Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Универсалии «Душа» и «Тело» в философии и литературе 18
1.1. Проблема соотношения души и тела в античной и западноевропейской литературе 18
1.2. Актуализация мотивов «душа» и «тело» в русской философии и литературе 28
Глава 2. Вариативность внутренних состояний в процессе эволюции лирической героини в поэтических циклах М.И. Цветаевой (Я – Тело и Душа) 39
2.1. Борьба тела и души в стихотворном цикле «Бессонница» 39
2.2. Мотив преодоления страсти в цикле «Комедьянт» 47
2.3. Метания души в поэтическом цикле «Н.Н.В.» .65
2.4. Торжество духа и смирение плоти в циклах «Земные приметы» и «Жизни» .82
Глава 3. Парадигма оппозиций «Я – Они», «Поэт – мир» в поэзии М.И. Цветаевой .95
3.1. «Галерея духов» в стихотворениях М.И. Цветаевой 1920-1930-х гг.: от «крылатки» к демону 95
3.2. Мотив соперничества в стихотворениях «С другими – в розовые груды » и «Попытка ревности» 109
3.3. Лирическая героиня и ее возлюбленный в «мире Тела» и «мире Души» в незавершенных цветаевских поэмах «Певица» и «Автобус» 114
3.4. Логос как наивысшая ипостась Души в надмирном состоянии поэта в «Поэме воздуха» 128
Заключение 136
Библиографический список 144
- Проблема соотношения души и тела в античной и западноевропейской литературе
- Метания души в поэтическом цикле «Н.Н.В.»
- «Галерея духов» в стихотворениях М.И. Цветаевой 1920-1930-х гг.: от «крылатки» к демону
- Лирическая героиня и ее возлюбленный в «мире Тела» и «мире Души» в незавершенных цветаевских поэмах «Певица» и «Автобус»
Введение к работе
Актуальность исследования связана с потребностью современной науки в поиске новых подходов к тексту как смыслопорождающему феномену, в расширении смысловых уровней, в комплексном изучении характерных для творчества М. Цветаевой дихотомических отношений «Тело – Душа / Ева – Психея», которые можно рассматривать как единицу метаязыка – необходимого элемента «интеллектуального целого»4.
Термин «дихотомия» подразумевает раздвоенность целого, предполагающую взаимоисключаемость / противоположность двух его частей. Человек природно дихотомичен, двойственен, что соответствует библейскому видению, представленному в Ветхом Завете. В поэзии Серебряного века интерес к человеку репрезентирован поэтами как более обостренный и многосторонний. И может быть, поэтому дихотомия «Тело – Душа» и ее символический эквивалент «Ева – Психея» в творчестве М. Цветаевой стали исходной знаковой структурой, определяющей сюжетно-образный и мотивный строй художественного мира поэта.
Анализируя концепт «Тело» как отражающий глубинный смысл, свернутый в смысловую структуру в поэтических произведениях М. Цветаевой, мы закономерно (и по научно мифопоэтической, и по цветаевской логике) обращаемся к образу Евы, которая является антиподом цветаевской Психеи. Для поэта в мифе об Адаме и Еве ключевым стал мотив грехопадения женщины, повлекшего за собой изгнание из Рая.
Гипотеза нашего диссертационного исследования основывается на том, что в творчестве М. Цветаевой диады «тело – душа», «Ева – Психея», носящие дихотомический характер, репрезентированы:
– в единстве соприродности тела и души (мотив страсти), с чем связан субстанциональный «код» человеческого существа;
– в устремленности тела к душе – попытке обретения гармонии;
4 Лотман Ю.М. Избранные статьи: в 3 т. Таллинн: Александра, 1992. – Т. 1. Статьи по семиотике и типологии культуры. С. 39.
– во внутреннем конфликте лирической героини – противостоянии души телу и неприятии Евы;
– образами отчаянной, страстной Евы, бессонной, воздушной Психеи и над всем – Женщины-Поэта;
– внешним конфликтом «Я – Он», «Я – Они», «Поэт – обыватели», «бытие – быт» сквозь призму диады «Душа – Тело».
Все эти уровни семантики дихотомии «Тело – Душа / Ева – Психея» в системе являют собой целостную картину цветаевского поэтического мира.
Выдвинутая нами гипотеза позволяет сформулировать цель исследования: определить особенности поэтики дихотомии «Тело – Душа / Ева – Психея» в художественном мире М. Цветаевой и проанализировать функционирование этих дихотомических отношений в ее эстетике. «Погружение» в поэтику цветаевских произведений предоставляет возможность постичь мировосприятие М. Цветаевой, философичность и художественное своеобразие ее творчества, в котором дихотомия «Тело-Душа / Ева – Психея» – система координат, один из ключей к пониманию художественного мировоззрения автора.
В соответствии с поставленной целью нами определены задачи научного исследования:
-
выявить круг произведений, в которых затрагивается тема души и тела или присутствуют образы, расширяющие и дополняющие смысловой ряд дихотомических отношений;
-
определить цветаевскую концепцию дихотомии «Тело (Ева) – Душа (Психея)» как «кода» для понимания эволюции творчества поэта;
-
представить логику дихотомических отношений, заключающих в себе отношения структурных оппозиций и отражающих соприродность и структурное единство;
-
рассмотреть уровни семантики дихотомии «Тело – Душа / Ева – Психея» в системе, составляющей собой целостную картину и смысловой стержень цветаевского поэтического мира;
-
обнаружить смысловую разноуровневость и вариативность в «ответе» М. Цветаевой на «чужую» тему (искусство – это не вопрос, а ответ, – одна из любимейших мыслей зрелой Цветаевой).
Методологическую основу нашего исследования составляют биографический, структурный, типологический, герменевтический, мифопоэти-ческий методы. Мы используем элементы структурного метода, разработанного в отечественном литературоведении Ю.М. Лотманом. Данный метод продуктивен при анализе повторяющихся (эксплицитно или имплицитно) тематических элементов и предполагает, что художественное произведение рассматривается как система разноуровневых отношений, при этом уровни выделяются на основе оппозиции.
Использован также типологический метод, проиллюстрированный в исследовании Э.А. Радь, посвященном модификациям архетипического сюжета о блудном сыне в истории русской литературы (сюжет о блудном сыне затрагивает проблему соотношения «духовное – материальное (душа – те-
ло)», отражая двойственную природу человека, что также весьма близко нашему исследованию)5.
Мифопоэтический метод позволяет обозначить трансформации различных мифологических и литературных образов и сюжетов, преломленных сквозь призму индивидуально-авторского сознания М. Цветаевой.
Теоретической базой стали труды видных литературоведов – М.Л. Гаспарова, Е.Г. Эткинда, В. Лосской, С. Ельницкой, Е. Фарыно, Р. Вой-теховича; фундаментальные биографические исследования И. Кудровой, А. Саакянц, В. Швейцер; статьи и монографии А.С. Акбашевой, посвященные анализу творчества М. Цветаевой. Теоретическую основу составили принципы структурного и типологического методов, разработанные Д.С. Лихачевым и Ю.М. Лотманом, теория М.М. Бахтина о диалогической природе образотворчества и об авторе и герое в эстетической деятельности, учение Б.О. Кормана об авторе и субъектной организации художественного произведения, формах выражения авторского сознания в нем, точка зрения В.В. Заманской об экзистенциальном сознании как метасодержательной категории, позиция Е.К. Созиной о художественном сознании.
Термин «тип художественного сознания»6 избран нами в качестве метаязыка для прочтения художественных явлений в поэтическом мире М. Цветаевой, для анализа содержательного и формально-структурного уровней текста7.
Практическая и теоретическая значимость исследования состоит в систематизации представлений об «отношениях» «Тело (Ева) – Душа (Психея)» в художественном мире М. Цветаевой и специфике их реализации на разных уровнях художественной структуры текста. Полученные выводы вносят новый вклад в разработку истории литературы. Материалы диссертации могут быть широко использованы в литературоведческих исследованиях, в возможности применения ее положений и выводов в дальнейшем изучении культуры Серебряного века. Опыт анализа творчества М. Цветаевой может быть использован в вузовских курсах по истории русской литературы ХХ века, в спецсеминарах и спецкурсах по анализу текста, в вузовском и школьном преподавании, в практике работы библиотек и литературных музеев.
На защиту выносятся следующие положения диссертации:
1. Проблема дихотомии «Тело – Душа (Ева – Психея)» – ключевая для всего цветаевского творчества. Поэт пытается постичь собственную «двуединую суть». Большинство лирических стихотворений и поэм можно разделить на несколько групп: произведения, в которых выражено сознание Психеи; произведения, в которых господствует Ева; поэтические циклы, в которых наблюдается движение сознания лирической героини от тела к душе, от Евы к Психее.
5 См.: Радь Э.А. История «блудного сына» в русской литературе: модификации архетипического сюжета в
движении эпох: Дис. …д-ра филол. наук: 10.01.01. Саратов, 2014.
6 Варианты трактовки дефиниции данного термина в истории русского литературоведения многоаспектны.
7 Созина Е.К. Динамика художественного сознания в русской прозе 1830-1850 годов и стратегия письма
классического реализма: Автореф. дис. …д-ра филол. наук: 10.01.01. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та,
2001. С. 14.
-
Соприродность тела и души репрезентирована в художественном мире М. Цветаевой через мотив страсти, ибо в эмоциях, переживаниях, т.е. экзистенциях воплощается истинное бытие человека и поэта. Страсть как мера телесных и душевных желаний – движущая сила различных переживаний, как низменных, обытовленных, так и великих. В великом деле страсть есть выражение свободной стихии творчества. Время заставило Цветаеву дышать страстью, поэтический Дар – сделать выбор в пользу состояния над-мирности.
-
Варианты отношений Тела и Души, Евы и Психеи как различные состояния авторского «я» представлены в лирических произведениях Цветаевой разных лет и отражают и гармоничный союз, и внутреннюю борьбу через противостояния души телу (борьба плоти и духа), устремленность тела к душе, и внешний конфликт через оппозиции «Я – Он / Она», «Я – Они», «Поэт – Обыватель» и т.д., где «я» есть авторская позиция противопоставления себя всем остальным («ибо странник – Дух, и идёт один») – своему избраннику, сопернице, окружающим людям, всему миру. Поэтический мир Цветаевой представляет собой непрерывное движение и становление души, тела и мира в целом.
-
На разных этапах творчества Цветаевой наблюдаются «результаты» экзистенциального сознания Женщины (в противоборстве двух типов художественного сознания – Евы и Психеи) и Поэта. Высшим устремлением Поэта, отказывающимся от земного и бытового, стало отречение от склоняющих душу к земле страстей во имя сферы Души и Духа, во имя состояния над-мирности (образ Птицы), в котором царствует равенство Души и Слова, во имя великого дела – изменения России. Так Цветаева строит свою собственную необычную поэтическую индивидуальность.
-
Вместе с авторским отношением к проблеме цельности и дихото-мичности Женщины-Поэта эволюционирует и цветаевская лирическая героиня, в изменениях ее образа отражается движение цветаевской мысли от одного понимания к другому (от Психеи-оборотня 1916 года к Певице и женщине-поэту 1930-х годов). Лирическая героиня М. Цветаевой в поэтических циклах («Комедьянт», «Н.Н.В.») проходит неодновекторный путь, который условно можно обозначить как «путь блудной дочери», возвращающейся к Богу и своему Предназначению. Так осуществляется эволюция сознания лирической героини от безудержной плотской страсти и ожидания взаимной любви к пониманию своего Долга, предназначения, устремленности к возвышенному, духовному и божественному.
Апробация работы. Диссертация обсуждалась на заседаниях кафедры русской и зарубежной литературы Башкирского государственного университета (Стерлитамакский филиал) и кафедры русской и зарубежной литературы Казанского федерального университета.
Основные положения и идеи диссертации изложены в периодических изданиях, рекомендованных ВАК РФ, в докладах на научно-практических конференциях различного уровня и опубликованы в сборниках их материалов:
1) Международных (V Международные Цветаевские чтения «Через
сотни разъединяющих лет...». Пространство цветаеведения. Исследования.
Популяризация творческого наследия, Елабуга, 2010; VI Международные
Цветаевские чтения «Дух – мой сподвижник и Дух – мой вожатый». Пробле
мы перевода произведений М.И. Цветаевой. Популяризация творческого
наследия Поэта, Елабуга, 2012; VII Международные Цветаевские чтения
«Если душа родилась крылатой…». Вопросы цветаевского музееведения.
Особенности восприятия творчества М. Цветаевой современными читателя
ми и учеными. Методические аспекты изучения творчества Поэта в школах и
вузах, Елабуга, 2014; VIII Международные Цветаевские чтения «Душа, не
знающая меры…», Елабуга, 2016);
-
Всероссийских («Перспективы лингвистического знания: Молодежь и наука», Стерлитамак, 2011; «Перспективы лингвистического знания: Молодёжь и наука», Стерлитамак, 2014; «История и литература в исследованиях молодых ученых», Стерлитамак, 2015);
-
Межвузовских («Молодежь. Прогресс. Наука», Стерлитамак, 2011; «Современные педагогические и информационные технологии в системе образования», Стерлитамак. 2011);
Структура и объем диссертации. Исследование состоит из Введения, трех глав и Заключения, Библиографического списка (239 наименований). Объем диссертации – 166 страниц.
Проблема соотношения души и тела в античной и западноевропейской литературе
Проблема соотношения тела и души волнует человечество с незапамятных времен. Ещё в каменном веке древние люди верили, что возможно оживить умершее существо, если при этом сохранить его кости20, т.е. налицо предпосылки веры древнего человека в неразделимую связь тела и души, ведь оживить кости – не что иное, как вдохнуть душу в тело.
Тайной тела и души интересуются практически все народы. Древние славяне также имели мифологизированное представление о душе. Славянские язычники верили, что душа – это двойник человека, «нечто отдельное от тела, имеющее свое самостоятельное бытие»21, ветер, звезда; по верованиям славян, душа есть огонь. «Славяне признавали в душе человеческой проявление той же творческой силы, без которой невозможна на земле никакая жизнь: это сила света и теплоты, действующая в пламени весенних гроз и в живительных лучах солнца. Душа – собственно частица, искра этого небесного огня, которая и сообщает очам блеск, крови – жар и всему телу – внутреннюю теплоту»22.
В некоторых ситуациях душа может отделяться от плоти, например, во время сна (в таком случае ему снятся путешествия или необыкновенные места), но полное разделение тела и души происходит только после смерти. Иногда душа показывается людям, тогда она принимает облик какого-либо животного, связанного с «представлением о ее легкости, способности летать, наличии крыльев»23: бабочки или птицы, также душу ассоциировали с паром, ветерком.
Похожее понимание души – в античности. В древности Душу представляли в виде бабочки, покидающей тело умершего, или невидимого пара. В более поздний период античности душа в сознании человека становится человекообразной: «возникают анимистические представления об отделении души от тела»24. По мысли О.М. Фрейденберг, античный человек верил, что «души на том свете рождаются, проводят часть времени на этом, вселяясь в тела, а затем возвращаются опять на тот свет, в преисподнюю или на небо, в светила. …. Интересно, что смертный в состоянии экстаза и вдохновения становится телесным вместилищем бога, а самое тело – постоянное чувственное обитание души»25.
Но главным олицетворением души для античного человека стал образ Психеи. Античный миф повествует о девушке, которая была так прекрасна, что вызвала ревность самой Афродиты. Рассерженная богиня велела своему сыну Эроту (Амуру) сделать так, чтобы Психея вышла замуж за самого безобразного мужчину на земле. Но судьба распорядилась иначе: Эрот был покорен красотой девушки и стал тайно навещать ее по ночам. Завистливые сестры подговорили Психею зажечь свечу, чтобы увидеть лицо любовника. Такой поступок возлюбленной вызвал негодование Эрота, и он скрылся. Но настоящая любовь одержала победу: после многочисленных испытаний Эрот и Психея воссоединились.
Миф об Амуре и Психее – один из любимых мифов Марины Цветаевой. Преображенный образ Психеи в стихотворениях Цветаевой стал ее alterego.
Одним из первых античных мыслителей, обращающихся к проблеме тела и души, был древнегреческий философ Платон. Он полагал, что «душа и тело составляют одно существо»26, однако душа первичнее тела, она существовала до рождения тела и изначально разумна и наделена самыми высокими качествами. Душа использует плоть как инструмент, но бывает увлекаема им и даже обманута, в то же время она противостоит соблазнам и всегда стремится к разумности. После смерти тела душа очищается и снова возрождается.
Платон считал, что деятельность истинного философа направлена и обращена к душе, а не телу. По Платону, настоящий мыслитель живет, не только не заботясь о плотских удовольствиях, но и не испытывает страха смерти, находясь в пограничном состоянии, ведь истина познается душой «через отрешение от бессмысленности тела»27 , которое «запутывает … в бесконечные хлопоты из-за того уже, что ему необходима пища; а иногда к нему пристают еще и болезни, возбраняя нам восхождение к сущему. Тело также наполняет нас сладострастием, желаниями, страхом, различными призраками и многими пустяками … , под влиянием тела и размыслить о чем-нибудь некогда. Да и войны, и бунты, и битвы откуда происходят, как не от тела и его желаний? Ведь все войны воспламеняются ради приобретения имущества, а имущество мы вынуждены приобретать в пользу тела, которому рабски служим»28. Полное освобождение и очищение души возможно только после смерти.
В трактате «Политика, или Государство» Платон развивает мысль о том, что душа, наделенная положительными качествами (т.е. подчинившая себе телесное начало) живет счастливо, и наоборот: душа, в которой господствуют зло, желание несправедливости и всяческих бренных земных удовольствий (идущая на поводу у своих желаний), сама по себе несчастна.
Путь спасения великий мыслитель видит в «воспитании» (дисциплинировании) тела и души: для развития первого он предлагает заниматься гимнастикой, а для усовершенствования души подходит «музыка». Под «музыкой» Платон подразумевает любые виды искусств, в том числе словесные. Он указывает на тот факт, что искусство смягчает душу, оно делает ее уязвимой, подвластной влиянию извне. По Платону, идеальными гражданами могут стать лишь непоколебимые люди, ведь если душа обладает мужеством, то она подобна здоровому и крепкому телу, и неподвластна посторонним влияниям.
Душе человека свойственны и постоянные качества, дарованные богами. Если боги примешали к душе золото, то человек способен начальствовать, если серебро – помогать начальникам, а если железо и медь – человек становится земледельцем или мастеровым. Кроме того, боги наделяют людей различной природой души. В зависимости от природы, душа может быть «любознательная и мудролюбивая» (та, что познает), «честолюбивая и спорчивая» (та, которая раздражается) и «сребролюбивая и корыстолюбивая» (та, которая будит различные губительные страсти), так и люди делятся на три вида, в зависимости от того, какая природа властвует в них»29. Таким образом, душа каждого отдельного человека не равна душам других людей.
По учению Платона, природа души двояка: «Одно, чем душа разумеет, называется разумностью души, а другое, чем она любит, алчет, жаждет и влечется к иным пожеланиям, – неразумностью и пожелательностью…»30 . Душа, наделенная добродетельными качествами, прекрасна, в то время как злая душа подобна безобразному телу. Однако, природная склонность к добру или злодеянию не является постоянной, в человеке с самого детства борются два начала: «одно из них справедливое и прекрасное, второе – жажда удовольствий, увлекающая душу в свои ложные сети»31, потому самые прекрасные души могут быть испорчены плохим воспитанием. Например, несправедливость, богатство, влиятельные родственники, внешняя привлекательность и даже крепость тела могут развратить человека.
Платон приписывает душе четыре свойства: разумность, рассудок, веру и подобие. Из всех четырех лишь разумность он считает божественной, остальные же добродетели можно приобрести привычкой и упражнением. «Когда направляется она душа к тому, что озаряется истиной и сущим, тогда уразумевает это и познает, и явно имеет ум; а если она вращается в том, что покрыто мраком, что рождается и погибает, то водится мнением и тупеет, переворачивая свои мнения так и сяк, и походит на то, что не имеет ума»32.
После смерти в здешнем мире душа отправляется в преисподнюю для очищения или на небо для наслаждения, а потом снова выбирает себе жизнь.
Самый известный ученик Платона – Аристотель тоже обратился к интересующей нас теме и посвятил ей целый трактат «О душе». По Аристотелю, душа есть «начало живых существ» 33 . Аристотель также противопоставляет тело душе, но настаивает на прямой зависимости души от тела, т.к. все чувства, эмоции, настроения и иные душевные состояния происходят только внутри физической оболочки. Однако душа не способна испытать их, она лишь внушает чувства и эмоциональные состояния человеку, при этом такие состояния живого существа, как сон и бодрствование, мыслитель приписывает именно душе.
В отличие от Платона, в учении которого разумность есть качество души, Аристотель разделяет душу и разум, но соглашается с «божественной» природой ума, более того, философ наделяет ум «функциями платоновской Души»34: мышлением, умозрением, созерцанием и т.д.
По Аристотелю, «душа есть первичное [законченное] осуществление естественного органического тела», т.е. великий философ мыслит душу и тело частями одного целого, подобно «воску и изображению на нем» 35 . Определяется душа двумя способностями: суждением (функция рассудка и ощущения) и сообщением телу пространственного движения, хотя сама она является неподвижной. Душа принадлежит телу, с которым связана стремлением, без которого, в свою очередь, невозможно движение.
Метания души в поэтическом цикле «Н.Н.В.»
Весной 1920 года Цветаева знакомится с художником Николаем Вышеславцевым, который восхищает ее своим энциклопедическим знанием культуры, истории, широким кругозором. «“Упорядоченный” и всегда владеющий собой» 90 , Вышеславцев тоже увлекается Цветаевой, но «резко отходит в сторону, столкнувшись с ее безрассудством» 91 . Внезапно вспыхнувшие романтические чувства поэта к художнику остаются безответными. Как это характерно для Цветаевой, все ее переживания нашли свое отражение в стихотворениях: так рождается цикл «Н.Н.В.», посвященный Вышеславцеву.
Цикл «Н.Н.В.» состоит из двадцати семи стихотворений (заметим, что Цветаевой на тот момент было двадцать семь лет), часть из которых посвящена теме души лирической героини и душе ее возлюбленного – ключевым темам для всех этапов творчества Цветаевой.
В отличие от стихотворений позднего периода творчества, где лирическая героиня Цветаевой представляет собой возвышенное существо, не принадлежащее времени, пространству, вообще всему зримому и ощущаемому подлунному миру, в стихотворениях цикла «Н.Н.В.» лирическая героиня – это земная женщина, т.е. человек, мыслящийся как неразрывное единство тела и души. Но при этом жизнь души важнее, она первостепенна, сакральна и наполнена глубочайшим смыслом. Душа есть суть человека.
Поэтический цикл начинается с небольшого эпиграфа (цитаты из «Тысячи и одной ночи»):
«Не позволяй страстям своим
переступать порог воли твоей.
– Но Аллах мудрее…» (СС, Т.1, с. 522).
Эпиграф сразу же настраивает читателя на раскрытие темы нежеланной страсти и любви в стихотворениях цикла.
Стихотворение, открывающее цикл «Н.Н.В.», – «Большими тихими дорогами…» повествует о непростых отношениях лирической героини с ее избранником, который не спешит распахнуть перед ней душу и сердце и дать волю живым чувствам. Душа героя неприступна, до нее не достучаться лирической героине, но пылкая женщина не оставляет надежды, считая своим долгом освободить его душу: «достать ее оттуда надо мне…». Налицо один из любимых цветаевских приемов – женщина и мужчина меняются своими амплуа: в народной сказке, по традиции, добыванием заветного занимается герой, чтобы спасти свою возлюбленную или добиться ее руки и сердца; в цветаевском цикле всё наоборот: инициативу проявляет женщина, лирическая героиня.
На наличие еще одного архаичного мотива в этом стихотворении указывает И.Ю. Латыпова в своей статье «Мотив души в лирике Марины Цветаевой». По мысли исследователя, уподобление души камню «глубоко архаично и мифопоэтично», а внимание читателя и автора «сосредоточено не только на ярком образе разрастающейся души («все расширяющимися кругами»), но и на таких свойствах человеческой души, как глубина и темнота»92.
На наш взгляд, метафора расширяющихся кругов от утонувшего «на все века» камня, по всей видимости, свидетельствует о постепенном и неотвратимом отдалении возлюбленного вопреки желанию лирической героини соединиться с ним душами («И так сказать я ей хочу: в мою иди!»). Этот же тезис подтверждает и логика цикла, в котором герой предстает перед читателем то жестоким судьей, то грозным обвинителем, то монахом, чурающимся чувств. Преградой на пути к заветному соединению двух жизней становится нежелание героя отрыть свою душу и сердце.
В стихотворении «Пахнуло Англией — и морем…» возлюбленный лирической героини предстает перед читателем в образе прекрасного, мужественного, но холодного и бесчувственного рыцаря. Любовь к такому мужчине подобна самоубийственному прыжку в пропасть или морскую бездну:
– Так, связываясь с новым горем,
Смеюсь, как юнга на канате,
Смеётся в час великой бури,
Наедине с господним гневом,
В блаженной, обезьяньей дури
Пляша над пенящимся зевом (СС, Т.1, с.522 – 523).
Образы пропасти и каната, натянутого над ней, характерны для поэзии Серебряного века (они встречаются у Бунина, Маяковского, Ходасевича. Ахматовой, Сологуба). Именно эти образы ярче всего иллюстрируют настроения периода того времени: ощущение неустойчивости всего мироздания и предчувствие надвигающегося хаоса.
В стихотворении Цветаевой они символизируют опасность с головой погрузиться в «пенящийся зев» безответных чувств, разбивающих сердце.
Будущее, которое ждет лирическую героиню, если она поддастся страстному порыву, подобно ледяной и беспросветной тьме, готовой беспощадно поглотит ее:
И вот, весь холод тьмы беззвездной
Вдохнув – на самой мачте – с краю –
Над разверзающейся бездной
– Смеясь! – ресницы опускаю… (СС, Т.1, с.523). Лирическая героиня подобна рыцарю в своем бесстрашии, граничащем с безрассудством. Осознающий последствия своей губительной страсти, бесстрашный и безрассудный «юнга» в противостоянии сердца и разума всё же идет на поводу у своей страсти, смеясь в лицо смерти.
О том, что горячее чувство, вскружившее голову лирической героине, есть страсть, а не любовь, говорит четвертое стихотворение цикла «Времени у нас часок…». Это первое стихотворение цикла, обращенное к возлюбленному:
Что меня к тебе влечёт –
Вовсе не твоя заслуга!
Просто страх, что роза щёк –
Отцветёт (СС, Т.1, с.523).
Тяжелейшее чувство ускользающей молодости побуждает женщину торопиться любить и отдаваться этому пылкой, но кратковременной страсти, – так в стихах поэта «проглядывает Ева» 93 . «Часок», отмеренный героям стихотворения на их чувства, быстротечный и мимолетный, он понимается Цветаевой «не столько как хронологический промежуток, сколько как качественная категория бытия с акцентированием инициального начала, особого состояния тела и души»94.
Стихотворение проникнуто философскими настроениями: время противопоставляется вечности, люди – небесным светилам, кратковременная жизнь – неумолимой смерти. Цветаева видит спасение и путь к вечности в искусстве:
Мой весь грех, моя – вся кара. И обоих нас – укроет – Песок (СС, Т.1, с.524).
По мнению И.Ю. Латыповой, Цветаева использует слово «песочница» в значении «сосуд с песком для засыпки написанного»95, т.е. в стихотворении речь идет и об искусстве, которое способно увековечить, «укрыть» влюбленных от времени.
Тема души, ярко заявленная в самом начале цикла, получает свое развитие в стихотворении «Да, друг невиданный, неслыханный…». Лирическая героиня, подобно Орфею, выводит душу возлюбленного из темного лабиринта, в который заключена душа героя. «Тюремная крепость души» – это не только тело, как указывается в работе И.Ю. Латыповой96, это еще и мысли, предубеждения и страхи – ловушки ума, мешающие душе полностью раскрыться в любви и мечте. Просьба потушить фонарик актуализирует сразу два значения: призыв полностью довериться лирической героине и уподобиться ей: смотреть на происходящее внутренним зрением, чувствовать реальность сердцем («всё вижу – ибо я слепа»), и именно поэтому «цветаевской Психее не надо света, чтобы увидеть своего возлюбленного»97.
Образ соединенных рук «позволительно истолковать и как единство душ, и как зависимость от чужой воли», ибо «эквиваленция “рука – душа”, “рука – сердце”, “рука – вдохновение” – постоянное свойство цветаевского кода»98.
«Галерея духов» в стихотворениях М.И. Цветаевой 1920-1930-х гг.: от «крылатки» к демону
В 1916 году М. Цветаева впервые обратилась в своем творчестве к образу женщины – Психеи, ярко представленном в цикле «Бессонница», которому мы уделили внимание во второй главе диссертационного исследования. Психея, столь любимая М. Цветаевой, встречается не только в циклах, но и в отдельных стихотворениях, видоизменяясь, представая в разных ликах на протяжении всего творческого пути поэта.
Например, стихотворение «Я пришла к тебе черной полночью…» (27 апреля 1916) перекликается, как верно заметил Р. Войтехович 118 , со стихотворением 1918 года «Не самозванка – я пришла домой….»: в обоих текстах отражается сюжет апулеевской сказки о Психее.
В стихотворении «И другу на руку легло…» (21 сентября 1916) автор пока не лишает свою Психею гендерных признаков, прямо называя лирическую героиню «женщиной», способной любить и дарить человеческое тепло своему избраннику. Но она существо особенное, наделенное сверхчеловеческим, даже зооморфным, признаком – крыльями (в цикле «Бессонница» таким признаком был мех, по всей видимости, в более раннем творчестве Цветаевой были необходимы не только внутренние, но и внешние отличия ее героинь от остальных людей).
Второй персонаж стихотворения – мужчина, возлюбленный лирической героини, который настолько чуток и умен, что сумел разгадать ее тайну: Что я поистине крылата, Ты понял, спутник по беде! (СС, Т.1, с.320).
Но даже его прекрасные качества не смогут спасти их любовь. Чувство объединило их, но оно непременно обернется бедой, ибо невозможен союз человека и мистического существа. Герои стихотворения принадлежат разным мирам: лирической героине присуще пространство над землей, она сверхъестественное существо («крылатая женщина», «крылатка»), наделенное возможностью и способностью полета, а ее возлюбленный – обитатель подлунного мира, земного, в котором господствуют плотское и мирское.
Герой не способен подняться и осилить ту высоту, которая нужна крылатой женщине, и она называет свою нежность, непомещающуюся в земные рамки, проклятой.
Лирическая героиня подобна лермонтовскому Демону: она крылата, ее любовь губительна для земного существа, и она так же испытывает теплые чувства к человеку. Возлюбленным пытается помешать сама жизнь в образе стихии: ветер тушит огни (свет), погружая мир во тьму, словно в первозданный хаос, и отводя «крылышко крылатки», вторит лирической героине, призывая не губить душу любовью.
Стихотворение проникнуто нежностью, что выражено лексически: «крылышко», «крылатка», «огоньки», герой назван другом, и ветер (вечный спутник цветаевской Психеи) не дует, а лишь «дышит».
В стихотворении «Словно ветер над нивой, словно…» (11 ноября 1916) очевидно превосходство человеческого (Евы) над божественным и вечным (тем, что ближе душе). Абсолютно все меркнет перед лицом страсти двух горячо любящих сердец, и даже священное имя Элоим упоминается лишь для обозначения высшей точки наслаждения в единении мужчины и женщины. Утверждается мысль о том, что любое выражение человеческой любви божественно, это один из аспектов Творца. Человеческая жизнь «песчинок морских бесследней» перед лицом Вечности, но именно ее самые светлые проявления представляют собой самую высшую ценность в этом мире.
Всего через четыре дня после написания стихотворения «Словно ветер над нивой, словно…» Цветаева вновь обращаетсяк образу Психеи-тени, заявленном в цикле «Бессонница», в стихотворении «По дорогам, от мороза звонким…» (15 ноября 1916) и утверждает тленность и быстротечность земного бытия: «всё – смерть, всё – снег, всё – сон». Стихотворение можно понимать двояко:
1) перед читателем предстают воспоминания лирической героини, которой уже давно нет в живых (похожая ситуация реализуется в стихотворении «Идешь на меня похожий…», написанном в 1913 году), т.е. воспоминания души;
2) мы не исключаем и следующей трактовки стихотворения: лирическая героиня воспринимает земную явь с ее несовершенствами как нечто несущественное («не всё ли – дым?»), как сон, называя тело «гробом», отстраняясь даже от таких высоких и равновеликих, по М. Цветаевой, идеалов, как материнство и поэтическое дарование (заметим, что она помещает размышления о них в одну строфу). Такой взгляд на реальность мог бы принадлежать героине цикла «Бессонница» – Психее, женщине-тени, которая делает попытку посмотреть на себя со стороны.
В лирике 1917 года по большей части преобладает сознание Евы («Горечь! Горечь! Вечный привкус…», «Bohme», «Запах, запах…» и т.д.). А в стихотворении «Только закрою горячие веки…» репрезентирован и ее образ, окрашенный горечью и грустью. Ева представлена тоскующей по утраченному раю. Скорее всего, это связано с резким неприятием революции 1917 года. М. Цветаева понимала, что царская Россия уходит навсегда. Отсюда отождествление себя с Евой, лишившейся дома, и восприятие неотвратимости своего вынужденного отъезда из родной страны, как изгнания из рая.
И узнаю,
Грустная Ева,
Царское древо
В круглом раю (СС, Т.1, с.332). Царское древо становится равновеликим библейскому райскому древу познания. Дерево для Цветаевой – всегда нечто сакральное. Когда Адам и его спутница отведали плодов древа познания, они обнаружили, что они – люди. «И открылись глаза у них и узнали они, что наги». Они осознали, что у них есть тело, тем самым произошло разделение тела и сознания119.
В некоторых стихотворениях слышны отголоски Психеи, устремление тела к душе: лирическая героиня предстает тоскующей по душевной гармонии и свободе от страстей («Мне ль, которой ничего не надо…») или крылатой («Из Польши своей спесивой…», «Новый год я встретила одна…»); Кармен из цикла «Дон-Жуан» подобна тени, принадлежащей Вечности (ср. с Психеей из цикла «Бессонница»), дочь Иаира отказывается повиноваться Господу и возвращаться из мирного небытия в земной мир («И сказал Господь…»).
В 1918 году Психее Цветаева посвящает поэтический цикл, состоящий из двух стихотворений, с одноименным названием («Психея»). Героиня античного мифа преображается поэтическим сознанием Цветаевой: телесная, внешняя красота Психеи нивелируется (плоть, ставшая «лохмотьями»), и на первый план выходит ее крылатость, т.е. красота души. Согласимся с Р.С. Войтеховичем, находящим параллель с «современными Цветаевой (но уходящими корнями в эллинистическую древность) представлениями о пути души как инволюции, нисхождении в «ад» материи, и эволюции, восхождении к Богу»120.
Однако в отдельных стихотворениях 1918 – 1919 гг. и в «Четверостишиях» господствует Ева – женщина, принимающая свою гендерную принадлежность, страстно любящая мужчину и страдающая в разлуке с ним или от его неверности, заботящаяся о быте и мирской жизни («Ночи без любимого – и ночи…», «Памяти Беранже», «Белье на речке полощу...», «Там, где мёд – там и жало…», «А плакала я уже бабьей… » и т.д.).
В лирике 1920 года репрезентированы и Ева, и Психея. Но в поэтическом самосознании М. Цветаевой не могли не отозваться события затянувшейся Гражданской войны, и в лирических стихотворениях появляется новый аккорд – гражданский и патриотический дух: образ России и Руси, родной страны.
Россия (Русь) предстает перед читателем и в более ранних цветаевских произведениях, но примечательно, что этот образ явлен в лирическом тексте о теле и душе («Другие – с очами и личиком светлым…»).
Кроме политических потрясений в 1920 году М. Цветаева переживает несопоставимое ни с чем по своим масштабам горе – в кунцевском приюте умирает от голода ее младшая дочь Ирина. И без того непростая жизненная ситуация осложняется резким осуждением знакомых и родственников, нищетой и голодом, отсутствием понимающего собеседника. Этот страшный и тяжелый период биографии М. Цветаевой характеризуется резким неприятием несправедливых законов жизни и ее трагического начала.
Такое мощное потрясение наложило свой отпечаток на всю дальнейшую творческую судьбу М. Цветаевой. Именно в это время со всей резкостью проявляет себя оппозиция «тело – душа» – одна из ключевых в цветаевском творчестве. А.И. Павловский справедливо полагает, что Цветаева развивает традиционную для романтиков тему извечной борьбы плоти и духа 121 . Содержание текстов утверждает, что М. Цветаева не только развивает тему, но и открывает новые смыслы: причем душу (дух) олицетворяет лирическая героиня стихотворений, а выразителями телесного начала, приземленности и даже просто обыкновенности являются образы других людей (возлюбленный, соперница, толпа, обыватели).
Лирическая героиня и ее возлюбленный в «мире Тела» и «мире Души» в незавершенных цветаевских поэмах «Певица» и «Автобус»
В 1935 году М. Цветаева начинает работу над поэмой «Певица», которая так и останется незавершенной. Поводом для ее написания послужили реальные события и люди: в Ванве Цветаева жила по соседству с русской семьей, некоторые члены которой стали прототипами персонажей поэмы.
«Певица» состоит из пяти неравных частей, первая из которых являет собой почти сказочный зачин – описание образа «лопушиного, ромашного» дома «с тем особенным взглядом / Душ – тяжелого весу». На наш взгляд, образ дома амбивалентен: он напоминает современную многоэтажную избушку из сказки про Бабу Ягу, он поразительно отталкивающий («так мало домашний», «по-медвежьи – радушен», «что окно – то икона», «не рассевшийся сиднем, / И не пахнущий сдобным. / За который не стыдно / Перед злым и бездомным»), но в то же время является символом «защиты, убежища от жизни»139.
Предположим, что дом заселили бедные русские эмигранты, которым приходилось работать таксистами, грузчиками, испытывать различные трудности («что окно – то икона, / Что лицо – то руина / И арена...») и вести «бой за су-ще-ство-ванье». Ведь не зря Цветаева упоминает национальность бабки и внука и «час народных расправ». Среди жителей дома – сам автор, единственным утешением которого становится каштан (что не удивляет – Цветаева обожала деревья).
Как и в некоторых других произведениях Цветаевой (в поэме «Автобус», стихотворениях «Попытка ревности», «Сам Черт изъявил мне милость»), в поэме «Певица» наблюдается внутренний контраст: пространство дома разделено на два полюса: мир обывателей (назовем его условно миром Тела) и мир Певицы (мир Души).
К первому полюсу относятся жители «лопушиного» дома, среди которых бабка и внук. Обитателей, принадлежащих миру Тела, Цветаева наделяет внешностью (в поэме присутствуют конкретные описания рук, рта, торса, косы, глаз), возрастом, национальностью, профессией; они пьют чай, соприкасаются с предметами быта (вязание, чайник, шкаф).
И на лексическом уровне и на уровне образов в описании этих героев преобладает сказочное начало: автор использует мотивы, образы, выражения и эпитеты, присущие фольклорной традиции (дом «к городу – задом / Встал, а передом – к лесу», бабка, Лебедь, «все-то ей – добро», «как день хорош» и т.д.), кроме того, бабка живет, как мы указывали выше, в современной многоэтажной избушке, с котом – характерным для русских сказок персонажем, и читатель уже готовится к описанию Бабы Яги, но перед ним предстает совершенно неожиданная картина – светлая и добрая старушка: «глаза – свежи и живы», «руки – спросу ждут», «косы живое серебро» и т.д.
Не менее приятен образ внука – Лебедя. Лебедь – один из самых неоднозначных и противоречивых символов в мифологии. В «Певице» актуализируются сразу несколько значений: красота («собой – как день хорош»), чистота («платком – как франт – опрятен, / Лицом – как месяц – чист»), мужество («сверх мочи / Трудясь за хлебный грош»), верность («дочь – его / Именем – ее звалася»), поэзия (он с упоением слушает Певицын голос). Лебедь принадлежит сразу двум стихиям – земле и воздуху (небу), а значит, он в чем-то близок Певице. Кроме того, Лебедь ассоциируется с Царевичем из цветаевской поэмы «Царь-Девица»:
Хребтом — как тополь статен…
…Как этот лебедь — шкаф
Несет?
Шея лебедем, высок, белогруд…
Лежит Царевич мой бессонный,
Как лебедь крылья разбросал… (СС, Т.3, с. 749). Спокойствие и размеренность земной жизни бабки и внука нарушает голос Певицы. Он врывается подобно громовержцу Зевсу, обратившемуся золотым дождем:
Вдруг – потолок разверзся
И хлынул в келью – дождь
Нот! За пиджак! за кофту!
Так грянул, так хватил,
Что разом и спиртовку,
И душу затопил! (СС, Т.3, с. 749). Дождь из нот, как и мифологический золотой дождь, просачивается сквозь потолок. Так происходит первое проникновение мира Души в противоположный ему мир Тела.
Цветаева намеренно лишает главную героиню любых земных примет, выразительных телесных подробностей. Божественность Певицы многократно подчеркнута автором:
1) автор дает ей особое имя – Певица (женская ипостась легендарного Орфея – цветаевского идеала);
2) поселяет на верхнем этаже (словно в раю);
3) сравнивает Певицу с феей;
4) звуки голоса главной героини названы «ангельскими»;
5) услышав волшебный голос соседки, бабка и внук воздевают к потолку руки, как в молитве («Воздвигнуто четыре / Молитвенных руки / Как с пальмами») и сидят с «пасхальными» глазами;
6) для знакомства с соседями Певица не спускается по лестнице, как обычный человек, а снисходит «на крыльях голоса своего», как небожитель;
7) у героини нет ни возраста, ни национальности, ни внешности: создается ощущение легкости и невесомости образа.
Облик главной героини намечен лишь графически, подобно рисункам Модильяни: «и нос и рот, / Все, все у нее имелось», и тут же отброшено и это «всё»: «смахнем, как с подушки волос», и далее сам автор поясняет причину такого отказа от изображения внешности Певицы: «зачем певицыно нам лицо, / Раз вся она — только голос».
Певица не органична дому, но ее голос преображает даже «так мало домашний» дом. С другой стороны, невозможно представить в поздних произведениях Цветаевой, которая так презирала мещанское счастье, Певицу (то есть одну из ипостасей самого автора, героиню, близкую поэту по духу, его alter ego) в уютных хоромах, пахнущих сдобой.
Особым образом устроен лексический уровень описания мира Души: примечательны игра слов «алмазы – соблазны – заглазный» (алмазный звук становится соблазном для человеческой души), введение архаизмов (сие, ниспаря, оно).
Примечательно, что первая встреча Певицы и Лебедя по своей сути является «невстречей»: лирический герой так и не смог поднять глаз на обладательницу волшебного голоса. Реакцию внука-«лебедя» М. Цветаева сразу поясняет: «Невидимость! Раз видней всего / Нам небо — сквозь слезы градом! / От этого ль иль еще чего…». Для автора важнее всего возвышенное объяснение, связанное с душой, с самой Сутью. На других версиях подобного поведения, относящиеся к физиологии, обычным человеческим, земным отношениям (например, юношу мог смутить приход незнакомой женщины) Цветаева не останавливается, лишь мимолетом указывая «иль ещё чего». Но не только это, на наш взгляд, является основным. Частица не в строчках Но глаз не поднял и, не подняв, Звезд не показал – алмазных (СС, Т.3, с. 751). выделена курсивом. Увидев прекрасные глаза юноши, Певица могла влюбиться в красоту тела Лебедя. Для Цветаевой же важнее последующий «роман душ, а не тел».
В пятой части поэмы юноша впервые входит в Царство Души: происходит встреча не только главных героев произведения – Певицы и Лебедя, но и взаимопроникновение двух миров. Образ драгоценной для автора темноты (агатовой, базальтовой, гранитовой) ассоциируется, во-первых, с апулеевской сказкой об Амуре и Психее: сосед снова не видит Певицу (сюжет несколько перевернут: он не видит ее), хотя и поднимается к ней; во-вторых, с поэтическим циклом М. Цветаевой «Час души», который посвящен ночному времени суток.