Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Среда формирования и развития «народной литературы» на рубеже XVIII–XIX вв 21
1.1. Социокультурные предпосылки формирования «третьей культуры» 21
1.2. Писатель и читатель в контексте «третьей культуры» .28
1.3. Творчество «писателей из народа» в литературной критике 20– 40-х XIX в .45
1.4. Альманахи как среда формирования «народной литературы»: литературные тенденции и критика 56
Глава 2. Жанровое своеобразие произведений «писателей из народа» первой трети XIX в . 70
2.1. Жанровые предпочтения «писателей из народа» 70
2.2. «Псевдофольклорные» произведения «писателей из народа» в контексте «третьей культуры» 77
2.3. Условно-исторические и авантюрно-романтические произведения в контексте литературы 20–40-х XIX в 97
2.4. «Нравственно-сатирические» произведения «писателей из народа» .130
2.5. Жанровые особенности «автобиографических» произведений «писателей из народа» 134
2.6. Произведения «писателей из народа» в контексте нравоучительной литературы 137
2.7. Народная «Азбука» Ф. С. Кузмичева .144
Глава 3. Своеобразие поэтики произведений «писателей из народа» (А. А. Орлов, И. Н. Глухарев, Ф. С. Кузмичев, Н. И. Зряхов и др.) 150
3.1. Рама в произведениях «писателей из народа» 150
3.2. Стилистические особенности произведений «писателей из народа » 160
Заключение .166 Библиографический список 171
- Писатель и читатель в контексте «третьей культуры»
- Альманахи как среда формирования «народной литературы»: литературные тенденции и критика
- Условно-исторические и авантюрно-романтические произведения в контексте литературы 20–40-х XIX в
- Стилистические особенности произведений «писателей из народа
Введение к работе
Актуальность исследования. На рубеже XVIII–XIX вв. становится очевидным существование определенных традиций, которые можно проследить от истоков становления русской литературы, прежде всего традиций светской литературы ХVIII в., которая стала своеобразным «катализатором народного чтения». Литература, предназначенная для неразборчивого читателя, порой малограмотного, выпускалась на протяжении нескольких веков: первоначально это были лубочные книги, затем книги массовых тиражей, их еще называли «серобумажными». Пристальное изучение творчества «серобумажных» писателей, или «писателей из народа», генезиса, этапов становления и развития, а также жанрово-стилевых особенностей их произведений, с одной стороны, расширяет горизонты изучения творчества писателей-самоучек, а с другой – позволяет исследовать арсенал приемов, которыми располагали такие авторы.
Актуальность темы исследования обусловливается как теоретическими, так и практическими причинами. В настоящее время в отечественной истории литературы наблюдается заметный интерес к феномену «третьей культуры», «народной литературы», творчеству писателей-самоучек, наивной литературе, примитивному искусству. В целом в современном литературоведении назрела необходимость более четкого терминологического определения такого феномена, как литература «писателей из народа».
До сих пор большинство исследователей не учитывало возможность выхода за пределы круга популярных (в свое время) авторов и проблем народной литературы. Между тем феномен «народной литературы» имеет глубокие историко-литературные корни, в том числе в русской словесности, однако в отечественной филологии не предпринималась попытка его анализа в контексте «третьей культуры». Очевидно, что лишь полномасштабный сопоставительный анализ этих произведений в период наибольшего литературного развития может дать реальное научное представление об их природе.
Степень изученности проблемы. В последнее время особое внимание было уделено массовой, «тривиальной», «бульварной», «формульной»,
коммерческой литературе, массовому чтению. Еще в 1920-х гг. эту проблему «коммерческой литературы» затрагивали в работе Т. Гриц, В.Тренин и М. Никитин.
Д. М. Давыдов в диссертации осуществил попытку дать некоторую типологию «наивной и примитивистской поэзии». Он отметил, что «такие понятия, как “наивное”, “примитивное”, “примитивистское”, “инфантильное”, “провинциальное”, “субкультурное”, “девиантное”, “аутсайдерское” и т. п. в применении как к текстам, так и к типам творческого сознания и поведения, традиционно соотносятся в литературоведении с маргинальными феноменами и определяются, как правило, интуитивно, лишены строгих дефиниций». По нашему мнению, такие понятия, смежные с примитивом, типологически или генетически близки ему как явления.
Современные исследователи отразили особый взгляд на «массовую
литературу». Они отмечали, что «квалификация “массовая” не просто
имплицирует посылку “литература для масс”: упрощенность конструкций,
стереотипность приемов и основных сюжетных ходов, шаблонность героев,
обстоятельств места и действия и проч. Если литература “массовая”, то к ней, к
ее текстам можно относиться без особого почтения, как к ничьим, как бы
безавторским. Определение “массовая” снимает обязательную презумпцию
“гениальности” и потенции “шедевра”. Эта посылка предполагает
неуникальность, неоригинальность замысла и исполнения, тиражируемость приемов и конструкций, а значит, простоту содержания и примитивность, экспрессивность поэтической техники».
Еще один аспект «массовой» литературы выделил Л. Д. Гудков. Он
отмечает, что, «строго говоря, единственным тематическим разграничением
“высокой” и “массовой” литературы можно было бы считать
сосредоточенность высокой литературы на довольно узком ценностном диапазоне проблем, связанных с гармонизацией, упорядочением, смысловым переопределением “конечных ценностей”, принципов действия – этических, экзистенциальных, но разрабатываемых максимально рационально, всеми доступными интеллектуальному сообществу средствами. “Массовая” же литература, как уже говорилось, не обращается к этому уровню регуляции, ее занимает содержательное многообразие ролевых, ситуативных, нормативных конфликтов, коллизий социальной и ролевой идентификации, описываемых и разыгрываемых довольно рутинными эстетическими средствами, во всяком случае – с использованием уже апробированных коммуникативно-экспрессивных приемов»1.
Ю. М. Лотман отмечал, что современная социология культуры обратила пристальное внимание на «массовую культуру», однако исследователь подчеркивал, что «термин “массовая литература” применяется нами к вполне конкретным историческим явлениям и его не следует смешивать с
1 Гудков Л. Д. Массовая литература как проблема. Для кого?// Новое литературное обозрение. 1996. № 22. С. 93–94.
распространенным в социологии понятием “массовой культуры” как некоторого специфического явления ХХ в.».2
В современных культурологических и литературоведческих
исследованиях уже определилась традиция обращения к проблеме примитива и/или примитивизма в искусстве. Этой проблеме посвящены работы американского культуролога Дж. Г. Кавелти. Он, рассматривая формульную литературу, отмечал, что «формулы созданы культурой и, в свою очередь, влияют на культуру, поскольку становятся общепринятыми способами представления и соотнесения определённых образов, символов, тем и мифов. Процесс, в ходе которого формулы развиваются, меняются, уступают место другим формулам, представляет собой род культурной эволюции, в которой выживают те, которые выбирает аудитория».3
В особенности принципиальной является классическая работа
В. Н. Прокофьева, в которой исследователь предлагает классификацию изобразительного искусства и определяет существование так называемой «третьей культуры», или примитивного искусства. Он писал, что такое явление, «однажды возникшее, исторически развивавшееся в изменчивых и зыбких, но все же уловимых границах между фольклором и учено-артистическим профессионализмом, постоянно взаимодействовавшее и с тем, и с другим, порой рискуя в этом взаимодействии потерять собственное лицо, но в конечном счете обладая где-то в глубине прочным центром “самотяготения”, оформилось в “третью культуру”».4 Плодотворная концепция исследователя, как оказалось, повлияла не только на историю и теорию изобразительного искусства, но и на социологию и историю литературы. В этом плане работа В. Н. Прокофьева во многом созвучна с известной статьей Ю. М. Лотмана «О содержании и структуре понятия “художественная литература”».
В диссертационной работе А. В. Иванова предпринята попытка целостного анализа русского литературного примитивизма, но на достаточно ограниченном материале. Важной вехой в изучении наивного письма стала работа Н. Н. Козловой и И. И. Сандомирской. Исследователи писали: «Народность понимается и как простота. Простота, в свою очередь, раскрывается в значениях фольклорности (т. е. литературно-иного), этничности (т. е. языково-иного) и невинности (т. е. исторически-иного). Тем самым, через исследование Иного, еще и еще раз утверждается незыблемость границ Культуpы по трем ее измерениям: Литературы, Языка и Истории»5.
Разнообразная и плодотворная работа на грани антропологии, социологии, фольклористики и литературоведения, в том числе связанная и с исследованием примитива, наивной словесности, проводилась и проводится в
2 Лотман Ю. М. Массовая литература как историко-культурная проблема// Лотман Ю.М. О литературе. СПб.:
Искусство, 1997. С. 817–826.
3 Кавелти Дж. Г. Изучение литературных формул // Новое литературное обозрение. 1996. № 22. С. 48.
4 Прокофьев В. Н. О тех уровнях художественной культуры Нового и Новейшего времени (к проблеме
примитива в изобразительных искусствах) // Примитив и его место в художественной культуре Нового и
Новейшего времени. М., 1983. С. 8.
5 Козлова Н.Н., Сандомирская И.И. “Я так хочу назвать кино”. “Наивное письмо”: Опыт лингво-социологического
чтения. – М., 1996. ().
последнее время группой ученых под руководством С. Ю. Неклюдова. «Встречаются термины, – писал С. Ю. Неклюдов, – “наивная словесность”, “наивное письмо”, “наивный дискурс”, каждый из которых несколько по-разному определяет рассматриваемую область и ее пределы. В первом случае (“наивная словесность”) предметное поле расширяется за счет “авторских” устных (а не только письменных) форм; во втором (“наивное письмо”) речь идет о любых малограмотных письменных текстах, включая чисто прагматические; наконец, в третьем (“наивный дискурс”), вероятно, подчеркивается “речевой” характер высказываний (в лингвосемиотическом смысле слова), лежащих в основе данных текстов»6.
В настоящее время исследования творчества «писателей из народа»
представлены в некоторых статьях и в диссертациях. В работах
А. И. Рейтблата, Л. Д. Гудкова, Б. В. Дубина обращается внимание на
творчество писателей, которые в истории литературы считались
третьестепенными. Терминология, характеризующая такое творчество и произведения, которые появлялись из-под пера этих писателей, до сих пор вызывает споры.
В современных литературоведческих работах они обозначаются разными терминами. В последнее время особое внимание было уделено массовой, «тривиальной», «бульварной», «формульной», коммерческой литературе. Исследователи опираются при определении такой литературы, прежде всего, на ее формульность, на фольклорно-мифологические мотивы и образы, тривиальность сюжетов, на массовый характер изданий.
В XX в. прежде всего внимание уделялось исследованиям
взаимодействия фольклора и литературы, городской культуры (фольклор рабочих, революционный). К этим проблемам обращались В. Я. Пропп, Ю. М. Лотман, К. Е. Корепова и другие ученые. В. Я. Пропп в 1964 г. в статье «Жанровый состав русского фольклора», анализируя в то время еще малоизученный городской песенный фольклор (мещанский, рабочий), писал, что «городская мещанская среда имеет свой фольклор. Он не отличается высокими художественными достоинствами, хотя искренность чувств, иногда очень трагических, совершенно несомненна». Также он отмечал, что «песни эти не вполне подходят под понятие фольклора, основанное на изучении крестьянской поэзии. Но это и не литература в том смысле, как ее понимает большинство историков литературы. Это такая область, где литература и фольклор смыкаются»7. Б. Н. Путилов, исследуя поздние формы фольклора и отмечая их принципиальные отличия от классически фольклорных, уже ставит следующие вопросы: «В какой мере при этом и в какой степени фольклор
6 Неклюдов С. Ю. Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика. URL:
.
7 Пропп В. Я. Жанровый состав русского фольклора // Фольклор и действительность. Избранные статьи. М.:
Главная редакция «Восточной литературы», 1976. С. 79-80.
остается фольклором? Не вправе ли мы говорить о постепенном складывании на границах фольклора и литературы нового качества и новой эстетики?»8
Исследование же «маргинальных» областей словесности (фольклора и литературы) позволяет выявить их особую структуру, границы литературного поля, особенности функционирования.
В истории литературы предпринимались попытки дать определения, которые затрагивали такие понятия, как «низовые писатели», «писатели-самоучки», «серобумажные писатели и литература», «наивные писатели и литература». Однако в этих терминах есть некоторые отличия, особенно в части функционирования и читательской направленности. Так, термин «низовые писатели» отражает некое «вертикальное» соотнесение писателя «высокого» искусства и писателя «низкого» искусства. Также видится ассоциация этого термина с эстетикой «низменного». Термин «писатели-самоучки» также не выражает точного значения этого явления: так, в XVIII–XIX вв., естественно, были писатели, которые сами освоили писательский труд, однако их тексты были скорее рукописными, нежели печатными. Многие писатели, которых исследователи относят к этой группе и обозначают этим термином, получили образование в семинариях, даже в университетах. Расцвет творчества писателей-самоучек, на наш взгляд, приходится на период начала ХХ в. Еще в статье А. М. Горького были определены некоторые основные проблемы писателей-самоучек, их социальный статус, особенности их творчества. Горький предпослал своей статье эпиграф, взятый из письма провинциала, литературного предпринимателя: «Сейчас народился новый читатель, который хочет не только читать, но и творить. Он не хочет уже больше слушать, что говорят другие, он хочет слушать свою мысль, свое сердце и исполнять призывы их. И вот, мне кажется, сейчас надо сбирать эти силы, искать их»9.
Для XIX в. в большей степени характерны «серобумажные писатели» и «серобумажная литература», которую издавали значительными тиражами на дешевой серой бумаге. Для того чтобы удовлетворить спрос простого читателя на эту литературу, потребовались писатели, которые могли быстро написать, переделать книги. Однако этот термин применим к небольшому ассортименту книжной продукции. На наш взгляд, термин «писатели из народа» является более приемлемым, хотя и в нем можно видеть некоторые неточности. Мы будем в своей работе обозначать этим термином писателей – выходцев из различных слоев общества, имевших различное образование, различное служебное положение, но публиковавших свои произведения для «массового» читателя, по большей части для городского среднего класса.
В современных исследованиях упоминаются и анализируются
фольклорные и даже мифологические мотивы и образы в романах и повестях «писателей из народа».
8 Путилов Б. Н. Современные проблемы исторической поэтики фольклора в свете историко-типологической
теории // Фольклор как поэтическая система. М., 1977. С. 17.
9 Горький М. О писателях-самоучках/М.Горький// Горький М. Собр. соч. в тридцати томах, Гослитиздат, 1953. –
Т. 24. – С.99.
Изучение творчества «писателей из народа» в настоящее время
представлено в диссертации Д. М. Давыдова10. Определенным шагом в
исследовании эстетики «третьей культуры» явились монографии
В. А. Поздеева11. В его диссертации и работах рассматривается «низовая» городская культура XVIII – начала XX в. и составляющие её субкультуры (солдатская, семинарская, купеческая и т. д.), а также взаимовлияние фольклора и литературы как процесса, протекающего в «третьей культуре» и порождающего особые жанры фольклорных и наивных текстов. В контексте «третьей культуры» рассматривается творчество писателей-самоучек, их произведения: формульность, особые сюжеты, художественные приемы.
В ряде книг и статей Е. А. Костюхина, К. Е. Кореповой, Т. Г. Леоновой,
И. П. Лупановой поднимаются проблемы устной книги или письменного
фольклора, литературной сказки, лубочных изданий, в которых
перерабатывались фольклорные сюжеты сказок, песен, былин и баллад.
Если рассматривать жанровые особенности произведений «писателей из
народа», то, опираясь на определения жанра, данные Ю. Н. Тыняновым,
Б. В. Томашевским, Г. Н. Поспеловым, В. В. Кожиновым, В. Е. Хализевым,
Н. Д. Тамарченко, следует решить вопрос об определенной логически
сконструированной модели: художественной форме, обусловленной
определенным содержанием.
Исследователи романа кладут в основу типологии тех или иных романов
сюжетно-композиционную структуру и способ изображения центральных
героев. В. В. Кожинов классифицирует все романы в истории мировой
литературы по способу изображения в них действия. Г. Н. Поспелов кладет в
основу своей типологии романов построение сюжета, М. М. Бахтин при
составлении типологии берет в качестве основания построение образа главного
героя, а также тип сюжета, картину мира и композицию. Значимым основанием
для классификации романов исследователь считает их пространственно-
временную организацию, которую обозначает термином «хронотоп».
Типичным содержанием таких произведений можно назвать историю
любовных взаимоотношений молодых людей, их необыкновенные
приключения, а также изображение героев как условно-исторических, реального или вымышленного мира. Композиционное построение романов, повестей представляет собой цепь приключений героев, и сюжет формируется постоянным движением от одного приключения к другому. Но такое построение М. М. Бахтин считает характерным для жанра романа странствований или романа испытания. Таким образом, произведения «писателей из народа» оказываются в контексте популярных литературных явлений с такой композицией. Что касается специфических образных свойств
10 Давыдов Д.М. Русская наивная и примитивистская поэзия: генезис, эволюция, поэтика: автореф. дис. ... канд.
филол. наук 10.01.01 русская литература, 10.01.08 теория литературы/Самарский гос. пед. университет Самара,
2004. 25 с.
11 Поздеев В. А. «Третья культура»: проблемы формирования и эстетики. М.: Редакционно-издательский центр
МГОПУ им. М. А. Шолохова, 2000. 134 с.; Он же. Фольклор и литература в контексте «третьей культуры». М.:
МГОПУ им. М. А. Шолохова, 2002. 375 с.
произведения «писателей из народа», то основным образом является условно-исторический мир, герои – люди из разных слоев общества. Персонажи преимущественно разделяются на злодеев, угрожающих благополучию влюбленных, и их спасителей. Изображение условно-исторического мира, борьбы положительного героя со злодеями, фольклорных персонажей характерно для баллады, сказки, рыцарского романа и других фольклорных и литературных жанров.
Цель исследования – анализ жанрово-стилевых особенностей и поэтики произведений «писателей из народа» первой трети XIX в., выявление их типологии в контексте «третьей культуры». Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
1) обобщить и систематизировать данные научных исследований о
произведениях «писателей из народа» первой трети XIX в.;
2) обосновать принадлежность произведений «писателей из народа» к
эстетике «третьей культуры»;
3) показать взаимосвязь мотивов, сюжетов, образов «низовой»
литературы и предпочтений читателей XIX в.;
-
выявить жанровую типологию прозы «писателей из народа» (романов, повестей, слов, бесед А. А. Орлова, И. Н. Глухарева, Ф. С. Кузмичева, Н. И. Зряхова) на основе изучения ее тематики и поэтики;
-
представить стилистическое своеобразие романов, повестей и других жанров прозы «писателей из народа» как «фоновой» литературы XIX в.
Объект исследования – романы, повести, другие жанры прозы «писателей из народа» А. А. Орлова, И. Н. Глухарева, Ф. С. Кузьмичева, Н. И. Зряхова в контексте «третьей культуры».
Предмет исследования – жанрово-стилевое своеобразие произведений А. А. Орлова, И. Н. Глухарева, Ф. С. Кузьмичева, Н. И. Зряхова и других.
Материалом диссертационной работы послужили повести и романы, духовно-просветительская литература, написанные «писателями из народа» в первой трети ХIХ в., а также их оценка современными критиками и читателями.
Методологические и теоретические принципы исследования.
Методологические принципы исследования определяются задачами работы и особенностями материала. Произведения «писателей из народа» требуют комплексного изучения: сочетания системного, интертекстуального, историко-функционального подходов, филологической герменевтики, которые, дополняя и корректируя друг друга, позволяют максимально полно описать явление. Историко-литературный метод заключается в последовательном изучении литературных явлений в историческом контексте эпохи. Жанрово-стилевой анализ представляет собой рассмотрение жанровой природы литературных произведений и их стилистических особенностей, анализ соотношения художественного и публицистического стилей, а также анализ жанровой системы и элементов стиля эпохи. Сюжетно-композиционный анализ предполагает рассмотрение сюжета и композиции произведений «писателей из народа». Метод анализа художественных образов позволяет раскрыть творческие приемы авторов, проследить за функциями этих приемов в
художественном целом, сравнить особенности творческого метода
малоизвестных писателей, а также проанализировать динамику наиболее распространенных из применяемых авторами художественных средств. Историко-биографический анализ применяется для рассмотрения творчества авторов во внелитературном контексте. Этот метод наиболее активно применяется в отношении творчества малоизученных в современном литературоведении писателей.
Комплексный подход создает опасность эклектики, однако каждый метод
относительно автономен, и у каждого есть система и понятия, связанные
общими принципами. В области методологии литературоведческих
исследований и исследования массовой литературы и культуры сделан упор на фундаментальные труды Ю. М. Лотмана, Н. М. Зоркой, Дж. Кавелти, Е. А. Костюхина, К. Е. Кореповой, В. А. Поздеева, А. И. Рейтблата, Л. Д. Гудкова, Б. В. Дубина и др.
Методология исследования основана на работах учёных по теории и истории русской литературы пушкинской эпохи. Принципы историко-литературного, жанрово-стилевого и сюжетно-композиционного анализа являются традиционными методами литературоведения и широко применялись для изучения литературы этого исторического периода в работах М. П. Алексеева, В. Н. Аношкиной (Касаткиной), Д. Д. Благого, Г. А. Гуковского, А. В. Западова, Л. М. Крупчанова, Г. П. Макогоненко и других. Обширный опыт анализа художественных образов был применен к литературе 1830-х гг. в работах В. Э. Вацуро12 и Л. С. Сидякова13.
Научная новизна исследования. В данной работе впервые выявлена
связь произведений «писателей из народа» первой трети XIX в. с контекстом и
эстетикой «третьей культуры», выявлена жанровая типология прозы
«писателей из народа» и жанрово-стилистические характеристики этих
произведений. В диссертации рассмотрены особенности жанрового
многообразия «народной литературы» первой трети XIX в., особенности и причины циклизации произведений; исследовано своеобразие сюжета, композиции; выявлены особенности историзма в условно-исторических произведениях, особенности их сюжетно-композиционного построения; рассмотрено изображение героев в произведениях «народной литературы», рамочные элементы.
Теоретическая значимость исследования. В данной работе
обосновывается введение термина «писатели из народа». Выявлена жанровая
типология прозы, выделены такие жанровые разновидности:
«псевдофольклорные», условно-исторические, авантюрно-романтические,
нравоучительно-просветительские произведения в прозе «писателей из народа» и связь их с контекстом и эстетикой «третьей культуры». На основе эстетики
12 Вацуро В. Э. Готический роман в России. М.: Новое литературное обозрение, 2002. 544 с.
13 Сидяков Л. С. Начальный этап формирования пушкинской прозы (1815–1822)// Пушкинский сборник. Т. 06.
Рига, 1968. С. 5–23; Он же. Л С. Пушкин и проблема прозы в 20-е и 30-годы XIX века // Ученые записки
Латвийского государственного университета им П. Стучки. Т XXIX. Вопросы истории литературы. Рига, 1950. С.
133—135.
«третьей культуры» выявляется своеобразие поэтики произведений
А. А. Орлова, И. Н. Глухарева, Ф. С. Кузьмичева, Н. И. Зряхова и других «писателей из народа», в основе которых лежат фольклорные, условно-исторические и сентиментально-романтические, а также нравоучительно-просветительские мотивы.
Практическая значимость исследования. Результаты могут быть использованы при изучении русской литературы первой трети XIX в. в школе и вузе, а также при разработке спецкурсов по массовой «народной литературе», творчеству писателей-самоучек для гуманитарных факультетов вузов. Практическая значимость исследования состоит в том, что материалы и выводы, полученные в результате исследования, могут быть использованы в работе со студентами филологических факультетов, изучающими принципы жанрово-стилевого своеобразия прозы, а также историю и теорию русской журналистики; в курсах по истории русской литературы и литературной критики; в дальнейшем изучении истории русской литературы и критики 1830-х гг., а также при подготовке научных изданий о периодике этого времени.
Положения, выносимые на защиту:
1. В русской литературе 1820–1840-х гг. представлено несколько типов
писателей. Одним из таких типов являются «писатели из народа» – термин,
которым обозначено творчество писателей разных сословий, разных по
социальному, образовательному уровню, но их объединяет стремление писать
для «невзыскательных», «низовых» читателей. Эстетика произведений
«писателей из народа» вписывается в контекст «третьей культуры», так как она
стремилась вобрать в себя элементы фольклорной культуры и «высокой»
литературы.
2. Произведения А. А. Орлова, И. Н. Глухарева, Ф. С. Кузьмичева,
Н. И. Зряхова и других на основании функций, ими выполняемых, и
изображенной в них картины мира можно разделить на четыре типа:
«псевдофольклорные», условно-исторические, авантюрно-романтические,
нравоучительно-просветительские.
3. Основной чертой «псевдофольклорных» произведений является
создание традиционного народного мира, условно-исторических – изображение
мира, которому свойственны приметы реального мира в разные исторические
эпохи. Особенность «псевдофольклорных» произведений заключается в том,
что изображаемый в них мир соотнесен с представлениями и знаниями о
народной жизни: условно реальная жизнь в этих произведениях подвержена
некоей идеализации. При этом она напоминает реальный мир, к которому
принадлежат главные герои, вызывает ассоциации с жизнью простого народа. В
описании авторы используют свои знания, наблюдения, а также книжные
клише ХVIII – первой трети XIX в. о бытовых реалиях, об обрядах и
верованиях, своеобразно трансформируя этнографический материал.
«Псевдофольклорные» произведения А. А. Орлова, И. Н. Глухарева,
Ф. С. Кузьмичева, Н. И. Зряхова и других выделяются тем, что в них
изображаются условно-вымышленные сюжеты, хотя и основанные на прецедентных ситуациях.
4. В условно-исторических произведениях А. А. Орлова, И. Н. Глухарева,
Ф. С. Кузьмичева, Н. И. Зряхова и других создается мир с «реальным»
пространственно-временным континуумом, отличающийся от мира
романтических романов и повестей с «символико-мифологическими»
элементами. Читатель может «верить» и в то же время может сомневаться в
возможности таких событий. В связи с этим в произведениях «писателей из
народа» создается двойственная система сюжетных мотивировок,
определяющая особую природу их художественности. В авантюрно-
романтических произведениях упор делается на изображение чувствительных
коллизий из жизни различных слоев населения, усиливаются нравоучительно-
просветительские тенденции.
5. Нравоучительно-просветительские произведения отражают особый
типа сознания «писателей из народа», которые стремятся в них реализовать
комплекс идей и мотивов христианской веры, патриотических и
верноподданнических настроений. «Писатели из народа» ставили свой целью
просветить народ, провести в народную культуру идеи высшей правды и
смысла жизни.
6. В художественном мире произведений «писателей из народа»
используются все стилистические приемы, которые были присущи «высокой»
литературе и фольклору. Однако в произведениях «писателей из народа»
стилистика «высокой» литературы подчас приобретала пародийный характер.
Также авторы сознательно вводили приемы из разных жанров фольклора, тем
самым подчеркивая близость своих произведений к народной культуре.
Апробация результатов исследования была осуществлена в форме докладов и сообщений на научных конференциях разного уровня и заседаниях кафедры русской и зарубежной литературы и методики обучения Вятского государственного университета. Основные положения работы отражены в 7 публикациях автора, из которых 3 – в ведущих рецензируемых изданиях, рекомендованных ВАК МОиН РФ.
Структура работы определяется поставленными целью и задачами. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка.
Писатель и читатель в контексте «третьей культуры»
Известно, что с ростом капитализма и фабрично-заводского производства часть крестьянства уходила в города и постепенно превратилась в потомственный пролетариат, а некоторая часть крестьян была насильственно оторвана от земледельческого труда самими помещиками. Их брали на услужение в поместье или увозили в города и делали лакеями. И те и другие создают свой фольклор, отличный от фольклора крестьянского. Культура нового времени «сложилась в тесном взаимодействии с городской жизнью, с идущей из города книжностью»1, поэтому тематика и сюжеты произведений нового времени также становятся более близки к темам «высоким», нежели народным. К ним относятся темы сложных семейных и любовных взаимоотношений, социального неравенства, трудовых будней и истории «карьеры» рабочих, чиновников и мещан, стремившихся не отставать от образованной интеллигенции. Еще Д. К. Зеленин отмечал, что «к началу нового века русским народом были забыты многие старинные установления», а старая поэзия, с отражением в ней «старинного, отживающего свой век миросозерцания и уклада жизни, становится чужой и непонятной для народа», поскольку «деревня отстала в смысле грамотности и новой городской культуры вообще»2. Такого же мнения придерживался В. Н. Перетц, который в свое время подчеркивал «литературность» тем произведений «третьей культуры» (хотя и не употреблял этого термина). Он писал: «С развитием городской жизни, с развитием вообще многих новых явлений народного быта многие черты его не нашли отражения в старой песне: должна была явиться новая песня, более отвечающая новым требованиям, и, кстати, эта песня оказалась литературной, ибо народ не успел еще привыкнуть к новой цивилизации, ворвавшейся так быстро в его многовековое однообразное существование и так круто повернувшей в иную сторону задачи и интересы его»3.
Вместе с тем творцам и носителям «третьей культуры», в отличие от крестьянства и дворянства, свойственно ощущение некой свободы, которое отражается и в произведениях. Так, В. А. Поздеев подчеркивает, что носителям «первой культуры» свойственна зависимость от земли как единственного источника материального существования и среды деревни. У дворянского сословия, носителя «второй культуры», форма «зависимости» иная – это зависимость от понятий чести и других кастовых представлений, которая в конечном счете равносильна зависимости крестьянства от «земли». В сознании же горожанина, пролетария и люмпен-пролетария возникает иллюзия независимого состояния, воли, что порождает некую «свободу творчества». Такие люди «становились носителями новых, “городских”, идеалов, взглядов и отношений, во многом еще определяемых фольклорной традицией, но порождающих новых героев (нередко авантюрной складки, героев, активно приспосабливающихся к новым условиям жизни), новые жанры и формы культуры». В то же время следует отметить, что возникшая «свобода творчества» не синонимична «элитарному» лозунгу «Искусство ради искусства» и не подразумевает отказа от уже существующих сюжетов, мотивов и пр. Произведениям городского фольклора свойственна клишированность, или формульность, характерная для разных жанров. Она генетически восходит к фольклору, но «соотносится с формульностью массовой литературы, в которой используются клише сюжетов, мотивов, образов»1.
Также следует отметить, что сформировавшаяся у представителей городской среды иллюзия свободы, в том числе и «свободы творчества», формирует особый психологический комплекс. Городские жители равно противопоставляют себя как народу, так и дворянству, интеллигенции, что порождает наблюдающуюся в произведениях «третьей культуры» оппозицию «свое/чужое», сравнение культур, ценностных установок, этических и эстетических взглядов трех разных культур. Какие-то аспекты, которые у «чужих» обращают на себя пристальное внимание, преломляются в произведениях «третьей культуры» и фольклора в сатирическом свете, благодаря этому снимается наибольшая острота социальных и этических проблем. Однако, противопоставляя себя другим социальным группам, представители «третьей культуры» интуитивно стремятся перейти в другие, более высокие сословия (пусть и «зависимые»), обрести некие ценности, которых «свободный» человек лишен. Им свойственна так называемая пассионарность, Такое непреодолимое внутреннее стремление к деятельности, направленной на изменение своей жизни, окружающей обстановки, статуса-кво, отражается и в произведениях «третьей культуры»: этим объясняется драматичность сюжетов, отсутствие полутонов в изображении человеческих чувств, активность, неравнодушие и жертвенность героев. Обращение к эстетике «высокого», а не прагматичного, демонстрация установки на глубокий психологизм и обнаженность чувств героев, использование сложных философских и отвлеченных понятий, различных выразительно-изобразительных приемов – всё это сближает эти тексты с произведениями элитарной «второй культуры». Вместе с тем им свойственны простота и демократизм: в рамках своего социума эти тексты доступны пониманию каждого из его членов.
Таким образом, «третья культура» представляет собой сложный феномен, возникший в связи с появлением города как типа поселения с особым социальным составом, имеющий черты «первой» (исконно народной) и «второй» (элитарной) культур и специфические особенности, проявляющиеся в городском фольклоре, литературе XVII в. и позднее, в том числе в текстах современных писателей, бытующих в городской среде.
Альманахи как среда формирования «народной литературы»: литературные тенденции и критика
Жанровые границы произведений «писателей из народа» могли быть размыты. Такая контаминация жанровых разновидностей не была присуща только «писателям из народа». Подобный синтез – показатель состояния литературы начала ХIХ в. в целом. Четкой типологии жанра не наблюдалось, так как в произведения могли быть включены элементы других разновидностей жанра. Большое место в литературе этого времени занимает мемуаристика, которая как бы подпитывала собственно литературные жанры. Например, «Моя жизнь или исповедь. Московские происшествия Александра Орлова» (1832) можно отнести к мемуарному жанру, в своей книге он достаточно подробно рассказывает о родителях, описаны детство, учеба в семинарии и университете, последующая жизнь и мытарства. Так, часть романа «Картины Бородинской битвы» Ф. Кузмичева являлась письмами героя.
Еще одной жанровой разновидностью являются «нравственно-сатирические» произведения, которые довольно часто были характерны для «писателей из народа». Например, часто так обозначал их А. Орлов. Эти произведения, написанные иногда не без юмора и с использованием народного языка, нравились и были понятны народу. Писатель как бы следовал за вкусами «неразборчивой толпы», создавая «народные сочиненьица». Однако, эти «сочиненьица» не удовлетворяли читателей с серьезными требованиями. А. Орлов, чуткий к авторской славе, недовольный отзывами критики, наполнял нередко свои произведения полемическими выходками против своих критиков. В этом тоже по-своему проявлялось сатирическое начало его произведений. Иногда он использовал своеобразный прием: вставлял латинские цитаты или какие-то сведения, которые простому человеку были непонятны, но образованная публика и критики могли увидеть «уколы», направленные против них: например, в книге «Моя жизнь, или Исповедь» А. Орлов приводит эпиграф: «Multa tuli puer ego, sudavi et alsi. И дружба, и любовь пошли со двора долой, когда увидели мой кошелек пустой». Большой популярностью в определенной среде пользовались произведения Ф. Кузмичева. Он написал и издал более полусотни книг на самые различные темы и в разных жанрах. В своих многочисленных бытовых рассказах, отмеченных простодушной позицией повествователя, Ф. Кузмичев широко использует как сатирические, так и сказочные приемы, мотивы («Слепой на горе, или Бесчеловечие нищих». М., 1834) В этом произведении он довольно подробно описывает ярмарку. В таких произведениях, как «Жених взаперти» (М., 1840), «Сельский колдун, или Крестьянская свадьба», (М., 1853), он использует народные элементы обрядов, примет, элементы сказки.
В «автобиографических» произведениях Ф. Кузмичева жанровая доминанта обозначается как образ автора – «сына природы», жаждущего литературного признания и славы, побудительными мотивами, которые двигали им, были «любовь, свобода, честолюбие и непреоборимое желание прославить свое ничтожное имя». Также в автобиографической повести «Картины моей юности» он создает образ отца, матери, рассказывает о своем стремлении к учению. В других произведениях Ф. Кузмичев также подчеркивал свое стремление «к великой науке… познания Создавшего природу» и желающего приносить «в речах приличных / пользу для простых умов» («Путь к счастию, или Нравоучительные беседы об образовании ума и сердца», «Небесное знамение, или Величественное сев. сияние над Москвою», «Злато-лавровый венок Федота Семенова Кузмичева, или Приглашение на юбилей по случаю совершившегося 35-летия его авторствования»).
Еще одной жанровой разновидностью произведений Ф. Кузьмичева являются «беседы», «поучительные» книги религиозно-нравственного содержания, такие как прозаическая «поэма в 4 песнях» «Спасенная Ниневия пророчеством Ионы» (М., 1831), «Путь к счастию, или Нравоучительные беседы об образовании ума и сердца» (2-е изд. М., 1848), «Небесное знамение, или Величественное сев. сияние над Москвою» (М., 1848).
Такие жанровые разновидности можно видеть в творчестве Ф. Кузмичева: нравственно-сатирическая повесть («Гром в Атласе, или Нечаянное предсказание»), комический роман «Хитрая сваха, или Отказ доброму жениху»), новейшая сказка («Медвежья голова, или Лихая баба»), народное предание времен Бориса Годунова («Дочь разбойника, или Любовник в бочке»), нравственно-сатирическая сказка («Девица Сидячка и жена Лежачка»). Ф. Кузмичев в своих «бытовых» произведениях использует прием рассказ в рассказе или создает образ повествователя, позиция которого отмечена простодушием. Писатель также широко использует как сатирические, так и сказочные приемы и мотивы.
Особое место занимают так называемые «страшные», «разбойничьи» романы с фольклорными элементами: А. И. Чуровского «Черный кощей, или Заднепровский хутор у Лунной горы». (М., 1834), «Ведьма, или Страшные ночи за Днепром» (М., 1834), А. П. Протопопова «Черный гроб, или Кровавая звезда» (М., 1835), «Пан Ягоджинский, отступник и мститель» (М., 1836). Известностью пользовались псевдоисторические романы А. А. Павлова «Брат Вячеслав, или Подземелье близ Касимова» (М., 1836), «Рыцарь креста» (М., 1840), а также романы И. Н. Глухарева и других авторов. В произведениях Ф. Кузмичева, А. Орлова, И. Н. Глухарева мы наблюдаем соединение многих жанровых разновидностей: 1) автобиографической или мемуарной прозы; 2) сатирически обличительной; 3) нравоучительной; 4) чисто романтической и псевдофольклорной прозы.
Условно-исторические и авантюрно-романтические произведения в контексте литературы 20–40-х XIX в
Популярны среди читателей и «писателей из народа» были и сатирические произведения. Это отмечал В. Г. Белинский, полемизируя с «фельетонистом» «Северной пчелы»: «поэтому очень естественно, если он думает, что романы и комедии можно писать по рецепту, то есть подле взяточника поставьте бескорыстного судью, подле ленивого хозяина – трудолюбивого, подле вора – честного человека и т. д., и выйдет хорошо. Так писать легко! Но, к сожалению, так писать теперь уже невозможно, потому что таких “нравственно-описательных” романов публика уже не читает и не покупает. Вот это-то горестное обстоятельство и вооружает устарелую посредственность и бездарность против молодого поколения писателей. Им, то есть посредственности и бездарности, хотелось бы не тем, так другим, не мытьем, так катаньем воспрепятствовать молодому поколению писать с талантом; им хотелось бы заставить его писать, как писывали прежде, то есть вместо живых лиц выводить куклы с ярлычками на лбу: вот это, мол, бескорыстие, это благонамеренность, это взяточничество и т. д. Так и был написан “Иван Выжигин”, почему все действующие лица его и носят характеристические названия Благонравовых, Честоновых, Вороватиных, Ножовых и т. д. И “Выжигин” имел успех, хотя и минутный, потому что в то время, когда он явился, еще не совсем прошла мода на такую восковую и картонную литературу, еще не все забыли роман Измайлова, в подражание которому был написан “Выжигин” и который назывался “Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества”: в нем действующие лица также носят характеристические названия Негодяевых, Развратных, Ветровых и т. д. Но этот самый успех и погубил “Ивана Выжигина”, потому что об нем все заговорили и начали судить, и таким образом скоро дошли до лучших воззрений на роман, как произведение искусства. Всему свое время, и роман Измайлова был хорош для своего времени. Мы не скажем, чтоб и “Выжигин” воспользовался совершенно незаслуженным успехом, равно как не скажем и того, чтоб он незаслуженно пришел в скорое и конечное забвение. Его заслуга именно в том и состояла, что он спас нашу литературу от наводнения подобными романами, которые так легко писать, не имея таланта, не зная ни действительности, ни людей. После “Выжигина” в нашей литературе пошумел не один роман много получше “Выжигина”; но где они теперь все?.. А между тем все они были необходимы и принесли большую пользу в отношении к нашей юной литературе, они были ее черновыми тетрадями, по которым она училась писать. Теперь она выучилась писать, и публика не хочет знать ее черновых тетрадей, писаний по линейке. Теперь русский роман и русская повесть уже не выдумывают, не сочиняют, а высказывают факты действительности, которые, будучи возведены в идеал, то есть отрешены от всего случайного и частного, более верны действительности, нежели сколько действительность верна самой себе. Теперь роман и повесть изображают не пороки и добродетели, а людей как членов общества, и потому, изображая людей, изображают общество. Вот почему теперь требуется, чтоб каждое лицо в романе, А. Орлов создал «цикл» нравственно-сатирических романов об Иване повести, драме говорило языком своего сословия и чтоб его чувства, понятия, манеры, способ действования, словом, все оправдывалось его воспитанием и обстоятельствами его жизни. Фельетонист “Северной пчелы” довольно справедливо называет Гоголя основателем теперешней литературной школы…»1 Выжигине: «Смерть Ивана Выжигина» (М., 1831), «Церемония погребения Ивана Выжигина сына Ваньки Каина» (М., 1831), «Хлыновские свадьбы Игната и Сидора, детей Ивана Выжигина» (М., 1831). В них автор с «грубоватым комизмом» показывает различных персонажей, то в ситуации похорон Ивана Выжигина, то после получения наследства после смерти отца и т. п. В «Хлыновских свадьбах» автор признается, что «по образу книжиц, написанных и напечатанных, писал я сию книжицу…»1.
Автор рассказывает как бы о «серьезном» деле, но ирония заключается в пародировании как обсуждения организации похорон, так и похоронной процессии. «Когда приключилась смерть достопочтеннейшему Ивану Ивановичу Выжигину, то все Каинское племя собралось на погребение его. Каинанцы начали делать совет, каким образом учинить погребение сыну Ваньки Каина»2. В похоронной процессии появляются аллегорические персонажи: «Горькая Участь, рожденная в 1831 году, шла первая с потупленными очесами, возвещая, что горька участь Ивана и Петра Выжигиных. Живые Обмороки, родимые братцы Горькой Участи, со смирением несли гроб. Но один Обморок кричал: зрите, се! помре из нас един Обморок; был человечек, настоящий Живый Обморок»3. А. Орлов назидательно изображает недостатки тех, кто провожает Выжигина; кстати, автор приводит на похороны многих своих персонажей: Дунячку московскую междоумочку, Курчинина и Скудоумова, Рыцаря Белого Филина Щетину, промотавшегося купца Негодяева и др. Очень интересно автор вводит в повествование «античный» мотив о Хароне. «Харон, известный перевощик чрез реку Лету, видит, что тень Выжигина прибыла. Что мне с тобой будет делать? говорил Харон; перевезть я перевезу, но Плутон усумнится в тебе. Куда тебя посадить! Ежели тебя посадить в комнату пустолобых, то ты и там станешь чудесить, как чудесил на белом свете. Не стану, говорил Выжигин; ну смотри, сказал Харон и повез его. Цербер так залаял что весь ад встревожился. Плутон, видя взошедшую тень Выжигина, сказал: в одно место с Ванькой Каином и Картушем!»
Стилистические особенности произведений «писателей из народа
Литературная деятельность «писателей из народа» внесла особый вклад в изменение жанровой структуры литературы XIX в. На первое место выдвинулись роман и повесть, которые стали для «низовых» читателей своеобразной школой приобщения к «занимательному» чтению и познанию окружающего мира. Эти опыты в развитии жанровой системы русской литературы готовили почву для появления массового читателя, его интереса к прозаическому повествованию, хотя и невысокого качества. Невольно в сознании невзыскательного читателя возникло соотнесение с литературой подлинной и стремление с ней соприкоснуться. Недаром гоголевский герой Поприщин, цитируя типичного представителя «третьей культуры», с удовольствием замечает: «Наверно, Пушкина сочинение»1.
Представляет интерес для дальнейшего исследования процесс усвоения «писателями из народа» художественных открытий XVIII в., тем, идей литературы эпохи Просвещения, романтизма, использования произведений устного народного творчества в своих книгах, а также создания сочинений из национальной русской жизни, истории России и обращения к быту людей «среднего» сословия.
Проблема жанрово-стилевых особенностей в творчестве «писателей из народа», конечно, нуждается в дальнейшей детальной разработке и привлечении нового материала. Воплощение национальной специфики в произведениях этих писателей, как и вопрос об особенностях восприятия критиками и читателями в разное время, – это частный аспект более широкой темы «массовой литературы». Мы проанализировали жанровую специфику произведений «писателей из народа», выраженные в их поэтике различные элементы романтизма, сентиментализма, реализма, которые воплощаются в картине мира писателя. Также рассмотрены содержательные особенности каждого произведения «писателей из народа»: их стремление, с одной стороны», к доступным для «низового» читателя сюжетным схемам, с другой стороны, использование уже «знакомых» сюжетных коллизий. Отмечено обращение к традиционным сюжетам, именам героев, которые уже неоднократно были использованы другим писателями.
Таким образом, анализ жанрово-стилевых особенностей подтверждает гипотезу о том, что в прозе «писателей из народа» взаимодействуют традиции «высокой» литературы ХVIII – первой трети ХIХ в. и так называемой «третьей культуры».
При анализе произведений «писателей из народа» выявлены особенности «псевдофольклорных» произведений, которые заключаются в том, что изображаемый в них мир соотнесен с представлениями и знаниями о народной жизни: условно реальная жизнь в этих произведениях подвержена некоей идеализации. При этом «картины из жизни» напоминают реальный мир, к которому принадлежат главные герои, вызывают ассоциации с жизнью простого народа. В описании авторы используют свои знания, наблюдения, а также книжные клише ХVIII – первой трети XIX в. о бытовых реалиях, об обрядах и верованиях, своеобразно трансформируя этнографический материал. «Псевдофольклорные» произведения А. А. Орлова, И. Глухарева, Ф. Кузьмичева и других выделяются тем, что в них изображаются условно-вымышленные сюжеты, хотя и основанные на прецедентных ситуациях.
Жанр авантюрно-романтического романа и повести также был широко представлен в творчестве «писателей из народа». Они ориентировались на образцы «высокой» русской и западноевропейской литературы. Однако образованная читающая публика в начале 1840-х гг. уже стала меньше интересоваться этими произведениями. В «условно-исторических» и «авантюрно-романтических» произведениях А. А. Орлова, И. Глухарева, Ф. Кузьмичева и других создается мир с «реальным» пространственно-временным континуумом, отличающийся от мира романтических романов и повестей с «символико-мифологическими» элементами. Читатель может «верить» и в то же время может сомневаться в возможности таких событий. В связи с этим в произведениях «писателей из народа» создается двойственная система сюжетных мотивировок, определяющая особую природу их фантастического.
Функции жанров в границах художественного мира «писателей из народа» соотносятся с установками на популярность, коммерческий успех и др. Эти компоненты органично включены в художественный мир «писателей из народа» и являются разными аспектами единой структуры. У разных писателей они различны, и в то же время в произведениях они вступают в неожиданные отношения, формируя сюжет, композицию, смысловые позиции и хронотоп повестей и романов.
В творчестве «писателей из народа» воспроизведение национального предполагает обращение к зарисовкам реалий национального быта, изображение культурных традиций, использование стереотипных представлений о России. Однако пристальное исследование и изображение национальной истории отсутствует. Произведения этих писателей можно назвать «условно-историческими». «Писателям из народа» присуще своеобразное видение национальных обычаев и традиций, праздников народного календаря, языческих верований, а также православной догматики и обрядности.
Произведения «писателей из народа» органично вписывались в эстетику «третьей культуры», формировали читательские интересы простонародного читателя. Мировоззрение и эстетические вкусы простонародного читателя вписывалась в эстетические «параметры» «третьей культуры» и отличались от «образованной публики» того времени. Этого читателя прежде всего привлекал в этих книгах патриотизм, понимаемый как преданность отечеству, православию и царю-батюшке.