Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. С. Городецкий и символизм («Ярь», «Дикая воля», «Русь») 17
1. Символизм, мифы, фольклор в поэзии 17
2. Фольклорные истоки «Яри» (1910) 29
3. Мифопоэтика «Дикой воли» (1907) 62
4. Образ России и христианские мотивы в творчестве поэта («Русь», 1909) 88
Глава 2. С. Городецкий и акмеизм 102
1. С. Городецкий как теоретик акмеизма 102
2. С. Городецкий между символизмом и акмеизмом («Ива», 1912) 117
3. «Canti d ltalia» и акмеизм 138
4. Осуществление принципов акмеизма в «Цветущем посохе» (1914) 156
5. Постакмеистический период творчества С. Городецкого. Повесть «Адам» 169
Глава 3. С. Городецкий и военные события 1910-х гг. 177
1. С. Городецкий и Первая мировая война. Сборник «Четырнадцатый год» (1915) 177
2. С. Городецкий и крестьянские поэты. Группа «Краса» 193
3. С. Городецкий и Армения 204
Глава 4. Поэзия С. Городецкого для детей 215
Заключение 235
Библиография 242
- Фольклорные истоки «Яри» (1910)
- С. Городецкий как теоретик акмеизма
- Постакмеистический период творчества С. Городецкого. Повесть «Адам»
- С. Городецкий и крестьянские поэты. Группа «Краса»
Введение к работе
Изучение литературного процесса требует воссоздания полноты картины. Однако есть имена, звучащие только в определённой ситуации. К ним можно отнести имя Сергея Городецкого, которое упоминают в основном в связи с манифестами акмеизма. Таким образом, в современном литературоведении влиятельный поэт начала XX века, интересный не только как творческая индивидуальность, но и как «показатель» художественных ориентиров (символизм, акмеизм, реалистическое постижение действительности), попал в число «обойдённых вниманием».
Сергей Митрофанович Городецкий (1884-1967) - яркий деятель Серебряного века, более 60 лет своей жизни посвятивший литературе. Он пробовал себя во многих областях: писал статьи, прозу, стихи, переводил с разных языков, рисовал, но впервые заявил о себе именно как поэт. Однако творчество этого незаурядного и достаточно самобытного автора, ученика главных представителей поэзии рубежа XIX-XX веков, участника поэтических дискуссий, не получило должного освещения в литературоведении. В данный момент практически нет работ, анализирующих его произведения в совокупности на определённом историческом этапе. Исключения составляют отдельные статьи и предисловия, а также включение его имени в общие работы, посвященные символизму, акмеизму и т.д. Наиболее подробно исследован «армянский» период творчества поэта - ему посвящены книга Ю.С. Дароняна «Сергей Городецкий и Армения» (1985) и глава в небольшом обзоре М.Д. Амирханяна «Русская поэзия и Ван» (2002). Помимо этого, были защищены кандидатские диссертации И.А. Островской «Поэтическое творчество С. Городецкого (проблематика и эволюция)» (1988) и Л.В. Павловой «Парадигмы 1907 года: «Ярь» С. Городецкого и «Эрос» Вяч. Иванова» (1994). В первой работе основное внимание уделено образу автора и разработке мифа в творчестве поэта, при этом в центре внимания
находятся только второе издание дебютного сборника Городецкого «Ярь»
(1910) и стихи советского периода. Отдельного упоминания заслуживает высказывание исследовательницы о том, что «говорить о некоем акмеистическом этапе становления лирики Городецкого не имеет смысла»1. С этим утверждением трудно согласиться, поскольку невозможно представить себе, чтобы ведущий теоретик акмеизма абсолютно проигнорировал бы свои теоретические разработки. Соответственно, именно этому аспекту исследования в нашей работе уделяется особое внимание. К тому же, в исследовании Островской довольно много места отведено характеристике политической обстановки, что предопределило большую степень субъективизма и было определено временем написания работы. Диссертация Л.В. Павловой отличается обстоятельным разбором первого издания дебютного сборника поэта и его связей с книгой Вяч. Иванова «Эрос». Однако исследовательница остановилась только на начальном этапе творческой деятельности Городецкого. Последующее развитие поэта не стало предметом ее рассмотрения, в то время как в предлагаемой работе именно на этом сделан акцент.
В настоящее время наиболее доступны следующие издания поэта: Городецкий СМ. «Стихотворения и поэмы» (Л., 1974) и «Избранные произведения в двух томах» (М., 1987). Однако в этих книгах представлены далеко не все произведения автора. Отсутствие многих стихотворений не позволяет полноценно оценить поэтическую эволюцию Городецкого. Этот пробел отчасти восполняют публикации В. Енишерлова, написавшего ряд исследований, посвященных поэзии Городецкого, а также напечатавшего стихотворения из архива поэта, что очень помогло созданию данной работы.
Объектом исследования является поэтическое творчество Городецкого в период с 1906 по 1918 гг. Материалом стали книги стихов, созданные в обозначенный период: «Ярь» (1910 г.), включившая в себя стихотворения сборников «Ярь» (1906) и «Перун» (1907); «Дикая воля» (1907); «Русь»
1 Островская И.А. Поэтическое творчество С. Городецкого (проблематика и эволюция): Дисс. ... канд. филол. наук. Ташкент, 1988. С. 9.
(1909); «Ива» (1912); «Цветущий посох» (1914); «Canti d'ltalia» (готовилась к изданию в 1914 г., но так и не была опубликована); «Четырнадцатый год» (1915); «Ангел Армении» (1918); две книги стихов для детей «Ия» (1908) и «Ау» (1913); отдельные стихотворения, появлявшиеся в печати того времени, но не вошедшие в указанные сборники, а также архивные материалы. Кроме того привлекались и литературно-критические, и публицистические статьи автора, его прозаические произведения, поскольку во многих случаях они помогают более глубокому анализу поэтического творчества Городецкого.
Научная новизна работы заключается в том, что в настоящий момент нет исследований, посвященных поэзии Городецкого, рассматриваемой под углом зрения формирования символистского мироощущения поэта, соединения в его творчестве принципов символизма и акмеизма, а затем выхода из круга модернистских исканий. Кроме того, в данной работе представлена первая попытка анализа дореволюционного творчества поэта сквозь призму создания поэтической книги как особого жанрового образования, в том числе ставится проблема возможности формирования «книги для детей».
Актуальность диссертационного исследования объясняется настоятельной необходимостью изучения поэтического творчества Городецкого как одного из ведущих деятелей литературного Серебряного века, оказавшего влияние на литературный процесс указанного периода в целом, формирование акмеизма и неомифологического мышления в частности.
Методологической базой исследования послужили историко-литературный, биографический, герменевтический подходы. Разработки Л.Я. Гинзбург, М.Н. Дарвина, О.В. Никандровой, Н.Д. Тамарченко, И.В. Фоменко дали основание для понимания теоретических аспектов исследуемых проблем. Работы о символизме А.П. Григорьева, Л.А. Колобаевой, В.Н. Топорова, А. Ханзен-Лёве, Л.В. Ярошенко, об акмеизме -
Л.Г Кихней, О.А. Клинга, О.А. Лекманова, РД. Тименчика, труды
представителей мифологической школы в фольклористике А.Н. Афанасьева, Ф.И. Буслаева, О.Ф. Миллера, А.А. Потебни, исследования о поэзии для детей А.П. Бабушкиной, В. Жибуль, Т.В. Ковалёвой, Л.В. Овчинниковой помогли определению места произведений С. Городецкого в панораме литературы Серебряного века. С опорой на книгу В.Н. Топорова «Неомифологизм в русской литературе начала XX века. Роман А.А. Кондратьева "На берегах Ярыни"» разработана проблема отражения языческого сознания в поэзии и прозе обозначенного времени. Взгляд на литературу о первой мировой войне, представленный О. Цехновицерем и А.И. Ивановым, помог воссозданию противоречивой картины идейно-художественных исканий соответствующего времени. Книга Ю.С. Дароняна «Сергей Городецкий и Армения» позволила обнаружить связи поэта с армянскими литераторами. Сравнительно-исторический метод дал возможность раскрыть индивидуальность поэта и дать характеристику его творчества в типологическом плане. Структурно-семантический подход нацелил на анализ книги стихов как единого целого.
Целью данной работы является попытка охарактеризовать эволюцию Городецкого как поэта в предреволюционные годы, проанализировать его поэтический путь с учётом изменений его творческих принципов, выявить этапы движения от символизма к акмеизму, осветить деятельность после ликвидации «Цеха поэтов», а также раскрыть своеобразие его поэзии для детей.
Соответственно, предполагается решение ряда задач:
-
Проследить изменения в поэтическом творчестве Городецкого с 1906 по 1918 гг.
-
Определить основные темы и мотивы его поэзии, специфику поэтических образов, роль фольклорных источников.
-
Показать особенности практической реализации символистских принципов в раннем творчестве Городецкого.
-
Раскрыть значение публицистических и литературно-критических выступлений поэта и его художественной практики для становления и развития акмеизма.
-
Рассмотреть военные стихи Городецкого с точки зрения взаимодействия с поэзией военного времени и освоения культурного наследия другого (армянского) народа.
-
Проанализировать основные мотивы и жанровые формы детских стихов поэта.
Анализ поэтического наследия Городецкого ведется в соответствии с хронологией, т.е. начиная от дебютного сборника «Ярь» и заканчивая «Ангелом Армении», вышедшим в 1918 г. В связи с этим в данном исследовании будут разбираться именно книги стихов, как наиболее точно отражающие эволюцию поэта, что связано с их оформлением как жанрового образования в этот период времени. Удалось показать, сколь продумана была композиция книг стихов Городецкого, их целостность и завершённость, которые обуславливались органичностью поэтического замысла. Анализ детской поэзии производится главным образом с опорой на отдельные стихотворения, поскольку здесь принципиально важна связь с жанровыми формами поэзии для детей, её установкой на дидактичность и воспитательную функцию. В поэзии для детей в связи с особой сферой функционирования текстов отдельно взятое стихотворение имеет большее самостоятельное значение, нежели это принято в сфере модернистского творчества. К тому же многие детские стихи Городецкого публиковались в журналах и не входили в сборники.
Структура диссертации определяется творческим развитием автора, прошедшего определённую эволюцию на протяжении более чем 10 лет. Диссертация состоит из четырёх глав, Введения, Заключения и библиографии.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Поэтическое творчество Городецкого отмечено движением от символизма к акмеизму, сменившемуся увлечением «неонародничеством», которое завершилось укреплением реалистических тенденций при обращении к трагическим событиям Первой мировой войны.
-
Основными компонентами символистского периода деятельности поэта являются мифотворчество, внимание к фольклору, обращение к Древней Руси, переработка легенд и сказаний.
-
Публицистика, литературно-критические высказывания, поэзия и проза Городецкого оказали значительное влияние на теорию и практику акмеизма. Главными особенностями данного периода стали внимание к «земному» началу в человеке, к материальному миру, отказ от увлечения символистскими «соответствиями».
-
Тема войны определила свершившуюся в художественном мире поэта перемену: от абстрактного восприятия Первой мировой войны как очистительной силы («Четырнадцатый год») к яростному отрицанию войны, кровь и насилие которой, увиденное собственными глазами, определили антимилитаристский пафос и обращение к действительности в сборнике «Ангел Армении».
-
Фольклорные мотивы и игровое начало в детской поэзии Городецкого подтверждают устойчивость мифопоэтического склада его лирики.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что благодаря данному исследованию стало возможным тщательное рассмотрение таких понятий, как «символизм», «мифотворчество», «неомифологизм», «акмеизм» применительно к творческой индивидуальности конкретного поэта, а также установление соответствий и расхождений между теоретическими установками художественных течений и практикой их представителей.
Практическая значимость: результаты работы могут быть
использованы для дальнейшего изучения творчества СМ. Городецкого,
анализа синтетических устремлений литературного процесса Серебряного века в целом и роли творческой индивидуальности в возникновении эстетических программ.
Апробация положений, представленных в диссертационном исследовании, осуществлялась на международных научных конференциях в Москве (XV-XX Международные научные конференции студентов, аспирантов и молодых учёных «Ломоносов», 2008-2013, Международная научная конференция «А. Блок и Италия», 2009), Санкт-Петербурге (Вторая международная научная конференция «Актуальные вопросы филологии и методики преподавания иностранных языков», 2010), Калуге (Третьи Международные научные чтения «Homo militaris: литература войны и о войне. История, мифология, поэтика», 2010), Гиссене (Международная научная конференция «Поэтика быта: Русская литература XVIII-XXI вв.», 2012).
Фольклорные истоки «Яри» (1910)
Первая книга Городецкого «Ярь» вышла в конце 1906 года (на титульном листе 1907 г.). Вот как вспоминал об обстоятельствах «вызревания» сборника сам автор: «Летом [1904 г.] я поехал на «кондиции» (уроки) в усадьбу тогдашней Псковской губернии. Все свободное время я проводил в народе, на свадьбах и похоронах, в хороводах, в играх детей. Увлекаясь фольклором еще в университете, я жадно впитывал язык, синтаксис и мелодии народных песен. Отсюда и родилась моя первая книга "Ярь", с ее реминисценциями язычества и безудержной радостью влюбленности в жизнь, в природу, в девушку»5 . Еще до выхода книги в письме А. Блоку Городецкий писал о её «собирании»: «Я побираюсь по столам и бумагам, ищу стихов на сборник. 20 нашел, надо еще. Многое выжигаю. Называться будет «Ярь». Пускай в Дале справляются (яркость, сила земли; наприм. грибы - поганая ярь). Совсем было собрался собирать сборник «Калечина - Малечина»... Но за отсутствием материала сборник не состоится. Боюсь, что и «Ярь» постигнет та же участь»59.
Яркий дебют молодого поэта не остался незамеченным в критике того времени. Восторгался сборником М. Волошин: «Каждый стих книги проникнут великой чувственностью, но не той пряной чувственностью городского человека... а яровой чувственностью вечных рождений, которые еще помнят путы утробные»60. Как восхищение можно расценить слова А. Блока: «О «Яри» исписано бумаги раз в десять больше, чем потребовала сама «Ярь», -следовательно, нечего говорить о ней опять сначала. Кто любит Городецкого, тот любит его, и, по-видимому, читателей у него много. И как им не быть, когда «Ярь» - такая яркая и талантливая книга!» . Однако уже в оценке Д. Философова ощущается некая двойственность: «Здесь чувствуется безвозвратное прошлое. Точно умудренный старец вспоминает юность... ... С другой стороны, книга полна порывов в будущее. Нет усталости, нет отчаяния» .ИВ. Брюсов отметил как положительные, так и отрицательные моменты: «В книге С. Городецкого много плохих стихотворений, это бесспорно, но не лучше ли помнить, что в ней есть целый ряд стихотворений прекрасных, какие не так-то часто встречаются в книге начинающего поэта?»63 Пожалуй, единственным, кто отрицательно отозвался о поэте, был И. Бунин. В 1911 г. о «Яри» и других книгах поэта он написал так: «Городецкий не поэт, а стихотворец, может быть, и обладавший некоторыми литературными способностями, но делающий все от него зависящее, чтобы погубить их.. .»64
И сам поэт не был однозначно доволен проделанной работой, в чём он и признавался в письме Блоку: «Вот и вышла «Ярь». ... Как далеко от того, что хотелось, даже от укороченной мечты.
Грустно. Это все, что чувствую.
Книжечка жалкенькая по виду и двойственная по содержанию - такова и должна быть моя «Ярь». Когда-ниб удь будет настоящая, не моя, конечно»65. Этим стремлением и объясняется тот факт, что в 1910 г. в первом томе «Собрания стихов» поэт под названием «Ярь» объединяет стихи сборников «Ярь» (1906), «Перун» (1907) и дополняет их 63 не издававшимися до этого стихотворениями. Именно в таком виде сборник выглядит наиболее завершенным и целостным. Это же с удовлетворением констатировал сам автор: «Обе эти книжки [«Ярь» (1906) и «Перун» (1907)] состояли главным образом из отрывков какого-то великого эпоса, сверкнувшего на единый миг перед юношескими взорами автора и повернувшего его на все эти годы под ярмо мечты воссоздать виденье.
Теперь все эти опыты собраны в отделе «Ярь» и дополнены неизданными главами.. .»66
Философов Д.В. Старое и новое. С. 9.
Поэтому для раскрытия мифопоэтических составляющих поэзии раннего Городецкого имеет смысл обратиться именно к этому изданию. Причём важно отметить, что несмотря на 1910 год публикации, в книгу вошли стихи 1903-1907 годов, т.е. все они были написаны до выхода в свет «Дикой воли», в которой главенствуют несколько иные тенденции.
«Ярь» состоит из трех частей («Зачало», «Ярь» и «Темь»), которые отличаются друг от друга как тематически, так и стилистически. Но это не мешает целостности сборника, напротив, только укрепляет её, ибо с помощью данной композиции автор «излагает» свой взгляд на историю народа. «Зачало» - «разъясняется» этап возникновение мира, начало его создания; «Ярь» -расцвет жизни, который символизирует Древняя Русь с ее языческими верованиями и обрядами; «Темь» - падение нравов, то, что характерно, по мнению автора, для современности.
Первый отдел «Зачало» в художественном отношении бледнее двух последующих, тем не менее, он необходим для раскрытия мировидения автора, который собрал в нём свои «скромные раздумья... о космической судьбе человека, месте его во вселенной и главных этапах мировой его жизни, т.е. рождении, любви и смерти»67. Для воплощения этих «раздумий» Городецкий обратился к идеям, имевшим распространение в символистском сообществе. Так, уже в первом стихотворении присутствует идея «вечного возвращения», используется столь значимый для Иванова символ кольца:
И вселенной улыбнется,
И над Хаосом сомкнётся
Возвращенное кольцо.
Ницшеанская в своей основе идея «вживляется» Городецким в фольклорную традицию, что подтверждается наблюдением А. Ханзен-Лёве: «...сложнейшая греческая философия, посвященная ничто и связанная с ней теология creato ex nihilo, часто смешивается с фольклоризмом (славянским) и интегрируется в некий символистский неомифологизм» .
Ханзен-Лёве увидел также в философии Городецкого отзвуки мифологических концепций Иванова и Блока: «Созданный Городецким образ перво-зачатия космоса из хаоса объединяет с дионисийским мифом Иванова центральный в неопримитивизме Городецкого миф о рождении, который - как одновременно и у Блока - связывает мотив дионисийско-трагедийного хора с мотивом (русского) народа и с праславянской фольклористской мифологией...»69 Аналогию подобного мифа можно обнаружить и у Бальмонта:
Свет от Света оторвётся,
В недра тёмные прольётся,
И пробудится яйцо.
(Городецкий)
Искры малой, но горящей
Ты не угашай —
Может, вспыхнет свет блестящий,
Разгорится целый рай.
(Бальмонт)
И уже в первой части сборника начинает звучать натурфилософская идея, важная для всего творчества поэта: «Эта природа - родимая мать». Данная мысль не была новой для символизма, но у Городецкого она стала главенствующей. Вне связи с природой он не мыслит жизни - и в этом истоки его мифопоэтики. Как верно писал Ханзен-Лёве: «Истинный мифопоэт -это поэт природы, сплавляющий в своей поэтической природе все полярные противоположности мироздания и тем самым созидающий себя»70.
Сплавление противоположностей возникает в циклах «Солнце», «Луна» и «Земля», воплощающих ключевые для Городецкого образы-символы. Они постоянно присутствуют как на страницах «Яри», так и в других сборниках поэта. С одной стороны, они могут выступать как фольклорные образы, становиться, как в сказках, одушевлёнными персонажами. С другой стороны, они оказываются устойчивыми символами. Как верно отмечает Л.А. Колобаева, в символе «видимое, конкретное, событийное выступает лишь неким иероглифом, иероглифом лежащей за ним тайны, знаком "иного"» . Так, у Городецкого Солнце символизирует радость, счастье, свободу, красо ту, Луна - грусть, плен сновиденья, Земля - природу, первоначало, исток. Хотя показательны и «колебания», «сращения». Например:
Я у Солнца взял сиянье, Сны о счастье -у луны, У земли — её страданье...
Возникший «треугольник» образов так охарактеризовал Ханзен-Лёве: «...к паре солнце-луна добавляется третий член - земля, и лишь благодаря этому горизонтальная и вертикальная полярность поднимается до полноты троичности»72.
С. Городецкий как теоретик акмеизма
В 1913 г. в журнале «Аполлон» были опубликованы манифесты акмеистов: статья Гумилёва «Наследие символизма и акмеизм» и Городецкого -«Некоторые течения в русской поэзии». Но выработка основных положений началась за несколько лет до этого. Всё больше и больше разочаровываясь в символизме, неоднократно говоря о его кризисе (статьи «Три поэта», «Глухое время», «Аминь»), Городецкий стал искать пути выхода из создавшегося положения. Эти поиски отражены в статьях поэта, публиковавшихся в журнале «Золотое руно».
Первой появилась статья «Идолотворчество» («Золотое руно», 1909, № 1). В ней автор выделял в символизме два течения - реалистическое и идеалистическое. По мнению Городецкого, во многом имеющего своим истоком воззрения Вяч. Иванова, «истинный символизм есть именно реализм» . Городецкий вторгался в самую сердцевину споров о символизме, которые велись в среде младосимволистов, стремившихся отмежеваться от декадентов, и первого поколения символистов. Он подвергал критике импрессионистический метод подхода к поэзии: «Область поэзии, в которую замыкает субъективный и психологический принцип, ограничивается крайней лирикой. Именно он приводит к неправым ухищрениям узаконить в поэзии чисто музыкальные приёмы и достигнуть впечатления одними звуковыми операциями. Именно он совершенно преграждает доступ в область эпоса и ограничивает эпический элемент в идеалистическом символизме оторванными извещениями о каких-то оторванных событиях»183. Но обращаясь к конкретному материалу, Городецкий неожиданно отнёс к идеалистическому символизму произведения Белого и Блока. Похожие высказывания находим и в статье 1912 года «Трагедия и современность», но уже применительно к театру. Автор вновь выразил недовольство «идеалистическим символизмом», которое находил у Белого и декадентов: «Их общий метод - импрессионизм. Символ у них не имеет самостоятельной роли и легко окаменевает в аллегорию. Они целиком в пределах идеалистического символизма»184. Трагедия же, по мнению Городецкого, должна строиться «на путях реалистического символизма: 1) допускающего ens realissimum, т.е. высшую реальность, бога, реальнейшее сущее; 2) стремящегося ознаменовать эту реальность в символах; 3) дающего возможность символизму развиться в миф, т.е. «объективную правду осущем», по слову Вячеслава Иванова» . Упоминание последнего имени неслучайно: именно отталкиваясь от воззрений своего «учителя», Городецкий и создавал собственные статьи. Это же отмечала и критика: «Всё это он говорит со слов Вячеслава Иванова, который анализирует природу реалистического и идеалистического искусства и определяет в нём место современному символизму»186. Такой подход воспринимался негативно: «Но мы склонны думать, что судьба русской поэзии вообще не зависит ни от идолотворчества г.г. Белых и Блоков, ни от мифотворчества г.г. Ивановых и Сергеев Городецких. Против идолотворчества одних и мифотворчества других стоит жизне-творчество, с которым всегда были, есть и будут связаны судьбы русской поэзии»187.
Вскоре после «Идолотворчества» в «Золотом руне» (1909. № 4) появился доклад Городецкого «Ближайшая задача русской литературы», прочитанный ранее в Московском Литературно-художественном кружке. В первой части статьи автор подводил итоги последнего десятилетия в области поэзии.
Отмечая, что «в центре минувшего десятилетия стояло декадентство» , чья значимость огромна, Городецкий называл четыре имени - Блока, Бальмонта, Брюсова и Сологуба. Отдельного упоминания удостоились Вяч. Иванов и А. Ремизов за то, что они «черпают полными пригоршнями из древнего язы ка» , для чего нужно «личное предрасположение к языкотворчеству, чувство языка, как таковое»191. Новым импульсом в поэзии Городецкий считал «пробуждение национальной идеи», которое, однако, развивается медленно, чему поэт даёт социологическое объяснение: реакция, воцарившаяся в русском обществе. Реакция породила пессимизм: в русской поэзии воцарилась тема смерти: «Поэт бессознательно отражает всю сложность момента, как основы текущих побед, так и залоги будущих поражений. Этим я объясняю тот надрыв, который раздробил цельность моего творчества. Я бесконечно благодарен критике , которая не хотела знать всех проявлений этого надрыва, всех моих: «я в гробу лежу», «похорони меня» и т.д.»193 Будущее русской литературы поэт связывал с утверждением жизни: «...литература ... с национальной идеей во чреве своем, с обновленным языком, уже имеющая опыты синтетического изображения, должна отобразить великую душу великой эпохи»194. Итак, национальная идея - это тот самый «хлеб», о недостатке которого в поэзии писал Городецкий за год до этого в статье «Аминь».
Иванова, а также с оговорками - Ремизова и самого себя. С оговорками, потому что Ремизов «всё время затемняет своё восприятие книжностью, филологией и этнографией»196, а Городецкому (о себе поэт писал в третьем лице) «уже неймётся в тисках альтернативы быть передатчиком или лепить куколки, и хочется какого-то автотворчества, что во всяком случае ересь очевидная». Таким образом, мы видим стремление автора к созданию собственного мифа вместо прежней переработки известных легенд. «Евангелием символиста», в котором даны «первоосновы мифотворчества», Городецкий назвал недавно вышедшую книгу Иванова «По звёздам», однако «она не пробудила к деятельности даже тех, к кому, быть может, более всего относится - мифо-творцев»198. Причину этого автор видел в заложенных в мифотворчестве Иванова религиозных тенденциях. Возможно, именно поэтому Городецкий в дальнейшем практически полностью отказывался от присутствовавших в его творчестве ранее религиозных мотивов - как языческих, так и христианских.
Таким образом, в современной поэзии Городецкий не увидел сплочения вокруг главной идеи. По этим признакам он разграничил поэтов на «последователей [поэзии] Бальмонта и Иванова», которые «возможны и желательны, ибо в ней есть содержание и форма», «последователей поэзии Сологуба и Блока», которые «возможны и нежелательны, ибо в ней есть форма, а содержание её - смерть» и «последователей поэзии Брюсова», которые практически «невозможны, ибо в ней почти одна форма»1 . Среди последних оказались «формалисты» Маковский, Волошин, Анненский, Гумилёв, Куз-мин и Верховский. Причём Гумилёва, который всего через два года станет главным теоретическим товарищем Городецкого, автор пренебрежительно назвал «оруженосцем Брюсова».
Поэт писал о том, что именно в синтезе формы и мифа заключается великое будущее поэзии: « ...теза - мифотворчество, антитеза - формализм. И кто знает, какое сильное смыслом и внятное видом искусство может вырасти как синтез этих двух явлений»200.
1910 г. принято считать годом кризиса символизма. В полемике вокруг выступлений Вяч. Иванова «Заветы символизма», А. Блока «О современном состоянии русского символизма» и В. Брюсова «О «речи рабской», в защиту поэзии» принял участие и Городецкий, выступив со статьей «Страна Реверансов и ее пурпурно-лиловый Бедекер». Теперь уже упрёки заслужил Вяч. Иванов, который отошел от своих прежних воззрений и «плывет морем бесформенных образов» . Не принял Городецкий и позицию Блока, особенно его фразу о недопустимости смешения искусства с жизнью. Парировал он её следующим образом: «В основе этой фразы лежит утверждение, что жизнь и искусство отдельные, оторванные друг от друга вещи, что поэт с десяти до двенадцати творит, а с двенадцати до десяти «остается простым человеком». Это сильная и вредная неправда. Жизнь и искусство одно. Процесс жизни по существу однороден с процессом искусства. Поэт всегда поэт, и когда поет стихи, и когда ест кашу. Это раз. И два — всякий человек поэт, и тот, который записывает свои стихи, и тот, который свои стихи раздает билетиками трамвайным пассажирам» . Таким образом, ещё в 1910г. Городецкий отстаивал жизнетворчество как один из главенствующих принципов искусства, тогда как Блок считал его пройденным для себя этапом: « ...я уже сделал собственную жизнь искусством (тенденция, проходящая очень ярко через всё европейское декадентство)»204. Заявление о необходимости слияния поэзии с жизнью Городецкий отстаивал и в статье «Да, против течения!»: «Неужели же забывать мировую историю искусства, показывающую, что во все эпохи расцвета искусство и жизнь сливались воедино?
Постакмеистический период творчества С. Городецкого. Повесть «Адам»
В 1914 г. «Цех поэтов» прекратил свою работу. Основной причиной считается разрыв отношений между Городецким и Гумилевым. Однако подлинные мотивы не совсем ясны. Далее каждый из членов «Цеха поэтов» пошёл своим путем. Городецкий, по-видимому, начал разочаровываться в акмеизме и позже написал в автобиографии (к чему, конечно, надо относиться с осторожностью): «Но действительность мы видели на поверхности жизни, в любовании мертвыми вещами и на деле оказались лишь привеском к символизму и были столь же далеки от живой жизни, от народа» . По стилистике чувствуется, что признание было некоей риторической фигурой, вызванной к жизни требованиями советского времени, когда и писалась автобиография.
Но с концом деятельности «Цеха поэтов» акмеизм не прекратил своё существование. Акмеистические принципы продолжали «руководить» деятельностью поэтов. Особенно показательной в этом плане стала публикация в 1915 г. в журнале «Жатва» повести Городецкого «Адам».
Критик М. Левидов очень резко охарактеризовал произведение: «Цель повести - дать на нескольких страницах квинтэссенцию современных умонастроений и, заклеймив огненным словом современность и детей её, провозгласить синтезирующий лозунг, лозунг будущего... Уж одно задание это, так ясно проглядывающее, более того - так откровенно и усердно навязываемое читателю, говорит не в пользу г. Городецкого как художника-беллетриста. ... Столь же сомнительна идейная ценность повести г. Городецкого»354. К нему присоединился А. Лозина-Лозинский: « ...рассказ Городецкого слишком рассказ, только рассказ, которому ничего не соответствует в жизни; его строки не транспарентны, и сквозь них вовсе не видно глубины окружающих нас душ и мира... элементарно задуманные картонные люди, какие-то смешные обрубки вроде каменных баб или по-издательски размалёванных румяных деревянных баб, пошлые мысли, вульгарные чувства, бульварно-драматические и совершенно невероятные эпизоды в сюжете... И какую зевоту нагоняет это заранее явное и самое отталкивающее торжество добра, правды и мощи в финале!»355
Даже если согласиться с некоторыми замечаниями, то нельзя не заметить, что повесть «Адам» интересна именно в свете воззрений акмеизма. Заглавный герой, имя которого уже говорит о его сущности, является воплощением акмеистических исканий - вот он, «новый Адам», пришествия которого так ждали. Портрет героя - нарочито физиологический: «Во всём своём невысоком, плотном, коренастом теле чувствовал он систему упругих, прочных жил, наполненных здоровой жаркой кровью. На плечах своих он приятно ощущал тяжесть своего четырёхугольного черепа, удобного, вместительного, с красивой лобной костью, с сильно развитыми висками, с просторными глазницами и энергичной челюстью» 56. Дальнейшее изображение героя -стремление показать основные устремления автора. В его доме стены увешаны чучелами животных, Адам выращивает кактусы, с которыми обращается, как с живыми существами: «Пить хочется? - спросил он, дотрагиваясь ласково до колючек, - подождите, дам сейчас. Вы умеете ждать, в вас жизнь хорошо укрыта, живительная влага ваша защищена отлично» 57. Его первая любовь показана очень по-акмеистически - с грубой натуралистичностью, в которой всё свидетельствует о том, что персонажи «немного лесные звери»: «Тридцать лет прошло с тех пор. Да, Адаму было уютно. Он был налитый кровью, алогубый. Она была сильной женщиной. Они стали жить, как в зелёном раю два умных зверя.
Они знали весь строй скелета, все вихри крови в своих телах, им было уютно, просто и ладно жить, и если бы сломалась вся машина сразу, было бы тупое совершенство в их жизни. Но женщина умерла первой»358. Описание этой умершей женщины отсылает к «итальянскому» циклу Городецкого. Возлюбленная героя сравнивается с Богородицей на картине сиенского художника Сано ди Пьетро: «Снятый со стены портрет изображал обыкновенного вида женщину. Можно было без конца смотреть на неё и ничего особенного не заметить. Можно было, вероятно, близко знать эту женщину и ничего не узнать про неё глубокого.
Но достаточно было только раз взглянуть на картину Сано ди Пьетро, чтобы портрет произвёл совершенно другое впечатление: в простых чертах его таинственно светилось сходство с ликом Девы» 5 . И конечно же, Адам стал философом, более того - придумал новую систему: «Он углубился в изучение религиозных систем, но везде с ужасом беспристрастного наблюдателя видел сказку, а не знание бытия. Пифагорействуя, он обожествил число.
Понемногу начала в уме его складываться новая отвлечённая, лишённая образов система. Когда она сложилась, он уехал в Америку исповедовать её, потому что нигде в России нельзя было осуществить благую волю числа. Проповедь его возымела успех, но именно тогда на плодах своих он увидел тщету своих усилий. Воля его надломилась. Он бежал назад в Россию»360. Естественно, герой находился в поисках столь важного для акмеистов равновесия. И нашёл он его в Италии. Италия вообще воспринимается героем (а вместе с ним и автором) как рай, который, однако, возможен и в России: «Вот в Сиене базар или ботанический сад в Палермо - это рай, - да что Сиена и Сицилия! У нас в каком-нибудь Одоеве или Обояни возможны самые радостные Яблоновые рай. Только не видят этого тамошние мещане, не любят земли своей. Легко отрываются от неё. А душа человеческая бывает свободной и верной себе только в саду»361. И естественно, в конце именно Адам приносит счастье Ирине - главной героине, которая олицетворяет акмеистическую Еву: «Ты самая простая, средняя русская девушка. И в том твоя красота. В тебе я сберегу душу девичью русскую для тех, кто будет тебя и таких, как ты, достоин. Самый блестящий русский мужчина ещё не достоин рядовой русской девушки. Но они придут, достойные, и я им передам тебя. .. . Утешения, доброго слова ждала она от него, но не ждала чуда. А он сделал чудо. Одним словом снял все мучения. Это он послал её к Гоби. Это его волю исполнила она, а не свою» .
Остальные герои тоже призваны воплотить определённые идейные течения. Так, Гоби - главный отрицательный персонаж, нигилист, материалист, гиперболизированная версия Базарова. В его портрете выражена сжигающая его изнутри злоба, недаром Адам характеризует его одним словом - «обидчик»: «Довольно обыкновенные были глаза у Гоби. Выделялось разве несколько необычное напряжение в них, да ещё тёмная вода их в иные минуты темнела до черноты, в которой ни зги не видно. ... Мало говорило это туго обтянутое кожей лицо. Впрочем, видно было, что Гоби прям и не чужд ка-кой-то куцой эстетики» . Как и у всех персонажей, у него есть своя философия. Сводится она к тому, что жизнь - сплошное удовольствие, нужно только веселиться, в этом заключается весь смысл: «Жизнь весела, не мешайте жить. А этих сморчков, которые ни разу в жизни не съели ничего, не выпили, не поцеловались, я бы в больницы, похожие на тюрьмы, упрятал, как вредных уродов»364. И конечно же, именно этот человек говорит о бесполезности поэзии, что свидетельствует о том, что он прямой потомок Базарова: «Удивительная вещь поэзия! Каждый день наука открывает целые миры. Одно царство бактерий чего стоит. На глазах современных поэтов человек полетел. Не на чёрном плаще метафизики, а реально, на машине собственной работы. Но поэты не желают этого знать. Они там, в неведомых небесах, находят красоту, а аэроплан365, а жизнь органического мира для них не предмет красоты. Удивляюсь! Поэзию, по-видимому, умирает. Её с успехом заменяет наука. Поэтов скоро мы будем спиртовать и коллекционировать»366. Можно предположить, что в гедонисте Гоби Городецкий «синтезировал» черты Санина и футуриста. По-видимому, неслучайно и имя героя - Гоби - отсылающее к названию пустыни. Известно было, что Т. Маринетти был увлечён Африкой и даже написал роман «Мафарка - футурист» (1910), который, хотя и был переведён на русский в 1916 г., мог быть известен Городецкому после приезда Маринетти в Россию в 1914 г.
А Виктор, который имел привычку «самые простые, обыкновенные вещи произносить необычайно растроганным, трепещущим голосом», - это пародия на символиста. Особенно хорошо это показано в эпизоде, когда он объясняется в любви Ирине и получает отказ. Примечательна его реакция: «Но он был оскорблён равнодушием космоса к его переживаниям. Отвергнутая любовь требовала по меньшей мере грома и контраста чёрных туч с синим небом. Но за окнами лил заунывный, будничный, ничуть не трагичный дождик. О, рассказать бы ей, как он скучал без неё, как спешил к ней, как хотел увидеть её, побыть с ней. Она поняла бы и, может быть, ответила бы по-другому. Но где они, простые, человеческие слова? Их не было у Виктора. Он знал, что напишет прекрасные стихи о несчастной любви, но защитить эту любовь словом он был не в силах»367. Городецкий очевидно утверждает бесполезность символистских воззрений и поэтических ламентаций.
С. Городецкий и крестьянские поэты. Группа «Краса»
В 1915 г. формируется группа «Краса», куда, помимо самого Городецкого, вошли крестьянские поэты Сергей Есенин, Николай Клюев, Александр Ширяевец, Сергей Клычков, Павел Радимов. Как вспоминал Городецкий, «не был чуждым ей Вячеслав Иванов и художник Рерих»429. А «верховодил в этой группе» , помимо автора вышеприведенных строк, еще Алексей Ремизов. Группа просуществовала недолго. Чёткой программы у объединения не было, но его членами владел «острый интерес к русской старине, к народным истокам поэзии, к былине и частушке»431. Единственным печатным свидетельством ее существования была сделанная от лица всей группы публикация стихотворения Городецкого, посвященного А.С. Пушкину. Оно вышло весной 1915 г. отдельной брошюрой тиражом 500 экземпляров. Это стихотворение очень значимо для характеристики данного периода творчества Городецкого. В нём он снова писал об исторической значимости происходящих событий:
Но протекли года глухие,
И буря плещет над Россией,
Пришёл четырнадцатый год
Огнем крестить родной народ.
Зарей сквозь дымное сраженье
Славян сияет возрожденье.
И к Пушкину властней нас движет
Живое чувство. Стал он ближе,
Предтеча, первенец, пророк.
Он первый пенистый поток
России солнечной, грядущей,
Что будет миру райской кущей,
Он в песнях радостных поведал,
Что, где Россия, там победа... О влиянии русского классика на лирику поэта уже неоднократно упоминалось в данной работе. В комментариях к выпущенному изданию автор однозначно говорит о недостойных продолжателях дела Пушкина: «Удивительна судьба пушкинского наследства! Расхищенное Бенедиктовым, неумело сбережённое Майковым и Полонским, оно нашло первый себе культ в школе символистов. Но лучший из них, баян Бальмонт, ювелирной красотой скрыл величавую пушкинскую простоту. А остальные - скупец Брюсов, аль-донист Сологуб, как оказывается теперь, пошли только всего на фундамент футуристу, т.е. стаду сандвичей, вынесших саморекламу на улицы, и тем самым Пушкина предали, как никто» . Ясно, что себя и объединение «Краса» поэт видел истинными наследниками Пушкина.
Важно отметить, что ещё в 1912 г. Городецкий очень доброжелательно отзывался о будущих членах группы «Краса» С. Клычкове и Н. Клюеве: «Если песни Сергея Клычкова полны мистического чувства природы, богаты свежими словами и по ритму певучие, тем не менее являются только подвигом, только первой ступенью, то книга Н. Клюева зрелостью своей психологической и литературной поставила его в ряды видных современных поэтов»433.
Развёрнутую характеристику группе «Краса» дал исследователь творчества Есенина В.А. Вдовин: «Обратив свой взор к далёкому прошлому, к славянской мифологии, русской старине, языческой Руси, где жизнь якобы шла по законам гармонии и красоты, «Краса» стремилась воскресить поэтический мир народных песен, сказок, преданий. В современной деревне участники группы видели хранительницу обрядов и обычаев далёких предков, а религиозность народа и наивная крестьянская патриархальность казались им вечными и непреходящими ценностями»434.
Вдохновителем начинания с полным правом можно назвать Городецкого. В этом движении он объединил две свои «страсти» - к народной стихии, Древней Руси и к покровительству молодым поэтам. С оттенком иронии характеризовал позицию Городецкого Георгий Иванов в своей книге «Петербургские зимы»: «У Городецкого, при всей переменчивости его взглядов и вкусов, было одно «устремление», которое не менялось: страсть к лубочному «русскому духу»... ... Естественным дополнением пристрастия к «русскому духу» было стремление Городецкого открывать таланты из народа и окружать себя ими. ... Приезжает в Петербург Есенин. Шестнадцатилетний, робкий, бредящий стихами. Его мечта - стать настоящим писателем. Он приехал в лаптях, но с твёрдым намерением сбросить всю свою «серость».
Вот он уже как-то «расстарался», справил себе «тройку», чтобы не отличаться от «городских», «учёных». Но он понимает, что главное отличие не в платье. И со всем своим шестнадцатилетним «напором» старается стереть это различие. ... Понятно, что Есенин и вообще «Есенины», пообмёрзнув в традиционном петербургском «холоде», были счастливы, когда встречали Городецкого. ... Холодное одобрение Блока... Строгий взгляд через лорнетку 3. Гиппиус... Придирчивый разбор Сологуба - вот эта строчка у вас не дурна, остальное зелено... И ко всем этим скупым похвалам - один и тот же припев: учиться, учиться. Работать, работать, работать ...
И вдруг знакомство с Городецким, таким сердечным, ласковым, милым, такой «родной душой». И в первой же беседе с этой родной душой -полная переоценка ценностей. ... Скорее вон из головы «мёртвую учёбу», скорее лапти обратно на ноги, скорее обратно поддёвку, гармонику, залихватскую частушку» 5.
Однако разберёмся подробнее в том, какое влияние оказал Городецкий на Есенина. Они познакомились в 1915 году в Петрограде. В своей автобиографии Есенин кратко упоминает об этом: «19 лет попал в Петербург проездом в Ревель. Зашёл к Блоку. Блок свёл с Городецким, Городецкий с Клюевым. Стихи мои произвели большое впечатление»436. Городецкий же рассказал об этом подробнее: «Стихи он принёс завязанными в деревенский платок. С первых же строк мне было ясно, какая радость пришла в русскую поэзию. Начался какой-то праздник весны. ... Тут же мне Есенин сказал, что, только прочитав мою «Ярь», он узнал, что можно так писать стихи, что и он поэт, что наш общий тогда язык и образность уже литературное искусство»437.
О дружественных отношениях, сложившихся в то время между ними, свидетельствуют и письма поэтов. Так, в письме Городецкого от 6 июня 1915 г. читаем: «Много о тебе думаю и радуюсь, в тёмные свои дни, что ты еси. .. . Всё мне кажется, что я на тебя не нагляделся и стихов твоих не на слушался. Пришли мне книжку свою теперь же (подчёркнуто автором. -Т.Щ.), хоть, как она есть»438. Та же интонация и в письме от 7 августа: «Мне всё ещё нова радость, что ты есть, что ты живёшь, вихрастый мой братишка. Так бы я сейчас потягал тебя за вихры кудрявые! Я тебе не скажу, что ты для меня, потому что ты сам знаешь. Вот такие встречи, как наша, это и есть те чудеса, из-за которых стоит жить» . Даже по частушке, которую Есенин написал о старшем товарище, ясно, как тепло он к нему относился:
Сделала свистулечку
Из ореха грецкого.
Веселее нет и звонче
Песен Городецкого
Именно Городецкий приложил немало усилий, чтобы стихи Есенина увидели свет. С просьбой о публикации его стихов он обращался во многие журналы. 23 октября 1915 г. он рекомендовал Есенина редактору петроградского отделения газеты «Русское слово» А.В. Руманову: «Юный златокудрый, который принесёт тебе это письмо, поэт Есенин (я тебе говорил - рязанский крестьянин). Не издашь ли его первую книгу «Радуница» у Сытина? Если поможет делу, я напишу предисловие. Стихи медовые, книга чудесная. Приласкай!» А первый сборник рязанского поэта, посвященный, кстати, именно Городецкому, он собирался выпустить в своем издательстве «Краса», которое намеревался создать.
