Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Лирика Г.Н. Кузнецовой в контексте поэзии «парижской ноты»: мотивы и образы 21
1.1. Поэзия Г.Н. Кузнецовой и «парижская нота» .21
1.2. Мотивы ранней лирики Г.Н. Кузнецовой. Сборник «Оливковый сад» .27
1.3. Стихотворения позднего периода творчества .54
Глава 2. Поэтика малой прозы Г.Н. Кузнецовой в контексте эмигрантской литературы 59
2.1. Сюжетно-композиционные особенности рассказов сборника «Утро» 59
2.2. Динамика мотива любви в рассказах Г.Н. Кузнецовой 75
2.3. Женские характеры в прозе Г.Н. Кузнецовой, Н.Н. Берберовой, И.В. Одоевцевой и Тэффи .82
Глава 3. Автобиографизм в художественной прозе Г.Н. Кузнецовой .106
3.1. Поэтика автобиографического романа «Пролог» .106
3.2. Автобиографизм поздних рассказов и повестей Г.Н. Кузнецовой 123
Глава 4. Поэтика автодокументальной прозы Г.Н. Кузнецовой .138
4.1. Поэтика мемуарно-автобиографического произведения «Грасский дневник» 138
4.2. Особенности эпистолярной манеры Г.Н. Кузнецовой 170
Заключение .179
Библиография .
- Мотивы ранней лирики Г.Н. Кузнецовой. Сборник «Оливковый сад»
- Динамика мотива любви в рассказах Г.Н. Кузнецовой
- Автобиографизм поздних рассказов и повестей Г.Н. Кузнецовой
- Особенности эпистолярной манеры Г.Н. Кузнецовой
Введение к работе
Актуальность исследования. В последнее время внимание
исследователей все чаще привлекают писатели русского зарубежья, и не
только признанные классики, но и авторы второго ряда. Одной из таких
фигур является Галина Николаевна Кузнецова – поэт, прозаик и мемуарист
русского зарубежья первой волны. В России творчество Кузнецовой было
практически неизвестно. В 1973 году в «Литературном наследстве»1 были
опубликованы отрывки из мемуарного «Грасского дневника», описывающего
жизнь Кузнецовой в доме Буниных. В полном объеме ее произведения
начали переиздаваться только с 1995 года2. В современном
литературоведении внимание по-прежнему приковано к биографии
Кузнецовой и ее взаимоотношениям с Буниным, основной интерес вызывают
ее письма и дневниковые записи, в то время как художественное творчество
остается практически неисследованным. Между тем, ее произведения 1920–
1930-х годов встретили положительные отзывы таких известных критиков
эмиграции, как Г. Адамович, П. Бицилли, К. Зайцев, В. Ходасевич. Из
современных исследований можно отметить статьи О.Р. Демидовой,
М.В. Михайловой и И. Ван. Таким образом, актуальность диссертационного
исследования определяется отсутствием специальных литературоведческих
работ, посвященных художественному творчеству Кузнецовой,
необходимостью рассмотрения ее творчества как целостной, оригинальной художественной системы, потребностью вписать имя Кузнецовой в историю русского зарубежья, заполнив, тем самым, лакуны в изучении литературы младоэмиграции.
Научная новизна исследования заключается в том, что впервые анализируется поэтика произведений Кузнецовой (жанровые и сюжетно-
1 Литературное наследство. Т. 84: Иван Бунин. Кн. 2. М., 1973. С.251-299.
2 Кузнецова Г.Н. 1) Грасский дневник. Рассказы. Оливковый сад / Сост., подгот. текста,
предисл. и коммент. А.К. Бабореко. М.: Московский рабочий, 1995; 2) Пролог / Сост.,
вступ. ст., примеч. О.Р. Демидовой. СПб.: Миръ, 2007; 3) Грасский дневник / Сост.,
вступ.ст., коммент. О.Р. Демидовой. СПб: Мiръ, 2009.
композиционные особенности, сквозные мотивы, образ автора и героев, автобиографизм); помимо мемуарной прозы, ранее привлекавшей внимание исследователей, анализируется поэзия, художественная и эпистолярная проза; творчество Кузнецовой рассматривается в контексте литературы русского зарубежья первой волны; вводятся редкие и архивные материалы (публикации в эмигрантской периодике, письма).
Целью данного исследования является многоаспектное изучение поэтики произведений Кузнецовой разной жанрово-родовой принадлежности (поэзии, художественной, мемуарной и эпистолярной прозы) в контексте литературы русского зарубежья первой волны.
Цель определяет следующие задачи:
1) анализ лирики Кузнецовой разных периодов творчества
(«ученический период» начала 1920-х годов, стихотворения сборника
«Оливковый сад», произведения 1940–1960-х годов), выявление в поэзии
Кузнецовой ведущих мотивов и специфики лирического «я»;
2) рассмотрение лирики Кузнецовой в соотнесении с «парижской
нотой» и определение ее места в поэзии русского зарубежья;
3) анализ сюжетно-композиционных особенностей малой прозы
Кузнецовой, выявление сквозных мотивов и их динамики в рассказах
писательницы;
4) рассмотрение основного типа героини в прозе Кузнецовой в
сопоставлении с женскими характерами в произведениях Н.Н. Берберовой.
И.В. Одоевцевой и Тэффи;
5) характеристика различных проявлений автобиографизма в
художественной прозе Кузнецовой, анализ романа «Пролог» как
автобиографического и автопсихологического произведения;
6) выявление автобиографических мотивов и прототипов в рассказах
«На вершине холма», «Друзья», «Поцелуй свиданья», повести «Художник»;
7) рассмотрение автодокументальных текстов Кузнецовой как
значимой части наследия писательницы, анализ жанровой специфики,
лейтмотивного построения и образа автора в мемуарно-автобиографическом произведении «Грасский дневник»;
8) включение писем Кузнецовой в общий контекст ее творчества, выявление в эпистолярии значимых мотивов, характеризующих нравственно-эстетическую позицию писательницы.
Объектом исследования является поэтика произведений Кузнецовой разной жанрово-родовой принадлежности (поэзии, художественной и автодокументальной прозы), предметом – жанровая и сюжетно-композиционная специфика произведений, сквозные мотивы творчества и их динамика, характеры, образ автора, автобиографизм.
Материалом диссертационной работы стали:
I. Произведения Кузнецовой: стихотворения сборника «Оливковый
сад», а также не вошедшие в сборник («Когда для дня уже готово ложе…»,
«Актриса», «В вас слита грация небрежного каприза….», «У царственных
могил», «Осень (Молчит опустошенный сад…)», «Осень», «Отрывки из
дневника», «Ты такой теперь стал рассеянный…», «На катке», «Парижские
этюды», «Осенили детство…», «Она одна в наивной нише…», «Муза», «Мы
в этот день любили всех людей…», «Почувствовать свое предназначенье»,
«Когда для дня уже готово ложе», «Осенняя муза», «Горы», «Отрывки из
дневника», «Воображенье, меня упорно ты…», «…Но не было любви»);
прозаические художественные тексты (роман «Пролог», рассказы из
сборника «Утро», ранние рассказы, не вошедшие в сборник («Зыгмусь»,
«Восточный принц», «Первый любовник»); поздние рассказы и повести
(«Поцелуй свиданья», «На вершине холма», «Друзья», «Художник»);
автодокументальная проза (мемуарно-автобиографическое произведение
«Грасский дневник» и письма Кузнецовой к Л.Ф. Зурову).
II. Произведения других авторов русского зарубежья первой волны:
стихотворения А. Ладинского, Ю. Мандельштама, Н. Оцупа, Г. Раевского,
Н. Туроверова, Л. Червинской, А. Штейгера, рассказы Е. Таубер и
Н. Берберовой, «Авантюрный роман» и «Воспоминания» Тэффи, романы
И. Одоевцевой «Ангел смерти», «Зеркало», «Изольда», роман И. Бунина «Жизнь Арсеньева».
Теоретико-методологическую базу исследования составляют:
1) труды по поэтике, посвященные изучению сюжета (Е.С. Левитана,
Л.М. Цилевича), мотива (А.Н. Белецкого, А.Н. Веселовского, Б.М. Гаспарова,
Ю.М. Лотмана, Е.М. Мелетинского, И.В. Силантьева, Н.Д. Тамарченко,
Б.В. Томашевского, В.И. Тюпы, В.Е. Хализева, В.Б. Шкловского),
литературного героя (Л.Я. Гинзбург, Н.Д. Тамарченко), образа автора
(Н.Т. Рымаря, В.П. Скобелева, О.Б. Кормана);
2) работы по теории художественно-документальных жанров
(В.С. Барахова, Л.Я. Гинзбург, А.В. Громовой, О.Г. Егорова, Т.М. Колядич,
М. Медарич, Е.Г. Местергази, В.П. Палиевского);
3) историко-литературные исследования, посвященные литературе
русского зарубежья (А.П. Авраменко, И.З. Белобровцевой, А.К. Бабореко,
В.Н. Бурлак, Т.П. Буслаковой, А.В. Громовой, О.Р. Демидовой, А.М. Зверева,
И. Каспэ, Ю.В. Матвеевой, Е.Л. Менегальдо, О.Н. Михайлова,
А.И. Смирновой, Г.П. Струве и др.).
Методология исследования основывается на комплексном подходе,
сочетающем различные методы: биографический, историко-литературный,
сравнительно-сопоставительный, структурно-семантический, метод
мотивного и целостного анализа текста.
Теоретическая значимость работы заключается в характеристике особенностей поэтики произведений Кузнецовой разной жанрово-родовой принадлежности; в выявлении сквозных мотивов ее поэзии и прозы, в характеристике ведущего типа героя художественной прозы Кузнецовой и его отличий от сходных типов в прозе других писателей, в характеристике форм автобиографизма в творчестве писательницы, в определении места Кузнецовой в литературе русского зарубежья первой волны.
Практическая значимость исследования определяется возможностью использования его результатов и выводов в дальнейшем научном изучении
творчества Кузнецовой, литературного наследия младоэмигрантов и русского литературного процесса ХХ века, а также в вузовских спецкурсах и факультативных занятиях по литературе русского зарубежья.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Лирическую манеру Кузнецовой можно определить как «рисование
стихами»; основные мотивы ее лирики – это традиционные для поэзии в
целом мотивы природы, любви, творчества; в ее поэзии возникает единый
образ лирической героини, которой свойственна созерцательность и
восприимчивость к красоте; несмотря на присутствие в стихах мотивов
смерти, одиночества, осени, покинутой России, их нельзя отнести к
«парижской ноте», так как у Кузнецовой нет трагизма мировосприятия,
свойственного представителям этой школы.
2. Произведения малой прозы Кузнецовой отличаются ослабленной
фабульностью, и в их композиции ведущую роль играют мотивы, не
имеющие сюжетообразующей функции; в рассказах выделяются сквозные
мотивы предметно-пространственного характера (гор, жилища, сада, цветов)
и абстрактно-символические (смерти, религии, творчества, любви и др.).
3. Основной тип героя в художественной прозе Кузнецовой – молодая
женщина-эмигрантка, наделенная доброй и чуткой душой и мечтающая
обустроить свою жизнь на чужбине; устремленность к светлым сторонам
жизни отличает ее от озлобленных героинь рассказов и повестей
Н.Н. Берберовой и беззащитных девушек-жертв романов И.В. Одоевцевой и
Тэффи.
4. Творчеству Кузнецовой присущ автобиографизм, который
проявляется как в художественной прозе (роман «Пролог», рассказы), так и в
обращении к автодокументальным жанрам (мемуарно-автобиографическое
произведение «Грасский дневник»); роман «Пролог» –
«автопсихологический» роман, так как в описании внутреннего мира главной
героини воспроизводятся чувства и переживания автора, композиция романа
и система персонажей подчинена задаче продемонстрировать ее взросление;
в поздних рассказах «На вершине холма», «Друзья» и повести «Художник» образы персонажей созданы на основе реальных прототипов.
5. В мемуарно-автобиографическом произведении Кузнецовой «Грасский дневник» в раскрытии образа автора, заслоненного фигурой Бунина, важную роль играют мотивы, воссоздающие комплекс чувств и идей писательницы; письма Кузнецовой важны для понимания ее прозы и поэзии, так как позволяют выявить нравственно-эстетические взгляды писательницы (отношение к окружающим людям, природе, творчеству, искусству).
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и библиографии. Общий объем работы составляет 202 страницы, из которых 19 страниц занимает список использованной литературы (210 наименований).
Апробация исследования. Диссертация обсуждалась на кафедре
русской литературы института гуманитарных наук Московского городского
педагогического университета. Основные результаты и выводы исследования
были изложены в докладах, представленных на следующих научных
конференциях: Московская межвузовская научно-практическая конференция
«Студенческая наука» (МГПУ, 2012, 2014), Всероссийская конференция
«Традиции и инновации в филологии XXI века: взгляд молодых ученых»
(Томск, 2012), Всероссийская научная конференция «Афонинские чтения»
(Орел, 2012), Международная научная конференция «Виноградовские
чтения» (МГПУ, 2013, 2015), Международная научная конференция
«Бунинские чтения» (Орел, 2013), Международная научная конференция
«Смирновские чтения» (Москва, МГОУ, 2013), XVIII Международная
научная конференция «Пушкинские чтения–2014» (Санкт-Петербург, ЛГУ
им. А.С. Пушкина, 2014), Международная научная конференция
«Издательское дело русского зарубежья» (Москва, Дом Русского Зарубежья им. А. Солженицына, 2015).
Мотивы ранней лирики Г.Н. Кузнецовой. Сборник «Оливковый сад»
Творческие опыты Г.Н. Кузнецовой начинались с лирики. В литературе русского зарубежья выделяется несколько поэтических школ: парижская, пражская, берлинская, варшавская, харбинская. В Берлине жили поэты М. Горлин, Р. Блох, Г. Раевский, С. Прегель, которые, однако, школы не создали, но выпустили совместные поэтические сборники «Невод», «Роща», «Новоселье». Среди наиболее значительных берлинских журналов можно назвать «Беседу», «Эпопею», «Сполохи», «Жар-птицу». В Праге под руководством литературоведа А. Бема было создано литературное объединение «Скит поэтов», куда входили Е. Гессен, И. Бем, А. Головина, Т. Ратгауз. В Варшаве при участии Д. Философова поэты В. Байкин, В. Брандт, О. Воинов, С. Жарин входили в объединение «Таверна поэтов». В Харбине А. Ачаиром была организована группа «Чураевка», к которой себя причисляли поэты В. Перелешин, А. Несмелов, Л. Андерсен.
Центром эмигрантской литературной жизни был Париж, где выходило множество литературных периодических изданий, включая один из самых значительных журналов зарубежья – «Современные записки», а также журналы «Грядущая Россия», «Окно», «Версты», «Новый дом», «Новый корабль», «Грань», «Круг», «Числа». В Париже возникло сразу несколько объединений молодых поэтов. В литературно-художественный кружок «Палата поэтов» (1921–1922) входили В. Парнах, А. Гингер, Г. Евангулов, М. Струве, М. Талов, которые выступали за объединение искусства независимо от принципов, исповедуемых художниками. Поэтому на одном вечере кружка могли выступать такие разные поэты, как Б. Поплавский и Дон Аминадо. В «Союзе молодых писателей и поэтов» (1925–1940), куда входили Ю. Терапиано, Д. Кнут, А. Ладинский, В. Мамченко, полагали, что главное – это объединение разобщенных творческих сил «литературной молодежи». Литературное объединение «Перекресток» (1928–1937), членами которого были П. Бобринский, Г. Раевский, Д. Кнут, Ю. Мандельштам, Ю. Терапиано, В. Смоленский, И. Голенищев-Кутузов, Е. Таубер, А. Дураков, К. Халафов, исповедовали неоклассицизм в поэзии, ориентируясь на поэтику В. Ходасевича. В группе «Кочевье» (1928–1939) под руководством М. Слонима особое внимание уделялось изучению советской литературы, кроме того, читались и анализировались произведения младоэмигрантов. В поэзии младоэмигрантов воплотились также авангардные тенденции. Так, в 1922 году в Париже И. Зданевичем был создан «заумный» «Университет 41», который посещал Б. Поплавский, тяготевший, тем не менее, к традиции символистов. В парижских объединениях «Палата поэтов», «Гатарапак», «Через» видна «ориентация на художественные ценности поэтического авангарда ХХ века – русского и европейского»46.
Определяя место Кузнецовой в литературном процессе первой волны эмиграции, Г. Струве47 причислил ее к поэтам «парижской ноты», наиболее многочисленному течению в русском зарубежье, к которому относится творчество Б. Поплавского, считавшегося самым талантливым из молодых поэтов, а также Л. Червинской, А. Штейгера, Ю. Терапиано, Ю. Мандельштама, Г. Раевского, Д. Кнута, А. Ладинского, Н. Оцупа. Поэтам «парижской ноты» было свойственно ощущение безысходности, «катастрофичности мироощущения и обнаженного трагизма»48. В. Крейд отмечает особую «парижскую ноту», присущую всем поэтам-парижанам, которая проявляется в мотивах любви, смерти, одиночества. В поэзии Кузнецовой также встречаются вышеперечисленные мотивы, однако они реализуются в отличном от поэтов «парижской ноты» ключе.
Один из лейтмотивов эмигрантской поэзии – это мотив разлуки с родиной, мотив покинутой России. В. Крейд писал: «И у Галины Кузнецовой такое же стремление помнить не только некогда прочный быт и родную природу, но и страну своего душевного строя»49. В ее стихотворениях память о родине дышит теплотой, и мотив покинутой России неразрывно связан со счастливым детством: Полно и щедро твое наследство. Сладко мне бремя его нести. Точно янтарь полноцветный, детство Тяжкою нитью лежит в горсти50. У поэтов «парижской ноты» мотив покинутой России приобретает иной оттенок. В стихотворении Л. Червинской «Для большинства, уже давно…» слово «Россия» вызывает не только воспоминания о детстве и первой любви, но и об ужасах революции: Для некоторых в слове этом Мечта нетленная, как первая любовь, (На даче, тем последним летом До первой мировой войны И революции). Своя, чужая кровь И, может быть, сознание вины51. Россия в этом стихотворении не ассоциируется с утраченным раем, как в поэзии Кузнецовой. Россия для лирической героини Червинской – это «сумрак детства» и «растраченное дедами наследство»52. У Юрия Мандельштама восприятие родины, несмотря на тоску по ней, сопряжено с чувством опасности: же. Но отчего неизъяснимо-русское, Мучительно родное бытие Мне иногда напоминает узкое, Смертельно ранящее лезвие?...53 У Кузнецовой, напротив, мысли о покинутой России наполнены тишиной и покоем: И я жила, за днем встречая день, Среди домов и улиц старосветских, Любила их скосившуюся тень И в садиках персидскую сирень, Наперсницу моих мечтаний детских (с.17). Кузнецова в своей поэзии стремится запечатлеть ушедшую патриархальную России. В ее стихотворениях нет упоминания ни о революции, ни о новых советских реалиях, в отличие от стихотворения Николая Оцупа, представителя «парижской ноты»: За конторкой бюро, У прилавка бистро, В камере ГПУ. И на светском балу, И свободные и несвободные Все мы сердцем и жребием сходные54. В стихотворениях поэтов «парижской ноты» часто возникает мотив одиночества. В стихотворении Л. Червинской человек одинок даже в момент счастья, и невозможность выразить свои чувства очень тягостна для него: Что же делать, когда на усталой земле, Даже в счастьи своем человек одинок И доверчиво-страстный его монолог Растворяется в сонном и ровном тепле?55. В поэзии Кузнецовой лирическая героиня не тяготится своим одиночеством, одиночество для нее – благо, время, когда она может предаться мечтам и раздумьям. Можно сравнить взгляды на природу творчества Кузнецовой и Антонина Ладинского, которого также причисляли к поэтам «парижской ноты». В лирике Кузнецовой возникает мотив радости творчества, вдохновение показано как «сладостное волнение» (с.70). У Ладинского рождение нового произведения сравнивается с погоней за музой, поэт – охотник, настигший свою измученную жертву – вдохновение: А Муза в синеве дубов Ломает руки в исступленьи: Все чудится ей медь рогов, Пернатых стрел густое пенье56.
Один из главных мотивов поэзии Кузнецовой – это мотив осени, через который передается созерцательный и вдумчивый взгляд лирической героини на мир. У поэтов-парижан осень представлена как время умирания, созвучное грусти и тяжести на душе лирического героя. В стихотворении Георгия Раевского мотив осени сопровождает грусть расставания, глазами лирического героя мы видим следующий пейзаж: «пустые, осенние поля», «синий холод», «далекий, печальный, равнинный ветер»57.
Один и тот же осенний месяц – сентябрь, в стихотворениях Кузнецовой и Анатолия Штейгера изображен совершенно по-разному. У Штейгера этот теплый и красивый осенний месяц назван «самым грустным во всей семье, / в безнадежности и чахотке»58. Пейзаж передает настроение лирического героя, ощущающего усталость от жизни и бессмысленность своих стремлений:
Динамика мотива любви в рассказах Г.Н. Кузнецовой
Музыка в произведениях Кузнецовой является фоном для душевных переживаний героев. Проникновенные звуки музыки заставляют задуматься о своей жизни героя рассказа «Осень». Его равнодушие к жизни, горечь и одиночество постепенно исчезают под чарующую игру на фортепиано хозяйки дома. Виктор позволяет музыке околдовать себя, вернуть ему ощущение счастья, он говорит себе: «Я отлично знаю, что и тогда было все обман и сейчас тоже обман, притворство, – и эта женщина, и покрывало на рояли, и ветки лавра, и музыка… Нет, может быть, так и надо, может быть, все дело в том, чтобы позволить, чтобы все это было, – согласиться обмануть себя, притвориться, поверить…» (с.194).
В рассказе «Бахчисарай» мотив смерть показана в другом свете, чем в рассказе «Осень», она неразрывно связана с ощущением вечности. В этом произведении описывается случай с молодым поручиком и его женой, проездом оказавшимися в Бахчисарае. Идя по дороге на вокзал, они решают зайти в ханский дворец, поражающий своей роскошью и красотой. Но все в ханском дворце мертво, это уже неживая красота: «тлеющая парча с выпадающими золотыми нитями» (с.87). Ханский дворец впечатлил молодую пару своей мертвенной роскошью, уже никому не нужной и напоминающей о призрачных ханах и красавицах, живших в этих покоях. Стоя над древними усыпальницами, молодая женщина глубоко задумывается. Героиня в положении, и от чувства зарождающейся жизни в ней еще больше обостряется восприятие этой давящей, мрачной обстановки. Она ощущала царившие кругом смерть и запустение и связывала это ощущение со своей собственной жизнью, в которой ее пугали трагические события и смутная неопределенность: «Уже давно бледный, жемчужный свет этого странного, жуткого для них дня, тишина и сон этих потревоженных покоев… – все сливалось в ее душе, ставшей более нежной, более чувствительной благодаря грядущему материнству, с ощущением ее собственной жизни, с тем жутким, неопределенным, трагическим, которое ждало их через несколько дней, через несколько часов, быть может…» (с.88).
Мотив пути в рассказе «Бахчисарай» не является главным, однако через описание неуютной железнодорожной станции подчеркивается нерадостное настроение героев, вызванное путешествием. Молодая семейная пара вынуждена была бежать из России, ища себе новое пристанище, и станция в Бахчисарае, где они остановились, видится им как «еле освещенная, грязная, переполненная чего-то ждущими людьми в шинелях и телами спящих» (с.78). td В рассказе «Бахчисарай» также присутствует образ сада, который не связан с архетипом рая и раскрывается с другой стороны, подчеркивая контраст между былой роскошью ханского дворца и запустением во время посещения его героями. Сад мертв, как и сам дворец, и героям он казался «матовым, призрачным, бледным» (с.86).
Мотив сада продолжается в рассказе «Олесь», где он связан с мотивом дома, так как является частью этого уютного и дружелюбного героине жилища. Он показан глазами героини, очарованной красотой сада, полного света, красок и жизни: «В палисаднике, под окнами росли высокие мальвы, вверху густо унизанные розовыми и красными, широко-раскрытыми, словно сделанными из китайского мятого шелка, цветами» (с.90).
В этом рассказе, одном из немногих, где действие происходит в России, городская девушка Оля приезжает в деревню к своей тетке. Описание дома дано с позиции городского жителя, не привыкшего к деревенской простоте. Так, Оля отмечает «большую светлую деревенскую» комнату, «темную спальню» с занавесками от мух и обед «за большим деревянным столом, без скатерти» (с.92). td Через мотив дома, который встречается во многих рассказах сборника, передается внутреннее состояние героев, оказавшихся на чужбине. td 67 td Например, в рассказе «В пути» главная героиня Лида постоянно чувствует тревогу, неустроенность в незнакомом, полном опасностей месте, и это подчеркивается при описании ее жилья: «Пока указали квартиру, пока устроились… Неуютно ужасно, холодно…»; «…не хочется в чужие холодные комнаты» (с.44–45). td В этом рассказе присутствует также образ родного города Кузнецовой – Киева, с которым связано время ее детства и юности, время мирной жизни. Героиня Лида признается, что все хорошее, что у нее есть, осталось в Киеве, вместе с ее родными, а ее несчастливое замужество лишило ее прежней счастливой жизни. В родном городе Лида может позволить себе вновь почувствовать себя ребенком, она дурачится, все ей кажется милым и родным: «А вот и поворот, и маленькая глухая улица, старенький особняк с красными ставнями, железный занавес над крыльцом… td – Ты вывалишься, Лида! Что за ребячество!» (с.43).
Мотив пути в рассказе является главным, и при этом он резко противопоставлен образу Киева. Героиню тяготит вынужденное td путешествие, которое разлучило ее с родными и любимым городом. Хотя бытовые условия в пути были не столь тягостны, но ее раздражала каждая мелочь в дороге: «Опять солдаты, наслеженный пол, засиженные мухами рекламы на стенах: перетянутая, как оса, румяная красавица с рюмкой в руке, сказочная султанша в голубых шароварах за кальяном…» (с.40). td В рассказе «В пути», также как в рассказах «Осень» и «Синие горы», для передачи эмоций героев служит мотив музыки. Героиню мучают постоянные разъезды, неопределенность, ожидание переселения. И это настроение передается через музыку, которую Лида слышит в ресторане: «Притворно-беспечны увещевания скрипок – все одна и та же надрывающая душу мелодия…» (с.44). И слова песни, звучащие в ресторане, передают раздумья Лиды о будущем, ее тревогу: «Что нам думать о завтрашнем дне? Коли жить, так уж жить, как во сне!» (с.44). td
Автобиографизм поздних рассказов и повестей Г.Н. Кузнецовой
Так, в детские воспоминания Лизы о заснеженной Москве вплетаются фантастичные видения: «Широкие улицы под снегом, Кремль и рядом высокая желтая китайская пагода и немного дальше сад, в нем растут пальмы, на них кокосовые орехи»156. В романе «Ангел смерти» самое счастливое детское воспоминание Люки – катание на санях, заснеженный город, в котором даже люди, катающиеся на коньках, похожи на сказочных эльфов. В таком изображении прошлого, России романы Одоевцевой схожи с прозой Кузнецовой, где Россия оставалась в памяти героинь чудесным детским воспоминанием.
Однако на этом сходство героинь Одоевцевой с героинями Кузнецовой заканчивается. Девушки и женщины в прозе Кузнецовой, несмотря на свой возраст и выпавшие им жизненные трудности, сохранили детски-мечтательный взгляд на мир, не растеряли в себе женственность и мягкость.
Люка и Лиза из романов Одоевцевой, напротив, хотя и являются еще по сути детьми, живут совсем не детскими проблемами. Героиня романа «Ангел смерти» переживает чувство первой любви, которое также описано и в ранних рассказах Кузнецовой, где влюбленность юных девушек – это трепетное и нежное девичье чувство. Но любовь героини Одоевцевой к взрослому ухажеру своей сестры носит совсем не такой невинный оттенок – соблазнив его, Люка становится причиной смерти своей сестры, и страшно звучит проклятие умирающей Веры: «Прогони ее, мама! … Не пускай! И к гробу не пускай! Она мне и мертвой глаза выткнет! Будь она проклята!»157
Так же трагична судьба Лизы в романе «Изольда». Предоставленные со старшим братом Николаем сами себе, они проводят время во взрослых развлечениях – ходят в рестораны, пьют вино. Лиза оказывается втянута в страшную историю, где ее можно считать жертвой. Она с детства была воодушевлена идеей «пострадать» за Россию, и ее брат сыграл на самом сокровенном ее чувстве, предложив Лизе выманить деньги у богатого, влюбленного в нее мальчика-англичанина под предлогом помощи монархической партии и побега в Россию. Девушка чувствует радостное самоотречение: «Лиза стояла перед братом. Но это была уже не Лиза, только что вошедшая в столовую. Это была маленькая девочка из Трувиля, маленькая девочка, готовая на подвиг. Неужели все, о чем она даже мечтать не смела, неужели все исполнится?»158 Но она оказывается жестоко обманутой, Коля и его друг убили мальчика-англичанина, а украденные у него деньги проиграли. Мать Лизы и Коли бросила их на произвол судьбы, уехав с любовником в Ниццу. Итог недолгой жизни Лизы оказывается трагичным – оказавшись без гроша совсем одна в большом городе, она принимает покровительство мужчины почти вдвое старше ее и вскоре заканчивает жизнь самоубийством.
Одоевцева в романах «Изольда» и «Ангел смерти» затрагивает важную тему детей-эмигрантов, оторванных от России. На примере Лизы и Люки можно увидеть, что эти дети лишись не только родины, но и нравственной опоры. Вина за их загубленные судьбы лежит отчасти и на их родителях, вынужденных думать о том, как выжить на чужбине. Так, мать Лизы и Коли – красивая молодая певица – равнодушна к своим детям, поглощена собственными отношениями с поклонниками и любовниками. Мать давно отделилась от Лизы и Коли, запретив им называть себя мамой и выдавая себя за их кузину, ведь у молодой женщины не может быть таких взрослых детей. Холодность матери, постоянно требовавшей называть ее только по имени, погасила искренней порыв девочки, порвавшей письмо, похожее на крик отчаяния: «Милая моя мамочка, дорогая моя мамочка, ты еще не знаешь. Я взрослая, я не ребенок больше. И я люблю тебя больше всего на свете. Я всю свою жизнь отдам тебе»159.
В романах Одоевцевой «Зеркало» и «Изольда» присутствует характерный для художественно-документальной прозы Кузнецовой образ
Парижа, враждебного к эмигрантам. Героине романа «Изольда» Лизе, брошенной братом и матерью, знакомый с детства город кажется чужим и незнакомым, она внезапно осознает свое одиночество: «Она одна в этом огромном призрачном городе. И ей некуда идти»160. В романе «Зеркало» мы видим повзрослевшую Люку из «Ангела смерти», которая, оказавшись с мужем на кинематографическом фестивале, остро чувствует унижение от своей бедности на фоне роскошно одетых дам: «Да, она сразу поняла, что она жалка, что она смешна, что она не имеет ничего общего с этими нарядными, счастливыми женщинами»161. Многие эмигранты, вынужденные бедствовать, ощущали свою инородность в блестящем Париже, например, Кузнецова в своих письмах также стыдится бедной одежды и изношенной обуви.
Безусловно, многие эмигрантки мечтали покорить Париж. Один из популярных способов заработка, дававших надежду на славу и богатство, заключался в работе статистом на съемках кинематографических фильмов. К примеру, Кузнецова короткий период времени работала статисткой на съемках фильма в русской киностудии «Альбатрос»162. Люке из романа Одоевцевой «Зеркало» повезло – ее случайно заметил известный режиссер, благодаря которому она получила главную роль в фильме. Но деньги и известность не приносят героине счастья, брошенная любовником, одинокая, она заканчивает жизнь самоубийством.
Особенности эпистолярной манеры Г.Н. Кузнецовой
Прошлое иногда кажется Кузнецовой более реальным, чем настоящее. Работая над дневником, который она вела в Константинополе, она пишет: «Я порой теряю чувство действительности: что было тогда, что теперь?» (с.59). Однако Кузнецова была не одинока в этом чувстве оторванности от действительности, и, возможно, что воспоминания о прошлом помогали забыть тягостную реальность: «Но я не одна так живу: И.А. пишет и живет прошлым, В.Н. пишет род дневника об их странствиях, и все мы не живем настоящим» (с.59).
Описывая свою жизнь в изгнании, Кузнецова многое сравнивает с родиной: «Вот еще очарованье – сигналы… Когда-то другие трубы в этот час играли зорю там, далеко, в Киеве, в казармах старой приднепровской крепости…» (с.30). Она замечает каждую деталь, и многое на чужбине, например, неожиданный для Грасса снег или уборка дома, навевает ей воспоминания о России: «Этот неожиданный снег, солнце, белизна и блеск, душистый холодный воздух возвращают меня в прошлое, но уже с теперешней обостренностью чувств и жадностью к жизни воспринимаю я это прошлое…» (с.63); «Анжелика с другой женщиной моют и чистят дом перед отъездом, перед раскрытыми настежь дверьми в столовой в саду стоят вынесенные ими кресла и стулья, тепло, как перед Пасхой, и все вместе напоминает мне юность и роспуск на каникулы в гимназии в Печерске» (с.72).
Чувство тоски по прошлому, по дореволюционной России, свойственное литературе эмиграции, присуще и Кузнецовой, хотя она застала мир старой России только в детстве и юности: «Следя за разговором, я все время испытывала чувство, которое уже давно не помнила в себе; это было чувство старого деревенского усадебного мира, который я знаю неведомо откуда, прохладу затененных комнат, мирное течение дня, которое чувствовалось и в этих зеленоватых стволах за окном, и в круглом лице Магдалины, вознесшей глаза к небу, и в банке варенья, и в разрозненных стаканах, стоявших на подносе. У воды был какой-то медный привкус, неизбежный в усадьбах» (с.132).
Во время Второй мировой войны Кузнецова с ужасом думает о судьбе родных, и, несмотря на годы, проведенные вдали от близких и от родины, остро переживает и за них, и за Россию: «Иногда среди жаркой здешней ночи просыпаюсь, сажусь на постели, или выхожу в соседнюю комнату, где всю ночь раскрыто окно, смотрю в южное, освещенное ночным огнем небо, яркие звезды, и мне кажется, что через это южное мертвое молчание доносится до меня адский шум идущей там битвы. Чувствую детскую родную страну, вижу деревья, улицы, церкви Печерска, Липок, Крещатика, и никогда мне они не были так пронзительно-близки, как сейчас, когда решается участь России на многие десятилетия…» (с.354).
Кроме того, праздники, проведенные вдали от родных, заставляют Кузнецову вспоминать свое прошлое, и таким образом мотив прошлого оказывается взаимосвязанным с мотивом праздников: «День моего Ангела. … Думала о маме, о бабушке. Вспоминала Киев, мой счастливый Киев. Не может быть, чтобы сегодня там не думали обо мне» (с.245).
Мотив праздников, не приносящих радости, прослеживается на протяжении всего «Грасского дневника». Кузнецова признается в том, что не любит праздники, которые не оправдывают ожиданий: «Не люблю праздничных дней. Всегда в них какое-то беспокойство, ожидание чего-то, что должно случиться и никогда не случается» (с.33). В день своего рождения она с радостью поняла, что праздничный день закончился: «Но ложась спать, я облегченно вздохнула: праздники меня стесняют» (с.107).
Душа писательницы жаждет радости, беспечного веселья, чего-то нового, способного нарушить привычный распорядок жизни: «Как ни смешно сказать, мысль о возможной опасности меня почти веселит и возбуждает. … Это ведь какое-то происшествие, следовательно, новизна, праздничность, а мы, люди, это любим больше всего на свете» (с.49). Она с восхищением описывает праздники местных жителей: «Вчера вечером, в канун Иванова дня, были всюду зажжены костры. Сквозь туман это было очень красиво» (с.34); «Вчера вечером были на площади, где начался трехдневный национальный праздник – взятие Бастилии. Середина площади занята шатром, украшенным флагами и цветными фонариками, оркестр, столы вокруг. Что было действительно великолепно – это шествие альпийских стрелков с факелами» (с.39).
Эти веселые и яркие празднества, в которых Кузнецова не могла принять участие, будоражат ее, напоминают о беззаботной юности: «На площади в городе опять раскинут шатер, опять праздник, и сюда почти весь день доносится музыка, что меня как-то грустно волнует. Вчера я и заснула под звуки этой музыки – она точно прилетала ко мне в раскрытое окно из глубины черной страстной ночи и чем-то напоминала юность…» (с.45). Возможно, Кузнецовой и хотелось бы присоединиться к празднику, однако она не могла этого сделать. Несмотря на свою молодость, она вместе с Буниным лишь смотрела на танцующих, и отмечала, что вслед им «летела медлительная томная музыка» (с.46).