Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Методология когнитивного и эйдетического анализа в рамках полипарадигмального подхода современной лингвистики 12
1.1. Полипарадигмальный подход в современной лингвистике 12
1.2. Когнитивные основы изучения языка 21
1.2.1. Базовые свойства концепта 21
1.2.2. Проблемы репрезентации концепта 27
1.2.3. Концепт «любовь» в семантическом пространстве языка: когнитивная интерпретация 32
1.3. Синергийно-онтологические основы изучения языка 43
1.3.1. Мировоззренческие альтернативы лингвофилософского осмысления языка 43
1.3.2. Лингвофилософская категория как инструмент языкового моделирования. Базовые принципы русского отнологического учения о языке. 51
1.4. Логико-онтологический подход к исследованию концепта. Принцип эйдетической дополнительности 63
Выводы по главе I 73
ГЛАВА II. Функционально-смысловая сфера любовь как языковая проекция дискурсивного поля христианской культуры 78
2.1. Теоретические основы изучения дискурсивного поля христианской культуры 78
2.2. Проблемы языковой объективации дискурсивного поля культуры. Функционально-смысловая сфера любовь . 93
2.2.1. Лингвистические интерпретации эйдетической сущности слова
2.2.2. Лингвистическая модель функционально-смысловой сферы любовь 108
2.3. Вербально-смысловые изоглоссы любовь в религиозном дискурсе 117
2.4. Вербально-смысловые изоглоссы любовь в художественном дискурсе 136
2.5. Вербально-смысловые изоглоссы любовь в сказочном дискурсе 141
Выводы по главе II 152
Заключение 156
Список использованной литературы 165
- Концепт «любовь» в семантическом пространстве языка: когнитивная интерпретация
- Логико-онтологический подход к исследованию концепта. Принцип эйдетической дополнительности
- Проблемы языковой объективации дискурсивного поля культуры. Функционально-смысловая сфера любовь
- Вербально-смысловые изоглоссы любовь в художественном дискурсе
Введение к работе
Актуальность работы обусловлена тем, что она отражает общую тенденцию к интегральным междисциплинарным исследованиям и комплексному описанию языкового материала, а также возросший в связи с этим интерес к синергетике языка. Отсюда возникает необходимость методологического
обоснования возможности синтезировать процедуры когнитивного и
эйдетического анализов, которые направлены на решение фундаментальных проблем языкознания: укрупнение единиц языкового анализа, представляющих мировоззренчески значимые ценности культуры, и выявление принципов их описания.
Концепт «любовь» не раз становился объектом лингвистических,
лингвокультурологических, когнитивных, философских исследований. Так, в ряде
работ выявляются способы объективации концепта «любовь» (Лобкова, 2005;
Нуждова, 2008; Балашова, 2008; Евдокимова, 2011), проводится сопоставление
содержания концепта «любовь» и его языковых воплощений на материале двух и
более языков, выявляется этнокультурная специфика концепта (Вильмс, 1997;
Воркачёв, 2003; Балашова, 2004; Есико, 2005); исследуются особенности
идиостилей отдельных писателей (Данькова, 2000; Широкова, 2006; Попов, 2008;
Ревенко, 2008; Соловьёва, 2009; Фомина, 2009; Головач, 2012; Русинова, 2012); в
некоторых работах описывается историческая и этимологическая эволюция
(Степанов, 1997; Вал. А. Луков, Вл. А. Луков, 2008; Толстая, 2012;
Павенков, 2013). Однако в рамках функционально-смысловой сферы любовь как неотъемлемой части пространства дискурсивного поля христианской культуры словесные образы любви, существующие в русском языковом сознании, ещё не анализировались. Концепт «любовь», равно как и формирующий его одноимённый эйдос, будучи важными аксиологическими элементами русской духовной культуры, являются диссипативными структурами и нуждаются в многоаспектном изучении, что подтверждает актуальность избранной темы.
Объектом предпринятого исследования стали языковые реализации дискурсивного поля христианской культуры.
В качестве предмета изучения выступает функционально-смысловая сфера любовь как репрезентативный фрагмент дискурсивного поля христианской культуры в русском языке.
Целью данного исследования является построение модели функционально-смысловой сферы любовь как значимой единицы дискурсивного поля
христианской культуры, совмещающей в себе эйдетические и когнитивные параметры.
Для достижения поставленной цели в работе формулируются следующие задачи:
обосновать необходимость привлечения эйдетических ресурсов для расширения методологической платформы когнитивных исследований;
определить аутентичную методологию и методику исследования функционально-смысловой сферы любовь в русском языке;
выявить особенности репрезентации концепта «любовь» в русском языке;
на основе полученных данных осуществить когнитивное моделирование концепта
«любовь» путём выявления и структурирования когнитивных признаков;
наметить возможные решения проблемы языковой реконструкции эйдоса любовь;
продемонстрировать устройство функционально-смысловой сферы любовь в русском языке;
ввести лингвистически релевантное понятие дискурсивного поля культуры и описать структуру дискурсивного поля христианской культуры;
отработать приёмы выявления и описания вербально-смысловых изоглосс, представляющих функционально-смысловую сферу любовь в русском языке на эмпирическом материале различных дискурсов; на основе полученных данных осуществить моделирование дискурсивного поля христианской культуры, одного из ключевых для русского языкового сознания.
Основными методами исследования, применёнными для решения поставленных задач, явились общенаучные методы конструирования и моделирования идеальных объектов (концептов), метод «тренированной интроспекции исследователя» (А. Вежбицкая), семантико-когнитивный анализ языка, элементы компонентного, этимологического, деривационно-фреймового, эйдетического анализов, а также методы анализа словарных дефиниций, сплошной выборки единиц исследования из лексикографических источников.
Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые в рамках интегрального подхода предпринимается попытка смоделировать и описать функционально-смысловую сферу любовь на материале русского языка в её синергийном проявлении в дискурсивном пространстве, характеризующем христианскую культуру.
Теоретическая значимость определяется научной новизной и
актуальностью данной работы и заключается в разработке способов описания объёмных структур, представляющих взаимодействие элементов группы «язык – культура – дискурс – концепт – эйдос». Описывается структура и содержание дискурсивного поля христианской культуры, существующего в русском языковом сознании. Вводится новое понятие вербально-смысловой изоглоссы как структурного сегмента функционально-смысловой сферы языка, задаются параметры его исследования.
Практическая значимость диссертационной работы состоит в
возможности применения общих теоретических положений и выводов в курсах
лекций по общему языкознанию, когнитивной лингвистике,
лингвокультурологии, современному русскому языку. Кроме того, материалы работы могут составить содержание различных спецкурсов и спецсеминаров, а предложенные схемы найти применение при описании концептов и анализе текстов; основные положения и выводы диссертации могут быть использованы при написании учебников, адресованных изучающим русский язык как иностранный.
Положения, выносимые на защиту:
-
Несмотря на расхождение теоретико-методологических систем когнитивной науки и реалистической лингвофилософии, считаем, что конструирование ментально-языковых структур должно осуществляться с учётом принципов эйдетического анализа.
-
Корреляция разножанровых текстов с архетекстом в культурно-историческом пространстве и их ситуативная соотнесённость с фрагментами
действительности отражается в понятии «дискурсивное поле культуры».
-
Дискурсивное поле христианской культуры имеет иерархически организованную структуру и состоит из следующих компонентов: библейские тексты; агиографическая литература; проповеди; тексты книг религиозных философов; религиозная публицистика; художественные произведения; искусствоведческие анализы религиозных артефактов; фольклорные тексты и литературный фольклор.
-
Функционально-смысловая сфера в русском языке как один из репрезентантов дискурсивного поля христианской культуры – это лингвистическая структура, учитывающая содержание концепта и организующая его языковые репрезентации, она отражает диффузное, рассеянное проникновение эйдетического слоя языка в текстовые массивы и организуется по принципу сферы.
-
Лежащие в основе слова эйдетические пласты и смыслопорождающие программы в концентрированном виде представлены в таких конституирующих культуру элементах, как вербально-смысловые изоглоссы, которые характеризуются многообразием индивидуальных интерпретаций, превалированием образности и метафоричности над конкретным тяготением к текстовому развёртыванию. Одним из способов выявления вербально-смысловой изоглоссы является обнаружение её языковых эквивалентов в функционально-смысловом поле концепта.
Материалом исследования послужили тексты Нового Завета, проповеди
B. Ф. Войно-Ясенецкого, житие Петра и Февронии, роман Ф. М. Достоевского
«Братья Карамазовы», русская народная сказка «Перышко Финиста ясна сокола»,
сказка С. Т. Аксакова «Аленький цветочек».
Источником языкового материала стали данные картотеки, составленной на
основе функционально-когнитивного словаря «Концептосфера внутреннего мира
человека» В. И. Убийко (1998), материалов к комплексному функционально-
когнитивному словарю «Симптоматика внутренних состояний, отношений и
качеств человека в современном русском языке» В. И. Убийко,
C. В. Овчинниковой (2004); «Словаря сочетаемости слов русского языка» под
редакцией П. Н. Денисова и В. В. Морковкина (1983), 4-томного «Толкового
словаря живого великорусского языка» В. И. Даля (1996), 4-томного «Словаря
русского языка» под редакцией А. П. Евгеньевой (1986), «Фразеологического
словаря русского языка» под редакцией А. И. Молоткова (1978), «Словаря
антонимов русского языка» под редакцией Л. А. Новикова (1988), «Словаря
синонимов» под редакцией А. П. Евгеньевой (1975), 2-томного
«Словообразовательного словаря русского языка» А. Н. Тихонова (1985), «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д. В. Дмитриева (2003), 4-томного «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1996), «Большого толкового словаря русского языка» под редакцией С. А. Кузнецова (2000), данных Национального корпуса русского языка. Объём картотеки диссертационного исследования составил 1220 языковых единиц.
Теоретической базой исследования послужили работы специалистов в
области лингвофилософии (С. Н. Булгаков, А. Ф. Лосев, П. А. Флоренский,
В. И. Постовалова, Л. А. Гоготишвили, В. Р. Тимирханов,), когнитивной
лингвистики (З. Д. Попова, И. А. Стернин, Е. С. Кубрякова, В. И. Убийко),
лингвокультурологии (Ю. С. Степанов, Н. Ф. Алефиренко, В. И. Карасик,
В. А. Маслова, Е. В. Бобырева, С. Г. Воркачёв) и психолингвистики
(А. А. Залевская).
Апробация работы.
Основные положения предпринятого исследования были изложены на
всероссийской научной конференции с международным участием «Приоритеты
современной русистики в осмыслении языкового пространства» (23-24 марта
2012 г., Уфа), на международных научно-практических конференциях
«Когнитивный и коммуникативный аспекты дискурсивной деятельности» (11-12
декабря 2012 г., Уфа), «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие.
XIII Кирилло-Мефодиевские чтения» (15 мая 2012, г. Москва), «Славянская
культура: истоки, традиции, взаимодействие. XIV Кирилло-Мефодиевские
чтения» (14 мая 2013, г. Москва), на международной интернет-конференции
«Славянские этносы, языки и культуры в современном мире» (9 марта 2012, Уфа
– Велико Тырново (Болгария), а также на международном конгрессе по когнитивной лингвистике (22-24 мая 2014, г. Челябинск).
Автор имеет 16 публикаций, в том числе 4 статьи в изданиях, рекомендованных ВАК РФ.
Структура работы.
Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы, включающего также перечень лексикографических источников, и приложения.
Концепт «любовь» в семантическом пространстве языка: когнитивная интерпретация
Прояснить вопрос о современном состоянии лингвистики помогает понятие научной парадигмы. Оно призвано в самом широком смысле охарактеризовать те вопросы и проблемы, которые стоят перед исследователями в определённый период становления науки, пути и методы их решения, что в конечном счёте должно привести исследователя к цельному видению теоретико методологической и эмпирической картины научного среза, названного парадигмой. Понятие парадигмы было введено американским историком и философом науки Т. Куном. «Пристальное историческое исследование данной отрасли науки в данное время открывает ряд повторяющихся и типичных (quasi standard) иллюстраций различных теорий в их концептуальном, исследовательском и инструментальном применении, – писал Кун. – Они представляют собой парадигмы того или иного научного сообщества, раскрывающиеся в его учебниках, лекциях и лабораторных работах» [Кун 2003: 73].
Куновская теория смены парадигм и научной революции была сформулирована с опорой на историю развития научной мысли в физике, биологии, химии, и, конечно же, должна была быть переосмыслена применительно к гуманитарным наукам. Так, в частности, языкознание, в отличие от естественных наук, не всегда предполагает резкую смену системы знания, которая, например, может произойти вследствие научного открытия мирового значения. Л. Б. Карпенко замечает, что «лингвистические направления развиваются не по принципу динамической куновской лестницы с претерпевающими ломку ярусами … , а веерно, но не разрозненно. Разные лингвистические направления, и даже те, которые имеют более длительную научную традицию, не являются несовместимыми в куновском понимании, они сосуществуют во времени и развиваются, взаимодействуя и обогащая друг друга» [Карпенко 2012: 92]. Исследователь критически относится к термину «научная парадигма», имеющему множество интерпретаций в лингвистике, и считает, что данный термин не способен отразить всё многообразие лингвистических направлений и течений, специфику объектов и методы их описания, значение сложившихся традиций и динамизм самого процесса добывания знаний [Там же, 91].
Е. С. Кубрякова высказывает мнение о том, что кумулятивный характер науки о языке отнюдь не лишает её революционных концепций, и в качестве примера приводит «хомскианскую революцию», которая положила начало генеративной парадигме, пришедшей на смену структуральной. «И здесь дело не в неких релятивистских скачках, а в выдвижении таких идей, которые действительно преобразуют облик науки и ее главные установки … Странно было бы, например, полагать, что в лингвистике как науке гуманитарной наращивания знаний вообще не существует и что новые знания опровергают старые», – заключает профессор Е. С. Кубрякова [Кубрякова 1995: 162]. Пониманию «новых данных» в естественных науках соответствует «новая интерпретация фактов» в языкознании, а новые подходы способствуют обнаружению самих новых реальностей [Там же, 163]. Более того, в лингвистике обращение к прошлому – обязательный этап в выдвижении новой гипотезы и в разработке методологии исследования, в обосновании постулатов, на которых строится та или иная концепция. Так, теоантропокосмическую парадигму (об этом подробнее см.: [Постовалова, 1995]) можно расценивать как возрождение лингвофилософских идей, звучавших ещё в начале XX века; сердцевиной антропоцентрической парадигмы (об этом подробнее см.: [Маслова 2008]) являются гуманистические воззрения на мироустройство, которые никогда не теряли актуальность в работах по филологии; когнитивно-дискурсивная парадигма (об этом подробнее см.: [Кубрякова 2004]) вырастает из вопросов познания и из проблемы языка и мышления, поставленных ещё первыми языковедами.
Понятие парадигмы в лингвистике не конкурирует с другими понятиями, характеризующими структуру научного знания, скорее всего, оно создаёт цельное представление о состоянии науки в конкретный период её развития, включая в самом общем виде все методологические нюансы. Этому способствует сама архитектоника парадигмы, включающая, по мнению Е. С. Кубряковой, три звена: 1) установочно-предпосылочное, 2) предметно-познавательное, 3) процедурное («техническое»). Существующие классификации научных парадигм базируются на предпочтении того или иного звена. При этом классификация, основанная на принципе установочно-предпосылочного понимания языкознания, образует парадигму высокого порядка, которая может содержать более мелкие парадигмы [Кубрякова 1995: 167 – 171]. Парадигмальное ранжирование с опорой на логическую структуру парадигмы может стать выходом из сложившейся ситуации неоднозначной оценки научного знания в лингвистике и его концептуальной размытости, так как позволяет в непротиворечивой форме представить современный и исторический облик науки о языке в виде крупных блоков мировоззренческих установок.
Выделение в парадигме структурных составляющих заставляет по-иному взглянуть и на историографию лингвистики. Здесь в неявном виде может выражаться ориентир на парадигмальное представление учебного материала. Е. М. Позднякова, исследуя принципы построения вузовских учебников по истории языкознания, приходит к выводу, что в целом изложение исторического материала в них происходит в соответствии с предложенной Е. С. Кубряковой трёхчленной структурацией парадигмы, несмотря на то что сам термин «научная парадигма» авторами учебных курсов не используется [Позднякова 2008: 53]. В связи с этим Е. М. Позднякова предлагает переосмыслить историю языкознания, применив парадигмальный подход для освещения научных изменений в области языкознания, «чтобы новые поколения лингвистов не рассматривали историю языкознания как утомительную фактографию и хронологию, а с помощью ведущих специалистов смогли бы ощутить преемственность и революционность в развитии идей научного сообщества» [Там же, 62]. Историография в лингвистике – это не только хронологическое изложение значимых для развития языка событий, перечисление школ и описание взглядов их представителей, но и фундамент, на котором вырастают теоретические построения нового толка.
Логико-онтологический подход к исследованию концепта. Принцип эйдетической дополнительности
В предыдущем параграфе мы попытались в самом общем виде охарактеризовать онтологическое учение о языке в контексте его философско-исторического оформления и современного преломления в работах, нацеленных на описание языковых данных в категориях, позволяющих интегрировать знание о явлении сущностей в языке, в фундаментальные теории об организации языковой системы, историко-этимологическом развитии языка, о его семиотической природе и т.д. Обосновывая научное и философское значение лингвофилософии для развития языкознания, мы лишь вскользь касались некоторых ее мировоззренческих и методологических установок. Далее постараемся аксиоматично изложить положения лингвофилософии имяславия, выросшие в работах о философии имени А. Ф. Лосева и его сподвижников.
1. Отправной точкой любой лингвофилософской мысли является вопрос об онтологическом статусе языка. Многолетние поиски момента языкового начала сродни поискам ответа на вопрос о возникновении жизни на земле. Языкознание в каждой точке своего становления исходило из фундаментального вопроса: как появилось слово? как возник язык? Но существующие теории о происхождении языка не выдерживают вопросов: почему ЭТО названо именно ТАК, а не иначе; «что делает слово словом, в чём его естество, при всяком положении вещей, во всяком языке, во всякую эпоху, при всяком употреблении?» [Булгаков, 1999: 13].
2. Для того чтобы дать онтологическую характеристику языку, необходимо постулировать положение о существовании вещного (предметного) мира. «Реально мы имеем дело не с голыми идеями и не с голой материей, но с тем их абсолютно-нерушимым тождеством, которое и есть реальная действительность. В жизни, в реальных своих ощущениях и действиях, мы имеем дело не с идеями вещей и не с материей вещей, но только с самими вещами», – заявляет А. Ф. Лосев в «Философии имени» [Лосев 1993: 806]. «Вещь есть то, с чем мы сталкиваемся и в жизни, и в познании, и ничего, кроме вещей вокруг нас нет», – вторит ему А. М. Камчатнов, излагая краткую онтологическую характеристику фонемы [Камчатнов 2012].
3. Условием существования мира вещей, где о каждой вещи можно сказать, что она есть, является выделение в ней сущности, а не сепарирование её псевдоотличительных признаков: «Совершенно неважно, существенные ли признаки мы перечисляем или несущественные, все или не все, правильно перечисляем или неправильно. Пусть признаки будут максимально существенные и пусть они будут абсолютно правильно перечислены и все перечислены. И даже при этом условии они ровно ничего не дадут нам для определения вещи … Но зато всякому известно, что она есть, что она есть непреложный факт, без которого невозможно ни мыслить, ни говорить, ни жить» [Лосев 1994: 313 – 329]. Отсюда вытекает главный метод лингвофилософии, который должен быть перенесён в собственный научно-методологический аппарат лингвистики: любой объект должен описываться сущностно, то есть с установкой на вскрытие глубинных бытийных связей.
Говоря, что любовь есть чувство, испытываемое человеком, мы кратко и ёмко определяем выбранный объект рефлексии. Но вынуждены признать, что чувство само по себе не может быть любовью, потому что ненависть, радость тоже относятся к чувствам; чтобы испытывать что-то, не обязательно нужна любовь; а человек и вовсе не ограничивает свое бытие только любовью. Если же мы попытаемся уточнить некоторые моменты определения любви, добавив, что любовь есть чувство отличное от других чувств, что она связана с пониманием души человека и т.д., то получим нарастающий список бесконечных качеств любви, которые также будут нуждаться в уточнении. В онтологическом смысле мы не можем остановиться на описании любви через выявление совокупности признаков или их перечислении, или простом установлении их многочисленных связей; перед нами всё равно остается вопрос: что такое сама любовь? какова её предметная сущность? 4. Абсолютная сущность или «смое сам» вещи, как человеческий ген, хранит информацию о свойствах и признаках вещи, определяя энергийно её историю, жизнь, бытийность, языковое воплощение. При этом сущность никогда не может быть до конца рассказана, «эманирована», более того, сущность непознаваема, апофатична по своей природе. «Что же такое вещь по своей внутренней структуре? Она есть, прежде всего, некая субстанция. Всякая субстанция, как нечто абсолютно объективное, внемысленна … Если мы возьмем субстанцию только как субстанцию, субстанцию в ее чистом виде, субстанцию в ее единственном качестве – субстанциальности, то необходимо думать, что она абсолютно непознаваема, непостижима, апофатична. Она тут – смое сам» [Лосев 1993: 841 – 842].
Кажется, что апофатизм сущности во многом оправдывает обращение лингвистики к религиозному дискурсу. Верующее сердце пытается найти божественное первое слово, вдыхающее жизнь во всё сущее, в источнике, написанном на человеческом языке, и весь его путь – это бесконечное приближение к непознаваемому «смое сам». Надо полагать, что тот самый апофатизм языка проявился в религиозном тексте в самом нерешительном виде, как намёк или формула «пойди туда – не знаю куда», обещая открыть тайну слова, в качестве залога выставил инаковость религиозного слова и мистику молитвы.
Проблемы языковой объективации дискурсивного поля культуры. Функционально-смысловая сфера любовь
Вербально-смысловая изоглосса – это, с одной стороны, лингвистически устойчивый социокультурный элемент, с другой стороны, этот элемент в плане содержания не вполне конкретен, многовариативен, тогда как его выразительная сторона сохраняется. На данный момент наши исследования показывают, что типичной конструкцией, выражающей вербально-смысловую изоглоссу, является конструкция с прилагательным и именем существительным, при этом номинатив зачастую выполняет функцию имени концепта и имеет корневую привязку к эйдосу.
С точки зрения авторской интерпретации смыслов, понятие вербально смысловая изоглосса соотносится с понятиями идеоглосса и идиоглосса, предложенными Ю. Н. Карауловым и Е. Л. Гинзбург для описания языка Ф. М. Достоевского. Под идеоглоссой исследователи понимают единицу текста, отвечающую на философские, социальные, эстетические вопросы; подчеркивается когнитивный характер идеоглоссы в структуре языковой личности. Идиоглоссой авторы словаря называют также единицу текста, несущую на себе отпечаток авторского миропонимания, ключевые идеи его мировидения; подчеркивается прагматический характер идиоглоссы в структуре языковой личности. Идиоглосса – это часть лексикона писателя, «маркер индивидуальной манеры процесса созидания», смысловой центр текста [Караулов, Гинзбург 2008: 896]. Авторы статьи отмечают, что идиоглоссы «образуют в пространстве текста точки концентрации смысла, своеобразные центры, вокруг которых формируются специфические текстовые ассоциативные поля» [Там же]. Вербально-смысловая изоглосса также представляет собой свернутый текст и ценностно значимую в рамках авторского понимания идею, кульминацию философского вопроса, разворачиваемую в пеструю картину разноуровневых языковых единиц, приоритетной характеристикой которых является апелляция к уникальным художественным смыслам. Несмотря на то, что Ю. Н. Караулов и Е. Л. Гинзбург оставляют за идиоглоссой статус слова-знака (отсюда и стремление представить идиоглоссарий в виде толкового словаря), называя её «единицей индивидуального авторского лексикона» и ключевым словом, вполне очевидно, что идиоглосса (тем более идеоглосса) лишь структурируется словом, не будучи тождественным ему явлением. Именно поэтому авторы словаря тщательно подошли к иллюстративному материалу: «Цитаты не просто иллюстрируют значения, но выходят на проблематику, отражают идеи, служат, – в сети мыслей, проблем, переживаний автора, – своеобразными узлами, размышляя над которыми, «развязывая» которые, читатель Словаря может реконструировать взгляды писателя по тому или иному вопросу, уловить концептуальную основу его убеждений, выстроить логическую цепочку его умозаключений, приводящую к определенной позиции» [Там же, 876]. Такой ракурс, при котором наблюдается стремление к изображению конкретного значения, т.е. смысла как концентрации авторской философии, может оформиться в принцип описания вербально смысловых изоглосс. Теоретическая близость понятий идиоглосса и вербально смысловая изоглосса обусловлена выбором в качестве материала для исследования художественного и индивидуально авторского текста. Но в конечном счете любая идиоглосса остается единицей хронологически ограниченной творчеством конкретного писателя, тогда как вербально-смысловая изоглосса позволяет интерпретировать суть реализованной в тексте идеи как за счет собственно авторских смысловых «приращений», так и за счет предшествующей истории связанных с этой идеей дискурсивных смыслообразований, иначе говоря, с учетом целостности её языкового воплощения в дискурсивном материале культуры. В предлагаемом нами методе вербально-смысловых изоглосс во главу угла ставится словесное выражение, отсюда возникают понятия вербально-смысловые пары, цепочки, сети. Например, мы считаем возможным выделить вербально-смысловую изоглоссу греховная любовь. Материалом для исследования, в частности, предлагается роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина». Такой подход позволяет по-новому взглянуть на вопрос объективации дискурсивного поля культуры. Мы не ограничиваемся систематизацией лексико-семантического пространства при описании языковых фрагментов дискурсивного поля культуры, выделяя в этих фрагментах вербально-смысловые изоглоссы, получаем идейное поле, в котором обнаруживаются связи, ранее не прослеживаемые в силу ограниченности лексической сочетаемости слова.
Вербально-смысловая изоглосса как элемент, актуализирующий текст, в частности, художественное произведение, может иметь привязку к определенному лицу. Персонификация вербально-смысловой изоглоссы связана с субъектно-объектными отношениями, заложенными в основание текстового сообщения. Наибольший интерес представляет для исследования носитель любви, так как любовью мотивированы его поступки, формируется под влиянием любви его образ, облик и отношение не только к другому человеку, но и к миру в целом, вплоть до изменения мировоззрения.
Можно выделить три уровня персонификации вербально-смысловой изоглоссы. Самый простой и доступный способ установить персонификатора вербально-смысловой изоглоссы в конкретном тексте – обращение к образу литературного героя. Например, в романе «Братья Карамазовы» сладострастная любовь персонифицируется в герое Федоре Павловиче Карамазове (об этом подробнее см. 2.4). Здесь стоит отметить, что о персонификации мы можем говорить лишь в том случае, когда носитель или субъект любви концентрирует в себе проявления той или иной любви.
Вербально-смысловые изоглоссы любовь в художественном дискурсе
В основе сказки «Аленький цветочек» лежит образная номинация символического характера: цветок – символ любви. Поэтому для определения признаков актуализации вербально-смысловой изоглоссы преображающая любовь в исследуемой сказке следует обратиться к описанию вербально-смыслового комплекса, централизованного лексемой «цветок». Используя поиск по ключевому слову «цветок / цветочек», выделяем сочетания с глагольным компонентом: привезти цветочек, узнать цветок, найти цветочек, цветет цветок, подойти к цветку, бежит запах от цветка и т.д.
Мы получаем предикативный комплекс, обеспечивающий континуальность текста: просить: привези цветочек аленький – идентифицировать (узнать): как же узнать, что краше его [цветка] нет на белом свете – искать: не может он [купец] только найти заветного гостинца – аленького цветочка – отыскать: и видит он [купец], на пригорочке цветок; подходит он [купец] к тому цветку; «вот аленький цветочек» – П. Р. – цветок находиться в саду: цветет цветок цвету алого; запах от цветка по всему саду ровно струя бежит – сорвать: подошел и сорвал аленький цветочек – заключать сделку: подари мне цветочек … заплачу я тебе казны золотой, что потребуешь; подарю цветочек аленький, коли… пришлешь заместо себя одну из дочерей своих – приобрести: достает золотой кувшин с цветочком аленьким; взяла дочь меньшая цветочек аленький ровно нехотя – пребывать во дворце: берет [дочь] с собою цветочек; цветочек аленький в кувшине позолоченном стоит; вынула она тот аленький цветочек из кувшина золоченого; хотела посадить [цветок]; вылетел [цветок] из рук ее и прирос к стеблю, расцвел краше прежнего – преображение: побежала она [дочь] на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый цветочек аленький; зверь, чудо морское, лежит на пригорке, обхватив аленький цветочек.
Предикативный комплекс позволяет проследить этапы сюжетного развертывания вербально-смысловой изоглоссы преображающая любовь, где любовь раскрывается за счет устойчивой символической связи с аленьким цветочком.
Преображение осмысливается через антитезу цветок – чудище // красота – безобразие, призванную усилить аксиологическое значение любви (полюбить за внутреннюю красоту), и через любовное признание дочери, разрушившее проклятие. Выделяем аксиологический комплекс. Первый уровень представлен словами и выражениями, описывающими чудище и аленький цветочек. Здесь преобладают атрибутивные сочетания.
Чудище: зверь лесной, чудо морское, руки кривые, на руках когти звериные, ноги лошадиные, спереди-сзади горбы великие верблюжие, весь мохнатый от верху до низу, изо рта торчали кабаньи клыки, нос крюком, как у беркута, глаза совиные, ревет голосом диким, вид страшный, противный, безобразный, лапы безобразные, мохнатые, чудище противное и безобразное, страшное и мохнатое, хохот, словно гром гремит.
Цветок: аленький цветочек, цветок цвету алого, красоты невиданной и неслыханной, что ни в сказке сказать, ни пером написать, не было краше на белом свете, заповедный, любимый цветок, цветок желанный, заветный гостинец.
Второй уровень представлен синтаксическими конструкциями, которые выражают смысловой минимум «полюбить безобразное».
Дочь: Помутилися ее очи ясные, подкосилися ноги резвые, пала она на колени, обняла руками белыми голову своего господина доброго, голову безобразную и противную, и завопила истошным голосом: «Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я люблю тебя как жениха желанного!..» [Аксаков 1982: 516]. Принц: И возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове со короною царскою: «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь в образе человеческом, будь моей невестой желанною [Там же, 516 – 518]. 150 Вербально-смысловая изоглосса преображающая любовь получает интерпретацию в этической и эстетической плоскости, при этом создаётся особая сказочная эстетика за счёт введения в лексико-семантическое пространство прилагательных. Атрибутивный комплекс представлен следующими группами: - прилагательные, обозначающие принадлежность к тому или иному народу, стране: немецкие замки; разбойники бусурманские, турецкие, индейские; часы аглицкие, немецкие; король персидский; персидский воин; - прилагательные, обозначающие характер: дочери милые, хорошие; честной купец; верные слуги; нехристи поганые; лютые звери; славный и могучий хозяин; неразумный и глупый; послушный раб; добрый, ласковый, милостливый господин; верный раб; неизменный друг; сестры завистные; добрая душа; - прилагательные, описывающий внешний вид: дочери пригожие; красавицы писаные; страшилища безобразные; чудище мохнатое; госпожа прекрасная; лицо противное; тело безобразное; вид страшный, противный, безобразный; - прилагательные, обозначающие цветовую палитру: аленький цветочек; черный мех; белый день; белый мрамор; зеленый мрамор; позолоченные перила; румяные плоды; бархат зеленый и пунцовый; руки белые; сумерки серые; - прилагательные, обозначающие материал: двери железные, каменная кладовая, каменная гора, терем каменный, хрустальный тувалет, булатная сабля, посуда золотая и серебренная, ножки хрустальные; серебренный полог; бахрома и кисти жемчужные; чаша хрустальная; малахит медный; кармазинное сукно; золотой перстень; ширинки шелковые; золотой кувшин; столы дубовые; мраморная стена; словеса огненные; парчовая скамья; - прилагательные, обозначающие размер, величину: высокий терем, широкая поляна, широкий двор, широкие ворота; фонтаны воды высокие, большие и малые; кровать высокая; мелкие части; великие богатства; место высокое; - зооморфные прилагательные: рев звериный, шипение змеиное, крик совиный, голос птичий, лебяжий пух; слоновьи и мамонтовые кости; когти звериные; совиные глаза; ноги лошадиные; горбы верблюжие; кабаньи клыки.
В функционально-смысловой сфере отобразятся следующие языковые единицы в сегменте вербально-смысловая изоглосса преображающая любовь: аленький цветочек, красота, безобразие, чудище / чудовище, полюбить за добрую душу, я люблю тебя (разрушает заклятие), жених желанный, невеста желанная, сердечный друг.
Вербально-смысловые изоглоссы всепобеждающая любовь и преображающая любовь выводятся из содержания сказки при помощи многоступенчатой семантической интерпретации, требующей формирования различных лингвонаправленных комплексов. Исследуемые вербально-смысловые изоглоссы также осмысляются в рамках категории иносказательности, поэтому некоторые языковые единицы сказки приобретают глубокий символический смысл. Так создаётся канал эйдетической связи между прямыми номинациями вербально-смысловой изоглоссы и выводимыми из текстов языковыми реалиями.