Уайльдовский миф в русской литературе Серебряного века Сушко Екатерина Леонидовна

Содержание к диссертации

Введение

ГЛАВА I. Основные направления мифологизации жизни и творчества о. уайльда в россии конца XIX – начала XX веков

1.1. У истоков уайльдовского мифа в русской литературе конца XIX – начала ХХ века: концепции «текста жизни» и «текста искусства» О. Уайльда 14

1.2. «Правила жизни Оскара Уайльда» и их влияние на формирование мифа о нём в России Серебряного века .35

1.3. Рецепция русской истории, культуры и повседневности в пьесе О. Уайльда «Вера, или Нигилисты» 43

Заключение к главе I

ГЛАВА II. Н .С. Гумилев И О. Уайльд: «Текст жизни» и «текст искусства» О. Уайльда в творчестве поэта-акмеиста

2.1. Тема Египта в творчестве Н.С. Гумилева и О. Уайльда 55

2.2. Пьеса Оскара Уайльда «Саломея» и поэтическое творчество Н.С. Гумилева: диалог через века 78

2.3. Образы и мифы Древней Греции в творчестве О. Уайльда и Н.С. Гумилева 91

Заключение к главе II

ГЛАВА III. Оскар Уайльд: за и против (дискуссия о художественной и религиозно-философской ценности творчества О. Уайльда в России серебряного века)

3.1. К.И. Чуковский – переводчик и идеологический оппонент О. Уайльда 104

3.2. Идеи и мотивы трагедии О. Уайльда «Герцогиня Падуанская» в оригинальном творчестве В.Я. Брюсова .129

Заключение к главе III

Заключение 149

Список использованной литературы

• «Правила жизни Оскара Уайльда» и их влияние на формирование мифа о нём в России Серебряного века
• Рецепция русской истории, культуры и повседневности в пьесе О. Уайльда «Вера, или Нигилисты»
• Пьеса Оскара Уайльда «Саломея» и поэтическое творчество Н.С. Гумилева: диалог через века
• Идеи и мотивы трагедии О. Уайльда «Герцогиня Падуанская» в оригинальном творчестве В.Я. Брюсова

Введение к работе

Актуальность настоящего диссертационного исследования

обусловлена рядом факторов: 1) необходимостью детального анализа проблемы мифологизации жизни и творчества О. Уайльда в России конца XIX – начала XX веков; 2) важностью изучения «масок» О. Уайльда, отражавших взаимосвязь между легендаризацией образа Уайльда и мировидением, характерным для различных направлений и школ внутри литературного процесса конца XIX – начала XX веков; 3) необходимостью рассмотрения образа О. Уайльда в творчестве К.Д. Бальмонта, В.Я. Брюсова, Н.С. Гумилева, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского, М.А. Волошина, К.И. Чуковского и других поэтов, писателей и литературных критиков Серебряного века; 4) возрастанием интереса к изучению взаимосвязи «текста

жизни» и «текста искусства» О. Уайльда в контексте влияния жизни и
творчества англо-ирландского писателя на литературный процесс

Серебряного века; 5) необходимостью рассмотреть такие направления мифологизации «текста жизни» и «текста творчества» О. Уайльда, как христианско-философское, ориентально-мистическое и др.; 6) важностью исследования рецепции образа Уайльда как наследника английских прерафаэлитов, испытавшего в своем творчестве глубинное влияние средневекового и ренессансного искусства Европы.

Теоретико-методологическую основу исследования составили труды отечественных и зарубежных специалистов мифопоэтической школы литературоведения, а именно: А.Ф. Лосева, Е.М. Мелетинского, М. Элиаде, В.Н. Топорова, С.С. Аверинцева и др. Также были использованы труды Ю.М. Лотмана¹ и Г.О. Винокура², посвященные значимости литературной биографии в историко-культурном контексте эпохи.

В исследовании применяются подходы, относящиеся к

герменевтической традиции в ее зарубежном и отечественном вариантах и
ориентированные на искусство интерпретации и понимания

художественного текста. Вспомогательными методами исследования являются компаративный, историко-типологический, интертекстуальный, мотивный, мифопоэтический. Использование данных методов и подходов определяется спецификой материала, целью и задачами диссертации.

Методологическую основу диссертации составляют:

– труды по теории и истории литературы, а также работы, посвященные мифопоэтике литературного текста (В.М. Жирмунский, А.Ф. Лосев, Е.М. Мелетинский, М. Элиаде, В.Н. Топоров, М.М. Бахтин, С.С. Аверинцев, М.Л. Гаспаров, Э.Я. Фесенко и др.);

– работы, посвященные теории и истории литературного перевода
(Т.В. Венцлова, М.Л. Гаспаров, Е.Г. Эткинд, С.Ф. Гончаренко,

Р.Р. Чайковский, Ф.И. Петровский, С. Малькова, И.В. Соколов, С.И. Гиндин и др.).

– работы специалистов в области уайльдоведения (С. Фрай, Ж. де
Лангланд, М. Баскер, С. Кэллоуэй, Ю.А. Бахнова, Т.Л. Дайхин, С.Л. Новак,
Н.Я. Абрамович, О.В. Акимова, А.М. Антонова, А.В. Добрицкая,
Е.С. Куприянова, А.В. Луков, Т.А. Мелешко, Т.В. Павлова,

М.Г. Соколянский, Н.В. Соломатина и др.), брюсоведения (О.А. Жиронкина,
Д.И. Никольская, Э.Ю. Забаева, О. А. Бердникова и др.) и гумилеведения
(Ю. В. Зобнин, Л.Г. Кихней, Н.А. Богомолов, Т.С. Круглова,

О.Р. Темиршина, Е.Ю. Раскина, Д.С. Грачева и др.).

Материалом исследования являются произведения О. Уайльда, выбор которых обусловлен необходимостью изучения различных аспектов

¹ Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте (к
типологическому соотношению текста и личности автора) // Лотман Ю. М. Избранные
статьи в 3 т. – Т. 1. – Таллинн, 1992. – С. 366-369.

² Винокур Г. О. Биография и культура // Винокур Г. О. Биография и культура. Русское
сценическое произношение. – M., 1997. – С. 53-66.

мифологизации и легендаризации жизни и творчества англо-ирландского писателя в литературном процессе Серебряного века.

Объектом исследования являются биография О. Уайльда («текст жизни») и творчество писателя («текст искусства») в контексте формирования уайльдовского мифа, характерного для литературы и литературной критики Серебряного века.

Предметом исследования стали различные формы мифологизации и легендаризации образа Уайльда и его творчества, значимые для русской литературы конца XIX – начала XX веков.

Цель работы заключается в осмыслении типов «масок» О. Уайльда и мифов, связанных с его жизнью и творчеством, значимых для русской литературы Серебряного века. Необходимо выявить их совпадение (или несовпадение) с теми мифами, которые Уайльд создавал вокруг себя, и с теми легендами, которые сформировались вокруг личности и произведений писателя в английском обществе. Выявление такого совпадения (или несовпадения) позволит нам проанализировать значение «русского» (мифологизированного) Уайльда для творчества писателей, поэтов и литературных критиков Серебряного века.

Реализация обозначенной выше цели указывает на необходимость решения следующих исследовательских задач:

1. выявить основные этапы мифологизации и легендаризации жизни и творчества О. Уайльда в русской литературе Серебряного века;

2. рассмотреть представление об Уайльде как об «англо-ирландском Достоевском», характерное для литературного процесса конца XIX-начала ХХ вв.;

3. изучить роль «старших символистов» – К.Д. Бальмонта, В.Я. Брюсова, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского, М.Ф. Ликиардопуло и др. – в популяризации творчества Уайльда в России и легендаризации его образа в литературном процессе Серебряного века;

4. рассмотреть значение ориентальных мифов и легенд в творчестве О. Уайльда и Н.С. Гумилева;

5. проанализировать различные аспекты рецепции жизни и творчества О. Уайльда в эссеистике К.И. Чуковского;

6. рассмотреть особенности функционирования образов итальянского Возрождения в творчестве О. Уайльда и В.Я. Брюсова, а также в переведенной В.Я. Брюсовым трагедии Уайльда «Герцогиня Падуанская»;

7. выявить особенности рецепции эстетических и этических теорий О. Уайльда в русских символистских и акмеистских кругах;

8. рассмотреть особенности уайльдовского восприятия русской
истории, культуры и менталитета.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что в нем впервые достаточно полно исследован процесс мифологизации и легендаризации жизни и творчества О. Уайльда в литературе Серебряного века. Доказывается, что мифы об Уайльде, сформировавшиеся в литературных кругах Серебряного века и отраженные в оригинальных

текстах и эстетических теориях символистов и акмеистов, были важны для формирования эстетики и мировидения символизма и акмеизма.

В работе впервые детально рассмотрено влияние «русского» Уайльда на литературное творчество К.Д. Бальмонта, В.Я. Брюсова, Н.С. Гумилева, Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус, М.А. Волошина, М.Ф. Ликиардопуло, К.И. Чуковского и других писателей, поэтов и литературных критиков Серебряного века. Кроме того, впервые подробно проанализированы в контексте поэтики и эстетики символизма и акмеизма переводы произведений О. Уайльда, осуществленные В.Я. Брюсовым, Н.С. Гумилевым, К.И. Чуковским и другими знаковыми персонами Серебряного века.

Также впервые подробно рассмотрено совпадение (и несовпадение) авторских мифов Уайльда с мифами и легендами, сформированными Серебряным веком русской литературы. В диссертационном исследовании проанализированы представления самого Уайльда о России, русской истории и культуре.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что, во-первых, настоящее исследование является одним из ряда современных работ, направленных на построение нового понимания авторских мифов и процессов мифологизации в литературе Серебряного века; во-вторых, в ней совершенствуются принципы анализа произведений О. Уайльда, а также переводов этих произведений, выполненных писателями и поэтами Серебряного века.

Практическая ценность исследования определяется тем, что его результаты могут найти применение в дальнейшем изучении художественной системы русских поэтов Серебряного века и особенностей литературного перевода, а также могут быть использованы в вузовских курсах «История русской литературы», «Теория литературы», «Теория и практика литературного перевода» в качестве материала лекций и спецсеминаров, при разработке учебных пособий по русской литературе первой половины XX века, в школьном курсе русской литературы.

Положения, выносимые на защиту:

1. В русской литературе Серебряного века образ О. Уайльда раздробился на несколько противоречивых «масок»: «короля эстетов»; христианского писателя и философа; мистика; тонкого стилиста, тяготевшего к ориентальному («мандаринскому» стилю); наследника прерафаэлитов и др.;

2. «Маски» О. Уайльда соответствовали тем или иным аспектам символистского или акмеистского мировидения;

3. Для «старших символистов» (К.Д. Бальмонта, В.Я. Брюсова, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и др.) был особенно важен образ Уайльда-мистика или христианского писателя и философа, «англо-ирландского Достоевского», а также наследника английских прерафаэлитов;

4. Для Н.С. Гумилева были, напротив, важны ориентальные мифы и
легенды, присутствующие в творчестве Уайльда, пышный, восточный
(«мандаринский») стиль его произведений (в частности, сказок), который

особенно ярко проявился в переведенной Н. Гумилевым поэме Уайльда «Сфинкс»;

5. К.И. Чуковский, напротив, развенчал мифологизированный образ Уайльда, настаивая на том, что в произведениях «короля парадоксов» отсутствует «правда жизни». Однако, отрицательная рецепция жизни и творчества Уайльда не была характерна для Серебряного века;

6. О. Уайльд мифологизировал в своем творчестве образ России; многочисленные мифы о русской истории и культуре присутствуют в пьесе «Вера, или Нигилисты», а также в критических рецензиях писателя, посвященных романам Ф.М. Достоевского.

Апробация работы. Основные теоретические положения и

практические выводы были изложены в выступлениях на международных и всероссийских конференциях, а именно на III Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы гуманитарных наук в России и за рубежом» (Новосибирск, 2016 г.), на III Международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы и достижения в гуманитарных науках» (Самара, 2016 г.), на Международных Кирилло-Мефодиевских чтениях (Международный гуманитарно-лингвистический института (Москва, 2014-2016 гг.), а также на заседаниях кафедр иностранных языков и гуманитарных, естественнонаучных и экономических дисциплин Международного гуманитарно-лингвистического института (МГЛИ, Москва).

Цели и задачи исследования определили структуру работы. Текст диссертации состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы, который содержит художественные и фольклорные источники и перечень использованной научной литературы.

«Правила жизни Оскара Уайльда» и их влияние на формирование мифа о нём в России Серебряного века

Обостренное внимание к жизни и творчеству О. Уайльда совпало в России с «закатным» периодом творчества англо-ирландского гения. В полном соответствии с русским национальным характером и с его тягой к страданию – точнее, к очищению через страдание (древнегреческому катарсису) русская образованная публика заинтересовалась творчеством О. Уайльда после скандального судебного процесса и заключения писателя в Редингскую тюрьму. После освобождения Уайльд жил в изгнании, в Париже, где его встречали, в том числе, и русские путешественники.

Так, одним из первых с Уайльдом в Париже встретился политический эмигрант А.В. Луначарский. О своем знакомстве с писателем-изгнанником, жившем во Франции под именем Себастьяна Мельмота, героя романа Ч.Р. Метьюрина «Мельмот скиталец», он сообщил литератору и переводчику А.И. Дейчу. По словам Луначарского, Уайльд сам подошел к нему в кафе и сказал, что его давно привлекает Россия и что у него есть пьеса на русскую тему (имеется в виду пьеса «Вера, или Нигилисты»).

Отрекомендовавшись Луначарскому как Мельмот Скиталец, Уайльд уже предложил русскому читателю один из вариантов мифологизации своего литературного и человеческого образа. Дело в том, что главный герой романа Метьюрина, английского писателя ирландского происхождения, внучатым племянником которого был Оскар Уайльд, – это вечный странник, обреченный скитаться по земле, нигде не находя пристанища, подобно Агасферу, или Севильскому обольстителю, Дон Жуану. У русской образованной публики такой псевдоним сразу вызывал ассоциации с лермонтовским Демоном, «духом изгнанья», что сближало уайльдовский миф в русской литературе Серебряного века с мифом лермонтовским. Под псевдонимом «Себастьян Мельмот» было опубликовано одно из самых любимых русской читающей публикой произведений Оскара Уайльда – «Баллада Редингской тюрьмы».

В конце XIX – начале ХХ века в русских литературных кругах сложилось несколько основных, взаимоисключающих, концепций жизни и творчества Уайльда, сформировалось несколько основных направлений мифологизации «текста жизни» и «текста творчества» писателя. Первое направление можно охарактеризовать как миф об Уайльде-эстете, сделавшем из своего эстетизма религию, исключавшую какие бы то ни было другие религиозные и философские предпочтения (К.И. Чуковский, М.Ф. Ликиардопуло и др.), второе – как миф об Уайльде-мистике, склонявшемся к восточному (египетскому, арабскому, персидскому) мистицизму (Н.С. Гумилев), третье можно охарактеризовать как легенду о великом христианском писателе, пришедшем к своей вере через страшные жизненные испытания – арест, тюрьму, нищету, изгнание (Н.Я. Абрамович, М.А. Волошин, частично – Д.С. Мережковский). Четвертый мифосюжет, брюсовский, был связан с представлением об Уайльде как наследнике английских прерафаэлитов, влюбленном в искусство Италии эпохи Раннего Возрождения (до Рафаэля). К.Д. Бальмонт, в свою очередь, уподоблял Уайльда М.Ю. Лермонтову – одинокому, непонятому, «грозовому» гению.

Апологеты первого направления (как, например, К.И. Чуковский) не верили в христианское прозрение Уайльда, считали его обретенную в тюрьме веру всего лишь позой, имитацией, наигрышем. Сторонники восприятия Уайльда как великого писателя-мистика (например, Н.С. Гумилев) особенно интересовались египетской темой и ориентальными мотивами в творчестве англо-ирландского писателя. И, наконец, литераторы и критики, видевшие в позднем Уайльде прежде всего христианского философа (например, Д.С. Мережковский) не интересовались его эстетизмом или ориентальным мистицизмом. При этом можно сказать, что целостного взгляда на творчество Уайльда в России не было, существовали лишь взаимоисключающие концепции, столкновение которых изображено в новелле З.Н. Гиппиус «Златоцвет», опубликованной в 1896 г. в журнале «Северный вестник».

В этой новелле докладчик по имени Лев Львович Звягин делает в импровизированном литературном салоне сообщение об Оскаре Уайльде. Суть этого сообщения сводится к следующему: именно Уайльд вновь открыл полузабытую истину: красота самоценна, она не нуждается в оправдании извне, как и искусство. Не стоит привязывать красоту ни к жизни общества, ни к морали, ни к политике, ни даже к метафизике.

Лев Львович говорит: «Жизнь держит зеркало перед искусством – и ошибаются те, которые думают, что люди созданы природою, – природа создана людьми. Коричневые туманы, висящие над улицами Лондона, созданы импрессионистами. Жизнь есть правда, искусство есть ложь. Но правда жизни груба и ненужна, ложь искусства восхищает, очаровывает. Она бесцельна и высока. Она управляет миром, как его истинная царица»3.

Доклад Льва Львовича вызвал бурное обсуждение. Позитивисты и реалисты были возмущены тем, что, согласно этому докладу не искусство следует за жизнью, а жизнь – за искусством, царящим над миром. Но подлинные, глубоко обоснованные, возражения Лев Львович встретил со стороны профессора Кириллова, который озвучил главную претензию русских символистов к Уайльду: отсутствие в его теории искусства «скрепов» между искусством и метафизикой, между подлинным, глубоко духовным пониманием мира, между искусством и мистицизмом.

Рецепция русской истории, культуры и повседневности в пьесе О. Уайльда «Вера, или Нигилисты»

Существует знаменитое этрусское бронзовое изваяние химеры, найденное в Ареццо (V в. до н.э.): посредине хребта у неё козья голова, на конце хвоста – голова змеиная, на передней части туловища - львиная. В средние века к химерам относили горгулий: в искусстве «пламенеющей готики» химеры олицетворяли собой силы зла. Особенно популярны среди поэтов и художников-символистов были химеры у оснований башен собора Парижской Богоматери. В стихотворении Ш. Бодлера «Кошка» также изображено демоническое существо. Холодный, пронзительный взгляд кошки сравнивается с безжалостным, разящим, как сталь, взглядом женщины: «Ты, как моя жена. Ее упорный взгляд / Похож на твой, мой добрый котик: / Холодный, пристальный, пронзающий, как дротик» 60 (перевод В. Левика). Перед нами близкие, синонимичные образы: химера, горгулья, сфинкс, кошка.

Однако бодлеровская трактовка Красоты как «непостижимого сфинкса» восходит, как нам представляется, к древнегреческой мифологии и драматургии. Древние греки, в свою очередь, заимствовали мотив сфинкса из Египта. В древнегреческой мифологии бескрылый египетский сфинкс обрел женский пол и крылья грифона. В древнегреческой мифологии сфинкс – дитя хтонических чудовищ Тифона и Ехидны (или Химеры и Ортра), демон разрушения, чудовище с телом собаки, крыльями птицы, женской головой и лицом. Крылатая дева-сфинкс убивала юношей. Скульпторы и художники, творившие при дворе Франциска I, изображали и ваяли сфинкса в образе женщины с поднятой головой, обнаженной грудью и серьгами в ушах. Таких сфинксов можно найти в садах и регулярных парках королевских и аристократических резиденций Франции XVI-XVIII вв.

Сфинкс – «полужена» и «полузверь» – один из излюбленных образов-символов в творчестве и жизни Уайльда. Своей близкой подруге, писательнице, автору знаменитых афоризмов, жене торговца бриллиантами Аде Леверсон писатель дал выразительное прозвище «Сфинкс». Они познакомились на вечере у Освальда Кроуфорда. Впоследствии госпожа Леверсон вспоминала: «Когда я познакомилась с ним, старые легенды, относящиеся еще к его ученическим годам, продолжали окутывать Оскара Уайльда своей дымкой, и я была немало удивлена, встретив его не бледным и томным юношей в коротких штанах и с лилией в руке, о которой говорили, будто ее запах придавал ему жизненные силы. Он уже давно оставил свои эстетские позы 80-х годов… той волшебной эпохи подсолнухов и павлиньих перьев, художественных гобеленов и японских вееров»61.

Ада Леверсон с мужем Эрнестом встречали Уайльда, когда он вышел из Редингской тюрьмы и только что прибыл в Лондон, остановившись в доме пастора Хедлэма на Аппер-Бедфорд-Плейс. Уайльд напоминал короля, вернувшегося из изгнания, и сказал Аде Леверсон: «Сфинкс, это просто чудо, что вы так выбрали шляпку, чтобы в семь часов утра встретить друга после долгой разлуки»62.

Ада Леверсон разделяла любовь Уайльда к тонкому и остроумному письму и умела жонглировать афоризмами не хуже, чем ее великий друг. Возможно, поэтому Уайльд называл ее «Сфинксом». Образ сфинкса сопровождал писателя и после смерти – в виде надгробного памятника работы Джейкоба Эпстайна на могиле Уайльда на парижском кладбище Пер-Лашез. Что касается Н. Гумилева, то Николай Степанович обратился к поэме «Сфинкс» в 1912 г., по просьбе К.И. Чуковского, под редакцией которого выпускалось полное собрание сочинений О. Уайльда на русском языке. Ю.А. Бахнова указывает: «Размером подлинника, без разбивки на четверостишия, она впервые была переведена на русский язык А. Дейчем (1893-1972) и выпущена отдельным изданием в Киеве в 1912 г. Но именно перевод Гумилёва стал хрестоматийным для русской литературы и в настоящее время включается во все издания Уайльда»63.

Н. Гумилева в уайльдовском «Сфинксе» привлекал прежде всего образ «полужены»-«полузверя», инфернальный полуженский-полузвериный образ-символ. Подобные образы характерны и для творчества самого Н. Гумилева: например, образ девушки с головой гиены (стихотворение «Ужас»). Этот образ имеет египетское происхождение, как и образ уайльдовского сфинкса. В стихотворении «Ужас» лирический герой видит перед собой полудевушку-получудовище: «И там, где глубже сумрак хмурый, / Мой взор горящий был смущен / Едва заметною фигурой / В тени столпившихся колонн. / Я подошел, и вот мгновенный, / Как зверь, в меня вцепился страх: / Я встретил голову гиены / На стройных девичьих плечах. / На острой морде кровь налипла, / Глаза зияли пустотой, / И мерзко крался шепот хриплый: "Ты сам пришел сюда, ты мой!"

Пьеса Оскара Уайльда «Саломея» и поэтическое творчество Н.С. Гумилева: диалог через века

В 1916 г., в Лондоне, К. Чуковского посетил один из самых преданных друзей Уайльда – Роберт Росс. Чуковский вспоминал: «В 1916 году, в Лондоне, меня посетил пожилой человек с веселыми молодыми глазами. Когда он назвал свое имя, я с великим уважением пожал его руку, так как это имя Роберт Росс. С детства оно было обаятельно для меня. Роберт Росс, – единственный из тысячи друзей Оскара Уайльда, – не покинул его в несчастии. Он посещал опозоренного поэта в тюрьме, он уплатил все его долги из своего скудного заработка, он взял на себя воспитание его сыновей, он многократно защищал его доброе имя, он спасал его рукописи, он издавал его книги, он ухаживал за ним во время его предсмертной болезни, он - едва ли не единственный - провожал его гроб до могилы»151. И далее: «Порою казалось, что все светлое в жизни Оскара Уайльда шло от этого одного человека. Он был высшим воплощением героической дружбы. Уайльд называл его святым. Немного было таких гениальных друзей в истории всего человечества»

Роберт Болдуин Росс был литературным душеприказчиком Уайльда. Если молодой лорд Альфред Дуглас сыграл в жизни Уайльда роковую, демоническую роль, был его наваждением и гибелью, то Роберта Росса можно назвать ангелом-хранителем великого писателя. К. Чуковскому невероятно повезло: встреча с Робертом Россом стала для русского литератора настоящим подарком судьбы. Именно Росс подарил Чуковскому настоящую литературную реликвию: страницу из «Баллады Рэдингской тюрьмы», написанную рукой Уайльда. При этом, по словам Чуковского, Росс добавил: «– Я хочу, – сказал он, – чтобы в России, где так любят Оскара Уайльда, сохранялась в память о нем эта рукопись. Больше у меня ничего не осталось из вещей и писаний Оскара Уайльда. Только одна страница, и я с радостью дарю ее русскому»153 . Свою книгу «Оскар Уайльд» Чуковский посвятил памяти доброго ангела Оскара Уайльда – Роберта Росса.

Подарок Росса глубоко символичен: он отсылает нас к самому тяжелому и в то же время одному из самых насыщенных периодов в жизни Уайльда – тюремному заключению. Для самого Уайльда много значил Достоевский, говоривший, что четыре года, проведенные на каторге, были одними из самых важных в его жизни. В Редингской тюрьме Уайльд осознал ценность страдания, его высокий духовный смысл – подобно тому, как Ф.М. Достоевский сделал это на каторге. Поэтому Роберт Росс преподнес русскому литератору именно страницу из «Баллады Редингской тюрьмы». Этот подарок – своего рода послание для русских читателей: напоминание об англо-ирландском страдальце, поэте, влюбленном в Красоту, но познавшем глубокую прелесть Страдания.

В данном контексте следует напомнить, что Уайльд был тонким знатоком и ценителем творчества Ф.М. Достоевского, автором литературно-критических статей «Русский реалистический роман» (1886 г.) и «Униженные и оскорбленные Достоевского» (1887 г.). Известно, что Уайльд читал «Записки из Мертвого Дома», «Преступление и наказание», «Униженных и оскорбленных» и, возможно, «Братьев Карамазовых». Статья «Русский реалистический роман» представляет собой рецензию на «Преступление и наказание», опубликованную в The Pall Mall Gazette.

Эта рецензия – подчеркнуто мифологична, мифопоэтична. Уайльд использует для анализа и интерпретации произведений Достоевского любимые образы из древнегреческой и древнеримской мифологии, но в то же время ключевым эпизодом романа по мнению английского писателя оказывается евангельская притча о воскрешении Лазаря, прочитанная Соней Раскольникову. В этой сцене ощущается, по мнению Уайльда, всесильная ирония жизни, когда падшая девушка становится для убийцы – Раскольникова – глашатаем истины и учителем жизни.

Т.Л. Дайхин пишет: «Образ Дуни ассоциируется в сознании английского эстета с «небожительницей Юноной», в силу ее прелести и непорочности. Автор не только не в силах расстаться с античностью, но и делает ее «своей», импровизируя в истолковании. Ведь мифологическая Юнона – всесильная супруга Юпитера-громовержца, а не «безоружная» и невинная дева. Но Юнона – покровительница материнства и супружества – этот аспект деяний богини актуализируется: Уайльд связывает Дуню и Юнону всесилием доброты»154.

Для Уайльда был важен не только образ Достоевского-страдальца и христианского философа, но и образ Достоевского-революционера, косвенно повлиявший на пьесу «короля парадоксов» «Вера, или Нигилисты». Уайльд помнил, что в юности – до ареста и каторги – Достоевский мечтал о свержении монархии, хоть и бескровном, подобно тому, как герои пьесы «Вера, или Нигилисты» мечтают об убийстве царя.

Если молодой Достоевский бросил вызов монархии, то ирландец Уайльд бросил вызов английскому высшему обществу в лице маркиза Куинсбери, отца Альфреда Дугласа. Сражение с маркизом Куинсбери Уайльд проиграл, и английская аристократическая «чернь» руками своих юристов отправила Уайльда в тюрьму. В тюрьме Уайльд уверовал во Христа и познал красоту Страдания, как и Достоевский.

В рецензии на роман Достоевского «Униженные и оскорбленные» Уайльд вновь сравнивает русских героев с персонажами античной мифологии, столь им любимыми. Например, в Наташе Ихменевой Уайльд видит Антигону со страстями Федры. Перед нами очень точная характеристика образа Наташи.

Идеи и мотивы трагедии О. Уайльда «Герцогиня Падуанская» в оригинальном творчестве В.Я. Брюсова

Таким же – суровым и отстраненным – проходил сквозь парижскую толпу, согласно описанию К.Д. Бальмонта, Оскар Уайльд. Бальмонт и Брюсов изображают Оскара Уайльда и Данте сходным образом: это совершенно особый человек в шумной толпе, он не идет, а шествует: словно знает то, чего не знают другие. Он как будто прошел сквозь ад, и огонь ада опалил ему лицо. У Брюсова, в стихотворении «Поэту», говорится: «Как Данте подземное пламя должно тебе щеки обжечь». У К.Д. Бальмонта, в портретном описании Уайльда, мы видим сходные тона и краски: «он (Уайльд – Е.С.) «смотрел несколько выше идущих людей, - не на небо, нет, -но вдаль, прямо перед собой, и несколько выше людей»221. Бальмонт пишет, что так мог бы смотреть осужденный или человек, которому больше нечего ждать от жизни, поскольку он все несет в себе – целый мир, Вселенную.

Город в стихотворении Брюсова соответствует бредущему по нему страннику, тогда как люди погружены в земную суету. Каналы Венеции подобны громадным тропам, манящим в вечность, колонны описаны как «строгие столпы», а дома «призрачны». Лирический герой стихотворения «Данте в Венеции» угадывает сквозь современный ему облик Венеции строгий средневековый город, в котором и появляется Данте – угрюмый странник, бредущий сквозь время в вечность. Не случайно встреча лирического героя стихотворения с Данте происходит вечером – в час, когда оживает былое, когда возможно волшебство и жива тайна. Встреча с Данте приоткрывает перед лирическим героем стихотворения двери в неведомое, а земные голоса стихают: «Мгновенно замер говор голосов, / Как будто в вечность приоткрылись двери, / И я спросил, дрожа, кто он таков. / Но тотчас понял: Данте Алигьери».

Это стихотворение, написанное, как и «Божественная комедия», терцинами, подтверждает репутацию Брюсова – тонкого стилизатора, способного мастерски отобразить в своих произведениях самые разные эпохи. В стихотворении «Данте в Венеции» ощущается стилистика «Божественной комедии». Как и Данте, Брюсов вкладывает в терцину (трёхстишие) особый смысл: она символизирует Троицу (Отца, Сына и Духа Святого).

Если тема «Брюсов и Данте Алигьери» достаточно исследована на сегодняшний день, то тема «Уайльд и Данте Алигьери» исследована не в полной мере. Однако следует учитывать, что в английской культуре эпохи Уайльда был некий «проводник», популяризатор творчества Данте Алигьери – основатель братства прерафаэлитов – поэт и художник Данте Габриель Россетти, актуализировавший многие дантовские сюжеты в литературе и живописи своей эпохи. Так, в частности, в сонетах из книги «Дом жизни» Россетти изображал свою возлюбленную Элизабет Сиддал как новую Беатриче, а себя – как духовного наследника Данте Алигьери. Родители Россетти были итальянцами, эмигрировавшими в Англию, и сына назвали в честь Данте Алигьери. Прерафаэлиты были творцами новой английской культуры, отличной от культуры викторианского общества и основанной на признании исключительной ценности Красоты. В этом плане они были очень близки О. Уайльду.

Знакомство О. Уайльда с творчеством прерафаэлитов началось очень рано: еще в колледже Троицы в Дублине. В этом учебном заведении читали курс эстетики, в котором уделяли особое внимание и современным поэтам, в частности, Данте Габриелю Россетти и А. Суинберну.

В 1874 г. Уайльд начал учиться в оксфордском колледже св. Магдалины, где встретил двух выдающихся идеологов эстетизма как философского течения – Д. Рёскина и У. Пейтера. С 1869 по 1878 гг. Д. Рёскин читал в Оксфорде курс истории искусств. В этот период Уайльд был увлечен философскими идеями Рёскина. С.В. Новак пишет: «Как многие сверстники, Уайльд был увлечен и личностью Рескина, и его идеями. У. Пейтер принадлежал к поколению, промежуточному между Рескиным и Уайльдом. Идейно Рескин и Пейтер были противоположны друг другу. Пейтер утверждал, что бытие есть поток преходящих актов, и мы должны сполна использовать каждое мгновение. В воззрениях Рескина на искусство главенствовала мораль. Художник исполняет свой моральный долг, если он верен природе и избегает чувственного потворства своим прихотям. Пейтер и Рескин восхваляли красоту, но Рескин требовал, чтобы она сочеталась с добром, Пейтер допускал примесь зла. Рескин говорил о вере, Пейтер – о мистицизме, Рескин взывал к совести, Пейтер – к воображению»223.

Источником вдохновения для прерафаэлитов были образы средневекового европейского искусства и литературы. Они увлекались творчеством Данте Алигьери, У. Шекспира, Д. Мильтона, средневековыми балладами и легендами, в том числе и легендами о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Идеалом прерафаэлитов была романтическая средневековая красота. По мнению С.В. Новака, именно такой красотой обладал Дориан Грей, которого очарованные им люди называют «прекрасный принц». У Дориана Грея золотистые кудри, ясные голубые глаза, алый рот. Перед нами действительно романтический средневековый идеал красоты: прекрасный принц английских легенд и баллад.