"Последний Колонна" В.К. Кюхельбекера Шер Елена Юрьевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава первая. Эпистолярный роман в теоретическом и историческом освещении 24

1. Споры о жанровом своеобразии эпистолярного романа 24

2. Русский «роман в письмах» первой трети XIX века 44

Глава вторая. Воплощение замысла эпистолярного романа (I часть «Последнего Колонны») 65

1 . «Сущность человеческой свободы» - центральная проблема романа В.К. Кюхельбекера 65

2. Специфика субъектной организации 75

3. Двуплановость образа мира 87

4. Образ «героя времени» в системе персонажей 96

Глава третья. «Контакт текстов»: трансформация замысла (II часть «Последнего Колонны») 120

1. «Встреча» с «Героем нашего времени» М.Ю. Лермонтова: «творческий электрический удар» 120

2. Субъектная организация: «новые узоры по старой канве» 132

3. «Сгущение» хронотопа 155

4. Изменение в трактовке образа Джиованни Колонны 173

Заключение 213

Список литературы 220

• Споры о жанровом своеобразии эпистолярного романа
• . «Сущность человеческой свободы» - центральная проблема романа В.К. Кюхельбекера
• Двуплановость образа мира
• «Встреча» с «Героем нашего времени» М.Ю. Лермонтова: «творческий электрический удар»

Введение к работе

Роман В.К. Кюхельбекера «Последний Колонна» относится к числу малоизученных произведений. Во многом это обусловлено тем, что впервые роман был издан в 1937 году (спустя почти век после его написания) и не переиздавался вплоть до 1970-х годов.

Совершенно очевидно, что «Последний Колонна» с самого своего возникновения не был, по терминологии Ю.Н. Тынянова, «литературным фактом», то есть явлением, вошедшим в литературную жизнь эпохи, отразившимся в ней и оказавшим на нее то или иное воздействие¹, поскольку был изолирован, оторван от современного ему литературного процесса в силу объективных обстоятельств. Роман Кюхельбекера не изменил своего статуса и на сегодняшний день: став все же фактом литературы, он так и не был вписан в историко-литературный процесс 30-х годов XIX века.

Б.М. Эйхенбаум, признавая, что В.К. Кюхельбекер «не из тех писателей,

0 которых можно говорить уверенно и спокойно, не боясь упреков в преуве
личении, или в искажении исторической перспективы, или, наконец, в эпати
ровании», откровенно называет его «живым трупом», так как после 1825 года
«Кюхельбекер был вовсе забыт - и как человек, и как писатель» ². Действи
тельно, для большинства читателей судьба В.К. Кюхельбекера и тем более
его литературная деятельность фактически обрывалась Сенатской площадью,
а 21 год крепостей и ссылки оказывались лишь фактом частной биографии,
никак не соотносимым с общественно-литературной жизнью России.

О позднем творчестве В.К. Кюхельбекера в отечественном литературоведении мы находим совсем немного упоминаний. Но если современники

¹ См. об этом: Тынянов, Ю. Н. Литературный факт [Текст] /Ю. Н. Тынянов. - М.: Высшая школа, 1993. -
С. 121-137. Собственно, четкого определения «литературного факта» исследователь не дает, но из логики
его размышлений можно составить представление о данном понятии. Конечно, Ю.Н. Тынянов не понимает
под литературным фактом только какое-то конкретное произведение. Любое явление, как литературной
жизни, так и быта, может стать литературным фактом, поскольку именно в силу своей «разносоставное»
литературный факт есть «непрерывно эволюционирующий ряд»: «То, что сегодня литературный факт, то
назавтра становится простым фактом быта, исчезает из литературы, и наоборот» (С. 122).

² Эйхенбаум, Б. М. Творчество Ю.Н. Тынянова [Текст] / Б. М. Эйхенбаум // Эйхенбаум, Б. М. О прозе. О
поэзии. -Л.: Худож. лит., 1986. - С. 200,208.

В.К. Кюхельбекера просто не знали о его литературной деятельности после 1825 года (в частности о романе «Последний Колонна»), то в наше время роману не находится места в историко-литературном процессе в силу каких-то необъяснимых обстоятельств.

На первый взгляд, творчество В.К. Кюхельбекера в отечественном литературоведении освещено достаточно широко и как будто бы основательно. Свидетельством того могут служить изыскания биографического плана, проведенные Ю.Н. Тыняновым, В.Н. Орловым, Н.В. Королевой и В.Д. Раком, Л.Д. Пашкиной, В.В. Куниным, Т.С. Мамсиным и др.¹. Собственная литературно-критическая деятельность и дневниковые записи Кюхельбекера, без учета которых невозможно получить полного представления о формировании его литературно-эстетической позиции, также уже становились предметом специального внимания и изучения (исследования А.В. Архиповой, Л.Г. Горбуновой, Н.В. Королевой и В.Д. Рака, О.Г. Постнова, Ю.В. Шатина, В.А. Режко, СИ. Ермоленко, В.Г. Одинокова и др .).

¹ См.: Тынянов, Ю. Н. Кюхля [Текст] / Ю. Н. Тынянов; он же. Вступит, ст. [Текст] / Ю. Н. Тынянов //
Кюхельбекер В. К. Прокофий Ляпунов. Трагедия В. Кюхельбекера. 1834 г. - Л.: Советский писатель, 1938.

С. 3-23; он же. В.К. Кюхельбекер (вступ.ст.) [Текст] / Ю. Н. Тынянов // Кюхельбекер В. К. Лирика и поэмы. - Л.: Советский писатель, 1939.-Т. 1.-С. V-LXXIX; он же. Пушкин и его современники [Текст] / Ю. Н. Тынянов. - М.: Наука, 1969; он же. Кюхельбекер о Лермонтове [Текст] / Ю. Н. Тынянов // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. - М.: Наука, 1975. - С. 146-148; Орлов, В. H. Письма В. К. Кюхельбекера из крепостей и ссылки [Текст] /В.Н. Орлов // Декабристы-литераторы : в 2 т. - М.; Изд-во АН СССР, 1954. -Т. 1. - С. 223-284; Королева, Н. В. Личность и литературная позиция Кюхельбекера [Текст] / H. В. Королева, В. Д. Рак // Кюхельбекер, В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. - Л. : Наука, 1979. - С. 571-645; Поэты-декабристы в воспоминаниях современников [Текст] : в 2 т. / сост. В. А. Федоров. - М.: Худож. лит., 1980; Друзья Пушкина: Переписка. Воспоминания. Дневники [Текст]: в 2 т. / сост. В. В. Ку-нин. - M.: Правда, 1984. - Т. 1. - С. 294-311; Пашкина, Л. Д. Один факт из биографии В.К. Кюхельбекера (В.К. Кюхельбекер - узник Конгольской крепости) [Текст] / Л. Д. Пашкина // Русская литература. - 1984.

№ 2. - С. 48-49; Кунин, В. В. Вильгельм Карлович Кюхельбекер. Биографический очерк [Текст] / В. В. Кунин // А. А. Дельвиг. В. К. Кюхельбекер. Избранное. - М.: Правда, 1987. - С. 216-290; Мамсин, Т. С. Декабрист В.К. Кюхельбекер: типологический портрет героического романтика (по материалам сибирской ссылки) [Текст] / Т. С. Мамсин // Немецкий этнос в Сибири. - Новосибирск : Наука, 1999. - Вып. 1. - С. 56-64 и др.

² См.: Декабристы. Антология [Текст]: в 2т. / сост. В. Орлов - Л.: Худож. лит., 1975. - Т. 2. - С. 204-342;
Архипова, А. В. Отзвуки литературной полемики 1810-х гг. в письмах Г.А. Глинки к В.К. Кюхельбекеру
[Текст] / А. В. Архипова // Пушкин: исследования и материалы. - М. ; Л. : Изд-во АН СССР, 1978. - Т.
VIII.- С. 147-150; Горбунова, Л. Г. Проблема народности в литературно-теоретической концепции Кюхель
бекера [Текст] / Л. Г. Горбунова // Фольклор народов РСФСР. - Уфа, 1980. - Вып. 7. - С. 114-128; Короле
ва, H. В., Рак, В. Д. Личность и литературная позиция Кюхельбекера; Постнов, О. Г. Эстетическая и литера
турно-критическая позиция В.К. Кюхельбекера в период сибирской ссылки. 30-е гг. [Текст] / О. Г. Пост-
нов // Литературная критика Сибири. - Новосибирск : Наука, 1988. - С. 74-88; он же. Эстетическая и лите
ратурно-критическая позиция В.К. Кюхельбекера в период сибирской ссылки. 40-е гг. [Текст] / О. Г. По
стнов // Традиции и тенденции развития литературной критики Сибири. - Новосибирск : Наука, 1989. - С.
45-56; Шатин, Ю. В. Сибирские мотивы в дневнике В.К. Кюхельбекера [Текст] / Ю. В. Шатин // Там же. -
С. 35-45; Режко, В. А. «Дневник» В. К. Кюхельбекера: литературно-эстетическая проблематика [Текст]: дис.

Особое внимание исследователей привлекает лирика Кюхельбекера, поскольку, по мнению А.В. Архиповой, «вклад декабристов в развитие русской литературы был довольно значителен и проявляется прежде всего в области лирической поэзии», которая «одна только и сумела отразить многообразные явления жизни»¹. Известны труды В.Г. Базанова, Б. Мейлаха, А.В. Архиповой, Л.Г. Фризмана, В.Н. Касаткиной, Т.А. Ложковой и др., посвященные поэтическому наследию Кюхельбекера², работы Ю.Н. Тынянова, А. Архиповой, В.Ф. Погорельцева, М. Порватовой, Л.Г. Горбуновой, А. Немзера и др. о драматическом творчестве писателя³.

Вместе с тем проза Кюхельбекера, а это немалая часть его творческой биографии (к сохранившемуся после утраты тыняновского архива прозаическому наследию писателя относятся «Путешествие», «Дневник», «Русский Декамерон», «Европейские письма», «Земля безглавцев», «Адо», «Последний Колонна»), оказывается практически неразработанной «темной» областью, оставаясь почему-то вне поля зрения исследователей.

... канд. филол. наук / В. А. Режко ; Урал. гос. ун-т. - Свердловск : [б. и.], 1989; Декабристы. Эстетика и критика [Текст] / сост., вступит, статья и коммент. Р. Г. Назарьяна и Л. Г. Фризмана. - М.: Искусство, 1991. - С. 210-420; Ермоленко, С. И. Лирика М.Ю. Лермонтова: жанровые процессы [Текст] /С. И. Ермоленко ; Урал. гос. пед. ун-т. - Екатеринбург, 1995. - С. 54-56; Одинокое, В. Г. Литературно-критическая деятельность В.К. Кюхельбекера в период сибирской ссылки [Текст] / В. Г. Одиноков // Новое литературное обозрение. - 1999.-№39.-С. 116-121 идр.

¹ Архипова, А. В. Литературное дело декабристов [Текст] /А. В. Архипова. - Л. : Наука, 1987. - С. 9, 10,
29.

² Базанов, В. Г. Поэты-декабристы [Текст] /В. Г. Базанов. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. - С. 216-267;
Мейлах, Б. В.К. Кюхельбекер (вступит, статья) [Текст] / Б. Мейлах // Кюхельбекер, В. К. Стихотворения. -
Л.: Советский писатель, 1952. - С. 5-50; он же. В.К. Кюхельбекер (вступит, статья) [Текст] / Б. Мейлах //
Кюхельбекер, В. К. Избр. произведения. - Л.: Советский писатель, 1959. -С. 5-55; Архипова, А. В. Литера
турное дело декабристов; она же. Творчество В.К. Кюхельбекера (до 14 декабря 1825 г.) [Текст] : автореф.
дис... канд. филол. наук/А. В. Архипова. -Л.: [б. и.], 1960; Фризман, Л. Г. Поэзия декабристов [Текст] /Л.
Г. Фризман. - М. : Знание, 1974. - С. 148-216; он же. Декабристы и русская литература [Текст] /Л. Г.
Фризман. - М.: Худож. лит., 1988. - С. 250-272; Декабристы. Антология. - Т.1. - С. 180-211; Касаткина, В.
Н. Поэзия гражданского подвига [Текст] / В. Н. Касаткина. - M. : Правда, 1987. - С. 99-112; Ложкова, Т.

A. Лирика декабристов: поэтика жанров: учеб. пособие [Текст] / Т. А. Ложкова ; Урал. гос. пед. ун-т. -
Екатеринбург, 2004. - С. 99-227; она же. Система жанров в лирике декабристов [Текст] / Т. А. Ложкова ;
Урал. гос. пед. ун-т. - Екатеринбург, 2005. - С. 105-230 и др.

³ Тынянов, Ю. Н. В.К. Кюхельбекер; он же. Вступительная статья [Текст] / Ю. Н. Тынянов // Кюхельбекер,

B. К. Прокофий Ляпунов. Трагедия В. Кюхельбекера. 1834 г. - С.3-23; Архипова, А. «Меламегас» - черновой
набросок В. Кюхельбекера о бесе-человеке [Текст] / А. Архипова // Русская литература. - 1963. -№ 4. - С.
151-154; Погорельцев, В. Ф. Изображение «лишнего человека» в поэме В.К. Кюхельбекера «Ижорский»
[Текст] / В. Ф. Погорельцев // Проблемы идейно-эстетического анализа художественной литературы в
вузовских курсах. - М.: Наука, 1972. - С. 140-158; Порватова, M. О судьбе народной. К 150-летию декабри
стского восстания [Текст] / M. Порватова // Театр. - 1975. - № 12. - С. 66-74; Горбунова, Л. Г. Творчество
В.К. Кюхельбекера: Проблемы фантастики и мифологии [Текст] / Л. Г. Горбунова ; Саратовский ун-т. -
Саратов, 1991. -С. 83-99; Немзер, А. Заметки о мистерии В.К. Кюхельбекера «Ижорский» [Текст] / А. Не-
мзер // К 60-летию проф. А.И. Журавлевой. - М., 1998. - С. 16-23 и др.

В результате подобного невнимания к кюхельбекеровской прозе, и, как следствие этого невнимания, невключенности ее в историко-литературный процесс (шире - в литературную жизнь эпохи) возникает, в частности, феномен «несуществования» романа, когда, при разговоре о русской прозе 30-40-х гг. XIX века, Кюхельбекера просто обходят стороной.

Так, например, в Историях русской литературы - в изданиях и Академии наук (АН СССР), и Института русской литературы (ИРЛИ) - этому роману и вовсе не нашлось места. Н.И. Мордовченко, не отрицая неослабевающую остроту литературных интересов, критическую проницательность В.К. Кюхельбекера, считает его, тем не менее, «навсегда оторванным от живой современности», а проблемы, которые художник ставит перед собой, - «запоздавшими». Возможно, именно поэтому сам факт существования романа «Последний Колонна» в академической истории русской литературы обозначается только как данность: «Из прозаических вещей В.К. Кюхельбекера следует отметить его роман «Последний Колонна». Но далее Н.И. Мордовченко мысль не разворачивает, ибо проза, по мнению исследователя, ни для самого писателя, ни для истории русской литературы не имеет никакой художественной ценности¹. Если в академическом издании истории русской литературы «Последний Колонна» хотя бы обозначен, то в четырехтомнике ИР ЛИ об этом романе вообще не говорится ни слова².

Более того, хотя безоговорочно принято считать «Последнего Колонну» романтическим романом, до сих пор не было предпринято попыток определения его места как в истории русского романтизма, так и в истории русской романистики. О.О. Рогинская в свое диссертационное исследование, предлагающее теоретическую модель жанра эпистолярного романа на основе изучения и обобщения большого литературного материала (начиная с XVIII века), включает «избранную библиографию» русской эпистолярной художественной прозы (Приложение №2), в которой «Последнего Колонну» по неяс-

¹ Мордовченко, H. И. В.К. Кюхельбекер [Текст] / Н. И. Мордовченко // История русской литературы / гл.
ред. M. П. Алексеев, Н. Ф. Бельчиков и др.: в 9 т. (10 ч.). - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1953. - Т. 6. - Гл. VII.
-С. 91-102.

² См.: История русской литературы [Текст] /гл. ред. Н. И. Пруцков : в 4 т. -Л.: Наука, 1981.-Т. 2.

ным для нас причинам не указывает . Даже в таких фундаментальных трудах института мировой литературы (ИМЛИ), как История русского романа и История романтизма в русской литературе, роман В.К. Кюхельбекера не упоминается вообще, будто он существовал вне русской литературы и вне эпохи в целом².

Таким образом, роман В.К. Кюхельбекера наличествует как бы сам по себе, обособленно, изолированно, разделяя тем самым участь своего создателя.

Собственно «Последний Колонна» в отечественном литературоведении ни разу не становился предметом специального изучения. Можно назвать лишь единичные, небольшие по объему исследования, будь то вступительная статья, послесловие, журнальная публикация или раздел в учебном пособии, посвященный «Колонне» Кюхельбекера. Вероятно, именно поэтому основные вопросы, связанные с романом (проблемы творческой эволюции и художественного метода, стилевой специфики и жанрового своеобразия), только намечаются, заявляются как значимые, но не получают своего раскрытия. Следствием чего становится тот факт, что большинство выводов делаются как бы a priori.

Мы беспрестанно встречаем единогласные замечания, типа: «В годы тюрьмы и ссылки, сохранив все самые ценные черты своего творчества 1820-х годов, Кюхельбекер проделал эволюцию, в существенных чертах сходную с развитием всей передовой русской литературы 30-40-х годов» (Б. С. Мейлах); «Творчество Кюхельбекера до конца остается романтическим, однако ему оказались не чуждыми и некоторые тенденции новой реалистической эстетики» (А.Н. Соколов); «В.К. Кюхельбекер до конца своих дней был верен романтизму, но эстетическая позиция его не была неподвижной: он чутко улавливал новые реалистические тенденции в литературе» (Я.Л. Левкович); «Он

¹ Рогинская, О. О. Эпистолярный роман: поэтика жанра и его трансформация в русской литературе [Текст]:
дисс.... канд. филол. наук / О. О. Рогинская ; МГУ. - М.: [б. и.], 2002.

² См.: История русского романа [Текст] / гл. ред. А. С. Бушмин : в 2 т. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962.
- Т. 1; История романтизма в русской литературе: Романтизм в русской литературе 20-30-х годов XIX века
[Текст] / С. Е. Шаталов, С. В. Тураев, В. И. Сахаров и др. -М.: Наука, 1979.

творит в русле романтической, но в то же время глубоко переосмысленной традиции»; «Перед нами произведение, затрагивающее основные вопросы романтической поэтики» (Н.В. Королева, В.Д. Рак) и т.д¹. В результате этих мимолетно брошенных высказываний (своего рода общих мест в исследованиях, посвященных Кюхельбекеру), за которыми не следуют конкретизации, пояснения, возникает уже устоявшееся представление, во-первых, о безусловной принадлежности писателя к романтическому направлению в русской литературе, а, во-вторых, в то же время, об эволюционном характере его творчества. Кюхельбекер оказывается как бы включенным в литературную жизнь своей эпохи, но на эту «включенность» нам только намекается. Ни о творческих принципах Кюхельбекера, ни о сущности «некоторых» «реалистических тенденций» (каких именно?) в позднем творчестве писателя речи не идет. В итоге остается совершенно неясным характер изменений «бесспорно романтического» метода Кюхельбекера, в рамках которого, по утверждению большинства исследователей, он эволюционирует.

Аналогичной необязательностью аргументации отличаются и суждения

0 жанровой специфике романа, что обусловлено, вероятно, его недостаточ
ной изученностью. Исследователи (П.Н. Медведев, Е.М. Пульхритудова, Л.Г.
Горбунова, Н.В. Королева, В.Д. Рак), вслед за самим Кюхельбекером, с удов
летворением отметившим, что ему «эпистолярный слог романа, кажется, дал
ся»², безоговорочно называют роман эпистолярным. Вопроса о своеобразии
жанровой формы романа Кюхельбекера просто не возникает.

Мы учитываем, что рассмотрение сугубо научных проблем, таких, как метод и жанр, невозможно в тесных рамках специфичных по своему предназначению, направленности публикаций (вступительная статья или послесловие в изданиях, рассчитанных на широкую читательскую аудиторию, учеб-

¹ См.: Мейлах, Б. С. В. К. Кюхельбекер (вступит, статья) [Текст] / Б. Мейлах // В. К. Кюхельбекер. Избр.
произведения. - Л.: Советский писатель, 1959. - С. 6; Соколов, А. Н. В.К. Кюхельбекер [Текст] / А. Н. Со
колов // Соколов, А. Н. История русской литературы XIX века (1-я половина). - М.: Высшая школа, 1976. -
С. 258; Левкович, Л. Я. Поэзия декабристов [Текст] / Л. Я. Левкович // История русской литературы : в 4
т. - Т. 2. - С. 172; Королева, Н. В., Рак, В. Д. Личность и литературная позиция Кюхельбекера - С. 619,616.

² Цит. по: Тынянов, Ю. Н. В.К. Кюхельбекер [Текст] / Ю. Н. Тынянов // Кюхельбекер, В. К. Лирика и по
эмы. - С. 72.

ное пособие для студентов), ограничивающих возможности исследователей. При этом на передний план нередко выступают частные, хотя и не менее важные вопросы.

Так, например, Л.Г. Горбунову роман «Последний Колонна» интересует прежде всего как воплощение стихии бытовой фантастики, связанной с суеверными воззрениями «простого народа». Исследовательница полагает, что «без уяснения сущности представлений художника о фантастическом и характера их преломления в творчестве нельзя в должной мере понять и оценить В.К. Кюхельбекера как поэта, теоретика и незаурядную личность». Изучение же творчества Кюхельбекера в контексте «суждений об этих категориях [фантастика и мифология - Е.Ш.], которые бытовали в русской романтической критике 20-30-х годов XIX века», убеждена Л.Г. Горбунова, позволит не только выявить ценность самих индивидуальных поисков художника, но и углубить наше понимание всей сложности романтического движения¹.

Определяя «Последнего Колонну» как роман «философичный и моралистический»², исследовательница тем самым акцентирует значимость его идейно-философской проблематики. Для нас чрезвычайно важен отмеченный Л.Г. Горбуновой интерес В.К. Кюхельбекера к проблемам, порожденным нравственно-философскими исканиями всей русской литературы 30-х годов XIX века: самопознание личности, смысл и назначение человеческого существования, нравственный выбор, поиски гармонии с миром и внутри самой личности, искусство и художник. В произведении В.К. Кюхельбекера, по мнению исследовательницы, «нашло отражение и такое общелитературное явление, как усиление внимания к внутренней жизни человека во всей ее эмоциональной сложности»³. Данный тезис представляется нам достаточно аргументированным и обоснованным, так как базируется в работе Л.Г. Горбуновой на тщательном анализе фантастического и мифологического планов «Последнего Колонны». Исследовательница приходит к выводу о полном

¹ Горбунова, Л. Г. Творчество В.К. Кюхельбекера. - С. 4

² Там же.-С. 97.

³ Там же.

подчинении их решению писателем этико-философских вопросов бытия. Обозначенная Л.Г. Горбуновой идейно-философская проблематика позволяет, с нашей точки зрения, ввести кюхельбекеровский роман в контекст современной ему литературной традиции романтизма (но самое это «введение» не входило в задачу исследовательницы). Именно благодаря роману «Последний Колонна», который сам художник воспринимал как эпилог своей литературной деятельности, проясняется и приобретает завершенность весь его творческий путь, возникает возможность постановки и самой проблемы прозы В.К. Кюхельбекера в ее эволюции и месте в историко-литературном процессе XIX века.

Обращаясь к «Последнему Колонне», исследователи, так или иначе, постоянно задаются вопросом о литературных влияниях, которые испытывал автор романа. По сравнению с вышеозначенными проблемами метода и жанра, проблема взаимосвязи получила в отечественном литературоведении, пожалуй, наиболее полное и разностороннее освещение.

Так, например, А. Архипова констатирует факт влияния Лермонтова на позднее творчество Кюхельбекера: «Кюхельбекер в своих произведениях 30-40-х годов снова [вслед за «Ижорским» - Е.Ш.] обращается к изображению рефлектирующего героя. Безусловно, что в них он не обошелся без влияния поздней литературы, в частности творчества Лермонтова»¹. Однако исследовательница не разворачивает свой тезис, не называя произведений Кюхельбекера и не поясняя характера и сущности литературного (лермонтовского) влияния. Отметим, что такого рода недоговоренность - вообще характерная черта большинства утверждений, высказываемых исследователями кюхель-бекеровского творчества о «Последнем Колонне».

В.В. Кунин, объясняя факт посвящения Кюхельбекером своего романа В.Ф. Одоевскому (факт, с нашей точки зрения немаловажный, но совершенно незамеченный другими исследователями) «близостью литературных позиций

Архипова, А. «Меламегас» - черновой набросок В. Кюхельбекера о бесе-человеке. - С. 154.

авторов "Русских ночей" и "Последнего Колонны"», не раскрывает, однако, в чем проявляется эта «близость», и как она выражается¹.

Рассмотрение «разнородных влияний» на «Колонну» Н.В. Королева и В.Д. Рак считают основной задачей своей работы «Личность и литературная позиция Кюхельбекера». Непосредственный творческий импульс, полагают авторы работы, был получен от чтения «глупейшей», по словам самого Кюхельбекера, повести французского писателя-сентименталиста Ф. Арно «Адельсон и Сальвини». Однако Кюхельбекер с позиций совершенно иного художественного мышления, по мнению исследователей, значительно изменяет и углубляет содержание своего романа, уходя от «сентиментальных рассуждений» Арно, снимая тем самым его влияние².

Опираясь прежде всего на дневниковые записи самого Кюхельбекера, свидетельствующие не только о знакомстве, но и о размышлениях, раздумьях писателя над произведениями романтиков, а именно: Гофмана, Ирвинга и Бальзака, (последнего Кюхельбекер до конца жизни считал романтиком), -исследователи выявляют глубинную связь «Колонны» с произведениями авторов европейского романтизма. Кстати, связь «Колонны» с Бальзаком и Гофманом первым отметил Ю.Н. Тынянов в своей статье «В. Кюхельбекер»: «Роман «Последний Колонна» ... отразил на себе не только старинное увлечение Гофманом, но и занятия Кюхельбекера и его увлечение новой французской прозой, - главным образом Бальзаком»³. Следует оговориться, что ни развития, ни конкретизации выдвинутое положение в тыняновской статье

' Кунин, В. В. Примечания [Текст] / В. В. Кунин // А.А. Дельвиг. В.К. Кюхельбекер. Избранное. - С. 620. С нашей точки зрения, «близость», отмеченная исследователем, выражается прежде всего в увлечении и Кюхельбекера, и Одоевского, которого современники называли «Hoffman И» (см. об этом: Кубасов, И. Одоевский, князь Владимир Федорович [Текст] / И. Кубасов // Русский биографический словарь. - СПб. : Типография Главного Управления Уделов, 1905. - (Обезьянинов - Очкин). - С. 137) творчеством немецкого романтика. Кюхельбекер знал и ценил произведения В.Ф. Одоевского, особенно «Русские ночи» («одна из умнейших книг на русском языке»); ему, очевидно, импонировала их философская направленность, стремление писателя прикоснуться к тайнам бытия и человеческого духа. См., например, запись в дневнике от 9 апреля 1845 года: «Сколько поднимает он вопросов! Конечно, ни один почти не разрешен, но спасибо и за то, что они подняты, - и в Русской книге! Он вводит нас в преддверье; святыня заперта; таинство закрыто; мы недоумеваем и спрашиваем: сам он был лив святыне? Разоблачено ли перед ним таинство? разрешена ли для него загадка? Однако все ему спасибо: он понял, что есть и загадка, и таинство, и святыня» (Кюхельбекер, В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. - С. 423).

² Королева, Н. В., Рак, В. Д. Личность и литературная позиция Кюхельбекера. - С. 616.

³ Тынянов, Ю. Н. В. Кюхельбекер [Текст] / Ю. Н. Тынянов//Литературный современник. - 1938. -№ 10. -
С. 215.

не получает (что вообще свойственно манере письма Тынянова: исследователь не считает нужным приводить доказательства и давать пояснения, нередко «недоговаривая», с точки зрения «чужого» сознания, то, что для него самого предельно ясно или приобрело статус непреложной истины).

Не настаивая на непременном заимствовании, Н.В. Королева и В.Д. Рак отмечают частные случаи идентичности сюжетных деталей «Колонны» с повестями Ирвинга¹. Одновременно исследователи выделяют внутреннюю связь романа Кюхельбекера с произведениями Гофмана², которую, несомненно, ощущал и сам автор, не случайно упомянувший этого писателя в одном из писем в связи с «Последним Колонной»: «Развязка ужасная, такая, что я сам испугался, когда дописывал последнюю главу; cela vous rappellera Hoffmann³ ...» . Если Гофмана Кюхельбекер прямо называл, говоря о своем романе, то о знакомстве с произведениями Ирвинга, «непосредственно отразившимися, по мнению исследователей, в некоторых ситуациях "Колонны"»⁵, свидетельствуют дневниковые записи⁶. В них Кюхельбекер не только хвалит американского писателя, но и в 1833 году (когда уже была начата работа над романом) отмечает его сходство с Гофманом: «Вторая половина рассказов о домовых Вашингтона Ирвинга⁷ гораздо лучше первой <...>. Это картина вро-

Исследователи отмечают связь «Последнего Колонны» с четырьмя рассказами Ирвинга (из первой части книги «Рассказы путешественника» - 1824), обнаруживающими «при полном различии фабулы некоторое сходство в сюжетных деталях с романом Кюхельбекера». А именно: зловещий пророческий сон («Приключения немецкого студента»); образ знатного по рождению, но отвергнутого и бедного итальянца, художника, историю которого рассказывает путешественник; мотив будущего преступления, навязчиво возникающий в рисунках героя, ощущающего себя «другим Каином» (представляющие единое целое и сюжетно связанные друг с другом рассказы: «Приключение с таинственной картиной», «Приключение с таинственным незнакомцем», «История молодого итальянца»). Выделяя эти «вряд ли случайные параллели», исследователи, тем не менее, считают их «лишь внешними совпадениями» (Королева, H. В., Рак, В. Д. Личность и литературная позиция Кюхельбекера. - С. 617,618).

По мнению Королевой и Рака, автор «Последнего Колонны» «соприкасается» с произведениями Гофмана, но в то же время он и «спорит» с ними «самой проблематикой своего романа»: «Так, у Гофмана герой, носитель поэтического начала, всегда сочувственно противопоставлен заземленному, обывательскому, пошлому миру («Ансельм в «Золотом горшке», Бальтазар в «Крошке Цахесе», Лезен в «Выборе невесты»), у Кюхельбекера же художник живет в мире и законы мира общи для всех людей, в результате симпатии читателей оказываются на стороне жизни действительной» (Королева, Н. В., Рак, В. Д. Личность и литературная позиция Кюхельбекера. - С. 618).

³ В пер. с нем.: Это Вам напомнит Гофмана.

⁴ Цит. по: Тынянов, Ю. Н. В.К. Кюхельбекер // Кюхельбекер В.К. Лирика и поэмы. - С. 72.

⁵ Королева, Н. В, Рак, В. Д. Указ. соч. - С. 617.

⁶ См., напр., записи от 5 и 6 декабря 1833 г., 14 февраля 1834 г., 12 июля 1834 г.

⁷ Речь идет об «Истории о привидениях» В. Ирвинга из цикла «Рассказы путешественника» («Похождения
моего деда, или Храбрый драгун»), изданной в «Сыне отечества» за 1825 год (ч. 102. - № 15. - С.219-248).

де Каллота, но в своем роде мастерская» . Именно упоминание Калло , по Королевой и Раку, объединяет имена Ирвинга и Гофмана, так как «невольно вызывает ассоциации с книгой последнего "Фантазии в манере Калло"»³.

В своей работе Н.В. Королева и В.Д. Рак считают параллели с произведениями Гофмана, Ирвинга и Бальзака самыми существенными для понимания литературной позиции Кюхельбекера, но не отрицают и возможности иных влияний на «Последнего Колонну». Так, они допускают (как вполне вероятную, но не столь значимую) связь романа с поэтикой «Героя нашего времени» и «Маскарада» М.Ю. Лермонтова.

Вместе с тем, исследователи исходят отнюдь не из понимания подражательности Кюхельбекера, полагая, что вероятное литературное воздействие, которое мог испытывать автор «Последнего Колонны» со стороны прежде всего западных литераторов, лишь обогащает писателя, как и всякого самобытного художника: «Сплавляя разнородные влияния крупнейших мастеров, Кюхельбекер создает оригинальное и значительное художественное произведение»⁴.

В отличие от Н.В. Королевой и В.Д. Рака, с точки зрения Е.М. Пульхри-тудовой, наиболее существенным было влияние на автора «Последнего Колонны» не произведений западноевропейской литературы, а лермонтовского «Героя нашего времени»: «Именно лермонтовским опытом вызвана попытка

¹ Кюхельбекер, В. К. Путешествия. Дневник. Статьи. - С. 288.

² Жак Калло (1592-1635) - французский живописец и гравер, сочетающий в своем творчестве фантастику и
гротеск с острыми реалистическими наблюдениями. Несмотря на тщательное исполнение и кажущееся
правдоподобие композиций, творениям Калло свойственны утрирование изображения персонажей, обобще
ние их до нескольких штрихов и смелое нарушение пропорций человеческих фигур. Преображая, тем са
мым, реальные формы, художник стремился наделить их большей выразительностью. Искусствоведы отме
чают, что «на листах» Калло действительность подчас перерождалась в нечто ирреальное, подчас фантасма
горическое. См. об этом, напр.: Искусство стран и народов мира. Архитектура. Живопись. Скульптура. Гра
фика. Декоративное искусство : краткая художественная энциклопедия [Текст]: в 5 т. / гл. ред. Б. В. Иоган-
сон. - М.: Советская энциклопедия, 1981. - Т. 5. - С. 100-101; Популярная художественная энциклопедия.
Архитектура. Живопись. Скульптура. Графика. Декоративное искусство [Текст]: в 2 кн. / гл. ред. В. М. По
левой - М.: Большая Российская, энциклопедия, 1999. — Кн. I. - С. 301; Чернецова, Е. М. Искусство [Текст]
: словарь-справочник / Е. М. Чернецова. - М.: Библиотека Ильи Резника, 2002. - С. 177-178.

³ Королева, Н. В., Рак, В. Д. Личность и литературная позиция Кюхельбекера. - С. 617.

Ощущая известную близость Ирвинга и Гофмана, Кюхельбекер все же отдавал предпочтение последнему, веря, по собственному признанию, «сказкам Гофмана, <...> как он сам, с убеждением», а рассказы Ирвинга почитая «за любопытную, но невозможную фантазию расстроенного воображения»: «Вот в чем, и по моему мнению, именно состоит преимущество Гофмана над Вашингтоном Ирвингом <...>» (Кюхельбекер, В. К. Путешествия. Дневник. Статьи. - С. 320).

⁴ Королева, Н. В., Рак, В. Д. Указ. соч. - С. 619.

Кюхельбекера более глубоко разобраться в психологии "лишнего человека"»¹.

В статье «"Лермонтовский элемент" в романе В. Кюхельбекера "Последний Колонна"» Е.М. Пульхритудова использует введенное В.Г. Белинским определение «лермонтовский элемент», подразумевая, прежде всего, нравственно-философскую проблематику, заявленную впервые Лермонтовым в «Герое нашего времени», и апробированные им принципы и приемы созда-ния образа нового героя .

Кюхельбекер, по мысли Е.М. Пульхритудовой, явно пытался использовать художественные возможности воплощения нового, «лермонтовского элемента» в своем творчестве. «Он, безусловно, сознавал, что «история души человеческой» должна стать основой современного романа и что наиболее подходящая форма для этой «истории» - самораскрытие, самопризнание ге-роя» . Отмечая, что в «Последнем Колонне» читатели сталкиваются с типично лермонтовской ситуацией, автор статьи оговаривается: «Но из этого, разумеется, не следует, что между художественным строем гениального романа Лермонтова («Герой нашего времени») и полузабытым произведением Кюхельбекера можно провести знак равенства»⁴. Е.М. Пульхритудова особо выделяет независимость, индивидуальность установок Кюхельбекера, акцентируя его стремление «учиться», но не «уподобляться»: «Мы можем видеть, что Кюхельбекер учится у Лермонтова ..., но подчеркивает самостоятельность своей позиции по отношению к «лишнему человеку» сравнительно с Лермонтовым»⁵.

Е.М. Пульхритудова, сравнивая романы В.К. Кюхельбекера и М.Ю. Лермонтова, разграничивает реалистическое мастерство Лермонтова и романтическое его (мастерства) переосмысление Кюхельбекером. Так, Е.М. Пульхритудова четко различает реалистический психологизм «Героя нашего

'Пульхритудова, Е. М. «Лермонтовский элемент» в романе В. Кюхельбекера «Последний Колонна» [Текст]

/ Е. М. Пульхритудова//Филологические науки.- 1960.-№2.-С. 133.

²Там же.-С. 126.

³ Там же.-С. 135.

⁴Там же.-С. 136.

⁵ Там же.

времени» и психологический анализ, «нередко отличающийся наивной прямолинейностью», в «Последнем Колонне» Кюхельбекера: «Внешние приемы характеристики героя, которые напрашиваются на сопоставление, в «Последнем Колонне» обнаруживаются только как тенденции, а в «Герое нашего времени» выступают как великолепное достижение Лермонтова», «в романе Кюхельбекера есть «метафизика сердца», но нет «диалектики души»¹.

По мнению Е.М. Пульхритудовой, Кюхельбекер пытается осмыслить проблему «лишнего человека», «героя времени», в отличие от Лермонтова, в романтическом ключе, «выступая тем самым не против изображения лишнего человека вообще, но против реализма»: «для Кюхельбекера по-прежнему неприемлема реалистическая объективность в трактовке характера Печорина»².

Е.М. Пульхритудова подчеркивает, что в задачи исследования не входило доказательство какого-либо «тождества» между «Героем нашего времени» и «Последним Колонной»: «Речь шла лишь о том, чтобы показать, как изменения, происшедшие в 30-е годы в литературной позиции Кюхельбекера, привели к появлению «лермонтовского элемента» в его творчестве»³. «Лермонтовский элемент», по мысли исследовательницы, прежде всего характеризует стремление Кюхельбекера не отстать от времени, соответствовать «духу времени», возможно, даже «обогнать время».

Основная ценность рассматриваемой статьи для нас заключается в следующих моментах. Во-первых, Е.М. Пульхритудова впервые в отечественном литературоведении соотнесла романы Лермонтова и Кюхельбекера с точки зрения литературных взаимосвязей, включая тем самым автора «Последнего Колонны» в историко-литературный контекст эпохи. Во-вторых, опираясь на сравнительный анализ произведений, выдвинула идею о художественной переработке Кюхельбекером «лермонтовского элемента», отвергая мысль о подражательности, зависимости его от своего великого современни-

¹ Пульхритудова, Е. М. «Лермонтовский элемент» в романе В. Кюхельбекера «Последний Колонна». - С.
138.

² Там же.

³ Там же.

ка. В-третьих, исследовательница впервые наметила возможность претерпеваемой Кюхельбекером в процессе написания романа динамики «от освещения байронического героя - к осуждению типа "лишнего человека"», акцентируя внимание на авторской позиции писателя .

Несмотря на значимость предпринятой Е.М. Пульхритудовой попытки соотнесения романов Кюхельбекера и Лермонтова, утверждать, что в результате этого достигнуто исчерпывающее прочтение «Последнего Колонны» как литературного феномена не приходится. Впрочем, такого рода задача и не могла быть выполнена в рамках небольшой журнальной статьи.

Кроме того, исследовательница не учитывает, что говорит о «лермонтовском элементе», прямо связывая его с «Героем нашего времени», с полным основанием можно только применительно ко II части романа (об этом см. далее).

Итак, проведенный нами библиографический обзор, посвященный изучению «Колонны», обнаружил любопытный факт. С одной стороны, роман, будучи практически неизученным, являет собой плодотворнейшую почву для всевозможных изысканий, с другой стороны, а, возможно, и в силу именно этого обстоятельства, предстает настолько «бесспорным», обнаруживая единогласное мнение исследователей по ряду важнейших вопросов (в первую очередь - романтическое начало и жанровое своеобразие романа), что, вроде бы, и не нуждается в изучении.

Таким образом, актуальность выбранной нами темы исследования определяется, в первую очередь, малой степенью изученности романа В.К. Кюхельбекера «Последний Колонна», а также необходимостью определения места этого незаслуженно обойденного вниманием исследователей, «полузабытого» романа не только в истории русского романа и русского романтизма, но и в историко-литературном процессе 30-40-х гг. XIX века.

¹ Пульхритудова, Е. М. «Лермонтовский элемент» в романе В. Кюхельбекера «Последний Колонна». - С. 138.

Объект нашего исследования - эпистолярный роман В.К. Кюхельбекера «Последний Колонна», над которым автор трудился свыше десяти лет. Роман состоит из двух частей: первая часть была написана в 1832 году (еще до знакомства писателя с «Героем нашего времени» М.Ю. Лермонтова), вторая была начата им в 1843 году (спустя десятилетие после создания первой) и закончена (как целостный, художественно завершенный текст) после прочтения «Героя...» и, скорее всего, с нашей точки зрения, уже с оглядкой на лермонтовский роман. Полагаем, что думать над «Последним Колонной» автор продолжал до самой смерти (1846), исправляя и переписывая текст.

Предметом анализа становится процесс реализации В.К. Кюхельбекером замысла романа в письмах.

Цель диссертационного исследования заключается в стремлении выявить, трансформируется ли замысел «Последнего Колонны» в процессе долгой работы над романом, происходят ли изменения в жанровой структуре произведения (во И-ой части в сравнении с 1-ой) и если происходят, то под влиянием каких факторов и какие именно.

Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач:

обобщить представления о жанровом своеобразии эпистолярного романа с тем, чтобы сформулировать необходимые теоретические положения, которые будут положены в основу работы;

увидеть, как связана идейная проблематика «Последнего Колонны» Кюхельбекера, изолированного от общественно-литературной жизни страны, с актуальными вопросами эпохи 30-х годов XIX века, в какой мере она (проблематика) могла определить выбор жанровой формы произведения;

раскрыть, как жанровое своеобразие «Последнего Колонны» отразилось на специфике субъектной и пространственно-временной организации, а также на стилевых особенностях романа;

выяснить, видоизменяется ли воссозданный автором в 1-ой части романа образ мира в процессе работы над И-ой частью;

проанализировать образ Джиованни Колонны как «героя времени», чтобы понять, остается ли центральный персонаж-протагонист неизменным (статичным) согласно романтической традиции, или же он меняется во И-ой части в сравнении с 1-ой;

выявить, в чем состоит авторская позиция и каковы формы ее выражения.

Целью и задачами работы определяются и методы исследования. В ходе нашего исследования мы будем руководствоваться различными методами научного анализа в зависимости от стоящих перед нами задач. Поскольку роман В.К. Кюхельбекера «Последний Колонна» мало изучен, на передний план выходит необходимость системно-структурного¹ анализа произведения, предполагающего выяснение связей, отношений между уровнями, срезами художественного текста. М.Б. Храпченко, размышляя о глубоких связях реального функционирования художественных произведений с их структурой, соотношениях структуры с идейными началами творческих созданий, образным освоением действительности, приходит к выводу о важности именно системного подхода к анализу литературных явлений. А так как одна из основных особенностей системного анализа - «раскрытие внутренних связей той или иной совокупности явлений, связей отдельных компонентов различ-ных ... феноменов, исследование их структурного единства» , то речь здесь идет скорее о системно-структурном подходе к изучению произведения. При этом структура - понятие, охватывающее и содержание, и форму в той мере, в какой и содержание, и форма подчинены задачам эстетического характера, а система - соединение составляющих структуру элементов, определенная связь между ними. Преимущественное обращение к методу системно-

¹ Системно-структурный = он же системный (М.Б. Храпченко) = он же целостный (Д.С. Лихачев) анализ.

² О системном анализе см.: Храпченко, М. Б. Художественное творчество, действительность, человек
[Текст] / М. Б. Храпченко. - М.: Советский писатель, 1982. - С. 359-360; он же. Размышления о системном
анализе литературы [Текст] / М. Б. Храпченко // Контекст- 1975: Литературно-теоретические исследова
ния. - М. : Наука, 1977. - С. 37-58; а также: Фоменко, И. В. Практическая поэтика: учеб. пособие [Текст] /
И. В. Фоменко. - М.: Академия, 2006. - С. 116.

структурного анализа не исключает применение (в сочетании) и других методов. В частности, мотивного и герменевтического, позволяющего более полно толковать скрытые смыслы, связанные с использованием Кюхельбекером в тексте романа литературных и шире - культурных образов (образов культуры)¹.

При обращении непосредственно к системно-структурному анализу, мы считаем необходимым обозначить само понимание структуры художественного произведения, из которого мы будем исходить в ходе нашего исследования.

В современном отечественном литературоведении давно утвердился взгляд на художественное произведение как на сложную систему, состоящую из взаимосвязанных структурных уровней и их подсистем. Но само понимание структурности произведения может быть различным. Исследователи принципиально разграничивают понятия «текст» и «произведение». Поскольку литературное произведение - это не только некий текст, но и воображаемая художественная реальность, запечатленная в тексте и намеченная посредством особым образом организованного текста, то художественное произведение, по убеждению исследователей, всегда больше художественного текста: «Поэтический (художественный) мир - идеальное духовное содержание литературного произведения. Художественный текст - необходимая и единственно возможная форма существования этого содержания. А произведение в его подлинной сути - двуединый процесс претворения мира в

О методе литературной герменевтики, предполагающем истолкование текстов как предчувствие или пред-понимание смысла текста как целого и его интерпретацию, см., напр.: Богин, Г. И. Филологическая герменевтика [Текст] / Г. И. Богин. - Калинин : КГУ, 1982; он же. Типология понимания текста [Текст] / Г. И. Богин. - Калинин : КГУ, 1986; Бореев, Ю. Художественная рецепция и герменевтика [Текст] / Ю. Бореев // Теории, школы, концепции. (Критические анализы). - М.: Высшая школа, 1985. - С. 60-68; Зинченко, В. Г. Методы изучения литературы: Системный подход : учебное пособие для студ., аспирантов, преподавателей-филологов [Текст] / В. Г. Зинченко, В. Г. Зусман, 3. И. Кирнозе. - М.: Флинта; Наука, 2002. - С.132-149 и

др.

О сущности и возможностях мотивного анализа см., напр.: Гаспаров, Б. М. Литературные лейтмотивы [Текст] / Б. М. Гаспаров. - М.: Наука ; Вост. лит., 1994; Силантьев, И. В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике [Текст] / И. В. Силантьев. - Новосибирск : Наука, 1999. - С. 12-64; Миронов, А. В. Мотивный анализ: истоки и сущность метода [Текст] / А. В. Миронов // Грехневские чтения: сб.научн.тр. - Нижний Новгород: Изд-во Нижегородского ун-та, 2001. - С. 60-64; Карасев, А. В. Онтология и поэтика [Текст] / А. В. Карасев //Литературные архетипы и универсалии. - M. : РГГУ, 2001. - С. 293-347 и др.

художественном тексте и преображения текста в мир» . Именно произведение становится итогом эстетического освоения действительности художником и выражением его эстетического отношения к ней.

Будучи сложной системой, элементы которой взаимосвязаны и взаимообусловлены, художественное произведение вместе с тем вмещает в себя все общие свойства и стороны искусства в конкретном целостном воплощении². Таким образом, в сложном художественном целом не оказывается ни одного изолированного, обособленного элемента, замкнутого на самом себе ради себя самого. Их функционирование возможно лишь во взаимосвязи³. Говоря словами Д.С. Лихачева, «при изучении мира художественного произведения нужно рассматривать форму и содержание произведения в неразрывном единстве»⁴. В соответствии с данным пониманием структуры художественного произведения, определяющим логику нашего дальнейшего исследования, мы и будем анализировать роман.

Гиршман, М. М. Литературное произведение: Теория художественной целостности [Текст] / М. М. Гирш-ман. - М.: Языки славянских культур, 2002. - С. 12; он же. Литературное произведение: Теория и практика анализа [Текст] / М. М. Гиршман. - М. : Высшая школа, 1991. - С. 13-55. См. об этом также: Науман, М. Литературное произведение и теория литературы [Текст] / М. Науман. - М.: Радуга, 1984. - С. 9-16; Тома-шевский, Б. В. Теория литературы. Поэтика [Текст] / Б. В. Томашевский. - М.: Аспект пресс, 1999. - С. 11-13 и др.

² См. об этом: Кожинов, В. В. К проблеме литературных родов и жанров [Текст] / В. В. Кожинов // Теория
литературы. Основные проблемы в историческом освещении. (Роды и жанры литературы). - М.: Просвеще
ние, 1964. - С. 39-49; Волков, И. Ф. Литература как вид художественного творчества [Текст] / И. Ф. Волков.
- М.: Высшая школа, 1985. - С. 131-155; Тамарченко, Н. Д. Литература как продукт деятельности: Теорети
ческая поэтика [Текст] / Н. Д. Тамарченко // Теория литературы. - Т. 1. - С. 106-107; Лейдерман, H. Л. Тео
рия литературы (вводный курс): учебно-методическое пособие для студ. фак. русск. яз. и лит. [Текст] / Н.
Л. Лейдерман, Н. В. Барковская. - Екатеринбург: АМБ, 2004.И др.

³ Подчеркивая неразрывную связь всех структурных уровней произведения, например, H. Л. Лейдерман от
мечает: «Непосредственно воспринимается "внешняя форма", на ее основе складывается представление о
предметных чувственно-наглядных и эмоционально-невещественных образах, а возникающий из системы
этих образов некий воображаемый художественный образ жизни (как "модель мира") становится воплоще
нием определенной концепции действительности» (Лейдерман, H. Л. Теория литературы. - С.21). При дан
ном подходе становится очевидной соотнесенность структурных уровней произведения с основными сторо
нами художественной деятельности, которые в свою очередь неизбежно закрепляются в той или иной худо
жественной категории. Так, познавательно-оценочная сторона искусства осуществляется, прежде всего, че
рез концептуальный уровень произведения и закрепляется в принципах художественного постижения дей
ствительности (категория метода). Моделирующая (созидательная) сторона претворяется в жизнь через уро
вень внутренней формы, а закрепляется в принципах построения художественного произведения как эстети
ческого целого (категории жанра). Наконец, знаково-коммуникативная сторона искусства, реализуясь через
«внешнюю форму», закрепляется в принципах художественной выразительности (категории стиля). При
этом принципы художественного освоения реализуются в способах построения произведений, а также в ха
рактере эмоциональной выразительности. Следовательно, «метод как бы "проступает" в жанре и стиле про
изведения» (Лейдерман, Н. Л. Указ. соч. - С. 42-46).

⁴ Лихачев, Д. С. Внутренний мир художественного произведения [Текст] / Д. С. Лихачев // Вопросы литера
туры.-1968.-№ 8.-С. 87.

В нашем исследовании на передний план выдвигается именно жанровый аспект системно-структурного анализа «Последнего Колонны» в силу его жанровой специфики, обусловливающей и весь композиционно-речевой уровень.

При обращении к жанровому анализу нам представляется необходимым рассмотрение тех носителей жанра, из которых складывается в данном произведении художественный образ мира. Опираясь в своем исследовании на концепцию жанра Н.Л. Лейдермана, основанную на жанровых идеях М.М. Бахтина (что не исключает учета близких нам представлений о жанре как категории литературного процесса других исследователей¹), напомним выделенные им основные конструктивные (структурообразующие) элементы. Это:

1. субъектная организация текста,

2. пространственно-временная организация,

3. ассоциативный фон (так называемый «подтекст» и «сверхтекст») и

4. основной речевой тон (интонационно-речевая организация). Поскольку все «носители жанра» гибко координируются между собой,

обусловливая, подкрепляя и восполняя друг друга, способствуя тем самым созданию «внутреннего мира художественного произведения», его целостное освоение возможно лишь в их совокупности³.

В третьей главе, посвященной анализу II части «Последнего Колонны», наиболее продуктивным нам представляется метод взаимосоотнесенного исследования романа Кюхельбекера и «Героя нашего времени» Лермонтова.

¹ См.: Фрейденберг, О. М. Поэтика сюжета и жанра [Текст] / О. М. Фрейденберг. - М.: Лабиринт, 1997; Га-
чев, Г. Д. Содержательность литературных форм [Текст] / Г. Д. Гачев, В. В. Кожинов // Теория литературы.
Основные проблемы в историческом освещении : в 3 кн. - М.: Наука, 1964. - Кн. 2. - (Роды и жанры). - С.
17-36; Гачев, Г. Д. Содержательность литературных форм. Эпос. Лирика. Театр [Текст] / Г. Д. Гачев. - М. :
Просвещение, 1968; Ермоленко, С. И. Лирика М.Ю. Лермонтова... - С. 3-43; Зырянов, О. В. Актуальные
вопросы жанровой теории [Текст] / О. В. Зырянов // Эволюция жанрового сознания русской лирики: фено
менологический аспект. - Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2003. - Гл. 1. - С. 17-100 и др.

² См. об этом: Лейдерман, Н. Л. Жанровые идеи М.М. Бахтина [Текст] / Н. Л. Лейдерман // Zagadnienia
Rodzajow Literackich. - Т. 24 (XXIV). - Z. 1 (46). - Lodz, 1981. - S. 67-86; он же. Теоретическая модель жанра
[Текст] / Н. Л. Лейдерман // Zagadnienia Rodzajow Literackich. - Т. 26 (XXVI). - Z. I (46). - Lodz, 1983. - S. 5-
21; он же. Теория литературы. - С. 43-45; он же. Движение времени и законы жанра [Текст] / Н. Л. Лейдер
ман. - Свердловск : Сред.-Урал. Книжн. изд-во, 1982.

³ См. об этом: Лихачев, Д. С. Внутренний мир художественного произведения. - С. 74-87.

Будучи производным от сравнительно-исторического и литературно-генетического методов, этот метод в то же время существенно отличается от них. В первую очередь его основной целью становится не обнаружение заимствования или изменения (модификации) генетически или типологически родственных моментов в творчестве двух художников, а преимущественно выяснение значимости их функционирования в процессе раскрытия целостной авторской концепции обоих художников. Метод взаимосоотнесенного прочтения нацелен на рассмотрение литературных явлений в «рецептивном взаимоотражении» их «многомерных структур». В то же время данный метод позволяет сочетать как приемы сравнительно-исторического и историко-генетического, так и принципы системно-структурного анализа. Если сравнительно-исторический¹ метод (наряду с сопоставлением) выявляет сущность и разновидность сопоставимых литературных явлений, а литературно-генетический (традиционно - историко-генетический) - изучает истоки их происхождения, их обусловленность природой социальной или духовной жизни общества, то использование всех этих принципов научного анализа в совокупности (сравнительно-исторического, историко-генетического и системно-структурного) обогащает возможности исследователя в ходе взаимосоотнесенного прочтения двух художественных произведений.

Методологической основой являются работы М.М. Бахтина, М.Ю. Лот-мана, Д.С. Лихачева, М.М. Гиршмана, Н.Л. Лейдермана и др., посвященные проблемам жанра и целостности художественного произведения; современные труды по теории романа (В. Кожинов, Е.М. Мелетинский, А.Я. Эсалнек и др.), эпистолярного в частности (Д.М. Урнов, Е.Г. Елина, B.C. Муравьев, М.Г. Соколянский, О.О. Рогинская и др.); философские (Г.Г. Гадамер, Р. Ин-гарден Э. Гуссерль, Х.Р. Яусс, В. Изер, Р. Варнинг, X. Вайнрих и др.) и литературоведческие (М.Г. Зельдович, И.П. Смирнов и др.) труды по проблеме

¹ Исходя из предпосылки, что в основе любой типологии лежит сравнение, мы склонны вслед за В.М. Жирмунским (Жирмунский, В. М. Введение в литературоведение [Текст] / В. М. Жирмунский. - СПб. : Наука, 1996. - С. 94-105) рассматривать типологический метод как составную часть сравнительно-исторического, а не выделять его, подобно М.Б. Храпченко, в самостоятельное направление (Храпченко, М.Б. Художественное творчество, действительность, человек. - С. 386-389).

художественной рецепции; круг исследований, посвященных творчеству В.К. Кюхельбекера и М.Ю. Лермонтова.

Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые предпринята попытка целостного рассмотрения «Последнего Колонны» В.К. Кюхельбекера в аспекте реализации замысла романа в письмах: обоснована романная природа жанровой структуры «Последнего Колонны»; выявлена ее трансформация под воздействием «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова в процессе работы писателя над произведением; доказана его принадлежность к романтизму, учитывающему достижения уже развивающегося реализма в раскрытии внутреннего мира личности; определены место и значение «Последнего Колонны» в истории русского романа, историко-литературном процессе 30-40-х годов XIX века.

Теоретическая значимость исследования состоит в уточнении представления о жанровой специфике эпистолярного романа.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования материалов и выводов исследования при чтении курсов по истории русской литературы XIX века, спецкурсов по истории и поэтике русского романа XIX века, русского эпистолярного романа в частности, по проблемам творчества В.К. Кюхельбекера.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 290 наименований.

Споры о жанровом своеобразии эпистолярного романа

В отечественном литературоведении жанр эпистолярного романа долгое время не был предметом специального изучения, традиционно рассматрива-ясь либо в статьях об эпистолярной литературе, эпистолографии или эпистолярной форме, либо в работах по теории и истории романа. В первом случае эпистолярный роман описывается как одна из разновидностей эпистолярной литературы в целом, во втором - как одна из форм существования романа, но не в качестве особого романного жанра, что обусловило отсутствие однозначного понимания самой природы интересующего нас жанрового образования. По существу, до настоящего времени не выявлен объем рассматриваемого понятия, не дана его дефиниция. Одна из попыток обобщения и классификации накопленного материала была предпринята О.В. Третьяковой в статье «Эпистолярный роман: проблема жанровой специфики в современном литературоведении»1. Изучив и проанализировав труды отечественных исследователей, автор статьи приходит к выводу, что существует три основных подхода к пониманию эпистолярного романа:

1) согласно первой точке зрения (Д.М. Урнов, Е.Г. Елина, Т.Г. Черняева, Н.И. Белунова, B.C. Муравьев и др.), переписка в эпистолярном романе относится лишь к уровню внешней формы, то есть определяет способ повествования, речевую организацию произведения2;

2) вторая точка зрения свойственна авторам работ по теории и истории романного жанра (В. Кожинову, Е.М. Мелетинскому, А.Я. Эсалнек, М.Г. Со-колянскому и др.), в которых эпистолярный роман предстает в качестве особой жанровой разновидности, а именно: разновидности психологического романа1;

3) и, наконец, третий подход к решению проблемы жанровой специфики эпистолярного романа заключается в рассмотрении романа в письмах в каче-стве особого, самостоятельного жанра (Р. Киреев, О.О. Рогинская).

Обобщив историю отечественного изучения эпистолярного романа, О.В. Третьякова оставляет вопрос о его жанровой природе открытым, не соглашаясь в ходе дискуссии ни с одной из представленных точек зрения в силу либо односторонности (сведение эпистолярного романа к рассмотрению его композиционно-речевой формы), либо неубедительности (понимание эпистолярного романа как особого жанра) доводов исследователей.

Для того чтобы сформулировать свою позицию (понимание эпистолярного романа), рассмотрим подробнее разные точки зрения, обратившись к трудам исследователей.

По логике тех исследователей, которые сводят специфику романа в письмах лишь к способу повествования, речевой организации (Д.М. Урнов, Е.Г. Елина, Т.Г. Черняева, Н.И. Белунова, B.C. Муравьев и др.), к эпистолярной литературе можно отнести любое произведение, независимо от его жанровой природы, использующее форму письма, переписки, ориентированное на адресата. По сути, данных исследователей интересуют не столько вопросы жанровой принадлежности эпистолярного романа, сколько его стилевой идентификации. Роман в письмах оказывается при таком подходе одной из разновидностей эпистолярной формы, равно свойственной произведениям разных жанров. Так, например Д.М. Урнов вообще не выделяет эпистолярный роман из множества «различных родов и видов произведений, в которых используется форма писем или посланий (эпистол)». Обмен же корреспонденцией исследователь прямо называет «композиционным началом эпической формы»1.

B.C. Муравьев, в свою очередь, рассуждая об эпистолярной форме как способе повествования, называет эпистолярный роман «особой жанровой разновидностью», но отрицает наличие у него «сколько-нибудь определен-ной содержательной специфики» жанра . В то же время разные романы, написанные в форме писем, могут быть в этом случае отнесены к социально-бытовому, психологическому или к какому-то другому виду романа. B.C. Муравьев стремится к разграничению эпистолярной литературы и других «непосредственных, подлинных, лирически насыщенных свидетельств», в частности записок и дневника3. По мнению исследователя, именно ориентация на адресата, пусть и воображаемого, составляет «важный опознавательный признак прозы, предполагающей широкий круг читателей»4. Но вместе с дифференциацией письма среди близких ему по содержательной и эстетической функции литературных явлений B.C. Муравьев существенно расширяет область эпистолярной литературы, включая в нее не только художественную прозу, но и публицистическую, а также бытовую переписку. Правда, следует отметить, что, по мысли исследователя, не всякая частная переписка будет входить в состав эпистолярной литературы, а только переписка выдающихся деятелей, имеющая историко-литературное значение.

. «Сущность человеческой свободы» - центральная проблема романа В.К. Кюхельбекера

Безусловно, понять творчество Кюхельбекера 30-х годов и конкретно его роман «Последний Колонна» невозможно без учета особенностей духовной жизни и идейных исканий русского общества той поры, литературной обстановки эпохи.

1825 год для России стал истинной катастрофой, в первую очередь мировоззренческой: была разрушена не только идеологическая, но и философская система, и система нравственных ценностей, литература оказалась в очень жесткой, неблагоприятной ситуации, происходило усиление цензурного контроля, контроля за общественным мнением. Первые годы, последовавшие за 1825-м, по свидетельству А.И. Герцена, «были ужасны. Понадобилось не менее десятка лет, чтобы человек мог опомниться в своем горестном положении порабощенного и гонимого существа»1. 1830-е годы в России были отмечены резким подъемом чувства личности, вызванного сдвигами в общественном сознании, в мироощущении поколения, «разбуженного выстрелами на Сенатской площади». Подобный сдвиг был в первую очередь способом сопротивления и самозащиты в ответ на давление извне, которое личность испытывала в условиях нового политического режима николаевской эпохи. Единственно возможным, «достойным человека поприщем» для «"впуганной в раздумье" России стала духовная деятельность» .

Романтический тип сознания утратил свою прежнюю оптимистичность и приобрел новые черты, среди которых на первое место выдвигается склон ность к «любомудрию», глобальному осмыслению частных проблем, осознанию самых общих закономерностей бытия и ощущению всеобщей неустроенности - своего рода мирового беспорядка: «Вынужденные молчать, сдерживая слезы, мы научились, замыкаясь в себе, вынашивать свои мысли - и какие мысли!»1.

Идея личности, взращенная романтизмом, приобретает в эти годы небывалую значимость, становится центральной проблемой времени. Актуализируется романтическая тема свободного самопроявления личности. Л.Я. Гинзбург отмечает, что «напряженное внимание к идее личности, в такой форме и степени не свойственные ни людям декабристской закваски, ни даже идеалистам-романтикам, сложившимся в 20-х годах», отличает русских романтиков 30-х годов.. «Нравственное и в то же время психологическое саморассмотрение», по мнению исследовательницы, становится важнейшей установкой для всей последекабристской литературы3. «Уход в себя, в пристальное самонаблюдение», связанное с «напряженной работой мысли, "бореньем дум", на его высшем подъеме» проявлялось в стремлении человека к совершенствованию, к улучшению его моральной природы4. Как пишет Е.М. Пульхри-тудова, «подверженное "декабрьским настроениям"» творчество 30-х годов целиком погружено в философские и эстетические искания, общественная мысль «бьется и мучается над разрешением нравственных вопросов о правах и судьбе человеческой личности»5, ее взаимоотношениях с обществом, о судьбе и границах собственной воли человека, его места в системе мироздания.

Напряженный интерес к внутреннему миру личности обусловливается, в первую очередь, «философскими интересами молодой России 1830-х годов», к середине которых «основным средством анализа душевной жизни» стано вится, по верному замечанию Л.Я. Гинзбург, «гегельянская терминология» . Основой всего сущего (и в первую очередь человека как высшей ступени развития) становится некая «мистическая объективная», «абсолютная идея» («абсолютный дух»). А потому духовный мир всякой личности представляет всеобщую ценность.

Рассматривая мировоззренческую ситуацию начала XIX века, А.В. Михайлов указывает на исторически обусловленное тяготение русской мысли к диалектике, явленной в «бурно развивающейся немецкой идеалистической философии»: «Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель продумывают ... как бы те формы мысли, в которых она потечет дальше в разных странах Европы». «На рубеже XVIII-XIX веков завершается происходивший подспудно, а теперь восторжествовавший процесс - Я завоевывает себя, то есть осознает свою автономность, это Я превращается в такую точку в мире, с которой и от которой отсчитываются все мировые смыслы»3.

Как следствие, на передний план выходит внимание к «истории души человеческой», к психологии человека, утверждается принципиальная открытость интимной, внутренней жизни, растет интерес к анализу, самопознанию личности. Требование максимальной полноты раскрытия внутреннего мира, самовыражения характеризует духовную жизнь 30-х годов XIX века.

Приметой времени «всеобщего исповедания» (СИ. Ермоленко) становится рефлектирующий герой - сын своей эпохи. По мнению У. Фохта, именно «тяжелая обстановка реакции» определила «развитие характерологии» главным образом в направлении «усиления психологизма, а не действия, события»4: «потребность личности в непрестанном самопознании и са мораскрытии» ведет к необходимости психологического анализа. Данная примета времени проявляется в творчестве как романтиков (например, роман В.К. Кюхельбекера «Последний Колонна»), так и тех художников, которые начинают активно осваивать реалистические принципы изображения (например, роман М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»).

Обращаясь к позднему творчеству Кюхельбекера, прежде всего следует отметить удивительную отзывчивость художника на актуальные проблемы времени: «Идеи, которыми была насыщена общественная атмосфера 30-х гг., медленно и с большим трудом проникали сквозь мрачные затворы крепостных казематов, где томился в это время Кюхельбекер, - пишет Е.М. Пульх-ритудова. - И нужна была огромная чуткость к запросам времени, чтобы откликнуться на них сначала в одиночном заключении, а затем в «хладной пус-тыне» сибирской ссылки» . Кюхельбекер следил за явлениями жизни русского общества, литературного мира, насколько мог следить за ними человек, отдаленный почти на семь тысяч верст от центра литературной деятельности. Исследователей поражает прежде всего именно удивительное «родство времени» (Ю.Н. Тынянов), которое испытывает Кюхельбекер по отношению ко всей русской литературе той эпохи.

Двуплановость образа мира

Образ человека, говоря словами М.М. Бахтина, «всегда существенно хронотопичен»1. Иначе, хронотоп художественного произведения всегда ориентирован на человека. Хронотоп не только окружает человека, запечатлевает его связи с миром, но «нередко преломляет в себе духовные движения персонажа». Поэтому «отдельные пространственно-временные образы и хронотоп произведения в целом всегда несут в себе ценностный смысл» .

Как уже было отмечено, хронотоп в литературе, как и субъектная организация, имеет, в первую очередь, жанровое значение3. Соответственно жанровой спецификой того или иного произведения определяется и выбор специальных художественных приемов создания пространственно-временного образа мира.

По определению М.М. Бахтина, временные и пространственные отношения в литературе всегда неразрывно связаны и взаимно обусловлены: «Время сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется. ... Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем»1. Это единство предназначено служить всестороннему и всеобъемлющему анализу художественного мира произведения. Для того чтобы полностью понять ценностный смысл, заложенный в хронотопе кюхельбекеровского романа, нам предстоит последовательно соотнести две части романа. Имея дело пока не со всем романом, а только с его I частью, мы можем лишь наметить, обозначить некоторые особенности пространственно-временной организации первых девяти писем. В то же время, особенности эти обретут свою полноту, объемность и конечную целостность при учете тех изменений, которым подвергнется хронотоп во II части романа.

В первую очередь, следует отметить, что в I части романа автором создается обширный пространственный план, при этом акцентируется ощущение динамики, движения. Герои Кюхельбекера постоянно перемещаются на большие расстояния: первое свое письмо Юрий Пронский посылает из Ниццы, где он «поправляет здоровье» и где происходит его первая встреча с Колонной (письмо 1). Второе свое письмо он отправляет уже из Рима, далее -Дрезден (откуда пишут слуга Пронского (письмо 3) и Колонна (письмо 4)), Санкт-Петербург (письмо 6 - Надежды Горич, рассказывающей о приезде друзей в Россию своей воспитательнице), и завершается действие известием Колонны о предстоящей поездке в Малороссию к больной матери Пронского: «... еду с ним; один здесь не останусь» [543]. Из письма Колонны мы узнаем «возвращении» Филиппо Малатеста из Неаполя в Рим, Фра Паоло также перемещается: из Рима (письмо 5) в Рончинглионе (письмо 8). Пространство передвижения героев Кюхельбекера - это пространство их «реального» бытия.

Нам представляется неслучайной, а потому немаловажной соотнесенность протекающего действия и соответствующей ему географической точки. Знакомство с Джиованни Колонной происходит в Италии (Ницца , Рим), откуда пишет первые два письма Юрий Пронский. Первое письмо самого Колонны с описанием страшного пророчества, произнесенного над ним Агасве-ром, приходит из Германии (Дрезден). Затем действие перемещается в столичную Россию (Санкт-Петербург) и далее - в Малороссию (село Прелево).

Италия в восприятии Кюхельбекера, как и всего поколения XIX века, предстает как колыбель искусства, культуры, воплощением духовного начала, духовности - «вдохновения и прелести». Он находит высшее искусство лишь там, где изображено «прелестное», то есть (в понимании Кюхельбекера) красота и гармоничность мира. Не случайно в роман введена целая серия имен итальянских мастеров, «старинных питомцев искусства, соотечественников красоты и вдохновения» [527]: Рафаэль Санти, Корреджио, Тассо, Сальватор Роза, Микель Анджело. Еще в 1820-1821 годах, излагая при описании Дрезденской картинной галереи мысли о красотах и недостатках великих художников, Кюхельбекер четко обозначает свою эстетическую позицию2. Он требует от художника соединения «прелести» и «вдохновения», то есть выражения его восторга, пафоса, страсти, иными словами - его отношения к изображаемому. Предъявляемому требованию «соединять поэзию с искусством», по мнению писателя, никто не отвечает так, как художники итальянской школы: одни только «лучшие живописцы лучшего времени Италии постигали и чувствовали совершенство», то есть «в ... совершенстве» соединяли «чувство и воображение, обдуманность и плод вдохновения - идеал с правильностию и красотою рисовки, анатомии, размеров, перспективы и свежестью красок...»3. Так, образ Италии становится знаком некоего насыщенного культурного фона, обогащенного многовековым наследием. Находясь в Ницце (курортном городе Италии), Пронский жалуется другу: «... я в Италии и не в Италии. Здесь, в Ницце, пожалуй, проживешь сто лет - и ни

однажды не почувствуешь нужды в итальянском языке: здесь ... выходцы изо всех стран Европы, только итальянцев почти не видишь...» [519]. Однако Пронского, юношу «восторженного и чистого», Италия покорила не экзотичностью и красотой своих видов, не своеобразием национального колорита: «Мы с тобой видели в Крыму, в Адрианополе, в Грузии небо ничуть не хуже итальянского, а гранатовые рощи, сто верст южнее Тифлиса, стоят здешних лимоновых и померанцевых» [519]. Герой, несомненно, ощущает неуловимое очарование самого итальянского духа, создающего стране некий романтический ореол: «Все же скажу откровенно: и мое сердце бьется сильнее при мысли, что я в Италии» [519]. Здесь же, в Ницце, мы узнаем о Колонне, что он - «живописец из Рима». Так предуготавливается появление в романе образа Рима, хранителя древней культуры и духовности. Рим становится в романе Кюхельбекера своеобразным средоточием, центром схождения всех культурных планов: не только изобразительное искусство, но и архитектура, и историческое наследие. Здесь Пронский посещает выставку картин в Академии, бродит «из Ватикана в Колисей, из Колисея в собор св. Петра, оттуда в Кампо-Вакчино, в Кампидольо, в виллу Боргезе и - пересказать не успею -куда» [521]. Именно здесь короткая случайная встреча Пронского с Колонной, произошедшая в Ницце, разворачивается в знакомство и дружбу.

«Встреча» с «Героем нашего времени» М.Ю. Лермонтова: «творческий электрический удар»

В процессе работы над второй частью «Последнего Колонны» происходит изменение первоначального творческого замысла Кюхельбекера: нарушается «чистота» жанра эпистолярного романа. Чем была обусловлена трансформация? Возможно, впечатлением, полученным Кюхельбекером в ходе «вдумчивого чтения» романа Лермонтова «Герой нашего времени»1. Следовательно, только в соотнесении с «потенциалом», заложенным в лермонтовском тексте, возможно, на наш взгляд, понять истинный смысл изменений, происходящих в «постлермонтовской» (II) части «Последнего Колонны».

О том, что Кюхельбекер действительно был знаком с романом Лермонтова, свидетельствуют сделанные им в дневнике записи: «Лермонтова роман - создание мошной души...»; «Лермонтов занимает первое место между молодыми поэтами, которые появились на Руси после нас. Если бы бог дал ему жизнь подольше - он стал бы, вероятно, еще выше...»2 и др.

Кюхельбекер впервые узнал о лермонтовском романе еще в 1841 году из обширной статьи В.Г. Белинского «Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова. С.-Петербург. 1840. Две части», напечатанной в «Отечественных записках» за 1840 год (№ 6-7): «Разбор сам по себе хорош, хотя и не без ложных взглядов на вещи, а роман, варияция на пушкинскую сцену из "Фауста", обличает ... огромное дарование, хотя и односторонность автора. Несмотря на эту односторонность, я, судя уже и по рецензии, принужден поставить Лермонтова выше Марлинского и Сенковского, а это люди, право, - недюжинные. Итак, матушка Россия, - поздравляю тебя с человеком! Рад, ей-богу, рад...»1. «Отныне, - полагают Н.В. Королева и В.Д. Рак, - все произведения Лермонтова Кюхельбекер встречает с напряженным интересом, с го-рячей симпатией и столь же горячим желанием спорить» . Несомненно, чтение рецензии Белинского не прошло для Кюхельбекера впустую: он продолжает думать, размышлять над «Героем...», о чем свидетельствует III часть «Ижорского», дописанная им в 1841 году. Ю.Н. Тынянов указывает, что «в 1840-1841 годах именно Лермонтов натолкнул Кюхельбекера на дальнейшую работу над "Ижорским"» . И.Б. Мушина и Я.Л. Левкович также считают, что в III части «Ижорского» писатель явно полемизирует с рефлектирующим поколением 1840-х годов: «Отдав должное бесспорному таланту Лермонтова, поэт-декабрист резко критикует позицию Печорина»4. Действительно, в примечании к «Ижорскому» Кюхельбекер прямо ссылается на «гениальный роман» Лермонтова «Герой нашего времени», а в монологе Кикиморы (часть III, действие 2, явление 2) он дает резко отрицательную характеристику, почти карикатуру на «героя сороковых годов»5:

Таков Печорин в восприятии Кюхельбекера. Следовательно, роман Лермонтова (еще до чтения - в трактовке В.Г. Белинского) вошел в художественное сознание Кюхельбекера, оказав воздействие на его творчество. Вероятно, «разбор» Белинского («хотя и не без ложного взгляда на вещи») для писателя, еще в 1834 году признававшегося, что «рассуждения о словесности, критики, сочинения теоретические о предметах искусств изящных etc.» действуют на него «вдохновительно»2, стал первым творческим импульсом, послужившим началом раздумий, размышлений над лермонтовским произведением.

Непосредственно же с текстом «Героя...» художник смог познакомиться только в 1843 году. 12 сентября Кюхельбекер записывает в дневнике: «В последние дни прочел я ... «Герой нашего времени» и «Маскарад» Лермонто-ва» . Писатель высоко оценил мастерство Лермонтова-художника, глубину и «истину» характеров, но для него, романтика, Печорин как социально-психологический тип останется неприемлем и в 1843 году: «Лермонтова роман - создание мощной души: эпизод «Мери» особенно хорош в художественном отношении; Грушницкому цены нет - такая истина в этом лице; хорош в своем роде и доктор; и против женщин нечего говорить... А все-таки! - все-таки жаль, что Лермонтов истратил свой талант на изображение такого существа, каков его гадкий Печорин» . Следовательно, первоначальная, сложившаяся еще в 1841 году оценка образа главного героя остается неизменной. Заметим, что Кюхельбекер охарактеризовал Печорина по прочте ний романа эпитетом «гадкий» (ср.: в уже приведенной цитате из «Ижорско-го» уподобление самоанализа героя в дневнике «гадкому» «спартанскому супу»). Очевидно, именно с образом Печорина связана та «односторонность автора», которую увидел в романе - еще по рецензии Белинского - Кюхельбекер. Напомним, к этому времени - до чтения «Героя нашего времени» - уже было написано 9 писем, то есть половина романа.

Зададимся вопросом, мог ли в таком случае роман Лермонтова существенно повлиять на последующую судьбу «Последнего Колонны»? Не сложилась ли к осени 1843 года, то есть до «встречи» с «Героем нашего времени» Лермонтова, концепция, как самого романа, так и образа героя, которая уже не могла быть поколеблена?

Рассмотрим имеющиеся в нашем распоряжении факты, как прямые, так и косвенные, что позволит, на наш взгляд, с большей или меньшей долей уверенности (утвердительно или отрицательно) ответить на поставленные вопросы. Хотя необходимые выводы будет возможно сделать только после конкретного сопоставительного анализа текстов.

Как уже было отмечено, роман Кюхельбекера «Последний Колонна» состоит из двух частей. Над первой художник работал с 1832 года. Лишь 30 марта 1840 года художник «кончил переписку 9-ти первых писем». Завершив то, что впоследствии стало первой частью романа, Кюхельбекер еще мучительно сомневается: «Удастся ли написать продолжение?»1. Стало быть, уже сложившейся в голове писателя концепции произведения, которое на этом этапе пока имеет другое, отличное от окончательного, название - «Итальянец», еще нет. А значит - и дальнейшая судьба героя ему не ясна, он продолжает размышлять над ней.