Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Формирование М.В. Сабашниковой как писателя 19
Глава 2. Поэтическое наследие М.В. Сабашниковой 42
2.1. К вопросу о прямых и опосредованных влияниях современников на поэзию М. Сабашниковой 45
2.2. Цикл «Лесная свирель» как квинтэссенция поэтического мира М. Сабашниковой 61
2.3. Особенности лирики М.В. Сабашниковой начала 1910-х гг 76
Глава 3. Проза М.В. Сабашниковой доэмиграционного периода 90
3.1. Традиции фольклора и древнерусской литературы в «Сказке о распятом царевиче» 91
3.2. Автобиографическая проза М.В. Сабашниковой 110
3.3. Интерпретация жития Серафима Саровского в повести М.В. Сабашниковой «Святой Серафим». 124
Заключение 141
Список источников и использованной литературы
- вопросу о прямых и опосредованных влияниях современников на поэзию М. Сабашниковой
- Особенности лирики М.В. Сабашниковой начала 1910-х гг
- Автобиографическая проза М.В. Сабашниковой
- Интерпретация жития Серафима Саровского в повести М.В. Сабашниковой «Святой Серафим».
вопросу о прямых и опосредованных влияниях современников на поэзию М. Сабашниковой
И.А. Репина – при наличии достаточного количества научно ценных идей – избрала, на наш взгляд, не совсем уместную беллетристическую манеру изложения биографии Сабашниковой, вследствие чего повествование подчас становится похожим на женский любовный роман. Происходит это, главным образом, в тех частях статьи, которые посвящены отношениям М.В. Сабашниковой с М.А. Волошиным, В.И. Ивановым и Л.Д. Зиновьевой-Аннибал. Именно эта тема особенно популярна в различного рода интернет-публикациях, в которых не столько упоминается о таланте Сабашниковой как живописца и литератора, сколько делается акцент на интимных подробностях её жизни на Башне21. Безусловно, рассматривать подобные источники как серьёзный материал для биографического исследования мы считаем невозможным и недопустимым.
Источниковой базой исследования стали мемуары (дающие богатый материал для понимания детства Сабашниковой) и письма самой М.В. Сабашниковой (раскрывающие личность их автора в отношениях с М.А. Волошиным и В.И. Ивановым), отзывы современников, а также труды В.П. Купченко, К.М. Азадовского, отчасти И.А. Репиной.
Отдельно стоит оговорить специфику источников, вышедших из-под пера М.В. Сабашниковой.
В мемуарах «Зелёная змея» происходит синтез документального и художественного начал, стремление к которому заложено уже в идейном содержании мемуаров. Ещё С. Белов, автор комментария к используемому нами изданию «Зелёной змеи», указывал на художественно-субъективную составляющую книги: главный смысл мемуаров художницы и её жизненного пути – «это попытка проникнуть в тайну духовного мира»22. В предисловии самой Сабашниковой замечается установка не только на объективно-документальное изложение событий, но и на их художественное осмысление. Она пишет: «При таком ретроспективном взгляде мне открылся также не осознанный дотоле архитектурный замысел, скрытый великим мастером. Поэтому я полагаю, что рассказ этот, не предназначавшийся ранее для публикации, мог бы иметь общий интерес»23. Обратимся к другим факторам, оставшимся без внимания исследователей, но влияющих на соотношение и взаимодействие художественного и документального в книге Сабашниковой.
Во-первых, необходимо учитывать жанровую специфику произведения. Мемуары являются пограничным жанром, они находятся на границе между объективным и субъективным, личным и социальным. Согласно Краткой литературной энциклопедии, «мемуары не чужды субъективности и по фактической точности уступают документу. Однако неполнота фактов и почти неизбежная односторонность информации искупаются живым и непосредственным выражением личности их автора, что является по-своему ценным «документом» времени»24, то есть в мемуарах ощущается неразрывное единство документального и художественного начал.
Во-вторых, благодаря особенностям жанра, открывается выход и к проблеме соотношения объективного и субъективного начал в книге «Зелёная змея». По мнению К. Постоутенко, «Сабашникова может воскрешать в памяти неожиданно яркое … , может забывать, казалось бы, незабываемое … »25, что, безусловно, указывает на субъективную доминанту.
В-третьих, рассматриваемый нами источник принадлежит к мемуарам художников, чьё особое видение мира и окружающей действительности накладывает отпечаток на художественное своеобразие повествования. Сабашникова ярко проявила себя и как поэт и писатель, что нашло отражение в стремлении выразить душевные переживания, наблюдать и анализировать каждое движение души, давать оценку событиям не только с точки зрения современности, но и сквозь призму времени. Всё это определило взаимопроникновение художественного и документального как в структуре мемуаров, так и в системе образов.
Для соотношения истины и вымысла в структуре мемуаров важно учитывать не только последовательность, но и полноту и точность отражения событий. Как отмечал Е.Г. Бушканец, мемуары «по своей сути крайне субъективный источник», ведь «нередко мемуаристов подводила память – они смещали события во времени, иногда соединяли несколько эпизодов в один, кое-что просто забывали»26.
Иногда Сабашникова, желая подчеркнуть свою причастность к тому или иному событию, человеку, а также реальность происходившего, указывала на конкретную дату или обстоятельства, но, к сожалению, нередко ошибалась. Причиной неточностей может служить время: свои воспоминания художница закончила периодом, отстоящим от времени публикации первой книги на 30 лет. Так, например, она, не привлекая документов и надеясь на свою память, говорит о смерти тётки Александры в 1925 г. На самом деле А.А. Андреева умерла в 1926 г. Вспоминая жизнь в Башне Вячеслава Иванова, Сабашникова пишет: «Однажды Александр Блок читал у нас новый цикл стихотворений «Кубок метелей»27. «Кубок метелей» – название «4-й симфонии» Андрея Белого, а Блок, вероятно, читал стихи из цикла «Снежная маска», написанного в это время – зимой 1907 г. В целом нельзя говорить о высокой степени документальности мемуаров Сабашниковой с точки зрения дат, чисел: они практически отсутствуют.
Особенности лирики М.В. Сабашниковой начала 1910-х гг
Кроме того, исследователи выделяют ряд признаков, обыкновенно отличающих лирический цикл, с одной стороны, от тематической подборки стихотворений (о подборке стихотворений Сабашниковой 1911 г. речь пойдёт в параграфе 2.3) , а с другой – от лирической поэмы. Так, Л.Е. Ляпина обозначает пять наиболее существенных признаков: авторская заданность композиции, самостоятельность входящих в лирический цикл стихотворений, центростремительность композиции лирического цикла, лирический характер сцепления стихотворений в лирическом цикле, лирический принцип изображения130. Она предлагает рассматривать цикл как «специфическую жанровую форму стихового единства, возникающую при объединении относительно самостоятельных лирических стихотворений в целостность более высокого порядка и характеризующуюся перечисленными выше признаками»131. Смысловые связи между элементами этой системы выявляются на разных уровнях, что позволяет создать особенно прочную структуру.
Обратимся сначала к особенностям идейно-тематического и сюжетно-композиционного уровней стихотворного цикла Сабашниковой.
Название этого цикла в окружавшей автора символистской среде не могло не породить определённых ассоциаций: звучит свирель, но это не пастух, ведь свирель – «лесная»; кто же в лесу может играть на этом инструменте? – Пан, древнегреческий бог, который, согласно мифу о нимфе
Сиринге, изобрёл свирель. Кроме того, Пан является спутником другого бога того же пантеона – Диониса. Именно в свете дионисийского культа все четыре стихотворения цикла имеют вполне закономерную и логическую связь: «Посвящение», «Весна», «Осень» и «Лес».
Название вступительного стихотворения – «Посвящение» – можно трактовать двояко: с одной стороны, оно может быть обращением к какому-то лицу или явлению, а с другой – представлять собой посвящение в избранные, которым доступно участие в мистериях. Окончание этого стихотворения служит своего рода мостиком к следующей части цикла:
Увенчан жертвенно, явил мне бледный бог В гудящем пламени и шелесте поверий Таинственный залог весенних Анфестерий.132 Анфестерии – обряд, связанный с почитанием и поминовением душ предков, проходивший весной в период пробуждения природы, картину которого Сабашникова и рисует во втором стихотворении – «Весна».
Здесь стоит добавить, что анфестерии совпадают с проведением Великих мистерий Диониса, культ которого, в свою очередь, постепенно сближается с культом богини Деметры и посвящёнными ей Элевсинскими мистериями. Элевсинский культ основывался на древнегреческом мифе об утрате Деметрой, богиней плодородия, своей дочери, Персефоны, которая стала пленницей, а затем женой бога подземного царства Аида. Празднества проходили дважды в год: весной, после Анфестерий, праздновались малые мистерии, а осенью, с началом сбора урожая, наступало время великих мистерий.
Малые торжества были приурочены к рождению Персефоной Иакха, под именем которого в этом мифе фигурирует Дионис. В великих мистериях символически обыгрывалась судьба Деметры, ищущей и оплакивающей свою дочь. Завершалось всё своего рода компромиссом: одну треть года Персефона должна была находиться в подземном царстве мужа (на земле же в это время наступала осень и зима, символизирующие страдания Деметры), а остальное время она проводила вместе с матерью (чему радовалась не только сама богиня, но и вся природа вместе с ней – приходила весна).
Именно этот природный цикл и воспроизводится в стихотворениях Сабашниковой – за «Весной», оживляющей всё вокруг, следует «Осень», символизирующая замирание природы во время печали и скорби Деметры.
Наконец, завершается «Лесная свирель» стихотворением «Лес», в котором можно проследить отголоски не только ивановской теории о дионисийстве, но и темы, ставшей лейтмотивом переписки Волошина и Сабашниковой в 1905–1906 гг., и получившей продолжение в поэтическом творчестве обоих133. Лес символизирует в их контекстном поле мир настоящего и полноценного бытия, освобождённого от масок, созидательный хаос.
С хаосом связано и воплощение ещё одного аспекта теории дионисийства. Согласно рассуждениям М.М. Бахтина, Вячеслав Иванов усматривает в искусстве три пути: «путь восхождения, путь нисхождения и хаос – дионисийское начало»134. Нас интересует третье из них, которое суть «разрыв личности, раздвоение, растроение, расчетверение и т. д. … В хаосе уничтожается личность не ради чего-нибудь: она распадается на лики. Поэтому хаос всегда многолик. Хаос, дионисийское начало и есть основа искусства»135. Интерпретация данной концепция также могла быть заложена Сабашниковой в стихотворение «Лес». «Темнокрылого бога», с которым героиня ведёт немой диалог, она называет своим двойником, ощущая некое раздвоение и не всегда осознавая, какая из сторон реальности принадлежит ей.
Это стихотворение имело свой прообраз в реальной жизни (которую, к слову сказать, Сабашникова часто путала со сном). Упоённость природой родной Богдановщины подарила Сабашниковой следующее видение: «В лесу сосновом недавно я видела или слышала, как вверху по веткам из глубины по сводам катилось что-то с зелёными крыльями. Кто-то царственный лежал на ветвях, венец был из самоцветных розовых и фиолетовых камней, а лицо было бледное, озарённое солнцем, звериное и ангельское. В шуме лесном протяжно звучал голос. Моя душа звучала, но я слушала и молчала, с закрытыми глазами, а те глаза были широко открыты, и всё же это были мои глаза»136. Для того, чтобы проследить воплощение этого видения Сабашниковой в её поэтическом мире, мы считаем целесообразным привести полный текст стихотворения «Лес».
Автобиографическая проза М.В. Сабашниковой
Развитие любовной истории Катеринушки и распятого царевича проходит полный годовой цикл: «Лето прошло. Простонала за окнами осень. Зима длится»206. Освобождение же царевича происходит на «страстной неделе в четверг поздно после всенощной»207.
Тем не менее, некая определённость времени и места действия не позволяет воссоздать полную картину конкретно-исторического времени.
Советский учёный-фольклорист В.П. Аникин утверждал: «Сказки писателей слились в сознании людей всех поколений со сказками народа. Это происходит потому, что каждый писатель, каким бы оригинальным ни было его собственное творчество, ощущал свою связь с фольклором»208. Особенно тесно ощущала её Сабашникова, выросшая на народных песнях, чувствовавшая связи с исконной русской культурой в целом. Именно поэтому в её «Сказке о распятом царевиче» отражаются основные черты фольклорной сказки.
Из фольклорной сказки выросла сказка литературная, которая, уходя корнями в народное творчество, формировала свою поэтику и свои отличительные черты, дополнявшиеся индивидуальными особенностями эпохи, но в основе своей не изменявшиеся.
В литературной сказке степень изобразительности художественного мира заметно возросла: место действия, события, внешности персонажей созданы с большей долей выразительности, яркости и детальности. «Сказка о распятом царевиче» М.В. Сабашниковой – наглядный тому пример.
Знакомство со сказочным миром Сабашниковой начинается с первых строк, подробным образом описывающих основное место действия: «Уже заря горит. Заря меркнет. Прошумели деревья. Катеринушка оглянулась: в чаще пошевельнулось. Во тьме много глазок сразу закрылось. Кто застигнут врасплох? Кто подглядывал? … Она взглянула на небо: звезда мигнула и спряталась за тучку. Макушки перешепнулись и притаились… … И уже ночь. Катеринушка подняла голову: перед ней во тьме горит огонёк; под дубом висит ветхая иконка»209.
На наш взгляд, уместными здесь будут слова И.П. Лупановой, хоть и сказанные ею относительно литературных сказок 1970-80-х гг.: «характерна атмосфера "сказочной реальности", то есть растворённости "чуда", его нормативности при полной ирреальности, поддерживаемой художественными приёмами, создающими "иллюзию достоверности"»210. Конкретизация изобразительно-выразительными средствами пространственно-временного континуума является одним из таких приёмов.
Детально описывается Сабашниковой не только место действия, но и внешность персонажей, причём значительное внимание автор уделяет облику не главных героев, а вспомогательных персонажей. Так, описание внешности Катеринушки не встречается ни разу, у царевича констатируется «его ненаглядная красота». Правда, если к портрету относить также и одежду персонажа, то стоит заметить, что в описании костюма царевича Сабашникова использует традиционные фольклорные формулы: «Злат кафтанчик на нём шит каменьями»211.
Предметом особой гордости автора могло быть фантазийное, красочное изображение шелестинок: «Липовая веточка просунулась в оконце. Липовые цветки полетели по избушке. Только это – не цветки, это летят липовички с прозрачными крыльями: каждый сидит на зелёном листочке и на серебряной узде держит пчёлку.
И не сосновая ветка качнулась за ними, это – двинулся рой сосновок. Крылья у них загнуты, платье из червлёного оксамита и высокие венцы, как шишечки из заревых камней»212.
Именно эти персонажи «Сказки о распятом царевиче» особенно полюбились первым её читателям – родственникам М.В. Сабашниковой: « … сказка очень понравилась детям, я им читала её два раза в один день, как принесла. Больше всего милы им березяночки, осиннички, им страшно нравится, что это души детей нерождённых, и они говорили о себе, что и они были шелестинками, листочками, пока не родились. И распятый царевич-дубок их поразил, и сосновочка в красных башмачках очень нравится. Мне так радостно было читать им, видеть, как они слушают и слышат. … Да, детям ещё очень нравится заклинание Катеринушки. Чудесно это. … »213. (письмо Т.А. Полиевктовой М.В. Сабашниковой 18 октября 1906 г.). Шелестинки, липовички, сосновки и другие фантастические существа – оригинальное изобретение М. Сабашниковой. В их портретах используется излюбленный художницей приём цветописи, столь характерный для словесных портретов, созданных Сабашниковой в её прозаических произведениях и мемуарах214.
Интерпретация жития Серафима Саровского в повести М.В. Сабашниковой «Святой Серафим».
Литературное творчество Сабашниковой нельзя отнести к какому-то конкретному направлению литературы: оно обладает чертами как модернизма, так и реализма.
Из модернистских течений наиболее близким мировоззренческим принципам и духовным запросам М.В. Сабашниковой оказался символизм, особенно крыло младших символистов.
Изначально художница была связана с кругом символистов «по семейным обстоятельствам». Благодаря своей тёте Екатерине, вышедшей замуж за поэта К.Д. Бальмонта, Сабашникова присутствовала на лекциях, принимала участие в ужинах, где имела возможность видеть и слышать не только самого Бальмонта, но и В.Я. Брюсова, А. Белого и других поэтов-символистов. Е.А. Андреева-Бальмонт познакомила М.В. Сабашникову и с М.А. Волошиным, который, в свою очередь, ввёл в её жизнь В.И Иванова.
Все эти события личной судьбы Сабашниковой, тем не менее, не сделали её последовательной представительницей символизма. Символизм не превратился в образ её мышления, каковым он был, например, для В. Иванова, именовавшего его не просто художественной манерой или принципом поэтики, а религиозно-философским мировоззрением.
Для младосимволистов, с которыми Сабашникова наиболее тесно общалась, были значимы несколько краеугольных представлений о творчестве.
В частности, для них одним из определяющих было явление теургии, считавшееся ими своего рода универсальным аналогом всех творческих процессов. Поэт, наделённый особой миссией, становился творцом-теургом, который не отображает, а преображает действительность, создаёт новую реальность своим творчеством. Причислить Сабашникову к разряду теургов крайне сложно, особенно учитывая то, что её поэтическое творчество не было регулярным.
По этой же причине не следовала она и другому принципу символизма – жизнетворчеству, который представлял своего рода культурный метатекст, объединяющий личность творца, его биографию, дневниковые записи, письма, критические работы и собственно художественные тексты. Каждый факт биографии символиста мог превратиться в факт творчества, пройдя сквозь призму символического обобщения, то есть искусство и жизнь синтезировались в жизнетворчество.
Тем не менее, отдельные черты символистской поэтики и эстетики были близки М. Сабашниковой. Во-первых, символисты стремились приобщиться к культурному и духовному наследию прошлого, сформировав из него фундамент для нового искусства и литературы. В творчестве Сабашниковой мы видим отсылки к фольклору и древнерусской литературе, античной мифологии. Во-вторых, младшее поколение символистов, в отличие от старшего, выделяло «духовное» понимание символа и видело в нём «окно в Вечность» (выражение Белого), а в символизме – идейное мировоззрение, ведущее через символ к религиозному познанию. Эта идея была близка Сабашниковой, всю свою жизнь искавшую путь к постижению духовного мира. В-третьих, младосимволисты своим учителем и идеологом считали В.С. Соловьёва, русского философа, труды которого Сабашникова также особенно чтила. Другим направлением, отразившимся в литературных произведениях М. Сабашниковой, можно считать реализм. Проза художницы по принципам организации конфликта, введению психологизма в целом адекватна классической русской литературе XIX в. В качестве примера можно привести рассказ «Облачное лето» и повесть «Дэзи», которые стоят в ряду автобиографических произведений и отражают интерес эпохи к миру ребёнка и психологии детства, проявившийся среди 146 писателей всех направлений. В теориях символистов ребёнок представал неким расплывчатым символом, выражающим, скорее, духовную реальность, которую было призвано воплотить новое искусство.
Правомерно будет отметить, что автобиографическую прозу Сабашниковой можно отнести, скорее, к реализму, нежели к модернизму, поскольку в ней присутствуют чётко выстроенный сюжет с традиционными для литературы предшествующей эпохи «узловыми» событиями, традиционные методы создания психологизма, реальность образов ребёнка, соответствующая детской психологии, и проч.
В связи с вышесказанным, особый интерес при изучении литературного наследия М.В. Сабашниковой приобретает гендерный вопрос.
Используя в своём литературном творчестве темы и образы, общие для литературной эпохи Серебряного века, воспринимая философские, религиозные и эстетические теории непосредственно от мужчин-учителей, Сабашникова почти нивелировала в своих произведениях «феминность». Однако для того, чтобы добиться более точных результатов в выявлении гендерного аспекта в творчестве Сабашниковой, необходимо специализированное и более глубокое исследование, которое на данный момент не являлось нашей целью.
Предпринятая диссертантом попытка монографического изучения литературного наследия М.В. Сабашниковой не ограничивает перспектив для дальнейшего многоаспектного исследования творчества данного автора. Неизученными остаются вопросы о гендерном аспекте творчества Сабашниковой, соотнесении доэмиграционного и эмиграционного творчества, включённости её мемуаров «Зелёная змея» в круг мемуарно автобиографической литературы XX в., о создании полновесной летописи жизни и творчества Сабашниковой и многие другие. Интерес может представлять также систематизация литературного наследия М.В. Сабашниковой и подготовка научно комментированного собрания сочинений.