Содержание к диссертации
Введение
Глава 1: "Автобиографический миф" в творчестве Андрея Белого 1920-х гг.".
1) Автобиографическая концепция А.Белого в "Автобиографическом письме к Иванову-Разумнику 16
2) " Записки чудака" как опыт духовной автобиографии. 26
3)"Посвятительная мифологема" в "Воспоминаниях о Блоке" ...44
Глава 2: Солярно-лунарная мифологема в раннем творчестве А. Белого .
1) К проблеме солярно-лунарной мифологии поэтического сб. А.Белого "Золото в лазури" 56
2)Трансформация солярно-лунарной мифологии в сб. "Урна" 70
3)К реконструкции мифологического пространства "Северной симфонии"76
4) Принцип 'стирания границ" в "Кубке метелей" (к вопросу о дионисическом оргиазме и Душе Мира) 88
Глава 3: Розенкрейцерство и. русский символизм .
1) Розенкрейцеровская мифологема в символистской среде 95
2) Биографические материалы к розенкрейцеровскому сюжету 130
Заключение... 170
Библиография ...172
- Автобиографическая концепция А.Белого в "Автобиографическом письме к Иванову-Разумнику
- " Записки чудака" как опыт духовной автобиографии.
- К проблеме солярно-лунарной мифологии поэтического сб. А.Белого "Золото в лазури"
- Розенкрейцеровская мифологема в символистской среде
Введение к работе
К концу 1900-х годов русский символизм вступает в новую фазу: начинается период все более усложняющихся самоописаний. Если 1890-е - 1900-е гг. в истории символизма - это выработка наиболее общих художественных принципов, то к концу 1890-х годов символизм переключается в область автометаописаний и рефлексий1. -
Проделав путь от объединений вокруг журналов - к самоопределению отдельных участников направления, в период "второго кризиса" - 1908-1910 гг., символизм стремится к интеграции, но уже в новом качестве2.
Объем творческого наследия Белого огромен, однако большая часть текстов все еще остается либо не вполне откомментирована, либо вовсе недоступна современному исследователю. Задачи, поставленные перед беловедением, отнюдь не исчерпываются публикацией вновь выявленных вариантов текстов, либо введением в научный обиход неизвестного материала, но должны быть ориентированы на выявление наиболее общих закономерностей творчества Белого - стилистических принципов, особенностей образной системы, -обусловленных, прежде всего, авторским сознанием. К числу таких, не откомментированных и не исследованных явлений в творческом наследии А..Белого относится собственно его биография и автобиографические материалы. Биография и автобиография в контексте русского символизма являлись объектом особенно пристального интереса со стороны создававших тексты собственной жизни по принципу текстов искусства3. В литературоведческих работах по истории русского символизма уже предпринимались попытки осмысления такого
1 З.Г.Минц, Об эволюции русского символизма. // А.Блок и основные тенденции развития
литературы начала XX века: Блоковский сборник 7 - Тарту 1986.
2 З.Г.Минц, Русский символизм и революция 1905-1907 гг. //А.Блок и революция 1905 г. :
Блоковский сб. 8 - Тарту, 1988.
3 Минц З.Г. Понятие текста и символистская эстетика// Материалы Всесоюзного симпозиума
по вторичным моделирующим системам. 1 (5). Тарту, 1974; Лавров А.В. Мифотворчество
"аргонавтов"// Миф - фольклор - литература. Л., 1978; Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы.
М.,1995; Гречишкин С.С., Лавров А.В. Биографические источники романа Брюсова "Огненный
ангел"// Ново-Басманная, 19. М., 1990.
"двойного" взаимопроникновения. Но, к сожалению, один из интереснейших примеров жизнестроительства - автобиография и биография Андрея Белого как художественный текст - практически прошел мимо внимания исследователей эпохи "серебряного века" (в особенности, его биографические и "псевдобиографические" тексты 1920-х гг.)4. Хотя уже в ранний период творчества А.Белого, его "главенствующим принципом <...> выступает неукоснительный автобиографизм. Текст тем более оправдан, чем непосредственнее он следует "жизненному" первоисточнику, чем точнее продиктованы в него вариации жизненного мифа."5
В нашей работе речь пойдет о том типе авторской биографии, которую, пожалуй, сложно описывать через традиционно исследовательский подход к биографии как таковой. Прежде всего это связано с особенностями автобиографических текстов Белого; все они, начиная с "Воспоминаний о Блоке" и заканчивая мемуарной трилогией - связаны единой авторской концепцией пути, причем, как это часто случается с текстами подобного рода - естественно сугубо субъективны. Можно возразить, что мемуары жанрово и тематически преследуют иную цель, чем, например, собственно автобиография, или изложение автором основ собственного мировоззрения. Это и в самом деле так, но в случае с мемуарно-автобиографическим комплексом Белого, по-видимому следует оговаривать некоторые закономерности и приметы общей схожести всех текстов подобного рода - по сути дела и чисто художественный текст и текст автобиографический у Белого - алломорфны, имеют общую логику развертывания сюжета, а часто и одних и тех же персонажей.
4 Тем не менее нельзя не указать на работы современных исследователей, посвещенных
проблемам мемуарного жанра у А.Белого: Лавров А.В Мемуарная трилогия и мемуарный жанр у
Андрея Белого// Белый А. На рубеже двух столетий. М., 1989; Fleishman L. Bely's Memoirs/
Andrej Bely. Spirit of symbolism. Ithaca, 1987; Лавров A.B. "Романтика поминовения": Андрей
Белый о Блоке // Белый А. О Блоке. М, 1997.
5 Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы. М.,1995. С. 130.
Три типа отношения к писательской биографии были выделены и сформулированы в работах Д.М.Магомедовой6:1) комментаторский подход к биографии - когда биография служит "ключом к творческой истории произведения"; 2) историко-культурный подход - биография рассматривается как самостоятельная культурная ценность; 3) автобиографический миф - когда "предметом исследования становится биографическая легенда, создаваемая самим автором"7.
Методология исследования, используемая в данной работе^ опирается развиваемый в работах тартуской и ленинградской литературоведческих школ подход к литературной биографии8 - когда творчество автора рассматривается "в соотнесении автобиографического мифа и эмпирического ряда жизненных событий"9. Мы также используем определение "автобиографического мифа", сформулированное Д.М.Магомедовой: "под автобиографическим мифом понимается исходная сюжетная модель, получившая в сознании поэта онтологический статус, рассматриваемая им как схема собственной судьбы и постоянно соотносимая со всеми событиями его жизни, а также получающая многообразные трансформации в его художественном творчестве"10. Естественно,
6Магомедова Д.М. Автобиографический миф в творчестве Александра Блока/ Диссертация в виде научного доклада на соиск. степ. докт. филол. наук. М.,1998; а также: Магомедова Д.М. Автобиографический миф в творчестве А.Блока. М.,1997; Магомедова Д.М. Автобиографический миф в раннем творчестве Блока ("Стихи о Прекрасной Даме")// Русская словесность. 1997. № 2. С.32-38.
7 Магомедова Д.М. Автобиографический миф в творчестве Александра Блока// Диссертац. В
виде научн. докл. на соиск. учен. степ. докт. филол. наук. М.,1998. С. 3-4.
8 Максимов Д.Е. О мифопоэтическом начале в лирике А.Блока// Творчество А.А.Блока и русская
культура XX века. Блоковский сб. 3. Тарту, 1979; Минц З.Г. Случившееся и его смысл в "Стихах
о Прекрасной Даме" А.Блока// А.Блок и его окружение. Блок. сб. 4. Тарту, 1985; Лотман Ю.М.
Литературная биография в историко-литературном контексте (К типологическому соотношению
текста и личности автора)// Лотман Ю.М. Статьи по семиотике и типологии культуры: в 3-х тт.
Т.1. Таллинн, 1992; Плюханова М.Б. К проблеме генезиса литературной биографии// литература
и публицистика: Проблемы взаимодействия. Тр. По русск. и слав, филолог. Тарту, 1986. (Учен.
зап. Тарт. гос. ун-та. Вып.683); Приходько И.С. Мифопоэтика А.Блока. Владимир, 1994.
9 Магомедова Д.М. Автобиографический миф в творчестве Александра Блока. С.8.
10 Там же.
что в творчестве того или иного автора автобиографический миф будет индивидуален. Однако мы можем говорить о существовании неких общих, "матричных" моделей авторской мифологии, присущей, например, представителям данного, отдельно взятого направления в литературе либо искусстве. Такие "матричные", как правило жизнестроительные, мифы, относятся к типу ментальных моделей эпохи и, на более абстрактном уровне, принадлежат к моделям культуры вообще, поскольку наличие таких моделей мы встречаем в любой культуре, начиная с архаических. Этот уровень авторской мифологии, по-видимому, следует вычленять с целью описания разнообразных, порой не сводимых к единому знаменателю, сюжетов и тем в творчестве писателя.
Действительно, очень часто мотивы или темы художественного текста невозможно свести исключительно к биографическим элементам, хотя интуиция исследователя подсказывает, что это может быть явление весьма близкое авторскому жизнетворчеству. В работе Д.М.Магомедовой "Александр Блок. Биография и поэтика" - "автобиографический миф" вычленяется из целого ряда текстов, не имеющих, или не всегда имеющих "биографический" характер. Реконструкция Блоковского "автобиографического мифа", предпринятая исследователем, выявляет философский генезис этого мифа: давно существовавшее мнение о том, что источником "софииного мифологемы" у символистов можно считать мифопоэтическое творчество Вл.Соловьева, опосредовавшее гностическую традицию, не только получает свое подтверждение, но и обнаруживаются иные источники элементов гностической философии в поэзии Блока. Реконструированный исследователем гностический миф о Софии-небесной и Софии-Ахамот, безусловно проецировался Блоком на сюжеты собственной биографии, откуда - представление о как бы двойном бытии: с одной стороны - эмпирические события - жизненная канва; с другой стороны -все события обычной жизни получают эзотерическое звучание. Оба эти ряда в достаточной мере равноправны. Любопытным образом такая схема "двойного" биографического ряда проявляется в жизни и творчестве А.Белого. Это подобие,
возможно, объясняется "феноменом двойничества" Блок -Белый11, но можно рассматривать и в рамках философско-эстетической системы русского символизма. В этом случае речь пойдет о том типе биографии, которая примыкает скорее к мировоззренческому комплексу - о "духовной" биографии.
Итак, мы выделяем два типа биографии: 1) эмпирическая; 2) "духовная". Можно предположить, что жизнетворчество одинаково принадлежит как первому, так и второму типам. Однако одним из условий реализации индивидуального мифотворчества является наличие некоей ментальной модели, которая выступает как своеобразная "матрица" для авторского мифа и его инвариантов.
По отношению к творчеству и биографии Андрея Белого, с нашей точки зрения, такой "матричной", жизнестроительной моделью может считаться посвятительный миф, который можно рассматривать как онтологически функциональную модель творимой действительности. В поисках философского и мистического обоснования посвятительного мифа, Белый обращается к проблеме познания: "мировоззрение не есть только что (идеализм, реализм), но и как (гностический, или мистический, или логический идеализм и т.д.); и - для чего (для рассудка, для жизненной практики, для себя, для других и т.д.)".12 Основное противопоставление рамках творчества А. Белого можно рассматривать как философское противопоставление бытия - сознанию: "Бытие" для Белого в этом аспекте - косная, нормативно упорядоченная действительность, не просветленная стимулом к творческому развитию; "сознание" - духовно активное начало, преображающее бытие, несущее в себе импульсы к претворению жизни ц\ данной в долженствующую".13
11 Д.М.Магомедова. Александр Блок и Андрей Белый - феномен литературного двойничества //
Д.М.Магомедова. Автобиографический миф в творчестве Блока.- М., 1997; Орлов В.Н. История
одной "дружбы-вражды"// Орлов В.Н. Пути и судьбы. Л., 1971; Громов В.Н. А.Блок, его
предшественники и современники. Л.,1986.
12 А.Белый. Основы моего мировоззрения: статья и объснительная запись автора на обложке.
10.10.1922, [1933]. Машинопись, 61 стр. РО РГАЛИ. Ф.53, А.Белого. Оп.1. Ед.хр. 69. С.2.
13 Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы. М., 1995. С. 7.
Понятие "духовной" биографии по отношению к творческому и жизненному пути Андрея Белого, не кажется сугубо искусственным в контексте его автобиографи; по замечанию исследователя: "Текст выходит за свои пределы; литературная поза становится жизненной ролью; создание автора осуществляется в его жизни; фабула становится биографией."14 В романе 1922 г. "Записки Чудака" Белый писал: "В моей жизни есть две биографии: биография насморков, потребления пищи, сварения, прочих естественных отправлений; считать биографию эту моей - все равно, что считать биографией биографию этих вот брюк.
Есть другая: она беспричинно вторгается снами в бессонницу бденья, когда погружаюсь я в сон, то сознанье витает за гранью рассудка, давая лишь знать о себе очень странными знаками: снами и сказкой."15 Любопытным курьезом по отношению к восприятию Белым собственной биографии может служить недавно опубликованный "Отчет Ин-та Мозга", одним из составляющих которого является протокольная фиксация не только жизненных событий покойного Бориса Бугаева, но и его привычек, вкусов и антипатий, особенностей реакции организма на внешние раздражители и т. д. - одним словом та самая "биография насморков и поглощения пищи", против которой он протестовал при жизни.16
По сути дела автобиографические рефлексии Белого значительно облегчают задачу исследователю, поскольку именно собственная "духовная" автобиография осознавалась им достаточно четко и составляет основную тему его творчества на протяжении двух последних десятилетий жизни. К текстам, имеющем следы такой автометарефлексивности относятся и "Записки Чудака" и "Путевые заметки", мемуарная трилогия "Начало века" и "Воспоминания о Блоке", а
14 Эткинд А. Хлыст (Секты, литература и революция). М., 1998. С. 391.
15 Белый А. Записки Чудака. М- Берлин. 1922. Т.2. С.88.
16 Андрей Белый: посмертная диагностика гениальности, или штрихи к портрету творческой
личности / Публ. И вступит, ст. Спивак М.Л. // Минувшее: исторический альманах. 23. СПб.,
1998.
также не предназначавшиеся для публикации при жизни автора "автобиографические" письма к Иванову-Разумнику. "Материал к биографии (интимный)', "История становления самосознающей души", "Основы моего мировоззрения ".
"Духовная" биография понималась Белым не только в плане мировоззренческих основ - обращение к философским и мистико-оккультньш системам, - по его собственному замечанию - не только "что", но и "/л?,г\ Основание этого "как" следует, по-видимому, искать в том архетопе "инициации", который закономерно вычленяется из логики развертывания автобиографического самоосмысления Белого. Можно предположить, что Белый сознательно выстраивает свой жизненный путь (вторичная рефлексия) а соответствии с архаическими и общепринятыми в оккулы', ч:; "посвятительными" схемами. И в этом смысле, его восприятие собствен П.»! ) жизненного и духовного пути подчиняется логике инициатического с>+-
Введение понятия "посвятительного" мифа в творчестве и биографии Андрея Белого неизбежно ставит нас перед проблемой соотношения эзотерической традиции и символизма как литературного направления. Прежде всего следует четко определить круг понятий, необходимых для дальней у.?, .-.ей работы: наиболее удачным кажется следующее определение "эзотерического/ экзотерического" в применении к традиции: "Эзотерическим (от греч. esoterikos: "внутренний") в античности называли сокровенный высший опыт, известный немногим, - лишь посвященным в более глубокие, чем народные религии, мудрость.<...> В свою очередь определение "экзотерический" (от греч. exotericos: "внешний") в применении в авторитетным философским или религиозным системам <...> характеризует состояние, когда ключевые знания, раскрывающие смысл того или иного учения (в том числе и священного), утрачены, либо не сообщаются публично".17
17 Штайнер Р. Из области духовного знания, или антропософии: статьи, леміш і драматическая сцена в переводах начала века./Сост., ред., комм. С.В.Козачкова и ТЛ.С'трм, а . М., 1997. С.423. См. определение "эзотерического/экзотерического", данное Штапнсю . "Понятие является эзотерическим, если рассматривается в связи с явлениями, из ко1 о *,л
Эта тема - "символизм и эзотерическая традиция" - до сих пор не разработана и, хотя можно указать на некоторые работы современных исследователей18, близко подходящие к Данной теме, общий контекст эпохи довольно неясен, тогда как восстановление его - будет "ключом" ко многим идеям символизма (в том числе, и концепции символизма А.Белого и В.Иванова, к спору о Гете и антропософии между Белым и Э.К.Метнером, к некоторым образам поэтических систем Белого, Иванова, Эллиса и др.).
Вообще говоря, ставить вопрос об абстрактном влиянии абстрактных эзотерических дисциплин на культуру русского символизма достаточно некорректно, эта проблема требует более детального рассмотрения. Например, можно вести речь о влиянии антропософии на писателей-символистов периода 1910-х гг., или, можно рассматривать отражение розенкрейцеровской символики в стихотворных текстах начала века - и это все будет явлением примерно одного порядка. Но если мы попытаемся задать себе вопрос: а почему Белый в 1920-е гг. все чаще обращается к истокам своего творчества - конца 1890-х - 1900-х гг. и осмысляет его именно через собственный интерес к разного рода тайному знанию - теософия и Упанишады, древнегреческие мистерии (и мифология) и опосредованный философией Вл.Соловьева гностицизм, - то ответ напрашивается сам собой. Безусловно, в период наиболее интенсивного самоосознания, который пришелся в жизни Белого на пост-штайнеровское время, события прошедшей жизни становятся чрезвычайно значимыми и актуализируются в рамках индивидуально- творимого мифа. И в этом смысле - "Автобиографическое письмо к Иванову-Разумнику" от 1927 г. - есть не что иное как своеобразное "навязывание" исследователю концепции собственной биографии, вернее "духовной" биографии. Но с другой стороны, историческую память Белого трудно упрекнуть в анахронизме излагаемых событий, на это указывают
получено. Экзотерическим - когда оно рассматривается само по себе, обособленным в виде абстракции". (Там же. С.424)
18 См. библиографический обзор к данной работе.
современные исследователи19. Следовательно, в художественном творчестве Белого 1900-х гг. и в автобиографических текстах Белого 1920-х гг. обнаруживается некое сходство, большее, нежели образное и мотивное.
В данной работе предполагается рассмотрение конструктивной роли автобиографического мифа в творчестве Андрея Белого на материале творчества раннего периода: поэтического сб. "Золото в лазури", "Урна", "Северной симфонии", а также некоторых текстов рубежа 20-х гг. - "Воспоминания о Блоке", "Путевые заметки", "Записки Чудака". Одной из основополагающих мифологем творчества А.Белого является "посвятительная" мифологема. С нашей точки зрения, в наиболее "концентрированном виде "посвятительный" миф можно вычленить из более поздних, конца 20-х гг. писем Белого к Иванову-Разумнику.
Метод исследования, использованный в работе - внутритекстовой и интертекстуальный анализы текстов в сочетании с методом реконструкции.
Историография вопроса.
В исследованиях последних лет по истории русского символизма намечается тенденция к расширению толкования творческого наследия писателей-символистов - Вяч. Иванова, А. Белого, и их окружения, - за счет вовлечения в круг исследований материалов, позволяющих говорить о связи русского символизма с "эзотерической традицией". В обзоре работ о творчестве А.Белого, современный исследователь отмечает несколько аспектов: Белый и традиции классической литературы; Белый и символизм; Белый и психология творчества, а также Белый и оккультизм.20
19 По наблюдению А.В.Лаврова, Белый обладал феноменальной памятью, поскольку часто
описываемые им события имеют погрешность в датировке одну-две недели. - Лавров А.В.
Андрей Белый в 1900-е годы. М.,1995
20 Вик.Ерофеев. Споры об Андрее Белом: обзор зарубежных исследований/Андрей Белый:
проблемы творчества: Статьи, воспомиания, публикации. М., 1988. С. 483-484.
В обзоре публикаций по данному вопросу мы обращаем внимание на два аспекта: собственно биографический и интерпретация текста. Нами рассматриваются два основных подхода к творчеству Белого антропософского периода: публикация неизвестных ранее текстов, с комментариями, а также внутритекстовой и интертекстуальный анализы этих текстов в сочетании с методами реконструкции. С нашей точки зрения, творческое наследие Белого в ракурсе "посвятительного мифа" следует рассматривать в следующих контекстах: 1) гностическая традиция; 2) мистериальная традиция; 3) антропософия (включающая и ту и другую традицию); 4) софиология Вл. Соловьева (адаптировавшая гностическую философию); 5) античная традиция (мифология).
Здесь следует оговориться: особенный интерес Белого к философии гностицизма в 20-е гг., имеет своим источником антропософию, (кроме безусловного знакомства с работами Вл. Соловьева) - учение это в значительных своих аспектах опирается на философию гностиков (Василид, Валентин); в свою очередь можно указать и на тот факт, что учение Штайнера во многом наследует традиции средневековой розенкрейцеровской системы мира, генетически восходящей, в свою очередь, к разного рода гностическим учениям первых веков христианства»
1) Основная часть впервые публикуемого наследия А.Белого сводится, как правило, к введению в культурный обиход неизвестных текстов автора, не публиковавшихся в советский период по идеологическим соображениям. Прежде всего - это материалы, из архивов А.Белого, опубликованные Дж.Мальмстадом в историческом альманахе "Минувшее", которые связаны с наименее изученной темой в биографии и творческом наследии писателя - "А. Белый и антропософия". Сюда относится частично опубликованный Мальмстадом "Материал к биографии (интимный)"21 - собственно та часть "Материала...",
21 Андрей Белый и антропософия. - Материал к биографии (интимный). Переписка с М.К.Морозовой.(Публ., вступит, ст. и коммент. Дж.Мальмстада.)/ Минувшее: Исторический альманах. 6, 8, 9. М., 1988,
которая относится к периоду 1911-1915 гг. (к сожалению, период 1911-1912 гг. представлен публикатором фрагментарно - в основном те записи, которые имеют отношение к обозначенной теме), к данной части публикуемого материала приложен "Регистр встречающихся в тексте имен", а также "реальный" комментарий к "Материалу...", связанный с реалиями антропософского быта, лекционными курсами Штайнера и т.д.22; переписка А.Белого с А.К. Морозовой (собственно письмо Морозовой от 1912 г. и ответное письмо-лекция А.Белого о сущности антропософского учения) - практически не откомментировано; "Касания к теософии"23 - этот материал имеет наиболее подробные комментарии - Мальмстад фактически восстанавливает круг чтения Белого в области оккультизма и теософии в период 1896-1912 гг.; опубликованные тут же "Слышанные лекции по теософии в немецкой секции", "Свидания с доктором", "Оккультные переживания", "Распределение занятий в русском антропософском обществе в 1918-1919 г.", "Проект расписания года (занятий антропософского общества)( 1918)", "Себе на память", "Из "Материалов к биографии": отрывки кратких записей и отрывок из дневника"24 - не откомментированы вовсе. В плане воспроизведения культурного наследия писателя такой подход к публикуемым текстам возможно оправдан неизвестностью материала, вводимого в научный обиход, важностью его в творческом наследии А.Белого; тогда как для читателя, не знакомого с антропософским учением Штайнера, публикация такого рода приравнивается к "нулевому" прочтению текста. Вместе с тем, для исследователя опубликованные материалы безусловно значимы как в смысле их дальнейшего
22 Вместе с тем, публикатор не комментирует, например, понятия антропософского учения,
используемые Белым в тексте, тогда как комментарии такого рода раскрыли бы собственно
"эзотерический" смысл публикуемых фрагментов. Абсолютно не случаен тот факт, что, сдав
биографический материал на хранение в архив, Белый сделал приписку: "<...предназначенный
к чтению только после смерти автора" - это объяснялось не только "интимностью" самого
текста, но и чрезвычайной важностью описываемых событий - путь Белого к посвящению
(опять-таки, текст "антропософского периода"обрыватся в тот момент, когда Белый только
затрагивает чрезвычайно значимый для него самого факт духовного преображения).
23 Там же. № 9.С.449-451.
24 Там же. С. 469-488.
использования при описании историко-культурного контекста эпохи, в частности в аспекте "символизм и эзотерическая (либо оккультная) традиция", так и при дальнейшем комментарии собственно художественного творчества А. Белого ("Путевые заметки", "Котик Летаев", "Записки Чудака"), а также как дополнительный материал для многочисленных мемуаров А. Белого (Дж. Мальмстад указывает как раз на важность именно этого аспекта публикуемых материалов).
Безусловно ценный материал для исследователя, занимающегося "духовной биографией" Белого представляет осуществленная Ж. Нива публикация "Автобиографического письма к Иванову-Разумнику" и "Комментария к моей переписке с Блоком"25 - также, к сожалению не откомментированных исследователем. Тем не менее, содержание данных материалов само по себе может служить уникальным комментарием ко всему творческому наследию Белого (в особенности антропософского периода).
Для рассмотрения темы "Андрей Белый и посвятительная традиция" особенный интерес представляют исследования зарубежных авторов (М. Carlson26 Barrat A.,27 Crista В.,28 Hartmann Н.29) об оккультной традиции в творчестве Белого, а также работы, посвященные теме "Белый и антропософия"30. В
і 25Nivat G. Trois documents importants pour l'etude d'Andrej Belyj/Cahiers du Monde russe et sovietique. XY (1-2), janv.- juin 1974.
26 Carlson M. Ivanov-Bely-Minclova: a mistical triangle/Cultura e Memoria: Atti del terzo Simposio Internazionale dediccato a Vjaceslav Ivanov. Vol.1. Firenze, 1988; Carlson M. The conquest of chaos: Esoteric philosophy and the development of Andrei Belyi's theory of symbolism as a world view. Dissert. Michigan, 1983; Carlson M. "No Religion Higher than Truth": A History of the Theosophical Movement in Russia, 1875-1922. Princeton, 1993.
2' Barrat A. Mystification and initiation in "Серебряный голубь": Belyj, the reader, and the symbolist novel// Andrey Bely centenary papers. Amsterdam, 1980.
28 Crista B. Andrei Bely's connections with European occultism// Russian and Slavic literature.
Cambrige, 1976.
29 Hartman H. Andrej Belyj and the Hermetic tradition: a study of the novel "Peterburg"/ Unpablish.
Ph. D. thesis. Columbia Univ., 1969: Ann Arbor, Mich.: University Microfilms, 1972.
30 Ni.: Holthusen J. A Belyj und Rudolf Steiner: Festschrift fer Max Vasmer. Wiesbaden, 1956.;Janecek
G. Antroposophy in "Kotic Letaev"// Orbis Litterarum, XXIX, 1974.;Janecek G. The spiral as Image
and structural principle in Andrej Bely's "Kotic Letaev"// Russian Literature, IV, 1976.; Janecek G.
последние годы в России также появились работы, специально рассматривающие те или иные аспекты обозначенных тем. В особенности следует отметить специальный номер журнала "Литературное обозрение" (1995, № 4-5), посвященный Белому.31
Проблемы, поставленные перед исследователями творчества Андрея Белого, должны, по всей видимости, решаться как в плане публикации неизвестных текстов - как правило, к неопубликованным относятся архивные документы, касающиеся "оккультной" и "антропософской" тем, - так и в плане прослеживания основных мотивов на протяжении трех десятилетий творчества писателя, причем отказ от последовательного и внимательного изучения "оккультного" подтекста, как нам кажется, неправомерен.32
В данной работе как раз и были преприняты первые шаги в области исследований такого рода.
Poetic devices and structure in Andrej Belyj's Kotik Letaev/ Ph.D. thesis. Univ. of Michigan, 1971. Microfilm. Ann Arbor, Mich.: University Microfilms, 1972.; Fedjushin V. Russlands Sehnsucht nach Spiritualitat: Theosopie, Antroposophie, Rudolf Steiner und die Russen. Schlaffhausen, 1988; Kozlik F. L'infmence de l'anthroposophie sur l'oeuvre d'Andrey Belyj. 3 vol. Frankfurt a. M.., 1981; Kozlic F. Quelques aspects assentiels de История самосознающей души// Андрей Белый. Мастер слова -искусства - мысли / Instituto Universitario di Bergamo Paris, 1991.
31 См. работы: Кацис Л.Ф. И.-В. Гете и Р. Штейнер в поэтическом диалоге: Андрей Белый -
Осип Мандельштам // Литературное обозрение, 1995. № 4-5; Спивак М.Л. Роман А.Белого
"Москва": экзо- и эзотерика посвящения//Литературное обозрение. № 2. 1998; Спивак МЛ.
Андрей Белый - Рудольф Штайнер - Мария Сивере.// Литературное обозрение. № 2. 1998;
Шталь-Швецер X. О понятии действительности. Повесть А.Белого "Котик Летаев"//
Литературное обозрение, 1995. № 4-5.
32 В последние годы появилось много работ, имеющих прямое отношение к теме "русский
символизм и оккультизм", в особенности интересны работы Богомолова Н.А. : Богомолов Н.А.
Михаил Кузмин: статьи и материалы. М., 1995; Богомолов Н.А. Малмстад Дж . Э. Михаил
Кузмин: искусство, жизнь, зпоха. М., 1996; Богомолов Н.А. К истории русской потенциальной
журналистики начала XX века// Вестник Московского университета. Серия 10.
Журналистика. 1997. № 6; Богомолов Н.А. Anna Rudolpha. / НЛО, № 29, 1998; Богомолов НА. К
истории эзотеризма советской эпохи// Литературное обозрение,№ 2, 1998.
Автобиографическая концепция А.Белого в "Автобиографическом письме к Иванову-Разумнику
В 1927 г. Белый пишет "Автобиографическое письмо" Иванову-Разумнику, в котором пытается осмыслить свой жизненный и творческий путь с антропософских позиций, - он как бы подводит "теоретическую базу" к собственному "автобиографическому мифу" ("теоретической" основой служит штайнеровское учение о духовной конституции человека и его связи с космическими ритмами Вселенной). Биография каждого человека есть история эволюции его самосознания, "история самосознающей души": "Ритм моей внутренней биографии внятен мне; и ясно, что этому ритму во многом соответствуют и "эпохи" написания того или этого: и в "сюжете" и в литературном "стиле"."1
Принцип описания биографии человека через описание событий его внутренней, духовной эволюции мы встречаем также в автобиографии-мемуаре "Зеленая змея", написанной Маргаритой Волошиной2, - художницей и последовательницей антропософского учения Штайнера. Книга эта, как известно, представляет собой не просто мемуарное воспроизведение культурно-исторического контекста эпохи начала 20 века, но более всего - духовный путь Маргариты Волошиной к антропософии.
Такая концепция "духовной биографии" восходит к антропософскому учению Штайнера3. Например, в его книге "Теософия: введение в сверхчувственное познание мира и назначение человека" мы встречаем основополагающую концепцию теософии, которая гласит, что человек сам по себе не состоит лишь из тела физического, но принадлежит к трем мирам: телесному, душевному и духовному. А поскольку Дух в человеке есть не что иное, как часть божественного начала в существе физическом, то Дух этот, по всей видимости, имеет такую же биографию, как человек имеет свою биографию; разница лишь в том, что в обычном состоянии человек не помнит своей духовной биографии. Таким образом, "перевоплощение духовного человека есть процесс, не принадлежащий к области физических фактов, но происходящий всецело в духовной области."4
Таким образом, биографическую трилогию Белого (как, впрочем, всякий его мемуарно-автобиографический текст), также можно прочитывать двояко: с одной стороны, это - история жизни одного человека и его окружения, другое, "эзотерическое" прочтение текста, открывает внимательному читателю историю духовной эволюции Эго.
Первая часть книги "Между двух революций" была написана в 1932-1933 гг., незадолго до смерти автора5 В 3-ем томе "Воспоминаний" - "Между двух революций" мы сталкиваемся с авторской рефлексией собственной биографии "по семилетиям": "(...) и пять недель, проведенных в уединении, стоят в памяти перевальною точкой, после которой линия жизни моей начинает медленно подниматься на протяжении целого семилетия."6 В 1927 г. Белый, по просьбе Иванова-Разумника, пишет ему подробное автобиографическое письмо, которое, в сущности, является своеобразным антропософским ключом к "эзотерическому шифру" "Биографической трилогии": "я сторонник "семизма" в моей жизни, т.е. схемы семилетий; но иногда бываешь в затруднении, где подлинное семилетие."7
Начало "семилетия" приходится на 1908 г. (отъезд в Боголюбы датируется 1908 г.), - этот год соответствует "рубежу" в семилетиях и началу нового - 1909-1915 гг. (эти годы Белый описывает как "Эпоха исканий в сфере эзотеризма, путь с Асей; разрыв с Метнером, Брюсовым и рядом былых друзей"8. И далее: "1909-1912 гг. - оккультизм, Минцлова, "Мусагет", искание путей жизни."
"Дальнейшая эволюция человеческого сознания, его высшие формы представляют собой повторения прежних ступеней сознания, но с той важной разницей, что все три высшие ступени - пятая, шестая и седьмая - пройдут через земное бодрствующее сознание"9. Соответственно 5-ступень - "психическое сознание"; 6-я - "сверхпсихическое сознание"; 7-я - "духовное сознание".
Идентичную концепцию развития "Эго" по семилетиям (или, семи ступеням сознания) мы встречаем в розенкрейцеровском учении М. Генделя10; это развитие прямо связано с "семиричной" конституцией человека, согласно которой: 1,2) плотное и жизненное тело} соответствуют физическому миру; 3)тело желаний } соответствует Миру Желаний; 4, 5) разум и человеческий дух} соответствуют Миру Мысли; 6) жизненный Дух } соответствует миру жизненного Духа; 7) Божественный Дух } соответствует миру Божественного Духа.
Откуда "триединое тело" человека, (в терминологии Генделя: состоящее из плотного тела, жизненного тела и тела желаний - или же, у Штайнера: тело, душа, дух) , является отражением триединого Божественного Духа; разум же играет роль своеобразного "зеркала", отражающего "Божественное" в "земном".
Рождение (развитие) "плотного тела" человека происходит в первые 7 лет его жизни; затем, с 7 до 14-ти лет следует рождение "жизненного тела"; с 14-ти до 21 г. происходит рождение " тела желаний "; примерно в 21 г. "рождается" разум (у большинства), развитие его продолжается до 28 лет, этот год считается рубежом и началом "серьезной жизни"11. В этом плане кажется неслучайным то, что в авторском членении биографии по "семилетиям", "искание путей жизни" выпадает именно на 1909 г. (Белому 28 лет).
1-е семилетие своего творчества Белый описывает как творчество под именем Андрея Белого (до 1901 - Борис Бугаев - это, в антропософской терминологии - хаотическое, не осознавшее себя "Я"; рубеж 1900-1901 гг. - "21 год, совершеннолетие")- А с 1908 г. появляется Леонид Ледяной - этим именем Б.Бугаев обозначал свое новое "Я", рождавшееся в "посвятительный" период жизни автора. Неслучайно семантика псевдонима восходит к учению Штайнера о том, что в определенный период посвящения, душа человеческая находится как бы в состоянии замерзании, одиночества в ледяных пространствах.
Более того, любопытным образом, "зеркальная" семантика (ср. выше -отражение "Божественного" в "земном", где разум является отражающим объектом, исполняет роль "зеркала") проявляется в авторефлексии имени (Борис Бугаев), псевдонима (Андрей Белый) и "псевдо" псевдонима, или же, псевдонима-псевдонима, каким и является , в сущности, Леонид Ледяной. Ср. у Белого: "1895-1901 гг. - Боря Бугаев" (т.е. до 21г., вплоть до рождения "триединого тела" - Е.Г.)13- "1901-1908 гг. - Андрей Белый" ("рождение" разума; в соответствии с предложенным "зеркальным" принципом - этот этап творчества писателя является своеобразным "зеркалом", отражающим предыдущий период в последующем - Е.Г.) .
" Записки чудака" как опыт духовной автобиографии.
Проблема соотношения мемуарной и художественной прозы Андрея Белого уже не раз ставилась в литературоведческих исследованиях 29. "Пристальное изучение творчества этого, на первый взгляд, самого мятущегося и противоречивого художника в истории русской литературы, - писал Д. Мальмстад, - покажет, что на самом деле он был одним из самых в ней последовательных писателей: на протяжении более чем тридцати лет он сохранял верность фундаментальным положениям своего миросозерцания и принципиальным началам своей поэтики."30
Известно, что художественная проза А. Белого отличается сугубым автобиографизмом. Это касается, естественно, не только мемуарной трилогии. Уже повесть "Котик Летаев" несет на себе следы антропософских упражнений Б.Бугаева - а именно, медитаций о собственных детских впечатлениях31- Однако автобиографизм художественного текста не является новым приемом по отношению к существующей традиции. Сам автор "Записок Чудака" великолепно осознавал, что текст авторской жизни неизбежно превращается в текст искусства: "Моя жизнь постепенно мне стала писательским материалом; и я мог бы года, иссушая себя, как лимон, черпать мифы из родника моей жизни..."32 Автобиографизм "Записок Чудака" заключается в равноправном описании фактов внешней биографии и биографии "внутренней". Однако, если следовать авторской позиции, текст "Записок" - это не только художественный текст, но автобиография автора, оформленная в виде повести: "Моя истина - вне писательской сферы; могу я коснуться ее - одним способом: выбросить из себя в виде повести этот странный дневник моего состоянья сознания, пребывающего в недоумении и не умеющего недоумение выразить обычными средствами писательской техники."33
В "Материале к биографии..." Белый вспоминал о беседе с М.Я. фон Сивере в 1915 г.: "...и неожиданно для себя стал ей говорить, что хотел бы в жизни зарисовать портрет доктора; и, может быть, в форме романа-автобиографии; туг же, на лужайке, пронеслись первые абрисы той серии книг, которые я хотел озаглавить "Моя жизнь" ("Котик Летаев", "Записки Чудака", "Крещеный Китаец", "Начало века", "Воспоминания о докторе" суть разные эскизные пробы пера очертить это неподспудное здание)."34
Современные исследователи творчества Белого уже обращали внимание на необычность жанровой структуры "Записок Чудака", которую можно, скорее, определить как "дневник в форме повести".35 Вместе с тем, "Записки Чудака" -это, конечно же, не автобиографическая повесть. Сам жанр "записок", "дневника" - подразумевает известную интимность в изображении событий как внутренней, так и внешней жизни. В этом плане гораздо ближе к дневниковой форме написанный несколько позже "Материал к биографии (интимный), предназначенный для чтения только после смерти автора"36(1923-1928 гг.): "В общих чертах "Материал", в отличие от "Начала века", носит более дневниковый характер: изложение фактов расположено хронологически по месяцам, иногда даже по дням."37 Вместе с тем, "Материал", безусловно, не "дневник", написанный синхронно с происходившими событиями, - описание событий носит характер вторичной рефлексии38. Однако и "Материал" и "Записки Чудака" имеют много общего в плане содержания, это обусловливалось прежде всего использованием автором событий собственной жизни периода 1912-1916 гг. - пути со Штайнером - как материала для биографии и как материала для художественного творчества ("Книга хочет поведать о каких-то огромных событиях душевной жизни, а вовсе не рассказать о путешествии", - писал в рецензии на "Записки чудака" О. Мандельштам)39. Вместе с тем, "Записки", вслед за "Котиком Летаевым" - были первой попыткой выстраивания собственной "духовной биографии", тогда как "Материал" - безусловно, хронологически является вторичным продуктом авторской рефлексии и представляет собой как бы "биографическое" подтверждение реальности описанных в "Записках Чудака" событий. Белый так определял назначение своего текста: "Материал этот заносился для того, чтобы при случае дать на основании его художественное произведение (роман-автобиографию); автор брал себя, как объект анализа; центром его должны были быть переживания 1912-1916 годов ... "40 - в данном случае по-видимому, сработала символистская установка на диффузность текста жизни- тексту искусства.
И все-таки, несмотря на аналогичность описанных событий, "Записки чудака" - это текст, организованный по законам искусства. Другое дело, что логика развертывания сюжета постоянно прерывается авторскими размышлениями о структуре повести, строение глав мозаично, хронология сдвинута - все это, по мысли самого Белого, не позволяет причислить "Записки" к традиционному типу художественного текста: "В нагромождении "негоднейших средств" и "лесов" вместо здания повести - новизна моей повести; я - писатель-стилист - появляюсь пред Вами сапожником стиля; и я, "столь умеющий" переживанья души облагать ритмом слов, предстаю перед Вами в безритмице этих клочков: то - клочки моей собственной жизни, которая взорвана."
Однако такое построение текста "Записок" вполне объяснимо с точки зрения той задачи, которая была поставлена автором - это ведь не просто роман-автобиография, но история внутреннего самопознания, оттого большая часть описываемых событий воспроизводятся как воспоминания главного героя; откуда - равноправность временных срезов: событие, происходившее много лет назад так же значимо, как и то, что происходит здесь и сейчас, поскольку в пространственно-временном континууме текста эти события являются всего лишь отраженными сознанием главного героя.
Творчество А.Белого, чей талант Вяч. Иванов определил: "не поэт -теоретик", представляет собой уникальное явление в культуре русского символизма. Известная особенность художественного метода А.Белого: стремление к металитературности, ставит перед исследователем ряд проблем, первая из которых: текст как "генератор" и "конденсатор" смысла 42 Есть еще один важный момент в интерпретации творческого наследия Белого: произведения, написанные автором после "Котика Летаева" как бы логически продолжают линию авторской концепции - "историю самосознающей души". В этом смысле каждый последующий текст может служить для интерпретации предыдущего, разворачивая и дополняя его смысл.43
К проблеме солярно-лунарной мифологии поэтического сб. А.Белого "Золото в лазури"
Введенное семиотической школой понятие "текста жизни" и "текста искусства" применительно к культуре русского символизма1, может служить определяющей особенностью индивидуального мифологического сознания, каковым является сознание авторское. Символистское представление о том, что мир есть книга Бога и автор только читает в ней знаки своего творчества и каждый авторский текст есть только часть этой Единой Божественной Книги2 (такое толкование восходит к талмудическому представлению о мире), уникальным образом укладывается в культурему "жизнетворчества", когда художник творит свою жизнь по принципу текста искусства. Причем этот "универсальный" Текст, эманируя из себя индивидуальные тексты (жизни, или искусства) - проявляется в слове, взятом в качестве метафоры в конкретно данном тексте. "Особенности мифологического мышления ... отождествляющего ... вещь, слово и действие, а также один предмет с другим, не равным ему и даже противоположным, заставляют опознать всех героев мифа как "редупликацию" одного и того же "образа". Миф поэтому выглядит как одно, лишь выраженное разными способами имя этого "образа", которое раскрывает свой смысл в ходе развертывания сюжета. Но этот смысл в свою очередь, не дан как нечто конкретно-определенное, и его выражения -"аллограммы одного устойчивого понятия" - бесчисленны и многолики".3
На концепцию слова в символизме несомненные влияние оказало потебнианское понятие слова-метафоры, которая часто является ни чем иным, как свернутым элементом мифа. В этом случае элементы жизнетворческого, индивидуального мифа, также будут служить частью того пра мифа, который неизбежно отражается в языке. Таким образом, слово в речи, жест в быту, метафора в тексте4 - эта как бы различные знаковые способы моделирования надындивидуального мифологического архетипа.
Поэтическое творчество Белого периода "Симфоний" и "Золота в лазури представляет собой как раз такой пример реализации слова-метафоры, являющегося элементом некоего мифа, как правило внеположным самому тексту. Вместе с тем, применяя, например, метод составления тезауруса поэтического сборника, мы можем гипотетически реконструировать исходные элементы данного мифа.
Для удобства описания и вычленения элементов такого мифа следует использовать опыт составления тезауруса поэтических текстов.
В данной работе нами используется подход к составлению тезаурса поэтического текста по функциональному типу, предложенный М.Л .Гаспаровьш. Этот подход наиболее продуктивен как средство внутритекстового анализа. Однако мы стремились предельно ограничить исследуемые семантические поли стихотворных текстов в аспекте интересующей нас проблемы (солярно-лунарный миф) - этим объясняется уточнительное определение тезауруса как дифференцированного.
Будем считать, что мифологемы "солнце" и "луна" являются основными номинативными узлами реконструируемого мифа(причем естественно, необходимо учитывать как "прямые", так и "непрямые" номинации), однако в тексте номинативную функцию несут как существительные, так и прилагательные. Реконструкция искомого мифа, с нашей точки зрения, наиболее продуктивна при обращении к цветовому семантическому полю "Золота в лазури"5. Инвариантом цветовой семантики, по-видимому, следует считать обильное использование автором драгоценных камней и металлов в функции образной метафоры. Предположим, что все номинации, соотносимые с "цветовыми" семантическими полями будут находиться в отношении дополнительной номинативности, или, иначе, являться элементами солярного мифа.
Мифологема "золота " и ее развертывание в словоупотребителъной парадигме. Семантика "золота" в сборнике - метафора солнца; связанная с ней ассотиативно-семантическая парадигма - представляет собой разворачивание "основной" мифологемы сборника - "солнце - золотое руно": например, в 1-й части сборника мифологема "солнца-золотого руна" имеет ключевое значение, поэтому золотой цвет является доминантным: в части "Золото в лазури" всего 42 словоупотребления семы "золото" - сюда относятся все словообразования от существительного "золото" (не учитывается повторяющееся словоупотребление в одном стихотворении) - золотой (ая, ое, ые), золотистый (ая, ые), и сложно-составные (типа "красно-золотой", "виннозолотистый" и т.д); соответственно, во 2-й части - 7 словоупотреблений - данная часть сборника, имеет, как известно, наиболее "земной" план значений6, "золото" употребляется в его первичном, неметафорическом значении ("золотом шитый камзол), "золотистый, золотой цвета определяются семантикой "вещности", зримости - "золотистого хлеба скирды", "золотые настурции", "золотая пыль"; в 3-ей части - 15; в 4-й части -11.
Золотой "накал" постепенно ослабевает от 1-й части сборника - к последней, превратившись из ослепительного солнечного блеска первой части - в смутное мерцание золотой лампады на могиле Вл.Соловьева. В последнем разделе "Багряница в терниях" "уже главенствуют темы, которые постепенно станут доминирующими во внутреннем мире Белого, - трагического одиночества и непонятости пророка, возвещающего людям о сокровенном, его разуверения в собственной миссии."7
Следует указать на тот факт, что "золотой" цвет оказывается соотнесенным с семантическим рядом "красного" цвета. Это и понятно: элементом солярного мифа сборника можно назвать инверсивный мотив "заката солнца", соотносимый с семантическими рядами "золотого" и "красного" иве га. Примерно равное положение в сборнике мотивов "ночи" и "заката" позволяет предположить, что речь идет об имплицитном архаическом сюжете "похищенного солнца" (древнегреческий сюжет путешествия аргонавтов за золотым руном можно рассматривать как путешествие в поисках похищенного и плененного солнца).
Любопытно и то, что мотив "восхода солнца" несет в сборнике сугубо второстепенную роль по отношению к мотиву "заката": если состояний "солнца на закате" - 29 (в 1-й части -14; во 2-й - 1; в 3-й - 7; в 4-й - 6), то состояний "солнца на восходе" - всего 11 (в 1-й части - 3; во 2-й - 1; в 3 ей - 3; в 4-й - 4) .
Розенкрейцеровская мифологема в символистской среде
На формирование представлений символистов о поэте-теурге, поэте -посвященном большое влияние оказала романтическая философия искусства: идея "братства", или "орденства" в литературной и окололитературной среде восходит к дружеским объединениям периода романтизма (например, кружок иенских романтиков) и русский символизм во многом осознавал себя наследником традиций романтической эстетики, в том числе романтического принципа "искусство для немногих", где ключевым будет противопоставление "знающего" (т.е. посвященного в тайны искусства) - "незнающему" (профану). Кроме того, как литературное направление, русский символизм ведет свое происхождение от французского символизма, где увлечение поэтов оккультизмом было достаточно распространенным явлением.2 В русской традиции со времен новиковского Братства Злато-Розового Креста, именно розенкрейцеровский архетип инициации прочно связывался с просветительско-литературной средой: " Все захотели быть приобщенными к истинному розенкрейцерству, - писал Н. Бердяев, - как это было у нас в масонских течениях конца 18 и начала 19 века".3
В 1920-е гг. в письме к Иванову-Разумнику "Почему я стал символистом..."4 Белый предлагает собственный термин для определения жизнетворческой концепции русского символизма - "утопия соборности"5, имея в виду дружеское объединение "Аргонавтов" 1903 -1904 гг. Именно в этот период в сознании Белого возникает и четко оформляется идея "символистского братства": "Эзотерика, интимное, чаяния, мечты о коммуне -их перенес я: их искал осуществить с другими людьми"6.
Эти "мечты о коммуне" были той "новой творимой действительностью ", которая отразилась в организации в символистской и околосимволистской среде разнообразных обществ, по замыслу своему напоминавших "братства" -это и аргонавтическое объединение, это и "союз троебратства" Мережковских, где принимал участие некоторое время Белый7; и книгоиздательство "Мусагет", праобразом которого было дружеское объединение "аргонавтов" и "Орден Рыцарей Истины" - в состав его входили "мусагетовцы" (Метнер, Эллис, Петровский, Белый, Иванов). По воспоминанию А.Белого "я ведь и сам пришел к мысли о "братстве"; "ядро" москвичей до свидания с Минцловой стало естественным братством; мы знали друг друга - в годах; мы сошлись под знаменем "Арго" ... "
На философско-эстетическую концепцию символизма оказывали влияния разнообразные оккультно-мистические течения конца 19 начала 20 века, тогда как сами источники оказывались подчас трудно вычленяемыми. Зачастую элементы "эзотерической" символики в творчестве писателей и поэтов серебряного века вели свое происхождение от тех самых "идей", которые носились в воздухе - проще говоря, это могли быть, например, устные беседы или же частные письма. В этом смысле обширнейшая переписка А.Р. Минцловой со своими корреспондентами - может служить уникальным материалом для вычленения корпуса понятий и идей, происходящих из оккультно-мистических источников9. Письма Минцловой могут служінь конкретной иллюстрацией проникновения антропософии в среду русской интеллигенции начала века.
Более того, переписка Минцловой с Ивановым - это замечательный пример зарождения и функционирования в символистской среде розенкрейцеровской мифологемы. Но тут возникает вполне закономерный вопрос: а как вообще соотносятся антропософия и розенкрейцерство? И почему Иванов выбрал именно розенкрейцеровский путь посвящения, а Белый видел в Штайнере настоящего розенкрейцера?
В 1906 г. в символистской среде появляется женщина, которой пришлось сыграть особую роль в духовных исканиях русских писателей-символистов -Вяч. Иванова и А.Белого. Это была Анна Рудольфовна Минцлова (1860? -1910?) - деятельница теософского движения10, одна из первых русских учениц Р. Штайнера, способствовавшая распостранению антропософии в России.
Воспоминания современников об этой удивительной женщине11 весьма разноречивы: с одной стороны - отмечали ее чрезвычайно болезненную, нервную и истеричную натуру, ее склонность к медиумизму и галлюцинациям; возможно также, что она обладала даром ясновидения. Она много путешествовала и никогда не задерживалась и двух недель на одном месте: ее встречали то в Москве, то в Петербурге; она следовала за Штайнером, читавшим лекции по всей Европе 12.
Ее часто сравнивали с Блаватской - этому способствовало странное личное сходство (в том числе и сходство внешнее13: и у Блаватской и у Минцловой, при грузной комплекции обеих, были красивые руки с изящными музыкальными пальцами; и та и другая - любили музицировать; у обеих были выпуклые серо-голубые глаза и магнетический взгляд; вьющиеся каштановые волосы - "с глазами Блаватской (не то "шарлатанскими", а не то гениальными)" - по замечанию А.Белого14). Но можно указать и на сходство другого рода - Минцлова, как и Блаватская, претендовала на роль Учителя; возможно также, что Минцлова сознательно ориентировалась на модель поведения и жизни Блаватской, что отразилось и на том роде деятельности с которым Минцлова прочно вошла в символисткую среду - ее проповеди таинственного учения, происхождение которого она сама связывала с орденом розенкрейцеров.
Судя по письмам М. Волошина к своей жене, Минцлова познакомилась с Ивановыми в ноябре 1906 г.15 Летом того же года Минцлова прослушала гак называемый "русский курс" лекций Штайнера, организованный в Париже специально для русской аудитории. Краткий конспект-изложение по крайней мере двух лекций представляют собой письма Минцловой к Вяч. Иванову от января 1907.
