве Бродского неоднократно становился предметом исследования литературоведов. В. А. Куллэ объясняет интерес Бродского к нему следующим образом: «Выбор Бродским маски Одиссея, а не Энея — также скитальца и изгнанника — неслучаен. Гонимый гневом богов Одиссей, в отличие от „человека судьбы“ Энея, осмеливается своей судьбе противиться. Его не влечет великая цель основания Вечного Города — скорее простая прагматическая задача: прожить свою жизнь по-человечески, сохранить верность самому себе — и стремление к недостижимой цели странствий, Итаке» [115, с. 159]. М. Н. Айзенберг говорит о присутствии «греческих мотивов» на протяжении всей творческой деятельности поэта: «В сущности, поэзия Бродского — это, идущий в нескольких ритмических режимах, единый монолог. Но это монолог не лирического, а скорее эпического героя. Прислушайтесь хотя бы к одному из самых известных стихотворений Бродского, ставших его, так сказать, визитной карточкой, — „Я входил вместо дикого зверя в клетку“. Это новый интеллигентский эпос, повествующий о судьбе, путешествиях и переживаниях современного Одиссея (см.: „Одиссей Телемаку“). И сам автор, видимо, понимает, что делает, судя хотя бы по количеству античных реминисценций и стилизаций. Но это индивидуальный эпос, то есть, по существу, отчет. Отчет о приключениях твердеющей, остывающей души, проходящей через чужие миры, абсолютно сфокусированной на непрерывном потоке новых впечатлений, явно теряющих новизну („К Евгению“)» [1, с. 23]. В одном из интервью Бродский высказал следующую мысль: «При ближайшем рассмотрении сходство между тем, что мы называем античностью, и тем, что именуется современностью, оказывается весьма ошеломительным: у наблюдателя возникает ощущение столкновения с гигантской тавтологией» [66, с. 245].
Эллинистическое начало и образ изгнанника связаны родным городом поэта. Бродский отмечал, что «средоточием русского эллинизма был Санкт-Петербург» [61, с. 97]. В биографическом эссе он отмечает сходство петербуржской архитектуры с основными столицами древних цивилизаций, которые впоследствии станут основой его поэтических пейзажей и рождественских стихотворений. «Надо сказать, что из этих фасадов и портиков — классических, в стиле модерн, эклектических, с их колоннами, пилястрами, лепными головами мифических животных и людей — из их орнаментов и кариатид, подпирающих балконы, из торсов в нишах подъездов я узнал об истории нашего мира больше, чем впоследствии из любой книги. Греция. Рим, Египет — все они были тут и все хранили следы артиллерийских обстрелов» [28, с. 8]. Городской пейзаж Петербурга переплетается с юношескими музыкальными предпочтениями поэта (мелодии городского джаза), при помощи которых в его ранних стихах выражается одновременно и восхищение, и в тоже время отстраненность от созерцаемого. К числу ранних стихотворений, посвященных Петербургу, относятся «Романс» [56, с. 73], «Три главы» [56, с. 37], «Рождественский романс» [56, с. 134], «Стансы городу» [56, с. 168], «Стансы» [56, с. 209], «От окраины к центру» [56, с. 201] и поэма «Петербургский роман» [56, с. 48].
В этих стихотворениях Бродский пока еще не отождествляет себя с главным героем «Одиссеи», — скорее, он испытывает влияние только самого города как пронизанного культурой пространства, «места цивилизации». В «Путеводителе по переименованному городу» он отмечает: «Изображение внешнего и духовного интерьера города, его влияния на людей и их внутренний мир стало основной темой русской литературы почти со дня основания Петербурга. Фактически русская литература здесь и родилась, на берегах Невы» [46, с. 60]. Бродский интуитивно понимал, что окружение человека, стремящегося создать вокруг себя эстетически выверенный мир, определяет его мышление, и именно избирательность, проявленная по отношению к объектам созерцания, и особое отношение к ним помогли поэту пережить испытания, выпавшие на его долю.
Дух: теория гегемонии языка
Представление о главенствующей роли языка в человеческой жизни возникает в ранних стихотворениях Бродского. Его «Глаголы» [56, с. 72] несут пифагорейское стремление к описанию окружающего мира, сводящее его не к «числовой», а к «словесной» закономерности. В стихотворении впервые производится замена человека словом, что в более поздние периоды приобретет масштабный характер. Отличие этого стихотворения от произведений позднего периода заключается в том, что замена человека словом происходит без опоры на теоретические представления о языке, и главная цель этого действия — продемонстрировать гипертрофированность идеологии, которая заменяет реальное положение дел словесными образами, внушающими оптимизм. Стихотворение воспроизводит мир гипостазированого языка, который заменяет людей и вещи словами, отдавая им их практические функции. Поэт стремится представить мир во временной протяженности, в которой слова становятся вневременными сущностями, пребывающими без изменений в прошедшем, настоящем и будущем.
В первый период творчества Бродский не уделял теме языка особого внимания. Во второй период особым событием, способствовавшим становлению теории гегемонии языка, стало прочтение стихотворения У. Х. Одена «In memory of W. B. Yeats», в котором были строки, в дальнейшем процитированные в эссе «Поклониться тени»: «Время, которое нетерпимо / к храбрым и невинным / и быстро остывает / к физической красоте, / боготворит язык / и прощает всех, кем он жив / прощает трусость, тщеславие, / венчает их головы лавром» [41, с. 260]. В этих строках Бродский увидел преодоление времени и ограниченного человеческого удела, утверждение смысла существования и определение цели дальнейшего развития жизни. По мнению поэта, материя недолговечна, а язык бесконечен как во времени, так и в своих воплощениях в хранителях языка. Язык живет благодаря постоянно возрождающим его писателям и вознаграждает их при помощи сохранения памяти о них в своей сущности. Бродский осознает свою конечность и малую роль в общем развитии языка: «Не станет меня, эти строки пишущего, не станет вас, их читающих, но язык, на котором они написаны и на котором вы их читаете, останется не только потому, что язык долговечнее человека, но и потому, что он лучше приспособлен к мутации» [27, с. 53]. Иными словами, язык — вневременная сущность, ибо он избегает гибели благодаря постоянной трансформации и возрождению.
Исходя из представлений о вневременной сущности языка, Бродский констатирует, что поэт есть средство существование языка. Анализируя высказывание поэта, В. В. Ерофеев отмечал: «По логике Бродского, вступая в поэзию по каким угодно соображениям, поэт в результате отдает себя во власть языка, который определяет прошлое, настоящее и будущее культуры, то есть является ее главным хранителем. Язык, выступая как некая совокупность коллективной памяти, диктует поэту его место и его роль в тот самый момент культуры, который совпадает с моментом его жизни. В этом смысле поэт несвободен — это, пожалуй, единственная несвобода, которая не только не вызывает у Бродского бунтарской реакции, но и охотно им принимается, поскольку в конце концов оказывается лишь мнимой несвободой. Дело в том, что, определив инструментальность поэта, язык дает ему силы, каких у него не могло быть, ведет его куда дальше, чем он бы шел сам, по своему произволу, и свобода — здесь парадоксальным образом возникает формула Маркса — превращается именно в осознанную необходимость служения языку» [87, с. 214]. По мысли Бродского, язык является главенствующей силой, воздействующей на поэта; при этом язык лишает литературного деятеля устоявшегося в культуре статуса творца произведения, беря власть над поэтом и отводя ему роль подчиненного.
Исходя из исследования Л. Г. Кихней и Е. В. Меркель, можно утверждать, что истоки идеи Бродского о взаимной обусловленности поэта и языка можно найти во влиянии, которое оказало на поэта творчество Осипа Мандельштама и Марины Цветаевой. В частности, Л. Г. Кихней и Е. В. Меркель подчеркивают следующий факт: «В эпоху Серебряного века, когда остро ощущалась завершенность „риторической стадии“ развития литературы, симбиотические механизмы заработали в полную силу. Поэты модернистских течений подвергли критике позитивистское понимание слова как средства, противопоставив ему «слово-Логос», «слово как таковое», обладающее самостоятельным бытием, энергетической мощью и способностью магически воздействовать на окружающую действительность. Данное, мифопоэтическое по своей сути, представление о слове инициировало новый тип диалога поэта и языка. А это привело к появлению новых поэтологических стратегий, наиболее ярко проявившихся в творчестве Осипа Мандельштама и Марины Цветаевой» [98, с. 103].
Следствием приятия поэтом господствующего положения языка является скептическое отношение Бродского к традиционному образу музы. Поэт пишет: «Именно язык диктует стихотворение, и то, что в просторечии именуется Музой, или вдохновением, есть на самом деле диктат языка» [61, с. 93]. Бродский отрицает «божественное откровение», «творческое озарение», «демоническое начало» или иные качества, традиционно приписываемые музе, однако указывает на особую роль языка, утверждая, «что язык течет в мир человека из царства нечеловеческих истин и зависимостей, что в конечном счете это — голос неодушевленной материи и что поэзия лишь время от времени регистрирует исходящие от него волны» [51, с. 277]. Для Бродского «неодушевленный» мир отличается от «одушевленного» отсутствием речи. Язык есть «разведенная форма материи», способствующая возникновению «одушевленного» представления о «неодушевленном» предмете.
С точки зрения Бродского, в процессе взаимодействия с пространством язык формирует свои особенности, поскольку процесс создания текста является порождением и преодолением пространства. Если проанализировать стихотворения, созданные в период ссылки Бродского, то в них можно увидеть своеобразную попытку «устранения разлуки» с «М. Б.», которая осуществляется при помощи написания стихотворений. В частности, в стихотворениях «Для школьного возраста» и «Северная почта» пространство оказывается «немым», представляющим вакуум, поглощающий слова и не дающий поэту возможности выразить свои чувства. Единственной формой высказывания остается текст, который — благодаря заложенной в языке центробежной силе — оказывается частью пространства. Бродский утверждает: «Живой язык, по определению, имеет центробежную склонность — и силу; он старается покрыть как можно большее пространство и заполнить как можно больше пустот» [52, с. 35].
«Центробежная сила языка» стремится не только заполнить пространство бумаги, превратив ее в черный лист, или донести через расстояние слова, адресованные любимой, но и позволяет поэту выйти за рамки обыденных представлений, достичь духовных вершин. Эта «центробежная сила» описывается Бродским следующим образом: «Поэтическая речь — как и всякая речь вообще — обладает своей собственной динамикой, сообщающей душевному движению то ускорение, которое заводит поэта гораздо дальше, чем он предполагал, начиная стихотворение. Речь выталкивает поэта в те сферы, приблизиться к которым он был бы иначе не в состоянии, независимо от степени душевной, психической концентрации, на которую он может быть способен вне стихописания» [37, с. 147]. Центробежная сила языка раскручивает стихотворение сильнее, чем начальная заложенная в нем идея, а мышление поэта достигает небывалых высот благодаря использованию рифмы.
Рифма — благодаря использованию близкой фонетической составляющей — позволяет соединять в единую систему объекты, имеющие различную сущность. Однако если отправить рифму в «свободное плавание», смысловая нагрузка стихотворения может исчезнуть. Диктат языка должен быть осмыслен поэтом в первую очередь с целью сохранения целостности стихотворения и недопущения его трансформации в бессмысленную «эвфоническую массу». Творчество Бродского всегда было основано на строгой приверженности мелодике рифмы, которая и служит «материей языка». Поэт осознавал, что стихотворение всегда является «сложной конструкцией», а «рифма — это когда одно превращается в другое, не меняя своей материи, которая и есть звук» [40, с. 383].
Внетекстуальная позиция: рождение читателя
Возвращаясь к теории автора, напомним, что Р. Барт завершает свой программный текст констатацией факта, что «рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора» [9, с. 391]. Для философа письмо обретает смысл только при прочтении, а следовательно, именно читатель является главным элементом «производства письма».
При соотнесении продуцирующих элементов в творчестве автора с «Квадратом Полухиной» вне рамок соотношения остается «читатель», поскольку он не является прямым производителем текста, а лишь влияет на процесс его написания. Отношения автора и читателя всегда обоюдны: автор воздействует на читателя при помощи написанного текста, а читатель влияет на автора — в соответствии с авторским представлением об образе читателя. Таким образом, взаимодействие автор — читатель может осуществляться только при наличии среды, способствующей существованию их отношений.
Бродский всегда неоднозначно отвечал на вопрос о потенциальном читателе собственных произведений. Нередко он говорил, что не имеет никакого преставления о том, кто является его читателем. Однако если проанализировать его содержательные ответы, то можно выдвинуть гипотезу, выходящую за рамки принятого в литературоведении представления о читателе.
В процессе написания произведения Бродский заново конструирует читателя собственного текста. Анализируя творчество поэта, в нем можно выделить три типа читателя: «я», «другой» и «иной».
Когда автор пишет для своего «я», он, прежде всего, конструирует данное «я», и это есть не Бродский как данность, а образ, который он сконструировал, то есть совокупность представлений о себе или, лучше сказать, максимальное разнообразие метаморфоз собственной личности. Бродский может осознавать себя «сыном», «отцом», «человеком», «изгнанником», «стихотворцем», «рабочим» и т. д. Иными словами, «я» для него — лишь частное представление о себе в период написания произведения. В рамках данного представления Бродский утверждает, что его произведение необходимо для самоанализа «я» и адресовано только ему, а посторонний читатель может лишь присоединиться к прочтению произведения. По этому поводу поэт заявляет: «Сочинительство — глубоко личное занятие. Я пишу, чтобы прояснить некоторые вещи самому себе. А если то же происходит и с читателями, я очень рад. Конечно же это не главная моя цель» [97, с. 135].
В свою очередь, «другой» — это идеальный реципиент, который сконструирован сознанием поэта, воспринимающего смысл произведения полностью. «Другой» обладает только теми предикатами, которые приписаны ему Бродским: это могут быть близкие люди («М. Б.», «А. А. А.» [А. А. Ахматова]), Е. Рейн, писатели прошлого (Гораций, Д. Оруэлл), писатели-современники (У. Х. Оден, Д. Уолкотт, Т. Венцлова). На вопрос Свена Биркетса «Значит, Оден ваш невидимый читатель?» — Бродский отвечает: «Оден и Оруэлл» [13, с. 98]. Подчеркнем, что существует большая разница между реально существующим человеком и «другим» как идеальным читателем Бродского.
К третьему типу читателя относится «иной». Он трансцендентен сознанию поэта, ему невозможно приписать определенные свойства, поскольку он является скрытым наблюдателем письма, стремящимся к тому, чтобы были соблюдены установленные обществом нормы. Бродский всегда ощущает присутствие «иного», но не может избежать воздействия его прочтения, потому что не в силах обозначить границы его присутствия в письме. Показательным примером «иного» является советская система цензуры. Бродский описывает влияние цензуры на написание произведений следующим образом: «Что же касается литературы как таковой, то советская власть на нее не повлияла. Но на мой взгляд (это я об одном довольно любопытном аспекте), аппарат давления, цензуры, подавления оказывается — это парадоксально — полезным литературе. Дело в том, что лингвистические нормативы, установленные государством, превращают все население в читательскую массу. Для писателя это чрезвычайно выгодно, так как если писатель хочет выделиться, то в данном случае он знает, от чего отталкиваться; более того, если имеет место цензура — а в России цензура имеет место, дай Бог! — то человеку необходимо ее обойти, то есть цензура невольно обусловливает ускорение метафорического языка. Человек, который говорил бы в нормальных условиях нормальным эзоповым языком, говорит эзоповым языком в третьей степени. Это замечательно, и за это нужно цензуру благодарить» [181, с. 56].
Все три типа читателя — «я», «другой», «иной» — влияют на написание текста произведения, но при этом они мало интересуют самого Бродского. Для Бродского в первую очередь важны реально существующая читательская аудитория, конкретный человек, способный влиять на окружающую реальность. При этом поэт осознает, что для того, чтобы человек принял роль читателя, необходимо проделать большой объем работы. Именно практическое влияние на процесс рождения «читателя» интересует Бродского, и поэтому именно в этом направлении он прилагает наибольшее количество собственных усилий.
Основная задача творчества писателя — это конфигурация человеческого мышления, поэтому Бродский замечает, что «поэзия — это скорее подход к вещам, к жизни, а не типографская продукция» [39, с. 69]. Закладывая в свое творчество основные жизненные постулаты, писатель пытается добиться изменения характера мышления читателя, дублируя собственное сознание в рамках сознания другого человека. В. Кривулин отмечает данное стремление и в творчестве самого Бродского, анализируя послесловие поэта к «Котловану» Платонова: «Тон послесловия безапелляционно назидателен, предельно серьезен, мрачно-приподнят, а тот гипотетический читатель, к которому обращается Бродский, видится поэту неким метафизическим двойником, собственной англоязычной тенью, способной пережить встречу с книгой (в данном случае — с „Котлованом“) как нравственно-языковую душевную революцию» [110, с. 245]. Данный факт не противоречит тому, что Бродский слагает с себя полномочия «властителя дум». Он наделяет читателя возможностью выбора, указывая на иных авторов, не навязывая свое видение мира, тем самым наделяя читателя ролью творца.
Одним из ключевых моментов обращения к читателю для Бродского является стремление выработать в нем принцип индивидуализма. Будучи рожденным в стране, пропитанной идеей коллективизма, всеобщего равенства и массовой имперсональности, Бродский ставит перед собой задачу создать условия, при которых прочтение текста станет основой для дальнейшей выработки индивидуализма. В Нобелевской лекции он произносит следующие слова: «Независимо от того, является человек писателем или читателем, задача его состоит в том, чтобы прожить свою собственную, а не навязанную или предписанную извне, даже самым благородным образом выглядящую жизнь, ибо она у каждого из нас только одна, и мы хорошо знаем, чем все это кончается» [27, с. 46]. Для Бродского важно вывести человека из тотального эффекта множественности, показать реальность противопоставления единичного и множественного. Если мир утратил свою центрированность, если отдельный человек не является ценностью и не имеет возможности изменить сложивший уклад, оставаясь при этом всего лишь продуктом демографии, то, следовательно, единственным выходом является формирование альтернативного центра — уникального собственного „я“. Однако при этом стоит иметь в виду негативные последствия данного предприятия: «Как только человек создает собственный мир, он становится инородным телом, в которое метят все законы: тяготения, сжатия, отторжения, уничтожения» [61, с. 99].
Иными словами, мир стремится к стабилизации человеческого мышления, к нивелированию возможных отклонений, созданию условий, при которых прогресс осуществляется при общих равных условиях. Именно по этой причине поэт предостерегает об опасности повторения устоявшихся норм и следования единому мнению. При этом он не сводит возможность создания индивидуальности к следованию ориентирам, которые им установлены. Поэт предлагает читателю создать собственную нравственную систему координат, опираясь на творчество различных писателей, философов и поэтов, вырабатывая при этом собственный вкус, создавая определенный компас, позволяющий лавировать между жизненными испытаниями. Н. Лейдерман и М. Липовецкий так формулируют замысел поэта: «Бродский убеждает в том, что в пространстве хаоса у человека все-таки есть устойчивая точка отсчета, незыблемая система координат — это он сам, конкретный и уникальный. И создавая свою личную зону отчуждения от хаоса, он наполняет своими усилиями экзистенциальный вакуум и тем самым вносит в мир смысл. Это и есть то, что Платонов когда-то называл веществом существования, а Бродский именует теперь критерием пустоты. Как видим, вся художественная модель мира у Бродского — впрочем, и в постреализме вообще — организована вокруг смыслообразов частной и индивидуальной, человеческой жизни. Внеличные ценности любого рода или тиражирование личных вариантов существования в качестве рецептов всеобщего спасения здесь отторгаются самой атмосферой художественного мира» [124, с. 251].
Целью формирования индивидуализма является попытка избежать ловушки массового мышления, постепенно приводящего к тоталитарному устройству общества. Индивидуализм не сводится к постоянной оппозиционной настроенности к текущей конъюнктуре власти, — он предполагает построение независимых измышлений, которые могут совпадать или не совпадать с мнением большинства. Именно в обществе, где преобладает индивидуальное мышление, Бродский видит будущее развитие человечества. Обращаясь к выпускникам, он акцентирует внимание молодых людей на формировании собственной уникальности для защиты от подстерегающего зла: «Надежнейшая защита от зла — это предельный индивидуализм, самостоятельность мышления, оригинальность, даже, если угодно, эксцентричность» [18, с. 275]. Обращение поэта именно к молодым людям не случайно, поскольку за ними будущее, и именно в них еще возможно взрастить ростки индивидуализма, чтобы избежать повторения истории.